CreepyStory
102 поста
102 поста
260 постов
115 постов
33 поста
13 постов
17 постов
8 постов
10 постов
4 поста
3 поста
*белый шум*
– Володя!
– Хр-р-р-р-р…
– Володимир!
– Хр-р-р-р-р-р-р-р…
– Вольдемар!
– Хр-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р…
– Вова, твою мать!
– Хр-р... Ай, удочкой по шапке? За что?
– Володя, перестань плющить харю, у нас эфир!
– Слушай, Серёг, ну кому сейчас не похрен?
– Зрителю не похрен! У нас сегодня гостевой спецвыпуск!
– А-а-а… Так вот зачем меня осветители в Газель закинули. А я думал, меня к башкирам увозят за долги, на работу идти не надо.
– Володя, харе ерепениться, чем быстрее проведем, тем быстрее уедем.
– Серёга, ну зае… *писк* Так, а это ещё что?
– Вот и я об этом, тут не кормят, нормально разговаривать не дают и бухать в эфире запрещают.
– Что-о-о-о-о? Запрещают бухать? Да они оху... *писк*, *писк*, *писк*, да какого *писк*, *писк*?! Нас и так тут и в рот, и в жопу *писк*, что аж вкус творожка анусом чувствуется, а тут какие-то *писк* *писк*...
– Рома, технический перерыв поставь, у Володи нервный срыв.
*технические неполадки*
– Итак, доброго утра, многоуважаемые телезрители, с вами я, Владимир Корчук, и мы начинаем "Хорошее Утро".
– Володь, ты бы видел, какая у тебя рожа сейчас кислая от печали.
– Угораздило попасть к чистоплюям.
– Ну не дуйся ты, я тебе в чай коньяк налил.
– Коньяк? Ну вот сейчас заживём. Заводи мотор!
– Какой заводи, уже ехать надо! Новости читай, бестолочь!
– Какие новости, у нас сегодня диалоги о рыбалке.
– Ага, свинота, всё-таки помнишь про спецвыпуск.
– Удар удочкой мне напомнил. И вообще, почему ты объективом едва ли не в моську тычешь?
– Я на “рыбий глаз” снимаю.
– Что-то я не помню, чтоб у нас в стране до сих пор ЭЛТ-телевизоры были повсеместно.
– Что-то я не помню, на каком моменте тебя должно это было волновать. Володь, ты слишком буйный с утра. Мне напомнить, что директор канала позволил делать, если ты буйный?
– Кидаться рыбьими головами.
– Вооот, можешь, когда захочешь. И этих голов я припас целый ящик.
– Что началось-то сразу? То подливаем, то леща даём.
– Я, конечно, всё понимаю, но после шуток про холокост надо было найти способ тебя поправлять.
– Ну так пятьдесят миллионов это не слишком правдоподо… Ай, *писк*, прям в лоб зашвырнул!
– Работаем. Свет, звук, бегущая строка, ведущий смотрит в камеру.
– Да-а-а, *писк* его в рот, *писк*. Втянули *писк* в какую-то *писк*, *писк*.
– Вова, щас вторую кину.
– Понял.
*белый шум*
– Итак, дорогие теле-радиослушатели, сегодня мы с вами узнаем много нового. Уж я-то точно узнаю.
– Володь, не выпендривайся, у нас всё равно новостной блок по расписанию, даже несмотря на рыбалку.
– А может, лучше по старинной рыбацкой традиции?
– Ещё раз, бухать запретили.
– Тьфу ты. Ладно. Какие у нас там новости рыболовства на сегодня? Ага. В Алма-Ате прошёл фестиваль степной ловли. В качества развлечения местные власти выпустили в степь три тонны уклейки. Победителями соревнования стали киргизские браконьеры, напившиеся накануне соревнования и поставившие сети в лесу. Правда, победители вместо празднования добровольно сдались на лечение от алкоголизма, ведь, как поделились участники, поймали они не рыбу, а белочку.
*музыкальная перебивка*
– Береговая охрана Техаса отчиталась о выдающемся улове за неделю. Силами служащих было выловлено две лодки с мексиканскими нелегалами, а также пойман буксирчик с ядерными отходами с Кубы и груз оружия с Ямайки. По их словам, на этой неделе они побили рекорд по самому крупному выловленному нелегалу на пятнадцать сантиметров. А также самому изобретательному, который попытался спрятать неустановленные химические вещества в сотруднике береговой охраны.
*музыкальная перебивка*
– К местным новостям. Астраханские власти обеспокоены уменьшающимся объемом рыбного фонда. По их сведениям, большая часть рыбы уходит на внешний рынок, но прибыль не приходит в казну, так как рассылается продукт за счёт надоедливой рекламы в соцсетях и до отправки товар съедают дикие манулы. Никто не знает, откуда в Астрахани манулы, но пропажа рыбы зафиксирована колоссальная и признавать свою вину глава Рыбнадзора области не собирается. Ведётся расследование по делу о халатности, превышении полномочий и мошенничестве, а также выдвигаются обвинения по абсолютному отсутствию вкуса у данной рыбы.
– Володя, ты чего начал?
– Она реально невкусная! Я за неё пять тысяч отвалил, думал, спокойно поем, а на язык как будто кот нагадил.
– Ой, велика трагедия, как будто это самое противное, что ты ел.
– Это хуже стряпни моей жены.
– Хуже, чем то, что ты тут готовишь? Неудивительно. Погоди, у тебя жена есть?
– Ну да, уже как пять лет.
– Ты не говорил.
– А ты и не спрашивал. А кольцо я и не ношу.
– Чудны саратовские края.
*шум плещущегося карася*
– Слушай, Вов, а чего ты жену-то не взял с собой? Хоть бы время с тобой провела, посмотрела на работу твою.
– Она телевидение терпеть не может. А я терпеть не могу раков.
– Причём тут раки?
– Анекдот про ведро раков и жену знаешь?
– А если серьёзно?
– Ей некогда, она на радио работает.
– И что же она ведёт?
– Нуждики.
– *писк* мой *писк*, я теперь понимаю, откуда у тебя такое чувство юмора.
*шум моря*
– Дорогие зрители, в нашей сегодняшней рубрике с гостем к нам отважился прийти солист группы “Хлеб”. Слушай, Серёг, я понимаю, что мы тут на гречку прикармливаем, но это не повод собирать группу “прожиточный минимум”. Нам понадобится ещё где-то найти рэпера “Масло”, чтоб хоть повкуснее было.
– Товарищ телеведущий, давайте мы не будем тянуть время, я не хочу находиться здесь настолько же сильно, настолько и вы.
– Соглашусь с гостем. Итак, сегодня в нашем выпуске диалогов о рыбалке мы пригласили гостя, который поделится секретной техникой ловли сома.
– Да, с этой техникой вам не понадобится ничего, даже удочку можно отложить. Просто разбросайте прикормку, разденьтесь и заходите в воду. Через какое-то время в воде сом клюнет.
– И долго так надо стоять?
– Минут двадцать.
– А вы уверены, что способ эффективный?
– Эффективный или нет, а стабильные пять кило рыбы в час вылавливаю.
– А поделитесь, пожалуйста, как вам хватает терпения и какие уловки вы используете?
– В первую очередь надо понимать, что придется иметь дело с рыбой.
– Логично.
– Во-вторых, толщина удилища должна быть достаточной, чтоб ничего не лопнуло и не сломалось, когда будем вытягивать сома.
– И как вам только инструмента не жалко, я удивляюсь.
– У меня закалённый, не жалуюсь. Самое главное, не шуметь, иначе прекрасно слышаший звуки сом запаникует от шума и рванёт на глубину, рискуя оборвать вам все снасти. В нашем случае, с концами. И да, наживка должна быть яркая и быстро движущаяся, ведь зрение у сома не ахти. Поэтому не забывайте шевелиться.
– Что-то хотите ещё добавить?
– Нет. А теперь дайте мне попить и не шумите.
*белый шум*
– Я же попросил не шуметь.
– Извините, такая у нас телепередача.
– Если из-за вас на камеру не будет поймана ни одна рыба, то… О, рябь по воде пошла. Смотрите, крупный. Тихо-тихо-тихо… О, ай! Клюёт!
– Оп, подсекай!
– Вот это здоровый… *писк*! Я поймал бобра!
– Что?
– Смотрите, бобёр, *писк*!
– Да мы видим-видим, из воды только не выходи. Серёга, отверни камеру!
– Бобёр, *писк*
– Эх, на какую только изобретательность не толкнёт человека голод и отсутствие гонорара.
*белый шум*
– *писк*, ну долго тут ещё сидеть я буду или где?
