Но есть же и иной путь: не отказываться от развития науки и техники, но при этом не отказываться и от морали, заниматься совершенствованием не только технологий, а и человека как такового ИА Красная Весна

Трансгуманизм — это слово сегодня, наверное, знакомо всем. В Сети можно обнаружить десятки определений этого понятия. Если вычленить суть их, то трансгуманизм — это концепция искусственной эволюции человека, основанной на использовании современных технологий. На первый взгляд, звучит оптимистично — «эволюция», «современные технологии»… Однако есть ли повод для оптимизма?

Обратим внимание на само слово и его составляющие — «транс» и «гуманизм».

Гуманизм есть принцип построения общества, в котором человек является основополагающей ценностью. Гуманизм не может существовать без веры в человека, в его развитие.

Приставка «транс» означает, что осуществляется переход, выход за пределы чего-то. То есть переход через гуманизм, выход за его пределы. Причем выходить за пределы предлагается именно с помощью технологий, а не путем развития внутренних возможностей человека, его собственного безграничного, на самом деле, потенциала.

Неслучайно понятие «трансгуманизм» часто связывают с понятием «постчеловек». Речь идет о человеке-машине, человеке-роботе, изменившем свое естество путем внедрения в него технологий искусственного интеллекта, разработок биоинженерии, генной инженерии, клонирования и так далее.

Однако идеи трансгуманизма появились задолго до достижения современного уровня развития технологий — в середине XX века. В 1957 году термин «трансгуманизм» в его понимании, приближающемся к современному, употребил английский эволюционист, биолог и политик Джулиан Хаксли в работе «Новые бутылки для нового вина» (New Bottles For New Wine, 1957).

Перед этим, в 1920-е годы, Хаксли выдвинул идею, что человечеству нужна новая религия — без Бога, так как «гипотеза Бога», как он писал, «не имеет больше какой-либо прагматической ценности» в современном мире. По его мысли, источником религиозного опыта и веры вместо Бога должен стать научно-технологический прогресс. В одноименной книге он называл это «религией без откровения». Развивая свою идею в 1957 году, Хаксли ищет название для «этой новой веры». «Возможно, трансгуманизм подойдет», — пишет он. И поясняет: «Человек остается человеком, но трансцендирует себя посредством понимания новых возможностей человеческой природы…» Он подчеркивает при этом, что такую «трансценденцию себя» должны совершить не отдельные люди, а весь человеческий род целиком, и что произойдет это тогда, когда наберется достаточно людей, которые смогут «по-настоящему сказать»: «Я верю в трансгуманизм».

Сразу возникает вопрос: если «новые возможности человеческой природы» предлагается получить средствами технологического прогресса, то есть через «нашпиговывание» человека технологическими достижениями, сохранит ли при этом человек свою человеческую природу, останется ли человеком?

Впрочем, Хаксли, в отличие от современных трансгуманистов, еще не говорит о том, что «новые возможности» человека следует получить исключительно из технологий — в его концепции находится место и «технике достижения духовного опыта». Однако он не поясняет, что подразумевает под такими техниками.

Интересно, что Джулиан Хаксли — вовсе не однофамилец писателя Олдоса Хаксли, автора знаменитого романа-антиутопии «О дивный новый мир» (Brave New World, 1932); Джулиан и Олдос — родные братья.

Вспомним, что речь в этой антиутопии идет о будущем, в котором человечество живет в едином «прогрессирующем» государстве, управляемом технократами. В этом «дивном новом мире» давно забыли о естественном деторождении: людей выращивают в инкубаторах и еще на эмбриональной стадии разделяют на пять каст — от высших «альф» до низших «эпсилонов». Помимо искусственного выращивания людей активно используются и другие технологии: с помощью химических препаратов эмбрионы-«эпсилоны» искусственно отупляют, с помощью биотехнологий фабрикуются одинаковые люди (однояйцевые близнецы), с помощью гипнопедии (гипноза во время сна) людям внушают принципы поведения в обществе, а в решении психологических проблем на помощь приходит наркотическое средство — сома. При этом в описанном Хаксли государстве очень высок уровень автоматизации производства, и не менее высок культ потребления и гедонизма в обществе.

