Proigrivatel

Поэтому сейчас Аня сидит и думает: если она подавится кашей, то мама заметит? Наверное, да. Она ляжет к Ане в постель, прижмется к ее спине, а Аня не будет дышать. И тогда мама увидит, что у Ани изо рта торчит целый ком каши.

Домывая тарелку, Аня решает, что как-нибудь, когда мама придет к ней, чтобы полежать вместе, она задержит дыхание. Тогда мама решит, что Аня умерла, и жутко испугается. Потом Аня откроет глаза и скажет, что это была просто игра и на самом деле она жива. И мама обрадуется. И в этот раз она останется дома.

Хлопает входная дверь, и Аня выглядывает в коридор. Там уже стоит ее розовый рюкзак, который мама каждый раз собирает ей с вечера.

— Ты почему еще не одета? — в прихожей папа протирает Джеку лапы после прогулки.

У папы тоже несколько состояний. Строятся они на форме его головы. Как правило, она имеет форму газеты или планшета, но иногда — обычную. Абсолютно человеческую. Так бывает, когда он гуляет с Джеком или провожает Аню до школы.

Папа тоже всегда торопится, но не как мама. Ане кажется, что у его режима «обычной головы» есть какое-то ограничение по времени, вот он и старается сделать все дела именно в этот промежуток, чтобы потом его голова вновь превратилась в планшет.

Аня треплет Джека между ушами и надевает шуршащие зимние штаны. Затем куртку, а потом — рюкзак. Мама цепляет к рюкзаку ее мешок со сменкой и целует Аню в щеку, а после снова бежит опаздывать.

Идя до школы, Аня каждый раз рассматривает двери подъездов. Вот голубая дверь. В этом подъезде на втором этаже живет Анина старшая сестра. Раньше они хорошо общались, когда сестра жила с ними, но потом она переехала и теперь все время проводит со своим парнем.

А вот облезлая фиолетовая дверь другого подъезда. Там Анина бабушка, и она на самом деле очень славная. Когда не воспитывает Аню. Мама с бабушкой не общается потому, что мама постоянно опаздывает, а бабушка все время сидит дома.

Иногда Ане ее жалко. Вокруг ведь столько всего интересного! Вот, например, у них в школе — новенькая. Ее зовут Яна.

За следующий месяц Аня понимает много новых вещей: для начала, Яну в классе никто не любит, потому что она странная. Она не решает контрольные, а только плачет над ними, а еще учительница постоянно недовольна, что от Яниных тетрадей воняет сигаретами. В такие моменты Яна просто смотрит в парту, а весь класс смотрит на нее.

И Аня тоже смотрит.

На последнем уроке в пятницу им дают задание — принести в школу любимую книгу. Сначала Аня хочет взять «Волшебника Изумрудного города», но, сидя у бабушки и рассказывая ей о прошедшем дне, слышит в ответ: это — слишком детская литература.

Аня выпрашивает у бабушки «Робинзона Крузо». Она его читала, но ей не особо понравилось, и она ничего почти не поняла. Зато это очень круто — рассказать всему классу про книгу для старших.

Она рассказывает, ей ставят пятерку, и Аня садится.

А потом к доске выходит Яна. Выходит и выставляет перед собой немного помятую книгу зеленого цвета. И говорит, что ее любимая книга — «Волшебник Изумрудного города».

Вообще-то изначально Аня вовсе не планировала дружить с Яной. Но после ее ответа у доски Ане становится интересно.

Она подсаживается к Яне на следующей же перемене, и… Они долго говорят. Аня рассказывает ей о том, что на самом деле это и ее любимая книжка, а Яна улыбается.

Яна признается, что эта книга принадлежала ее старшему брату, а потом вздыхает и тихо добавляет, что теперь он там.

— Где? — Аня непонимающе хмурится. Она достает из своего рюкзака пакетик с яблоком, которое мама аккуратно почистила и нарезала дольками, и протягивает одну из них Яне.

— В Волшебной стране, — серьезно отвечает Яна.

Аня не верит, но Яна упорно повторяет раз за разом, что Волшебная страна существует и что однажды, когда на улице была сильная-сильная гроза, ее старший брат побежал на крышу их дома и не вернулся, поэтому Яна точно знает, что попасть в Волшебную страну возможно. Это — ее главная мечта.

— Маме не нравится, что брат туда улетел, — сурово произносит Яна. — Это потому что она сама ведьма. Она злая и много курит. А еще пьет зелья.

Аня хмурится, смотрит на Яну со всей серьезностью и тоже кивает.

— Моя мама постоянно летает в командировки. И каждый раз возвращается такой счастливой.

— Она летает в Волшебную страну, — уверенно произносит Яна.

У Ани в голове что-то щелкает. Неужели мама, зная, как Аня всегда мечтала попасть в Волшебную страну, втихаря, без нее, туда летает?

Теперь у них с Яной одно желание на двоих — попасть в Волшебную страну. Яне — чтобы сбежать от ведьмы-матери, а Ане — чтобы проводить со своей мамой больше времени. Они начинают готовить план.

Яна говорит, что попасть туда можно двумя способами: первый — волшебные туфельки, второй — ураган.

Они синхронно поворачиваются к окну, глядя на то, как плавно с неба падают снежинки. Никакого урагана нет и близко, но спустя минут пять учительница замечает, что смотрят они не на доску. И вот уже головы всего класса повернуты не только к Яне. У Ани начинает щипать глаза, потому что это первый раз, когда учительница кричит на нее.

— Ты же отличница! Какой пример ты подаешь классу?!

Яна берет ее под столом за руку. И тогда все снова становится хорошо. Аня снова удивляется, как же она раньше жила без Яны. Как существовала еще за день до встречи с ней?

Учительница отворачивается, а они возвращаются к плану. Если нет урагана, то, значит, им по крайней мере нужны туфельки. И Аня точно знает, где их достать.

— Мама просила передать тебе… Это. Надо доедать после Нового года, — Аня, стоя на пороге квартиры сестры, протягивает ей банку с черной икрой.

У ее сестры скоро свадьба, и мама сама рассказывала за ужином, какие красивые сестра купила для этого туфли. Почему-то, когда дело касается сестры, мама резко перестает опаздывать и разъезжать по своим командировкам.

— Что-то еще? — сестра быстро забирает банку и уже собирается закрыть дверь, но Аня вовремя просовывает голову внутрь.

— Я пить хочу. Можно?

— А дома не судьба? — сестра закатывает глаза, но все равно впускает ее, а после идет на кухню убрать икру в холодильник, а Ане налить воды.

Аня искренне не понимает, как можно есть такую гадость, как рыбьи яйца, и мысленно сравнивает сестру с Гингемой, которая заставляла бедных Жевунов таскать ей змей и лягушек.

На кухне раздаются голоса. Сестра что-то рассерженно высказывает своему парню-жениху. Что-то о том, что она не виновата в том, что она, то есть Аня, сюда притащилась. А он отвечает, что единственное условие, которое он ей, то есть сестре, поставил, состоит в том, чтобы он как можно меньше контактировал с ее тупой семьей, а сестра это условие совершенно отказывается выполнять. На кухне включается вода.

