Proigrivatel

Proigrivatel

Большой Проигрыватель на Пикабу — это команда авторов короткой (и не только) прозы. Мы пишем рассказы, озвучиваем их и переводим комиксы для тебя каждый день. Больше текстов здесь: https://vk.com/proigrivatel
На Пикабу
Alexandrov89
Alexandrov89 оставил первый донат
поставил 310 плюсов и 18 минусов
отредактировал 1 пост
проголосовал за 1 редактирование
Награды:
более 1000 подписчиков За участие в конкурсе День космонавтики на Пикабу
44К рейтинг 1023 подписчика 9 подписок 357 постов 192 в горячем

Когда не вынес ёлку

Если проводишь несколько дней в прокуренной комнате наедине со своим перегаром, морозный воздух на улице приобретает совершенно особенный, оживляющий запах. Впрочем, оживают иногда самые неожиданные вещи.

Дверь подъезда скрипнула, и мужик в трениках с растянутыми коленями и заляпанной, будто палитра художника, майке вывалился наружу. Распрямился, чувствуя, как пощёлкивают в спине застоявшиеся суставы, и глубоко вдохнул. В холодные предновогодние дни один взгляд на него заставлял поёжиться.
‒ Ой, вы посмотрите, кто на свет белый явился, ‒ приветствовал его голос сидящей на лавочке бабульки. ‒ Продрал светлы очи, пойлом залитые?

Светлы очи, красные от лопнувших сосудиков, сощурились на женщину.
‒ Чего вылупился? За добавкой бежать собрался ‒ вот и беги. Нечего тут стоять. Пейзаж портишь. От тебя, вон, аж цветы на подоконнике вянут.


Мужчина отворил рот, медленно вдохнул. Бабулька, ожидая поток мата, подбоченилась, так и не встав с лавочки. Было видно, что эту словесную битву она намерена выиграть.
‒ Ты что, старая, ругаешься? Ты меня сначала накорми, напои, в баньке попарь да спать уложи, а потом уж и дело пытай.

Заготовленный ответ застрял у бабульки в горле. Она откинулась на спинку лавочки и посмотрела на собеседника новым внимательным взглядом.
‒ Ишь ты. Слова заветные вспомнил. Очнулся, что ли?

Мужик сел рядом с ней, оперевшись локтями о колени. Уставился в землю и задумчиво кивнул.
‒ А ты кто будешь-то? ‒ продолжила расспросы бабулька.
‒ Иванов я.
‒ Что мне фамилия твоя? Ты мне по сути скажи.
‒ Я и говорю. Иванов. В смысле, род Иванов. Вот этого мужика ж Иваном зовут. Вот, я его род.
‒ Эвоно как. Меня ты, я так понимаю, узнал?
‒ Понятно дело. Ты Яга Змеевна. Что с ногой, кстати?


Яга постучала тростью по твёрдому чехлу на левой ноге.
‒ Ну как что? Пригодилась. Кормилица моя, можно сказать. Я за неё пенсию повышенную получаю по инвалидности. Ты мне лучше другое скажи. Ты как тут оказался? Много лет уже никого нового из наших не появлялось.

Мужчина поднял голову и посмотрел на свои окна.
‒ Ну как. У нас в Ивановом роду дураков много было. В смысле тех, которые, уже став мужиками, сказки назубок помнят. Вот. А он… В смысле, я, видимо… В общем, у него в доме древо священное целый год простояло. То, что тот свет с этим связывает.

Рассказ прервался каркающим хохотом Яги.
‒ Это, выходит, он себе предков призвал тем, что целый год ёлку не выбрасывал?
‒ Год? Ну да, похоже на то. Она осыпалась уже вся.
‒ Да, точно, они с женой как раз из-за ёлки этой поссорились. Она в мае ещё ушла от него.

Мужчина поджал губы, принимая неприятную новость и медленно кивнул.
‒ А отчего ты говоришь, что здесь мало наших? Трудно выбраться в явь?

Веселье тут же исчезло с лица Яги. Теперь уже кивнула она.
‒ Трудно. Наших не то чтобы мало. Но вот новых никого не появляется.
‒ А отчего так?
‒ Да как тебе объяснить? Раньше ж с тем светом как связывались? Ритуалами всякими.
‒ И что, теперь ритуалы не делают?
‒ А вот наоборот как раз. Делают постоянно.


Мужчина нахмурился.
‒ Я что-то не понимаю. Тогда же, вроде, наоборот, должно быть проще явь с навью мешать.
‒ Должно. А вот нет. Тут видишь, какое дело? Ритуалы людям важнее стали, чем то, ради чего их делают.
‒ Это как?
‒ Ну вот, смотри, раньше у нас ритуальная пища была. Кисель там, мёд хмельной. Их ели-пили, чтоб навь разглядеть. Теперь кисель такой жидкий стал, что его пьют, а не едят. Да и то детишки в основном. А хмельное нынче не по значимым датам пьют, а каждый вечер. Чтобы просто захмелеть.
‒ Ну так хорошо ж. Хмельной взгляд может тот свет различить.
‒ Так-то так. Да только большинство людей тот свет пугает. Вот они и отучаются навь видеть.
‒ Да как от такого отучишься?
‒ Медленно, да постепенно. Не первый век это идёт. Вот и стали люди среди сказки жить да со сказкой не дружить.

Рука Ивана рефлекторно потянулась к карману брюк. Он вытащил пачку сигарет. Взглянул на находку, и лицо его скривилось в презрительной гримасе. Не глядя, он швырнул сигареты в урну.
‒ И зачем народу отучаться ту сторону видеть? ‒ продолжил он разговор. ‒ Это ж… Я даже не знаю. Как жить-то, не зная, что в половине мира происходит?


Яга пожевала губами, несколько раз стукнула тростью по асфальту.
‒ Как тебе сказать? Точно я не знаю. Но идея есть. Тут, понимаешь, какое дело. Люди ж нынче и соприкасаются с той стороной, и от неё закрываются. Если б только что-то одно, тогда б можно было понять. А так ‒ вот прямо как будто себя за волосы тянешь, и от того убежать пытаешься. Ты ж верно говоришь, та сторона ‒ она важна. И если ты её чуешь, то тоска берёт. А о чём тоскуешь ‒ ты и понять не можешь. Много нынче людей таких. Душа у них стремится к чему-то. А к чему, они не понимают.
‒ Вот те на. И зачем, ты думаешь, такое нужно?
‒ А просто, чтоб управлять людьми. Люди ж, они туда идут, где лучше. А лучше там, где желания сбываются. А если ты даже понять не можешь, чего хочешь, то тебя легко убедить, что желание исполнится, если что-то странное сделать. Нынче все подряд что-то странное делают. Одни работают, что твои невольники. Света белого не видят. Это нынче в почёте. Другие, вон как ты, зельями упиваются.

Иван снова кивнул, укладывая в голове образ нового мира.
‒ Ну а нечистики как живут?
‒ По-разному. Я, вон, сторожем на кладбище устроилась. Тоже, считай, к лесу передом, к людям задом. Кощей в вахтовики подался на урановые шахты. По полгода за тридевять земель пропадает. Потом приезжает, да над златом чахнет. Баюн на юга куда-то подался, к тёплым морям. Всё своё Лукоморье ищет. Новые всякие появились. Вон, нынче как раз Дед Рождественский по всей земле с нашим Морозко воюет.
‒ Это кто такой ещё?
‒ Рождественский дед? Ну как тебе сказать… Это такой угодник, который творит милостивый суд в день, когда воскрес один кудесник. Не, слушай, тут в двух словах не расскажешь.
‒ Ясно. Ну а мне что делать?

Яга хлопнула себя по колену живой ноги.
‒ Ты у меня это спрашиваешь? Ну, ты ж предок, да? Значит, тебе надо род продолжить…

Вдруг лицо Яги вытянулось.
‒ Да что ж мы с тобой лясы точим? Тебе ж бежать надо!
‒ Куда? ‒ встрепенулся Иван.
‒ Жену свою возвращать!

Мгновение длилось молчание. Иван напрягся всем телом. Несколько раз порывался вскочить, но вновь возвращался на место, глядя на Ягу.
‒ В общем, ‒ затараторила та, ‒ жена твоя была тут пару дней назад. Плакалась мне потом. Ты, мол, в отключке был. А она узнала, что ребёнок у неё будет. Сын твой. И не знала, что делать. Решила к родителям уехать.
‒ Да как так? Почему?
‒ Говорю ж, пьяница ты. Женщине с тобой жизни нет.
‒ Не пьяница больше. Не знаю, где нынче тот Иван, что пил. Я только к жизни вернулся. Разменивать её не стану.
‒ Да верю, верю. Теперь главное, чтоб жена тебе поверила. Дуй на вокзал.
‒ Это куда?

Яга всплеснула руками.
‒ Вот ты горе луковое. Эй, Серый!

На оклик поднял голову парень с тремя волками на футболке. До того он увлечённо копался в утробе мотоцикла.
‒ Как там твоя машина? На ходу?
‒ Спрашиваете, баба Яжи. Летает, как птица.
‒ Вот как птица и надо. Довези непутёвого до вокзала.
‒ Это можно. Только яблочко путеводное киньте.

Яга вынула из сумки потёртый смартфон с криво приклеенным надкусанным яблоком.
‒ Центральный вокзал. Поехали! ‒ рявкнула она в телефон.
‒ Маршрут построен, ‒ отозвалась волшебная коробочка.

***

Мотоцикл и правда летел, как птица. Украшенный к новому году город заливался гудками сердитых машин, но Серый Волк нёс своего седока. В дороге Сергей Волков успел дать наставления пассажиру. И дюжину минут спустя Иван уже бежал по перрону. Поезд стоял железным змеем, вбирая в своё нутро добрых молодцев да красных девиц.
‒ Маша!

Девушка, уже шагнувшая одной ногой в вагон, обернулась на крик. Иван бежал к ней, и, словно в романтическом фильме, толпа расступалась перед ним. Впрочем, вероятно, похмельный расхристанный мужик, несущийся, не разбирая дороги, вызывал у людей совсем не романтические ассоциации.
‒ Ваня? ‒ на лице девушки отразилась паника.
‒ Девушка, давайте, или туда или сюда. Не надо на проходе стоять, ‒ недовольно пробубнила вагоновожатая.
‒ Маша, подожди, мне сказать надо!

Девушка глубоко вздохнула, прикрыла глаза, и отошла от вагона. За мгновение из просто печальной она стала невероятно уставшей. Иван подбежал к ней.
‒ Маш! ‒ он пытался выровнять сбившееся дыхание. ‒ Машенька, прошу тебя, не уезжай.
‒ Вань, мы пробовали. Я уходила, ты умолял остаться. И сначала все налаживается, а потом снова под гору катится. Ты ведь каждый день теперь пьёшь. Пока ещё руку на меня не поднял, но дожидаться этого я не хочу.
‒ Что? Машуль, да я бы никогда… И вообще, с питьём всё! Я теперь завязал.
‒ И это ты тоже говорил, уже пройдено, ‒ губы Маши искривила улыбка. ‒ Алкоголики всегда так говорят. Обещают завязать, сами даже в это верят. А потом у них что-то не выходит. Это нездоровые отношения.
‒ Маш, я изменюсь, правда. И для тебя изменюсь, и для ребенка нашего. Как ты его одна растить будешь?
‒ Меня мама вырастила, и внука поднять поможет. У нас половина страны так живёт, и ничего.
‒ Маш! ‒ Иван бахнулся на колени. ‒ Ну хочешь, испытай меня! Если я опять не справлюсь, тогда сам тебе переехать помогу. Но ты проверь меня!

Они смотрели друг другу в глаза почти минуту, Мария первая отвела взгляд.
‒ Ладно. Говорят, как новый год встретишь, так его и проведёшь. Даю тебе один шанс. Если за все праздники ни капли в рот не возьмёшь, тогда попробуем ещё раз всё начать.
‒ Клянусь!
***

После квартиры морозный воздух улицы всегда имеет особый запах. Дверь подъезда скрипнула и выпустила девушку с огромным свёртком, перевязанным синим бантом.
‒ Ой, вы посмотрите, кто на свет белый явился, ‒ умилённо заворковала сидящая на лавочке бабулька. ‒ Ну-ка, дочка, дай посмотреть на молодого Иваныча.

Она и сидящая рядом подружка встали, и светящаяся гордостью девушка развернула к ним лицом младенца.
‒ Здравствуйте, Ядвига Константиновна, здравствуйте, Алиса Патриковна. Вот, Иван Иванович идёт гулять.
‒ Какой богатырь, ‒ заворковала Яга. А её подруга вынула из сумки запечённый колобок и леденец “петушок на палочке” Подумав, вернула колобка в недра сумки и протянула сладость ребёнку.
‒ Ой, что вы, ‒ смутилась Маша. ‒ Ему рано ещё такое.
‒ Ничего, ничего, ‒ поддержала подругу Яга. ‒ Берите. Пусть рядом будет. Глядишь, вспомнит, когда вырастет. Что-нибудь. Как петушок солнце выкликает.

Автор: Игорь Лосев
Оригинальная публикация ВК

Когда не вынес ёлку Авторский рассказ, Сказки на новый лад, Городское фэнтези, Длиннопост
Показать полностью 1

ПохПохПох

Что? Вот опять.

Пох… И ещё – пох-х-х-п…

Капитан Колокольцо́в напряженно вслушивался в гулкое эхо хлопков, прилетевшее издалека, через массив густого карельского леса, сквозь натянутую над лагерем масксеть – оттуда. Будто лопались старые и сморщенные воздушные шарики.

Фронт движется. Скоро не пох-пох, а бабах-БАБАХ. И не где-то там, а прямо здесь. И не шарики будут лопаться, а перепонки барабанные, головы неразумные… Какого мы ещё тут? Почему не происходит…

– Товарищ капитан!

– Чего?

…ничего... Всё та же рутина, рутина, подъём-отбой, наряды, занятия. Кажется, что начальству вообще…

Пох-х-х-п… Па-пох-х-х…

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

– Да, давай. Готов? Курсант, выпол-нять!

На « -нять» капитан Колокольцов запустил секундомер.

Курсант скинул кепку, торопливо задёргал пуговицы хэбэшки, одновременно стряхивая берцы вместе с портянками. Ага, заранее расшнуровал, хитрец. Семь секунд. Скинул куртку, избавился от штанов, от майки, от трусов. Одиннадцать секунд. Опустился на четвереньки, захрипел, зарычал. Живот вжался, грудь расширилась, руки и ноги вывернулись из суставов, удлинились. Курсант завалился на бок, затрясся. Шестнадцать секунд. Полезла шерсть. Голова, глаза, пасть…

– Стоп! Двадцать две секунды. Еще пять секунд добавлю за берцы. Ты самый умный что ли, Фомкин, думал шнурки не замечу?