Можно предположить, что Олдос Хаксли создал свой «дивный мир» не на пустом месте — основанием для этого послужили идеи ученых и политиков, в том числе его брата-биолога. Джулиан занимался не только наукой, но и научной политикой — он был первым генеральным директором ЮНЕСКО, членом Лондонского королевского общества. То есть имел возможность в той или иной мере воплощать свое представление о применении новых технологий для трансформации человека на практике.

И о практике он пишет более определенно, чем об общих вопросах новой религии: «Если предпринять соответствующие меры, никому более не надо будет претерпевать голод неполучения подлинного удовлетворения, равно как никому не придется быть обреченными на неполноценную жизнь, находящуюся ниже определенного стандарта». Выходит, речь идет о том, чтобы привести всех к некоему стандарту, при котором люди получат «подлинное удовлетворение». Это уже несколько напоминает упомянутый «дивный новый мир» — правда, там «стандартов» пять, но принадлежащие ко всем пяти «стандартам» вполне удовлетворены своим положением. А добиться их удовлетворенности удается опять же с помощью технологий.

В процессе перехода к новому миру, как утверждает Хаксли, человеку следует кардинально пересмотреть такие тонкие понятия, как «надежда» или «идеалы», перевести их в плоскость научно-рационального, и тогда «научное исследование потенциалов человека и методик их реализации позволит нашим надеждам стать рациональными, а идеалы поместит в каркас реальности».

Отметим эту очень важную деталь — не технологии рассматриваются как средство реализации надежд и идеалов человечества, но сами надежды и идеалы становятся технологиями.

Говоря о необходимости всех этих преобразований, Хаксли заявляет о создании «более благоприятной социальной среды». При этом он утверждает, что «необходимо прийти к скоординированной политике, чтобы не дать наблюдающемуся сейчас бурному росту населения разрушить все наши надежды на лучший мир». Он также отмечает необходимость «искоренения» «институтов, которые стоят преградой на пути к реализации наших потенциалов».

И вот тут мы уже, действительно, получаем «дивный новый мир» — с полным контролем над рождаемостью и полным управлением социальной средой. Интересно, в чьих руках будет этот контроль? Группы политиков и ученых, по-своему пекущихся о благе человечества? Причем понимание блага, разумеется, будет навязано обществу этой группой опять же с помощью технологий? Группы, устранившей со своего пути «институты», которые могли бы стать для нее «преградой»?

Во второй половине XX века идеи трансгуманизма получают свое дальнейшее развитие. При этом начинает прослеживаться связь понятий «трансгуманизм» и «постчеловек».

В 70-х годах ирано-американский писатель-фантаст, футурист Ферейдун М. Эсфендиари, сменивший свое имя на FM-2030, писал о трансгуманистах как о людях, использующих достижения научно-технического прогресса для перехода к «постчеловеку» — существу, которое уже не будет являться человеком в привычном нам смысле этого слова, а станет бессмертным представителем новой искусственно созданной расы, способной существовать даже внутри виртуальной реальности.

Обратим внимание на эволюцию идей трансгуманизма. Если в 1957 году Джулиан Хаксли говорит о том, что человек, совершенствуя себя с помощью научно-технических достижений, все-таки «остается человеком», то спустя немногим более десятка лет FM-2030 уже мечтает о полном преодолении естественной природы человека.

Кстати, выбор псевдонима — FM-2030 — неслучаен. Эсфендиари собирался, преодолев свою природу, жить вечно, как минимум дожить до 2030 года. Однако этим планам не удалось осуществиться — он умер он рака в 2000 году. Его тело было заморожено (крионировано) компанией «Алькор» (Alcor Life Extension Foundation) в городе Скоттс-дейл в американском штате Аризона. Следует отметить, что идея крионирования очень популярна среди приверженцев техногуманизма: они надеются, что, будучи замороженными, их тела сохранятся до того времени, когда человечество сможет их оживить и превратить в «постлюдей». На сегодняшний день ряд энтузиастов-трансгуманистов уже подвергли себя крионированию, однако, заметим — процедура очень дорогостоящая, и при этом положительный результат отнюдь не гарантирован.