Аня как можно тише открывает и закрывает все шкафы в коридоре и в одном из них все же находит серую коробку, из которой торчат края красивой белой бумаги. Она приподнимает крышку совсем немного и тут же широко улыбается, видя внутри серебряные туфли. Ане кажется, что они даже блестят в полутьме коридора. Аня достает одну туфлю и сует ее себе под куртку.

Когда она пытается запихнуть туда же вторую, то слышит громкий хлопок и тихий вскрик сестры. Вода перестает шуметь. В коридоре слышатся быстрые шаги. Нельзя возвращать туфлю в коробку, но и спрятать где-то надо.

Заметив небольшой проем между шкафом и стеной, Аня пытается впихнуть туфлю туда, но шкаф предательски шатается. Она прислоняется спиной к стене и с улыбкой смотрит на сестру, появившуюся в коридоре.

Та потирает покрасневшую щеку и протягивает Ане стакан воды.

— Пей и уходи.

Аня с быстро бьющимся сердцем мотает головой и под досадливым взглядом сестры возвращает ей стакан.

— Я перехотела.

Сестра раздраженно хмурится, собирается что-то сказать, но с кухни ее окликает парень.

«Ага, — думает Аня. — Должно быть, ты тоже ведьма. Хотела отравить меня?»

Сестра поворачивается к ней спиной, делает шаг в сторону кухни. Аня, воспользовавшись моментом и приготовившись бежать, резко дергает на себя туфлю, уперевшись сапогом в низ шкафа. Шкаф этого не выдерживает и заваливается прямо на сестру.

«Прямо как домик на Гингему», — думает Аня и бросается бежать.

— Ну ты руина, — разочарованно выдыхает Яна. — Как можно было облажаться?

Аня грустно поджимает губы. Ей и так уже досталось. Сначала от мамы, которая ради того, чтобы накричать на нее, даже на тридцать минут перестала опаздывать, а потом от папы, который смог превратить свою голову в нормальную на целых два часа — именно столько он читал ей лекцию о том, как плохо брать чужие вещи.

Туфли у нее, конечно же, отобрали и вернули сестре. А потом, когда Аня вполне резонно заявила, что в ближайшее время они той все равно не понадобятся, потому что какая может быть свадьба с синяком на все лицо, ее поставили в угол.

И, как Ане показалось, она простояла в углу весь Новый год и все праздники, хотя это было то самое редкое время, когда мама никуда не опаздывала, да и в Волшебную страну не летала.

Ане проблем и без того хватало, так еще и учительница устроила сегодня самостоятельную. Аня была уверена, что завалила ее.

— Эта твоя Яна на дно тебя тянет. Взгляни на свои оценки! — часто говорила ей бабушка.

Но если так подумать, то, когда они с Яной окажутся в Волшебной стране, до оценок вообще никому дела не будет. Скорее всего, они останутся там навсегда, и Аня всегда будет с мамой, а потом, благодаря своим туфелькам, там окажется еще и сестра. А потом они все вместе найдут способ перенести туда еще папу и бабушку, и тогда у папы всегда будет нормальная голова, а бабушка сможет выходить из дома. А Яна будет со своим братом. И мать не будет ее бить.

Аня справедливо считала, что и ей, и Яне живется очень несладко, просто раньше она этого не замечала.

Плохо жилось вообще всем.

Плохо было даже Джеку, ведь он, в отличие от Тотошки из книги, не умел разговаривать. Аня поделилась этой несправедливостью с Яной, и та посоветовала не кормить его до тех пор, пока он не попросит человеческим языком.

В последний раз Яна показала ей синяки от провода, которым ее мать ударила по руке. Яна сказала, что мать ее не любит, а вот брат любил. И тогда Аня подумала, что Яне, наверное, так одиноко. Так же одиноко, как Аниной бабушке, которая не может выйти из дома и которой папа постоянно приносит продукты. Бабушка ходила плохо, и сделать это самой ей было не под силу. И, наверное, если познакомить бабушку и Яну, они поймут друг друга и подружатся.

Поэтому в тот апрельский день Аня уверенно подвела Яну к фиолетовой двери в подъезд.

— Если твоя сестра была ведьмой Голубой страны, то твоя бабушка — Фиолетовой? — хихикнула Яна, но Аня почему-то не нашла эту шутку смешной. Но все равно кивнула.

Когда они зашли в квартиру и бабушка усадила их пить чай, желание веселиться пропало совсем. Стоило бабушке отвернуться, как Яна шептала Ане на ухо, что бабушка действительно похожа на ведьму. И бабушка, разумеется, это слышала, но смотрела только на Аню, сдвинув седые брови.

А Аня ничего не могла сказать.

В какой-то момент бабушка медленно пошла на кухню, чтобы принести конфет. Аня хотела было помочь, но бабушка лишь бросила «сиди уже», и Аня осталась. Стоило ей покинуть комнату, как Яна подскочила с дивана и принялась ходить туда-сюда, осматривая все углы.

— Красивая, — она стянула с туалетного столика брошку, которую бабушка им показывала, и убрала к себе в карман.

— Эй, положи! — Аня, все еще держащая за ручку чашку горячего свежезаваренного чая, подскочила с места. — Верни!

— В чем проблема? — Яна нахмурилась и снова достала брошь, все же положив на место. — Она же ведьма, ты сама согласилась.

Аня пихнула Яну плечом, та почти потеряла равновесие, но вовремя вцепилась в Анину руку. В тот момент, когда бабушка появилась в дверном проходе между кухней и гостиной, Яна подтолкнула Аню вперед. Не удержав чашку, Аня выплеснула весь горячий чай прямо на руки бабушки, державшей вазочку с конфетами. Бабушка вскрикнула от боли. Вазочка упала на пол и разбилась. Яна, увидев это, громко рассмеялась.

— Смотри, ты облила ее! Она, наверное, сейчас растает!

Ане тоже на пару мгновений так показалось. Но вместо этого бабушка опустилась в свое кресло, закрыла лицо руками и заплакала.

— Ба, но это же… Просто игра, — прошептала Аня.

В тот день мама перестала опаздывать, а голова папы стала нормальной. Они втроем сидели на диване в гостиной и очень долго говорили. Точнее, родители говорили, а Аня только плакала.

Еще за день до встречи с Яной Аня была уверена в том, что жила счастливо. Сейчас она чувствовала себя до ужаса подавленно, ее трясло, и ей хотелось весь день сидеть под одеялом только для того, чтобы не видеть уставшие лица родителей, не вспоминать бабушкины слезы и вскрик сестры, когда ее придавило шкафом.

Мама в тот день сказала, что ей снова надо в командировку завтра утром, но теперь она не знает, как полетит туда, ведь Аня неуправляемая, и, наверное, она, мама, чего-то ей недодала. А еще она опять вспомнила, что так и не помыла окна.

А папа сказал Ане посмотреть на маму и подумать над тем, как сильно та устает на работе, и все ради того, чтобы Аня была счастлива. И Аня подумала, что за день до встречи с Яной она была счастлива.