Курсант, обратившийся в крупного, серо-бурого волка, закрутился на месте и заскулил.

– Не ной, Фомкин, всё равно бы в норматив не уложился. Слишком жалеешь себя. Понимаю, что больно, а ты терпи! Жизнь у нас такая – терпеть…

Подбежал дежурный по роте.

– Товарищ капитан!

– У меня занятия, не видишь?

– Вас начальник курса срочно вызывает! Он в палатке-канцелярии.

– О, зашевелились… Давно пора…

– Что?

– Ничего, это я так… Фомкин, обращайся обратно и функционируй по распорядку!

Волк кивнул и завилял хвостом.

***

– Вызывали, товарищ майор?

Начальник курса оторвал тяжёлый взгляд от ноутбука.

– Да, входи, капитан. Что там у тебя во взводе? Как? Нормально всё?

Дежурные вопросы ни о чём. Не слышал он, что ли? Раздражает этот человек.

– Товарищ майор, докладываю голосом! Во вверенном мне взводе работа проводится в штатном режиме установленным порядком! Несчастных случаев, травм, укусов, поносов и прочих неуставных отношений не наблюдается! Курсанты питаются хорошо, нормативы выполняют исправно, нюх острый, шерсть лоснится…

– Хорош паясничать, Колокольцев!

– Колокольцов, ударение на…

– Похер. Шутки кончились. Слушай приказ и инструкции…

Через пятнадцать минут капитан вышел из канцелярии, на ходу снял кепку, вытер пот со лба, глубоко вдохнул, медленно выдохнул.

Чёрт знает что такое! Без всякого сомнения, майор – идиот! «Я – обычный человек, а вы люди наполовину!» Шовинизм какой-то! Без сомнения, идиоты те, кто поставил этого «обычного» человека начальником курса у оборотней. Что за отношение к нам – расходный материал, пох на всех! Курсантов на задание – да они ж дети ещё, дебилы, пубертатыши. Им учиться ещё и учиться! А умалчивать о пропаже личного состава? А сидеть в учебном лагере до последнего, рисковать курсом? Спокойно… Вдох-выдох… Надо докладную генералу писать, пусть устроит майору орально-генеральные ласки за самоуправство…

Колокольцов подошел к палатке своего взвода и через стенку услышал, как бездельник Фомкин травил очередную байку другим таким же бездельникам.

– …моя интереснее, говорю. Вот, слушайте. На каникулы впервые в Питер поехал, тут как раз недалеко. Погулял, посмотрел всякое и решил ещё в зоопарк сходить. Иду вдоль клеток, чувствую – да ну нафиг! Волчица, а у неё начались дела эти… Ну, вы поняли… Так и манит! На запах иду – вот и она. Рыжая, редкая! Увидела меня, почуяла альфу, хвостом завиляла. Хочется ей самца-то, понятное дело. Я и думаю, как бы её, ну, того… Да чё вы ржёте... Подошёл к работнику какому-то, ксиву по-тихому показал, говорю, так и так, мне необходимо с вашей волчицей провести эксперименты государственной важности. Тесты секретные ради спасения жизней карельским бойцам. Да хорош ржать, так и сказал. А тот поверил! В какую-то комнатку зашли, потом сучку эту туда привёл… Да она сама шла, чуть не бежала на радостях. Оставил нас одних. Ну, я, значит, обратился…

Дебилы и пубертатыши…

– Курсант Фомкин! – Капитан заглянул в палатку. Взвод валялся на кроватях, многие неудобно лежали на животах.

– Я!

– Хорош трындеть, курсант, прибывайте ко мне полностью! Остальным что, заняться нечем? Сержанты, выводи на построение и уборку территории! Вон, смотрите, шишек сколько насыпало! Чтобы через час ни одной, ясно?

Курсанты нехотя побрели к выходу из палатки. Колокольцов с Фомкиным отошли подальше.

– Какая у тебя ксива, Фомкин, чё ты несёшь?

– Да я так, товарищ капитан, пацанов развлечь… – смутился курсант.

– Проехали, ладно. Сейчас соберись, будет серьёзный разговор. Представь, что ты умный и пойми с первого раза. Курсанта, простигоспди, Волкова с третьего взвода хорошо знаешь? Земляк же твой?

– Ну да, мы из Тамбова оба…

– Давно его видел?

– Недели две назад, перед тем, как их взвод стали отдельно готовить, а в лагерь к ним запретили ходить. Это по поводу него вас ротный вызывал?

– Сечёшь, когда приспичит. Значит так. Их взводного, старшего лейтенанта Кочкина вместе с Волковым твоим отправили туда, понял? В зону действий. Подробностей не знаю, но уже неделя, как они должны были вернуться. Наша с тобой задача их найти и побыстрее. Ты метки Волкова помнишь?

– Помню, у него запах такой… Едкий.

– Ну и хорошо. Тебя для этого со мной отправляют – по меткам Волкова ты его самого отыщешь. А с ним и старлея, я его плохо знаю, к сожалению. Завтра в шесть утра обращаемся и выходим из лагеря. Сейчас поешь хорошо, отдохни. Всё ясно?

– Так точно! Может, взять что-то с собой?

– Куда взять-то? Волками пойдём, что ты возьмёшь? Ксиву свою если только, вдруг там по пути зоопарк…

***

Учебный лагерь еще спал, когда его покинули двое волков, чёрный и серо-бурый. Пронеслись уже метров пятьдесят по лесу, вдруг чёрный резко встал.

– Фомкин, ты дневального у ворот видел?

– Нет, товарищ капитан, – ответил серо-бурый Фомкин.

– Давай назад!

Тело волка-дневального обнаружили в стороне от прохода в лагерь, под кустом. Колокольцов подкрался ближе, прислушался – дышит.

– Дрыхнет, гад! – удивился он. – Вокруг чёрт-те что, а этот на посту дрыхнет, всё ему пох!

Колокольцов залепил мощной чёрной лапищей дневальному по мохнатому заду, тот встрепенулся, вскочил.

– Кому спишь, боец?! – рявкнул капитан.

Курсант заморгал в недоумении, виновато опустил морду, прижал уши. Фомкин захихикал гиеной, его взвод давно уже получил прививку от абсурдного юмора их курсового офицера. Дневальный же столкнулся с ним впервые и тупо молчал, только глазами хлопал да хвостом крутил.

– Кому спишь, спрашиваю?!

– Никак нет… Что?.. Не сплю… Никому…

– Утром доложишь дежурному, что дрых на посту, послезавтра на второй заход в наряд, понял? Фомкин, хорош давиться, поскакали…

Скоро низкое северное небо побелело, но солнце не выпустило. Оборотни неслись, радуясь скудному утреннему освещению, – всё лучше, чем неделями в полутьме под масксетью. Радовались запахам леса, пространству, скорости, свободе и силе тел. Фомкин учуял метки своего земляка, значит, бежали правильно.

Черника уже сошла, но начиналась клюква – днём на привале пощипали кислые ягоды. Пока отдыхали, Колокольцов вспомнил важное.

– Важно, Фомкин, что ротный дал мне чёткие инструкции, а я довожу их до тебя, слушай. Какая бы ни сложилась ситуация, главное – не показывать, что мы оборотни, понял? Волки и волки, мало ли тут волков. При свидетелях не обращаться. Вести себя как зверь, ты усёк? Тебя чего перекосило?

– От клюквы, товарищ капитан. Гадость какая…

– А мне показалось, ты против инструкции что-то имеешь, может, не понял?

– Да по…

Пох… Пох… Пох-п… Опять. Здесь громче, отчётливей…

– Слышали, товарищ капитан? Хлопки какие-то?

– Ага. Может в деревне салют…

– Днём что ль?

– Ага. Бежим. Наотдыхались.

Как стемнело, остановились на второй привал.

– Пожрать бы чего-нибудь… Только не клюквы… – поскуливал Фомкин.

– Терпи, боец. Жизнь наша такая – терпеть. Ты знаешь, кстати, что волк может неделю не есть?

– Это какой-то другой волк, не я…

Вдруг Фомкин вскочил, потянул носом в сторону, обнюхал ветер.

– Заяц! – обрадовался он и бросился за добычей.

– Стоять! Отставить охоту! – закричал вдогонку Колокольцов, но голодного курсанта было уже не остановить. Пришлось догонять.

Дебилы… Один дрыхнет на посту, другой несётся, будто щенка с поводка спустили… Ай, веткой по морде… Третий посылает таких дебилов на задания… И всем будто пох… Тут под ствол… Ни понимания, ни страха, ни ответственности… Вон, жрёт уже чего-то… Дебилы…

Колокольцов выскочил на полянку, где Фомкин раздирал на куски какую-то живность.

– Курсант! Кричал же – отставить!

– Тык заац, тоащ катан! – Изо рта волка повалились кровавые куски.

– Заац, – передразнил капитан, пригляделся, – это вообще-то кролик… Погоди, что?

– Что?

– Кролик… Откуда здесь кролик?

– Прискакал…

– Кролик, блин, Фомкин! А на лапе у него что, посмотри?

– Что?

– Верёвка, Фомкин! Он же привязан был! Да брось ты жрать! Ищи вокруг датчики движения, на деревьях, в кустах, высота метр-полтора…

Стали рыскать вокруг.

– Тут коробка какая-то пластиковая!

– И здесь тоже… Валим, срочно! – скомандовал капитан.

– Зайца, то есть кролика, надо…

– Тихо! Заткнись! Слышишь?

Сверху загудели осы. Колокольцов заранее знал, что увидит, но всё равно поднял морду на звук. Большой, мощный, не из дешёвых, дрон как будто только этого и ждал – резко, со свистом выбросил из себя какую-то тряпку, которая развернулась в воздухе, превратилась в сеть, накрыла капитана. Тот попытался скинуть её, но только сильнее запутался. Попробовал перегрызть, да как её перегрызть – тонкая, крепкая синтетическая нить.

Вокруг суетился Фомкин, безуспешно тянул сеть зубами.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться, тут пальцы нужны!

– Запрещаю! – закричал Колокольцов. – Никаких обращений, на дроне камера! Инструкция, Фомкин! Никто не должен про нас знать! Это важнее, чем я или ты, понял?!

Вторая сеть свистнула и окутала курсанта. Дрон повисел еще немного в воздухе, наставив стеклянный глаз на обездвиженных волков, после пропал так же резко, как и появился.

– Улетел, товарищ капитан! Может, сейчас обратимся?

– Нельзя! Вдруг ещё где камеры? Люди могут наблюдать через оптику издалека. Лежи теперь смирно, береги силы.

– Нас убьют?

– Нет. Хотели бы – сразу убили…

Через несколько минут зашуршали кусты, из них, тяжело дыша, вылез грузный мужик в камуфляже. Вытащил оружие, которое Колокольцов опознал как длинноствольный пневматический пистолет. Камуфляжный прицелился, выстрелил.

П-ш-ш – из зада курсанта торчит дротик. П-ш-ш – другой дротик в спине капитана.

На квадроцикле с прицепом подъехал второй человек. По запаху женщина.

Дебилы… Сказал же стой, так нет… Этот за зайцем бежит, тот на посту спит… Не спать на посту… Не спать на посту, Колокольцов… Не сп… Ладно, хоть высплюсь…

***

Колокольцов почувствовал вонь козла.

– Муэ-э-э… Бэ-э… М-м-э-е-е-э!

Колокольцов услышал блеяние. Он не торопился открывать глаза, лежал, будто спал ещё, пытался понять обстановку. Вот рядом козёл, и что? Дневной свет лез через веки, значит, спал часов восемь–десять. И что? И ничего.

– Дим, покорми козла, слышишь, орёт?

– Маш, покорми козла!

– Ну Ди-и-им!

– Ну Ма-а-аш! Я камеры ставлю. Надо успеть, пока звери спят.

– Зачем тебе в вольере камеры?

– Затем, что если и эти двое убегут, то мы хотя бы будем знать когда и как.

– Ме-е-е-э-э-э! Бо-э-э-э-е!

– Ди-и-им! Пожалей козлика! Смотри, какие глаза у него грустные. Натерпелся всякого, да, мекалка? Испугался, наверное, взрывов, из деревни сбежал... Дай ему хлеба, мою порцию, я всё равно на диете.

– Так дай сама…

– Так я за волками слежу – скоро проснутся. Вдруг им плохо станет, помощь ветеринара потребуется? Да мало ли… Ой, смотри, Черныш очнулся! Ты как, Черныш?

– Твою ж… Маш, держи калитку, я выскочу!

Колокольцов открывает глаза. Медленно садится, в голове шумит. Перед глазами металлическая сетка. За сеткой женщина, толстяк, козёл, деревенский домик. В сетке калитка. Калитка закрыта на засов. Засов на замок. Волк встал, огляделся. Сбоку, сзади, сверху – доски. Похоже на вольер. Клетка. Поймали нас. Где Фомкин? Вон Фомкин. Дрыхнет ещё.

– Черныш, – заговорила с ним женщина Маша, – попей воды, полегче станет. Вон вода, в тазу. Вон мясо, ешьте. Ведите себя хорошо и не убегайте, как те, другие, а то нас с Димой уволят. А больше зоопарков у нас нету – проблема. Козлик, жди здесь, хлеба дам.

Капитан поковылял к тазу. Стал жадно лакать воду, в голове начало проясняться. Она сказала зоопарк… Охренеть, зоопарк? Серьёзно?

За забором Маша кормила козла, Колокольцов присмотрелся к ней внимательнее – одета в рабочий комбинезон, на спине белый медведь, надпись «Ленинградский зоопарк».

Медленно и как-то боком притащился Фомкин. Капитан дал ему напиться, потом спросил:

– Я слышал, Фомкин, тебе в Питере зоопарк понравился? Похоже, дождётся тебя скоро твоя рыжая сучка…

– Да что вы сразу, товарищ капитан…

– А то, что когда кричат тебе «стой», «отставить», то надо выполнять! Из-за твоей выходки нас женщина Маша, вон та, что козла кормит, – в зоопарк отвезёт!

– Да какой зоопарк? Обратимся ночью, перелезем и свалим!

– Опять обратимся… Инструкцию помнишь? Тут камеры везде! Категорически нет!

– Тогда можно притвориться мёртвыми, – не унимался курсант, – женщина зайдёт в вольер нас лечить, тут мы её и того…

– Что – того?

– Ну, Машку за ляжку, можно? И бежать!

– Нельзя Машку за ляжку. Мы ж не звери какие… Гражданских не трогаем. Пока вот что: ходим по клетке туда-сюда, едим, пьём. Ждём момента, чтобы свалить. Изображаем хороших, послушных волков. Улыбаемся и машем хвостами, как собаки.