Ферейдун М. Эсфендиари продвигал идеи трансгуманизма в ряде книг: «Только оптимизм» (Optimism One, 1970), «Поднимающиеся» (Up-Wingers, 1973), «Телесферы» (Telespheres, 1977), «Трансчеловек ли ты?» (Are You a Transhuman?, 1989). Взгляды Эсфендиари отличаются категоричностью.

Он создает полноценную модель постчеловека, выделяя четыре его признака: технологический апгрейд тела, бесполость, искусственное размножение, распределение сознания и личности в разных телах — биологическом и технологическом.

Технологический апгрейд подразумевает замену частей тела механическими, внедрение в тело имплантов, использование генной инженерии для изменения тела. Преобразовать тело предполагается так, чтобы исчезли половые признаки и человек стал бесполым. Детей Эсфендиари предлагает создавать «в пробирках», отказавшись от естественного процесса зачатия. Кроме того, постчеловек сможет переносить свое сознание или его часть из биологического тела в тело технического устройства (например, робота).

Переход к постчеловеку Эсфендиари считает неизбежной частью процесса эволюции человеческого вида.

«Бесполое создание новых мутантов и появление киборгов — это не исторические события. Это эволюционные прорывы», — пишет он.

В работе «Поднимающиеся» Эсфендиари утверждает, что для перехода «на более высокие уровни эволюции» необходимо выйти «из ограничений традиционных идеологий». По его мнению, узость любых идеологий является тормозом, держащим человечество в «ортодоксальных рамках». Помимо идеологических, Эсфендиари предлагает освободиться от «всех традиционных философских социо-экономических политических рамок».

Ряд ученых уже действуют вне этих рамок, считает автор, — например, те, кто работает «над имплантацией устройств в человеческое тело, позволяющих человеку контролировать свою собственную боль и удовольствия — эмоции и мечты».

Но почему-то Эсфендиари не рассматривает сценарий, при котором контроль за этим устройством окажется не у человека и даже не у ученых, разработавших это устройство, а в руках «сильных мира сего», заполучивших такую разработку.

Вообще, как видно, одна из главных его задач — атака на тех, кто высказывает те или другие опасения по поводу использования научных открытий и применения технических достижений без какой-либо ориентации на мораль. Эсфендиари объявляет их людьми ограниченными, врагами прогресса (хотя часть этих людей сами являются учеными, обеспечивающими прогресс). Высказывается он о них в презрительном тоне.

«Генная инженерия? Это бесчеловечно. Это приведет к людям с кнопками», — вот так нарочито упрощенно он описывает позицию тех, кто обращает внимание на возможную опасность применения разработок генной инженерии.

В работе «Are You a Transhuman?» Эсфендиари использует термин «трансчеловек», которым обозначает представителей «первого проявления новых эволюционных существ». Такие представители стремятся с помощью новейших научно-технических разработок, в том числе генной инженерии, преобразующих фармацевтических препаратов, манипуляций с цифровыми технологиями превратить себя в «постлюдей».

Сегодня мы видим, как с помощью препаратов и физических вмешательств людей превращают в существа неопределенного пола, для которых возможность размножения крайне затруднена. То есть часть представлений Эсфендиари о «постлюдях» уже реализована. Что касается распределения сознания и личности в биологическом и технологическом телах, в первом приближении этому соответствуют люди, проводящие большую часть жизни в социальных сетях, чья личность, таким образом, «распределена» между реальным человеком и его профилем.

Эсфендиари считал, что, достигнув всего этого, «постлюди» получат повышенные физические и интеллектуальные способности по сравнению с обычными людьми. Как мы видим, это более чем сомнительно… Но даже если допустить фантастическую гипотезу, что «постчеловек» получит сверхспособности — на что он их направит? На то, чтобы помогать слабым, творить добро? Или на неограниченное удовлетворение любых своих потребностей и желаний, причем за счет других? Интересно, что автор вообще не задается вопросом о том, каков смысл и цель обсуждаемых им преобразований человека. Как будто для него преобразования сами по себе и являются конечной целью.

