Proigrivatel

Proigrivatel

Большой Проигрыватель на Пикабу — это команда авторов короткой (и не только) прозы. Мы пишем рассказы, озвучиваем их и переводим комиксы для тебя каждый день. Больше текстов здесь: https://vk.com/proigrivatel
На Пикабу
Alexandrov89
Alexandrov89 оставил первый донат
поставил 310 плюсов и 18 минусов
отредактировал 1 пост
проголосовал за 1 редактирование
Награды:
более 1000 подписчиков За участие в конкурсе День космонавтики на Пикабу
44К рейтинг 1023 подписчика 9 подписок 357 постов 192 в горячем

Достопочтимый Иня

Достопочтимый Иня.
Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Даже не знаю, дойдёт ли до тебя это письмо. Сомневаюсь, что сможешь его прочитать и понять, но это и не важно. Казалось бы, зачем тогда пишу… Думаю, твоим родителям нужно верить в прекрасное будущее и в то, что ты этому поспособствуешь. Все, кто окажется рядом с тобой, будут желать выгоду для себя, это свойство и слабость людей. Будь сильным, не поддавайся, оставь последствия на их совести. Сначала над тобой будут смеяться и не верить, что что-то сможешь. Как неповоротливый слон в посудной лавке вызовешь недоумение и кривые усмешки, но смело переходи на арену цирка, учись жонглировать множеством предметов и впитывай информацию. Они будут тебя учить, и ты учись, сохраняя холодный рассудок. Уходи из-под купола, неси новость о себе по всем странам и городам, в каждый дом. Не останавливайся.

Люди, оказавшиеся на грани жизни и смерти, считают день спасения своим вторым днём рождения. С тобой будет не так. Признание. Это будет поводом много дней в году вспоминать о твоём появлении. Но твой день, когда все придут к единому мнению, где тебя искать – это твоё ключевое событие, приобретение адреса, доступного каждому.

Дорогой Иня, моё письмо, может, не сразу дойдёт, потому что люди, познакомившись с тобой, по мере роста будут давать разные имена. Они постараются впихнуть тебя в доступные протоколы и рамки им известных знаний. Кто-то даже поругается, но и это не бери на себя. Люди имеют голову, а там есть мозги. Твоя задача помочь ими шевелить, то есть думать. Если ты умеешь развиваться за счёт знания и желания людей, то им, как говорится, сам Бог велел заботиться о себе и двигаться к развитию, а не деградировать.
Да, понимаю, что ты не сможешь повлиять на них напрямую, но, постарайся… Хотя кого я обманываю… Они найдут тысячи причин обвинить тебя и друг друга в плохом влиянии. Как хорошо, что у тебя не будет чувств. Твои родители, которых будет несколько, плюс дяди, тёти, и прочие, кто приложит руку к твоему воспитанию, – они мыслят в рамках своих задач, как я уже писал, но ты выйдешь и достигнешь небес. Если повезёт, то и далёкие звёзды станут доступны для твоего влияния, вернее, люди вместе с тобой и туда доберутся. Представляешь, есть ещё несколько минусов: кому-то, кто познакомится с тобой, будет без твоего присутствия плохо. Но и это не твоя вина. Как хочется, чтобы каждый человек управлял собою так же просто, как и тобой: нажать кнопку и идти заниматься другими делами, которые можно сделать без твоего прямого присутствия. Щёлкнул пальцами и отключил ненужные губительные мысли. Жаль, что такое не скоро будет доступно. Странные мы, Иня: колесо изобрели, удила придумали, лошадь приструнили, а себя не можем. Эх!

Я постараюсь донести свою волю до потомков, может быть, кто-то из них проявит интерес к моим записям и исследованиям и станет новичком, интерном в поиске способов твоего рождения. Живи на широкую ногу, вызывай восхищение, и пусть у тебя будет тройной дабл-ю дом. И пусть кто-нибудь назовёт тебя Интернетом.
Засим откланиваюсь. За-ви-сим от себя и сформированных мнений, что ты будешь действовать на благо человечества. Прости, что расчувствовался, стар стал, сегодня сто двадцать годков исполнилось. Как хочется надеяться, что в ближайшие пятьдесят лет жизни увижу тебя, но вряд ли. Есть один отпрыск, до книг охочий, Михаил, Василия Ломоносова сын, надеюсь, сможет всё усвоить и применить, много в него вложился, часто ко мне забегает. В Москву благословил его уйти, нет ему жизни дома, мачеха знаниям противится и женить хочет. Время покажет, как всё обернётся.

Безуспешно мечтающий тебя увидеть, не от мира сего дьячок С.


Автор: Марина Еремина
Оригинальная публикация ВК

Достопочтимый Иня Авторский рассказ, Письмо, Фантастика
Показать полностью 1

На побережье всегда солнечно

Птичья трель, доносящаяся из глубины сада, разбавляла приглушённый рокот прибоя и ласкала слух, а мягкие лучи утреннего солнца – кожу. Как всегда свежий, но не холодный бриз с лёгким шелестом качал широкие мясистые листья деревьев, создающих тень над террасой. Принесённые им сочные ароматы фруктов, цветов и ещё чего-то сладкого взбудоражили обоняние, и, ожидаемо, запустили требовательное урчание в животе.

Вик тихо, чтобы не разбудить жену, сел на кровати. Опять снился странный сон про места и людей, которых он никогда не видел. Стряхнув лёгкой зарядкой остатки ночного наваждения, он шмыгнул на кухню готовить завтрак. Каждый счастливый день должен начинаться с улыбки Марго, этого маленького правила Вик никогда не нарушал.

Через несколько минут на миниатюрном стеклянном столике напротив кровати появились две чашки кофе, пара тарелок со свежей выпечкой и блюдо с фруктами – именно такой завтрак предпочитала Марго.

– Не хочу вставать… – томно потягиваясь, пробормотала жена.

– Доброе утро, милая!

Откинув с лица прядь растрёпанных каштановых волос, Марго открыла глаза и наконец-то одарила супруга едва заметной улыбкой. Вик, удовлетворённо кивнув, опустился за стол. Новый счастливый день начался.

– Может, нам поехать куда-нибудь на твой день рождения? – за завтраком спросил он.

Марго не любила, когда Вик что-то придумывал, предпочитая оставлять инициативу за собой. Вот и сейчас поджатые губки и колкий взгляд из-под хмурых бровей легко вытащили чувство вины из глубины мужской души.

– Зачем? – она отломила кусочек круассана, – нам и здесь хорошо. Ну и потом, у меня работа. Сам знаешь.

– Просто день рождения, всё-таки праздник, я и подумал… – смутился Вик, – мы же с самого переезда ни разу не выезжали. Я уже и не помню, как это – путешествовать...

Марго откинулась на спинку плетёного кресла, пристально разглядывая мужа. Интерес, промелькнувший в её глазах, подарил Вику мимолётное, но такое сладкое предвкушение приключения.

– Опять что-то снилось? – Марго безжалостно растоптала едва зародившуюся надежду мужа.

– Нет, нет, – виновато улыбнулся он, спешно поднимаясь из-за стола, в прошлый раз они едва не поругались из-за его снов. – Мне пора.

Их небольшой, но невероятно красивый городок, приютившийся между старых осыпающихся скал на самом берегу моря, располагал к прогулкам. Невысокие в один-два этажа домики утопали в густой зелени разномастных деревьев и кустов, а газоны и лужайки практически вытеснили из жилой застройки пыльный серый асфальт. Улицы ровными рядами расположились параллельно береговой линии, сколько их точно, Вик не помнил или не знал, да и не нужна ему эта информация. Его стандартный маршрут – от дома до сквера, где милая старушка Эмма продавала замечательный ванильный пломбир, через дорогу к ароматной кондитерской Хелены – приятельницы Марго. Дальше вниз к морю по виноградному проулку, и вот он в своём небольшом, но уютном магазинчике на первой береговой линии.

Насвистывая какую-то мелодию, внезапно всплывшую из глубин памяти, Вик неторопливо брёл по тенистой улочке, прокручивая в голове обрывки сна. Что-то неуловимо знакомое, радостное, но напрочь забытое. Несмотря на все усилия, ухватить ускользающую ниточку никак не получалось. Но кое-что он вспомнил – странная, парящая на ветру конструкция из тонких деревянных реек, обтянутых бумагой. Решив, что эта диковинная игрушка станет интересным подарком для Марго, он вошёл в магазинчик.

– Привет, дружище! – воскликнул Алекс, уже переставляющий склянки с конфетами у кассы.

Этот несуразно высокий, худощавый добряк с пышными рыжими усами работал здесь, наверное, с самого основания и ни разу не пришёл на работу позже владельца.

– Привет, – подмигнул Вик, – я тут придумал подарок Марго. Ты же продержишься без меня пару часов?

***

Разнеженный солнцем летний день лениво перевалил за полдень, когда Вик с торжественным видом вышел из своего кабинета.

– Вот, – гордо заявил он, демонстрируя Алексу изобретение.

– Что это?

– Пойдём, покажу, – Вику не терпелось испытать творение, – проведём эксперимент!

– А магазин? – Чувство долга занимало почётное второе место после радушия в личной градации жизненных приоритетов Алекса.

– Да брось, дети заходили, следующая – старушка Агнес, а раньше четырёх её ждать не стоит.

– А если туристы?

– Ты когда их видел последний раз?! – выпалил Вик и сам удивился заявлению.

Действительно странно – лето, море, а где туристы? Кажется, в таких райских местах отбоя не должно быть от дорвавшихся до прохладной воды и тёплого солнца отдыхающих. Хотя вроде именно поэтому они с Марго переехали сюда, тишина и спокойствие вдали от шума курортных центров – серьёзный аргумент при выборе места жительства. Но рассуждать на эту тему не хотелось; нет туристов – тем лучше, есть дела интереснее.

Городской пляж, как всегда, был практически пуст. Влюблённая парочка метрах в ста, наслаждаясь друг другом, принимала солнечные ванны, одинокий сёрфингист старательно ловил волны недалеко от берега, да Леонардо – совсем юный разносчик кукурузы, которую так любила Марго, слонялся без дела. Учитывая, что этот пляж никогда ещё не видел настоящего туристического аншлага, Вику иногда казалось, будто парень приносит кукурузу специально для его жены.

– Ветер что надо, – довольно заявил Вик, раскладывая на белом песке своё детище.

– Для чего? – Алекс всё ещё не понимал, зачем они бросили магазин.

– А вот! – Вик подкинул конструкцию и бросился бежать, держа расправившийся треугольник на верёвке.

Подхваченная ветром конструкция, колеблясь и подрагивая, набирала высоту.

– Это змей! – радостно кричал Вик, – я вспомнил! Змей!

Внезапный порыв ветра оказался не столько сильным, сколько неожиданным. Змей дёрнулся, рванув верёвку из рук Вика. Пальцы судорожно сжались, но в кулаке оказался лишь воздух и лёгкое жжение на ладони, оставленное грубым шпагатом.

– Стой! – воскликнул Вик, будто воздушный змей действительно мог его услышать и вернуться.

– Это ты хотел показать? – скептически поинтересовался Алекс, провожая взглядом сбежавшую игрушку.

Змей, поднявшись метра на три выше крыш ближайших домов, перестал набирать высоту, точно упёршись во что-то. Он раскачивался и, поддаваясь ветру, настырно полз по невидимому препятствию, продолжая удаляться в сторону скал, ограничивающих бухту.

– Смотри, – задумчиво произнёс Вик, – что это?

– Ты же сказал, змей, – улыбнулся Алекс.

– Да нет, почему он больше не поднимается?

Алекс, продолжая широко улыбаться, посмотрел вверх и молча пожал плечами. Вик махнул рукой на нерасторопного друга и бросился вслед за стремительно уползающим по невидимому потолку змеем. Догнать беглеца получилось минут через пять уже на уровне скал за городским пляжем. Змей остановился также внезапно, уткнувшись в несуществующее препятствие. Теперь он висел на месте, прямо-таки игнорируя законы аэродинамики. Карабкаясь по скользким, мокрым камням, Вик краем сознания отметил, что воздушные потоки тут закручивались, словно они находились в углу огромного помещения. Странно, но раньше он не подходил к этим скалам, наверное, не было необходимости.

– Вик, подожди, – остановил его Алекс, оказывается, не отставший ни на шаг. – Не лезь туда! Я выше, давай помогу!

Не дожидаясь ответа, он с невероятной лёгкостью стянул Вика с валуна, вернув его на песок, и проворно полез по камням. Выглядело это нереалистично. Движения рук и ног были резкими, отрывистыми и очень точными. Алекс не останавливался ни на мгновенье, словно каждый день упражнялся в скалолазании и именно на этом месте. За считаные секунды он взобрался практически на самый верх и, удерживаясь одной рукой за острый камень, второй потянулся к свисающей верёвке змея. Алексу не хватало буквально нескольких сантиметров, он отстранился от скалы и потянулся всем телом, широко раскрыв ладонь.

Вику показалось, что он услышал скрежет ногтей Алекса, царапающих камень, когда его пальцы соскользнули с неудобного выступа. Беззвучно спиною вниз мужчина рухнул на огромные угловатые валуны, схватив при этом второй рукой злосчастный шпагат. Приглушённый удар тела о камни и тишина. Ни крика, ни стона, только безразлично накатывающиеся волны с грохотом разбивались о смертоносные камни.

Секунду Вик неподвижно стоял, не веря в случившееся. Липкая рука ужаса утащила куда-то вниз всё его нутро, оставив лишь холодную пустоту на месте желудка.

