ФОТО ДЕВУШКИ
Один старшеклассник скучал на уроке и смотрел в окно. На траве он увидел брошенную кем-то фотографию. Он вышел во двор и подобрал снимок: на нем оказалась изображена очень красивая девушка. На ней было платье, красные туфли, и она показывала рукой знак V. Парень стал расспрашивать всех, не видели ли они эту девушку. Но никто ее не знал. Вечером он поставил фото возле кровати, а ночью его разбудил тихий звук, словно кто-то скребется в стекло. В темноте за окном раздался женский смех. Пацан вышел из дома и начал искать источник голоса. Тот быстро удалялся, и парень не заметил, как торопясь за ним, выбежал на проезжую часть. Его сбила машина. Водитель выскочил из машины и пытался спасти сбитого, но было уже поздно. И тут мужчина заметил на земле фотографию красивой девушки. На ней было платье, красные туфли и она показывала три пальца.
Чтобы прочитать больше страшных историй, подписывайтесь на мой телеграм канал: Horror Stories
Кричи громче. Часть 3: Правосудие. (22 конец)
8 Августа
– Я не знаю, зачем бабушка притащила маску домой. В конце концов, это была улика. Очень опрометчиво с ее стороны. Я не спрашивал ее об этом, а когда наконец набрался смелости, она уже не могла вспомнить ни судью, ни Робин, ни меня. Я часто держал маску в руках, прикасался к остаткам черного меха, просовывал пальцы в пустые глазницы, надеясь почувствовать что-то и получить ответы. Но если маска и хранила какие-то тайны, огонь выжег их дотла.
– Вы примеряли ее на себя?
– Какое это имеет значение?
– Так и?
– Да. Я надевал ее.
– Вы ощущали какую-то связь между собой и судьей?
– В определенном смысле вы правы… Чем-то мы и правда похожи.
– Чем же?
– Мы оба уродливы. Внутри.
– Почему вы так считаете?
– Потому что так и не смог убить жажду смерти внутри себя. Всю жизнь я вынужден сдерживать гнев и жестокость, что привил мне Фред Пуч. Он отнял у меня Робин и Амалию, но также черными пальцами коснулся моей души. Сделал уродливым.
– Это много объясняет.
– Теперь вы думаете обо мне плохо? Я хотел, чтобы история… не знаю, не оправдала, но хотя бы… помогла понять меня.
– Робин, я много что думаю. Во-первых, то, что с вами произошло, это ужасно. И не справедливо. Но это не может служить оправданием того, чтобы совершать преступления. Во-вторых, я думаю вы одиноки. И одиночество стало еще одной причиной, подтолкнувшей вас к темной стороне. Возможно, вы сделали это, чтобы наконец появился кто-то, кто вас выслушает, чтобы он узнал, как вам было тяжело. Вы метались между светом и тьмой и мечтали, что найдется человек, который подтолкнет вас к свету. Но такого человека рядом не оказалось. И мне очень жаль. Я действительно искренне вам сочувствую, Робин.
– Но вы все равно считаете меня виновным.
– В этом не может быть никаких сомнений. И думаю, вы прекрасно осознавали, что делаете.
- Вы считаете меня здоровым человеком? Даже я с этим не согласен.
- Я, безусловно, не считаю вас психически здоровым человеком, но вопрос вменяемости – это немного другое. Несмотря на ваши… особенности, вы понимали, что делаете, и не жалеете об этом.
– В таком случае вы понимаете, что меня ждет.
– Вы знали, на что шли.
– Значит, вы отправите им отчет о моем психическом состоянии?
– Робин, я уже это сделала.
– Как это? Мы ведь только что закончили.
– Робин, никто не станет ждать месяц, пока мы с вами наговоримся. У нас были сроки. Я отправила отчет менее чем через неделю от нашей первой беседы.
– Не верю! Я тогда даже не перешел к сути.
– Но мне тогда уже было все ясно.
– Да что вам могло быть ясно?! Хватит строить из себя умницу, вы совершенно не так проницательны, как себе навыдумывали…!
– Робин…
– …Простите, мне не следовало выходить из себя.
– Я понимаю вас.
– Я просто не понимаю, зачем тогда вы ходили ко мне все это время.
– А что непонятно? По-моему, вам это было необходимо. Вы хотели быть услышанным хотя бы раз в жизни. К тому же я сама хотела узнать всю историю. Вы мне верите?
– Как же я могу не верить этой искренней улыбке? Нужно быть совсем бессердечным... Однако вы все равно сделали выводы еще когда толком не знали меня.
– Мое к вам отношение не связано с делом, по которому вас судят.
– Вы осудили меня уже тогда. Еще не зная, что послужило причиной.
– Вы совершили преступление. Эта история вас не оправдывает. Она лишь объясняет почему.
– И вот вы снова скатились в формальщину... На секунду я поверил, что вы мой друг, что вы на моей стороне... забыл, что ты всего лишь одна из них. Робот. Машина, выполняющая приказы.
– Я и есть ваш друг. По крайней мере, пока мы в этой комнате.
– Ага. Дружба дружбой, но долг зовет.
– Робин...
– Я поверил, что вы способны заглянуть внутрь. Глубже, чем привыкли. Что вы поймете меня.
– И я понимаю вас. Но не оправдываю.
– Друг ни за что бы так не поступил. Он бы переступил через себя, свернул горы, переплыл океан.
– Вы романтизируете. А что, если так: друг это тот, кто остался рядом, когда все остальные отвернулись?
– В вашем определении друг ни на что не влияет.
– Мы не всегда можем повлиять на судьбу других.
– Но вы можете!
– Так что же вы хотите от меня, Робин?
– Перепишите отчет. Скажите, что ошиблись. Изменили свое мнение, выяснили новые факты, я не знаю… Придумайте что-нибудь!
– Я не могу этого сделать, даже если захочу.
– А вы хотите?
– Затрудняюсь ответить.
– Да нет, вы уже ответили.
– Мне очень жаль.
– Я вам не верю.
– Разве я когда-нибудь врала вам?
– Все то время, что заставляли меня поверить, будто я что-то значу. Будто моя история способна что-то изменить.
– Она изменила мое мнение о вас. Разве этого мало?
– Это не даст мне свободы.
– Не я принимаю решение о вашей свободе. Я делаю заключение о вашем психическом состоянии.
– Это все решает.
– Вовсе нет. Почти все зависит от прокурора… и вашего адвоката.
– Боюсь, я уже нарушил совет своего адвоката.
– А знаете что странно? Вы сменили тактику общения со мной и стали рассказывать свою историю сразу после визита вашего друга.
– А вы умны. Вы чертовски умны. И наблюдательны. Не позволяйте мне ни на минуту забыть об этом.
– Это он захотел стать вашим адвокатом?
– Я сам его попросил. Предыдущий ни на что не годился.
– И что за совет он дал?