На мировоззрение Ферейдуна М. Эсфендиари, как и ряда других трансгуманистов, большое влияние оказали идеи немецкого философа Фридриха Ницше, рассматривающего человека как переходную стадию к сверхчеловеку. Сверхчеловек — это человек сильный. Но что делать со слабыми — с теми, кто не смог осуществить переход к сверхчеловеку?

«Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом», — пишет Ницше в предисловии к «Антихристу» (1895).

Следует оговорить, что Ницше, безусловно, крупный философ, его творчество требует огромного осмысления, а идеи не терпят упрощения. Вспомним, что именно упрощением его идей занимались фашисты в XX веке. Но не является ли концепция «постчеловека» похожим и также очень опасным упрощением ницшеанских идей «сверхчеловека»? Если посмотреть, что происходит в реальности, то становится очевидно, что самые продвинутые технологии вряд ли будут доступны всем. Что же станет с теми, у кого на них просто не хватит денег? Они должны погибнуть?

Коль скоро мы коснулись Ницше — философа второй половины XIX века — есть смысл немного задержаться на той эпохе. Это поможет лучше понять предпосылки, генезис и подводные камни трансгуманизма.

«Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц!» — провозгласил Ницше в работе «Веселая наука» (1881–1882).

Но «Бог умер» гораздо раньше. XIX век явил собой вершину Нового времени — эпохи, отказавшейся от Бога как центра всего сущего, как причины и смысла всего, как ответа на все предельные вопросы. Однако на место отвергнутого Бога пришли другие божества — Разум, Наука, Прогресс, с помощью которых человек надеялся получить новые ответы. Светский гуманизм Нового времени поставил в центр не Бога, но Человека — развивающегося, идущего вперед, познающего мир, покоряющего природу.

В 40-х годах XIX века распространение получает философия позитивизма, утверждающая, что познать мир можно только с помощью естественных (позитивных) наук. Вера в науку действительно приносит людям много блага: помогает лучше понять физическое устройство мироздания, совершать великие открытия, создавать много новых технических устройств, служащих человеку.

Однако уже во второй половине XIX века и особенно ближе к его концу начинает нарастать некая растерянность: научно-технический прогресс не спасает от мучительных поисков ответов на метафизические вопросы, которые всегда мучают человека: зачем я живу, что ведет меня по жизни, какова цель всего?

Как реакция на увлечение рациональностью и позитивными науками в конце XIX века возникает течение под названием «философия жизни». К нему принадлежат очень разноплановые мыслители, стремившиеся опереться не на рациональное, а на иррациональное начало, и увидевшие в нем некий мотор, запускающий эволюцию. К этому течению относится и Ницше, считавший таким мотором волю к власти.

Фразу Ницше про смерть Бога, несомненно, можно рассматривать в более широком смысле — как отказ от любых высших идеалов, и, соответственно, полное раскрепощение иррациональной воли к власти, снятие моральных барьеров. А если при этом использовать достижения науки и техники как средства для реализации этой воли к власти? В ходе Первой мировой войны человечество было шокировано применением химического оружия — оказалось, что наука может не только служить благу человечества, но и нести массовую смерть. Чуть позже гитлеровский нацизм продемонстрировал, к чему приводит сочетание научно-технических достижений с волей к власти, освободившейся от морали, от гуманизма.

Но разве трансгуманизм по сути своей не предлагает того же самого? Поднимая на знамя передовые технологии, он либо ничего не говорит о морали, высших ценностях, идеалах, как у Эсфендиари, либо, как у Хаксли, объявляет их одной из технологий.

Нет в трансгуманизме места и понятию «душа» — ни в религиозном, ни в светском значении. Сострадание, любовь, самоотдача, самопожертвование — эти категории оказываются отвергнуты «постчеловеком» — существом, получившим с помощью современных технологий огромные возможности, продлившим свою жизнь, освобожденную от смысловых и ценностных ориентиров.