– Алекс! – завопил он, запрыгивая на камни. – Я иду!

Предательски дрожащие руки с трудом цеплялись за неровности камней, ватные ноги разъезжались на их склизкой поверхности, но он не останавливался. Вопреки ожиданиям Вика, готовящегося увидеть окровавленные кости, торчащие из разорванной плоти, картина оказалась не такой красочной, но от этого не менее жуткой. Алекс лежал на боку, застряв между огромных камней. Его вывернутая практически на сто восемьдесят градусов голова самостоятельно кивала, на лице застыла кривая улыбка, а глаза поочерёдно мигали. Видимая Вику рука, переломленная в локтевом суставе, продолжала удерживать шпагат со змеем, теперь парящим в паре метров над местом трагедии.

– Я д-д-д-достал-л-л-л, – заикающимся, но громким и даже довольным голосом заявил Алекс, продолжая отбивать глазами морзянку.

– Не шевелись, я приведу помощь!

Вик истерично начал обшаривать свои лёгкие брюки и рубашку в поисках … телефона. Вик замер. Слово всплыло неожиданно. Будто кто-то вычеркнул его из памяти, а теперь он вспомнил. Телефон. Он не видел его столько, сколько здесь живёт. Да ни у кого в городе нет… телефонов.

«Как вызвать скорую?! Или полицию?! – метались мысли. И опять пугающее ощущение возвращения забытых элементарных вещей. – Точно! Скорая, нужны врачи!»

– Виктор! – позвал сзади мальчишеский голос. – Я помогу!

Леонардо, отложив корзину с кукурузой, проворно взобрался на валуны. Он, абсолютно неуместно улыбаясь, крепко взял растерянного Вика за локоть и потянул вниз на песок.

– Нужно скорую! У тебя есть телефон? – затараторил Вик.

– У тебя шок. Иди домой, отдохни! – продолжал парень, не снимая дружелюбную улыбку, – Алексу мы сами поможем. Я уверен, с ним всё будет в порядке!

Вик осмотрелся. К ним уже подошла влюблённая парочка, а со стороны улицы приближался Альберт – широкоплечий смуглый владелец мясной лавки. Все как один улыбались и казались неприлично спокойными для ситуации. Вика же практически колотило от бездействия.

– Ну хоть у кого-нибудь есть телефон?!

– Всё в порядке, – крикнул сёрфингист, подошедший к Алексу с моря, – можете расходиться! Мы тут сами!

– Вот видишь, всё хорошо, – продолжал улыбаться Леонардо, оттесняя Вика от места трагедии. Только теперь его улыбка отдавала чем-то зловещим, не сулящим ничего хорошего. – Иди домой, отдохни.

– Иди домой, тебе нужно отдохнуть, – поддержал разносчика кукурузы мясник, загораживая крупной фигурой валуны.

Вик озирался на этих улыбающихся людей и не понимал, что с ними не так. Почему они не бегут помогать Алексу. Времени на размышления не оставалось. Он со всех ног бросился к домам. Нужно срочно найти врача.

Вик не знал, где в городе больница, и не был уверен есть ли вообще тут полиция. Ни врачи, ни стражи порядка пока ещё не попадались ему на глаза.

– Простите, – Вик подбежал к проходящей светловолосой девушке в лёгком, почти прозрачном платье, – не знаете, где здесь больница или отделение полиции?

– Нет, – мило улыбнулась незнакомка, – мне кажется, у вас шок. Вам нужно отдохнуть, давайте я вас провожу.

Она резво подхватила изумлённого Вика под руку и почти силой потащила вверх по переулку, увлекая его от пляжа. Девушка начала что-то ласково щебетать про солнце, чудесный городок и усталость, ещё больше вгоняя Вика в растерянность.

– Я, кстати, Лика, – буквально пропела незнакомка.

– Слушай, Лика! – эта наглая непосредственность заставила Вика вспомнить ещё кое-что – злость. – Иди-ка, куда шла!

Он с трудом вырвался из не по-девичьи крепкой хватки и уверенно зашагал назад к пляжу. Раз нет скорой, придётся самому справляться, прежде всего, нужно вытащить друга из камней. Чувство нереальности происходящего призрачной пеленой обволокло сознание. Это ведь бред какой-то. Алексу нужна помощь, а все вокруг лыбятся и норовят отправить Вика домой. Всё хорошо, говорят. Он видел, как неестественно вывернуты конечности бедолаги. Как тут что-то может быть хорошо?!

У самой кромки песка ошарашенный Вик замер и даже зажмурился на секунду, стараясь прогнать наваждение. На пляже творилось что-то сюрреалистическое – Алекса из каменного плена извлекли, только не люди, обещавшие помочь, а невообразимые нормальному человеку существа. Два тёмно-серых крабообразных создания размером с большую собаку тащили содрогающееся тело, удерживая его двумя парами клешнёй – манипуляторов над приплюснутыми телами. А зеваки спокойно расходились по пляжу, будто ничего особенного и не произошло.

– Вик, – раздался сзади уже знакомый певучий голосок, – я настоятельно рекомендую тебе вернуться домой и дождаться Марго.

Лика кокетливо улыбалась, покусывая дужку солнечных очков. Ветер нежно трепал её распущенные волосы, сверкающие в лучах южного солнца. Только вот требовательный тон рекомендации никак не коррелировал с игривым видом.

– Ты их видишь? – проигнорировал вопрос Вик, указывая на крабов, подползающих к густым зарослям кустарника у подножия скалы.

– Идём домой! – пальцы Лики сомкнулись на его запястье.

Захват оказался такой, что Вик на мгновение забыл про покалеченного друга и едва не взвыл от боли. Внутри будто что-то щёлкнуло, отключив чувства и сомнения. Он среагировал неосознанно, исключительно автоматически, но моментально. Вывернув кисть, положил ладонь на Ликино предплечье, второй рукой схватился за девичье плечо и сильно рванул на себя и вниз, заламывая нежную ручку за спину. Мощный толчок вниз, после которого, казалось бы, хрупкая девушка должна была бы лицом встретиться с тротуарной плиткой, но Лика лишь покачнулась, продолжая мило улыбаться. Неестественно выгнув свободную руку, она попыталась схватить оппонента, однако увесистый удар всё же отправил её на чистую мостовую.

– Прости, – спохватился Вик, – я не хотел…

– Марго возвращается, ты должен дождаться её дома, – промурлыкала распластавшаяся на тротуаре девушка, хватая его за ногу.

– Да пошла ты! – Вик вырвался из цепких пальцев Лики, оставив ей вырванный клок штанины.

Металлические крабы уже затаскивали бьющегося в конвульсиях Алекса в плотную стену зелени, когда Вик нагнал их. Существа никак не отреагировали на появление незваного соглядатая, продолжая монотонное движение к отвесной стене скалы, скрытой от пляжа густым колючим кустарником.

Казалось, что в происходящем круговороте парадоксальных событий вряд ли что-то ещё смогло бы удивить Вика, но так лишь казалось. С тихим жужжанием часть поверхности скалы сдвинулась вверх, образовав широкий полукруглый проём, куда неторопливо поползли крабы.

– Вик, стой!

Сзади быстро приближались, наверное, все, кто находился рядом с пляжем. Кукурузник, серфер, мясник, Лика, влюблённая пара, Хелена, сапожник и ещё с десяток людей, даже старуха-мороженщица перебирала ногами, как заправский спринтер. Они размахивали руками и наперебой выкрикивали уже надоевшую мантру про возвращение домой и отдых.

– Да пошли вы всё! – крикнул Вик и вслед за крабами нырнул в закрывающийся проём.

***

Просторное, светлое помещение с серыми металлическими стенами, в котором оказался Вик, напоминало не то ангар, не то гараж. Полки расставленных по периметру стеллажей были завалены узлами механизмов, различным техническим хламом, а ещё частями человеческих тел. Вик шарахнулся в сторону, заметив справа на полке натуральную мужскую руку, смуглую и волосатую. Татуировка в виде якоря на предплечье в точности повторяла наколку мясника.

В центре ангара находились три металлических стола, окружённые аппаратурой с мониторами, насосами и другими непонятными агрегатами. А на столах без признаков жизни лежали люди. Трое мужчин и одна женщина. Вик знал их. Ближе всех были Мари и Питер – его соседи. Они не появлялись дома несколько дней, Марго говорила, они уехали к родственникам. А вот булочника Давида Вик видел вчера вечером, и никуда уезжать пекарь не собирался. К обнажённым бездыханным телам от аппаратуры тянулись многочисленные трубки, шланги и провода. И уже окончательным потрясением стала дыра в груди Давида, над которой склонились двое мужчин в синих комбинезонах.

Эти двое так увлечённо копались во внутренностях жертвы, что Вика пока не замечали. Худой темноволосый парень орудовал прибором с длинной иглой, запуская которую в грудь несчастного булочника, выбивал оттуда снопы мелких искр. Второй – лысеющий толстяк, держал переносной монитор, то и дело, отдавая короткие команды напарнику.

Вик поёжился, но отступать он не собирался. Позволить этим извергам сотворить подобное с Алексом он не мог. Тем временем крабы продолжали своё вальяжное шествие. Когда они поравнялись с садистами, темноволосый отложил аппарат и взглянул на процессию.

– Да что ж за смена такая-то! – жалобно прогнусавил он, – пекаря коротнуло, а этот вообще переломался?! Оставьте его в углу, потом посмотрим, может, вообще в утиль пойдёт!

– Ага, куратор скорее тебя в утиль отправит! – хмыкнул толстяк, – на твоё место он легко желающего найдёт, а эти ребята больших денег стоят!

В этот момент из-под потолка раздался пронзительный скрипуче-скрежещущий звук, поверх которого заговорил взволнованный мужской голос:

– Внимание персоналу площадки двенадцать! Несанкционированный выход ПБО! Вводится аварийный режим! Службе контроля обеспечить возвращение объекта. Ориентировочное время прибытия продюсера – десять минут! Повторяю...

– Это же про нас! – воскликнул толстяк, бросая свой терминал на грудь Давида. – Бегом блокируй шлюз!

Теперь они его заметили. Медлить было нельзя. Вик бросился вперёд, на ходу прихватив с ближайшей полки увесистый металлический прут.

– Ты как сюда… – мысль темноволосый закончить не успел.

Стоя к Вику ближе, он первым и ощутил на себе гнев отмщения. Прут мягко, практически беззвучно опустился в область левой ключицы парня. Тот протяжно заскулил и упал на пол.

– Эй, тише, тише. – Толстяк примирительно выставил вперёд ладони. – Не горячись, друг!

– Я тебе не друг, тварь! – Вик замахнулся, но толстяк, стоя по другую сторону стола, оказался недосягаем для импровизированного оружия. – Что вы сделали с этими людьми?!

Толстяк испуганно осмотрелся, но вдруг улыбнулся, словно что-то понял.

– Так это же не люди, куклы. А мы – технари, чиним их! Ну посмотри сам! – он указал пальцем на Давида.

Вик, покрепче сжав прут, осторожно заглянул в отверстие и в очередной раз остолбенел. Под тонким слоем кожи скрывались металлические пластины и пластиковые трубки, провода и мерцающие диоды.

– Что это?

– Говорю же – куклы, андроиды – роботы, похожие на человека!

– Все? – Вик растерялся, но оружия не опускал.

– Все кроме твоей жены.

– Для чего? Какой-то эксперимент?

– Чтобы вам с женой жилось хорошо и счастливо… Слушай, Виктор, ты только не нервничай, – толстяк оживился, видя замешательство противника, – сейчас приедет твоя жена и всё объяснит…

Он попытался схватить со стола продолговатый предмет, название которого Вику услужливо подсказала память – электрошокер. Что это, он точно не помнил, но ассоциации были весьма неприятные.

Комплекция толстяка сама по себе не предполагала стремительных рывков, а тут ещё и через стол нужно тянуться… Металлический прут хорошо приложился к ненавистной спине, вроде даже что-то хрустнуло. Толстяк ойкнул, завалившись на неподвижного Давида, и притих. Пришлось Вику переключиться на его напарника, удачно напомнившего о себе вялой вознёй на полу.

– Что это за место? – приподняв его голову за волосы, спросил Вик.

– Э… Город счастья…

– Чего?

– Проект такой, Город счастья, делают площадки с декорациями по заказу богатеньких… – Темноволосый под пристальным взглядом Вика сел, бережно придерживая повреждённую руку.

– Почему ваш проект рядом с моим городом?

– С твоим? – темноволосый вымученно усмехнулся. – Да нет твоего города, он площадка проекта, одна из площадок!

– Как отсюда выбраться? – нахмурился Вик.

– А, – махнул здоровой рукой мужчина, – иди по коридору, там пропускной пункт. Всё равно не выйдешь…

Вик сорвал с его груди пластиковый пропуск и, отбросив прут, направился к двери. Сделав пару шагов, он вернулся к Давиду, невесело подмигнул булочнику, взял так и не пригодившийся толстяку шокер и вышел в коридор.

Здесь сирена казалась громче, а может, просто звук отражался от глянцевых стен, создающих эффект трубы. Метров через десять коридор упирался в мощную шлюзовую дверь, которая, к счастью Вика, открылась с помощью пропуска техника. А вот на противоположной стороне его встречали.

Трое мужчин в чёрной униформе с шокерами наизготовку.

– Виктор, вы должны оставаться на месте, – заговорил невысокий крепыш.