— Не нужна мне никакая Волшебная страна, — сказала она Яне в школе. — Не нужна. У меня дома все отлично. Мне жаль, что у тебя нет…

Несмотря на то что Аня пыталась говорить мягко, Яна, кажется, очень рассердилась. Она пихнула Аню, да так сильно, что та врезалась в стену и ударилась головой.

— Твоя мать забивает на тебя, ты сама сказала!

И тогда Аня подумала, что на самом деле это, наверное, было не так. Мама много работала, но она всегда проводила с ней вечера накануне отъездов. Играла с ней. Мама дарила ей подарки и, наверное, действительно была рада видеть Аню и папу, когда возвращалась.

Правда, сейчас мама была в очередной командировке и не полежала с Аней вечером, как обычно. Но папа сказал, что все это было из-за того, что она очень устала после их разговора.

— Она сегодня днем вернется! И все у нас будет хорошо!

Когда она шла домой, погода была просто ужасная. Сгущались тучи, и моросил дождь. Аня увидела, как рабочие, красящие бордюр в желтый, в спешке собирали свои краски. Если бы тут была Яна, она бы сказала, что это — их дорога из желтого кирпича, которая обязательно приведет в Изумрудный город.

— Мам, привет! — Аня вошла в квартиру, хлопнув дверью.

Ей никто не ответил. Тогда она насыпала Джеку еду и прошла в гостиную.

Через два часа мамы все еще не было дома, а на улице уже бушевала гроза. Аня набрала папу и узнала, что маме задержали то ли рейс, то ли выдачу багажа, но сегодня она обязательно вернется. Аня папе не поверила. Наверное, мама просто не хочет возвращаться к такой дочери.

Аня подошла к окну и посмотрела на небо. Ливень барабанил в грязные окна. Сверкнула молния.

«Интересно, — подумала Аня, — мама вернется, если я помогу ей с окнами?»

Под раковиной она взяла тряпку. Набрала в тазик воды и добавила туда мыло для мытья посуды. С внутренней стороной окна Аня справилась быстро, но вот с внешней…

Окно было длинным, поэтому Аня сделала шаг на карниз. Затем еще один и еще. Карниз пошатнулся, но Аня все еще держалась за край окна заледеневшими от страха пальцами. Пятый этаж — это вам не шутки, но ради мамы можно и рискнуть.

— Это просто такая игра, — прошептала себе под нос она.

Входная дверь хлопнула.

— Аня! — вскрикнула мама. В тот момент ей показалось, что вот сейчас, в эту самую секунду, она смертельно опаздывает.

От резкого звука Аня вздрогнула и поскользнулась. Снова сверкнула молния. Пальцами Аня вцепилась в выступающий край стены, выронила тряпку. Она удержалась, но руки уже начинали скользить. Она повернула голову и увидела бледное лицо мамы в оконном проеме. Мама, не желая терять и секунды, очень медленно шагнула на подоконник. А после — на чуть выступающий карниз. Протянула к Ане руку. Что-то прошептала.

Аня замотала головой. Мама сделала еще два шага вдоль карниза, потянулась к Ане и дернула ее на себя, подстраховав второй рукой. Аня ввалилась в комнату. Ударившись головой об пол, Аня обернулась на оконный проем. Увидела в нем лишь черные тучи.

С новой силой загремел гром, и Аня поняла, что ее мама, как и брат Яны, попала в уже никому не нужную Волшебную страну.

Автор: Тина Берр
Оригинальная публикация ВК

– Не бойшя, дорогая. Шядь шюда, мне нушно ш тобой поговорить, – рука с ногтями, похожими на птичьи когти, стучит по старой деревянной табуретке у кровати. – Я твоя бабушка. Я тебя не обишу.

Бабушка, думает Кира. Странно. Бабушек положено любить, а я свою боюсь. Наверное, это неправильно.

Подойти к ней почти так же страшно, как выйти в туалет ночью, когда из каждого угла за тобой следят чёрные тени. Но Кира всё-таки пересиливает себя и садится на табуретку.

– Рашшкажи мне о шебе, Кирошка, – просит бабушка. – Такая ты большая уше. Шкоро в школу пойдёшь, да?

Бабушка выглядит пугающе, а разговаривает совсем обычно. Кира сама не замечает, как рассказывает ей и про Сашку из детсада, который отбирает у неё карандаши, и про любимую куклу Арину, и про то, что больше всего на свете ей нравятся книжки про волшебников.

– А шама хошешь волшебнишей штать? – неожиданно спрашивает бабушка.

– Конечно! Я же тогда всё-всё смогу!

– Штанешь, девошька. Штанешь. Ну-ка пошмотри, што у меня для тебя ешть.

И на бабушкиной ладони – правда, как по волшебству! – оказывается небольшой жёлтый цветок, без стебля, но почему-то живой и свежий.

– Дерши, – бабушка вкладывает его в руку Киры. – Это подарок тебе. Не потеряй.

И тут за занавеску заглядывает мама.

– Ки́рка! Я же просила не отходить от меня! По всему дому тебя ищу! Ой, простите, Вера Тихоновна… Надеюсь, она вам тут не мешала.

– Не мешала, Шветошка, – кивает бабушка. – Ошень хорошо мы ш ней поговорили.

Но мама всё равно уводит Киру. На ночь они не уезжают домой, а остаются в этом странном доме. Кире всю ночь снятся десятки чёрных глаз, следящих из-за шкафов, дверей, занавесок. Снится тихий шёпот: «Вроде хорошая… девочка… не наша… городская… а наших-то и нет… пойдёт…» И Кира не может проснуться, пока эти глаза наконец не решают, что насмотрелись.

Утром ей говорят, что бабушка умерла.

Похороны Кира почти не запоминает – только всё тех же людей, которые растерянно ходят туда-сюда, как будто без бабушки распадается на части какой-то механизм, который все они раньше составляли. Кто-то плачет, кто-то молчит, но так страшно, что лучше бы плакал. Кира жмётся к маме и думает, что ей, наверное, тоже нужно плакать – но не получается.

Когда они возвращаются с кладбища, Кира вдруг вспоминает про цветок в кармане. Удивительно – он почему-то совсем не помялся и всё такой же свежий, хоть и всю ночь был без воды.

– Мама, смотри, что мне бабушка подарила!

Мамино лицо вдруг белеет – как снег, укрывающий двор, в котором они стоят.

– Кира! Я говорила тебе ничего не трогать? Выбрось сейчас же!

– Но это же подарок!

– Выбрось! Вон туда, в снег!

Цветок жалко. Очень. Он же живой! А в снегу точно погибнет. Но мама почему-то очень сердится, и Кире приходится послушаться.

В снегу остаётся тёмная дырка в форме лепестков.

***

15 лет спустя

Телефон на столе вибрирует, на экране – незнакомый номер.

– Чёртовы спамеры, – бормочет Кира, сбрасывая звонок.

Снова вибросигнал. На этот раз – смс.

«Кира ответь это твой брат Костя. Приезжай дядя Олег умер».

Костя? Дядя Олег? Кто это?