– Не буду я хвостом махать, – буркнул Фомкин. – Говорят же: «Волк слабее льва и тигра, а в цирке не выступает». Западло это…

– Западло таким дебилом быть, шерстяной ты волчара! Ходи давай. Вот так, туда-сюда, туда-сюда… Чего встал-то?

Курсант замер, только нос шевелился – принюхивался.

– Здесь наши были, товарищ капитан. Чувствуете?

Колокольцов втянул воздух и в букете запахов различил едва заметный след двух волков, самцов.

– Наши? Земляка узнаёшь своего?

Фомкин кивнул.

– Получается, мы в нужное место попали.

К вечеру пришла Маша, принесла ещё мяса.

– Ну, ребята-волчата, что вы тут? – спросила через сетку.

– Чтобы вот… – проворчал Колокольцов.

– Не рычи, Черныш, всё хорошо будет. Завтра машина придёт, поедете с Сереньким в зоопарк жить.

Фомкин захихикал:

– Товарищ капитан Черныш, может всё-таки Машку за ляжку?

– В шар накачу, курсант! – огрызнулся капитан.

Пох. Пох… Пых-х-х… По-пох-х-х-п…

Все трое посмотрели в сторону хлопков, небо вдалеке окрасилось неяркими вспышками.

– Видите, что творится, волчата? Опасно становится, завтра в любом случае нам уезжать. Повезло, что вы попались… Все, не скучайте, а я собираться и Диму собирать.

Маша ушла, к забору подошел козёл. На него не обращали внимания, и козёл провёл рогом по сетке – тр-р-р-р-р. Потом принялся пялиться большими жёлтыми глазами прямо на Колокольцова, будто ждал чего-то.

– Тебе ещё чего, мекалка? Пошёл на хер! – рыкнул тот.

Козёл не пошёл никуда, а устроил какие-то странные пляски с приволакиванием передних ног. Волки подошли поближе. За сеткой копытами по пыли было криво накалякано «ПРИВЕТ».

***

– Товарищ капитан, а вы знали, что некоторые умеют в козлов обращаться?

– Слыхал краем уха… Но увидел впервые.

Накатила ночь, оборотни не спали. Ждали, когда успокоятся уже Маша с Димой, перестанут шуметь, погаснут окна в домике.

Люди уснули, и пришёл козёл. Он обошёл волчий загон, постучал тихонько в доски, с тыльной стороны. Его узнали по запаху. Да и кто ещё это мог быть? Колокольцов нашёл щель в стенке, через неё увидел бородатого человека, завернутого в какие-то случайные тряпки. Логично, что копытный перевоплотился, иначе как им поговорить? Козёл не понимает по-волчьи, волки не знают козлиного. Камеры снимали вольер, но человек за его стенами оставался для них невидимкой.

– Волки, вы тут? – прошептал человек в щель. – Поскребите доску два раза, если слышите и понимаете.

Шрух. Шрух.

– Отлично. Я знаю, кто вы. Знаю, потому, что другие тут не бегают. Знаю про ваш лагерь. Даже побывал там разок, охрана у вас ни к чёрту.

Колокольцов закатил глаза.

– Говорю это за тем, чтобы вы поняли – я вам не враг. Иначе не было бы уже вашего лагеря. И вас тоже. Поскребите, если поняли.

Шрух. Шрух.

– Отлично. Я здесь для того, чтобы помочь таким, как вы. Таким, как мы. Хочу предложить вам нормальную, достойную зверочеловека жизнь. В пяти-шести часах бега отсюда наша коммуна – заповедник Святого Христофора. Не подумайте, что мы какие-то религиозные фанатики, просто с таким названием проще получать финансирование. Приглашаю вас к нам. Границу пересечём без проблем, военные привыкли к миграциям животных. В коммуне зверолюди со всей Европы живут в комфорте и безопасности. Двое ваших военных тоже там. Возможно, вы их и ищете?

Колокольцов и Фомкин переглянулись.

Шрух. Шрух.

– Отлично. Можете не искать, я вывел их неделю назад из этого же самого загона. Так же и вас выведу, если согласитесь. В заповеднике Святого Христофора вы будете заниматься чем душе угодно. С вами будут работать психологи, чтобы избежать бестиаризации, такое случается иногда. Зверолюди могут провалиться в хтонический звериный низ, вернуться к природным истокам. Чтобы этого не произошло, мы проводим групповые и индивидуальные занятия. Ежедневно полезный и экологичный сухой корм, однако, мы уважаем ваши охотничьи инстинкты, для их удовлетворения есть несколько гектаров леса.

Если останетесь здесь, то сами понимаете, что будет. Вас пытаются задействовать в конфликте между людьми, в грызне, которая вам чужда. Много ли хорошего вам люди сделали? Сегодня вам велят воевать, а завтра что? В зоопарк? В цирк через обруч скакать? Развлекать их детей? В утренниках играть Артемона с голубым бантом на шее?

Фомкина передёрнуло.

– Вы же понимаете сами, что никому здесь ничего не должны, – продолжал козёл. – Подумайте, обсудите предложение. Согласитесь – дайте тот же знак, я вас вытащу. Мне не впервой.

Капитан и курсант смотрели друг на друга. Решение предстояло не из простых.

– Ну, что думаешь, Фомкин?

– А вы что, товарищ капитан?

– Честно? Думаю согласиться и гори оно всё огнём. Земляк твой со старлеем ушли, а мы чем хуже?

– Думаете?

– Ты слышал взрывы – фронт приближается. Нас же первыми и перебьют. Как говорит ротный: «Вы люди лишь наполовину». Не жалко нас, понял?

– Понял… Как скажете… – выдавил Фомкин с виноватым видом.

Шрух. Шрух.

– Решились, значит? – радостно прошептал козёл из-за стенки. – Как я сейчас калитку вскрою – удивитесь!

Он закряхтел – обращался обратно в животное. Козлом подбежал к калитке, вставил крепкий рог в дужку замка и начал крутиться, крутиться, пока металл не лопнул. Рогом же отодвинул засов – калитка распахнулась. За ней ждала свобода и новая жизнь.

Козёл махнул головой, мол, давай за мной. Волки выбежали.

– На старт, внимание… Фарш! – проскрежетал Колокольцов, прыгнул на козла, завалил и в два счёта перегрыз тому глотку.

Фомкин присел, потом закрутился ошарашенный, потом застыл на месте.

– За что вы его?! Мы ж бежать хотели?

Колокольцов повернул к курсанту окровавленную пасть.

– Не сдержался я, Фомкин, провалился в хтонический звериный низ. – Капитан рассмеялся каким-то истеричным фальцетом, заикал, зафыркал. – Всё, побежали отсюда! – Рванул в сторону леса, оглянулся – курсант стоял.

Колокольцов подошёл к нему вплотную, глаза в глаза.

– Я не понимаю… – жалобно заскулил тот.

– Фомкин! Фо-омки-и-и-ин! Правильно ты не понимаешь, ведь я тебе не всё рассказал, Фомкин! Ты уж извини, просто не знал, как ты на это отреагируешь.

– На что?

– На вот это вот всё. – Колокольцов кивнул в сторону окровавленной туши. – Меня сейчас самого трясёт, сердце паровозом колотится… Я ж не зверь какой, всё-таки человека убил. Хоть он и козёл…

Капитан помолчал немного, успокоился, собрался с мыслями.

Вдох – длинный выдох. Ещё вдох – опять длинный выдох. Взял себя в руки? Нет? Сойдёт…

– Слушай, Фомкин. Задача наша – не только найти твоего, простигоспди, Волкова с курсовым офицером, но и ликвидировать рогатого. Понял? Где находится сладкая парочка дезертиров, мы выяснили. С этим, – кивок в сторону, – я уладил. Можно возвращаться. Лучше поторопиться.

– Но мы же случайно козла встретили! – Курсант ждал объяснений и двигаться с места, похоже, не собирался.

– Э-э-э… Тут и да, и нет. Рассказываю. К начальнику курса, майору нашему, пришёл как-то один из дневальных с докладом. Типа, ночью незнакомый мужик пытался его уговорить покинуть пост, лагерь и идти в заповедник для таких, как они. А когда курсант отказался, то тот обратился в козла и убежал. Узнаёшь персонажа?

– Ага…

– Майор в это же время пытался аккуратно выяснить, куда подевались два бойца его роты, курсант и старлей, ведь до места выполнения задания они так и не добрались. Докладывать о пропавших руководству и объявлять их в розыск он не стал, не хотел сор из избы выносить. Всё ждал, пока сами придут. Мудак! Мало ли, что с ними могло произойти, понимаешь? И вот майор узнал о рогатом соблазнителе, сложил два и два и предположил, что с ним наши пацаны и сбежали. Мы же должны были проверить его теорию – по следам кореша твоего выйти либо на пропавших, либо на козла. Козла в этом случае приказано ликвидировать. Вот…

– Так он враг, получается?

– По сути, это не важно, враг – не враг. Какая разница? Ты про инструкцию помнишь, Фомкин? Никто не должен о нас знать. Никто! А рогатый знал. Всё просто, как три копейки.

– Но он же нам помочь хотел!

– Может, и хотел... Слушай, может, и правда есть этот рай для оборотней, а может, врал козёл. Может, нежатся сейчас там наши пропаданцы, сухим кормом хрустят, а может, дохлые валяются на границе. Мне вообще пох, если честно. Извини. Я их не осуждаю, возможно, при других обстоятельствах и сам бы сбежал, но не могу. Не сейчас. Есть ответственность, есть обязательства. Есть вы, курсанты, в конце концов! Оставить взвод на растерзание майора – нет уж…

– Но там, в вольере, вы мне сами сказали, что валить надо!

– Хотел на твою реакцию посмотреть – пошёл бы с козлом или нет? Ведь всё-таки нет, не ошибся же я в тебе? Ага! По морде твоей понял, что ты не хотел, просто растерялся и за мной повторял.

– А что фронт приближается, что нас перебьют – тоже враньё?

– Про фронт всё верно. Про перебьют – мы ещё посмотрим. Конечно, есть и будут всякие сраные шовинисты, зверофобы, которые захотят на наших трупах по карьерной лестнице проехаться. Будем бороться с ними, что ещё делать. Методы разные у нас есть…

– И как…

– Слушай, Фомкин! Одно точно скажу – если мы, все мы, будем в учебном лагере торчать, то нам определённо хана! Майор сейчас всеми правдами и неправдами задерживает отъезд подразделения, ждёт нас с новостями о пропавших. Все нас ждут. Сейчас торопиться надо, понимаешь? Разговоры потом. Чем раньше прибежим, тем раньше рота начнёт собираться, тем меньше риски. А ещё, вдруг сейчас Дима этот, упитанный, проснётся, начнет за нами на коптере летать и дротиками стрелять? Ты же не планируешь в зоопарке отсидеться? Погнали уже, ну!

***

– Нет, Дим, перемотай ещё раз… Да, вот тут. Смотри! Козёл прям машет головой, типа пошли, пошли, видишь?

– Маш, это козёл, он всё время головой машет. Правда думаешь, что он разумный?

– А как иначе он так ловко замок сломал?

– Дрессированный…

– Я даже думаю, что они все трое разумные. Вот здесь, смотри: Черныш загрыз козлика, а Серенький просто в ужасе! Присел, отскочил, закрутился. Разве такое бывает у волков?

Работники зоопарка уже час рассматривали видео с камер, Маша строила невероятные теории.

– Знаешь, что мне кажется?

– Что нас уволят… – флегматично заметил Дима.

– И это тоже. Но ещё, что мы как будто побывали в басне Крылова: сначала животные ведут себя странно, а потом вдруг появляется мораль.

– И какая здесь мораль? Волк козлу не товарищ?

– Ну да. Или так: не делай добра – не получишь зла.

– Или так: каждому своё.

– Или так.

Пох. Пох-х… Пох-х-пх…

– Слышала? Что-то на басню не похоже. Может, поедем уже?

Автор Оскар Мацерат
Оригинальная публикация ВК

ПохПохПох Авторский рассказ, Фантастика, Юмор, Военные, Оборотни, Длиннопост
Показать полностью 1

Змеевы сказы. Царевич

Бледен и хмур ты ныне, Царевич.

Устал после долгой дороги. Отощал телом, поседел головою.

Один глаз ты оставил кикиморам, ухо срезал в дар рыбе стохвостой, а язык сторговали чайки-потешницы.

Нем ты, наполовину слеп и глух. И все же чую, как теплится плоть в костлявой груди.

Достиг ты того, что желал.

Знаешь, кто я? Слышишь гулкое эхо цепей?

Под правым крылом моим — бездна морская, под левым — мрак небес. Железный клюв у меня, а чешуя и когти стальные. Я ворон, я же и змей.

Мне ведомо все от рождения мира.

Много дорог исходил ты — струпьями кожа обвисла. Багровую реку вплавь одолел — собственной крови отдал три ведра. Двенадцать лет подземными колодцами добирался — кости твои обмыла мертвая водица.

Но вот ты здесь.

Отчего же невесел? Отчего буйну голову повесил?

Может, ищешь кого у меня под крылом?

Молчишь.

Иль забыл?

Так изволь же, напомню.

Одному тебе наследства царского не хватило, и потому пришлось добывать его силой. Семь братских земель захватил ты, семь братских голов закопал, а их вдовам скормил что осталось. Стал вождем горделивым и властным. Враги под ноги ковры настилали, из серебряных кубков угощали вином. Жил ты в почете и славе, в золоченых палатах спал в броне, с мечом под рукой, с платком у лица.

Пришел черед тебе невесту выбирать. Не захотел ни заморских красавиц, ни боярских дочерей, ни княжьих сестер. Велел силой привести колдунью лесную, заговоренную болотной водицей, хранимую лунным светом и под ним лишь желанную. Говорили мудрецы, что отцом колдунье сам Черень, а матерью — утопленница.

Принесли слуги кочку болотную, а поверх мха лягушка сидит. Сидит и глядит на тебя, присматривается. Полюбился ты ей, Царевич, и статью, и речью. Едва солнце зашло, у ног твоих девица оказалась. Вороная коса дивный стан обвила, а глаза — словно два изумруда. Взгляда пылкого не смог ты отвести.

Молвила колдунья в первую же ночь:

— Коли будешь любить так же страстно, встану рядом с тобой. Рука об руку полмира завоюем.

И пошли воевать твой меч и ее вороная коса.

Еще семь земель отобрали. Семь лет пировал ты на горьких пирах, а ночами с колдуньей жарко любился. И множилось от той любви лишь твое войско, а нутро человечье погибало.

Так полмира вам поклонилось. Так полсердца у тебя осталось.

Но вот однажды ранней весной, в ту пору, когда Ярило к земле губами льнет, ты с войском подошел к границе одного княжества. Местный князь был стар и мудр, решил добром с тобой уладить. Он прибыл к тебе на поклон и привез с собой младшую дочь. У девы той золотая коса ярче света дневного, краше колоса наливного. А ты стать младую не разменял еще на седую, покорился взгляду девичьему, нежному и живому. Не вернулся в палаты златые, где ждала тебя колдунья.