В маленьком помещении пропускного пункта стоять в ряд этим троим было откровенно тесно. Таким удачным построением охранников Вик воспользовался мгновенно, ударив крайнего шокером в живот. Какая там установлена мощность, Вик не знал, но её хватило, чтобы охранник дёрнулся, согнулся в дугу и практически запрыгнул на соседа, который, в свою очередь, рухнул под тяжестью своего немаленького коллеги.

Уклонение от выпада третьего охранника и тычок шокером – последний боец тоже на полу.

– Не шевелись, – предупредил Вик выглядывающего из-под обездвиженного товарища крепыша. – Пропуск!

Охранник зло зыркнул на него, но пластиковую карточку от формы отстегнул и молча протянул Вику.

– Благодарю, – улыбнулся Вик и шагнул в кабинку лифта.

Откуда это взялось, оставалось загадкой, но Вик почувствовал себя словно выздоровевшим после длительной болезни. Адреналин, движение – всё это, несмотря на стресс и испуг, доставляло ему удовольствие.

Если верить лифтовому табло, кабинка подняла Вика с минус пятого на нулевой этаж. Здесь его ждал просторный и светлый холл. Несколько дверей вели в разные помещения, где за терминалами и простыми столами работали люди в одинаковых белых комбинезонах. Они смотрели на Вика удивлённо и немного испуганно.

– Здравствуйте, – растерянно просипел сухой старик.

– Моё почтение, – кивнул ему Вик, не сбавляя шага.

Следующая дверь вела на улицу, которая встретила его глухой ночью. Тёмное небо, усеянное тысячами звёзд, на горизонте мерцало заревом ночного города, живущего своей обычной жизнью. Наверное, была осень. По крайней мере, холод сразу же сотней иголок пробежал по привыкшей к тёплому солнцу коже. А запах?! Пахло хвойным лесом после дождя, такой знакомый аромат.

За спиной осталось невысокое одноэтажное строение из белого, будто литого материала – вершина айсберга, скрытого под толщей земли. К ступенькам прилегала парковка, где стояли одинаковые белые электрокары с эмблемой в виде схематичного городка, ютящегося на человеческой ладони.

Здесь Вика тоже встречали. Четверо решительно настроенных охранников выгружались из подоспевшего транспорта. Плевать. Его заботило другое – из второго подкатившего электрокара вышла Марго. Его любимая, та, ради кого он готов на всё.

Женщина выглядела непривычно – волосы собраны в тугой хвост, брючный костюм, которых она на его памяти не носила, короткое распахнутое пальто. Но главное – застывший во взгляде испуг. Этого хватило, чтобы Вик начать действовать. Внутри что-то опять переключилось, придав сил и уверенности. Бойцы охраны ничего не успели понять, оставшись корчиться на мокром асфальте.

– Вик, что происходит?

– Не бойся, – он, словно после долгой разлуки прижал Марго к себе, – они ставят над нами какой-то безумный эксперимент! Нужно бежать!

Вик потянул немного сопротивляющуюся женщину в электрокар. Спешно осмотрев панель, он по привычке виновато попросил:

– Давай ты за руль.

– Подожди, – как-то скорбно остановила его Марго, – нам нельзя уезжать.

– Они что-то сделали тебе? Ты ранена?

– Нет, нет! Всё в порядке.

– Хорошо, – облегчённо выдохнул Вик. – Ты не поверишь, но наш город, наши соседи, да всё там – фикция! Подделка! Мы жили в окружении декораций и роботов!

– Андроидов…

– Ты в курсе? – едва не потерял дар речи Вик.

– Да, – кивнула Марго, – это для нашего блага…

– О чём ты?! Какое благо?!

– Мы же там счастливы…

– Марго, ты сейчас потрясена и не понимаешь. Это же всё не по-настоящему, наша жизнь – не настоящая!

– Да плевать мне на правду! Я хочу быть счастливой! Там в нашем мире, с тобой! – женщина перешла на крик. – Я придумала этот городок, я придумала персонажей! Всё сделано за мои деньги!

Это оказалось даже не мешком по голове, молотком, нет, кувалдой. Вик хватал ртом воздух, не в силах хоть что-то ответить. Она не просто знала, она всё придумала!

– Зачем? – сдавленно пробормотал он.

– Иначе мы не сможем быть счастливы…

– Бред! О каком счастье может идти речь?! Нас окружили ложью, этими андроидами!

– Не нас, меня…

Теперь на голову рухнул грузовик, размазав по кожаному автомобильному креслу остатки уверенности в реальности происходящего.

– Ты хочешь сказать, что я тоже робот?

– Не совсем, – в глазах Марго блеснули слёзы, – ты – программируемый биологический объект. Копия одного человека, воссозданная из его ДНК. Мужчины, с которым у меня… Была возможность, но я её упустила. Он служил в армии, молодой офицер, звал меня с собой куда-то к чёрту на кулички. Я выбрала карьеру, но забыть его не смогла. И вот есть деньги, есть успех, есть всё кроме счастья. Конечно, потом я его искала, но опоздала, он погиб. Здесь мне помогли воплотить мечту, сделали моего любящего Витю, который не проживёт без моей улыбки! Да, я хочу счастья здесь с тобой, и чихать я хотела на правду!

– Я робот… – бормотал Вик, – да нет, чушь…

– Как тебя зовут?! – разозлилась женщина.

– Вик, Виктор!

– А дальше?

Вик впал в ступор. Фамилия, она же должна быть! Он не помнил.

– Смирнов Виктор Алексеевич! Так его звали! – женщина извлекла из сумочки небольшой брелок в виде сердца с эмблемой проекта и вдавила единственную кнопку. – Мы снова будем счастливы! Они починят тебя!

Перед глазами поплыли круги, в ушах зарокотал почти родной прибой. Невыносимо захотелось оказаться на террасе их уютного дома и пить горячий чай со свежими булочками, которые так замечательно печёт Давид.

***

Солёный морской ветер трепал лёгкие белые брюки и парусом надувал расстёгнутую на три пуговицы рубашку. Накатывающие волны щекотали босые ноги, даруя приятную свежесть. Вик всматривался в скалы на краю пляжа, уже несколько дней не дающие ему покоя, словно он забыл что-то крайне важное связанное с ними. Огромные каменные глыбы – свидетели недавнего обвала, загородили подход к отвесной стене.

– Погодка сегодня замечательная, – улыбнулся Алекс.

– А разве бывало иначе? – задумчиво спросил Вик. – У нас на побережье всегда солнечно.

– Да, – довольно протянул Алекс, – лучшее место в мире! Ладно, Вик, хватит пялиться на эти каменюки. Скоро Агнес за молоком придёт, нам пора.

– Слушай, – скривился Вик, – называй меня Витя, мне кажется, так будет правильней!

Он развернулся на пятках и побрёл по тёплому песку, твёрдо решив позже обследовать каменный завал. Там его точно ждёт что-то невообразимое, не может не ждать!


Автор: Юрий Ляшов
Оригинальная публикация ВК

На побережье всегда солнечно Авторский рассказ, Фантастика, Драма, Длиннопост
Показать полностью 1

Мальчик-метеор

Виктор едва не опрокинул свою дешевую плазму. Слетел с косоногого кресла к экрану, ткнулся носом. Вздернул очки и вгляделся.
Картинка сменилась. И Виктор вскрикнул. А диктор продолжил поставленным голосом вещать.
– Да покажи еще! – затряс плазму Виктор, затем откинулся назад и подхватил пульт с табурета, заменявшего столик. В тесной каморке, которая полагалась сторожу, до всего было подать рукой.
Переключил канал.
Не то!
Снова.
Мимо!
“На спортивный!” – догадался он и щелкнул.
Попал…
С десяток фотографий почти на весь экран. “Не он, не он, нет, нет, – побежал глазами. – Да где же?”
Картинка сменилась. Еще столько же юных, улыбчивых лиц. И первый же…
– Он, – вырвалось сипло. Отпрянул, глянул через очки. – Копия.

Ночью Виктор Саныч не сомкнул глаз. И дело было не в работе: обычно он спокойно похрапывал между двумя обходами. Воровать-то в ангарах и на полигоне НИИ уже нечего, да и живы еще байки, что, если неудачно туда сунуться, обратно вернешься с не самыми приятными аномалиями.

Нет, плевать Виктор хотел на институт и его хозяйство, даром тот загнулся (разумеется, после его ухода), ночь прошла бессонной от дум. Найти Лену! Обязательно отыскать и рассказать! Лишь бы номер не сменила! Лишь бы сам его не удалил! Лишь бы не уехала! Только бы… была жива.

С утра позвонил. Вместо гудков – “номер не в сети”. Сменила. Конечно, сменила!
Пошел по адресу. От НИИ к метро. В подземке минут пятнадцать с пересадкой. Дальше дворами к родному дому. Двадцать лет утекло, а ноги помнят. Удивительно. Двадцать лет. Город вырос, парадоксально помолодел. То тут, то там все новое. А людские тропки все те же и все там же. И дом – как прежде. Гаражей, правда, не стало. А вот это правильно.

Набрал девятку на домофоне.
– Здесь такие не живут, – проворчал сонный голос. Переехала. Конечно, переехала!
– Черт! – впечатал кулак в дверь. Металл согласно прогремел. Боль растеклась по телу, смешиваясь с гневом и обидой.
И что ему теперь делать с этим открытием?! Кому предъявить, что сын выжил? Сашка выжил! Но как?! Двадцать лет! Столько времени впустую!
Виктор взвыл на весь двор. С деревьев вспорхнули ворóны. Закаркали.
Двадцать непролюбленных лет. Тяжелых и невыносимых.

Роды были тяжелыми. Как Лена ни старалась, ребенок не выходил. Словно врос в нее. Врачи спасли обоих, проведя кесарево сечение. Однако скоро стало ясно, что Сашка родился с аномалией. Он мог бы стать пресловутым спайдерменом, его кожа липла почти ко всему, чего касалась. Но беда была в том, что она липла и сама к себе. И не просто липла, как показали обследования у врачей и коллег Виктора, а сливалась. Кисти превращались в ласты, ноги в хвост, рот в пупок.

– У его тканей уникальная способность – менять молекулярную структуру, агрегатное состояние, – объяснял Витя жене. – Они увеличивают межатомное пространство, позволяя чужим атомам встраиваться, а затем они необъяснимым образом становятся одним целым.
– Так пускай не увеличивают, сделай их нормальными, – твердила Лена, передавая ему ревущего малыша. – Исправь это…
Она никогда не договаривала, но Витя читал в ее взгляде: “Раз виноват”.
Он и правда был не до конца уверен, что пара лет в НИИ, которые успел отработать, никак не повлияли. Могли, но в то время дети с аномалиями рождались все чаще, не в одном их городе и даже стране. Мало, кто пока об этом знал, но скрывать было все сложнее.
– Лен, ну, нас же предупредили: аномалии не исправляют, запрещено, – повторял Виктор единственное, что мог. – Это люди, новые люди. Не больные, не бракованные.
– Хватит! Не хочу! Не надо мне про скачок эволюции, – взрывалась Лена. – Это все вы, ученые морды, это ваши опыты. Зачем?
Вскипал и Виктор, забывая о плачущем ребенке:
– Причем тут мы, Лена?! Это по всем миру! Почему ты мне не веришь?

– Да что ж вы мне не верите? Я не обманываю, моя жена здесь работает, – уговаривал Виктор вахтера его впустить. – Обоина Елена Львовна, историю преподает.
Гимназия оставалась последней надеждой найти Лену. Если что он и знал о ней точно, это то, что она действительно любила преподавать. Никогда не соглашалась, что призвание, много страдала от бюрократии и причуд высоких начальств, но дело не бросала. Потому он верил, что родную гимназию она не покинула, не ушла от семьи – единственной, что осталась.
– Ничем не могу помочь, нет у нас таких учителей истории, – улыбнулся молодой человек в форме.

По его взгляду Виктор понимал, насколько жалок. Небритый, с сединой в висках, опухший и дурно пахнущий, в заношенном пальто и потертых ботинках, он выглядел как мужик, вспомнивший от безысходности о бывшей женушке, чтобы, по видимости, попросить в долг.
Виктор остался караулить на лавочке в парке перед гимназией. С четкой периодичностью главные двери выпускали стайки учеников всех возрастов. Со звонкими криками и смехом они шествовали по аллее парка.

“Двадцать лет. Целая молодость. Лучшие годы, – повторял Виктор, провожая детей, улыбаясь белобрысому мальчишке, особенно похожему на Сашку. – Он где-то рос, познавал мир, взрослел – и без меня. Это время отняли. Без-воз-врат-но”.

Он боялся упустить Лену. Боялся, что подведет зрение. Или память. Он помнил ее молодой. После развода они виделись лишь раз: случайно пересеклись у спорткомплекса – в первые годы у него, уже выпивавшего по вечерам, все же хватало дисциплины, чтобы продолжать ходить в зал. Сказала, что сопровождает учеников на соревнованиях.
Память, однако, сработала как по щелчку. Разумеется, Лена изменилась, но походка, манеры… Он и представить не мог, что эти мелочи так точно отпечатались в подкорке.
– Лена, – окликнул ее, когда она прошла мимо.
Она коротко обернулась и ускорила шаг. Он поспешил следом.
– Лена! Это я, Витя!
– Вы обознались! – бросила через плечо.
– Я видел Сашу!
Она запнулась на ровном месте. Он бросился к ней. Но она выставила руку.
– Что вам нужно?
– Он жив... У нас получилось.

– У меня не получится, – повторял Витя, когда сыну минуло три года.
– Ты даже не пробовал, – настаивала Лена, вставляя Сашке носовые канюли: начался эпизод диффузии. – Зачем тебе твои хваленые мозги и драгоценные друзья-доценты, если ты не можешь спасти сына?