– Володь, не бубни, рыба не любит спешки.
– Рыба не любит спешки, а я не люблю помирать от скуки. Или с голоду. Почему для кулинарной рубрики рыба не была заготовлена заранее?
– Мы думали, гость наловит.
– Ага, наловил. Его на скорой увезли, с кровопотерей.
– Слушай, может, тебе его методом воспользоваться?
– Спасибо, но жена не в восторге будет.
– Смотри, клюёт.
– Оп-оп-оп, мизантроп. Хоба! Улов!
– И чё ты выловил?
– Я знаю что ли? Я ни в флоре, ни в фауне особо не разбираюсь. А в магазинах мясо подписано.
– Мужики, отпустите, я домой плыву.
– *писк* себе! Говорящая рыба!
– Ну не особо говорящая, с порванным *писк* ом говорить тяжеловато, но суть ты понял правильно.
– А ты откуда сам будешь?
– С Фукусимы я. Короче, хотите анекдот? Появился как-то в Зоне Чёрный Сталкер…
– Вова, кажется, ты брата по разуму поймал.
– Серёга, иди в очко. И ты тоже давай, плыви отсюда на хромой блохе через море.
– Так море это лужа по-твоему что ли?
– Так, всё, пшёл нахрен, я знаю этот диалог.
– *бульк*
– Володь. Не хочу тебя расстраивать. Но кажется, тебя *писк* рыба. Из чего уху варить? Чё ты молчишь и в камеру смотришь?
– *писк*ь
!*крик чайки*
– И что это за варево ты придумал?
– Это гречка для вас. Вас, нас и всего телевещания.
– Гречка с чем? С горечью бытия и твоими слезами?
– С ржаными крутонами и белковыми кубиками.
– Ты нафига покрошил туда сухарей и опарышей?
– Заткнись.
– Ладно, а рецепт для зрителей?
– Ну, короче, гречу варите минут двадцать, десять минут она напаривается, а потом крошите туда крутоны и белок.
– Коньяк не пошёл?
– Неа.
– Сколько пальцев видишь?
– Три
– Фух, значит, всё-таки не метиловый.
– Что значит “всё-таки”?! Серёг, ты убить меня хотел?!
– А что ты хотел от коньяка за три сотни рублей?
– Чтоб он стоил рублей девятьсот, чтоб не беспокоиться за свою жизнь!
– Ты забыл, какие у нас зарплаты?
– К сожалению, нет.
– Ну вот и завяжи лямку.
*гудок парохода*
– Прогноз погоды на неделю. На западе страны ожидается тёплая, ясная и солнечная погода, потому что так сказал президент. Температура будет зависеть от того, насколько сильно будут разгораться мангалы и споры про необходимость длинных входных. Центральная часть страны уже вовсю отмечает начало купального сезона. Некоторые тренируются прыгать в воду прямо с кровати. И правильно, надо пользоваться возможностями, когда река сама к тебе пришла. Северо-западные и северо-восточные регионы отмечают стабильно высокую цену на морепродукты. Юг страны же отметился сезонной ненавистью к людям, что очень иронично, что эти регионы буквально ненавидят то, на чём держится их экономика и для чего обустроена вся их инфраструктура. А на Сахалине… Соль-сахар есть и то хорошо. Сами знаете, что там за регион.
*удар в рынду*
– И на этом мы вынуждены с вами попрощаться, дорогие зрители. Обычно в конце я говорю какую-то мудрость или шутку, но сейчас я скажу, что в нынешнее время, ставшее ещё более неспокойным, нужно оставаться человеками, не забывать о взаимопомощи и даже в печали цепляться за то радостное, что когда-то было в жизни. Исправить и приспособиться можно практически ко всему. Кроме смерти.
– Похоже, та греча всё-таки была с горечью бытия.
– Да не, после чая с коньяком развезло на лирику.
– Вооо, нормальный всё-таки оказался, за свою-то цену.
– Ты серьезно считаешь, что шанс ослепнуть от спиртяги это нормально?
– Ну так не зря ж его назвали "Взор Казбека". Смотрел бы на мир как мудрый грузинский старец.
– То есть, ты догадывался?
– Ослепительная точность, Вовчик. Так, Вова. Вова. Вова, сядь на место. Вова, поставь кружку на место. Вова.
– Ладно, кружку жалко, поэтому… Владимир Корчук, сейчас я этого шутника-вредителя буду веслом лупить, специально для “Хорошего Утра”.
Мы с Костей уже давно дрейфовали в разные стороны — но всё никак не могли окончательно разойтись. Иногда я звал его на концерты седеющих рокеров, которых мы когда-то слушали, на сходки давних знакомых, показы старых фильмов — обычно он находил веский повод отказаться. Костя в ответ скидывал мне непонятные мемы, странные видео и советовал книги, которые я каждый раз обещался прочесть, но ни разу не открывал. Виделись мы, дай бог, раза три за год.
Каждый ноябрь, незадолго до своего дня рождения, он менялся к худшему: выискивал мелкие морщины на лбу, беспокойно трогал залысины и в очередной раз подводил итоги жизни. Тогда он звонил мне — потому что когда-то мы бегали по одной детской площадке, делили пополам парту. Потому что наши мамы, стоило нам в детстве опоздать на ужин, в панике звонили друг другу. Так было и в этот раз, а я снова почему-то к нему поехал.
Пройдя пять пролётов по тёмному подъезду, я без труда нашёл нужную дверь, уже открытую. На пороге стоял мой лучший друг. Вернее, тот, кто им когда-то был.
— Я к тебе до десяти — планы на вечер, — соврал я с порога, вешая пальто подальше от Костиных вещей.
— Эх, а я думал, останешься на ночь, — вздохнул он, когда я уже хозяйничал на кухне.
Его квартиру я знал как свои пять пальцев: вот на этой полке стоит чай, в дальнем углу — сахар. Сладкое, скорее всего, он опять забыл купить, но в холодильнике стоит банка старого мёда. Ещё лучше я знал Костину жизнь — ведь в ней перемены случались куда реже.
У него есть компьютер. Иногда появляется какая-то работа. В тумбочке лежит, с каждым месяцем пустея, конверт с наличными — мамины похоронные.
Бывает, что в квартире заводятся женщины. Все они уходят, не в силах дотащить Костю до ЗАГСа. После них остаются какие-то мелочи: новые, без бурого налёта, кружки, простыни с цветами, полупустые упаковки шампуней.
Частенько заходят собутыльники: прожигают сигаретами клеёнку на столе, бьют тарелки, оставляют на ковре винные пятна. Они норовят затащить Костю на дно: в тюрьму, в ночлежку для бездомных, на кирпичный завод в горном ауле — но спиться окончательно у него всё никак не выходит. Так он и существует — в совсем не золотой середине.
— Я хотел с тобой поговорить. Извини, к чаю ничего не купил… — начал он, ставя на стол банку мёда и тарелку с кусками хлеба.
— Да, это понятно. Ну, я тебя слушаю, — ответил я, усаживаясь на расшатанный стул.
— Честно, даже не знаю, с чего начать. В общем...
И я отключился, уйдя в свои мысли. Костя жужжал на фоне, а я лишь иногда кивал.
Его монологи чем-то напоминали джаз — чистая импровизация, которая волшебным образом складывалась в знакомый мотив. В рассказах менялись имена, даты, мелкие детали, но суть сводилась к одной и той же песне: и мир жесток, и бабы дуры, и мать холодная была.
Помню, первые несколько ноябрей я пытался давать ему советы, но вскоре понял, что тоже становлюсь джазменом. И тогда я стал просто кивать, потягивать чай и ёрзать на месте, думая о чём-то своём.
— …и он мне такое говорит! Нет, ну ты представляешь...
— Ага…
Зачем я вообще к нему хожу? Помочь я ему не смогу — да и вряд ли он этого хочет. Видимся мы нечасто, общих интересов почти не осталось. Неужели потому, что я одиннадцать лет списывал у него домашку?
— …а на днях почему-то Катю вспомнил…
— Угу, ну даёшь.
Может, потому что он когда-то уступил мне девушку? Так я и сам бы отбил, если бы захотел.
— …и лет пять назад я впервые…
Так прошёл час, потом ещё один. Чаю я выпил столько, что заменил им всю воду в организме. Сидеть на месте было уже невыносимо, голова болела и, казалось, скоро свалится с уставшей от кивков шеи.