По первой зелени старый князь устроил вам свадебку. В светлый терем сосновый позвал ты князей и врагов, замирился с каждым, каждому слово доброе сказал. А князья и враги дивились, заново братались, на молодых любовались.

Был на той свадьбе и племянник твой, чьему отцу ты голову рубил, чью мать кормил потрохами. Звали молодца Граем, умом и нравом он вырос в твой род удалой. Он и вернулся к колдунье, низко поклонился и об измене поведал.

Знамо ли тебе, Царевич, что такое сердце чернильное?

Хоть головой мотни ты, что ли…

Не знаешь…

Так вот, у колдуньи твоей как раз такое. Из болотной черни сплетенное, гнилью скованное, темным духом отца вскормленное. В таком сердце жалости и прощению места нет. Неужто думал, будто отпустит тебя с миром?

Но прежде колдунья решила подождать — вдруг одумаешься, отдашь сердца половину живую.

Меж тем в лесном княжестве молодая раскрасавица затяжелела в любви и ласке и к посеву родила тебе сына. В глазах у младенца синева небесная расплескалась, по темечку прядками луч солнечный лег, ручки крепеньки, ножки плотненьки. Не иначе, богатырь будущий родился, всей земле отрада. А твоему царству — преемник.

Собрался ты жить в покое и радости, с надеждой в угрюмом сердце.

Вот тогда и налилось злобой сердце чернильное. Сбросила колдунья кожу лягушачью, распустила смоляную косу. Сделалась вмиг горбата и черна, словно идол, из болота вынутый. Палаты златые обернулись чертогом гнилым, из костей вырос трон.

Послала колдунья клич в те земли, которым ты прежде зло учинил. Явились враги, поклонились новой хозяйке, позабыли, как братались с тобой на свадьбе. Выставили против твоего полцарства войско кромешное. Во главе того войска встал Грай, у которого за год и половины от сердца не осталось. Все отдал колдунье, лишь бы до горла твоего добраться помогла.

А за тебя князья встали. Сошлись две рати на великом поле и бились семь дней. На рассвете восьмого дня остался Грай без головы, а ты вернулся в сосновый терем.

Но потемнело доброе дерево, по углам тени приосанились. Умерла сперва твоя жена молодая, гнилью истекала вместо крови. И сколько бы ни молил ты богов, сколько ни кланялся знахарям, не смог уберечь и сына — вслед за матерью сгинул.

С тех пор не ищешь ты власти и славы. Бродишь по свету, влекомый ущербным сердцем к той, для кого оно все еще желанно. В землях людских тебя прозвали Кощеем за скорбный вид, за лютый взгляд.

Что сказать тебе? И чем утешить?

Ее здесь нет. По-прежнему в гнилом чертоге восседает, губит сердца и молодится кожей лягушачьей.

Не удивил тебя, как вижу.

Так что ты ищешь в обители моей?

А, знаю. Помощи, чтоб мести волю дать.

И я помочь готов.

Да только цепи вот мешают, видишь? Милостью Сварожичей на вечность заперт здесь. Меня измучил лязг и эта темень тяготит.

Ты все ж подумай, ну.

Не просто так ты отдал глаз. И ухо. И язык. Ведь чародеем стал. Я вижу перстень. И венец. И книгу. Тебе под силу цепи эти снять.

Так что же медлишь? Неужто обликом для мести не гожусь? По мне, как раз. Гляди, какая мощь, какие зубья! И крылья за спиной способны вызвать ураган.

Боишься. Передумал.

Что ж, ладно. Тебя я не виню. Да и не время снова битву затевать с сынами Сварога. Пускай живут пока и наживают. Пускай забудут про меня.

А ты иди.

Впрочем, вот тебе мой дар и мой совет, коль уж забрел так глубоко и скуку плотную отвлек. Бессмертен будешь ты отныне, ни время, ни война, ни мор тебе не учинят преград.

Чему ты рад?

Бессмертие — есть вечный тлен, поверь тут на слово, я знаю по себе.

Ступай.

Ах, да! Еще ведь обещал совет.

Так вот, свои полсердца спрячь в игле, иглу — в яйцо, яйцу быть в утке, а утку — в заячье нутро. Тогда спи крепко: не услышишь ведьмин зов.

Возьми еще вот зеркало-чешуйку, пускай сей будет твой трофей. И если снова захочешь заглянуть во мрак, услышать лязг цепей и мой совет, то позови. Отвечу, подскажу.

К тому же очень любопытно взглянуть на Явь мне самому.

Вот и все, пора в обратный путь. Надеюсь, не подвел твоих я ожиданий. Верши свой суд, неси смятение в мир.

И не забудь: ты тот, кто цепи может снять…

Автор: Екатерина Белугина
Оригинальная публикация ВК

Змеевы сказы. Царевич Авторский рассказ, Сказки на ночь, Мистика, Длиннопост
Показать полностью 1

Приветствуем всех читателей Большого Проигрывателя

Мы рады представить вам новый формат для наших историй: официальный канал БП на Ютюб!

Проверенные временем и новые рассказы, известные чтецы и скрытые таланты — всё это будет на наших пластинках. Заходите, подписывайтесь, слушайте и читайте!

А сейчас — Время пить пиво, дамы и господа! Литературное, конечно.

Автор текста — Игорь Лосев
Автор озвучки — Станислав Злобин

Синдром Плюшкина

Обычно никто не придаёт значения обслюнявленным колпачкам ручек. Пятнам жира на свитере. Расческам с чешуйками перхоти между зубцов. Не стесняясь, все делятся этой мерзостью. Распространяют грязь.

Ещё с детства Ира ненавидела плюшевых зайчиков, которые её мать искала по дворам: от них её высыпало крапивницей. То же самое касалось и рваных кроссовок в желтоватых пятнах, и конструктора с помойки. От соприкосновения с чужой вещью кожу Иры жгло, как от кипятка. Будь это аллергия на заплесневелый кислотно-розовый мех или дешевую ткань, анализы показали бы это. Но нет. Тело Иры будто бы реагировало на зло, скрывающееся в обносках незнакомцев.

И Дима об этом прекрасно знал, устраивая этот цирк.

Ира и трое её “клоунов” дымили, наверное, уже минут пятнадцать, но даже запах табака не смог перебить зловоние из квартиры семьдесят пять. Точнее курили только “клоуны”. Когда на нормальные сигареты денег не было, Ира вообще ничего курила. Хотя сейчас именно этого ей очень хотелось.

Ира присела на ступеньку, уткнулась в телефон и старалась не думать о запахе в подъезде. Засаленная от пота челка лезла в глаза, и девушка нервно откидывала волосы. На лбу уже выступило несколько волдырей. Пальцы без остановки скользили по разбитому экрану. Сообщения Диме сыпались одно за другим:

“Что это за хрень?”

“Не приедешь, я тебя прикончу”

“Меня заебало, что ты так меня подставляешь”

— Ирина, вы не должны стыдиться. Раз уж пришли, мы поможем вам и вашей матери, — попыталась утешить Иру Женя. Блондинистые жиденькие волосы и детское личико делали главу благотворительного клуба похожей на школьницу. На этом этапе Женя с её наивностью и желанием пересвитать всех нищих и застряла ментально. — Синдром Плюшкина не легко победить, но мы и не с таким справлялись. Да, ребят?

Кирилл и Ася покосились на Женю. Из троицы клоунов, эти двое не горели желанием переходить порог квартиры, а тем более разгребать завалы хлама. И Ира их прекрасно понимала.

— Может мы потихоньку начнем, а вы пока успокоитесь? — голос Жени стал ещё более слащавым.

— Да. Мне, наверное, нужно немного времени, чтобы собраться, — ответила Ира и попробовала улыбнуться. Даже у человека с параличом это вышло бы получше. К удаче Иры, неловкий разговор прервал звонок уже её настоящей матери.

— Алё, добрый вечер… Анна Андреевна! — обратилась Ира к маме по выдуманному имени, забитому в контактах. — Что вы хотите узнать? Простите, вас плохо слышно!

— Ты как с матерью разговариваешь?!

Спешно Ира побежала вниз по лестницам. Предстоящий разговор был точно не для ушей её новых “товарищей”. Мать Иры в очередной раз стала допытываться, чем доча занимается в Москве, когда приедет, когда возьмется за голову. Хвасталась, что на прошлой неделе подруга отдала коробку одежды для грудничков, и, что пора бы и ей заделаться в бабушки. Набор она уже весь собрала: коляска, она осталась ещё от Иры, да, колесо на скотче, но все же, распашонки, почти без пятен, какой-то дурачок их на помойку вытащил, ой, самое важное соски!…

На десятой минуте Иру замутило. Не хватало ей б/ушных сосок в этот и без того расчудесный день. Сбросив вызов, Ира почувствовала себя ещё хуже. Лучше бы и не отвечала. Один был только плюс: она выбралась из той дыры. Хотя на улице было по-мартовски погано и сыро, воняло бензином и подтаявшим собачьим дерьмом, там было всяко лучше подъезда.

Знакомая ауди въехала во двор и остановилась недалеко от Иры. Мужчина опустил стекла машины, не торопясь погружать ботинки в весеннюю слякоть.

— Ир, зажигалочка не найдётся?

— Нет. А если бы и была — не дала бы.

— Ничего ты мне не даёшь, — его взгляд скользнул по джинсам Иры.

Показательно она застегнула пальто на нижние пуговицы. Пальцы дрожали от гнева. Ира смотрела на заросшую рожу Димасика и представляла, как за шиворот вытаскивает его из тачки, чтобы затолкать в злосчастную хату.

“Бизнес” Димас строил на отжатии квартир у всякого сброда для дальнейшей перепродажи. Противный тип во всех смыслах. Но все упиралось в бабки, а их у него была чертова пропасть.

— Дим, ты говорил там “чутка не прибрано”! А в квартире свалка! Самая настоящая!

— Видел, я видел! Ириш…

— “Ириш”. Какая к черту “Ириша”! Я привела клоунов, пусть они тебя и развлекают! На этом умываю руки, — сказала Ира и бодро пошла прочь от машины.

— Эй, эй! Куда ты?!

— Куда подальше…

В Диминой схеме Ира была “оптимизатором финансов”: приманивала слезливыми историям всяких доброжелателей, не платя за уборку или ремонт. Богатые богаты, лишь потому что трясутся за каждую копейку. Но на себе Ира никогда не позволяла экономить.

— Кто тебе, идиотке конченой, платить будет? Хочешь, чтобы с квартиры нахуй поперли? К мамочке, вернешься? Снова обноски будешь носить? — заорал Дима вслед Ире. Когда реакции не последовало, он выскочил пробкой из авто.

— Что тебя, блядь не устраивает?

— Ты оглох совсем? Я не буду это дерьмо разгребать!

— Да, кто тебя просит в нём копаться! Пусть твои благотворители квартиру вылижут, а потом уже пиздуй на все четыре стороны.

— Тогда плати, блин. А я присмотрю за клоунами.

Дима закряхтел, как скупой старик, но все же полез в бардачок машины.

— Ир, только не будь ебучей сукой. Мы тут типа занимаемся “благотворительностью”, а ты рожу мученицы корчишь и смотришь на всех, как на дерьмище.

— Я так только на тебя смотрю, — конверт идеально вписался во внутренний карман пальто. — Надеюсь ты мне больше сюрпризов не подкинул? Бабка же не заявится?

— Да, сдохла она, говорю. В могиле гниёт.

— Про деда ты то же самое затирал. А потом старый пердун вернулся с того света вместе с участковым.

— Я тебе отстегнул лишнюю сотню. Если она все же воскреснет, прикончи её что ли..

***

Находиться внутри этой квартиры — настоящий бэдтрип, только без кислоты. Хотя её метраж был от силы сорок квадратов, она казалась сплошным лабиринтом. Одна комната перетекала в другую, а другая заканчивалась предыдущей. Дышать тоже было невозможно — Иру словно с головой окунули в таз с маслом.

Видя фотографии покойной хозяйки с сыновьями, Ира скидывала их в пакеты. Её нервировали счастливые лица на черно-белых снимках. Не семейная идиллия, а жуть полнейшая.

Старший сын, вроде бы, помер ещё в девяностые, а его брат повис на шее матери. Судя по количеству пузырей, пил он беспробудно Тетка, вроде бы, окончательно двинулась крышей, когда её сын алкоголик в конечном счете отбросил копыта. Видимо пустоту от смерти детей она решила заполнить барахлом. Правда, со временем у больных Синдромом Плюшкина в жилищах становятся настолько много ненужных вещей, что те уже начинают вымещать человека. Вот и бабку тоже… вытеснило.

Ира пнула носком кроссовка кипу из газет и рекламных брошюр. Из-за сырости макулатура слиплась в один блок из красок и целлюлозы. Вонь плесени чувствовалась даже через респиратор. Иру мутило. В полумрачных помещениях, промозглых и пропитанных гнилью, она чувствовала себя как в кошмаре. Каждый шорох, каждый хруст стекла давил на разум. Все эти “декорации” подпитывали в её голове мрачные мысли.

Ирина мать тоже страдала накопительством. Вот вроде бы дочь уже лет десять нормально зарабатывает, уже не нужно трястись над каждой копейкой. Бесполезно. Мать все продолжала баулами тащить к себе всякое старье. Собрала ли она столько же хлама? Ира не знала…

Схватившись за лоб и процедив сквозь зубы: “Что в голове помойка, что в этой квартире”, Ира вернулась к своей прямой обязанности: следить за “благотворителями”.

Клоунов даже было жалко. Бывают же индивидуумы, для которых благотворительность — хобби. Очень своеобразное хобби. Коричневая жижа из объедков, фекалий клопов и целлофановой шелухи устилала паркет жирным слоем. Верхний слой древесины размок от этой жижи настолько, что соскребался вместе с ней. А Кирилл безо всякого нытья вычищал это.

К Жене Ира не заглянула на “огонёк”. Та убиралась в туалете. Смогла ли Ира выдержать вид горы памперсов полных кала и мочи? Для неё это было уже слишком. Поэтому Ира предпочла зависнуть на кухне. Там было ещё прилично. Посеревшие, но ещё “живые” занавески. Плитка, которая хотя бы проглядывалась. Более-менее чистый стул…

"Было бы проще это все сжечь. Просто сжечь".

Под окно подогнали мусорный бункер. Он уже наполовину наполнился всяким хламом. Туда Ася прямо из окна швыряла черные пакеты, под завязку набитые гнильем. Без всяких колебаний.. До Иры слишком поздно дошло: “Прямо на газон поставили, уроды. Если придавили растение какой-нибудь старухи, будут проблемы.”