– Тимми хотел, чтобы я поделился с вами историей. Видимо, надеялся, что я сойду за невменяемого. Да, это была его идея. Он не просил меня врать, просто… рассказать про Черного Шака. Какое же здесь вранье? Я ведь действительно верю в монстров, хоть и считаю их частью человека. Но в процессе мне захотелось открыть вам больше… А точнее, все.
– Значит, он считает, что вы невиновны?
– Он поверил мне. Всегда мне верил. А вы не можете.
– Я...
– Если вы это не сделаете, завтра меня не увидите. И никто не увидит. Понимаете?
– Вы думаете, это выход? Угрожать мне?
– Послушайте, Амалия…
– Это не мое имя.
– Пусть так. Но оно такое красивое. И вам бы пошло… Я не собираюсь заканчивать жизнь по их правилам. Ясно вам?
– Тогда я вынуждена буду доложить о вас, чтобы за вами сделали круглосуточное наблюдение.
– Ну и сука же вы…
– Послушайте меня, Роберт.
– О, как вы заговорили…
– Шутки кончились. Вас судят за убийство. Вы и правда надеялись избежать наказания?
– Я надеялся, что моя история изменит хоть что-то. Но все остается как и было. Вы судите тех, кто не виновен. И помогаете мразям избежать тюрьмы. Хорошо, что я взял все в свои руки.
– Вы не знаете, что этот человек виновен. Не можете знать.
– Я же столько раз объяснял вам. Но вы так и не поверили мне…
– Главное, что ВЫ верите в это.
– Нет, Амалия. Не главное. Уходите.
– Увидимся в суде, Роберт.
– Нет, не увидимся… Что ж, мне пора в камеру.
– Сядьте, пожалуйста. Еще один вопрос.
– Ну?
– Почему вы назвали священника Рахель? У него совсем другое имя.
– Не знаю, а разве это важно?
– В этой истории фугировало много разных персонажей. И только одно имя вы изменили. Даже имя судьи осталось настоящим.
– Верно… раз вам так интересно, я расскажу. Но не считаю это сколько-нибудь важным.
– Нам нужна эта часть для полноты всей истории.
– Вам, но не мне…
На первом году колледжа во время летних каникул я подрабатывал на ферме старика Честера. Он держал около сотни коров, дела шли в гору, и работы было много. Честер подкармливал дворнягу по кличке Клеопанда – вот серьезно, так он ее и звал. Белая псина с черными пятнами, а уши острые, как лезвие бритвы. Бегала без поводка то тут, то там, да и добегалась по лесу. Подхватила бешенство, видать, съела какую-то зараженную падаль. Заметили мы это поздно, к тому времени сука уже ощенилась пятью щенками и вскормила их молоком: трое пятнистых, один белый и один черный. Тогда-то она и стала агрессивной, слюни изо рта лились рекой, белые, как пена, все норовилась укусить кого за ногу, а щенков, наоборот, забросила. Честер, недолго думая, схватил ружье и пристрелил бедную псину. Сначала мы хотели сами вскормить щенков, но Честер настоял, что всех зараженных надо тотчас прибить. Они уже открыли глазки и резво носились по вольеру. Я отказался это сделать и ребята тоже, так что Честер вновь сам взялся за дело и по одному утопил щенят в ведре. Признаться, все мы рыдали, как маленькие девочки, даже сам старик.
«Эй, Робин», – крикнул он мне, – «или я считать не умею, или один гаденыш где-то укрылся. Живо отыщи его».
Черного щенка мы не нашли, хотя искали долго. Решили, что засранец сбежал в лес. Да только не убежал он. Спрятался в хлеву. Хорошо спрятался. Целый месяц сосал молоко у коров, обсосал больше сотни после того, как его болезнь проявилась и слюна стала заразна. Нашли мы его случайно, а как нашли – увидели большое черное пятно, которое вцепилось зубами в коровью сиську. Мы прозвали его Рахелька. Скользкий, хитрый слизняк.
– Что с ним стало?
– Вы серьезно? Пришиб его Честер, да с такой яростью, будто сам болен. Мокрого места не оставил. Еще бы, производство пришлось остановить. Среди коров началась эпидемия. Почти половина по итогу сдохла. Старик разорился. Вот такой он Рахелька… маленький, жалкий червячок, что загубил коров… Достойное имя для нашего епископа. Черное пятно на сиське…. Я удовлетворил ваше любопытство?
– Более чем.
…
22 Августа
– Почему вы снова пришли?
– Мне сообщили, что ваше состояние нестабильно. Близится день суда…
– И что я должен сказать на это?
– Наверно, вам страшно.
– Конечно, мне страшно. И вы, и я прекрасно понимаем, что решит суд.
– Почему вы так уверены?
– «В нашем обществе любой, кто не плачет на похоронах матери, рискует быть приговорённым к смерти»[1].
– Вы убили человека, Робин. Вас судят не за черствость, а за убийство. Вас нашли в его доме, сидящим около трупа. В маске Черного Шака. Вы продолжаете настаивать, что невиновны.
– Так спросите меня. Спросите, почему я это сделал.
– Еще одна история?
– Да, но очень короткая.
– Для убийства нет оправдания.
– Просто мы с вами по разную сторону правосудия.
– Почему вы убили этого мужчину?
– Потому что он хотел причинить вред своей дочери.
– Вы не можете этого знать.
– Дело в том, что – могу. Я заправил его машину, он протянул мне мелочь… коснулся руки… буквально на секунду. И я узнал все, что он планирует сделать и когда. Я долго колебался… до последнего не хотел идти, но зло во мне взяло вверх. Я схватил маску и пошел к нему домой. Я знаю, вы думаете, маска что-то значит… однако она лишь скрывала лицо. Я не думал убивать его – только запугать. Но пока сжимал его шею… мне столько всего открылось… Руки больше меня не слушались. Они сцепились вокруг шеи, пальцы впились в глотку. Я так хотел, чтобы он перестал существовать… Он монстр.
– Почему вы не сбежали?
– Дочь вошла в комнату, к тому времени ее отец был мертв. Она закричала. Не знала, что я спас ее. Но я вдруг увидел себя глазами этой девочки и… к черту, я устал. От всего. Чертовки устал.
– Прокурор будет настаивать, что вы хотели похитить девочку. Из-за связи с маской.
– А вы сами как думаете?
– У меня нет времени решать загадки.
– Я бы ни за что не причинил ей вред…
– …Погодите, что у вас в руках?
– Ох, это… Посмотрите.
– «Эмбер из Эмберли». Сказка?
– Да. Тимми написал ее для меня. И для Робин. Прощальный подарок.
– Это очень трогательно. О чем она?
– Так, милая история про девочку и брата. Только в ней он смог защитить ее от монстра…
– Послушайте, Робин… Хочу еще кое о чем спросить вас.
– Валяйте.
– Почему вы назвали меня Амалией?
– А что не так?
– Я понимаю, вы хотели ассоциировать меня с одной из девочек своего детства, но почему именно она?