— Угу… Да? А! — повторял я в надежде, что Костя закончит этот непрошеный психостриптиз. Но тот всё оголял да оголял душу, крутил её, показывая со всех сторон, ставил в неописуемые позы. И с каждым его словом я всё сильнее ёрзал на стуле, придумывая повод уйти пораньше. И вот, когда сил моих больше не было, он подытожил:
— Вот поэтому я и решил уйти в монастырь.
Это был даже не новый аккорд, а восьмая нота.
На пару минут повисла неловкая пауза — Костя ждал ответа, а я заново учился говорить. Хотелось спросить, почему, но это было неловко — он ведь уже всё рассказал, а я прослушал.
— Ты шутишь, да? — наконец нашёлся я.
— Мне не до шуток. Завтра отдам ключи от квартиры — и отчаливаю.
— Это… как-то резко. Ну, если ты всё уже обдумал...
— Спасибо, что выслушал и не стал отговаривать, — прервал он. — Кстати, уже десять — пора прощаться.
Только на улице я перестал удивляться — вспомнились другие Костины громкие заявления. Например, как он четыре года подряд собирался отчисляться из института. Или как всё время хотел записаться в качалку. Научиться играть на гитаре. Переехать. Стало ясно, что уход в монастырь — это старая песня на новый лад. А значит, в следующем ноябре я снова займу своё место на неудобном старом стуле.
Но он не возвращался. Удалил все соцсети и выкинул симку. Впервые за чёрт знает сколько лет я встретил Новый год без его неуклюжего поздравления. Весной, сам не знаю зачем, постучался в его квартиру. Дверь открыл молодой парень в перепачканном краской комбинезоне.
— Мы уже заканчиваем, — ответил он на мои расспросы, — повозиться пришлось, конечно, — всё ж под замену пошло…
А в ноябре, сам не знаю почему, я вдруг ощутил, как мне не хватает наших вечеров с крепким чаем и горьким нытьём. Казалось, будто с Костей исчезла не самая приятная, но важная часть моей жизни.
Когда-то в нашей области было много монастырей, но лишь один смог пережить все потрясения прошлого века. В старой церквушке толпились богомольцы из города: калеки, многодетные семейства, несчастные женщины за сорок. Я чувствовал себя, будто браконьер, забредший в заповедник. Бегая глазами, я пытался рассмотреть в толпе знакомое лицо, но натыкался только на колючие взгляды старух.
Уже после службы я подошёл к самому бородатому из людей в чёрном — наверное, он и был тут начальником.
— Как вы говорите? Сычёв? Конечно, знаю! Лет пять уже к нам ездил на недельку-другую. В прошлом году стал послушником. Принял постриг и уехал, — рассказывал главмонах.
— Что? Он и раньше у вас бывал? Куда уехал?
Бородач ехидно усмехнулся:
— Узнаете, если Богу будет угодно, — и быстро зашагал в сторону трапезной.
Ноябри, все как один невыносимые, полетели один за другим.
— Что с Костей? — спрашивали общие знакомые.
— А друг-то твой, Костя — давно ты про него не говорил, — сказала как-то мать.
— А Костю чего не взял? Вы же с ним всегда не разлей вода были? — спросила математичка на встрече одноклассников.
— Да как-то… разнесло нас. Давно не виделись уже.
И тут Федька — тот самый бывший противный мальчишка, ябеда и плакса, ставший уважаемым, но таким же противным взрослым, — Федька засмеялся:
— А я вот знаю! Он, можно сказать, звезда теперь.
И с этими словами вытащил из портфеля газету «Православное слово»:
— Взял как-то у тёщи, в сортире почитать, а там такой сюрприз на пятой странице.
На развороте, между рубриками «Православные знакомства» и «Постные рецепты», была втиснута заметка о жизни нового монастыря в каком-то таёжном автономном округе. Фото: бородатый монах на фоне покосившейся деревянной кельи. С большим трудом в нём угадывался Костя.
«Мой путь к Богу был трудным, — цитировала его газета, — но именно Он всегда слушал меня. Даже когда я сам себя не слышал».
Я не верил своим глазам: Костя, который ещё вчера не мог найти силы для похода в магазин, теперь всерьёз рассуждал о спасении души.
Весь вечер только и говорили, что о Косте. Куцую заметку перечитали, кажется, раз десять.
— Ну и напел он им, а? — смеялся Федька. — Мог бы и про тебя хоть слово вставить!
Под шумок я выскользнул на улицу и зашагал к дому, пытаясь вспомнить наши с Костей беседы. За последние годы он столько говорил о плохом здоровье, надоевшей работе, гадких соседях — но ни слова о вере. И всё-таки одна мысль не давала мне покоя — может, именно эти слова я и не мог расслышать?
Лапочка любит дружить, и друзей у неё много: Илюша, Сонечка, Виталик и многие–многие другие. Лапочка никогда не предаёт своих друзей и никогда их не бросает.
Лапочка умеет открывать двери. За дверью в синее стоит дерево — всё из снега и леденцов. Она привела туда Илюшу, и они долго кидались снежками, и так объелись сладкого, что потом весь следующий день у них болели животы. За дверью в зелёное всамделишное тёплое море с китами и дельфинами. Они вместе с Сонечкой насобирали на его берегу разноцветных ракушек и сделали из них бусы. За дверью в жёлтое живут мама и папа Лапочки. Она водила туда только Виталика, и ему там совсем не понравилось: он сильно испугался, даже описался и сразу начал проситься обратно.
Лапочка ненавидит, когда её бросают. Ведь её друзья должны играть только с ней. Илюша подарил другой девочке куклу, Сонечка собиралась переехать, а Виталик начал плакать и кричать при виде неё, после того, как Лапочка показала ему жёлтое. Все они разозлили и обидели Лапочку, и она открыла для них дверь в красное. В красном тоже живут её друзья, только другие: Тихт-тша, Узз и Саахт — они очень любят, когда Лапочка приводит к ним мальчиков и девочек. Они едят их потихонечку: кто-то начинает с глазок, а кому-то больше нравятся пальчики на ножках. Они делают это очень-очень медленно. Еще долго Лапочка может приходить и играть с Илюшей-безглазеньким, Сонечкой-одноручкой, Виталиком-червячком и другими, пока они окончательно не закончатся. И Лапочка приходит и играет. Ведь Лапочка умеет дружить и никогда не бросает своих друзей.
Смех над поляной затих. Игорь разворошил угли в костре. К ночному небу взвились мухами красные искорки, пахнуло теплом, затрещали в кустах кузнечики…
– Да, фигня всё, – усмехнулся Влад. – Кровавый пионер, тайная вожатская, пересменка с призраками…
Карина закатила глаза:
– Я старалась, между прочим! Страшилки вспоминала, те самые!
– Не, Карин, молодчина, – поддержал Игорь, разливая по стаканам коньяколу. – Без них вообще не та атмосфера была бы.
– А ведь мы так и познакомились, – мечтательно вздохнула Лида. – Помните? Детский лагерь, костёр, страшилки… Романтика!
– Не, на собственной даче поприкольнее будет, – Игорь оглянулся на добротный деревянный дом. – И комфортно, и шашлычки можно забахать, и друзей пригласить. Двадцать лет прошло, кто бы мог подумать!
– И приехать можно на своей, а не на автобусе, – довольно поддержал Влад. – Кстати, обмоем мою ласточку?
Четыре стакана сдвинулись с негромким “дзынь”.
– А всё-таки жаль, что теперь ничего не пугает, – вздохнула Карина. – Было в этом что-то…
– Да ну! – Влад притворно удивился. – Из всего отряда этих страшилок у костра только Нюня-Дрюня боялся.
– “Нюня” – это Андрей? – уточнила Лида. – Такой худой, в очках? Ещё параноил, что у него сто рублей украли?
Влад поставил стакан на стол:
– Ну вообще-то… Если честно, не так уж параноил.
Лида вытаращилась на него, как на призрака:
– В смысле? Ты что?..
– А что? Он так носился с этой заначкой, всё книгу свою проверял, ну я и не выдержал. Залез ночью – и… Кстати, потом на эту сотку Карине бусы купил из ракушек. Первый подарок, помнишь?
Карина улыбнулась, погладила рукой золотистую цепочку с увесистым кулоном:
– Ну, потом-то покруче были…
– И ты знала? – ошалело спросила Лида.
– В смысле “знала”, Лид? Ты чо? Мы же потом всем отрядом до конца смены в это играли: кто у Дрюни из книжки сотку стырит. Он так ржачно ревел и вожатым жаловался, а мы придумали, что это дух лагеря крадёт деньги у тех, кто плохо спрятал…
– Вы чего, народ? – Лида потрясённо смотрела на друзей. – Он же из бедной семьи был… Его только бабушка воспитывала, вы же знали!