Кира уже хочет стереть смс и кинуть номер в чёрный список, как вдруг понимает: дядя Олег – это её отец, который не общался с ней восемь лет. А Костя – один из двоюродных братьев.

В тринадцать Кире сказали, что у папы новая жена и скоро родится ребёнок. Это было последнее, что она узнала об отце. С этого момента Кира перестала существовать в его жизни.

Пальцы не попадают в буквы. С третьего раза Кира всё-таки набирает:

«Когда приехать?»

***

Дом, кажется, ещё больше ушёл в землю, стал ещё чернее, чем в Кирином детстве. Огород зарос репейником и крапивой, и только в одном месте, у провалившегося крыльца, поднимает ветки из зелёных зарослей невысокий корявый куст. Кира зачем-то отводит в сторону крупный лист. Под ним, в темноте, еле видны кривые колючие ветки и бледные, с тонкими лепестками, цветы. Что-то они Кире напоминают, но что?

Чтобы вспомнить, она срывает цветок и подносит к глазам.

…бледно-жёлтые лепестки в маленькой Кириной ладошке…

«Ничего там не трогай!» – голос мамы в голове.

– Ты зачем её притащил, она же баба! Не мог просто не говорить ей?

…чёрное отверстие в форме цветка на белом снегу, в этом самом месте, где сейчас…

– Ты об Олеське подумал?

…худая рука с птичьими когтями тянется из-за занавески с жёлтыми цветами, из тьмы под листьями, и за ней тянутся к Кире всё новые и новые бледные лепестки…

– Подумал! Пусть будет нормальная жизнь у ребёнка!

– И пусть эта городская отберёт у нас дом, да?

Голоса, женский и мужской, доносятся из ближайшего окна. Они выдёргивают Киру в реальность. Она шагает назад, оступается, пытается ухватиться за перила крыльца, которые трещат под её рукой.

Голоса замолкают.

Через несколько секунд дверь медленно, со скрипом, открывается, и на крыльце появляется высокий незнакомый парень.

– Ты Кира? Я Костя, я тебе писал. Заходи! А это Лида, мачеха твоя, получается.

За спиной брата маячит худая женщина с красным от слёз лицом. В её глазах – чистая, злая ненависть. И… страх?

Похороны Кира снова почти не запоминает. Только как-то отстранённо думает, что вот этот высохший почти до состояния скелета человек когда-то держал её на руках. Был её отцом. А она снова, уже во второй раз на этом кладбище, не может заплакать.

В глаза льётся солнечный свет, и в нём Кире снова чудятся жёлтые лепестки.

Вечером, когда пьяные родственники расходятся по домам, к Кире подходит Лида.

– На ночь не выгоню, автобус в город ушёл уже. А дом не отдам.

– Зачем мне ваш дом?

– А ты не знаешь?

– Да не нужен он мне! Надеюсь, я больше сюда не приеду.

– Ну вот и славно, – Лида зло улыбается. – Вот и не приезжай. У нас Олеська есть.

***

Кашель начинается через неделю. Сначала слабый – Кира думает, что простыла. Глотает пару таблеток и забывает об этом.

Через три дня кашель возвращается. В груди жжёт, становится тяжело дышать. Кира снова глотает таблетки. Через несколько минут жжение неожиданно поднимается к горлу, Кира заходится в особенно сильном приступе кашля. И вдыхает – уже нормально. Смотрит на платок, которым успела прикрыть рот. Среди густой мокроты лежит маленький измятый жёлтый лепесток.

Крик застывает в горле.

***

– Господи, Ки́рка! Ты всё-таки что-то там трогала, да?

– Ну а как было не трогать, мам! За стол же мне надо было сесть, вилку в руках держать…

– Да чёрт с ней, с вилкой, что-то оставшееся от твоей бабки трогала?

– Да там не осталось ничего! В той комнате какой-то ребёнок живёт!

– А что же тогда? – мама обессиленно опускается на диван. – Не знаю, цветы какие-нибудь? Она тогда, в детстве, цветок тебе дала…

– Цветы… Куст там был, – вспоминает Кира.

– Какой куст?

– Колючий. С цветами. Я не знаю, как называется.

– Где?

– У крыльца, под окном… – до Киры вдруг доходит.

Они с мамой с ужасом смотрят друг на друга. И никто не решается сказать то, что поняли уже обе.

У крыльца. Там, где маленькая Кира много лет назад бросила в снег жёлтый цветок.

– Что это, мам? – наконец решается спросить Кира.

– Не знаю… Я никогда не верила до конца… Слухи были, Кирочка, но такие, что не знаешь, верить ли. Папа твой из деревни в город приехал, сначала всё говорил, хорошо, что оттуда выбрался. Поженились, отправились к ним праздновать. А там ко мне подходили люди… Говорили всякое… Что бабка твоя ведьма, что я по дурости в эту семью сунулась, что лучше бы мальчишка родился, потому что девочку у меня однажды заберут… Заберёт, они сказали, оно заберёт. А что такое это «оно» – не знают…

Мама закрывает лицо руками. Кира медленно дышит – боль отпустила, но надолго ли?

– Они сказали, ведьма, даже совсем старая и больная, не может умереть, пока не передаст свою силу кому-то из дочек или внучек, – говорит мама. – И для этого ей нужно отдать человеку что-то, в чём она эту силу сохранит. Ну кто нормальный в наше время в такую ересь поверит? Я не хотела верить. И всё равно боялась. Поэтому просила тебя ничего там не трогать. И всё равно не уберегла тебя, Кирочка. Прости меня.

– Что теперь делать, мам? – растерянно спрашивает Кира.

Мама молчит.

***

На следующий день начинает болеть рука. Сначала просто ноет, потом на запястье вздувается вена. За час она твердеет, и Кира понимает, что, кажется, это не вена. Потому что под кожей тянется, расползается во все стороны, пытается разорвать её изнутри что-то чужое…

Кира касается места, где болит особенно сильно. Кожа лопается, и вместе со струйкой крови из раны появляется что-то, похожее на стебель с огромным шипом.

Кира, как под гипнозом, тянет это что-то, сжимая зубы, пытаясь не закричать от разрывающей руку боли. За стеблем, ещё сильнее раздвигая края раны, показываются тонкие бледные корни, миниатюрное соцветие. Лепестки, выросшие в темноте, под кожей, – как крылья мёртвых бабочек: тонкие, просвечивают, крошатся на кусочки, остаются в ране.

Киру выворачивает непереваренным завтраком – прямо в тарелку, на которой ещё лежат остатки бутерброда.

***

Этой ночью ей впервые в жизни снится бабушка. Всё повторяется – только в зеркальном отражении. Теперь Кира лежит на кровати, а бабушка сидит рядом на на стуле. Кира не может ни пошевелиться, ни закричать, ни закрыть глаза – только смотреть на старуху.

– Шопротивляешша? – тихий шёпот будто ввинчивается в уши, прорастает под кожу вместе с проклятыми цветами. – Не шопротивляйша. Больнее будет. Думаешь, шветы это? Не шветы, шила твоя в тебе прораштает. И будет рашти, пока ты её не примешь. Не мы решаем, девошка. Она решает. Выбирает наш, прорастает в наш. Не она нам принадлешит – мы ей. Не хотела я тебе её отдавать, да ты единштвенной девшонкой в роду ошталашь. Не было выбора. Не было.