– Сложно сказать. Вы напоминаете мне ее. То ли светло-рыжими прядями, что выбиваются из прически, то ли детским упрямством, которое я так не люблю, то ли тем, что считаете себя старше и умнее. Но главное, потому что я вижу вас в ней.
– И как это понимать?
– Вы ведь знаете, что я имею в виду. Вы много думали об этом и решили, что знаете.
– … Но откуда вы… Нет, этого не может быть.
– Может.
– Вы не можете этого знать. Не морочьте мне голову.
– Однако, знаю. Я уже сто раз повторял: некоторые вещи я просто знаю.
– Докажите.
– Вы хотите, чтобы я озвучил это вслух? За нами наблюдают.
– Скажите завуалировано.
– А вы любите давать трудные задачки, как вам повезло, что я умею их решать!
… Вспомните то дерево около скалистого обрыва. Вы любили это дерево из-за больших красных листьев, хотя мама запрещала бегать туда, боялась, что вы заиграетесь и упадете со скалы…
– Вы не можете этого знать!
– Вам было 11.
– Где вы раскопали эту информацию?!
– Нигде. Никто не в курсе о том, что случилось. Вы не доверили эту тайну даже своему дневнику… Мама обрадовалась, что ее девочка перестала бегать к обрыву. Она не понимала истинной причины вашего страха, не видела, как в тот самый день вы плакали, сидя у ствола дерева, как закрывали глаза и уши в надежде перестать ощущать внешний мир…
– Замолчите. Немедленно.
– Я видел, как спустя 20 лет вы приехали на похороны своей матери. Как вы вновь сидели у старого дерева, как кричали и с какой злостью вырывали каждую травинку, словно жаждали убить все живое, что посмело расти на том месте, где вы были уничтожены…
– …
– Чем больше вы мне доверяли, чем сильнее мы сближались, тем больше мне открылось. И поэтому я знаю, что ваши чувства ко мне искренни. Вот почему вы столько времени потратили на беседы со мной: вы впервые встретили человека, который понимает вас. А я прекрасно понимаю. Мама бы разозлилась, она бы обвинила вас, потому что несмотря на запрет вы все время бегали к этому чертовому дереву… И хоть вам и кажется, что только я один могу понять вас, в целом мире таких людей много, больше, чем вы думаете. И чтобы найти их, нужно раскрыться этому самому миру. Поверьте тому, для кого уже поздно. И… спасибо вам. За все.
– Робин…
– Да?
– Вы не уродливый.
[1] Отсылка к произведению Альбера Камю «Посторонний». Как-то Камю выразил идею книги в парадоксальной форме: «В нашем обществе любой, кто не плачет на похоронах матери, рискует быть приговорённым к смерти».
Вне записи. Кабинет судьи
…
– Я ничего не намерен переносить, у вас было достаточно времени.
– Ваша честь, я все понимаю, но случай действительно сложный.
– Я изучил материалы дела, и ваша позиция там отражена довольно точно.
– Тогда мне не были известны все тонкости психики моего пациента.
– Другие члены комиссии солидарны с вашими взглядами на тонкости психики этого юноши?
– Как председатель комиссии я выражаю общее мнение.
– В таком случае я могу вызвать на заседание любого из них.
– Вы в силах заменить меня хоть сотней психиатров, но вряд ли они станут так же досконально разбираться, как я... Просто навесят ярлыки. Ваша честь… Мы больше пятнадцати лет работаем бок о бок, вы знаете, что мне всегда удавалось докопаться до истины в самых сложных случаях. Потому что мне важно, чтобы каждый получал то, что заслуживает. И если я прошу об отсрочке… что мне нужно исправить некоторые ошибки в заключении, значит, это действительно необходимо. Пожалуйста.
– Вы меня убиваете! Вы осознаете, что суд оставляет за собой право принимать решение независимо от вашего заключения?
– Конечно, ваша честь. Но с моей стороны все должно быть оформлено правильно. Важен каждый винтик этого механизма.
– Так и быть, я отложу заседание суда до исправления ошибок в материалах дела.
…
25 Сентября. День суда
– Доброе утро. Вы пришли пожелать мне удачи?
– Доброе. Вы хотели встречи со мной.
– Не знаю, почему мне подарили лишний месяц. Я думал, вы придете объяснить.
– К сожалению, у меня не было времени.
– Ладно, уже неважно. Сделайте мне одолжение. Последняя просьба, так сказать.
– Да?
– Я хочу, чтобы мир знал, что случилось с Робин. Напишите книгу. Сам я не смогу. Как бы я хотел прочитать ее…
– Книгу? Но я не писатель. Я психиатр.
– Вы вели аудиозапись всех наших бесед. Просто перепишите на бумагу.
– Я не могу…
– Знаю, на это нужна смелость, но прошу, сделайте это для меня… и… до встречи в суде!
– До встречи в суде.
На заседании суда
…
– Оглашается решение суда. Всем встать.
…Суд установил: подсудимый Р. во время совершения преступления находился в состоянии невменяемости, то есть не мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими вследствие хронического психического расстройства, соответственно не может быть привлечен к уголовной ответственности. Суд назначает подсудимому Р. принудительное лечение в психиатрическом стационаре с интенсивным наблюдением до улучшения его психического состояния.
Подсудимый, приговор вам понятен?
–Да, ваша честь.
– Желаете сказать что-нибудь?
– Желаю, ваша честь. Прощайте, Амалия.
– Прощайте, Робин.
– Заседание суда объявляю закрытым.
…
ВСЕ МАТЕРИАЛЫ ОПУБЛИКОВАНЫ С РАЗРЕШЕНИЯ УЧАСТВУЮЩИХ ЛИЦ
Сон разума рождает чудовищ
иллюстрация от нейросети
Автор Волченко П.Н.
Для заинтересованных:
Вскоре данный текст появится в аудиоформате на странице диктора ЧеИзС
- Дом, это Страж, ответьте, - капитан говорил в ларингофон, в наушниках же слышался только треск помех, - Дом, это страж, ответьте.
- Да не пробьешь ты, - поморщился один из бойцов, что сидели позади в десантном шатле, - Пульсар фонит.
- Дом, это Страж, ответьте.
- Страж, слышу вас.
- Дом, вижу корабль в секторе В32/19, сигнатура не определяется. Действия?
- Подход, поиск опознавательных знаков, связь. Как поняли, Страж.
- Понял вас, выполняю.
Дюзы десантного шатла вспыхнули синим свечением ионной тяги, и корабль, что вроде бы даже не шел, а просто застыл в пространстве, медленно вращаясь вокруг своей оси, стал приближаться. Он обретал черты, объем, и на экране с очень хорошим зумом уже можно было разглядеть, что он многое на своем веку повидал. Его обшивка была испещрена вмятинами, зияли чернотой пробоины, рваный металл щерился вытянутыми зазубринами. Похоже корабль прошел через метеоритный поток, а может и не через один.
- Величина объекта? – задал вопрос капитан технику пеленга.
- Восьмая. Здоровая скотина.
- Температура? Излучения?
- Мертво всё. Глухо.