Даже в темноте было заметно, что Игорь покраснел – до корней волос.
– Да знали, вроде… Но это был такой азарт!
Лида смотрела на мужа, как будто видела его впервые:
– Гарь, ты что? Ты тоже?..
– Да господи, Лид! Я на эту сотку купил тупо колы на весь отряд. И Дрюня тоже пил. И ты, кстати, тоже!
– Да ладно, – примирительно вздохнула Карина. – Наверняка он сейчас какой-нибудь крутой бизнесмен, олигарх, по иронии судьбы всегда так бывает. Вспоминает тот лагерь и смеётся, как его в конце смены на скорой увозили из-за истерики…
Лида растерянно переводила взгляд с одного на другого:
– Ребят, вы чего… Он же умер в больнице. Сердце. Вы что, не знали? Он из моей школы был, все обсуждали, когда уроки начались...
В костре что-то вспыхнуло, грохнули друг за другом три хлопка.
Карина схватилась за сердце – прямо около дорогой подвески. Игорь и Влад повернулись к ней и вдруг повторили её жест, один за другим.
Лида сидела, придавленная к месту, и не могла пошевелиться. Только смотрела, как падают со стульев и замирают тела друзей…
В пепле догорающего костра проступили три новеньких сторублёвых купюры.
Группа автора:
Сны многоэтажек || Анастасия Кокоева
— Что это за гадость! — мама обнаружила на кухонном столе забытую коробку из-под китайской еды.
Не знаю, зачем я заглянул под картонную крышку, прежде чем вынести мусор, но тухлый кусок обугленного мяса, превратившийся в мушиный детский сад, отбил аппетит до позднего ужина.
После внезапной смерти деда мы всей семьей перебрались в его огромную квартиру на последнем этаже. Его рабочий кабинет-обсерватория стал моей комнатой. Когда же я заглянул в дедушкин телескоп, оказалось, что созерцал дед тела не только небесные, но и вполне себе земные, подсматривая за обитательницей апартаментов на другой стороне проспекта.
Рано утром девушка раздвинула плотные шторы. Я уже почти опаздывал в школу, но не смог пройти мимо телескопа. Она курсировала по кухне между блендером и холодильником в одних черных стрингах и высоко задранном топе.
Когда она вышла на балкон, прихлебывая зеленую жижу из высокого стакана, оторваться от окуляра было уже невозможно. Она стояла, упираясь голым животом в ограждение, а из электронной сигареты шел розовый дым. Вскоре она отставила и стакан, и вейп, одна рука скользнула куда-то вниз. Она начала дышать чаще, прикрыла глаза, обводя пальцами темные полукружия, четко очерченные майкой, выгнулась как кошка, а затем как ни в чем ни бывало вернулась в квартиру. Я был почти уверен, что весь этот перформанс происходил исключительно ради зрителей. Но вряд ли она догадывалась, что из дома напротив за ней наблюдает пятнадцатилетний подросток.
После школы, едва покончив с ужином, я жадно прильнул к телескопу — у девушки был гость. Небольшая щель между занавесками открывала довольно увлекательное зрелище, но в совершенно неудачном ракурсе. Я собрался уже заняться уроками, как пара неожиданно подошла к окну.
Мужчина подсадил девушку на подоконник. Она обхватила его талию бедрами, а плечи руками, подаваясь всем телом назад — в распахнутое окно. А затем произошло нечто странное.
Я вдруг понял, что мужчину обнимают уже не две руки, а как минимум шесть. Одна рука вздернулась, и я заметил цепкие когтистые пальцы. Ее тело потемнело, покрываясь чешуей. Длинный и тонкий, как хлыст, хвост с шипом на конце вырос за считанные минуты и обвил партнера вокруг шеи. Она спрыгнула с подоконника — ее профиль был все еще прекрасен. А затем она прильнула к губам мужчины в бесконечно-долгом поцелуе. Хвост распрямился струной и одним упругим движением прочертил дугу в воздухе — шип вонзился в затылок жертвы. Его тело начало сжиматься и скукоживаться с бешеной скоростью. Теперь она удерживала его на весу, как паучиха муху, и, когда вдруг ослабила объятья, на подоконник осела пустая шкурка высосанной досуха жертвы. Казалось, в его теле растворились даже кости.
И тут она оглянулась. Я отпрянул от окуляра, когда все еще милое лицо горгульи остановило на мне пристальный взгляд суженных в точку зрачков.
Я убрал телескоп и на следующий день боялся даже выйти из дома. Подсмотренное разбилось на яркие кадры, требующие хоть какого-нибудь объяснения.
Когда в дверь позвонили, я застыл в ужасе, но за порогом мялся вполне безобидный курьер. Он сунул мне несколько контейнеров с заказанными мамой блюдами и поспешил к другим клиентам.
Крышка одной из коробок слегка съехала на бок, открывая страшное содержимое — сморщенное, черное, как уголь, человеческое сердце. Записка на клочке бумаги была написана ярко-красными чернилами, небрежным летящим почерком:
“Я знаю, что ты видел прошлым вечером”.
По закрытым векам мазнул солнечный блик, и Юлька поморщилась сквозь сон. Повела непослушными пальцами по лицу – паутина, что ли? Нет, просто занавеска вздулась от ветра, поднялась, щекотнула, разбудила… Где-то высоко прогудел самолёт – приблизился, с низким гулом прошёл над домом и снова отдалился: в голову опять ворвались гусиный гогот, шум далёких машин, голоса с улицы. Еле заметно болели виски. Юлька потянулась, разминая затёкшие мышцы, повернулась с боку на бок и тут же распахнула глаза – солнце! Раз в окно светит так ярко, значит, бабушка уже открыла ставни – день на дворе.
– Ба! – сонно позвала Юлька. Конечно, без ответа.
Часы с кукушкой показывали половину десятого. Тапки – смешные, с котятами, ещё в школе покупала, – натеплились от солнечных лучей и приятно грели пятки. А вода в уличном умывальнике даже слишком застоялась с утра: еле слышно пахла тиной и противным цветением.
– А, проснулась, студентка? – От резкого голоса Юлька чуть не подскочила на месте. – Полдень почти, мы уж и не чаяли! В деревне-то, на воздухе, хорошо спится…
Дед стоял, опершись на высокий черенок лопаты. Земля парила, как кусок свежего мяса, и Юлька с трудом оторвала взгляд от блестящего металла, с силой всаженного в почву.
– Не задирай девочку, старый! – хохотнула бабушка совсем рядом. Ласково прищурилась. – Завтрак на столе уж простыл. Или не голодная?
Под пристальным взглядом бабушки Юлька сбросила оцепенение, смутилась:
– Я ж помогать приехала, ба! Картошку в огороде прополоть, полить всё. А тут ещё не потопала, уже лопать…
– Разговорчики! – улыбнулась бабуля. – Чтоб я тебя в огороде не видела, пока всё не съешь!
– Вот-вот, что за работник, если без сил работать идёт? – дед бросил на бабушку быстрый взгляд, и та кивнула, прикрыв глаза еле заметно:
– Всё утро готовила, Юлёнка! Уважь уж старушку!
Любимые блины ждали, как положено, под тканой салфеткой. Толстые, свежие, даже ещё чуть тёплые. И кофе, как делала бабушка – с ложкой сгущёнки вместо сахара и сливок. Юлька разложила угощение на большой тарелке, привычно потянулась к телефону, провела пальцем по экрану… Ещё раз. И снова. Экран остался чёрным.
«Понятно, почему будильник не сработал», – расстроилась она. Вздохнула. Отставила кружку. В сенях долго щёлкала выключателем, но свет так и не загорелся. На ощупь нашарила зарядку в кармане куртки и включила телефон в сеть, чтобы не терять времени, как дадут электричество.
Завтракать без телефона было непривычно, зато вкус блинов – сливочный, медовый, знакомый с детства, – ощущался острее. Как много лет назад, когда она жила в деревне всё лето и лакомилась ими каждый день. В задумчивости Юлька потянула с тарелки очередной блин, откусила…
Выплюнула прямо на скатерть. Горьковатое тесто с привкусом гнили шлёпнулось перед ней бесформенным комком. Мелькнули чёрные паутинки плесени. Тошнота подкатила к горлу, и Юлька еле успела отвернуться от стола: её вывернуло на пол, тем же липким, чёрным, мерз…
Юлька моргнула, и наваждение исчезло. Куски блинов, только что упавшие на пол, были обычными, как и тот, на столе. Только кисло пахло рвотой.
Задержав дыхание, Юлька сгребла всё в таз, наспех замыла водой и выбежала во двор.