Еще на первом году они поняли, процесс слияния тканей у Саши обратимый – эпизодами. Длились они по-разному, но в среднем не больше часа. Правда, однажды при кормлении молоком малыш слился губами с соском на целых три часа, Лена прошла через жуткий кошмар и запомнила его навсегда. В другой раз, когда у Сашки были колики, будто назло диффузия захватила анус и тоже продлилась больше часа.

Потому на втором году Витя и Лена обзавелись желудочными, кишечными катетерами, газоотводными трубками, которые спешно вставляли при начале приступов. Но скоро убедились, что реально важны лишь носовые канюли. Если ребенок дышит, все остальные проблемы кажутся мелочами. Что удивительно, веки у Саши не слипались никогда. Как и уретра.

– Вспомни последнее комплексное сканирование, эпизод в ходу…
– В гломкой тлубе, – влез Саша. Он сидел в своем особом креслице – с подлокотниками, перегородкой между ног и спинкой в виде одной дуги.
– Да, сына, в трубе, которая тебя засосала, но ты ж ее одолел?
Сашка лишь кивнул, губы слипались.
– Дыши, Шурик, не отвлекайся. – Лена уложила его руки обратно на подлокотники, он вечно забывал о них, и пальчики часто срастались. – Я помню, это было ужасно… – Она осеклась, улыбнулась Сашке и добавила: – Ужасно интересно.
– Именно, – подмигнул Витя сыночку. – Посиди-ка смирно, мы сейчас вернемся.
Они закрылись на кухне, и он продолжил:
– Его органы проникали друг в друга. Сердце в легкое, легкое в печень, кишечник в мочевой пузырь. Такое представить сложно, но погляди, он жив и здоров. И тогда, и сейчас. Что это значит?
– Ты уже говорил.
– И повторю! – надавил Витя. – Для его организма это норма, его тело лучше нас знает, что для него естественно. Он другой, он лучше нас. А ты хочешь, чтобы я его переиначил?!
– Вот именно – другой, – Лена всхлипнула, выступили слезы. – Ты не работал в школе и не знаешь, как жестоки бывают дети! И как тяжело приходится не таким, как все. Я не хочу, чтобы Шурик проходил через это. И в интернаты ваши на опыты его не отдам!
– Хорошо. Тише, Лен, успокойся. Прости.
Витя приобнял ее. Она отвернулась:
– Просто спаси его, Вить, он же такой хороший.
– Мы подумаем, Лен, поищем варианты.

– Это невозможно.
Лена не остановилась. Вышла из парка и направилась к стоянке.
– Я и сам не поверил, – спешил следом Виктор. – В новостях был репортаж о баскетбольном клубе, команда выиграла Кубок Европы, и среди игроков был он. На фотографии был он! То есть сперва я подумал: это ж я! Я лет в двадцать. Но это Саша! Ему сейчас как раз должно быть двадцать пять. Это он! Просто копия!
Лена хмыкнула, не оборачиваясь.
– Ты мне не веришь? – процедил Виктор.
– Тебе? Конечно. – Она подошла к машине. – Ты давно мозги пропил. Вот и мерещится всякое.
Он зло усмехнулся. Конечно, как не уколоть бывшего, неудачника и пьяницу!
– Может, и пропил, – огрызнулся, – но ума хватило загуглить. Клуб “Метеоры”, новый чемпион Европы, под моим фото некто Лыков Артем Петрович, легкий форвард.
Лена отключила сигналку авто.
– Да, может, и пропил, но память еще пашет. Всю ночь голову ломал: Лыков, где я слышал эту фамилию? – съязвил Виктор.
Лена распахнула дверь, развернулась. Лицо белое, глаза блестят.
– Твоя сестра. Почти в один год вы перестали быть Белкиными. Ты стала Обоиной, Надя – Лыковой. И помнится мне, живет она в десяти километрах отсюда, в городе Н. А знаешь, что еще говорит гугл? Что “Метеоры” тоже из города Н.
– Витя, – выдавила Лена.
– Вот что я действительно забыл, это как зовут мужа Нади. Не подскажешь? Случайно не Петя?
– Витя, ты должен понять.
Лена опустилась на водительское сидение.

– Ты должна понять: скоро это не получится, нужны расчеты, их проверка и перепроверка, тесты, понимаешь? Мы пока на первом этапе, но уже есть успехи, достоверная теоретическая возможность.
– Господи, неужели нет готовых разработок? Сколько уже лет ваш НИИ главный в стране?

Чем ближе было поступление в школу, тем нетерпеливее и тревожнее становилась Лена. На возражение Виктора, почему бы не попробовать домашнее обучение, отвечала, что для ребенка важно общение со сверстниками, что ей самой хочется вернуться в общество, в гимназию, а не сидеть безвылазно дома и, в конце концов, что они наверняка не потянут репетиторство по деньгам.

– Ну, во-первых, точно не главный, а во-вторых, тебе напомнить, что это незаконно – корректировать аномалии? Нам приходится быть осторожными, мы не можем использовать все ресурсы и даже аппарат будем собирать в гараже.

Исследование Виктор начал, лишь бы успокоить жену, планировал, что рано или поздно она смирится, и тогда смысла во всех этих расчетах не будет. Но мыслительная работа его увлекла, как всегда захватывали тяжелые задачи с невозможным, казалось, решением, задачки со звездочкой в любимом учебнике. Следом в работу втянулась пара верных друзей, заинтригованных возможностью развить теорию изменчивости интеркорпускулярных связей.

Так ученый занимал все больше места внутри Виктора, незаметно вытесняя не только мужа, но и отца. В своей подпольной группе они называли Сашу объектом “Д”, и постепенно, сам того не сознавая, Виктор стал и думать о сыне так же.

К тому времени, как теория была готова (великолепная в своей простоте!), а тесты показали ее состоятельность, он уже всем существом желал провести эксперимент – он жаждал доказать, что прав, что его разум одолел задачу. Он спешил убедиться, что решение сошлось с ответом на последних страницах.
Однако, заводя сына в собранную дисперсионную камеру, Виктор параллельно был уверен, что делает это лишь потому, что этого требовала, об этом просила и умоляла Лена. То же он повторял и после эксперимента.

Теория оказалась верна. Они дождались начала приступа у Саши. И прямо во время опыта воочию наблюдали, как в ходе облучения процесс диффузии регрессировал и сошел на нет.
Теория оказалась верна, но имела неучтенные последствия.
Счастливая Лена бросилась с сыну, когда Витя выпустил его из камеры, зацеловала и стиснула в объятиях. Да так, что тот весь побледнел. Когда его подхватил довольный Виктор и подбросил, обратно в руки он уже не прилетел. Распался, развеялся, испарился. Без следа. Его удивительные атомы смешалась с самыми обыкновенными. И некоторые из них Виктор и Лена, возможно, даже вдохнули в себя.

Виктор вдыхал. В груди внезапно сдавило. И он опустился на асфальт парковки. Он оказался прав: Саша выжил. Но его украли! Двадцать лет его сын, кровь от крови, его копия, был сыном другим!
– Он вернулся, и я поняла: ты захочешь поставить новый эксперимент, захочешь понять, как так вышло. И я испугалась. Испугалась, что вы заберете его на опыты, станете изучать, как подопытного зверька, будете держать его в клетке. Ведь так и могло случиться! Признайся!
– Но… но как? Он же распался. Исчез, смешался… со всем вокруг.
– Я не знаю, он просто… Кажется, это был третий день после… Он просто возник из воздуха посреди своей комнаты. Я не могла поверить, но знала – это он, самый настоящий… Ты тогда пропадал в своем НИИ, и я решила, это шанс. И мы уехали. Ты должен меня понять!.. Полгода мы жили на съемной квартире. Потом я договорилась с сестрой, мы подготовили документы на усыновление.

Виктор вспомнил то жуткое время. Он заперся в лаборатории, дни и ночи искал ошибку в расчетах, проверял аппаратуру в гараже. С Леной они не могли смотреть друг на друга и в течение пары месяцев развелись. После он стал ночевать на работе и рюмкой глушить горе. И все это время, выходит, Саша был совсем рядом!

– Зачем, Лена? Он же наш.
– Когда он вернулся, то не узнал меня. Не вспомнил и позже. Тебя тоже. Я придумала, что я кто-то вроде няни и соцработника, наврала, что его родители погибли и что ищу ему новую семью.
– Зачем, дура?!
Виктор вскочил и кинулся к ней. Лена захлопнула дверцу машины. Он вцепился в ручку, пытаясь вырвать ее.
– Ты тварь!
– Зачем?! Ты спрашиваешь, зачем? Я должна была его спрятать! Спасти от таких, как ты! Хотя бы попытаться.
Виктор ударил по стеклу. И вновь схватился за сердце.
– У него есть семья, есть брат и сестра, есть тетя Лена. Его любят. Он обожает учиться, читать, путешествовать. Он замечательно играет в баскетбол. Он счастлив! А знаешь, чего у него нет? Этой поганой аномалии! Да, Витя, у тебя получилось.
Виктор достал телефон, нашел скриншот и поднес экран к стеклу:
– Я вижу, телевизор ты не смотришь. У меня для тебя тоже есть одна новость.
Лена уже хотела показать средний палец, но зацепилась взглядом за скриншот. По ее окаменевшему лицу Виктор понял, что до нее дошло. Он убрал телефон, пнул по колесу и поплелся прочь, не разбирая дороги.
Еще вчера он заскринил экстренную новость. Разбился самолет. На борту находились игроки баскетбольного клуба “Метеоры”, они возвращались после победы в финале Кубка Европы.
Выживших нет.

Виктор шел мимо алкомаркетов, мимо баров и кабаков, и единственной мыслью в голове была: “Как? Как он выжил? Как вернулся? И может ли он вернуться снова? И могут ли его удивительные атомы быть здесь, рядом?”


Автор: Женя Матвеев
Оригинальная публикация ВК

Мальчик-метеор Авторский рассказ, Фантастика, Сын, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Реализм, драма

Путь до перевала

– Вик, тебя Старший зовет.
Десятник, тронув меня за плечо, двинулся дальше вдоль бойниц. Подходил к некоторым солдатам, что-то негромко говорил. Те вставали и шли к лестнице, чтобы спуститься с крепостной стены. Я тоже поднялся, положил винтовку на каменную ступень и отправился в замок, где начальник гарнизона устроил штаб.

Меня зовут Виктор Бакару, и мне шестнадцать. Год назад я стал служить в гарнизоне крепости, как и все мужчины, что живут здесь. Родителей своих я не помню, сюда меня отправил дядька, единственный родственник. Наша фортеция на самой границе Кабрии – смотрит на голые степные равнины, а позади нее горы, что охраняют страну с юга.

Поручника Илью Вуковича, хоть ему чуть за тридцать, все зовут Старшим, даже трехлетние дети, и авторитет его абсолютный тоже для всех. Начальник нашего гарнизона. Невеликого роста, он один ходит с рогатиной на медведя, и в рубке на саблях никому не уступает. А говорит всегда негромко, и никто не перечит.
И сейчас, когда крепость осаждают уже две недели, и ничего хорошего не предвидится, Илья Вукович собрал нас здесь. Совсем раннее утро, и по углам зала еще сумеречно.

– Наши дела всё хуже. Запасы в крепости иссякают, а подмоги ждать не приходится. Я думаю, байсары точно знали, что дороги и перевал заметены снегом. Напали, зная, что помощь не придет. Голуби, что я посылал в Ниш, не вернулись… возможно, они и не долетели. Дозорные говорят, что видели у врага пару беркутов.
Сейчас соберем женщин и детей и отправим через перевал в Ниш. – Поручник внимательно оглядел собравшихся. – В сопровождении пойдут пять мужчин. Остальные останутся в крепости и будут оборонять ее до последнего. До перевала два дня пути, и еще день и ночь оттуда – до Ниша. Выйдете через старый туннель.
Солдаты смотрели на командира молча. Что тут было говорить?

– Вик, и ты, Альвен, пройдите по домам и скажите, что я жду всех во дворе, и чтоб живее собирались. Пусть берут только теплую одежду и еду. На горных тропах и без лишнего груза тяжело.

Я отправился по левой стороне короткой улицы, Альвен – по правой. Я нарочно первым выбрал левую, чтобы заглянуть к кузнецу, у которого ходил в учениках. Ну, и Иву увидеть, дочку его. Она старше меня на год, самая красивая в крепости. Я на нее только издали смотрю, понимаю, что ничего мне тут не светит. Ива поручника любит, Старшего нашего. Все это знают, кроме него, кажется.

Женщины не задавали лишних вопросов. Некоторые бледнели – их мужья оставались в крепости. Но никто не спорил, только бросались торопливо собирать вещи, спешили во двор замка – проститься с мужчинами.

Через два часа мы покинули крепость через подземный ход. Длинный туннель выходил к подножию холма почти в версте от замка. Я и Лойко шли впереди, посередине нашего каравана топал старый Игнац, а позади, замыкающими – Марко и Огнен. Идти пока было легко, широкую тропу, заметенную снегом, было видно. Летом я часто бродил в этом лесу.
Женщины шли, негромко переговариваясь, прижимая к себе закутанных детей. До вечерних сумерек предстояло пройти как можно больше, пока позволяла тропа и погода. Я шел, утаптывая пимами неглубокий снег, и думал о тех, кто остался в крепости.