Их шатл, что казался мухой рядом с этим гигантом, плавно плыл вокруг корабля, широкий луч сканера обследовал обшивку на предмет наличия каких либо узнаваемых опознавательных знаков, маркировок. Облет был закончен, капитан снова вышел на связь.
- Дом, говорит Страж, ответьте. Дом…
- Слышу вас. Ситуация?
- Опознавательные знаки имеются, но нам незнакомы. Сам корабль мертв, сигналов не подает, температура – ноль. Фонит – страшно. Либо реактор разрушен, либо проходили где то рядом с источником. Так же в наличии пробоины, похоже на метеорные – рваные, не оплавленные, не оружейные. Действия?
- Вход, проверка, определение уровня технологий, научной ценности. По возможности найти экипаж, бортжурнал. Действия выполнять в скафандрах третьего уровня защиты.
- Вас понял, - он отключил связь, обратился к двум своим бойцам, что были в боте, - Высадка, третий уровень защиты.
- Есть, - отчеканили оба.
Вход осуществили через одну из пробоин. Конечно шатл в нее пролезть не мог, но вот для десантника в тяжелом скафандре третьего уровня защиты, пробоина была вполне себе проходимой. Как только высадились, вышли на уровень, включили магнитные ботинки – гравитации не было, хотя какая тут может быть гравитация, раз корабль холоден, мертв, реактор не работает, генераторы, соответственно, тоже заглохли.
Прожекторы на плечах освещали отсек. Обычный, привычный даже можно сказать. Минимализм в чистом виде: какие-то ящики, притянутые ремнями к стене, пол из гофрированного железа, своды, гермостворы, откидные сидения, причальные сетки вдоль стен, застывшие в невесомости найтовочные ремни.
Вся тройка: капитан и двое десантников, прошагали к ближайшему гермоствору, капитан уже было вскинул руку, чтобы плазменным резаком прорезать створку, как на панели вспыхнул зеленым светодиод. Тут же раздался голос пеленгатора в шлеме:
- Внимание, пошла активность. Есть температурный сигнал, пошел фон. Предполагаю включение реактора.
- Уже видим, - отозвался капитан, - Сигналы «SOS», или иные передачи фиксируются?
- Нет.
- Будь на связи. Сообщать при изменениях.
- Есть! Конец связи.
Капитан протянул руку к панели у гермоствора, помедлил секунду, и нажал на нее. Створки стремительно распахнулись, их ощутимо толкнуло потоком воздуха из неразгереметизированного пространства открывшегося тоннеля.
- Заходим, - капитан первым шагнул в тоннель, сработала автоматика – вспыхнул свет, бойцы прошли следом, створ захлопнулся, и всё явственнее и явственнее стал становится слышный звук – шипение. Автоматика закачивала в тоннель воздух.
На забрале тут же возникли спроецированные цифры, линейки показателей: «Наличие атмосферы. Содержание по элементам. Пригодно для дыхания. Наличие вирусов, микроорганизмов и иных форм активности – нет».
- Скафандры не снимать, - приказал капитан, - хрен его знает, что тут может быть.
Никто особо и не торопился выскакивать из скафандров. Всё таки скафандр – это еще и защита, такой из плазменника не сразу пробьешь, а на корабле, если он военный, может быть много систем защиты, к тому же если у тебя нет опознавателя «Свой/чужой».
Звук их шагов гулко разносился по тоннелю, бухало под подошвами рифленое железо пола, тоннель был длинный, пустой, и, что главное – вычурно выцветший, такое просто казалось невероятным. Чему тут стареть, дряхлеть, тлеть? Пластик, железо, краска. Но краска была облупленная, пластиковые панели пошли вздутыми пузырями, трещинами, когда-то белые панели пожелтели, стали как-бы муаровыми, нержавеющие железо пошло крапинами рябой ржавчины. Очень странно.
- Такое чувство… - начал один из бойцов, второй подхватил:
- Такое чувство, что ему тысячи лет.
- Да… - капитан кивнул. Ничем иным подобные метаморфозы относительно вечных материалов – не объяснить. Вышел на связь с пеленгатором, - Доложи Дому, что корабль, по косвенным признакам, древний. Продолжаем работы.
- Вас понял. Конец связи.
Двинулись. Коридоры, залы, переходы – всё было заброшенным, заледенелым, истертым.
- Тут тысячи лет никого не было. Если не десятки тысяч… - тихо, опасливо, сказал один из бойцов и капитан припомнил его имя – это был Нейл, давний друг, вместе росли, дома по соседству, через забор. И что-то еще, но этого он пока не мог припомнить, почему-то он осознал, что для всего будет свое время. И… Это странно.
- Нейл, - сказал он, будто проверяя, правильно вспомнил, или нет.
- Да, кэп.
- Нейл… - уже задумчиво продолжил он, какое-то воспоминание теребило мысли, но припомниться – нет, не удавалось никак, - Ничего, Нейл, следуем дальше.
Они проходили через громадный, мрачный зал, то ли плац, то ли огромный ангар, то ли столовая. Только тут было совершенно пусто, голо, сектора потолка, что светились в коридорах, тут были большей частью темны, и оттого зал казался наполненный призраками, мрачный, да еще и борта высокие вдоль стен – что-то напоминало, чем-то это ужасало, но понять чем – не получалось.
Прожектора на их плечах прорезали мрак не до конца, не до стены, мрак будто густым стал, маревом, чернотою, угадывался лишь глянцевый отблеск стен, что странно. Откуда тут, в этой древности, в этом давно заброшенном месте – глянец. Тут всё должно быть матово, пыльно.
При очередном шаге под ногой что-то хлюпнуло, капитан глянул под свой магнитный ботинок, и замер. Жидкость. Откуда тут жидкость? Да к тому же столько. Уже по щиколотку и чувство, будто она – жидкость, прибывает. Больше и больше ее становится. И нет – это не чувство, вот уже и ступня полностью под ней, и выше…
- Анализ! – рявкнул капитан бортовому компьютеру своего скафандра, и тут же показатели на забрале – вода! Простая вода. Но… Тяжелое чувство неизбежного давило. Он рявкнул:
- Бегом!
Бросились вперед, их могучие скафандры раскидывали, взрезали воду, брызги летели во все стороны, а вода всё прибывала, накатывала, уже по пояс, и если бы не сервоприводы, бежать бы было уже много тяжелее, много сложнее. Но сервоприводы качали на полную, бежать было легко, вот только… Давит, как сильно давит на грудь, как тяжело вдыхать воздух. Вода уже вздыбилась по самые плечи, уже захлебывается свет прожекторов наплечных в накатывающих волнах, а стена впереди, на которой видна лестница, взбегающая вверх, к тем самым высоченным бортам, еще так далеко.
- Не… - дышать было тяжело, у капитана уже разрывалась грудь от невозможности вдохнуть, - не останавливаться.