Дед всё ещё орудовал лопатой. Грядка под ней уже наполовину зачернела взрытой землёй. Розовые нити червей, разрубленных лезвием, копошились в рыхлых маслянистых комьях, изворачивались, пытались спрятать в мягкую почву искалеченные тельца.
– Ты уже справилась, что ли? – бабушка возникла из-за спины, словно ждала Юлиного появления. Подоткнула косынку натруженными пальцами: скрюченными, чёрными от въевшейся земли. Усмехнулась. – И трёх часов ещё нет, а ты уже завтрак смела! Вкусно, милая?
– Да, вкусно, спасибо! Я только тазик вынесу в туалет, туда, в конец огорода…
– Не надо!!!
Бабушка с дедом вскрикнули одновременно – так, что Юлька едва не выронила таз. Бабушка рванула его из рук, подхватила, торопливо зашагала прочь:
– …сама отнесу, Юлёнка! И вообще, не ходи сегодня в огород. Ты сюда что, батрачить приехала?
– Нет, но я хотела вам помочь…
– Отдыхай! – перебила бабушка. – Наработаться успеешь! Кино посмотри, зря у нас телевизор новый?
– Ба, там электричества нет…
– Книжку почитай, – резко бросил дед, застывший с лопатой, как будто не копал, а просто слушал их разговор, замерев над грядкой. Бабушка снова поспешно улыбнулась:
– И правда, Юлёнка! Книжку!
Юлька отчего-то не смогла отказать. На пороге, входя в дом, застыла, и лопатками почувствовала взгляд. Напряжённый взгляд двух пар глаз.
Телефон не зарядился. Новый телек глядел чёрным провалом в стене. Часы в комнате всё так же показывали половину десятого.
«Сломались, что ли?» – нахмурились Юлька, но трогать не решилась: с детства боялась повредить хитрый механизм.
Есть не хотелось.
Она подошла к столу, долго глядела на кофе в кружке. По поверхности уже натянулась тёмная пенка, и Юлька не выдержала – тронула её языком, и тут же плюнула, рванула к раковине, вылила всю кружку в слив.
«Я слишком долго сегодня спала», – думала она раз за разом, по кругу, стараясь убедить в этой мысли сама себя. Но куда деваться от ощущения, что лизнула не кофейную пенку, а едва затянувшуюся ранку на разбитой коленке? Железный привкус крови всё ещё ржавел на языке.
Юлька села в кровати, уставившись в одну точку. Солнце больше не било в окно – перевалило к западу, ушло на другую сторону дома. Захотелось пойти в дальнюю комнату, распахнуть шторы, посмотреть, что творится на улице, как мимо идут по делам соседи, гоняют на великах дети, шастают деревенские коты… При одной мысли об этом тело словно одеревенело, стало тяжёлым, чужим. И в висках отдалось болью.
Над домом снова прокатился тяжёлый гул: ближе, ближе – самолёт шёл низко, громко, и в момент максимального сближения Юлька даже зажмурилась, – но гул отпустил, начал отдаляться, затихать, и самолёт полетел дальше, за деревню, за поля. Как всегда.
Юлька подошла к шкафу и провела пальцами по корешкам книг, знакомым с детства. Вот эта, оранжевая, – «Робинзон Крузо», рядом – «Волшебник Изумрудного города» со стёртой надписью на зелёном фоне, а эта, жёлтая, в мягкой обложке, – про Тарзана. Кажется, она перечитала здесь всё, пока была школьницей.
Может, эта? Кажется, такой книги в дедовой библиотеке она ещё не видела.
Замша, черная лента закладки. Название когда-то было отпечатано на обложке тиснением, но стёрлось. Юлька лежала в кровати, листала страницу за страницей, но буквы разбегались, как тараканы, наползали друг на друга, играли в догонялки – не прочесть… Она не заметила, как уснула.
Ей снилось, что бабушка с дедом шепчутся о чём-то на пороге и глядят на неё серьёзными глазами. «Главное, не в огород», – прошелестел бабушкин шёпот, и фигуры исчезли.
Ещё казалось, что ожило радио, и диктор строгим голосом зачитывал новости. «Как минимум… Службы спасения… Цифры уточняются…» Потом слова утонули в белом шуме.
Юлька открыла глаза – за окном начало темнеть, и телевизор всё ещё смотрел на неё пустым чёрным прямоугольником. Часы неизменно показывали половину десятого.
Выключатель щёлкал холостыми выстрелами, но в доме словно бы становилось только темнее. Стены скукожились, сдвинулись, стянулись вокруг кровати плотным пузырём.
Юлька не выдержала – накинула куртку, сбежала по ступенькам, хлопнула калиткой…
Когда вернулась, стало легче. После долгой прогулки она вошла в дом с чувством, что сбросила с души огромный камень.
– Ба, дедуль, я дома! – крикнула Юлька в темноту. – Так хорошо погуляла, по всей деревне прошлась! Кстати, видела…
Осеклась. Слова застыли на кончике языка. Видела что? Что было снаружи, когда она вышла?
Сумерки сгустились сильнее.
Помедлив, Юлька развернулась, прошла к калитке, надавила рукой на засов. Шагнула во внешний мир…
…и тут же вернулась обратно. Калитка закрылась за спиной, а перед глазами еле заметным пятном в темноте проступило родное крыльцо. Она так хорошо погуляла! Видела… Что-то? Что-то было в темноте снаружи?
Руки дрожали, когда она открывала калитку третий раз. И тут же – закрывала уже изнутри. Расслабленная, отдохнувшая Юлька, которая по-настоящему гуляла по деревне и видела…
Ничего не видела. Ни дороги, ни домов, ни деревьев, даже дурацких котов! Просто ничего. Не было никакого «снаружи».
Бабушки с дедом в доме не оказалось. Юлька судорожно шарила в сенях на полке, под куртками, на антресоли – пока, наконец, не нашла то, без чего дальше в доме невозможно было находиться. Карманный фонарик на батарейках, с которым она перечитала под одеялом столько книг.
– Пожалуйста, работай! Пожалуйста…
Чудо свершилось – фонарик мигнул и засветил ярким лучом.
Часы застыли на вечной половине десятого. Электричества не было.
Сердце колотилось, но Юлька могла придумать только один выход. Она выбежала из сеней, с усилием вытащила из грядки лопату и ринулась туда, где искала ответы на все загадки. В конец огорода.
– Стой! – резанул хриплый голос деда сзади.
Юлька не обернулась, крепче сжала древко.
– Да стой же ты, Юлёнка!
Дед вдруг оказался впереди, схватился за лопату цепкими чёрными пальцами. Луч выхватил из ночи дикие, ввалившиеся глаза, глубокие чёрные круги, сетку вен на распухшем лице. Юлька оттолкнулась что было сил, отпустила древко, вывернулась из-под дедовых рук…
Не успела сделать и двух шагов – за куртку схватили. Юлька махнула фонариком. Косынка на бабушке сбилась, и вместо половины головы зияла свежая открытая рана:
– Да стой же!
Юлька закричала.
Дальний гул самолёта прорезался из темноты, приблизился. Бабушка с дедом как будто приросли к земле, застыли, а Юлька рванула от них, не разбирая дороги, задыхаясь, и в десяти шагах провалилась по щиколотку в перекопанную почву, выронила фонарик…
«Светлова Евдокия Романовна», – высветил луч свежую могильную табличку.
Гул самолёта гремел почти над домом.
«Светлов Михаил Андреевич», – показалась вторая табличка.
Нестерпимый звук навалился сверху, заглушил всё.
Сзади схватили знакомые руки, обняли, не давая обернуться… Дедушка держал её, бабушка кричала что-то яростное, отчаянное. Юлька рвалась, запрокидывая голову, пока луч фонаря не вырвал из темноты третью табличку: «Светлова Юлия Александровна».
Голова взорвалась дикой болью. От самолётного гула лопались перепонки. Он ещё никогда не был таким громким.
– …ровно в полдесятого, Юлёнка. Внученька, малышка наша. Ты спала ещё, когда он рухнул. И вот…
– …мы как очнулись, и сообразили-то не сразу: у меня полголовы снесло, а деда – осколком в сердце. Потом уже поняли, как нас похоронили всех. А души на небо не ушли. И ни туда, ни сюда…
– …а ты просыпаться стала. К полудню, каждый день. И каждый раз не помнишь ничего, думаешь, что ещё живая…
– …самый страх-то, Юлёнка, он в этом как раз. Мы-то помним, как нас того… А тебя во сне завалило, значит. И просыпаешься каждый день, и дом видишь, как прежде, целым, а объясняем, чего и как, – только пугаешься, не веришь, сбежать пытаешься…
– …сколько дней таких напрасно потратили! Рассказывали, что к чему, объясняли. Кричала, плакала – а толку? Ни мы, ни ты со двора теперь уйти не способны. Ты хоть в дом заходишь, а мы-то с огорода ни шагу. Вот и решили, как можем, тебя от всего защищать. Авось проведёшь этот день по-человечески, как живая. И ведь получилось-то почти в этот раз, самую малость не дотянули!..