***

Утром прорастает сразу два цветка – на плече и между ключицами. Эти уже не слабые – разрывают кожу, тянутся к свету. Кира чувствует, как их тонкие корни насквозь прошивают мышцы, оплетают рёбра. Струйки крови сбегают вниз по руке и груди, застывают коричневой крошащейся коркой.

Кира с криком вырывает цветы – и понимает, что оборвала корни, и они остались где-то там, в её теле, и скоро из них прорастут ещё десятки, сотни жёлтых бутонов…

Крик, рыдания, кашель – всё смешивается, и на ладони Киры остаются крупные капли крови.

***

Бабушка снится каждую ночь.

Днём Кира рыдает от боли, страха и бессилия, вырывая из себя цветы. Уже не с корнями – это бессмысленно, слишком много их осталось внутри. Руки, грудь, спина – всё покрыто шрамами, свежими и уже поджившими.

А ночью она лежит и смотрит на бабушку – как медленно движутся её губы, трясётся старческий подбородок, подрагивает вслед за ним обвисшая кожа на шее.

Старуха всё говорит, говорит, говорит…

О том, как давно, в молодости, засыпала в своей постели, а просыпалась под чьими-нибудь воротами, и рядом валялись иголки или птичьи кости.

Как сбежала к жениху в город, а через несколько дней из её груди проросли цветы.

Как пыталась вырвать из себя с цветами что-то тёмное и неведомое, даже нашла подпольного хирурга, чтобы вырезать несколько корней, и это не помогло.

Как вернулась домой, уверенная, что скоро умрёт, и не умерла. Потому что источник этой странной силы оказался где-то в доме или под домом, и выяснилось, что это место – единственное, где можно выжить.

Как однажды в отчаянии спросила у этого неведомого – кто ты? Что тебе нужно? – и не получила ответа, но неожиданно получила право пользоваться своей странной силой, пусть и не до конца.

Как руки и губы двигались против её воли, когда ей заказывали порчу, или приворот, или заговор на болезнь. И потом пыталась сделать что-то для равновесия: вылечить ребёнка, сделать оберег от обидчиков, помочь многодетной семье вырастить урожай. Её боялись, к ней же и шли за помощью.

Но тьма всегда оказывалась на шаг впереди.

***

– Знаете, я никогда не видел такого… – Врач с сомнением рассматривает рентгеновский снимок лёгких Киры, по которым растекаются кривые чёрные линии. – Это даже на рак не похоже.

– Неважно. Можно это… из меня?..

– Я бы отправил вас на КТ для более точной диагностики. Затронуты почти все лёгкие…

Кира полчаса рыдает в больничном туалете, сминая в руке бесполезное направление на новое исследование. На полу валяется такой же бесполезный снимок. Тонкие чёрные прожилки в лёгких напоминают Кире корни и стебли, пятна – лепестки.

На снимке они серые, но Кира знает, что там, внутри неё, эти цветы, никогда не видевшие света, – жёлтые.

***

– Если я вернусь в деревню, цветы исчезнут? – спрашивает Кира.

Бабушка молча кивает.

***

Родня бесится из-за Кириного приезда. Зато цветы действительно отмирают один за другим. Стебли засыхают, раны затягиваются. Больше ничего не болит.

Это нелепо, но Кире кажется, что дом радуется ей.

Она живёт здесь три дня, и каждый день видит, как и у Лиды, и у Кости с женой, которые живут в другой половине дома, и у каких-то приходящих в гости родственников всё бьётся, ломается, разливается вода, рассыпается соль, выходит из-под контроля огонь. И только у Киры всё хорошо.

Иногда она выходит посидеть на скамейке за калиткой, чтобы отдохнуть от косых злобных взглядов.

– Кира! Ты же Кира?

Из калитки выглядывает маленькая, лет восьми, девочка. Кира понимает, что ещё ни разу её не видела. Она пока не выучила всех своих племянников, но кажется, это одни мальчишки… или нет?

– Да… А ты?

– А я Олеся. Мама сказала, ты моя сестра, но с тобой нельзя разговаривать. А ты не страшная.

«Ты об Олеське подумал?» – звучит в голове голос Лиды.

Олеся. Значит, у Киры тогда, восемь лет назад, родилась сестрёнка. Ещё одна девочка в роду, которой бабушка могла бы передать свою силу, если бы прожила на несколько лет дольше и дождалась появления второй внучки. Но кто же тогда знал, что им есть, кого ждать?

Это на Олесю все так надеялись. Хотели, чтобы эта малышка стала живым сосудом для неведомой силы, а взамен получила дом – и право оставить в доме всех родственников. Это Олеся должна была стать здесь хозяйкой…

Стоп. Почему «была»?

Она ведь, наверное, и сейчас может…

Так просто. Сделать то, что когда-то сделала её бабушка – передать силу этой маленькой, ни в чём не виноватой девочке. Пусть остаётся в этом доме, теряет себя, собирает иголки и птичьи кости, шепчет слова, которые могут и сковать чужую волю, и убить. И плевать, что ей… Сколько? Восемь? Кире было шесть, и её не спросили. А у Олеси есть мать, которая хочет ей такого будущего и поможет с ним справиться.

Передать силу и… отобрать нормальную жизнь? Привязать к этому чёрному дому, по сути медленно убить?

Но разве не то же самое в детстве сделали с Кирой?

Две волны – жалости и злости – сталкиваются друг с другом в Кириной груди. И злость побеждает.

Кира не знает, какой ритуал для этого нужен. Но кажется, самое главное её тело может сделать и так.

Она закрывает глаза, сосредотачивается, и в центре её ладони со жгучей болью прорастает из-под кожи бледно-жёлтый цветок.

– Садись сюда, сестрёнка, – Кира похлопывает ладонью по скамейке, – У меня есть для тебя подарок. Смотри.

И раскрывает ладонь.

И когда Олеся радостно распахивает глаза, берёт цветок маленькими пальчиками, Кира чувствует, что падает куда-то назад. Серое, затянутое тучами небо рушится на неё, становится таким бесконечным и таким близким. Она ещё успевает услышать «Мама! Кире плохо!», а потом проваливается в серый туман.

Там, за туманом – тёмные силуэты. Женщины, в платках, серых кофтах, вышитых рубахах, целое поле женщин, уходящее вдаль. Между ними – высокая, неподвижная в абсолютном безветрии, сухая жёлтая трава. И совсем рядом – Кирина бабушка.

– Кира, – качает она головой. – Не думала, что ты так быстро… – бабушка говорит совершенно нормально и вообще выглядит моложе лет на тридцать.

– Почему? Почему я здесь? – Кира срывается на крик, хочет побежать сквозь туман, но не может оторвать от земли ног. Смотрит вниз – и крик перерастает в отчаянный визг, потому что ног ниже колена у неё просто нет. Есть толстые зелёные стебли, покрытые жёлтыми цветами, растущие из земли – и из них растёт сама Кира.