И бежали, и уже захлестывает с головой, и уже в конце-то концов понятно становится, что на этом древнем гигантском корабле был даже бассейн, и они сейчас в нем. Только одно не понятно: почему так тяжело дышать, ведь же скафандры – это третий уровень защиты. Третий уровень защиты, они сейчас должны быть как в раю, нагрузки не больше чем на тренировке, но… Задыхается. Нечем дышать, и уже выше головы вода, уже до самых бортиков поднялась, а лестница – она всё еще там, до нее еще бежать и бежать…
- Кэп, - голос Нейла в шлемафоне, - тяжело дышать, я…
- Еще чуть-чуть, - кричит он в ответ, но вырывается только сипение, не хватает воздуха. Нет воздуха и становится понятно. Дело не в усталости, дело в том, что не работает подача кислорода, разом отрубилась и у него и у Нейла, а тот, один, пока безымянный, вон он уже вскарабкивается вверх по звенящим хромированным перекладинам лестницы. Он уже спасся. А они – тут, оба под водой, и он их уже будто не слышит, а может и правда не слышит.
Капитан уже не мог бежать, он остановился, стал рвать с себя шлемофон, стал сдирать его. Поворот в сторону, холодная, ледяная вода потоком ливанула в скафандр. Но это только начало. Он не сможет вырваться из объятий своей брони, это не простой процесс, он умрет тут стоячим изваянием на дне бассейна, захлебнется. Руки торопливо шарят по скафандру, щелкают застежки, и они, руки, всё медленнее и медленнее – он не успевает. Это уже финал... Меркнет сознание, не смотря на леденящий до ломоты холод, наваливается сонливость, смежаются веки…
Чужие сильные руки хватают его, рвут с него броню, отбрасывают, проворачивают высокие краги, на спине щелкают замки скафандра – Нейл, это Нейл, это он успел. Он рвет с него эти тяжеленные, и никому сейчас не нужные латы, еще чуть-чуть, и он взметается вверх, к поверхности воды, гребет через холодную воду туда – на поверхность. Взмах руками, еще взмах – как взлет птицы, он взмывает, и – воздух! Глоток, мерзлого пропыленного воздуха полной грудью. Дышит и…
Взгляд вниз, туда, в глубины, где сквозь толщу вод видны прожектора на скафандре Нейла. Он стоит недвижным изваянием. Он спас его, и отдал последние свои секунды жизни на спасение своего капитана, своего друга. Он спас и погиб. Его больше нет.
Капитан, загребая, поплыл к лестнице, ухватился за нее, за металлические поручни, ноги нашли звучные перекладины. Взобрался, выбрался из огромного бассейна, перевалился через бортик, упал. Всё, он на поверхности, он выбрался. Он спасся.
Боец в скафандре смотрел на него, через матово черное забрало не было видно лица.
- Почему ты нам не помог?! – заорал капитан, - Почему!
Он орал, а боец не двигался. Вместо ответа он постучал по шлему, развел руки в стороны, и через динамики на его груди послышался голос:
- Кэп, связь отрубилась, и вокруг… не слышу ни черта.
- Так скинь эту хрень! Скинь! – соскочил, подбежал, с силой ухватился за шлем высокого скафандра и провернул его, сорвал с головы, закричал в лицо бойцу, - Сними, если не работает! Нейл погиб, ты понимаешь? Погиб!
- Как? – лицо бойца исказилось, и, как тогда, в детстве, Майкла перекосило, вскинулась нижняя губа, задрожал подбородок, еще чуть, и скользнет слеза. Майкл – это же младший брат Нейла, как он мог это забыть, как вообще он всё это мог забыть! Почему он был с ним дружен? Он же младше них, с Нейлом, почитай что на три года. Для детства – это вечность! Но… Почему-то было так. И теперь он оплакивает своего брата. И теперь…
- Пошли…
- Но… - Майкл, смотрел в воду, туда, где из под воды всё так же пробивался свет прожекторов на плечах скафандра Нейла.
- Ему уже не помочь. Пошли.
Они двинулись вперед. Только теперь становилось понятно, насколько велики скафандры третьего уровня защиты. Впереди, с легким тазером в руках, шел капитан, позади, громыхая тяжелыми магнитными ботинками, следовал Майкл в скафандре и возвышался он над кэпом на пару тройку футов, хоть и был в жизни поменьше. В руках Майкл сжимал здоровенную штурмовую винтовку, которую без скафандра и не унести бы было.
- Страж, вызывает бот, Страж.
- Связь работает, - обрадовался кэп, развернулся, приказал Майклу, - Нагнись.
Майкл нагнулся, чтобы речь капитана была лучше слышна на шатле, включил обратную связь.
- Шатл, у нас потери. Погиб Нейл, утонул, и…
- Дом передает, что вы знаете куда идти. Слышите, - пошли помехи, связь сбивалась, - Слышите, знаете куда идти.
- Шатл, передай Дому, погиб Нейл, Шатл!
Связь на прощание перешла в свистящий, режущий уши фон, и оборвалась.
- Майкл, что это было? Майкл?
Но Майкла смотрел стеклянными глазами куда то за спину капитана, и руки его, сжимающие огромную штурмовую винтовку, медленно, неторопливо даже, поднимали ее. Кэп, рванул в прыжке в сторону и тут же Майкл вскинул свою огромную винтовку, загромыхали выстрели, ослепили вспышки яркого дульного пламени.
Кэп перекатился, вскинул тазер в сторону стрельбы, но ничего не увидел, только мгновенное, смазанное какое-то движение, размазанный черный, лохматый силуэт.
- Что это, что там? – выпалил он.
- Я не разглядел, как тень… Тень в лесу, в чаще. Помнишь, как тогда…
Он не успел договорить, они услышали рев, громыхающий, злой, от которого стыла кровь в жилах.
- Бежим! – рявкнул кэп, и первым бросился в сторону ближайшего тоннеля, следом за ним тяжелые, звенящие удары ботинок Майкла о железный пол.
Кэп то и дело оборачивался на бегу, ему это было проще, чем тяжеловесному, слабоповоротливому Майклу в его броне. Он оборачивался и ужасался: следом за ними, стоило только выбежать из очередного сектора света потолочных панелей, гас свет, следом за ними неслась тьма, и поглощала, нагоняла, нагоняла…
- Связь, связь! – орал кэп, а Майкл старался, кричал в микрофон скафандра.
- Нас преследуют! Неизвестное существо. И…
Очередной гермошлюз, кэп влетел в стену рядом с панелью на всем ходу, едва не отлетел обратно, как шарик для пинг-понга, отшиб плечо, и впечатал ладонь в панель. Пискнуло тихо что-то внутри, красный свет панели моргнул, и погас, а следом погасли и панели освещения над ними, коридор погрузился во мрак.