Однако у трансгуманизма есть еще один очень немаловажный и очень опасный аспект. Когда мы говорим о технологиях, не следует забывать, что они бывают не только инженерными, но и социальными. С помощью социального инжиниринга можно управлять как отдельными людьми, так и целыми сообществами. При реализации установок трансгуманизма группы, в чьих руках находятся технологии — как инженерные, так и социальные — в перспективе могут получить неограниченную власть над миром. Именно они будут решать, кому сколько жить, и какой будет эта жизнь. Они будут управлять демографическими процессами, контролируя рождаемость, заниматься человеческой селекцией, какая не снилась и Гитлеру. Мир, в котором технологии якобы поставлены на службу человеку, на самом деле грозит обернуться «дивным новым миром» Хаксли, управляемым технократами. Разумеется, речи о сохранении личности, обладающей свободой воли, в таком обществе уже не будет.

В 60–70-е годы XX века появляется ряд футуристических социокультурных прогнозов. Это концепции информационного общества японского социолога Енэдзи Масуды, постиндустриального общества американского социолога Дэниэла Белла, «электронного века» канадского философа, культуролога Маршала Маклюэна, общества «третьей волны» американского философа и социолога Элвина Тоффлера и ряд других. Все они говорят о том, что на смену индустриальной эпохе приходит другая — в которой новый виток развития технологий полностью изменит жизнь человека.

Сами эти футурологи не говорят о «постчеловеке» и не утверждают прямо, что всем должны управлять технократы. Но семантика, которую они используют в своих описаниях «нового мира», очень показательна и в чем-то близка к языку трансгуманистов.

Так, Маршал Маклюэн в работе «Галактика Гутенберга» (1962) пишет: «Вместо того, чтобы превратиться в колоссальную Александрийскую библиотеку, мир стал компьютером, электронным мозгом, именно так, как это описывается в непритязательной научной фантастике. И по мере того как наши чувства выходят наружу, Большой Брат проникает вовнутрь. Поэтому если мы не сумеем осознать эту динамику, то в один прекрасный день окажемся погруженными в атмосферу панического страха, приличествующую тесному мирку племенных барабанов с его всеобщей взаимозависимостью и вынужденным сосуществованием».

Вспомним, что Большой Брат — это диктатор в обществе тотального контроля, изображенном в романе-антиутопии Джорджа Оруэлла «1984». Фраза из романа «Большой Брат следит за тобой» стала крылатой. В романе Оруэлла она имеет достаточно конкретное значение: в каждой квартире установлено специальное устройство, через которое можно осуществлять видеонаблюдение за поведением ее обитателей.

Другой футуролог Элвин Тоффлер заявляет, что перемены, врывающиеся в жизнь человечества, окажутся столь масштабны, что люди будут испытывать настоящий шок будущего — «футурошок». В одноименной работе 1965 года «Футурошок» он утверждает, что человечество ждет разрушение семьи в ее привычной форме (мать, отец, дети), утрата привязанности к месту жительства (Тоффлер использует термин «новая раса кочевников»), а также привязанности к вещам, которые станут «одноразовыми»: их больше не будут беречь, чинить, предпочитая покупать новые.

Обратив внимание на эти прогнозы, подумаем о том, что перемены, о которых говорят футурологи, не являются полностью естественным процессом. Их можно направлять в ту или иную сторону: в чем-то усиливать, в чем-то ослаблять, а в чем-то создавать с нуля. Именно этим занимаются политики и политтехнологи — зачастую в кооперации с учеными. То же самое касается и создания «постчеловека», о котором говорит Эсфендиари.

Очень характерно, что Маклюэн, напрямую увязывая компьютеризацию мира и диктатуру Большого Брата, подразумевает постоянное «переписывание истории» и внедрение в массовое сознание все новых и новых версий одних и тех же событий — разумеется, в интересах управления обществом. Сегодня мы уже видим, как нарративы из социальных сетей и масс-медиа, искажающие реальные события, оказывают зачастую бо́льшее влияние на человеческие сообщества, чем сами эти реальные события.

Даже весьма нехитрые приемы психологического воздействия в сочетании с современными средствами распространения информации, которые позволяют их массово тиражировать — это «убойная сила» в смысле целенаправленного и системного воздействия на общество. Причем в случае, например, вирусных роликов, это тиражирование осуществляют сами пользователи.