По полю словно проходит порыв ветра – но это лишь шёпот десятков голосов:

– Мы говорили, что не наша, что не сможет… Вот что тебе стоило, Верка, подождать ещё несколько лет?

– Что сделано, то сделано, – отрезает бабушка. – Дура ты, Кира. Сила твоя, жизнь твоя проросли друг в друга. Отдала одно – отдала и другое. Всё уже. Теперь ты с нами.

И Кира вдруг с пронзительной ясностью понимает, что это – вечное, вечное поле, в котором столетие за столетием прорастали после смерти женщины её рода, как прорастала сквозь их тела жёлтыми цветами, медленно убивая, эта неведомая, слепая, неизвестно чего желающая сила.

И теперь она сама – лишь одна из теней в этом бесконечном поле.

Навсегда.

Автор: Наталья Масленникова
Оригинальная публикация ВК

Чмокающий «бульб» и никаких шансов воскресить мобильник.

– А и хрен с тобой! – она швырнула деревце.

В какую сторону идти? Где дорога?

В голове было сплошное перекати-поле, и никакого понимания. Так что она пошла наобум, убеждая себя, что видит в хвое и мхе старые следы обуви.

Стратегия «сидите и ждите, пока вас найдут» никогда ей не нравилась.

Болото оставалось за спиной, впереди обволакивал запахом прелой хвои, ягеля и грибов совсем не страшный лес.

Грибы – это хорошо. Значит, кто-нибудь обязательно придёт сюда, на «тихую охоту», и поможет ей выбраться. Или даст позвонить.

Или расскажет куда идти.

Надо только найти условно-хоженую тропу. Или следы от шин. Тут же должны ездить машины? Да? Наверное? Ну пожалуйста?

Хоть кто-нибудь живой среди этого леса, деревьев и кустов. Однообразного леса. Одинаковых кустов.

Сосна. Берёза. Можжевельник. Заросли черники, ковёр брусники, желтеющий папоротник.

И опять то же самое.

Ася любила походы и часто выбиралась подальше от шумного города, различала растения и не спутала бы ель с секвойей, но этот лес был абсолютно безликий.

– Эй, эгэ-гэй!

– Гэй -гэй! – ответило эхо её голосом.

Хотя бы что-то кроме этой осточертевшей лесной тишины.

Тишина, хруст веток, тишина, шорох еловых лап.

Никаких тропинок, никаких следов.

Она даже не была уверена, ходит ли по кругу. Или нет.

Она не устала, не хотела спать, не была голодна.

Значит, она потерялась не так давно. Значит, путь к свободе был где-то рядом.

Ася щёлкнула слайдером телефона, набрала номер и опередила механический голос:

– Раз, два, три, четыре, пять…

– Вам не стоит убегать…

– Твою ж мать! – Ася сбросила звонок и уставилась на телефон.

Встревоженно мигало последнее деление зарядки.

Могло ли это повлиять на связь? Может, она позвонила не туда?

Список исходящих оказался пуст.

Теперь она смотрела на телефон как на ядовитую змею. Сунула его в карман и тряхнула головой, пытаясь отогнать навязчивую считалочку.

– Наверное, это от голода. Или усталости. Или… ну я же не так долго тут брожу… наверное…

Ася проморгалась.

– Ау!

– Уа!

Хвоя продолжала хрустеть под ногами, лес оставался молчалив и безучастен. Только звук шагов, дыхание Аси и бормотание считалочки разбавляли тишину.

– Я же не схожу с ума, да? – не останавливаясь, Ася щёлкнула мобильником, набрала номер.

– Раз, два, три, четыре, пять. Мне не стоит убегать.

– До вечерней, до зари … – ответил механический голос.

– Все готовы алтари! – слова сорвались раньше, чем Ася поняла что именно говорит.

Телефон врезался в сосну, разлетаясь пластиковыми щепками.

Вдох-выдох, вдох-выдох.

Что-то скользкими тревожными лапками шевелилось в груди, давило внутри головы, укутывало в тёплое, душное одеяло паники.

– Да пошло оно всё…

Лесной ковёр хрустел под ногами, пока она бежала, не разбирая дороги. Подальше, подальше от этого места. Того места. Любого места.

Просто подальше, пожалуйста, подальше. Она же не может быть тут совсем одна!

– Ау! Эй! Кто-нибуууудь! – она звала, кричала и материлась, только бы заглушить считалочку в голове и механический голос: «Мы вам не перезвоним. Мы вас найдём».

И лес ответил двумя голосами:

– Ау!

Ася замерла испуганным оленем, а затем ринулась на звук.

– Эй, эй! Стойте!

Она не думала, к кому бежит. Только бы человек. Живой человек.

Не дерево, не голос из телефона, не… да что угодно «не».

– Подождите… вы… подождите!

Открылось второе дыхание, и Ася подлетела к удивлённой паре, на ходу перепрыгивая папоротниковые заросли.

– Вы откуда? То есть… блин, помогите, пожалуйста! – голос её сбивался.

– Мы оттуда… – махнул рукой куда-то себе за спину. Его спутница не спускала с Аси настороженного взгляда и что-то печатала в телефоне. Огромном телефоне размером с кошелёк.

– Вы извините, что я так… налетела. Я потерялась. Немного. Во всяком случае я не знаю, в какой стороне хотя бы дорога, не говоря о городе, – Ася старалась звучать дружелюбно.

– Ужас какой! Как удачно, что мы встретились!

– Да, очень! Подскажите, куда мне?..

– Мне очень жаль, но... Нас сюда автобус привёз, и то мы тряслись долго.

– Очень долго, – кивнул парень.

– Вот я попала... А можно от вас позвонить?

Парень скривился:

– У нас телефоны почти сели, надо бы подзарядить и тогда попытаться.

«Да что же это такое, зачем вам два телефона высаживать? Вы вообще не понимаете, что такое поездка в лес?» – взвыла внутри себя Ася. Но всё же два телефона это лучше, чем ничего.

– Может, ты голодная?

– Да, у нас есть бутеры, чай. Можем угостить.

Ася кивнула, хотя совершенно не хотела есть. Она согласна на любую компанию, на любую еду и разговоры, только бы не оставаться одной. Опять.

– Судя по карте, – девушка махнула своим огромным телефоном, – тут впереди есть турстоянка. Может, сделаем привал?

Ася хотела было сказать. что никакой стоянки нет, и она всё исходила, но промолчала. Пусть куда угодно их ведёт. Хоть на стоянку, хоть по болоту. Она от них не отстанет.

– Зой, не знаю, у нас же тайминг…

– Сань, ну ладно тебе, не надолго. Не всухомятку же есть. Да и один фиг мы до ночи всё успеем.

Поляна обнаружилась сразу, стоило им определиться с направлением и пройти. Не так уж далеко. Ася, которая часто бывала в походах вообще и, кажется, провела в этом лесу вечность, искренне не понимала, как раньше не нашла это место.

Вот она, поляна. Грубо сколоченный между двух сосен стол и пестрящая занозами лавка из поваленного бревна.