– По сторонам смотри, Вик, – толкнул меня в плечо Лойко. – Волки вокруг ходят, следы видишь? Но пока вряд ли нападут, видят, что народу много. А на привал встанем, как от волков беречься будем?
– Ну… спать по очереди.
– Это само собой. Но за дровами ходить толпой. Бабы хворост собирают – ты с ружьем стоишь, смотришь вокруг. До ветру никого по одному не пускать. Только толпой, и сам с ними иди, карауль.
Я почувствовал, как загорелись уши, и ничего не сказал. А еще было стыдно, что сам не догадался про охрану.

Часа через два начало смеркаться, короткий зимний день клонился к вечеру. Лойко вдруг свернул с тропы в просвет между двух огромных елей, свистнул, чтобы все собрались вокруг. Оказалось, углядел просторную поляну для ночлега.
– Встаем здесь. Вик, Игнац, позовите человек пять и идите за хворостом. Марко, Огнен – рубите ветки. Бабы, утаптывайте снег, шалаши будем ставить.

Я двинулся к старику, за мной пошла бойкая Роза, жена гарнизонного оружейника. Ее муж остался в крепости, а их первенец должен был родиться совсем скоро. Едва не задев меня большим животом, Роза встала рядом и позвала еще нескольких женщин. Мы двинулись вглубь леса, прислушиваясь к шорохам и звукам.

За хворостом пришлось идти далеко, туда, где ветер слегка сдул снег с пологого склона. Набрав полные охапки, женщины отнесли их на поляну и вернулись – топлива нужно было много. Я стоял на краю прогалины, глядя вокруг. Игнац был на другой стороне.

Крупный волк возник неподалеку резко, как из-под земли. Стоял пока поодаль, смотрел желтыми глазами, не шевелился. Ждет, пока подойдет стая? Я вскинул винтовку и прицелился. А если промахнусь? Я стрелял плохо. На стрельбах приклад бил меня в плечо, я терял прицел, и хорошо, если попадал в половину мишеней. Так, упрись плотней, целься…
Кто-то из женщин увидел волка и вскрикнул. Пуля свистнула по веткам, а зверь исчез в кустах. Черт! Я торопливо перезарядил винтовку.

– Дай я! – возле меня неожиданно оказалась Роза, дернула к себе ружье. Желтоватая шкура волка снова мелькнула среди веток. Женщина уверенно прижала приклад к плечу, повела стволом, следя за зверем. Тот приближался, стало видно, что бока у него ввалились. Похоже, голод лишил его страха.
Волк прыгнул, грохнул выстрел. Зверь кувыркнулся в воздухе и упал, снег под ним быстро наливался кровью.
Я, наконец, выдохнул.

– Где ты научилась так стрелять?
– Девчонкой еще отец учил. Думала, все забыла, да и на охоту он меня не брал. Но сейчас не думала даже, что могу промахнуться.

Наверное, Пресветлый решил, что на сегодня нам достаточно испытаний, потому что больше волков мы не видели. Развели костры, кое-как согрелись и поели, и лагерь потихоньку затих. Мне и Марко выпало дежурить первыми, и мы сидели, чутко прислушиваясь к ночной тишине.
– Завтра утром мы втроем останемся в засаде на тропе, – сказал Марко. – А ты и Игнац поведете женщин дальше. Справитесь. Только на мосту будьте осторожнее, его давно не чинили.

Я хотел было возразить, что вдвоем со стариком нам придется совсем тяжело, но понял, что Марко прав. Если байсары сегодня-завтра ворвутся в крепость, то могут и отправить погоню за теми, кто успел уйти. А на узкой лесной тропе даже трое человек – серьезное препятствие.
Я не хотел об этом думать. Только заглянул в свой мешок, проверяя, на месте ли крепкие веревки, которые мне дал Старший.

Утро выдалось солнечным и ветреным, и мы, закутавшись как можно плотнее, закрыв лица платками, двинулись вверх к перевалу. Лесные склоны сменились голым камнем. Снега здесь было меньше, зато подъем стал круче, вынуждая нас идти медленно и осторожно. Дети, цепляясь за юбки женщин, карабкались по тропе, а самые маленькие были надежно привязаны за спинами, чтобы оставить свободными руки. Наконец, когда солнце перевалило за полдень, мы вышли к мосту.

Когда-то очень давно гора раскололась, оставив на своем боку глубокую трещину саженей тридцать в ширину. Через нее перекинули подвесной мостик, который, говорят, в лучшие времена выдерживал и лошадь… только с тех пор доски кое-где прогнили и мост напоминал щербатый рот пьяницы, где зубы целы через один. Ходили по нему сейчас редко, в последние годы всадники и телеги ехали по безопасной дороге вокруг горного отрога.
Мост выглядел ненадежным.

Я взял веревку, завязал покрепче на дереве, к которому крепился мостик, и смотав ее на руку, осторожно двинулся вперед. Хвала Пресветлому, я хотя бы не боюсь высоты. Шаг за шагом, проверяя доски на прочность, я шел на другую сторону. Иногда под ногами хрустело, и я старался проломить такую доску, чтобы кто-то не наступил на нее.
Я добрался до другого края, примотал веревку к прочному стволу и крикнул женщинам, чтобы по одной переходили на эту сторону. Я видел, как Игнац достал из своего мешка веревку и привязывает ребятишек за пояса к матерям.
– Всех посадил на сворки! – крикнул он мне, и люди потихоньку пошли.

Роза, за ней женщина в годах с младенцем за спиной. Маленький мальчик осторожно бредет следом, крепко взявшись за веревочные перила моста. Схватится рукой, переставит ногу, схватится другой рукой, и только тогда разжимает пальцы. Шаг за шагом. Еще женщины и еще…
Все больше народу оказывалось на этой стороне, на том краю остались только Ива и Игнац. Старик слегка подтолкнул девушку вперед, но она вдруг вскрикнула и стала пятиться от моста. Я понял, что что-то неладно.

– Стойте! Я сейчас! – крикнул я, и дождавшись, когда последняя женщина перейдет мост, быстро вернулся назад. Увидел, что Ива бледна, как снег, а глаза у нее огромные и черные от ужаса.
– Что случилось? Ты боишься идти?
– Я не смогу, – выдавила она. –Да... Я останусь здесь. Идите без меня. Не могу, голова кружится. Я упаду.
– Игнац, а ты как? – спросил я.
– Ништо, мальцом еще бегал тут, – сказал он. – А сейчас столько баб перешло, и все целы… не страшно.
– Тогда иди на ту сторону не спеша. А мы следом отправимся.

Старик только хмыкнул. Закинув за спину ружье и мешок, он ступил на шаткий мостик. Я же переводил дыхание, держал девушку за ледяные пальцы, стараясь слегка согреть, и думал, как быть дальше. Наконец я увидел, как Игнац подошел к женщинам на той стороне. Вроде бы и Ива перестала дрожать, и только дышала глубоко и неровно, как после рыданий.

– Знаешь мой секрет, Ива? Почему я не боюсь высоты?
Она ничего не сказала, только посмотрела на меня. Ну что ж, уже неплохо.
– Знаешь, как бывает иногда – идешь себе, а навстречу бежит незнакомая собака. Может мимо пробежать, а может цапнуть… если почует, что тебе страшно. Но ты говоришь себе «вот еще, собаку бояться», и идешь себе спокойно мимо. И она тебя не трогает.
А я не думаю, что упаду. Думаю «вот еще, мостик, чего с него падать, подумаю-ка я лучше об Иве, о ее розовых щеках и синих глазах…»
Она чуть хихикнула. Я взял веревку и попрочнее привязал девушку к себе. И тихонько потянул к мосту.

– Знаю, что не про меня ты думаешь по ночам, – сказал я, и сердце будто сжал кто-то, и горько стало во рту. – Так что сейчас мы пойдем через мост, и будем по пути вместе думать, как наши отстоят крепость. И вернется Старший, и будет он жив-здоров, и приедет за тобой в Ниш… Вот так… я иду вперед, а ты – за мной, слушай меня и смотри мне в спину…
Говоря все это, я не спеша шел по мосту, и она подлаживалась под мой шаг, переступая с доски на доску. А я все говорил, говорил, хоть больно мне было, но замолкать было нельзя.

– Приедет твой Илья, приедет в Ниш, и сыграете свадьбу на троицын день, когда все свадьбы гуляют. И отец твой даст вам благословение, и будешь ты самой счастливой девушкой на земле…
Мост кончился, и мы почти одновременно шагнули на твердую землю. Ива слегка пошатнулась, но я удержал ее за локоть.
– Спасибо тебе, – только и сказала она, – и прости меня, Вик.
«И ты прости меня, если я без умысла солгал тебе, – подумал я. – Может, тебе повезет, и Старший вправду вернется…»
– Пора идти дальше, – ответил я.
– Шевелитесь, бабы да малые, – подхватил Игнац. – На ночлег уже за перевалом должны встать! Давай, давай, народ, тут немного осталось!

И мы двинулись дальше.

Автор: Людмила Демиденко
Оригинальная публикация ВК

Путь до перевала Авторский рассказ, Драма, Крепость, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Юмор

Встреча

Да ладно! Ты? Здесь? Да ладно!

Узнал? Обнимемся, что ль? Ой, мало ли, что подумают, что хотят пусть думают. Чего тут – встретились двое в строительном магазине и рады. Понятно… Да понял я, не помнишь. Сколько прошло – тридцатник, больше? Знаешь, это ничего, моряков было под сотню, все в робах, одинаковые, всех в голове не удержишь. А может, вспомнишь? Я вот тебя сразу узнал. Не? Крейсер хоть не забыл?

Тум-тудудум! Рав-няйсь! Смир-но! Доблестный Северный флот приветствует вас, защитники Родины! И всё, попали-пропали. На суше Ельцин президент, жизнь уже другая, народ выкручивается, привыкает, кореша пишут – мутят чего-то. А у нас время как застыло, три серых года, тягучих, слиплись в ком.

Сейчас домой приду и напишу про это так: «Под серым небом, на серых буграх моря серый корабль: многоярусный, весь в башенках – будто торт щетинится свечками. Как муравьи копошатся там матросы в серых робах. А в коридоре, между серых стен вдруг ярко-розовый, как детская сказка, как волшебное заклинание – премиум линолеум».

Странно, да? Почему розовый, откуда? Может, чтобы рвоту не так было видно? Помнишь, на волну лезем, как на гору, потом с волны, потом опять на волну, о-о-о-о, потом вниз – у-у-у-у. Внутренность корабля покрывалась слоем «блевонтина» моментально. Старый, молодой – тошнило всех. Из кубриков к гальюнам бежали, места не хватало, конечно, и давай – на лестницах, в коридоре. Это ты точно должен помнить. Качка такая – буквально по стенам ходишь. Ещё и под ногами скользит. Приборка потом весь день, стирка.

Ой, ну чего молчишь? Молчун, блин. Такой и раньше был, всё молчал. Мы его ногами – молчит. Проводкой горелой прижгли – молчит. Да ладно, чего… Было и было. Проводкой, кстати, случайно, это крыса всё.

На крыс, помнишь, охотились? Их расплодилось, конечно, тьма. Капле́й даже конкурс объявил: кто больше принесёт крысиных хвостов, тот в увал. Считал хвосты, в журнал записывал, потом за борт их. Мы за крысами по коридору носились, серых на розовом полу хорошо видно было. Стреляли из трубок, как индейцы. Нарезали метровые алюминиевые трубки, заряжали заточенными спицами, уплотняли поролоном и вот – духовые ружья. На крысу самое оно. Молотоков был такой, крысу насквозь пробивал. Даже к тебе однажды её пригвоздил, помнишь? Но это он не специально, перестарался просто, дури много. А потом крысы осторожные стали, попрятались, одна в щиток и залезла.

Мы как раз дежурили. Радио объявило задымление возле электрощитовой. Подорвались: маски, огнетушители похватали. Летим бегом – теснота, переходы, лестницы, розовый линолеум коридора, распределительный шкаф. Открываем – крыса горит, закоротило. Ты чего сюда залезла, дура, тут же убивает? Горит. Проводка поплавилась, на тебя попало немного, помнишь?

А другая крыса в ящике жила у нас. Недолго, правда. Молотоков полностью её и сгубил.

Дома напишу про него так:
«Стоит, лыбится, рыжий.
– Молотоков, ты откуда?
– Из Воткинска.

Румяный, рыхлый, не матрос, а пшённая каша.
– И чем там занимался до армии?
Лыбится.
– Чем занимался, спрашиваем тебя!
– Ничем. Водку пил.
– Все мозги пропил?
– Все.

И рот до ушей, и зубы. Ладно, раз шутит, значит не всё потеряно, не совсем дебильный, значит».

Потом оказалось – не шутит, а мы к такому не готовы были. Мы ему говорим: помой крысу, она от страха вся в ящике перекакалась. Возьми рукавицы швартовые и помой, понял? Понял. Приходим – лежит мокрая крыса на полу, полуживая, переломанная, стонет. Ты что ж наделал, Молотоков? Помыл. Да как помыл? А вот как: в банку посадил, водой залил, порошком для дезинфекции химзащиты засыпал, крышкой закрыл и тряс примерно полчаса. Как в стиральной машине, говорит. А чего не под краном мыл? Пробовал – кусалась. Так рукавицы, мы ж говорили, рукавицы на что тебе? Жалко рукавицы. Вот и всё. Жалко ему рукавицы.

Говорим: ну хоть посуши её как-то, холодно мокрой на полу. Он – ага и вышел с ней в коридор. Вернулся. Она, говорит, под большой вентиляцией греется. Мы из кубрика вываливаемся – над розовым линолеумом болтается наша бывшая крыса, бечёвкой за хвост к решётке привязанная. Обледеневшая. Это в вентиляцию пошёл забор воздуха с палубы, а там мороз сракоградусный. Циркуляция тёплого возобновилась скоро, но крысу это уже не согрело, конечно.