Современные технологии уже сегодня стремятся «проникать в душу» человека, определять его интересы и желания, используя информацию, накопленную о нем в Сети, анализируя его поисковые запросы или иные данные. А с учетом возможности доступа к базам данных в руках социальных манипуляторов могут оказываться исчерпывающие сведения о личности.

Соответственно, те, в чьих руках окажутся самые продвинутые технологии, с помощью «науки социальной инженерии» получат возможность управлять миром. А если те, кем они управляют, будут «постлюдьми» с внедренными в мозг чипами и отсутствием неуловимой субстанции под названием «душа», управление станет тотальным.

Конечно, не все были готовы разделить чаяния трансгуманистов и восславить технический прогресс. Уже в 60–70 годы у радикального технократизма появились серьезные противники. Вот только что они предлагали взамен?

В 1968 году итальянским промышленником Аурелио Печчеи был основан Римский клуб — организация, объединившая политиков, ученых, крупных предпринимателей и банкиров, деятелей культуры, озабоченных глобальными проблемами современного мира и желающих принять участие в их решении.

В 1972 году в докладе Римского клуба «Пределы роста» было показано, что быстрый рост населения земного шара при существующих темпах индустриального развития приведет к нехватке ресурсов. В качестве выхода предлагалось ограничить рождаемость и «заморозить» объем промышленного производства. Вскоре концепция «нулевого роста» была заменена концепцией «ограниченного роста», в которой речь шла о том, что для каждой страны должен быть применен свой подход в ограничении ее демографического и индустриального потенциала.

При этом было очевидно, что решение о том, какую страну как ограничивать, должны принимать «продвинутые» политики и интеллектуалы — видимо, из того же Римского клуба или подобных организаций.

Римский клуб внес огромный вклад в концепции «устойчивого развития», «климатической повестки», «зеленой экономики», которые оказывают сегодня большое влияние на политику.

Но неужели ответом на негативные последствия бурного развития технологии может быть только ее сдерживание? Если это так, то человечество в ловушке: либо безграничное, не связанное вопросами морали развитие технологий, превращение человечества в «постчеловечество», либо остановка развития. Причем и в том, и в другом случае предлагается ограничение рождаемости, и не идет речь о развитии собственно Человека.

Хаксли заявлял еще раньше Римского клуба в цитированной выше работе 1957 года «Новые бутылки для нового вина», что в силу нехватки ресурсов надо сокращать население планеты.

«Накапливаются факты о мировых ресурсах и их потреблении, о численности человечества и темпах его роста, что приводит к еще одному отрезвляющему осознанию — ресурсы ограничены, и численность населения должна быть ограничена, если человек не хочет превратиться в раковую опухоль планеты», — писал он. Но предлагал отреагировать на это трансгуманистическим преодолением человеческой природы.

Собственно, «постчеловек» вполне совместим с остановкой развития: для одной части человечества окажутся доступны все мыслимые и немыслимые технологии, а другая будет архаизирована, ввергнута в состояние регресса. Вырисовывается мир по ту сторону гуманизма, в котором трансгуманизм и архаизация не просто уживаются, но сотрудничают, играют одну нотную партию, а дирижером выступают технократы и политтехнологи.

Но есть же и иной путь: не отказываться от развития науки и техники, но при этом не отказываться и от морали, заниматься совершенствованием не только технологий, а и человека как такового — его души, интеллектуального и творческого потенциала. Представляется, что только этот путь может стать спасением от антиутопии, в которой адская смесь сухой прагматики, технологий и воли к власти уже не оставляет места ничему человеческому.

На протяжении тысяч лет собаки были лучшими друзьями человека. Когда люди жили в основном в обществах охотников-собирателей, собаки были одними из первых одомашненных животных. И с течением тысячелетий отношения между человеком и собакой во многом оставались неизменными. Но в научном сообществе уже давно идут споры о том, когда и как именно волки были одомашнены в собак. Некоторые предполагают, что, как и сегодня, люди способствовали этому процессу, селективно разводя волков для получения более ручных черт и других желаемых характеристик. Людям нужны были волки для охоты, а взамен они снабжали волков частью мяса, или так гласит теория.