- Прожекторы, - закричал кэп, одновременно с криком вспыхнули прожектора на скафандре, и в их свете они увидели огромную раззявленную слюнявую пасть, пахнуло отвратительным смрадом гнилого мяса, псиной пахнуло, зверем, и загрохотала штурмовая винтовка Майкла. Огромное мохнатое тело с разлету влетело в Майкла, в его скафандр, они вместе загрохотали по полу, свет прожекторов мерцал, и в этом мерцающем свете кэп видел, как бьются эти два титана. Майкла садил в тварь боевым виброножом, но та не уступала, ее тяжелые, огромные, невероятной силы когтистые лапы, рвали скафандр, лицо Майкла было забрызгано кровью, то ли своей, то ли кровью зверя.
Вскинул тазер, вспышки его краткие, слабые, казались немощными. Заряд за зарядом вгрызались в черную шкуру зверя и вот… Все затихло, тварь обмякла, осела на скафандр, послышался тихий сипящий звук – последний выдох, и тишина.
Кэп стоял и смотрел на черную шкуру зверя в дрожащем свете чудом уцелевших наплечных прожекторов, и видел в свете подсветки скафандра, мертвое, изувеченное лицо Майкла. Распахнутые глаза, губы остановившиеся на выдохе, и медленно стекающая капля крови от глаза, будто кровавая слеза.
Гермошлюз снова пикнул, в темноте загорелся зеленый индикатор и створки шлюза разошлись в стороны. За ними открылся зал управления. Сюда то и должно было ему добраться, сюда предписывал путь Дом. Тут можно было взглянуть на бортжурнал, если таковой имелся в наличии, тут можно было просмотреть состояние корабля согласно показаниям приборов. Вот только он сюда добрался один, и теперь один стоит в этом царстве света, среди всех этих пультов управления, а его друзья, его лучшие друзья: Нейл и младший его брат Майкл – мертвы. И нет никакой связи, никакой возможности…
- Страж, - раздался хрипатый от помех голос из динамиков в рубке управления, - ты на месте? Ты добрался?
- Да, - сглотнул, потому что вспомнил имя пеленгатора, вспомнил кому принадлежит этот голос из динамиков. Дейв, его друг по космической академии, одногрупник. Всё с ним начиналось в лучших традициях кадетов десантников. Неприязнь, стычка на вечеринке из-за девчонки, черноокой красавицы Лэйлы, драка, а после сидение у бассейна с бутылкой пива, то отхлебнешь из нее, то приложишь к ссадине на скуле холодное ее стекло. И стали они с тех пор – не разлей вода, а Лэйла, что Лэйла – глупая, жадная до популярности дамочка, что так и не смогла дойти до последнего курса обучения. Что о ней вспоминать, - Да, Дейв, я тебя слушаю. Я дошел. Я в рубке.
- Ты добрался до Дома?
- Дейв, какого Дома? Повтори? Я тебя не понимаю, - он сделал шаг к огромному , в половину стены, иллюминатору, что скорее всего являлся даже не иллюминатором, а всего лишь обзорным экраном, но выполненным в очень необычном, реалистичном виде. Через его стекло, или может на его экране, был прекрасно виден их бот, зависший там, в отдалении, у корпуса этого гигантского корабля, а там, дальше, за ним, была видна близкая сфера голубой планеты, и свет на ней разливался всё ярче и ярче, освещался ее бок далеким светилом.
- Ты добрался до Дома… - в его словах уже не было вопроса, а скорее звучало утверждение, - Осталось только….
И в этот мгновение рвануло. Нет, никакого звука слышно не было. Связь просто оборвалась, разом, только легкое шипение фона, а там, за стеклом ли, на обзорном экране ли, расцвел огненный цветок вспышки, бутон алого взрыва, и всё – десантный шатл взорвался. Он остался один. Один на чужом корабле, один у неизвестной планеты, один…
Ударил руками о экран, еще удар, еще – удары были глухие, бессмысленные, слабые для сверхпрочного материала. Он развернулся, стал расшвыривать в стороны стулья, отпинывать какие-то коробки, сбрасывать со столов управления всё, что попадалось под руку, и… Замер. За одним из шкафов он наткнулся взглядом на спокойное лицо человека.
Человек стоял за стеклом криокамеры, его синеватое, с наледью лицо, было спокойным, спящим, недвижным. И камера вся его была покрыта тонким слоем инея, от нее разило холодом, дышало от нее морозом.
Капитан подошел поближе, отер ладонью иней с панели, взглянул на показатели. Все они светились зеленым, всё было в норме с человеком. Бежали какие-то кривые, медленно бежали, неторопливо, возможно активность мозга замороженного. А вот самый нижний индикатор мигал красным, показывая ошибку. Там горела пиктограмма замка, а рядом вспыхивал перечеркнутый красного цвета ключ. Система открытия, система, что должна была разбудить, разморозить человека в камере, вышла из строя и…
Капитан хватанул с пола тяжелый металлический стул, вдарил им по стеклу со всей силы, тот отлетел, не оставив на прозрачной глади его ни царапинки, ни скола. Вскинул тазер, и стал садить луч за лучом в эту покрытую инеем колонну криокамеры – тщетно.
- Да проснись ты, проснись! – кричал он, и снова и снова пытался сокрушить стеклянную преграду, хватал всё тяжелое, прочное, что подворачивалось под руки, и бил, и крушил, и снова бил. А в голове вспыхивали воспоминания:
Нейл – он погиб, погиб когда они были детьми. Им по двенадцать лет и они в бассейне. Они там были одни, сперли ключ у тренера, и решили поплескаться ночью, после занятий. Пробрались, и плавали, только не знали они о спускных сливах. И он подплыл – было интересно. Он подплыл, и его притянуло, придавило телом к плиточному полу бассейна, и еще чуть-чуть, он бы утонул, но Нейл… Он нырнул, вырвал его, дергал, вытаскивал, и смог оторвать от слива, что втягивал, пиявкой уцепился в тело. Вырвался, всплыл, сам не помнил как, а вот Нейл… У него уже не хватило сил на то чтобы выплыть. Он потерял сознание там, под водой, всплыл спиной вверх и утонул.
Потом они сошлись с Майклом. Младший брат Нейла. Здоровенный друг Майкл, любитель экстрима, что всегда любил и по горам полазить, и поохотиться. И то как он позвал его на охоту, когда он, только-только отучившийся десантник космической академии, вернулсядомой на побывку. И тот темный лес у подножия черных гор, и та безлунная ночь, и тот огромный медведь, что разорвал в клочья палатку, и то как он подмял под себя Майкла, а тот все садил и садил охотничьим ножом этому медведю в бочину, а он – кэп, смотрел замерев, а после хватанул винтовку, и выстрелил в тяжелую, залитую кровью, лобастую голову медведя. Но было поздно.