– …не серчай, Юлёнка. Мы завтра снова попробуем. Ты скажи только, чем тебя в доме занять? На огород нельзя, золотко, нельзя, любимая…
– …ничего. Научимся. У нас теперь, чай, попыток-то немерено. Всего-то на один нормальный день.
На виске блеснул новый седой волос. Вздохнув, Лида привычно выловила волосинку пальцами, дёрнула. Укола боли не было. Вместо этого волосина потянулась из головы, как нить - из мотка. Лида, оцепенев, тянула её всё сильнее, и вдруг мысли стали путаться, исчезать, пропдать, как бдто вытягвтьс из голвы, и пролтжшнфщшг сывюлт псс щ ....... ..... ... .. . . . . .
У Кирилла возникло неприятное чувство, когда за ним закрылись стеклянные двери ТЦ. Как будто он забыл что-то важное или допустил какую-то оплошность. Такое бывало, когда Кирилл приходил на совещание с небольшим опозданием и начальник штрафовал его на 20 тысяч. По десятке за каждую минуту. При его зарплате это могло бы показаться пустяком, но он всё равно чувствовал себя несправедливо наказанным.
Неприятное чувство усилилось, когда Кирилл увидел табличку «Не работает» на терминале оплаты парковки. Он спустился на этаж ниже, но там терминала не оказалось. На стене висела рекламная панель с треснувшим дисплеем. На экране — парусная лодка и стройный брюнет в гавайской рубашке, чьи подмышки всегда остаются сухими из-за дезодоранта длительного действия.
Кирилл посмотрел на своё брюшко. Стройный брюнет напомнил ему об абонементе в спортивный клуб, который шеф подарил ему на прошлый день рождения. Шеф вручил подарок в свойственной ему манере. Он пригрозил уволить Кирилла, если тот не откажется от сладкого и не начнёт ходить в качалку.
На половине пути эскалатор резко остановился, и Кирилл едва не слетел со ступенек. Ему удалось сохранить равновесие благодаря плотно набитым пакетам, которые он держал в обеих руках. Люминесцентная лампа на потолке заморгала, будто посылая Кириллу зашифрованное сообщение. Он уселся на ступеньку и беззвучно выматерился, использовав выражения, которые часто повторял его начальник. Лампа перестала моргать.
Этажом ниже Кирилл наконец нашёл работающий терминал. Он поставил пакеты на пол и начал рыться в карманах. Парковочного талона нигде не было. На всякий случай он заглянул под обложку паспорта. Снова проверил карманы. Пусто.
Кирилл вытер пот со лба и расстегнул верхние пуговицы рубашки. От такой духоты можно сойти с ума. Он нажал на кнопку вызова оператора, и автоматический голос объяснил ему, как получить новый талон взамен утерянного. С него потребовали 400 рублей. Он приложил банковскую карточку к считывателю, после чего пронзительный писк просигнализировал о нехватке средств для опалы. Кирилл повторил операцию, но результат оказался тем же. На карте нет денег.
Кирилл пнул терминал и поморщился от боли в ноге. Это ошибка! Либо терминал глючит, либо сбой в работе банка. Вчера вечером, когда они с братом ездили за пивом, на его карте лежало предостаточно средств. Они не могли взять и испариться.
Он потянулся за смартфоном. Сеть не ловила, заряд батареи на исходе, с экрана на него смотрели дочки, жена и аниматор в костюме Свинки Пеппы. Все четверо взирали на него как будто бы с укором, ведь он опять задержался на работе и не успеет уложить девочек.
В горле пересохло. Он заглянул в пакеты, но там не нашлось ничего, чем он мог бы утолить жажду. Только продукты, зубная паста и прочая мелочь. Кириллу показалось, что он впервые видит все эти вещи.
Кирилл поднялся на тот этаж, где рекламный красавчик в гавайке демонстрировал сухие подмышки. В торговом зале уже погас свет. Он попытался пройти через стеклянные двери, чтобы позвать на помощь сотрудника ТЦ, но те не открылись. Кирилл помахал рукой перед датчиком движения. Никакой реакции. Он начал стучать по стеклу в надежде, что его услышат. Сначала бил легонько, потом всё сильнее и сильнее. Без толку.
Надо взять себя в руки. Кирилл пригладил волосы и направился в обратную от стеклянных дверей сторону — на выход к парковочным местам. Он не станет торчать здесь до утра, а если ему по какой-то причине не откроют шлагбаум на выезде с парковки, то он готов к решительным мерам. Например, пойти на таран. Пусть потом руководство ТЦ объясняет в суде, почему у них не работают терминалы, эскалаторы и, судя по всему, кондиционеры, из-за чего их клиенты вынуждены задыхаться от духоты.
От запаха бензина у Кирилла закружилась голова. Он вспомнил, как в детстве они со старшим братом нюхали бензин, прильнув к бензобаку грузовика. Кирилла так развезло, что брату пришлось посадить его на раму велосипеда и катать по деревне, пока свежий воздух не привёл его в чувства. Дома Кирилл сказал, что идея с бензином принадлежала брату, и тому сильно досталось.
Он припарковал внедорожник напротив одного из входов. Вот прямо тут. Или нет… Кирилл прошёл дальше, потом вернулся. Чужие машины вызывали у него неприязнь, они сбивали с толку и отвлекали внимание. Как напёрсточники, которые втягивают тебя в заведомо проигрышную игру.
Кирилл купил машину совсем недавно, поэтому мысль об угоне, которая на секунду промелькнула на периферии его сознания, показалась нелепой.
От волнения и духоты в глазах помутнело. Знакомое ощущение. Будто тебя быстро-быстро везут на велосипеде, у тебя едва хватает сил, чтобы держаться за руль, мимо проносятся дома, заборы, огороды. Все сливается в расплывчатое пятно. Брат изо всех сил крутит педали и орёт на ухо: «Будь другом — насри кругом, будь сестрой — насри дугой, будь братом — насри квадратом!» Мерзкая кричалка. Несмотря на то, что Кирилл слышал её от брата сотни раз, она всегда вызывала у него недоумение. Как это — квадратом?
Неужели машину украли? Он понимал, что теряет над собой контроль, поэтому закрыл глаза и сделал пять глубоких вдохов. О подобных способах справиться с волнением он читал в литературе о личностном росте. Не помогло.
Сеть по-прежнему не ловила. На парковке тишина — ни голосов, ни скрипа тормозов, ни шума двигателей. При этом свободных мест почти нет. Это выглядело странно, учитывая, что в торговом центре уже погасили свет и закрыли павильоны. Странно не то слово. Бред, идиотизм, чёрте что и сбоку бантик.
«Эй! — Кирилл покрутился на месте, озираясь по сторонам. — Здесь есть кто-нибудь?» По парковке прокатилось эхо. Огромное пространство, заставленное машинами. Переплетение жирных, как дождевые черви, труб на потолке. Легко представить, как они шевелятся, падают на пол и ползут под колёсами автомобилей.
Его дочки боятся червяков, змей, насекомых. Кирилл вдруг представил, что он оставил девочек в машине. Они сидят и ждут, когда он вернётся из магазина и принесёт им сахарную вату. А его всё нет и нет, девочки плачут, они не могут вылезти из детских кресел и позвать взрослых… Что за чушь! Он бы никогда не оставил детей в машине. Сейчас они чистят зубки, выбирают книжку и спрашивают маму, когда вернётся папа и уйдёт ли он завтра на работу.
Рубашка прилипла к потной спине, Кирилл пошевелил лопатками, и тут его осенило. Рекламный красавчик в гавайке! Тот самый, чьи подмышки всегда остаются сухими. Он висел не там, где Кирилл припарковался, а этажом ниже. Слава богу, он всего-навсего ошибся этажом.
Кирилл заторопился, испугавшись, что лестничный переход между этажами закроют вслед за торговыми залами. На этот раз ему повезло. Он благополучно добрался до своего этажа, пройдя мимо рекламного щита со стройным брюнетом, и ему даже показалось, будто пакеты с покупками стали легче, а воздух свежее.