Однако новый набор математических моделей предлагает иную теорию: волки «самоодомашнились» и превратились в собак, чтобы пожинать плоды человеческих пищевых отходов. Это не совсем новая концепция, но новые модели могут помочь немного прояснить временную шкалу, показав, как естественный отбор мог превратить диких волков в одомашненных собак в течение нескольких тысяч лет - и все это без селективного разведения со стороны людей.

Было установлено, что люди и собаки имели прочную домашнюю связь на протяжении как минимум 30 000 лет. Археологические и генетические данные также показывают, что собаки произошли от серых волков и что они были одомашнены в течение двух различных исторических периодов. Первый период одомашнивания имел место примерно между 30 000 и 15 000 лет назад, в течение которого дикие волки были одомашнены в ранних собак. Второй период, с 15 000 лет назад и до наших дней, ознаменовался появлением различных пород собак, некоторые из которых были результатом селективного разведения людьми.

Некоторые члены научного сообщества ранее утверждали, что первый период одомашнивания также находился под сильным влиянием людей и селективного разведения, которое проводилось для приручения диких волков. Для этого аргумента есть несколько причин, но основными являются две: естественный отбор не мог работать достаточно быстро, чтобы одомашнить собак в тот период времени, и более вероятно, что дикие волки рассматривали древних людей как конкурентов за еду, а не партнеров.

«Я не думаю, что это вероятный сценарий, при котором древние охотники работали бок о бок с хищниками, которые в лучшем случае скорее рассматривали бы их как конкурентов, чем как партнеров любого рода», - сказала Кэтрин Лорд, эволюционный биолог из Медицинской школы Чана при Массачусетском университете в Вучестере.

Возможно, как предполагают некоторые, древние люди непреднамеренно создали популяцию более ручных волков, когда они брали некоторых из них щенками и воспитывали их в человеческих общинах. Или, может быть, наши предки распознали потенциал собак-компаньонов для охоты и намеренно запустили этот процесс. Между тем, другая сторона спора предполагает, что волки сами инициировали процесс одомашнивания.

Привлеченные к выброшенным объедкам, оставшимся в древних человеческих поселениях, некоторые группы диких волков действовали как падальщики, откладывая свою агрессию в обмен на легкую еду. Эти более ручные волки естественным образом изолировали себя от более агрессивных стай и спаривались с волками, что привело к процессу самоодомашнивания, который длился тысячи лет. Но мог ли этот процесс естественного отбора действительно произойти за столь короткий (по эволюционным меркам) период времени? Согласно новым моделям, это, безусловно, возможно.

Критики утверждают, что без вмешательства человека, ускоряющего процесс одомашнивания, волкам потребовалось бы слишком много времени, чтобы самостоятельно выбрать генетические черты, которые в конечном итоге привели к видообразованию - формированию нового, отдельного вида собак - в течение заданного периода времени.

Исследователи запустили несколько моделей, включая те, где более ручные, питающиеся падалью волки спаривались исключительно друг с другом, и модели, где они спаривались с другими, более агрессивными волками. Во всех моделях ранние собаки отделялись от волков в 37 процентах случаев. Однако если животные-падальщики спаривались с другими более ручными животными, они образовывали ранние собачьи стаи в 74 процентах случаев.

«Когда самки выбирали себе пару, им также приходилось выбирать самцов, которые имели схожую с ними степень приручаемости», - соавтор исследования Алекс Капальди . «Так что если оба эти процесса задействованы, то гипотеза самоодомашнивания может победить». В этом последнем сценарии потребовалось около 8000 лет, чтобы собаки отделились от волков, и это изменение в модели продолжалось более 3400 лет.

Хотя эта модель не доказывает напрямую теорию самоодомашнивания и не дает окончательного ответа на вопрос, как собаки стали домашними, она, по крайней мере, доказывает, что при определенных обстоятельствах самоодомашнивание было, по крайней мере, возможно.