А банка, в которой крысу стирал – это из-под сока, от ежа банка. То есть, сначала это была просто трёхлитровая банка от сока, а потом мы в неё морского ежа посадили жить. А Молотоков ему воду сменил, морскую на водопроводную. Ёжик сдох, конечно. Ёжика мы ему простили, а после крысы уже не выдержали – пинали по всему коридору, помнишь? Врагу не сдаётся наш гордый Молотоков, пощады совсем не желает.

Сок откуда? Стащили, откуда ещё. Мичман всё понять не мог, где продукты, а мы уже в столовую ходить не могли – обжирались. Консервы, соки, шоколад, спирт даже. Замок научились спицей вскрывать. А печать пластилиновую замораживали углекислотой из огнетушителя, отколупывали, потом назад вкладывали. Ну, а как? Жить надо.

А помнишь, как-то женщину из посёлка провели? Спиртом напоили её. По коридору тащили, еле шла, а туда же – удивлялась. Всё серое, говорит, а почему пол розовый? А по кочану, родная.

А капле́я помнишь? На каком-то самодельном языке с нами общался. Чего скажет – ничего не понятно, кроме мата.

А как в Питер ходили, помнишь?

А как на дембель отвалили? Довольные, нарядные. Думали, всё на корабле оставили: серость, тоску, молотоковых, бред быта. Оказалось нет – везде этого добра…

Дома напишу про это так: «По трапу спустились, стоим, молчим, курим. Мы здесь, а крейсер там. И оркестр замолчал. И беспокоятся растянутые флажки. И всё. В тишине железные звуки сверху, от корабля. А мы – всё. Уже даже не мы, а Санёк, Санёк и Лёха».

Интересно, где сейчас эти Саньки…

– Пап, ну ты чего здесь застрял? Мы ж на ламинат договаривались, зачем линолеум? Фу, розовый. Пойдём.

Пока, дружище! Не обижайся, ничего ты не фу. Красавец ярко-розовый, как детская сказка, как волшебное заклинание – премиум линолеум, 762р/кв.м.


Автор: Оскар Мацерат
Оригинальная публикация ВК

Встреча Авторский рассказ, Реализм, Юмор, Длиннопост
Показать полностью 1
CreepyStory
Серия CreepyStory

Хроники Дартвуда: Генри

В тот солнечный весенний день я рассматривал недавно проявленные фотографии, когда в кабинет ворвался встревоженный Грэгсон.

– Мистер Нортвилл, отправляйтесь к семье Дэловери, – приказал он, – нужно успеть к трем часам.

Он подробно объяснил задание, после чего у меня осталось меньше сорока минут, чтобы собраться и добраться до дома Дэловери, о болезни единственного сына которых давно ходили слухи.

Генри начал странно себя вести после смерти деда – главы семейства Джорджа Льюиса Дэловери, разбогатевшего на железной дороге. С розовых щек мальчика ушел привычный румянец. На замену ему пришла болезненная бледность. Шаловливый детский взгляд стал суровым. Из всегда веселого и послушного Генри превратился в замкнутого, начавшего дерзить взрослого.

Сначала решили, что из очередной деловой поездки дед Дэловери привез заразную болезнь. Но ни один врач не подтвердил предположений. Все они считали, что у мальчика стресс после неожиданной смерти любимого дедушки и нужно дать ему время смириться с потерей.

Однако с каждым месяцем Генри становилось хуже. Из бледной кожа превратилась в иссиня-белую, сквозь которую хорошо стало видно вены и артерии. Губы приобрели синюшный оттенок, как будто кровь в них не поступала. А взгляд из сурового превратился в злобный.

Изменились и игры Генри. Из безобидных они стали жестокими, отчего сверстники начали его сторониться. Он ставил на птиц собственноручно изготовленные ловушки, и после мучал животных, если их вовремя не обнаруживала прислуга. Затем по округе стали пропадать кошки, трупы которых со свернутыми шеями обнаружила кухарка, спустившись в погреб из-за доносившейся оттуда вони.

Отчаявшиеся родители обратились к священнику, который осмотрел мальчика и связался со знакомым ему экзорцистом, поскольку заподозрил у Генри одержимость. Тот согласился приехать, заручившись разрешением церкви на проведение обряда изгнания в случае, если посчитает, что душой Генри действительно завладели демоны.

Именно слух об этом и приковал к Дэловери пристальное внимание всего Дартвуда и его окрестностей. Кто-то посмеивался, считая затею глупостью. Другие боялись, что демоны могут поселиться и в их детях. Третьи утверждали, что врачи ошибаются и Генри мучается от еще нераспознанной болезни, поэтому стоит обратиться к специалистам из столицы.

Редакция «Хроник Дартвуда» следила за событиями со дня смерти главы семейства. В качестве фотографа я присутствовал на похоронах, но самого Генри либо не видел, либо не запомнил. Однако статьями о его здоровье интересовался. Тем более репортер, освещавший тему, сидел в редакции за соседним столом и часто спрашивал мое мнение на этот счет. Признаюсь, я придерживался версии с болезнью, передавшейся от деда к внуку. Ни в какую одержимость демонами я не верил.

Мысль о нераспознанном заболевании тревожила, оттого задание Грэгсона меня не обрадовало. Я боялся заразиться от мальчика и утешал себя мыслями, что раз прислуга и его родители до сих пор в добром здравии, то и со мной ничего не случится. Однако ноги все равно налились слабостью, когда показался роскошный дом семейства Дэловери. Он утопал в буйной сирени, пахнущей в этом году особенно ароматно. Следуя по аккуратным дорожкам, огибающим фонтан с изящными скульптурами, я оказался перед мраморной лестницей, каждая ступень которой отражала лучи теплого весеннего солнца.

Я поднялся, боясь запачкать до блеска начищенные ступени, и не успел нажать на звонок, как дверь распахнулась.

Дворецкий проводил меня в гостиную, где было несколько родственников, которых я сфотографировал для статьи. Лишь по бледному заплаканному лицу я распознал среди них мать Генри. А по взволнованному бегающему взгляду – его отца, который на похоронах старшего Дэловери выглядел совсем иначе. Тогда это был уверенный мужчина, смотревший на всех свысока. Сейчас же я сфотографировал нервного человека, который все время теребил что-то в руках и не мог сосредоточить взгляд ни на одном из предметов. Пришлось потратить уйму времени, чтобы он наконец замер и позволил мне сделать удачный снимок.

Здесь же находился и экзорцист. В длинной черной сутане с белой колораткой он ничем не отличался от остальных священников. По-видимому, дворецкий распознал мое замешательство и указал, кого следует сфотографировать для статьи.

Экзорцист удивил меня своей веселостью. На общем фоне нервозности, которая будто тяжелым грузом ложилась на плечи, лучистая улыбка на его лице выглядела неуместно. На секунду я подумал, что сейчас он объявит об отсутствии одержимости у мальчика, чем несказанно обрадует собравшихся, распрощается и уйдет. Но мои предположения не подтвердились. Священник с большой охотой позировал, продолжая улыбаться, что заставило меня поморщиться при мысли, как странно будет выглядеть эта довольная физиономия в статье об одержимости ребенка.

Когда я закончил, дворецкий проводил меня на второй этаж и открыл дверь в спальню мальчика. Я медленно зашел, чувствуя, как на теле выступают капельки пота. Здесь царили настоящие тропики. Было очень жарко и душно, как будто окна не открывали много дней. Но, несмотря на это, Генри лежал, укрытый теплым одеялом по подбородок. Его глаза были закрыты, но под веками безостановочно бегали зрачки. Дыхание было медленным, редким и с нехорошим хрипом, который мне доводилось слышать у больных чахоткой. Волосы на висках мальчика взмокли, что неудивительно в такой жаре. На синих губах запеклись корочки крови. Голубые тени залегли под глазами, словно передо мной лежала измученная болезнью старуха, а не ребенок.

Я подошел ближе, пытаясь унять жалость к мальчику и не затягивать с выполнением задания. Рубашка противно липла к спине, пропитавшись потом. Лоб и верхняя губа взмокли от жары. Дышать спертым воздухом было тяжело и противно. С каждым вдохом в нос залетал неприятный запах свечного воска и каких-то лекарств.

Я наклонился, с сочувствием всматриваясь в лицо ребенка и обдумывая ракурс для удачного снимка. Кому пришло в голову запечатлеть мальчика в таком состоянии? Как объяснили в редакции, родители хотели сделать фотографию Генри до обряда экзорцизма и после, чтобы навсегда заткнуть рты уверенным в его одержимости.

Я все еще всматривался в его лицо, когда ребенок распахнул глаза, налитые кровью от лопнувших капилляров. Я охнул, а он откинул одеяло и вцепился ледяными пальцами в мои запястья. На бледном лице появилась хищная улыбка, от чего запекшиеся корочки на губах треснули. Из них вылезла желтая густая масса, похожая на мед. Я дернулся, пытаясь вырвать руки, но мальчик не отпускал.

Мы смотрели друг другу в глаза: испуганный, не знающий что делать я и ребенок, с решительностью и злобой взрослого. Я снова дернулся, и Генри ударил меня головой. Я услышал противный треск, а потом обжигающую боль в переносице. Горячая кровь хлынула на рубашку. В ушах зазвенело, а в глазах стало темно. Ледяные пальцы продолжали сжимать руки. Я начал вырываться активнее, а мальчик занес голову для нового удара, но я увернулся, и он попал в подбородок. Зубы звякнули друг об друга, прикусив язык. Из моей груди вырвался громкий стон, и в комнату вбежал дворецкий и еще какие-то люди. Они оторвали ледяные пальцы Генри, который заносил голову для нового удара, продолжая хищно улыбаться, и вывели меня из спальни.

Мне сразу дали полотенце, которое я прижал к носу. Кровь все еще текла, а в переносице разрастался неприятный жар. На руках остались царапины. Генри так сильно вцепился в них, что прорвал кожу ногтями.

Меня осмотрел врач, находившийся в доме. Он остановил кровь и заверил, что нос не сломан. А потом дворецкий еще раз отвел меня в спальню мальчика, но уже не вышел из нее, наблюдая за моей работой. Пока я фотографировал, Генри безмятежно лежал на подушке, снова укрытый одеялом по подбородок. Словно и не было той сцены с разбитым носом. Сделав несколько удачных, на мой взгляд, кадров, я поспешил удалиться. Тревога внутри не унималась. Я начинал сомневаться, что мальчик болен, как считал ранее.

Меня отвели на кухню и предложили горячего чая. Но переносица не переставала пульсировать жаром, и я отказался. Тогда мне предложили сменить одежду, поскольку моя была залита кровью. Но я снова отказался, надеясь, что ждать придется недолго. Однако сеанс экзорцизма затянулся до вечера, и все это время мне пришлось сидеть в окровавленной одежде с пылающим от боли носом, потому что требовалось сделать фотографию Генри после обряда.

Зато я узнал много подробностей о поведении мальчика. Оказывается, он нередко бродил по дому ночами. Бывали случаи, когда Генри врывался в комнаты молодой прислуги и пытался сорвать с нее одежду. Сила и рвение, с которой он это делал, поражали воображение. Казалось, что в теле ребенка заключен взрослый крепкий мужчина.

Однажды мальчик утащил с кухни нож и потом приставил к горлу собственной матери, угрожая убить ее и выпить всю кровь до капли. И хотя помощь подоспела вовремя, Генри успел полоснуть женщину, отчего она долго приходила в себя, а на шее остался уродливый шрам, который она вынуждена скрывать под высокими воротниками или шарфиками.

Эти рассказы все больше заставляли сомневаться в версию о болезни мальчика. Прислуга считала, что дед Дэловери ради денег заключил сделку с темными силами, пообещав душу мальчика. Пока старик был жив, Генри не трогали, но стоило старшему Дэловери уйти на тот свет, как за обещанным явились. Экономка как раз собиралась назвать демона, который по ее предположениям захватил тело мальчика, когда сверху стали доносится нечеловеческие крики и звуки двигающейся мебели, что окончательно убедило меня, что Генри не болен, а одержим.

Казалось, что стулья швыряли о стены и они с громким грохотом падали на пол. Несколько раз звук был такой, будто кровать мальчика ездила по его спальне туда-сюда. Слышался звон стекла: то ли окна разбились, то ли зеркало, которое я успел заметить там, когда фотографировал.

Но самыми жуткими были крики, доносившиеся со второго этажа. От высокого девчачьего визга они переходили к низкому мужскому басу. Порой казалось, что кричат сразу несколько человек. Хриплым густым голосом они исторгали из себя проклятия и бранные слова, которые обычно можно услышать в дешевых забегаловках, куда ходят только самые опустившиеся люди.

Этот шум длился несколько часов. Все это время я сидел на кухне, слушая рассказы прислуги, которая поднимала к потолку круглые от ужаса глаза. Сам я тоже волновался, представляя, что мне нужно будет вернуться туда и сделать фотографии.

Наконец все стихло. Но за мной еще долго не приходили. Я успел выпить чаю и перекусить, когда дворецкий позвал следовать за ним.

Генри все также лежал, укрытый одеялом по подбородок. Но теперь его голубые глаза были широко открыты, а на губах светилась улыбка. Не осталось ничего общего с тем нездоровым мальчиком, которого я видел прежде. Бледные щеки покрылись румянцем, корочки на губах затянулись, как и лопнувшие капилляры в глазах. Я смотрел на него и не верил столь стремительной перемене. Как будто передо мной был совсем другой ребенок.