Выложенные кру́гом почерневшие изнутри камни намекали на некогда бывший огонь. Мусора или куриных костей в кострище не наблюдалось, а значит, тут давно ничего не жгли. Хотя лесной сезон был в самом разгаре.

Пара сбросила рюкзаки. Небольшие, совсем не туристические. Полупустые. Зоин же рюкзак был круглым, словно в нём несли мяч.

Саня щёлкнул длинным охотничьим ножом и принялся крошить ветки, а таблетки сухого спирта помогли разжечь огонь. Зоя ободрала с куста листья черники с ягодами и кинула в термокружку. Туда же добавила щедрую пригоршню чего-то из маленького мешочка.

Ася закашлялась, стоило ей принюхаться:

– Это травы какие-то?

– Да, полынь и лаванда, иван-чай и всякое, по мелочи, – Зоя протянула стакан, но Ася чихнула.

– Не, спасибо. Похоже, у меня аллергия. Да и не хочется что-то. Совсем.

Зоя понимающе улыбнулась, вылила чай через плечо.

Воду из закипевшего чайника плеснула в пластиковые стаканы. Запах доширака наполнил воздух, но и от него Ася отказалась.

– Ты тут сколько уже бродишь? Совсем не голодна?

– Да у неё кортизол в крови, наверное, зашкаливает, – Саня накрутил на пластиковую вилку макаронину.

Ася не знала, что там у неё зашкаливало, но есть абсолютно не хотелось. Как и пить. Во рту горчило, всё предложенное вызывало раздражение, большой охотничий нож, воткнутый в землю, притягивал взгляд, не отпускал.

Она подумала, что если Саня достанет колбасу или тушёнку, вскроет этим ножом и предложит ей – то её точно стошнит.

Ася замотала головой:

– А вашим телефонам долго заряжаться?

– Не, не очень.

– Уф, ну и супер. А то мой глючит, представляете. Не могу дозвониться, там бред какой-то.

– Это как?

– Детские считалочки, помехи, ерунда. Ни разу не дозвонилась.

Зоя и Саня переглянулись.

– А «Лиза Алерт» тоже не отвечают? Хотя, наверное, им не звонят с просьбами «найдите меня».

– Да мне никто не отвечает. Везде запись эта включается. А про Лизу не знаю. Это кто? – Ася улыбнулась. Вдох-выдох.

– Ну это служба поиска, волонтёры там…

– А какая запись? – вклинилась Зоя.

– Да ерунда, детский стишок про вечернюю зарю и всякое, – отмахнулась Ася, чувствуя себя сумасшедшей. Рассказывать считалочку ей не хотелось.

Просто пусть дадут ей позвонить.

– Может, ты своей маме наберёшь?

Ася сглотнула ком и почувствовала как холод касается шеи и головы. Холод понимания – о маме она даже не вспомнила. Но… как же так?!

– Лады, ты подожди. Зарядим мобильники. – Саня достал из рюкзака «кирпич» портативной батареи. – Может, твой тоже надо? Юисбишник есть?

– Мой?

– Ну да, телефон. Твой.

Ася проследила за его взглядом. Сунула руку в оттопыренный карман.

Белый телефон-слайдер, рыжие кнопочки, одно деление. Ася поднесла его к носу, заскользила туда-сюда пальцем, щёлкая механизмом. Её телефон, совершенно точно её.

Но почему она сама по нему не позвонила?

– Так что, зарядка нужна?

Она молча кивнула и, придерживая Сони Эриксон указательным и больши́м пальцами, словно дохлую мышь, передала Сане.

Но он почти сразу вернул телефон:

– Ой, ну не, такого провода у меня нет. Ладно, позвони с наших. Когда зарядятся.

– Да я и так… попробую. Может хватить.

Брать чужие телефоны не хотелось.

Ася щёлкнула слайдером и отошла от костра, взобралась на камень, пытаясь найти «сеть». Список исходящих был пуст.

Она привычно набрала три цифры:

–Шесть, семь, восемь, девять, десять. Человек так быстротечен.

Ася сбросила звонок, набрала другой:

– Кто-то нечет, кто-то чёт, Кто-то подо мхом уснёт.

Девушка взвыла и швырнула телефон в хвою. Спрыгнула с камня и села.

– Да что это такое?!

Ася уткнулась в колени.

Вдох. Выдох. Она тяжело потянула носом и повернулась.

Саня и Зоя сидели у тлеющего костра. Они не сводили с неё взгляды и тихо переговаривались между собой.

– Не дозвонилась?

Ася мотнула головой:

– А можете вы набрать, пожалуйста? Кажется, мой телефон проклят.

– Да ну, проклят. Давай, диктуй номер, – отозвалась Зоя.

Саня хмыкнул и щёлкнул бусиной чёток. Второй. Третьей.

Ася оцепенела, глядя на сталкивающиеся бусины. Цок. Цок.

«Девять, десять, человек так быстроте…»

– А… а тебя как зовут? Анастасия?

– Угу, но для мамы – Ася, – она вздрогнула.

– Это понятно, а фамилия?

– Ярви. Да зачем маме фамилия? У неё одна дочка – Ася.

– Анастасия Ярви! Да, тебя точно не перепутаешь, – хмыкнул Саня.

Зоя включила громкую связь:

– Алло? А? Кто эта?

Мамин голос показался уставшим, песочным, безрадостным.

«Она уже знает, что я потерялась? Или ей плохо?» – Ася вскочила, но Зоя не отдала мобильник.

– Елена Фёдоровна, я насчёт дочки вашей звоню, Аси. Она тут вот, в лесу…

– Сволочи! Хватит звонить! Идите к чёрту, твар…

Звонок оборвался.

– Я не поняла.

– Я тоже, – Зоя нажала повторный вызов и Ася убедилась – это точно мамин номер.

Звонок практически сразу сбросили.

Щелчок чёток.

– Ерунда какая-то.

– Может, она подумала что это банковский спам и всё такое?

– Да какой спам, это же я! И меня никто не ищет?! – зло бросила Ася.

Пара переглянулась.

Зоя стала упаковывать в рюкзак их немногие вещи, а Саня водил по запястьям… духами. Маленькими роликовыми духами.

Мазнул ими по лбу себе.

И Зое тоже, очень быстро. Раз, два, три.

У Аси закружилась голова от запаха. В носу защипало остро и пряно одновременно.

– Это ладан. Освежает, хочешь? – Саня улыбнулся, провёл пальцами по ножу.

Ладан запа́х сильнее.

Она отказалась от предложения, вытерла руки о бёдра.

В кармане оттопыривался телефон.

– Тут рядом деревня Пунянен-маръя, давай дойдём? Может, там есть связь, или кто-то сможет отвезти в город? – Саня уже закинул рюкзак на плечо и поднялся. Ему не требовался ответ. – Зой, найди путь к «маръе».

– Блин, карта не загружается! – Зоя махнула телефоном, подошла ближе, и у Аси помутнело внутри. Осточертевший лес закружился в глазах, казалось, что сосновые лапы тянутся к ней, набрасываются, хотят сомкнуть свой удушающий купол над головой. – Где же деревня, где?