Попасть в ТЦ снова не получилось, поэтому Кирилл вышел к парковочным местам. Он точно помнил, что оставил машину именно здесь — вот около этого столба, снизу выкрашенного в чёрные и белые полоски, и вот рядом с этой маслянистой лужей.
Но его внедорожника здесь не было.
Кирилл бросил пакеты и сел на корточки рядом с лужей, закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на дыхании.
Опять подумалось о брате. Однажды Кирилл увидел, как на коленях у брата сидит соседская дочка и они курят одну сигарету на двоих. Это было так красиво и так по-взрослому, что Кириллу стало завидно и он наябедничал маме. Когда он описывал ей увиденную сцену, она доставала из морозилки замороженную курицу. Услышав о сигарете, мама разозлилась и швырнула курицу на кухонную плитку, по которой вскоре растеклась лужа.
Кирилл открыл глаза и посмотрел на лужу. Хотелось пить.
Он в очередной раз проверил, ловит ли Сеть. Абонент не абонент. В рабочие чаты наверняка уже нападало несколько десятков сообщений, в том числе голосовых от шефа. Теперь придётся полночи слушать этот гнусавый голос, чтобы не пропустить ни одного срочного распоряжения, притом что каждое своё распоряжение шеф, разумеется, считает срочным.
Кирилл сделал глубокий вдох, пытаясь самого себя уверить в собственной решимости, и пошёл вдоль ряда чужих машин. Наверное, он ошибся. Рядом не было никакого столба, и лужи никакой не было, сейчас он найдёт свою машину и всё будет хорошо.
Кирилл шёл быстрым шагом, потом побежал, не обращая внимания на пакеты в руках, которые стесняли движения. Заныла нога, которой он стукнул по терминалу. Запыхавшись, Кирилл опять перешёл на шаг, а через несколько метров пустился трусцой. Он метался по парковке до тех пор, пока не понял, что потерял машину и потерялся сам.
Кирилл решил вернуться в исходную точку. Надо бы дойти до сломанного терминала и разбить стеклянную дверь, прекратить весь этот цирк и наконец вернуться домой к родным. Но он не знал, откуда пришёл, а попытка пробраться в здание ТЦ через ближайшие входы провалилась. Двери закрыты.
Следуя указаниям стрелок, Кирилл попытался найти выезд, но парковка как будто расширялась по мере его движения, исторгая из себя всё больше машин, всё больше полосатых столбов, маслянистых луж и указательных знаков. Парковка засасывала его, как зыбучий песок.
Он присел на капот легковушки, чтобы перевести дух. Лицо пылало, как при температуре. Его не покидало ощущение нереальности происходящего, как будто он спал или бредил. Над головой копошились вентиляционные трубы-черви, под ногами расстилался бетонный пол, в котором отражался ослепляющий свет люминесцентных ламп.
Его взгляд упал на лобовое стекло впереди стоящего минивэна, за которым улавливались очертания человеческой фигуры. Человек! Какое облегчение! Кириллу показалось, что водитель крепко спит, запрокинув голову назад и раззявив рот, но потом он подошёл поближе. Синюшная кожа, запекшаяся кровь на виске и щеке, выпученные глаза — мужчина был мёртв. Из руля торчала сдувшаяся подушка безопасности.
Кирилл выронил пакеты и подёргал дверную ручку. Заперто.
Забыв про пакеты с покупками, Кирилл побежал куда-то, не зная куда, лишь бы подальше отсюда. Надо позвать на помощь, надо отыскать шлагбаум и убраться с парковки, пусть даже пешком.
Теперь, когда он увидел мёртвого водителя за рулём минивэна, мертвецы стали попадаться ему на глаза повсюду. Как будто он прозрел. Окровавленные трупы в неестественных позах сидели и лежали в салонах автомобилей. Некоторые из них высовывались из окон и багажников. Он стал замечать следы аварий почти на каждой машине: треснувшие стёкла, погнутые бампера, вмятины на боках.
Это место больше похоже на автомобильную свалку, чем на парковку, подумал Кирилл. С той лишь разницей, что машины тут расставлены аккуратно, словно начальник свалки страдает навязчивым стремлением к порядку.
Мелькнула мысль о розыгрыше. Может быть, начальник нанял команду умельцев, которые устраивают масштабные розыгрыши? Топ-менеджеров выводят из зоны комфорта и всё такое. Вероятно, его накачали наркотиками и привезли в этот проклятый ТЦ, который шеф выкупил на всю ночь. Ведь Кирилл не помнил, как попал в торговый центр, как ходил по магазинам и оплачивал покупки. Очень смахивает на розыгрыш. Сейчас начальник сидит у экрана с блокнотиком и делает отметки: плюс 15 баллов — за бег трусцой с пакетами, минус 30 — за потерю самообладания. А эти тела в машинах — галлюцинации, вызванные действием наркотических препаратов, или куклы, или 3D-анимация. Мало ли что можно придумать, когда у тебя куча бабла и ты не спишь по ночам, потому что ты старый, злой, больной на голову миллионер, у которого ничего в жизни не осталось, кроме работы…
От злости и обиды у Кирилла задёргалось нижнее веко. Его заперли на парковке, чтобы проверить на прочность. Вот же скоты! Он забрался на крышу помятой легковушки и огляделся с видом полководца, изучающего поле предстоящего сражения. Он увидел ещё больше побитых развалюх. Кое-где одни машины лежали на других, как спаривающиеся жабы.
В детстве они часто играли в царя горы. Сначала возились с машинками, строя песочные дороги, тоннели, дома и парковки, а потом превращали песочную гору в арену. Выстоять против старшего брата было сложно, поэтому Кирилл делал ставку на скорость и хитрость. Он бил по ногам и кидался песком, вынуждая брата закрывать глаза, оступаться и терять драгоценные секунды. Подлая тактика приносила плоды. Будь братом — насри квадратом, как любил говорить брат.
Стоя на крыше легковушки, Кирилл поднял руки и показал средние пальцы. Наверняка здесь повсюду развешаны камеры. На, смотрите! Пусть шеф и его шестёрки знают, что их раскусили. Он царь горы, а не подопытная крыса.
Внимание Кирилла привлекло еле заметное движение вдалеке. То ли машина, то ли что. Он пригляделся. В его сторону медленно двигался робот с большим дисплеем на белом корпусе. Точно такого робота, похожего на стиральную машинку на колёсиках, он недавно встречал на конференции, где ему довелось выступать с докладом.
Кирилл слез с машины и пошёл навстречу роботу. Пока шёл, он всё сильнее убеждался в своей правоте. Всё это — дорогой розыгрыш на потеху шефу. Кирилл даже выдавил из себя улыбку, уверенный в том, что шеф наблюдает за ним. На роботе, конечно же, установлена камера. Возможно, сейчас на дисплее всплывёт щекастая морда начальника, и тот, давясь от смеха, начнёт высмеивать Кирилла — за глупую панику, растрёпанный вид и потерянные пакеты с зубной пастой, которую ему подсунули.
Захотелось шандарахнуть по роботу ногой, чтобы он упал и чтобы осколки экрана разлетелись во все стороны. Но Кирилл боялся испортить начальнику удовольствие. Раз уж тот захотел повеселиться, пусть разыграет свой спектакль до конца. Кириллу и не такое приходилось терпеть. Если бы не его терпение, он бы не смог так долго руководить целым департаментом. Предшественников Кирилла увольняли одного за другим, не дав им проработать дольше квартала, а он пошёл на рекорд — третий год подряд.
На дисплее робота Кирилл прочитал своё имя и даты «10.11.1980 – 16.09.2022». Как на могильной плите. Не смешно, подумал Кирилл, но вслух этого не сказал.
«А ну стоять! – прохрипел Кирилл, подражая солдафонской манере своего начальника. – Стоять, я сказал!» Игнорируя команду Кирилла, робот двигался по своему маршруту, не сбавляя скорости. Кирилл обогнал робота и преградил ему путь. Он попытался найти на дисплее кликабельные кнопки. Может, от него требуется решить какую-нибудь задачу, викторину, мать её, или шараду? А что если ему покажут отчёт за прошлый месяц, из которого следует, что он плохо справляется с поставленными KPI и не заслуживает премии? Или его уволят под предлогом того, что он ни разу не сходил в фитнес-клуб и не похудел, несмотря на угрозы шефа? Шеф ненавидит толстых, шеф увольняет толстых.
Робот остановился перед Кириллом, повернулся и объехал его, как неодушевлённый предмет. Кирилл выматерился. Бить или опрокидывать его на пол не было смысла, потому что железяка должна была вывести Кирилла к людям, в том числе к шефу, который сидит в каком-нибудь трейлере, заставленном мониторами, и попивает сангрию, наслаждаясь мытарствами Кирилла.