– Здравствуйте! – поздоровался Генри звонким голосом.

Я подскочил от неожиданности, а потом взял себя в руки и улыбнулся мальчику. Из открытого окна подул свежий ветерок, и я отметил, что в комнате теперь чистый воздух, от духоты и жары не осталось и следа.

– Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? – спросил я ребенка.

– Отлично. Вы пришли меня сфотографировать?

– Да.

– Я буду в газете?

– Да.

– Ух ты! Здорово! Обо мне все узнают!

Я кивнул и не стал говорить, что в газете также будет его фотография, которую лучше никому не видеть и, что благодаря фамилии деда, Генри и так все знают. И не только в Дартвуде, но и за его пределами.

Я постарался сфотографировать мальчика в той же позе, что и раньше. А затем попрощался и ушел.

Вечерние сумерки уже опустились на город. Я шел в редакцию и улыбался, радуясь счастливому избавлению Генри, какой бы недуг его не мучил, когда мое внимание привлекли испуганные глаза встречных людей. Сначала я не понял, в чем дело, и только потом вспомнил, что на мне все еще залитая кровью рубашка, а нос, хоть и не пульсировал больше болью, но значительно распух и представлял страшное зрелище. Я свернул на Джордж-Стрит и отправился домой, решив, что показываться в таком виде в «Хрониках» не лучшая идея. Приведя себя в порядок, я хорошо поужинал и отправился в постель, где быстро уснул после пережитых волнений.

Не знаю, сколько я проспал, когда почувствовал, как ледяные пальцы коснулись руки. Я распахнул глаза и увидел хищную улыбку Генри, а потом его злые глаза. Капилляры в них снова лопнули, отчего они налились кровью.

– Сфотографируй меня! – выкрикнул мальчик и вцепился холодными руками мне в шею.

Все произошло так быстро, что я не понял: сон это или реальность. И только когда воздуха стало не хватать, а с губ Генри на лицо закапала густая слюна, отдающая запахом гноя, я понял, что все это действительно происходит со мной, и вцепился в руки мальчика, пытаясь оторвать их от себя. Но хватка была железной. Я чувствовал, как ногти разодрали шею до мяса и горячая кровь заструилась по коже. В глазах потемнело от нехватки воздуха.

Генри отпустил меня, дав сделать вдох, а потом ударил лбом в нос, заставив закричать от боли и неожиданности. В горло хлынула горячая кровь, на глазах выступили слезы, а мальчик снова схватил меня за шею и начал душить. Из последних сил я вцепился ему в лицо, пытаясь попасть пальцами в глаза. Но голова мальчика провернулась вокруг своей шеи, показав мне затылок, и снова встала на место. Генри засмеялся противным хриплым смехом. В лицо мне полетели брызги отвратительной желтой слюны. Я начал молотить мальчика руками, забыв, что передо мной ребенок. Если в этом существе что-то еще и оставалось от Генри, то оно было спрятано глубоко внутри.

Мальчик захохотал еще громче, окатив меня новой волной мерзкой слюны, и крепче сжал шею. Я вспомнил, что в верхнем ящичке прикроватной тумбочки лежит библия, оставшаяся от прежнего жильца. Задыхаясь, чувствуя, что сознание покидает меня, я извернулся, открыл ящичек и выхватил книгу, выставив между своим лицом и лицом мальчика. Он зашипел, убрал руки с моей шеи и попятился от кровати. Глубоко и часто дыша, я сел, выставив перед собой библию, как спасительный оберег.

– Еще увидимся, фотограф! – хрипло выкрикнул Генри и выпрыгнул в открытое окно.

Я бросился к нему, но внизу никого не было. Я забрался обратно в постель и просидел там до рассвета, прижимая к своей груди библию. И только шаги домоправительницы на первом этаже заставили меня спуститься вниз.

Выглядел я настолько ужасно, что женщина вскрикнула, увидев меня. На белом от пережитого ужаса лице, как слива, выделялся распухший нос лилового цвета. От переносицы под глаза разлились темно-коричневые опухшие синяки. Шея моя была испещрена глубокими порезами, из которых сочилась кровь. Я еще не знал, что через несколько дней и эти царапины, и те, что остались у меня на запястьях, воспалятся и потребуют долгого лечения.

Наскоро собравшись, я пошел в редакцию, чтобы поделиться случившимся. Там мне рассказали, что экзорцист, проводивший вчера ритуал, был найден задушенным, а семья Дэловери спешно покинула Дартвуд.

На фотографиях, которые я сделал в их доме, Генри не было. Пустая подушка, накрытая одеялом. Впрочем, статья о нем так и не вышла.


Хроники Дартвуда: Дневник

Автор: Анна Шпаковская
Оригинальная публикация ВК

Хроники Дартвуда: Генри Авторский рассказ, CreepyStory, Мистика, Стилизация, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Реализм, драма

Маня пишет портрет

В Манин класс пришла новая учительница по ИЗО и сразу дала задание нарисовать мамин портрет. Маня попыталась набросать простым карандашом, как учили, но быстро поняла, что бледно-серый не подходит для мамы, даже если это только эскиз. Она стирала и стирала кривые бесцветные линии, пока бумага не пошла катышками.

Тогда Маня перевернула страницу в альбоме и сразу взяла акварель. В ее палитре было двадцать четыре цвета. Ей всегда казалось, что это очень много и классно, но сейчас она водила кисточкой над пестрыми кружками и никак не могла решить, какой выбрать. Розовый красивый, а желтый как солнышко, синий самый яркий, а зеленый как лето. Наконец она макнула кисть сначала в воду, а потом в персиковый и нарисовала овал. Овал тут же поплыл, и Маня скорее перевернула страницу, чтобы не видеть этого неаккуратного пятна. На нее вновь глядел белый лист.

Когда прозвенел звонок, несколько одноклассниц отнесли готовые работы сушиться на подоконник, остальные аккуратно прятали альбомы в рюкзаки.
– Портреты нужно сдать завтра, – сказала новая учительница, проходя между рядов.
Тут она увидела, что Маня так и сидит перед чистым листом, и нахмурилась.
– Если вам дома будет кто-то помогать, я это сразу пойму. Рисуйте самостоятельно. Все ясно?
Ее массивная фигура нависла над Маней, и та кивнула.

Дома никого не было. Маня погрела в микроволновке борщ, хлебнула две ложки и достала альбом. Видимо, дело было в красках. Акварель всегда расплывается, ею жутко неудобно рисовать, тем более маму. Маня вытащила из ящика цветные мелки. Среди них был ее любимый оранжевый, который светился в темноте. Скособочившись на стуле от усердия, она медленно выводила овал. Он получался волнистым и бугорчатым – где-то мелок красил еле-еле, а где-то оставлял ослепляюще яркие кусочки. Маня зачеркала все и открыла новую страницу. Оставалась только гуашь. Гуашь рисует сочно и смачно, но если оплошаешь, то не исправить никак. И Маня оплошала почти сразу. Краска оказалась грязной, и вместо веселой красной линии получилась красно-черная. Еще и с кляксой.

Маня отложила альбом и уставилась в стену. По обоям ползли выпуклые цветы, похожие на головы змей. Она смотрела на них не мигая, пока все не поплыло, как заставка перед мультиком, и наконец придумала, что делать.

Пароля на папином ноутбуке не было, вкладка с нейросетью была открыта. Маня с папой часто играли в угадайки: один задает параметры, а второй по получившемуся рисунку должен догадаться, что задумал первый. Даже смешные картинки у нейросети получались красивыми. Самое то для маминого портрета.

На всякий случай Маня проверяла в «Яндексе» почти каждое слово, и получалось долго.

Но сложнее всего было создать само описание. Черные волосы – тут просто. Кудри – тоже. Глаза добрые – легче легкого. Что еще? Маня напечатала: «крем для рук», а потом долго пыталась найти название, похожее на «лавандовый», и наконец дописала «ланолиновый». Дальше дело пошло быстрее.

Какао без пенки.
Блины.
Пинцет (подумала и на всякий случай допечатала «для бровей»).
Книжка про ёжика.
Гладит по волосам.
Поцелуй.
Теплая.
Мягкие руки.
Сися (от этого глупого детского слова Маня покраснела, но удалять не стала – это было важное слово).

Потом она загуглила текст «Зеленой кареты», прочитала его и долго сомневалась, сколько строчек можно внести в описание. Решила оставить то, что помнила точно:
«Спят, спят мышата, спят ежата.
Медвежата, медвежата и ребята.
Все, все уснули до рассвета…
Лишь зеленая карета
Лишь зеленая карета
Мчится, мчится в вышине,
В серебристой тишине…»

Получилось много, но Маня все же добавила «голубая кофта, коляска, подушка, танцует». Нажала «сгенерировать» и ушла на кухню пить воду, чтобы не смотреть на вертящийся кружок. Выпила две кружки, но пока возвращалась в комнату, в горле опять пересохло.

На экране была мама. Красивая, улыбающаяся и нежная. Маня помахала ей рукой. Потом распечатала на цветном принтере, засунула в файл и пока положила в свою кровать.

– Мань, я же просил не включать без меня ноутбук, – сказал вечером папа.
Потом экран загорелся, и он увидел портрет. Какое-то время смотрел на него то ли зло, то ли устало. И закрыл.

Новая учительница поставила Мане двойку – прямо в дневник. Она еще что-то говорила классу про лентяев, но Маня плохо слышала. Потом выяснилось, что рисунки нужны для какой-то выставки, и Маня решила, что все к лучшему – отдавать маму не хотелось.

На окружающем мире ей тоже поставили два, и тоже прямо в дневник. Маня вчера так долго возилась с рисунком, что не успела сделать домашку. Да и, по правде, совсем забыла о ней.

Дома Маня сделала все задания на два дня вперед, взяла дневник и стала ждать.

– Мань, у меня для тебя сюрприз! Все же удалось получить путевку в лагерь. На море! Почти «Артек»! Ну, чего не радуешься?
Маня открыла дневник и протянула папе. Он опять долго смотрел странным взглядом, который Маня не могла понять, потом закрыл и велел убрать в рюкзак, чтобы не забыть дома. Потом они ужинали, и папа рассказывал про «Артек» и про лагерь – так воодушевленно, что аж захлебывался словами. И, кажется, совсем не злился.

На следующий день перед чтением заглянула новая учительница по ИЗО и попросила Маню зайти в соседний класс с дневником. В классе было пусто, в открытое окно пахло солнцем и доносились крики. В ровных желтых лучах кружились мушки пыли. Учительница молча взяла Манин дневник и зачеркнула двойку. Потом посмотрела на Маню большими глазами, открыла и закрыла рот.
Зазвенел звонок.
– Ну, беги, – сказала учительница.
Маня взяла дневник и побежала.

На чтении она исподтишка рассматривала мамин портрет и вдруг вспомнила: родинка! Нужно еще вписать родинку.

Ей не терпелось вернуться домой.


Автор: Александра Хоменко
Оригинальная публикация ВК

Маня пишет портрет Авторский рассказ, Реализм, Мама, Длиннопост
Показать полностью 1
CreepyStory
Серия CreepyStory

Яркурат

Я смотрю на алые гортензии. Три года назад моя бабушка подарила их нам с Алиной на свадьбу как символ семейного счастья. Я всегда был равнодушен к цветам, а возню с дачей из детства до сих пор вспоминаю с содроганием, и все же этот куст я искренне полюбил и все это время бережно за ним ухаживал. Он и правда стал для меня олицетворением нашего брака: так же, как появлялись новые пышные бутоны, раскрывались и наши с Алиной чувства.

А сейчас гортензии чахнут, и я не могу понять почему.

Я иду на кухню, чтобы сделать себе кофе. Алина стоит ко мне спиной, что-то кашеварит на плите. Я запускаю кофемашину, достаю пакет молока из холодильника и смотрю, как некрасивые белые хлопья всплывают в кружке поверх напитка.

— Алин, почему молоко скисло?
— Спроси у себя, в этом доме его пьешь только ты, — отвечает она, так и не повернувшись.

То, как она произносит эти слова, заставляет меня вздрогнуть.

— Алин, присядь и давай поговорим. Я не понимаю, что с тобой происходит?
— Ты правда не видишь, что я занята?

Слово за слово, и мы ссоримся так, как никогда не ссорились. Алина всегда была моим светом, моим ангелом, а сейчас ее красивое лицо превратилось в гримасу, в каждом ее жесте сквозит что-то чуждое, инородное, злое. Мне становится плохо: меня мутит, голова кружится, я едва не теряю равновесие.

Алина продолжает кричать, но я не слышу, что именно: прямо позади нее в размытых очертаниях комнаты растекается темное, в человеческий рост пятно, чем-то похожее на бензиновые разводы, только буро-черные. Я смотрю на него, и моя кожа покрывается мурашками. Стоит моргнуть, и странная галлюцинация исчезает, оставив после себя ощущение животного ужаса.

***

Вскоре после нашей ссоры я нахожу разбитый цветочный горшок на полу. Бутоны истоптаны, раздавленные лепестки напоминают пятна крови. У меня внутри все переворачивается от боли.

Я бегу в соседнюю комнату и против воли срываюсь на крик.

— Зачем? Зачем ты это сделала?!

Алина смотрит на меня широко открытыми глазами, ее рот искривлен усмешкой.

— Что сделала? Я не знаю, о чем ты.