Конечно, также вероятно, что ответ на этот вопрос не такой простой. Учитывая, насколько близки были люди и собаки исторически, ответ, вероятно, заключается в некоторой комбинации как человеческого влияния, так и выбора собаками своего окружения. По крайней мере, не похоже, что люди насильно одомашнили собак.

Стратегия «хищника» это высоко рискованная игра с краткосрочными выгодами, но долгосрочными последствиями. В природе она требует огромных энергетических затрат и уязвима к изменениям среды. В обществе это порождает конфликты, изоляцию и юридические риски. Кооперация и адаптивность, напротив, позволяют выживать даже в условиях нестабильности, что делает их более устойчивыми стратегиями как для животных, так и для людей.
Вот почему это так с точки зрения "общих закономерностей"

Сложность поддержания иерархии
- Ресурсы на контроль. Чтобы сохранять статус хищника, нужно постоянно подавлять соперников. Например, альфа-самцы в стаях обезьян тратят много времени на демонстрацию силы, вместо того чтобы отдыхать или размножаться. 
- Уязвимость к изменениям. В экосистемах и обществах внезапные изменения (например, климатические катаклизмы, технологические прорывы) разрушают старые иерархии, оставляя «хищников» без привычных ресурсов.

Преимущества кооперации
- Эффективность групповой стратегии. Травоядные, живущие стадами, защищают друг друга от хищников. Люди, сотрудничая, создают сложные общества с разделением труда, что обеспечивает стабильность и прогресс. 
- Моральный капитал. В обществе те, кто помогает другим («травоядные»), часто получают больше доверия и возможностей. Например, в бизнесе компании с хорошей репутацией легче привлекают инвесторов и клиентов.

1. Существует ли единое информационное поле?

Научный взгляд
- В физике есть гипотеза голографической Вселенной, предполагающая, что информация обо всем хранится на границах космоса (как в голограмме).
- В квантовой механике феномен квантовой запутанности показывает, что частицы могут мгновенно влиять друг на друга, даже на огромных расстояниях.

Философский и эзотерический подход
- Концепция Ноосферы (Вернадский) — сфера разума, где мысли и знания человечества объединены.
- В восточных учениях — «Хроники Акаши», гипотетическая база данных всех событий, мыслей и действий.

Вывод: Прямых доказательств нет, но некоторые теории допускают существование общего информационного поля.

2. Возвращается ли зло и добро?

Закон кармы vs. психологические механизмы
- Карма (восточные учения): Действия имеют последствия — причинно-следственная связь в масштабе жизни или перерождений.
- Эффект бумеранга (психология):
- Добро: Помогая другим, мы улучшаем репутацию, получаем поддержку в ответ.
- Зло: Агрессия и обман разрушают доверие, изолируют человека.

Почему это работает?
- Социальные законы: Люди подсознательно тянутся к тем, кто делает добро, и отталкивают негативных личностей.
- Энергетический обмен: Эмоции (гнев, благодарность) влияют на окружение, формируя ответные реакции.

3. Почему тайное становится явным?

Причины:
1. Человеческий фактор:
- Случайные оговорки, утечки данных, измены.
- Психологическое давление (вина вынуждает признаться).
2. Технологии:
- Цифровые следы (камеры, интернет-активность).
- Развитие криминалистики (ДНК, анализ данных).
3. Закономерности:
- Ложь требует поддержания мифа, что увеличивает шансы на ошибку.

Философский смысл:
- Вера в то, что «все тайное станет явным», — это потребность в справедливости, заложенная в культуре и религии.

4. Почему эти принципы кажутся универсальными?
- Эволюционная выгода: Общества, где поощряется добро и наказывается зло, более устойчивы.
- Когнитивный диссонанс: Людям психологически комфортнее верить в справедливый мир.

Заключение
- Информационное поле, если оно существует, пока не доказано наукой, но гипотезы интересны.
- Добро и зло возвращаются не по мистическим законам, а из-за социальных и психологических механизмов.
- Тайное раскрывается из-за сложности долгосрочного сокрытия правды.

Итог: Эти идеи — не магия, а отражение закономерностей человеческого поведения и устройства мира.