Он побрёл за роботом, как осел за хозяином. При движении робот издавал не жужжание, как можно было ожидать, а лёгкое постукивание. Вероятно, техническая неисправность. Тем не менее робот двигался плавно, не сбавляя темпа, а Кирилл хромал, стараясь не наступать на разболевшуюся ногу.
Они шли мимо столбов с нарисованными на них стрелками, мимо искорёженных машин с бутафорскими, как убедил себя Кирилл, трупами. Сначала он смотрел по сторонам, все ещё надеясь встретить живых, но через полчаса уставился себе под ноги.
Перед глазами опять всплыл образ брата. Много лет назад они возвращались домой с вечеринки. Примерно вот так же — брат впереди, а Кирилл позади. Незадолго до того брат целовался с малознакомой девушкой на диване, а он, Кирилл, сидел рядом и ждал, и ждал, и ждал. Последний автобус уходил в 12 с небольшим, и они на него, естественно, опоздали. Пришлось идти несколько километров по разбитой дороге. Брат разглагольствовал о своей очередной возлюбленной, а Кирилл молча его ненавидел, самому себе обещая, что во всём станет лучше брата: первым женится и заведёт детей на радость родителям, будет больше зарабатывать и купит дом с изразцовым камином, никогда не станет подводить родных и близких, целуясь с первой попавшейся дурёхой, пока последний за день автобус отъезжает от остановки…
Мечты о доме с камином появились у Кирилла неспроста. Бабушка с дедушкой завещали свою квартиру старшему внуку, и никто из родственников не прислушался к предложению Кирилла о том, чтобы обменять «двушку» на две «однушки». Он тогда при всех обозвал брата везучим идиотом. В последующие годы у Кирилла было ещё много поводов обижаться на брата и чувствовать себя обделённым. Их отношения совсем испортились после женитьбы Кирилла. Супруга поддерживала его уверенность в том, что родители любят брата куда больше, чем его, несмотря на все недостатки старшенького.
И только несколько месяцев назад, когда маме делали операцию, они с братом снова сблизились. Сначала встретились в больнице, потом в баре. На днях брат пригласил его к себе на дачу. Там не было ни камина с изразцами, ни красавицы-жены с детишками. Кирилл много болтал и пил, а вечером уговорил брата съездить за самым крепким и самым дешёвым на свете пивом, которое когда-то давно пил их отец. Ему хотелось не только выпить, но и похвастаться новым внедорожником.
Кирилла пробрало холодом. Он по-прежнему не помнил, как оказался на парковке, но память стала понемногу возвращаться, а вместе с ней — понимание. Он вспомнил, что пива они с братом так и не купили, он понял, что всё это не розыгрыш и босс здесь ни при чём.
Кирилл обхватил себя руками, чтобы согреться. Между тем на парковке становилось всё теплее и теплее. Потолок с вентиляционными трубами-червями как будто бы опускался, и всё чаще стали попадаться искорёженные машины, громоздящиеся друг на друге штабелями. На вершине одной из таких башен Кирилл увидел моторную лодку со сломанным винтом.
Робот проехал по луже, и Кирилл заметил две пары следов, стремительно высыхающих на бетонном полу. Большие следы оставляли колёса, а происхождение маленьких отвлекло Кирилла от воспоминаний. Кирилл обогнал робота и лёг на живот. Он так устал за последние часы, что не особо удивился, увидев под днищем робота две волосатые ножки с копытцами, как у козлика. Ножки двигались шустро, едва слышно постукивая по полу.
Чтобы удостовериться в реальности происходящего, Кирилл протянул руку к одной из ножек. Существо, которое приводило робота в движение, лягнуло Кирилла в кисть и объехало его, резко повернув в сторону. Кирилл охнул от неожиданности.
Копытце твёрдое и больно бьётся. Выходит, решил Кирилл, это всё по-настоящему. У него не было сил ни удивляться, ни злиться на агрессивную зверушку, которая зачем-то притворялась роботом. Не чудо техники, а чёрте что. Энергии у Кирилла хватало лишь на безропотное подчинение — судьбе, воле случая, чему и кому угодно, хоть мелкому обманщику с козлиными копытами. И он снова поплёлся за своим проводником.
Боль в ноге усиливалась с каждым шагом. По ощущениям это походило скорее на перелом, чем на ушиб. Вряд ли такие последствия возникли бы от удара по терминалу. Когда Кирилл больше не смог наступать на ногу, он опустился на карачки и, постанывая, пополз за роботом. Колени скоро заныли, поэтому пришлось делать остановки.
Раньше Кирилл примерно так же ползал со своими дочками, сначала со старшенькой, потом с младшенькой, и всякий раз он думал о том, как было бы здорово купить наколенники, чтобы игры с малышками не превращались в пытку. Сейчас дочки наверняка легли спать. Возможно, младшая немного всплакнула из-за того, что папы опять нет дома. Плохой папа, плохая папина работа. Но плакала она, скорее всего, недолго — до тех пор, пока не залезла в кровать к старшей сестре и не обхватила её руку, прижав к своим губам.
Кирилл полз, как во сне, с трудом преодолевая сопротивление чуждого ему пространства. Шок, испытанный при воспоминании о поездке с братом, поутих. Его не колотило от холода. Просто всё тело болело и хотелось спать, как будто он бодрствовал три года, три чёртовых года, в течение которых он зарабатывал хорошие деньги на плохой работе, не видя семью и ненавидя своего начальника. Если в итоге его блуждание по парковке окажется обычным кошмаром и ему посчастливиться проснуться, решил Кирилл, то он уволится из рекламного агентства, станет больше времени уделять семье и займётся спортом, чтобы избавиться от пивного животика.
Время от времени он падал на пол и терял сознание. Но провалиться в забытье не удавалось. В голове прокручивалось воспоминание о поездке с братом — не о той давней, что на велосипеде, а о той, что на новом внедорожнике с двигателем на 700 лошадиных сил. Мотор ревел, их вдавливало в кожаные кресла, стрелка спидометра ползла вверх. Брат вцепился в поручень. Кирилл обогнал одну машину, а следом ещё одну, он крутил педали что было мочи, но через несколько секунд на дорогу выползли «Жигули» с прицепом. Внедорожник влетел в бежевую развалюху, отчего та перевернулась вместе с прицепом и оттуда вывалились берёзовые дрова.
Кирилл очнулся на чём-то твёрдом и шершавом. Он разлепил веки и понял, что отрубился, положив голову на полено. Рядом валялось ещё с несколько десятков. Робот стоял неподалёку. Одна волосатая ножка под его днищем почёсывала другую волосатую ножку. Показался кончик хвоста. Надпись на дисплее робота замигала, как вывеска возле придорожного кафе.
Кирилл понял, что они наконец пришли, приехали, доползли до парковочного места, где теперь стоит его внедорожник. Никто его не угонял. Капот смят, стёкла разбиты, а на пассажирском сиденье — брат, точнее, то, что долгие годы было его братом. Везучим и безответственным, таким любимым и нелюбимым братом, на которого Кирилл всегда хотел быть похожим и которого он во всём хотел переплюнуть.
Дверь машины приоткрыта. Кирилл протиснулся на водительское место и уселся, не обращая внимания на осколки под собой. Глаза слипались. Хорошо, что ему сейчас не нужно слушать аудиосообщения от шефа.
Кирилл положил голову на руль и посмотрел на старшего брата. Он никогда не целовал его, разве что в детстве. Несмотря на то, что его лицо было обезображено в результате аварии, Кириллу почему-то хотелось чмокнуть брата в щёку. Но у него не осталось сил. Даже сложить губы в поцелуй он сейчас не в состоянии.
Надпись на дисплее робота изменилась, но Кирилл не смог прочитать новые буквы. Безучастный к его судьбе, робот двинулся дальше по парковке. Цокота маленьких копыт по бетонному полу Кирилл не расслышал.
На теле Кирилла стремительно возникали ушибы и гематомы. В грудную клетку вдавливался руль. Внедорожник деформировался, разрушая его плоть и забирая его жизнь. Кирилл понял, что умирает или уже умер. Если он и не в аду, то где-то неподалёку.
На ум пришла дурацкая кричалка брата. Будь другом — насри кругом, будь братом — насри квадратом. Как это — квадратом? Как это — умираю? Жалко, что он так облажался с этой поездкой за выпивкой, жалко, что он убил их такими молодыми. Чувство горечи затухало вместе с его сознанием. Кирилл закрыл глаза и внутренним зрением увидел шлагбаум на выезде с парковки.