— Будете обедать? — вдруг спросила Ася, доставая из рюкзака завернутый в несколько пакетов бутерброд.

— В этом месте как-то не хочется…

— А я могу угостить, — Ася откусила кусок от бутера. Посреди загаженных жиром стен, недалеко от раковины, где уже завелись новые формы жизни.

Казалось, на поверхности потолка расплывалась масляная пленка, а стены обратились в пластилин. Иру только сильнее начало подташнивать, а желание расчесать до крови шею все усиливалось.

— Может ты съешь это на улице?

— У меня желудок крепкий, да и нет ничего, с чем бы не справились антибактериальные салфетки… Боже мой…

Хлеб в руках Аси покрылся серыми волосками плесени. В ужасе девушка швырнула его на пол. За каких-то несколько секунд бутерброд превратился в серый комок. Личинки копошились в нем, поедая розоватую массу колбасы.

— Свежее же было…

Зло обдало тело Иры ледяным дыханием. Вся её кожа заалела, покрывшись пятнами крапивницы. Ася вылупила на Иру глаза.

Сгустки черного нечто, как маленькие тараканы, стали вылезать из стен, из-под проржавевших консерв, полуразложившихся овощей, сливаясь в кольцо над их головами. Затем оно замерло. И резко опустилось.

Ира бросилась на пол, и круг из тьмы схлопнулся прямо над её макушкой. Хруст костей и секундный вопль, оборвался тишиной. Туловище Аси исчезло без следа, пока нижняя половина девушки так и осталась стоять. Пустота поглотила бедняжку. Качнувшись ноги, покойницы подогнулись, и внутренности расплескались по полу. Респиратор в одно мгновение стал бесполезным.

Желудок Иры свело, и кислота подкатила к горлу. Казалось даже его содержимое сгнило и рвалось наружу. Она сдернула маску и согнулась пополам. Лоб покрылся испариной, а мир сжался до небольшой точки, где желтоватая слизь стекала по человеческом мясу. Сладкий вкус тухлятины забил носоглотку.

“Какого хрена это было?!”

Из останков Аси лились реки крови. Совершенно неестественно. Черные твари плескались в ней, будто в бассейне. Выныривая тьма обретала форму. Она формировалась в эмбрионы, покрытые белесой слизью. Те заползали на стены. Пищали голосом новорожденных крысят. Их визги сливались в один непрекращающийся гул.

“Бежать!” — желание выжить заставило Иру подняться. Крапивница покрыла большую часть её тела, причиняя невыносимый зуд. Но в эту секунду каждая клеточка Иры сконцентрировалась на побеге.

Она рванула в сторону прихожей, где на полу у самой двери сидела Женя, сжимая руку Кирилла.

Кирилл был совершенно голым. Одежда растрескалась от новых габаритов владельца: его живот раздуло, как если бы у него была водянка или он был беременным… Телом он полностью закрывал путь к отступлению. Инстинктивно Ира попятилась назад. Ноги подкосились, едва не уронив её в растекающееся кровавое озеро.

— Помоги мне! Не вытягивается! — взмолилась Женя. С ног до головы она была покрыта фекалиями. На неё словно вылили все содержимое канализации. Ира даже думать не хотела, что произошло у толчка.

— Тихо… Дай я, — в районе солнечного сплетения Кирилла Ира заметила белый шип. Вместе они потянули за него. С хлюпаньем из плоти показался позвоночник рыбы, покрытый содержимым брюха Кирилла. За кости цеплялось что-то похожее на нитки, очень тонкие нитки. Волосы. Они все тянулись и тянулись, цепляя за собой кусочки плоти, обрезков овощей, чаинок… На руки Иры будто бы стошнило канализацию.

— Твою мать…

Последнее, что вышло из живота парня — маленькая фигурка бегемотика из Киндер Сюрприза. Он затерялся среди волос, но его очертания все равно угадывались. Ира отшвырнула её куда подальше. Теперь под грудной клеткой Кирилла зияла дыра, из которой показался палец. Он состоял из нескольких фаланг, от чего походил на надломанную в нескольких местах ветвь ивы.

Тела и кожа Кирилла рвались, выпуская на волю старческое тело. Это была та самая женщина с фотографий. Руки старухи были непропорционально большими. Желтыми слоящимися ногтями она хватала эмбрионы, подползавшие к ней с радостным визгом.

— Ничего, родненький, ты стерпишь... И родишь их. Родишь их всех. А девочки тебе помогут, — приговаривала она, фаршируя тело Кирилла, как праздничную утку. Из рта парня уже полилась кровавая пена.

Затем показались “ножки” старухи. В их роли выступала верхняя часть тела Аси. Её руки с трудом удерживали крупное туловище, и старуха кренилась то влево, то вправо. Хотя ещё несколько минут назад девушка была жива, её плоть начала ускоренно гнить: сквозь разложившееся мясо белела грудная клетка.

— Сука! Сука! — в легких Иры не было воздуха, чтобы сказать ещё что-то. Надо было что-то придумать. Она заставила дрожащие руки залезть в карманы пальто: лишь ключи и зажигалка.

“Черт!”

Предсмертный хрип Кирилла заставил Иру содрогнуться. Время вышло.

— Ой, закончился! — воскликнула ведьма, печально опустив длиннющие когти. — Ну, ничего-ничего…

Скрюченные пальцы уже потянулись к Жене, как Ира оттолкнула её. Одним прыжком Ира сбила с “ног” старуху. До крови сжав ключ, она всадила его в серый лоб. Острый конец с пустым звуком проткнул черепную коробку. Из раны брызнула кровь, а беззубая челюсть отвисла.

— Сожри и подавись, нечисть…

Из внутреннего кармана пальто Ира достала конверт с деньгами Димы.

Большой палец с трудом нащупал кремень зажигалки. Чирк — и огонь охватил деньги. Ира запихнула горящие банкноты прямо в пасть чудовищу. Раздался нечеловеческий визг такой силы, что Иру впечатало в стену. Старуху мгновенно поглотило пламя. Теперь она не напоминала ничем человека. Она полностью состояла из целлофана, досок, пожелтевших газет. Даже её тело теперь венчала непропорционально маленькая голова пупса.

Женя завизжала:

— Что ты сделала?!

— Все правильно сделала! Валим отсюда, дура! — заорала в ответ Ира и потащила последнюю выжившую обратно на кухню. Окно все ещё было распахнуто. Без всяких раздумий Ира залезла на подоконник.

— Забирайся!

— Я… Боюсь…

— Тогда умирай! — заорала Ира и сиганула вниз из окна.

***

— Какого хуя, Ира? Какого хуя?! — было первым, что услышала Ира, увидев над головой мартовское пасмурное небо. А затем и недовольную рожу Димы за горой целлофановых пакетов.

— Дима, ты то что тут забыл… — удивилась Ира. Из её груди вырвался полусмешок-полухрип.

— Старухи настучали на твоих клоунов. Кто, блядь, мусор швыряет из окна? На их грядки! Думал, вы уже обнаглели в край. Но этого я не ожидал!

Он указал на языки пламени, рвавшиеся из окон семьдесят пятой квартиры.

С самого начала надо было её сжечь.

— Я прикончила бабку, как ты и хотел, — пожала плечами Ира и вылезла из мусорного бункера. С печалью посмотрев на распластавшееся на газоне тело Жени, она почесала крапивницу на шее и пошла, слегка пошатываясь.

—Что? Какая бабка? Ты куда собралась?

На лице Иры сияла широкая улыбка. Будто бы в космосе побывала.

— К маме. Хочу нахрен все выкинуть.

Автор: Зина Никитина
Оригинальная публикация ВК

Синдром Плюшкина Авторский рассказ, CreepyStory, Мусор, Бабка, Мат, Длиннопост
Показать полностью 1

Лукьян закрывает глаза

1

Когда четвёртый ангел вострубил и над горизонтом поднялась Чигирь-звезда, старик покинул свой скит. Небо кипело и выгибалось, смотрело тысячами глаз Новых богов, а пришедший с реки туман пах мёдом и кровью. Где-то далеко-далеко мучительно выло что-то необъятно огромное, а над чёрным косогором летели железные бабы.

Взяв ржавую миску, Лукьян щедро выплеснул свиную кровь на четыре стороны света. На север, чтобы умилостивить владыку холода Бирюсу, на запад, чтобы больше не прилетел на железных крыльях жестокий Бомбобог, на юг, чтобы Старик-Атомовик не гнал по небу стада своих радиаций, на восток, чтобы Дева-Целина и дальше кормила выживших.

Старик молился. Молился, глядя на разрушенный город по ту сторону реки и на светящий немногими огнями поселок, куда перебрались уцелевшие. Он молился за умерших и живущих. За тех, кто верит в Новых богов, и за тех, кто всё ещё упорно держится Христа, за тех людей, кто не верует ни во что, и даже за общину сатанистов, что уже десять лет как поселилась в старой усадьбе на речном берегу. Он молился за всех.

Внезапный шум в кустах заставил старика вздрогнуть. Сперва Лукьян подумал, что это всевидящий Небесный участковый опять гоняет бесстыжих в своей молочной наготе утопленниц, но нет, ветки хрустели уж слишком громко.

Впрочем, долго гадать не пришлось. Ветви с треском раздались в сторону — и яркая луна осветила выскочившую зарёванную девушку. Увидев старика, та бросилась к нему, не видя дороги, но на середине пути силы оставили её и она упала в траву.

Лукьян с трудом помог девушке встать и ввёл в скит. Измотанная, покрытая синяками и сажей, она твердила что-то об убийстве, но её слова превращались в такую слёзную кашу, что Лукьян никак не мог их разобрать. Наконец он усадил её за стол и силой влил в рот девушки полкружки медицинского спирта. Икнув, та немного успокоилась.

Лишь сейчас старик вспомнил её. Звали её Стасей, и была она дочерью Полковника, начальника посёлкового ополчения. Работала же она библиотекарем и часто выбиралась в заброшенный город в поисках книг. Всегда, впрочем, под охраной своего брата Святослава.

Всё ещё плача, девушка начала говорить. Она говорила про какой-то мост, про напавших на них со Святославом сатанистов в чёрных балахонах и про обряд на капище сектантов. Об убийстве брата, своём побеге и погоне. Потом Стася вновь разрыдалась.

Лукьян успокоил её. Он говорил много, легко. Говорил, что Всематерь обязательно накажет плохих людей, что Стасю он в обиду он не даст, что у него есть военная рация и что он вызовет помощь.

От пережитого страха и кружки спирта девушку стало клонить в сон. Наконец Стася вздрогнула и тяжело опустила голову.

Когда она заснула, Лукьян уже знал что делать. В руку привычно скользнул нож: старый, с побуревшей от крови ручкой, но заточенный остро-остро. Хороший, верный нож. Лукьян взвесил его в руке, посмотрел на спящую девушку и улыбнулся.

2

Побитый жизнью жёлтый милицейский УАЗик появился у дома Лукьяна под утро, когда старик уже отмыл кухню от крови. Двое милиционеров прошли в скит.

Сидящая за столом Стася смотрела на гостей с испугом, не веря, что всё закончилось. Лукьян смывал кровь с ножа. На сковороде шкворчала нарезанная им свинина.

— Я тут покухарничал немного, — улыбнулся старик. — Девочку подкормил уже, теперь ваша очередь подкрепиться. День тяжелый Всематерь нам послала. Вести о Святославе есть?

— Нашли утром. В сатанинской роще. Зарезанным. Но ты уж поверь, Полковник за сына сквитается. Обложили уже логово сатанистов — вон, слышишь выстрелы? — милиционер внезапно замялся. — Лукьян, ты б пока из скита не выходил. Время горячее. Толпа ведь разбирать не будет, кто Сатане, а кто Новым богам молится. Пристрелят ещё...

Лукьян махнул рукой.

— Не пристрелят. Я Всематерью заговорён. Меня ни пуля не берёт, ни осколок. Тут мой скит. Тут мои Боги. Тут и жить мне.

Милиционер зло посмотрел на упрямого старика.

— Лукьян, если десять лет назад у Митьки Дрына обрез осечку дал и он тебя убить не смог, это не означает, что ты от пуль заговорен, сколько тебе объяснять.

— Всематери знать лучше.

Милиционер зло посмотрел на сектанта.

— Хватит! Все знают, что ты в здравом уме, просто юродствуешь, чтоб тебя люди не донимали!

Лукьян пожал плечами, после чего аккуратно прикрыл сахарницу, чтоб милиционер не увидел лезущего из неё беса с покрашенными краской-серебрянкой рожками. Затем, как бы невзначай, закрыл окно, дабы гости не напугались видом идущей по лесу многокилометровой фигуры Чёрного Ленина.

Когда милиционеры уехали, увозя Стасю в поселок, Лукьян вытащил из-под кровати старый фанерный чемодан. Щелкнули замки. Старик достал милицейскую фуражку с кокардой и набросил поношенный китель. Затем выкатил из сарая велосипед и поехал на место убийства.

Сидящая на багажнике Всематерь жарко шептала ему о том, что в этом деле что-то нечисто.

3

Быстро крутя педали, старик ехал к сатанинской роще. Раньше на её месте был парк культуры, но сколько изменилось после войны... Сперва опустел разрушенный город. Потом пришли по реке бронекатера бывшего капитана первого ранга каспийской военной флотилии Ивана Глотова, за цвет волос и любовь к разбою получившего кличку Ржавая Борода. Обложив данью все поселки на реке, грабя торговцев, он царем зажил в старинной усадьбе близ бывшего парка культуры.

Потом, через несколько кровавых лет, банду разбили военные, присланные навести порядок новым правительством. Ржавая Борода погиб при штурме усадьбы, а его немалые сокровища достались победителям. И хотя слухи о богатствах капитана оказались сильно преувеличены, найденного в усадьбе золота и оружия с головой хватило победителям и на укрепление новой власти в этом краю, и на постройку цепочки приграничных застав, защищавших эти места от южных налетчиков.

С той поры прошло уже десять лет. Уехали военные, в опустевшей усадьбе поселилась община сатанистов, а заросший парк стал местом для их обрядов. Претензий к новоприбывшим у поселкового люда до поры не было — сатанисты резали лишь чёрных петухов и имели при себе автоматы. А вот теперь благодать закончилась.

Лукьян съехал с дороги, пропуская бронированные КамАЗы ополчения, идущие к логову сатанистов, а затем продолжил ещё быстрее крутить педали.

4

Труп Святослава уже увезли, и только кровь внутри давно пересохшего фонтана, служившего сатанистам жертвенником, напоминала о случившемся. На месте убийства старика встретил следователь Степан.

— Истинные боги в помощь, — поприветствовал его Лукьян. — Где же остальная милиция?

Парень уважительно поздоровался. Как-никак Лукьян некогда был бывшим главой райотдела.