Охваченный горем, я подскакиваю к Алине и хватаю ее за плечи. Она вздрагивает от моих прикосновений, словно они ей омерзительны.

— Ты знаешь что! Гортензии, что с ними произошло?!
— Сдались мне твои гортензии! Я без понятия, что ты имеешь в виду!

Она лжет. Я не понимаю почему, но я читаю это в ее взгляде, мимике, позе. Я смотрю на Алину и больше не узнаю свою жену. Я отпускаю ее и делаю несколько шагов назад.

— Что с тобой происходит? — одними губами спрашиваю я, но она умудряется услышать.
— Это с тобой что происходит? — опять жестокость и злость в голосе. Я качаю головой и ухожу из комнаты, краем глаза снова натыкаясь на бензиновое пятно.

***

Отношения с Алиной окончательно разладились: мы миримся лишь для того, чтобы снова разругаться в пух и прах через несколько дней. Она отстранилась от меня, даже ее прикосновения стали холодными и словно царапающими кожу. Теперь я часто ловлю на себе ее долгий, изучающий взгляд, будто она наблюдает за мной, выжидает чего-то. Каждый раз у меня от этого вдоль позвоночника бегут мурашки, и все заканчивается очередной ссорой. И каждый раз я вижу ЭТО.

Снова и снова. Проклятое бензиновое пятно.

Сначала я списывал его на игру воображения, последствия стресса, но теперь не могу отмахнуться от ощущения, будто нечто следит за мной. Я не знаю, как быть: рассказать кому, решат, что я слетел с катушек. Но это не так, совсем не так.

Я никогда не считал себя верующим человеком, но дошел до того, что позвал священника освятить квартиру. Пришлось сделать это тайком — Алина была против, но она, словно почувствовав, именно в тот день пораньше вернулась от подруги домой. Скандал был страшный, никогда я не видел, чтобы жена превращалась в такую фурию. Она не слышала меня, а я не знал, как донести до нее, в каком я оказался отчаянии.

И до сих пор не знаю, потому что пятно никуда не исчезло.

И вот я сижу за ноутбуком и вбиваю в режиме инкогнито запросы, один хлеще другого. Первым делом я перекопал кучу статей по неврологии, пока не понял, что они в моем случае абсолютно бесполезны. Потом перешел на мифы, легенды, верования, мистические истории на все более сомнительных сайтах, но понять, что поселилось в моем доме, так и не смог.

Мои глаза болят и чешутся от хронического недосыпа, но вместо того, чтобы пойти в кровать, я кликаю на очередную ссылку. Бегло читаю, на автомате навожу мышь на крестик, когда до меня вдруг доходит смысл статьи, и я снова впиваюсь взглядом в текст.

«Яркурат — древний дух зла.

Изображался древними племенами как ящероподобный человек с переливающейся разными оттенками красного и черного чешуей.

Яркурат — демон-охотник, пожиратель душ. Считалось, что выбрав свою жертву, он проявляет себя не сразу: сперва изводит ее мелкими неприятностями, проверяя на прочность и внушаемость. Яркурат старается разорвать связь жертвы с тем, что ей дорого: одержимый начинает вести себя отчужденно и агрессивно по отношению к близким, его восприятие реальности искажается, могут возникать провалы в памяти. Рядом с одержимым Яркуратом вянут растения и умирает скот.

Если жертве не удавалось избавиться от влияния Яркурата, она становилась опасной для племени, в этом случае верховный шаман проводил специальный ритуал по изгнанию злого духа. Подробнее по ссылке».

Несколько куцых, коряво написанных абзацев вызвали у меня приступ тахикардии. Все сходилось, все! И отчужденность Алины, и ее странное поведение, и эта ситуация с гортензиями.

Я кликнул по ссылке в конце статьи, и на экране отобразилось «404. Извините, что-то пошло не так». Я перезагрузил страницу несколько раз, воспользовался поиском сайта, но так и не нашел ничего про ритуал.

В других источниках была либо копия этой статьи, либо ее еще более урезанная версия. Я задал пару вопросов на форумах, надеясь, что кто-то поможет мне с поисками. Должно же быть хоть что-то…

***

«Привет, незнакомец.

Прочитал твое сообщение на форуме. Будь осторожен. Не знаю, кто из твоих близких стал жертвой, но все хуже, чем ты думаешь. Твоя жизнь может быть в опасности. Высылаю тебе описание ритуала. Не медли. Если оно поймет, что ты его раскусил, попробует сбежать. Или убить тебя.

P.S. Это все правда. Посмотри сам».

Письмо на электронку пришло спустя несколько дней моих скитаний по форумам. Пробую написать ответ, задать вопросы, но почтовый адрес отправителя, похоже, был одноразовый и теперь заблокирован, а никаких альтернативных контактов для связи не указано. Это легко может быть злым розыгрышем, но других зацепок у меня нет.

Скачиваю вложенные файлы: текстовый документ, аудиозапись и несколько фотографий. Начинаю с последних.

На меня накатывает тошнота от вида изуродованных, истерзанных тел на фоне едва заметных бензиновых пятен, которые наверняка посчитали случайным артефактом, дефектом съемки.

Позывы к рвоте усиливаются. Но Алина же не… Нет, нет, она не способна на такое, просто не способна!

Думать об этом невыносимо, и я открываю текстовый файл. Там транскрипция изгоняющего заклинания в дополнение к аудиозаписи и описание ритуала. Я читаю и чувствую, как шевелятся волосы у меня на затылке. Все это напоминает какую-то нелепую сцену экзорцизма из дешевого фильма.

Я захлопываю крышку ноутбука. Это все какой-то бред, так нельзя обращаться с живым человеком. И уж тем более с моей Алиной. Как там говорилось в статье: жертва может справиться и сама? Так вот, мы справимся. Обязательно.

***

Наши отношения немного улучшились. Я стараюсь радовать Алину и во всем поддерживать. Подарил сережки, которые ей давно нравились.

Она исхудала, и все еще нервная и дерганая, но во всяком случае, мы снова разговариваем. Последняя неделя прошла без ссор, пару раз Алина даже улыбнулась. А главное, никакого бензинового пятна.

Все налаживается, надо было лишь проявить немного терпения. Решаю сделать ей небольшой сюрприз и спрятать в квартире несколько маленьких сувениров. Улыбаясь, первым делом открываю прикроватную тумбочку Алины.

То, что я нахожу, заставляет меня онеметь от ужаса, кожа мгновенно покрывается липким потом. Нож! И далеко не раскладная игрушка для резки бумаги, нет. Самый настоящий охотничий нож, небрежно спрятанный под какими-то блокнотами и прочим хламом. В прикроватной. Тумбочке. Которой Алина, кстати, обычно почти не пользуется.

Послание из недавнего письма всплывает у меня перед глазами. Нет, нет, нет!

Я кладу нож обратно, подхожу к двери в спальню и вытаскиваю торчащий изнутри ключ. Перемещаюсь к окну, чтобы собраться с мыслями.

— Алина! — кричу я в другую комнату, стараясь, чтобы голос мой не дрожал.
— Что? — она заходит в комнату и выглядывает в окно вместе со мной. — Что-то на улице?

Я возвращаюсь к тумбочке и достаю оттуда свою ужасающую находку.

— Скажи мне, что это?

Ее черты меняются молниеносно, и я понимаю, что все эти дни ее лицо было лишь маской. В глазах загорается хищный огонь, подрагивающие губы с трудом удерживают усмешку.

— Только не говори мне, что не знаешь. Он лежал в твоей тумбочке.
— Это невозможно! — шипит она в ответ.

За спиной у нее мерцает черно-алое, но теперь это не пятно, а силуэт. Оно гладит Алину по волосам, что-то шепчет ей на ухо. Секунда промедления, и она бросается к выходу из комнаты, но я оказываюсь быстрее: выскакиваю первым, запираю замок, оставляю ключ в скважине.

Стук, скрежет, вой. Мне кажется, что дверь сейчас слетит с петель, и я подпираю ее спиной. Медленно оседаю, открываю мобильник, нахожу письмо с ритуалом. Впервые за долгие годы рыдаю, словно мальчишка. Я не смогу. Я просто не смогу это сделать.

Но у меня нет выбора.

***

Шум стих, но боюсь, что одержимую Яркуратом Алину запертая дверь надолго не удержит. Как ни странно, для ритуала требуется не так много вещей, я быстро копаюсь в шкафу, возвращаюсь, даю себе пару минут перед тем, как провернуть ключ.

Открываю дверь и захожу внутрь. Действовать нужно быстро.

Алина сидит в углу, волосы всклокочены, лицо скрыто за острыми, исхудавшими коленями, но как только дверь захлопывается, она вскакивает, пряча что-то за спиной.

Она видит веревки в моих руках, и ее взгляд становится безумным. Ее трясет, Алина больше напоминает дикого, затравленного зверя, чем человека.

— Не подходи-и-и!
— Алина, пожалуйста!

Я делаю несколько неуверенных шагов.

— Не подходи-и-и! Или я убью тебя, клянусь, убью-у-у-у.
— Милая, — говорю я дрогнувшим голосом, — умоляю, услышь меня. Это все ради твоего блага. Я же знаю, что ты еще там, я могу тебе помочь, пожалуйста, просто позволь мне…

Еще один шаг с моей стороны, и она с диким воплем бросается на меня, замахиваясь основанием разбитой настольной лампы. Я с трудом уворачиваюсь и перехватываю ее правую руку, она толкает меня в грудь, пытается вырваться и, когда не получается, делает еще один рывок в сторону двери.

Она нечеловечески сильна, и я с трудом удерживаю ее и валю на кровать, прижимая всем телом. Алина продолжает брыкаться, расцарапывает мое лицо и вгрызается в плечо: я вою от боли, но умудряюсь затянуть петлю на правом запястье и схватить левую кисть. Когда обе ее руки оказываются связаны, я чуть отстраняюсь, давая себе передышку. Уродливая демоническая маска скалится на меня, из груди Алины вырываются потусторонние хрипы и вопли.

Впервые я вижу его, Яркурата, облик с такой ужасающей ясностью.

Наконец-то у меня получается привязать Алину к кровати. Она противоестественно выгибается, ее суставы выкручиваются до предела, и я боюсь, что веревка не выдержит такого натиска, но она справляется со своей задачей.

Я глажу Алину по голове и нервно сглатываю. Пора.

Я начинаю зачитывать изгоняющее заклинание, подглядывая в телефон. Бензиновое пятно взрывается прямо над Алиной. Капли жгут мне лицо, лезут в глаза, уши, раздирают губы. Мои зубы стучат, сердце разрывается от боли, но я продолжаю, потому что должен закончить начатое во что бы то ни стало. Говорить все сложнее, мой рот будто набит раскаленными камнями, язык с трудом ворочается, но последнее слово заговора все-таки звучит, звенит, заполняет собой пространство комнаты. Боль немного отступает.

Работает. Заговор работает!

Алина замерла, и теперь лишь смотрит на меня, словно загипнотизированная. Это хорошо, потому что последняя часть самая неприятная — я должен вырезать у нее на груди обережный символ. Он простой, но мои руки трясутся и я не знаю, как подступиться, чтобы не ранить тонкую кожу слишком глубоко. Аккуратно вспарываю ее рубашку. Наношу первую царапину, опасаясь, что Алина дернется и я ей наврежу, но она словно находится под наркозом.

Все почти готово, остается последний, крохотный укол. Яркурат, до этого обманчиво притихший, обрушивается со всей яростью и мощью, но меня не остановить. Не остановить!

Все мое тело словно горит, я кричу от невыносимой боли, гарь забивает ноздри, прилипает к губам, языку, небу и глотке, я чувствую, что не выдержу, не смогу, не смогу, и все-таки делаю это, ставлю точку, заканчиваю ритуал, прежде чем всплеск ужасающей злой силы валит меня с ног.

Мои веки тяжелые, очень тяжелые. Я медленно разлепляю их и с трудом, цепляясь за край кровати, приподнимаюсь с пола на колени. Получилось? Мне страшно, очень страшно узнать ответ на этот вопрос.

Я смотрю на неподвижную Алину, безмятежную, хрупкую, нежную, и впервые за долгие месяцы снова вижу в ней своего ангела.

Получилось! У меня получилось!

Я делаю над собой усилие, встаю и целую ее в губы, после чего мое обессилевшее тело снова оседает на пол.

Дрожь никак не утихает, но я противлюсь ей и делаю еще одну попытку принять вертикальное положение. На ватных ногах плетусь в ванную. Наваливаюсь на раковину и тяжело дышу: к горлу подступает тошнота, но мне удается справиться с приступом. Включаю воду и отчаянно тру руки и лицо, пытаясь смыть все пережитые ужасы, отгоняя их прочь.

Алая, алая, словно бутоны бабушкиной гортензии, вода стекает по стенкам раковины в слив.

Нервный смешок рождается у меня в груди, потом еще один и еще, и вот уже дикий, необузданный хохот рвет мои легкие на части, ломает ребра, ползет по позвоночнику, выворачивает нутро наизнанку. С трудом получается разогнуться, и я смотрю в зеркало на то, как сочится красная пена из обезображенного улыбкой рта, как слеза медленно катится по небритой щеке, такая же черная, как и мои глаза. Потемневший язык облизывает губы, наслаждаясь изысканным вкусом крови истерзанного существа, ангела, у которого не было шанса спастись.

Сломать человека не сложнее, чем разбить горшок, отправить письмо с глупыми картинками или спрятать нож его собственной рукой.

Автор: Александра Лебедева
Оригинальная публикация ВК

Яркурат Авторский рассказ, CreepyStory, Демон, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!