Ася пошатнулась. Плечо обдало теплом, и она шагнула в сторону, махнув рукой:

– Нам туда, в деревню эту… вашу…

– А ты откуда знаешь?

– Туда, туда, – Ася задержала дыхание. Опустила голову и поспешила оставить парочку за спиной. Она шла вперёд, опиралась о шершавые деревья, переставляла ноги, словно только что слезла с самой быстрой в мире карусели.

Она не слушала Саню и Зою, даже не особо понимала, о чём её спрашивают. Какие-то дежурные вопросы, на которые всем плевать. Ответы из трёх вариантов: «угу», «ага» и ещё что-то нечленораздельное.

Ася смотрела под ноги. Там хрустела хвоя, и мысль о том, что это хрустят кости, липкими пальцами держала сердце.

– Ась, а ты раньше тут была?

– Да… нет, кажется, не была.

– А ты давно тут… ходишь? – вкрадчивый вопрос, аккуратный. Словно шаги по топи.

Ей даже показалось, что она в эту самую топь наступила.

Но под ногами спружинил мох.

– Недолго хожу. С утра вот.

– А почему ты одна?

– А я и пришла одна…

– А почему?

– Я… не знаю, ничего не знаю, – кажется, Ася врезалась в дерево, но нет. Это мысль ударила её изнутри. Она пошла быстрее.

– … и не стоит убегать.

До вечерней, до зари.

Ася закрыла уши ладонями, не особо переживая о том, что о ней подумают, и едва не побежала вперёд. Она не хотела знать откуда идёт звук. Она хотела от него сбежать.

Впереди показался спуск от лесистой возвышенности к серым крышам деревянных домов. Маленькая, с десяток домов деревенька.

Вот она, цивилизация, до которой Ася сама раньше не могла дойти.

Но теперь ей ужасно хотелось обратно. Прочь!

Даже притормозила, пропуская вперёд Зою и Саню.

Старые деревянные дома смотрели пустыми окнами, небо разгоралось рыжим, обещая скорый закат.

Воздух был сладок. Но не как цветущий иван-чай или грибная поляна. Гнилостность, липкость, удушливость пропитали каждый вздох.

Ася завертела головой, ища скотомогильник или тело лося, оленя. Хоть какой источник запаха. Но увы.

Только серые дома обступали, словно серые деревья.

Ведь дома это и есть деревья, мёртвые.

И смотрели мёртвыми глазами. Чёрными изнутри, как камни на стоянке, выжженные огнём в середине. И пахли тоже так же.

Гарью и сладостью.

– Ребят?

– Не узнаёшь это место?

Асе казалось, что дома эти тёплые и даже горячие. Прикоснись – и обожжёшься.

И стоят они кру́гом, сходятся множеством уже неразличимых дорожек у колодца, такого же серого и разваленного как и они. Только не поросшего травой и мхом.

Ася резко повернулась, и они все слились в одну серую стену, неразличимую и одинаковую, как непроглядный лес, как тошнотворная карусель.

– Я не понимаю, что это за место?

– О, это мёртвая деревня. – Зоя вынырнула из полуразваленного жилища, и карусель в глазах Аси остановилась.

– Настоящая, мёртвая, сектантская деревня. Здорово! – девушка тряхнула перед Асей гремящей коробкой.

– Вообще не вижу ничего здорового, Зоя. Тут нет людей, тут нет никого живого.

– Это сейчас нет, а раньше было. И живого, и не очень…

– Давай без шуток про мистику, мне и так тут не нравится.

Ася отвернулась, стараясь не смотреть на спутников, колодец, мёртвые дома. Щёлкнула слайдером, набрала номер.

– Пшпш мы пшпш вас пшпш нашли пшпш…

– Нет, ну опять! Чего за?..

Саня вздохнул:

– Да хватит звонить, они тебе нового ничего не скажут.

– Ага, уже все всех нашли, – подхватила Зоя.

– Кого наш?..

Саня, воткнув нож в столбец колодца, что-то вырезал на нём, ковырял и бормотал одними губами. Он больше не обращал на Асю внимания.

Зоя быстро двигалась от дома к дому, по кругу, оставляя на каждом отпечаток красной ладони. След блестел в лучах заходящего солнца багровым клеймом на древесной коже. Дом за домом, раз за разом, замыкая кровавый круг.

– Ты только не ори.

– Да всегда орут, а толку? – отряхнул руки Саня и обернулся к оставленной у колодца коробке.

Запах сладости и гнилости захлеснул Асю на расстоянии нескольких шагов. Шагов, которые она не хотела делать, но сделала, повинуясь приглашению.

Заглянула в коробку и оказалась в знакомой карусели: серые дома, красные следы, Санино лицо, коробка и длинные белые кости смешались в вихре.

– Хорош её пугать! Хотели же по-быстрому.

– Ладно, ладно, – он вынул кости и стал выкладывать их кру́гом колодца.

Ася икнула, чувствуя внутри себя липкий холод. Ноги онемели.

– Ася, времени мало, бежать ты не сможешь, так что давай без глупостей. И всё быстро закончится, ок? – Зоя подошла к ним, держа в руках… мяч? Шар?

Голову.

Череп.

Он смотрел на Асю провалами чёрных глазниц. Как дом. Как кострище. Как колодец.

– Вашу мать, вы… – она шарахнулась в сторону, пнула коробку, просыпав оставшееся содержимое – кости и телефон.

Поцарапанный, побитый уже не белый телефон с выщербленными рыжими кнопками.

– Какого хрена тут происходит?!

– Я предупреждал, Зоя, стоило поговорить, – выдохнул Саня и закончил круг.

Воздух задрожал, стал плотным и душным, навалился на Асю, прижимая к земле.

Она взвыла, сползая по мшистому бревенчатому боку.

– Скоро всё закончится, всё закончится, там, где началось, – мурчала Зоя, вкладывая в руки Аси череп.

Пальцы ударило током, обожгло кипятком, холодом. Как лизнуть качели на морозе – не оторвёшься. Слёзы заволокли глаза.

– Мы тебя нашли, Ася, нашли. Теперь всё будет хорошо. Они тебя не отпускали, а мы отпустим. Тебе пора идти дальше.

Мир вокруг поплыл, всколыхнулся, словно лесное море, зашумел.

– Мама… как же… мама…

Сквозь пелену прорвался голос Сани:

– Не волнуйся, у неё всё хорошо. Тринадцать лет прошло – твои поиски закрыли, похоронили пустой гроб. Очень жаль, что так вышло, но кости мы смогли найти уже после похорон. Местные культисты хорошо постарались, спрятали тебя. Их ритуалы требуют постоянства: алтари, мох, срок – всё до вечерней зари. Это ты сама это знаешь, слышала же.

– Не… не перезвонили…

– Да, вы, мёртвые это не любите. Отпустить тебя они не могли и искать помощи не позволили. Но это уже в прошлом. У нашего ритуала тоже срок. А теперь… теперь тебе пора.

Автор: Ника Серая
Оригинальная публикация ВК