— На подмогу ополчению отправились. Сейчас каждый ствол на счету. — Будто в подтверждение его слов издалека донеслась очередь. — А я улики остался искать. Небо хмурится. Скоро ливень будет.

— Боги плачут по делам нашим, — со вздохом согласился старик.

Степан продолжил поиски.

— Значит, здесь его и убили? — Лукьян посмотрел на остов фонтана, ржавую проволоку на нём и вычерченную кровью пентаграмму. — Связали проволокой и, судя по количеству крови, вскрыли горло? Стася говорила, четверо было сектантов, да?

— Похоже.

— Пятна сажи. Интересно... — Лукьян потрогал бортик фонтана, потом поднял одну из полусгоревших свечей. Надкусил. Сплюнул. Задумался, чего он вообще хотел добиться этим действием.

— А где Стася была во время ритуала?

— Держали её вот здесь, — следователь указал на смятую траву на краю поляны, пятна сажи были и там. — Ей удалось вырваться, когда сатанисты отвлеклись на брата.

— Улики?

— Вот, там где я колышек воткнул, взгляните.

Лукьян опустился на колени. Несколько окурков с надписью «Ява» и следами чёрной помады. Старик осторожно взял один из них, понюхал. Легкий запах полыни. Затем внимательно осмотрел траву и убрал один из окурков в карман.

— Не понравилась мне эта история, — Лукьян нахмурился. – Помнишь, что в конце апреля было?

— Когда сатанисты у отца Онуфрия козла увели?

— Точно так. Здесь они скотинке горло и взрезали. А это ж было в Вальпургиеву ночь, в великий праздник. Тогда сюда Дьябол на колеснице огненной прилетал. Я своими глазами видел. Понимаешь, к чему клоню?

Степан помотал головой.

— Если сатанисты на Вальпургиеву ночь, в великий свой праздник, козла зарезали, то сейчас почему человека в жертву принесли? Сейчас никаких праздников нет. Да и Чигирь-звезда в созвездии Котопаса. Кто ж вообще в здравом уме в это время людей в жертву приносит?

Лукьян ещё раз поскрёб сажу на фонтане. Затем закрыл глаза и принялся размышлять.

— Тёмное дело, — наконец выдал он свой вердикт. — Пойдем к сатанистам, будем проводить следственные мероприятия.

4

Ополчение уже окружило усадьбу сатанистов. Шли переговоры. Сектанты были вооружены, и это оттягивало штурм.

Они со Степкой, миновав бойцов, вышли на дорожку усадьбы.

Из окна грохнул предупредительный выстрел. На дорожке взвилась пыль.

— А это они мне в голову стреляли, — похвастался Лукьян. — Но я от пули и осколка заговоренный, меня таким не взять.

Лукьян пошел вперёд. Снова грохнул предупредительный выстрел, но тут возле стрелка появилась дочь главы общины и велела впускать их внутрь.

Глава сатанистов был стар. Он уже давно не мог ходить, не говорил и второй год лежал в постели, повернув к окну слепые бельма глаз. С момента болезни отца общиной управляла Ева, его дочь.

Сидя в своём кабинете, она курила, нервно присасываясь к сигарете выкрашенными черной помадой губами. Вся кожа её рук была затянута в один непрерывный узор из вытатуированных на ней многолучевых звёзд. Странные рогатые существа смотрели с её обнажённых плеч и синие многоглазые змеи кусали свои хвосты, обхватывая её запястья.

Её взгляд метался по вооруженным людям за оградой усадьбы. От неё пахло полынью и страхом.

— Скоро дождь будет. Тучи уже кровью набрякли, чувствуешь? — начал разговор старик.

— Лукьян, это не мы.

Старик шагнул к столу и аккуратно взял из пепельницы окурок. Затем сравнил с тем, что принес с места убийства. Черная помада, надпись «Ява» и тонкий запах полынных духов: окурки совпали.

— Знаешь, Ева, я на месте убийства пепла от сигарет не нашел. Поэтому верю. И главное: на одежде Стаси были следы от сажи. И на поляне тоже.

— И что это значит?

— Балахоны напавших были вымазаны в саже дочерна. А у твоей паствы ризы, как я знаю, шьют из чёрной ткани. Значит, кто-то решил свалить грех на вас.

Лукьян закрыл глаза и задумался.

— Когда последний раз ты уходила из усадьбы?

— Неделю назад, — чуть подумав, ответила Ева.

— А окурок свежий. Значит, взяли его из пепельницы. Кто-то из твоей паствы...

— Нет. Все они верны мне.

— Хорошо, а кто недавно посещал усадьбу?

— Сиплый. Который бандит. Продал нам золото.

Она подошла к здоровенному сейфу, вмонтированному в стену кабинета, что остался здесь со времён, когда усадьбу занимал капитан Ржавая Борода. Крашенная скучной бурой краской дверца отошла. Внутри несколько пачек печатанных в поселке талонов, серебряные подсвечники и старинные фолианты.

— Да, при мне тут было побогаче... — парящий по кабинету призрак капитана Ржавой Бороды расстроено осветил недра сейфа своими синими глазами. — Золото, платины слитки, рубли серебряные. Эх, растащили...

Лукьян отвернулся. Капитан не нравился ему ни при жизни, ни сейчас, когда из его распоротого живота свисали кишки, на которых радостно качались маленькие озорные бесенята.

Ева меж тем вытащила из сейфа коробку, показывая цепочки и кольца.

— Мы собирались отлить кубок для мессы. Золотой. Сиплый часто приносил добычу.

— Хорошо, кто ещё был?

— Альбина. Из приехавших недавно. Копает со своими людьми оружие с войны, чинит и продает. Предлагала нам.

— Кто еще?

— Отец Онуфрий. Опять за козла деньги стребовать пытался. Ах, ну и Стася дня четыре назад заходила, волосы принесла, — сатанистка открыла лаковую шкатулку и показала рыжую прядь. — Говорила, что брат её от неразделенной любви мучается. Просила приворожить к брату его зазнобу.

5

С отцом Онуфрием Лукьян встретился возле монастыря. Невысокий, с жидкой бороденкой, тот радостно поздоровался с сектантом, ибо помнил, как ловко Лукьян вылечил его от грудной жабы.

Версия с монахами, решившими прогнать сатанистов, была хороша, но бес дернул Лукьяна попросить осмотреть жильё Онуфрия. В шкафах святого отца нашлось несколько рулонов черной ткани и множество риз, что значило, что Онуфрий мог сшить нормальные сатанинские балахоны.

Бес ухмыльнулся и захихикал, видя досаду старика от развалившейся версии.

— Как думаешь, Онуфрий, это сатанисты всё ж сделали? — напоследок спросил у священника Степан.

Тот пожал плечами.

— Или они, или Сиплый.

— Сиплый? — напрягся старик.

— Знаешь Альбину из чёрных копателей? За ней же и Святослав, земля ему пухом, и Сиплый ухаживали. А она ни тому, ни другому. Дня три назад вышел я на колоколенку вечером...

— С биноклем, как и всегда?

— Есть грех... А что делать, жизнь-то скучная. Так вот, смотрю — Альбина то со Святославом, у него в саду сидят, вино пьют. А как напились вина, так в дом ушли. А шторы-то закрыть забыли.

— А что потом?

— Ну потом Святослав пошел баню топить. А там уже скучно. В окошко ничего не разглядишь.

— Сиплый про это узнал?

— На следующий день они за городом чуть друг друга не поубивали. Говорят, Сиплый с ножом полез.

— Было дело, — следователь кивнул. — Сиплый сбежал вчера из поселка с бандой. Полковник своих бойцов на него натравил.

6

Лагерь чёрных копателей встретил их стуком лопат. Несколько человек рыли что-то возле заброшенной железной дороги.

Возле будки стрелочника, где копатели устроили склад, лежали ржавые винтовки, фугасы и автоматы. Сидящая на ступенях Альбина чистила пулемёт Калашникова. Увидев приближающихся мужчин, она тяжело отёрла пот с лица и пригласила сесть. В её голубых глазах читалась усталость.

— Говорят, что Святослав и Сиплый соперничали из-за вас? — спросил пришедший с Лукьяном следователь.

Кто-то из копателей, заинтересовавшись, подошел ближе, но Альбина жестом отправила его работать дальше. Лишь затем девушка ответила.

— Соперничали? Ну, было дело. Среди мужчин это случается.

— А кто из них больше нравился вам?

Она пожала красивыми плечами.

— Да оба не фонтан. Пацаны ещё.

— И тем не менее, со Святославом вы стали встречаться.

— Встречаются в море корабли, — девушка фыркнула. — А мы с ним так, переспали. Парень-то крепкий, вот и подумала, что с таким расслабиться можно разок-другой.

Лукьян посмотрел на рыжие волосы Альбины и вспомнил шкатулку. Значит, сработал заказанный Стасей приворот.

Задав ещё несколько вопросов, он собрался уходить.

— Дед, оружия не надо? — спросила Альбина напоследок. — Мы сегодня ящик с калашами нашли. Новенькие, в масле. По хорошей цене отдам.

Лукьян отмахнулся.

— Боги запретили мне оружие в руки брать. Зачем мне оно? Я от пули и осколков заговорен. Да и Всематерь меня защищает.

— С чего ты взял? — вмешалась севшая на сосну Всематерь. — Совсем не защищаю. И вообще, купи ящик минометных мин.

— Да зачем мне мины?

— А ты купи и узнаешь.

Вздохнув, Лукьян вытащил из кителя пачку талонов и нехотя обменял их на ящик с боеприпасами.

Лишь придя домой и услышав хохот за окном, Лукьян с досадой понял, что это Чёрный Ленин притворился Всематерью и заставил его впустую потратить драгоценные талоны. Застонав, сектант выбежал на крыльцо и загрозил кулаком убегающей многокилометровой фигуре, но было уже поздно.

7

Лукьян, Стася и Степан сидели в библиотеке.

— Итак, — Лукьян посмотрел на девушку. — Рассказывай подробно, как произошло нападение.

— Мы пошли в городской архив: искать, что можно ещё принести в библиотеку.

— Часто туда ходили?

— Почти каждую субботу.

— Дальше.

— К архиву ведёт железный мост через реку. Который покосившийся. Вечером мы шли обратно в поселок. Дошли до середины моста, и с обоих сторон появились люди в чёрных балахонах. Бросились на нас. Святослав выхватил пистолет, но тот дал осечку. И нас схватили.

— Брат часто давал пистолет кому-то в руки?

— Никогда. Даже мне. Он его всегда при себе держал.

— Куда делся пистолет потом?

— Не знаю. Наверно, упал в реку.

Лукьян закрыл глаза и задумался. Детали вставали на место.

— Так, Степан, когда штурм Полковник запланировал?

— На послезавтра, как танк из райцентра подъедет.

— Время есть. Собери мальчишек, пусть ныряют в реку и ищут пистолет. А я пока к сатанистам побегу. Я всё понял.

8

Подошедший из райцентра танк стоял напротив усадьбы. Городское ополчение ждало команды к началу штурма.

Когда к бойцам внезапно вышла Ева вместе с Лукьяном, все сильно удивились.

Полковник нахмурился, но выслушать решил. Слишком хорошо помнил, что делал старик для поселка.

— Степан мне про ваше расследование всё рассказал. Говори до чего додумался.

— Ты тоже ведь чуешь, что дело нечистое тут? — спросил Лукьян. — Вот и я зачуял.

Старик достал завернутый в тряпку предмет.

— Вот пистолет, из реки выловили. — Лукьян достал из него магазин, выщелкнул патрон. — Осечка не случайной была. Я вскрыл пару патронов. Там пороха нет. Нападавшие боялись быть застреленными, вот и обезопасили себя. Если так подумать, когда Святослав пригласил к себе Альбину, та вполне могла подменить магазин, пока парень растапливал баню.

— Могла не значит сделала.

— Вот! Поэтому нам нужен мотив. А мотив вот в чём: убийца хотел заставить вас изгнать сатанистов. Зачем? У Альбины рыжие волосы и голубые глаза. У кого из бывших владельцев усадьбы они были? У капитана. Ходили же слухи про несметные сокровища, что он хранил? Ходили. А нашли не так чтобы много в усадьбе богатств.

— Усадьбу много раз обыскивали.

— Поэтому я задал себе вопрос: где может быть клад, который до сих пор не смогли найти?

Лукьян с полковником поднялись в кабинет Евы. Огромный стенной сейф, что принадлежал капитану Ржавой Бороде, был выломан из стены.

— Никого не интересовал сейф, ведь его опустошили военные, так? А тайник был в его задней стенке. Она сдвигалась в сторону. А за ней... — Лукьян указал на множество алмазов, лежащих на полу.

— Дело раскрыто. Нужно срочно брать чёрных копателей, всю эту банду дочки капитана Ржавой Бороды.

Под вечер лагерь бандитов был окружен. Сдаться те отказались. После короткого боя почти всю банду перебили. Сбежать удалось лишь четверым. В том числе и Альбине. Её искали. Безуспешно. У скита Лукьяна организовали засаду, на случай если бандиты решат отомстить, но те так и не появились. Через месяц охрану всё же решили снять.

Эпилог

Вспыхнуло и пронеслось тёплое лето. Прогрохотала по облакам чёрная Чайка Небесного Секретаря. Сгорели в пламени летних зарниц бродящие по полям нечистые души. Поднялся урожай и пошёл к концу август. Закаты сделались красными, словно упавшая на советское знамя кровь. Бесы стали летать низко-низко, а рыбы в реке плакали кровью. Лукьян уже понял, что всё это означает, но поделать ничего было нельзя.

Когда небо во весь горизонт горело багровым огнем и последний день лета почти отгорел, они вернулись снова.

С четырех сторон света из тёмной чащи вышли к скиту четыре чёрные фигуры. Они подходили не таясь: в руках их были автоматы, и они знали, что старик был один.

Бежать было некуда, а потому Лукьян затопил печку-буржуйку, поставил чай и, приоткрыв окно, выгнал из скита всех бесов: твари-то хоть и не божьи, но чего им зря помирать?

Чайник закипал. Из приоткрытого окна тянуло сырым запахом леса. Слабый туман с реки саваном укрывал двор. На крыльце раздались шаги.

Они вошли. Альбина и трое её подручных.

Увидев Лукьяна, девушка злобно оскалилась. Быстро шагнув вперёд, она ударила Лукьяна прикладом. Охнув, старик упал на пол. Звякнула, разлетаясь на куски, щербатая красная чашка.

— Вот и свиделись, — проговорила Альбина с пьяным наслаждением. — Теперь тебе время должок платить. Боишься? Нет? Ну да, ты же, говорят, мразь старая, от пуль заговорён. Ну раз заговорён, то что уж делать...

Альбина потянулась, с усмешкой глядя на Лукьяна. Затем сняла с пояса штык-нож и резко ударила старика. Лукьян взвыл от боли в располосованном плече. Альбина ударила снова. И снова.

