Я иду сценой пока, мне надо спуститься в зал. Я крутой качок, известный сочинский каратист и, между нами, отличный стрелок, так что я вам понравлюсь. Подработочка намечается нормальная, платят хорошо и налом в руки. В Летнем театре концерт поохранять, сберечь гражданина артиста от восхищённых зрителей. Выступает Игорь Тальков, давно мне знакомый по варьете в гостинице "Жемчужина". Он там на гитаре играл, а я оберегал девочек и общее спокойствие. Теперь, в 89-м, Игорь — звезда, символ и пророк, я всё на прежней темке промышляю, однако расту. Вширь тоже, раскачался, но и личным телохранителем бываю, и старшим в эскорте шикарных мероприятий. Мне всего двадцать четыре; "лучшее, конечно, впереди". (Этих попсятников тоже опекал, всякое по жизни случалось.)

Обозреваем зал, смотрите в мой прицел. Народ висит, стоит, лежит на ступеньках, на сидячих кое-где по двое на одно место.. Дамы-курортницы с веерами, с биноклями, с запаренными мужьями, о пивке с пенной шапкой мечтающими. Толстобрюхи с любовницами по центральным креслам, где от пролетариев почище. Казаки на три ряда, откуда-то в полном обмундировании возникли. Всякий отдыхающий сброд тоже здесь: анархисты в чёрном наглухо, империалисты с одним пришпандоренным эполетом, славяне в рубищах льняных, фанатики с никчёмными партбилетами, в сатиновой дешёвке и мозольных сандалиях. Золотозубые северяне с вахт, с размалёванными барными девками...

Работы будет много, бешеная популярность у Талькова — только неоднозначная, а время кипучее. Кто с корзинами цветов интеллигентно душится, а кто с камнями пришёл, в фольгу золотую завёрнутыми. Ещё хуже невидное: по карманам варёнок и под жилетками длинными рассованное. Тогда ни турникетов, ни раций толковых, ничего, да и сейчас спасу нет от умных гадов и опасных дураков... Хорошо, жарко хоть на югах, лишние шмотки на людях на виду. Ножики вон, модные без чехлов у кавказцев, с гнутыми черенками в кожаной обмотке, облепляются ацетатом турецких рубах на этих самых горячих чреслах. Или креслах..

Короче, огляделись — и пойдёмте обратно, опять сценой. Отсюда всё виднее. Каратисты мои по залу рассредоточились, есть свои пацаны на балкончиках, у выходов и по низу. Заворачиваем в кулису, которой нету — стеночки приделаны. Музыканты стоят на выход, Тальков отсутствует. Говорят, женщина там какая-то у Игоря.. Я заволновался, чувствуете? Задержать сильно или отменить концерт, когда такие волны ходят по залу, это резко душно сделать. Нас и конная милиция не отобьёт.

Ок, пошли к внутренним помещениям. Смотрите по сторонам-то, узрите эпоху! Женщина навстречу, нарядная и обворожительная, сверкает глазами, говорит мне: "Не сегодня". Быстро уходит — надо за ней. А она прытью сбоку по лесенке, так и пропала в накалённом зале. Лады, это после, нужно назад, публика чумеет уже... Игорь, бледный и вязкий, никак не установит аккордеон на стул. Я хватаю стул с инструментом, тащу на сцену. Аплодисменты, крики, глухой бах из пугача по верхам, первое тухлое яйцо не долетает.. Всё, вышли. Да музыканты, вы-то куда!! Мы затемнения ждём, чтоб в зал направиться, сюда кого-нибудь снизу пришлём. Самое главное — Тальков вышел, теперь не зевай.

Только поздней ночью расслабимся, в старой чайхане. За лишними жаровнями, в тенях кипарисов отдыхают родственные души: кальянщики и кофеманы. Я всё вместе, крепкий же пока. Заказываю новую турку с кофейной густью — и за столиком, в компании, вижу её. Женщину с концерта. Она спокойно держит мой взгляд и произносит пухлыми губами: "Не сегодня". Я забываю, за чем именно подошёл и стою.. Оставлю вас, пожалуй, здесь. Вы наслаждайтесь — таких местечек, как это, на свете всегда мало.

Включаюсь от сигнала из наушника, пора готовить отход группы через задние двери. Вот мы и в двадцатых другого века, я зубр теперича, шеф охранного предприятия, "в полях" работаю чисто размяться.. Но если вы пока здесь, дорасскажу. Игоря убили "не сегодня", а через год после того концерта — и тридцать с гаком лет назад. Меня с ним тогда не было. А где была она, неведомо.

Встаёт, будто со своего, с почти крайнего места ряда женщина не отсюда. Я снова вижу её в сочинском мареве: в Летнем театре, в чайхане, за кулисами. Губы она так вытягивает: душа с телом расстаётся. Вот и сейчас смотрит глубоко, чуть улыбается — и делает мне чмоки без слов, поцелуйчик лишь губами. Муж, не понявший, но ощутивший что-то, цепче прижимает жену к себе. Я остаюсь, где стоял, до великой дрожи желая её и боясь, немножко сочувствуя мужику..

Пятачок-то неразменный, как нынешний биткоин, можно только потерять. Так и живёшь с заклятым богатством, за мошну держась.

Лохматая южная сказка с намёком. Вполне похожая на правду.