И Дейв, что не вернулся. Они каждый в своей капсуле отстрелились от материнского корабля, рванули в пространство, говорили, а после – взрыв, такой же цветок огня, как он видел только что…
Еще один удар стулом по стеклу криокамеры, и оно треснуло, и белый, холодный пар ударил из трещины, и поползла трещина ветвясь в стороны, расползалась все дальше и дальше. И он вспомнил: он – Алекс, выслужившийся, с большим налетом часов. Капитан первой межзвездной экспедиции, отправленный на парсеки от своего дома. Прокладка пути. Установка маяков, а следом должны были идти технари, строители врат. От точки до точки в криосне. Проснуться, поставить маяк, снова уснуть, снова проснуться и так раз за разом. И что-то пошло не так. Пропала связь. Не стало. Был задан обратный, очень долгий, бесконечно долгий курс, и был криосон и вот…
Человек в камере распахнул глаза. На растрескавшемся стекле перед ним то вспыхивал, то снова гас красный свет – повреждение криокамеры. Не слушающимися руками, скрюченными от холода, он ухватился за рычаг экстренного открытия камеры, рванул его на себя. На мгновение показалось, что не рычаг сейчас потянется вверх, а промерзшие пальцы со звоном, как сосульки, разлетятся в стороны, но нет – распахнулась створка створка, и он рухнул на пол. Медленно поднялся, уставился на обзорные экраны. Там была Земля, там был Дом. Он был дома… Осталось прийти в себя, завести всю эту машинерию, выйти на орбиту и на шатле отправиться туда, к неизвестной уже планете, что за эти годы – взгляд на экран, где от четырехзначных чисел прошедших лет становилось страшно, и снова на Землю за обзорным экраном.
Он смотрел только на Землю, и не видел рядом разбитой, разломанной мебели, не видел брошенного тут же тазера, свежего, без единой крупицы пыли на нем, не видел как медленно гаснет, исчезает из под вод бассейна внизу, скафандр из его сновидения – увидит потом, поймет потом, главное, что сейчас он добрался домой.
КТО ТАМ?
Лет пять назад глубокой ночью раздались 4 коротких звонка в мою дверь. Я проснулся, разозлился и не стал открывать: я никого не ждал. На вторую ночь кто-то снова позвонил 4 раза. Я выглянул в глазок, но за дверью никого не было. Днем я рассказывал эту историю, и пошутил, что, наверное, смерть ошиблась дверью. На третий вечер ко мне зашел знакомый и засиделся допоздна. В дверь снова позвонили, но я сделал вид, что ничего не заметил, чтобы проверить: может, у меня галлюцинации. Но он все прекрасно услышал и, после моей истории, воскликнул: “Ну-ка разберемся с этими шутниками!” и выбежал во двор. В ту ночь я видел его последний раз. Нет, он не исчез. Но по дороге домой его избила пьяная компания, и он скончался в больнице. Звонки прекратились. Я вспомнил об этой истории, потому что вчера ночью услышал три коротких звонка в дверь.
Чтобы прочитать больше страшных историй, подписывайтесь на мой телеграм канал: Horror Stories
Кричи громче. Часть 3: Правосудие. (21)
7 Августа
«На самом деле я не был участником последующих событий, но знаю до деталей все, что произошло. Стоит ли вам объяснять, как я это выяснил? Думаю, вы уже поняли, хоть и не верите мне. Так что по сути я был там и видел все своими глазами. Эта часть истории о людях, доведенных до отчаяния, о справедливости, единении, отмщении, я бы даже сказал: о правосудии. В том смысле, в каком я его вижу.
В тот момент я не мог в полной мере осознать произошедшее, связать воедино все элементы и действия ввиду возраста, но теперь могу. Пожалуй, сейчас вы в первый и единственный раз услышите нечто новое, что колоссально разниться с материалами дела. Может, услышанное ужаснет вас, но вот с ужасом, думаю, вы уже знакомы. Я прошу отнестись беспристрастно. На протяжении всей истории я пытался показать, что черное не есть черное, а белое не всегда белое, иногда цвета смешиваются и получается что-то непонятное. Понимаете, о чем я? Не нужно судить через кривую призму закона, за которую вы так цепляетесь. Я хотел, чтобы вы сроднились с этими людьми, поняли, что у них на душе, какими обманутыми и преданными они себя чувствовали. Я не боюсь рассказывать это сейчас, спустя столько лет, когда срок давности преступлений истек, а многих участников уже нет в живых. Да и впрочем, кто мне поверит? Я всего лишь сумасшедший. Но достаточно предисловий.
Я не знаю точно, когда и как произошел сговор, и кто был его зачинщиком, но могу перечислить всех участников: Кэтрин – мать Амалии, Аманда – одинокая вдова, Линда – мама Тимми и Мишель, Джим и Эмма – родители Кристи, миссис и мистер Стоун – родители Энн Мари, Жаклин – мать Миранды, старик Берт, моя бабушка Мэри и дед. Конечно, сами бы они не справились без информатора, кто знал время отправки и место доставки судьи и кто устроил (уж не знаю как), чтобы преступник оказался в нужное время в нужном месте. Случилось это в ночь на первое мая, праздник, именуемый Вальпургиевой ночью. Ну, знаете, все эти ритуалы изгнания ведьм, прыжки через костер и все такое. Каждый год мы устраивали что-то подобное, и, признаться, это было даже весело, однако в этом году меня не пригласили.
Я знал, что что-то готовится, ощущал атмосферу напряжения и угрозы. Бабушка последние недели со мной совсем не разговаривала, она превратилась в тень, мало чем напоминающую прежнюю Мэри. Дед тоже ко мне не придирался, на некоторое время он почти отказался от пьянства и вел себя вполне адекватно, чего раньше я не наблюдал. Я не мог понять: это они стали призраками или я постепенно исчезаю из жизни?
Жители деревни погрузились в молчаливый сон, научились общаться взглядами и жестами и совсем перестали пользоваться словами. Так приветствие заменилось кивком, а пожелание доброго дня немым взором. Они жили словно на автомате и тщательно скрывали ярость, кипящую в общем котле. Вплоть до первого мая.
Судью перевозили поздно вечером, некто убедил всех, что так безопаснее для самого заключенного, так как есть желающие свершить расправу. Его сопровождало двое полицейских, маршрут пролегал через одинокую холмистую местность. Возможно, для Фреда действительно так могло быть безопасней, да вот в сопровождающих находился Сэм Дерман… и на середине пути машина вдруг остановилась. Дорогу перекрыл другой автомобиль, в котором ждали Джим, мистер Стоун и старик Берт. Темная безлунная ночь скрывала лица заговорщиков, будто тоже желала поучаствовать в ведьмином шабаше. Полицейские вышли навстречу, разумеется, у них было оружие, но использовать его они не собирались. В результате переговоров полицейским связали руки и заклеили рты, а перед этим хорошенько поколотили, разбив лица и сломав несколько ребер. Никто не скажет, что констебль и его напарник Альфред Робертс не сопротивлялись. Участие Сэма Дермана меня не удивило, а вот его друга… да, это стало большой неожиданностью. Вероятно, не все люди, что ведут себя как засранцы, ими и являются.