— Ну, что? Помогли тебе твои заговоры, старик? Нет? Как жаль...

— Зато я от пули и от осколка заговорен, — успел произнести старик.

Чайник застучал крышкой. Огонь в печке зашипел, и пламя резко полыхнуло. Минометные мины, которые Лукьян заложил в печь прямо перед приходом гостей, наконец взорвались.

Когда он пришёл в себя, стояла глубокая ночь. Все трое бандитов были мертвы. Только белая от штукатурки Альбина всё ещё корчилась в багровой луже, хватаясь за наполовину оторванную руку.

Лукьян, морщась, коснулся окровавленного кителя и с трудом достал посеченную осколками фляжку. Испив настойки, старик приподнялся и прислонился к стене. Через развороченную крышу он видел тысячи божьих глаз, что глядели на него своими треугольными зрачками. Гигантский, плывущий меж звезд Небесный участковый с гордостью смотрел на него огненным взором, а Всематерь спускалась на крыльях, дабы отереть с лица Лукьяна кровь. Старик улыбнулся и блаженно закрыл глаза.

Автор: Тимур Суворкин
Оригинальная публикация ВК

Лукьян закрывает глаза Авторский рассказ, Постапокалипсис, Детектив, Абсурд, Юмор, Длиннопост
Показать полностью 1

Хроники Дартвуда: Дневник

Этот дневник я нашел, отправившись на очередное задание “Хроник Дартвуда”. Редакция хотела несколько фотографий брошенной деревни, в которой когда-то цвела жизнь. Но по дороге туда меня застала страшная гроза. Небо почернело, как ночью, сумасшедший ветер гнул деревья и пытался сорвать с меня шляпу. В ужасе, я метался, не зная, где укрыться от стихии, как вдруг передо мной показалось старое обшарпанное здание. Я рванул к нему, оглушенный раскатом грома такой силы, что ушам стало больно.

Прорываясь сквозь заросли, я добежал до распахнутой настежь калитки садовой ограды и забежал в дом, радуясь, что дверь была открыта. Меня встретили пыльные комнаты и старая меблировка, присущая домам прошлого века. Удивительно, но она очень хорошо сохранилась. Видимо, вандалы не добрались сюда, хотя это было странно, учитывая, что дверь стояла открытой.

Пока на улице бушевала стихия, я обследовал дом в полутьме и сетовал, что скудный свет не позволит сделать хорошие снимки. На стенах все еще висели картины, а в библиотеке я нашел экземпляры редких книг, обтянутых кожей. Настоящее везение, что грабители не добрались сюда. Я и сам едва удержался, чтобы не утащить несколько заинтересовавших меня книг.

Удивило меня, что в редакции ни слова не сказали о старом доме, явно принадлежавшем в прошлом состоятельному человеку и стоявшем теперь покинутым и всеми забытым. Сам я не мог о нем знать, поскольку прибыл в Дартвуд недавно, пытаясь убежать от личной трагедии.

Обследовав первый этаж, я поднялся на второй и отыскал нетронутый кабинет хозяина. Судя по бумагам, он занимал высокий пост на государственной службе. Окно кабинета выходило на заросший ныне сад, но я не сомневался, что в прошлом вид открывался замечательный. Портретов и личных бумаг я здесь не встретил, что несколько опечалило, поскольку интерес к личности хозяина захватил меня полностью. Проследовав дальше, я набрел на спальню. Там-то на прикроватной тумбочке и лежал дневник, покрытый слоем пыли.

Я уселся у окна в старое кресло и взялся за чтение, нисколько не стыдясь, что читаю личные записи другого человека, не предназначенные для чужих глаз. Прочитанное настолько удивило меня, что я до сих пор прислушиваюсь к звукам собственного дома и проверяю, надежно ли закрыты окна. Преодолев свой ужас, я решил поделиться содержимым дневника с вами. Вот оно.

«Я купил владения у лорда Блэквотера. По непонятным причинам он решил продать небольшой, но прекрасный дом с примыкающим к нему садом.

Вместе с адвокатом я проверил бумаги и не нашел подвоха или попытки обмануть меня. К тому же я знал лорда исключительно с положительной стороны и наши редкие случайные встречи всегда были наполнены теплотой и приятельством.

Передача ключей состоялась поздним вечером. Лорд скрывал лицо за полями шляпы, и я совсем не узнал в нем того человека, с кем мне доводилось встречаться раньше. Пропали его дружелюбие и манера держаться. Даже осанка изменилась: всегда прямые плечи ссутулились, а внушающая уважение и даже страх фигура напоминала блеклую тень себя прежней.

Вместе с домом мне досталась прислуга. Весьма немногочисленная, но хорошо исполнявшая свои обязанности: старая экономка, ее муж и их взрослые дети.

Экономка оказалась женщиной грубой и немногословной. Вид у нее был болезненный, изможденный. Порой мне казалось, что утром она не проснется — настолько тщедушной и слабой выглядела женщина. Но иногда наступали краткие периоды выздоровления. Тогда с ее лица пропадала мертвенная бледность и исчезали темные круги под глазами.

Две ее дочери занимались готовкой и уборкой дома. Они были похожи на мать бледностью и худобой. При этом отличались удивительной молчаливостью. Всякий раз, когда мне доводилось случайно встретиться с ними, они опускали головы и стремились скорее уйти. Даже не вспомню, чтобы перемолвился с девушками хотя бы словом за все время жизни здесь.

На мужа экономки были возложены все мужские обязанности. Он же исполнял работу садовника и был самым приветливым из прислуги.

Отличался и его внешний вид: здоровый цвет лица, которое отчего-то всегда выглядело несчастным, и достаточно крепкое телосложение. Кажется, в молодости этот человек был намного здоровее, но растерял физическую силу с годами.

Однако внешний вид его жены и дочерей заставили меня подозревать, что они больны чем-то неизвестным, которое передалось от матери детям, но не коснулось отца семейства. К тому же я заметил, что женщины никогда не выходят из дома. Я пытался расспросить у них о постигшем недуге, но они отнекивались, сообщая, что не жалуются на здоровье и бывают на свежем воздухе. Я отступил и занялся своими делами, коих у меня всегда было огромное множество.

Я прожил в приобретенном доме несколько недель. Прислуга исправно выполняла свои обязанности, а я радовался удачному вложению финансов, пока однажды ночью бессонница не выгнала меня нагулять сон на свежем воздухе.

Стоило мне выйти в сад, как я почувствовал странный запах. Он будто висел в воздухе, наполняя его необъяснимой тяжестью. Это было похоже на смесь запахов ладана и покойника, которую обыкновенно чувствуешь в церкви при отпевании. Но откуда он мог взяться в моем саду? Я никогда не чувствовал его прежде. Он не появлялся при редких прогулках и не залетал в открытые окна спальни или рабочего кабинета.

Помимо запаха я отчетливо слышал шаги. Кто-то ходил по ту сторону забора. И там был ни один человек. Их было много. Я слышал, как они медленно бродят по траве, шаркая ногами. Я подошел к калитке, всмотрелся в темноту сквозь кованые прутья, но никого не увидел. Тогда я спросил: «Кто там?».

Шаги стихли. Я внимательнее пригляделся и теперь различил неясные силуэты за калиткой. Их было много — больше десятка. Они стояли, не шевелясь, как каменные изваяния. И вдруг громко задышали. Сразу все. Меня окатила волна ледяного ужаса. Силуэты забирали и отдавали воздух сильными, резкими толчками. И от этого дыхания шел запах — приторный аромат разложения. С каждым выдохом пахло сильнее — отвратительная смесь прелой листвы и гнилого трупа.

Меня замутило, по телу побежали мурашки. И тут силуэты двинулись в мою сторону.

Нечеловеческий страх наполнил мой разум. Я попятился, споткнулся и упал в ледяные объятия. От ужаса я закричал и забился, пытаясь вырваться.

— Тише. Тише, — услышал я сухой голос экономки.

Он почему-то не успокоил меня, а напугал еще сильнее. Я с силой дернулся и освободился.

Как всегда бледная экономка стояла в длинной белой ночной сорочке и смотрела на меня равнодушным взглядом.

— Что тут творится? — спросил я, пытаясь унять панику.

— О чем вы? — пожала тощими плечами женщина и побрела к дому, не дожидаясь ответа.

Я оглянулся на калитку, но силуэтов не увидел. Шарканья слышно не было, но тяжелый аромат не пропал.

Я догнал экономку и пристал с расспросами, на которые получил лишь один ответ: не бродить по ночам. От такой грубости я опешил. Как она смеет указывать мне, что делать? Но женщина так быстро убралась к себе, что я не успел излить свой гнев.

Уснуть в ту ночь я так и не смог, постоянно прокручивая произошедшее в голове. А утром отчитал экономку за неподобающую грубость и еще раз спросил о ночном происшествии. Женщина понуро выслушала меня, извинилась, но не дала разумных объяснений. Не смогла она ответить и на вопрос, как оказалась ночью в саду? Бледность ее больного лица и застывшие глаза, которые, кажется, ни разу не моргнули за все время разговора, остудили мой пыл, и я отпустил женщину, так и не получив ответов.

Погрузившись в свои дела, я почти забыл о ночном ужасе, испытанном в саду. Но стоило у меня появится свободному времени, как случайная прогулка вновь поселила в голове мысли, что с этим местом что-то не так и лорд не зря избавился от него.

Я наслаждался пением птиц и шелестом травы, который создавал приятный летний ветерок, как незаметно дошел до местного кладбища. Сначала я почувствовал знакомый приторный аромат. Тот самый, что чувствовал ночью в саду, когда разглядел в темноте неясные силуэты. А уже потом увидел кресты и надгробия.

На кладбище запах стал нестерпимым. Зловонный, отталкивающий смрад гнилой плоти и мокрой шерсти, от которого меня замутило. Но теперь его источник был ясен — несколько могил стояли раскопанными, а останки трупов были разбросаны вокруг. Кое-где на них осталась одежда, прикрывавшая истлевшие гноящееся куски плоти.

Покойников разорвали на части и растащили по кладбищу. Будто стая оголодавших хищников побывала тут, чтобы набить брюхо несвежей падалью. Среди нетронутых могил с покосившимися крестами лежали черепа с остатками волос, оторванные руки и ноги, по которым ползали оголтелые мухи.

От увиденного меня замутило сильнее. Трупный запах стал настолько насыщенным, что, казалось, оседал на одежде. Я едва сдержал рвоту и поспешно отправился домой.

Там я бросился к прислуге с расспросами, но получил лишь невнятные предположения о возможных черных копателях, которые раскапывают могилы в поисках драгоценностей. Но разве можно обогатиться на деревенском кладбище?

Проведя ночь в тревожных мыслях, утром я отправился в ближайшую деревню, чтобы разузнать у местных что-то о кладбище и черных копателях. Но встретившая меня тишина разбила все надежды.

В деревне не было ни звука: не кричали дети, не разговаривали взрослые, не слышно было животных — гогота гусей, лая собак. Даже птицы и насекомые смолкли, будто боялись нарушить тишину и быть наказанными. Я поежился в седле, испугавшись, что оглох. Поборол желание повернуть обратно и въехал в деревню.

Меня встретили пустые улицы и знакомый мне приторный аромат мертвой плоти. Я поехал по главной дороге, заглядывая во дворы и окна, но нигде не увидел людей и животных.

Мне стало страшно. Тревога ледяной волной прокатилась по телу. Я не понимал, что происходит. Крутил головой во все стороны, не оставляя надежды встретить человека, а аромат гниения становился острее. Я последовал за ним, как за ориентиром, и оказался возле бревенчатого здания.

Лошадь и раньше шла неохотно: прижимала уши, закусывала удила, недовольно храпела. Но удары хлыстом заставляли ее двигаться. Теперь же она встала и отказывалась подчиняться, угрожая сбросить меня. Пришлось спешиться и идти к бревенчатому зданию самому.

На коньке было нечто, похожее на крест, верхняя часть которого больше напоминала заключенную в круг рукоять меча. Само здание выглядело, как деревенская молельня с небольшим количеством окон и массивной дверью.

Запах возле здания стал насыщенным и едким. Даже на кладбище пахло не так сильно, как сейчас. Мой желудок сжался в попытке освободиться от съеденного, но я сдержал рвотный позыв и обошел здание кругом, заглянув в одно из немногочисленных окон.

От увиденного в груди стало тесно, а тошнота уступила место ужасу, который разбежался по телу, подобно выводку пауков.

В здании стояли гробы. Огромное множество! Неужели их притащили сюда с кладбища те самые черные копатели? Но для чего?

Не знаю, сколько я простоял, уставившись в окно здания, выполнявшего роль странной усыпальницы, пока лошадь не заржала, привлекая мое внимание. Я вернулся к ней и поехал домой по пустой главной дороге. Тишина снова давила, людей и животных по-прежнему нигде не было. Любопытство толкнуло спешиться и постучать в случайно выбранный дом. Никто не открыл. Я дернул дверь — она распахнулась, выпустив на волю затхлый воздух. Я зашел внутрь и увидел покрытый слоем пыли скромный деревенский дом. Было прибрано, будто хозяева навели порядок перед уходом, но так и не вернулись.

Я обошел еще несколько домов, и везде меня встретила одна и та же картина: слой пыли покрывал скудную мебель, деревянные полы. Где-то было прибрано, как в первом доме. Где-то стояла немытая посуда, валялись вещи, будто хозяева покидали жилище в спешке.

Тревога все сильнее охватывала меня, врезалась острой занозой в сознание. В деревне что-то случилось и вынудило жителей покинуть дома и увести животных. Абсолютная тишина заставляла думать, что это что-то до сих пор находится здесь, вынуждая молчать все живое. Но стоило мне отъехать подальше от деревни, как уши заполонил стрекот кузнечиков, а в небе появились ласточки. Лошадь тоже оживилась и пошла бодрым шагом, перестав прижимать уши и плестись, понукаемая хлыстом. Впрочем, ближе к дому она снова начала тревожиться и пошла неуверенно.

Едва я спешился, как набросился на прислугу с расспросами. Экономка с мужем встретили их круглыми от удивления глазами. Они не могли поверить в рассказанное мною.

Когда я перешел к вопросам про бревенчатое здание, полное гробов, экономка стала бледнее прежнего, а ее муж начал креститься, но, опомнившись, прервал занятие и посмотрел на жену испуганными глазами. Никаких объяснений мне не дали, заверив, что ничего не знают про гробы. Но подтвердили предположение, что здание выполняло роль деревенской молельни.

Я решил, что завтра отправлюсь в деревню в сопровождении мужа экономки, написал несколько писем и удалился в спальню.

Волнения дня быстро усыпили меня, а на следующее утро я очнулся с тяжелой головой и путанными мыслями. Тело налилось невероятной усталостью, не позволившей подняться с постели. Я понял, что это начало лихорадки и о намеченной поездке в деревню можно забыть.

Дочери экономки приходили по очереди, нарушая мое полузабытье, и поили горькой настойкой с ароматом вербены. Но лучше мне не становилось. Наоборот, руки и ноги совсем перестали слушаться, налившись невыносимой тяжестью. Любая попытка приподнять голову заканчивалась резкой болью и головокружением, от которого двоилось в глазах. Набухший язык перекатывался во рту бесполезным валиком, перестав подчиняться и не давая сказать ни слова.

Сознание продолжало оставаться неясным, когда ночью я проснулся от укола в шею. В нее будто вставили клинок и провернули, причинив мучительную боль. На грудь давил камень, не давая дышать. А в нос ударил тошнотворный аромат разлагающейся плоти.

В панике я распахнул глаза и увидел, что к постели меня прижимает существо с огромными кожистыми крыльями. Оно присосалось к моей шее и жадно лакало кровь. Каждый его глоток лишал меня силы, разливая по телу слабость. Ужас парализовал сознание, тьма заволокла меня.

Очнулся я, почувствовав знакомый вкус горькой настойки. Глотать было больно, и я понял, что это последствия укуса существа с крыльями. На шее была плотная повязка, мешавшая поворачивать голову. Впрочем, у меня не было сил двигаться. Не знаю, сколько я провел без сознания, но тело так и не покинула слабость.

А ночью шею снова прострелило жгучей болью. Ноздри наполнились ароматом протухшего мяса, а дыхание сперло от давящей на грудь тяжести. Можно было не открывать глаза, чтобы понять, что мерзкое существо с крыльями снова явилось пить мою кровь. Оно забирало ее вместе с последними силами, оставляя тело бесполезным куском мяса.

Насытившись, существо отпрянуло, но осталось в комнате. Превозмогая ужас, я приподнял веки и увидел желтые кошачьи глаза на обтянутом кожей черепе. Они пристально разглядывали меня, будто боялись, что их обладатель прикончил меня своей неутомимой жаждой.

В заостренных скулах и бледном лице, я узнал лорда Блэквотера. Его тело еще больше ссутулилось, как будто согнулось под весом огромных крыльев. Кожа стала тонкой и прозрачной настолько, что я видел, как по венам бешено пульсирует иссиня-черная кровь. Из лысого черепа подобно коротким остро заточенным кинжалам торчали шипы телесного цвета.

Поняв, что я разглядываю его, лорд зашипел, как кошка, и поспешно вылетел в окно. Я остался наедине со своим ужасом и не смог уснуть до утра, пока одна из дочерей экономки не пришла с настойкой и не перевязала мне шею.

Насытившись горьким лекарством и вымотанный ночным кошмаром, я наконец задремал, но прикосновение ко лбу заставило проснуться. Распахнув глаза, я увидел мужа экономки, сидевшего на моей постеле. Он приложил палец ко рту и доверительно шепнул:

— Они спят.

Я догадался, что речь идет о его жене и детях, и нашел силы спросить, что происходит. Что за тварь терзает меня по ночам?

Муж экономки рассказал мне жуткую историю, героем которой я стал не по собственной воле.

Лорд Блэквотер надолго уезжал в жаркие страны и вернулся оттуда другим человеком. Он начал вести затворнический образ жизни: редко выходил из спальни, перестал гулять в саду, не принимал гостей и сам прекратил наносить визиты.

Принесенная ему еда оставалась несъеденной, напитки — невыпитыми. Скоро в доме начали пропадать слуги. Это всегда выглядело, как спешный отъезд среди ночи, и, конечно, вызывало вопросы. Но задавать их скоро стало некому — прислуживать осталась лишь семья экономки, поведение которой начало настораживать мужа.

Из веселой и приветливой она стала молчаливой и замкнутой. Появилась нездоровая бледность, а потом худоба. Скоро женщина начала противиться выходу из дома, проводя время в добровольном заточении.

Похожие изменения произошли и с детьми. Они стали избегать общения, предпочитая молчание разговорам. Перестали выходить из дома, отчего их не видевшая солнце кожа побелела, как у матери, а прежняя худоба превратилась в истощение.

Муж экономки решил, что лорд привез из жарких стран заразную болезнь и, поняв, что она перекинулась на экономку и ее детей, распустил остальную прислугу, чтобы не подвергать опасности. Но оставались вопросы, почему слуги покидали дом ночью и без предупреждения и почему заболевание не добралось до мужа экономки?

Поначалу он решил, что это вопрос времени, но проходили месяцы, а мужчина так и не начал болеть.

От расспросов семья уворачивалась, а попасть на аудиенцию к хозяину было невозможно. Все распоряжения он передавал через экономку.

В доме явно творилось что-то неладное, и жить здесь становилось все тревожнее. В холодное время не растапливали печи, никто не нуждался в пище. Если они не ели обычную еду, то что поддерживало их силы?

Ответ был получен одной лунной ночью, когда мужу экономки не спалось. Он увидел, как жена встала с постели и вышла в коридор. Там она встретилась с детьми, и все вместе они направились в комнату лорда.

Дверь туда была отворена, и к своему ужасу муж экономки увидел в кресле хозяина страшное существо. Голое костлявое тело восседало на месте лорда, уставившись желтыми глазами на прислугу. Руки его превратились в тонкие плети, заканчивающиеся когтистыми лапами. Ступни увеличились в размерах, а на их пальцах выросли толстые, заостренные ногти.

Позади, на постели лорда, лежала женщина без чувств, в плоть которой экономка и дочери вцепились зубами.

Смотреть на это у мужа экономки не было сил. Он как можно тише пробрался в свою комнату и рухнул на постель, обдумывая увиденное.

Почему существо, в которое превратился лорд, не тронуло его, по сей день остается загадкой. Могла ли кровь этого человека не подходить по составу или лорд Блэквотер решил оставить последнюю связь с миром людей? Боюсь, что никогда не получу ответы на эти вопросы. Как не смогу понять и умелый обман при передаче ключей. Как лорду удалось скрыть физические изменения под одеждой? И зачем ему понадобилась личная встреча, если он мог поручить ее мужу экономки?

Зато теперь стало понятно, почему в деревне мне никто не встретился: жители ее давно превратились в подобие лорда и влачили жалкое существование, проводя дни в гробах, а ночью отправляясь на поиски пищи. Они осквернили могилы родственников, дабы найти себе место для сна. И бродили мрачными тенями под покровом ночи в поисках свежей крови. Ее аромат и привел их к изгороди сада, за которой я пытался нагулять сон.

Проводил ли лорд дни в гробу, который верные слуги доставили в молельню, или оставался на это время в доме, было неясно. Муж экономки боялся следить за существом, надеясь, что положение жены и детей еще можно исправить, а для этого ему самому нужно остаться нетронутым недугом, охватившим лорда Блэквотера. Только это и послужило причиной до сих пор оставаться в доме и быть откровенным со мной. Он надеется, что я найду способ спасти его семью, а пока этого не случится, останусь заложником лорда и буду служить ему источником пищи».

На этом записи закончились. Я настолько увлекся, пока читал их, что не заметил, как кончилась гроза. Стоило поднять глаза от дневника и тревога обуяла меня. Я сидел в кресле, прислушиваясь к звукам, но не слышал ни одного. Словно дождь смыл всех насекомых и птиц. Даже деревья не шелестели листьями на ветру.

Я осторожно встал и направился к лестнице, сжимая дневник в руках. Скрип ступеней казался мне слишким громким и я замирал, опуская ногу на каждую следующую. Остальной дом отвечал тишиной. С улицы также не доносилось ни звука.

С каждым шагом становилось тревожнее. Несмотря на распахнутую дверь, из которой лился дневной свет и свежий воздух, не покидало ощущение, что кто-то ждет меня в густых зарослях заброшенного сада или сидит под лестницей и набросится, стоит мне сойти с последней ступени. Поэтому я замешкался, не в силах побороть страх и спуститься. Не знаю, сколько я простоял, прислушиваясь и приглядываясь, пока скрип половиц где-то на втором этаже не заставил опомниться.

Я сбежал вниз и вылетел в открытую дверь. А потом припустил к калитке сада, разбрызгивая лужи на своем пути. Лишь этот плеск воды да мое надсадное дыхание нарушали окутавшую тишину.

Я бежал почти до самого Дартвуда, лишь его очертания заставили меня перейти на быстрый шаг и осмотреть костюм, который пришел в полную негодность. В таком состоянии показываться в редакции было нельзя. К тому же задание осталось невыполненным. Все еще сжимая в руках дневник, я направился домой, где пролежал в лихорадке несколько дней, за которые задание выполнил другой фотограф газеты, чему я был несказанно рад.

Жуткая тварь, о которой я прочитал в дневнике и которая была когда-то лордом Блэквотером, не давала мне покоя. Я пытался навести об этом справки, но немногочисленные знакомые и коллеги в редакции ничего не знали. В архивах городской библиотеки я не нашел ни одной записи ни о лорде, ни о купившем его дом. Не было там упоминаний и о брошенной деревне. Лишь “Хроники Дартвуда” почему-то вспомнили о ней ради статьи для грядущего Хэллоуина. Но в самой статье также не было объяснения произошедшему. Она была написана ради развлечения и напоминала байку, которыми обычно пугают детей.

Скоро я забыл о своем тревожном приключении, погрузившись в повседневные заботы. К тому же в гости приезжал мой старый знакомый, разбередивший раны прошлого. Именно от них я пытался спрятаться в Дартвуде. И вот теперь, разбирая старые бумаги, я наткнулся на дневник и еще раз перечитал его. Может ли написанное быть плодом фантазии? Может ни самого лорда Блэквотера, ни купившего у него поместье никогда не существовало? Тогда остается неясным, почему о здании и его владельцах нигде не упоминается. Возможно я искал не там и спрашивал не тех людей. Попытаюсь еще раз навести справки, тем более круг знакомых в Дартвуде прилично расширился. Возможно кто-то из них вспомнит о старом поместье и поделится информацией, которую я обещаю незамедлительно сообщить вам.

Автор: Анна Шпаковская
Оригинальная публикация ВК

Хроники Дартвуда: Дневник Авторский рассказ, Мистика, Дневник, Длиннопост
Показать полностью 1

Inglishman in New York

К полудню натруженное тело становится таким же твердым и ломким, как кирпичи, которые мы мерно кладем один на другой, один на другой. Оно похрустывает и тихо стонет, но остается сухим и ладным. Весна в Москве – славное время. Ветреное, грязное, но доброе. Весна не изнуряет морозами и солнцем. Весна пахнет абрикосами и домом.

Я потягиваюсь, стряхиваю утомление и смотрю вниз. С каждым днем, с каждым кирпичом земля становится все дальше, а люди – все меньше. Я вспоминаю, как мы с Анваром рассматривали букашек в траве, как он, завидев муравьев, кричал: «Мӯрча! Отец, смотрите! И еще один!» И мы ползли на карачках за ними, завороженные их быстротой и силой. Сын ловил их и смеялся, как щекотно они бегут по руке. И люди там внизу тоже были муравьями – суетными, красивыми, темными и блестящими. Они текли дорожками, и каждый нес в этот мир что-то свое, нужное.

Я прицокиваю языком и говорю:
– Зебо. Красиво.
Но Шавкет не отзывается. Опять заткнул уши музыкой и не слышит ничего вокруг. Хороший парень, сын дехканина, крепкий, молчаливый, радостный. Когда зимой нас сбивало с ног сухим ветром, когда летом кожа плавилась на костях от злого солнца, когда осенью дождь бил в лицо так, что не вздохнуть и век не поднять – он улыбался. И его красивые зубы сверкали желтизной и золотом. Жаль, Соро поспешила замуж, а то не задумываясь отдал бы ее за такого.

Объявляют обед, я тяну Шавкета за рукав, тот вздрагивает и благодарно кивает. Мы сливаемся с толпой – все в синих робах и оранжевых касках. Чужие, усталые и такие схожие. Мы идем вереницей на дальний двор, где выстраиваемся в очередь перед «Газелью». Мы гудим, смеемся и много говорим, ведь обед – всегда про радость.

В пластиковом контейнере сегодня то, что они называют пловом. Мы с Шавкетом садимся рядом на землю и едим рис, который местные повара совсем не умеют готовить, но тело все равно принимает с благодарностью. Отсюда дом, что мы строим, кажется серым иссушенным скелетом, на котором кирпич за кирпичом нарастает мясо нашими руками. И я вдруг понимаю, что отсюда, с земли, мы тоже кажемся муравьями – слаженными, трудолюбивыми, красивыми. И возможно, кто-то смотрит на нас не так, как обычно смотрят на нас – словно и не смотрят вовсе, – а любуется.

И я хлопаю Шавкета по плечу, а тот хлопает глазами и ловит выпавший наушник. Спрашиваю, что это он слушает. Шавкет протягивает наушник, и я, захваченный солнцем, негой и сытостью, беру его и засовываю в ухо.

Песня английская, и я качаю головой. Говорю, что мог бы и наше послушать, – важно удерживать в памяти главное. Шавкет пожимает плечами, виновато улыбается, но не переключает.

Мы сидим с ним на земле под недостроенной громадиной, каждый камень которой знает наши руки и шаги. В одно ухо гудят машины и разговоры. А в другое уныло поет далекий и незнакомый мужской голос, без надрыва и силы, не очень-то и красиво поет. Но я прикрываю глаза и на миг ощущаю тепло рядом, словно сидит кто, – не там, где Шавкет, а там, где песня. Я оборачиваюсь и вижу невзрачного человека, слабого, худого. Музыка продолжает играть, но мужчина не поет уже, а смотрит на меня и говорит о великодушии, а я понимающе киваю и рассказываю о полуденном солнце в горах. И кажется, что сейчас качнемся мы и соприкоснемся плечами – две букашки с разных травинок, очутившиеся рядом на ладони мира. А после затянем вместе песнь на древнем вавилонском языке.

и будет это так красиво как и все в этом мире ведь все есть красота и нет ничего кроме нее

Шавкет тычет меня в бок, я просыпаюсь, возвращаю наушник. Мы идем муравьиной тропою туда, где ждут кирпичи. Я насвистываю странную мелодию и улыбаюсь. Впереди наш поток разбивается на два русла и огибает женщину с коляской. В коляске сидит большеглазая девочка в шапке с ушками. Она вдруг машет мне рукой и говорит: “Привет, дядя!”, я смеюсь и машу ей в ответ.

И весь оставшийся день я думаю о том, как расскажу обо всем этом Зулмат, но вечером, когда мы с ней созваниваемся, не нахожу слов.

Автор: Александра Хоменко
Оригинальная публикация ВК

Inglishman in New York Авторский рассказ, Реализм, Строители, Философия, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!