У полицейских отобрали оружие, а самих полицейских оставили на дороге, где следующим утром их и обнаружили. Судья не ожидал подобной встречи, поэтому встретил гостей злобным криком. Он и здесь пытался качать права и давить авторитетом, но теперь его лишили подобной власти. Он сопротивлялся как мог, несмотря на наручники, и даже направленный в него пистолет не мог утихомирить зверского пыла – судья сражался насмерть. Но проиграл. Его сильно избили, затем крепко связали, заклеили рот и глаза и закинули в кузов пикапа. Привезли на ферму старика Берта, где все было заранее подготовлено. Заговорщики тщательно вычистили небольшую площадку в середине кукурузного поля, поставили столб, а вокруг накидали бревна и ветки. Вдали стоял одинокий трактор, выглядывая из-под кукурузы, как любопытный мальчишка.
Судью вытащили из машины, он брыкался и рычал, как бешеная собака. Трое мужчин не могли удержать его. К ним присоединился дед. Кое как они донесли Пуча и плотно привязали его к столбу на небольшом возвышении и только после этого сняли повязку с глаз. Перед судьей полукругом стояли 11 человек и смотрели на него снизу вверх, как он и привык, но теперь судили самого Пуча. На мгновение тишина повисла в воздухе, словно штиль перед бурей. Все было ясно без слов, слова – оружие лжецов и лицемеров. Они смотрели на Пуча с ненавистью и отвращением, давая понять: приговор уже вынесен. Будто в подтверждение в небе раздался протяжный гром, видимо, небо тоже осуждало преступника.
– Почему, мерзавец!? – вдруг закричала миссис Стоун. – Как ты посмел убить мою девочку?
Со всех сторон на судью посыпались оскорбления, только Кэтрин молчала и сохраняла хладнокровие.
– Ублюдок!
– Негодяй!
– Сраный выродок!
– Отвечай, тварь! – еще громче заорала миссис Стоун.
Судья воспользовался этим, показав, что хочет ответить, но не может. Должно быть, думал, что слова помогут ему спастись. Только он не учел, что ответа вовсе не требовалось. Им не нужен был ответ – они жаждали крови.
– Не хочешь отвечать? Так получай! – миссис Стоун подошла ближе и плюнула на судью, но слюна не долетела и плюхнулась на бревна. Ее муж сделал то же самое, и его слюна попала на потертые штаны Пуча.
Родители Энн Мари ничего не сказали, они достали мешок с камнями и стали молча кидаться в судью. Никто им не мешал. В ту ночь заговорщики действовали как единое целое – были единым целым – и позволили себе делать все, что посчитают нужным. Первый камень пролетел мимо в полуметре от судьи, но тот все равно инстинктивно увернулся вбок. Второй попал в колено, и похоже, это место было ахиллесовой пятой, потому что Пуч взвыл, как подстреленный щенок. Третий угодил в живот и не вызвал никаких звуков, а четвертый разбил судье нос, и из него тут же потекли две толстые струйки крови. На этот раз он завопил что-то более разборчивое: «ффффуууккиииыыы!», но повязка не позволяла говорить более четко.
Как я сказал: слова – оружие лжецов и лицемеров, и судью лишили его главного средства защиты.
Последний камень попал ему четко в глаз, и на несколько минут судья потерял сознание. Его бросила мама Миранды, которая незаметно присоединилась к Стоунам, будто не была до конца уверена, имеет ли право на свою долю справедливости.
Старик Берт потыкал судью вилами, чтобы разбудить, и перестарался, так как на одежде появились полоски крови. Пуч проснулся.
– На том свете поспишь, – издевательски проговорил Берт, – хотя в аду будет не до сна, мразь.
Бабушка стояла с краю, замыкая полукруг справа, и тихо молилась, наверно, единственная из всех. Дед придерживал ее за плечи. Мне было жаль, что я не вижу его на этом столбе, где ему самое место, но что ж… через 4 года он умрет от цирроза печени в страшных муках и таким образом получит свое правосудие. Как всегда Мэри была просто наблюдателем, избегавшим участия.
– Из-за тебя умер мой муж, ты, тупая гнида, кусок собачьего дерьма, вонючий козел! – раздался злобный голос Линды. Ее и правда больше волновал муж, чем пострадавшие дети, которые и сейчас почему-то остались дома одни. Но, может, это справедливо, учитывая, что он умер. Хоть и был тем еще засранцем. Впрочем, не имеет значение, пусть все мысли и заботы Линды останутся на ее совести.
– Ты отправил его на смерть! Бессердечный сукин сын! – продолжала она, и некоторые кивали в знак согласия, другие же вслух говорили: «да!».
Линда выхватила вилы у старика Берта и с размаху заехала ими в промежность судьи. Берт вовремя среагировал и затормозил ее, очевидно боясь, что судья помрет раньше времени, поэтому вилы лишь слегка вошли в область паха. Пуч завизжал, будто резаная свинья, и я никогда более не слышал такого страшного крика страдания, хотя работал на скотобойне, где предсмертные крики были привычным событием. Он извивался и тряс головой, и повязка немного сползла со рта, что позволило ему кричать громче.
– Кричи, Пуч, кричи, – сказал Берт, и судья повиновался. – Громче! Мы хотим слышать твой крик!
– ААААА! ХВААААТИИИТ! – взмолился судья. – ВЫ ЗВЕРИИИ!
– Громче, Пуч, громче! И может, мы отпустим тебя!
– АААААА! ПОМОГИТЕ!
– Ваша честь, вы забыли надеть свой парик! – внезапно воскликнул Джим с притворной радостью, доставая что-то лохматое из-за спины.
На самом деле я очень удивился, не представляю, как констеблю удалось достать эту прОклятую маску, но должен признать, для своего обряда они постарались как надо. Это же ночь изгнания ведьм, не так ли? Ведьм и прочих злых духов. Джим поднес маску Черного Шака, в которой монстр нападал на детей, к лицу судьи, и для этого Джиму пришлось взобраться на ступеньку. Пуч все еще продолжал нечеловечески орать,
– ВЫ ЗА ВСЕ ОТВЕТИТЕ, МЕРЗКИЕ ВЫРОДКИ! Я ВАС ВСЕХ КАЗНЮ! ВЫ СДОХНЕТЕ! ВЫ…
Джим поправил повязку, запихнув ее точно в рот. Пуч попытался укусить его, но он вовремя убрал пальцы.
– Нет, нет, нет, так не пойдет. Плохой мальчик, – он натянул маску на потную голову судьи.
– Громче, Пуч! Ори! Еще громче! И мы отпустим тебя, – вновь сказал Берт.
– АааАаАаААааааА! – старался судья, но крики теперь звучали глухо.
– Громче, собака! Визжи, как тварь!
– АаааааААаааа… – он заметно ослаб, кровь не прекращая сочилась из ран.
Неожиданно Джим залаял, и к нему тут же присоединилась Эмма и остальные. Как обезумевшие, они громко лаяли, заглушая вопли судьи. Только бабушка продолжала молиться, не желая участвовать в общем помешательстве.
Пуч обмяк на столбе, вероятно, окончательно потерял надежду. Черная маска смотрела куда-то под ноги, ее глаза сверкали красными огоньками. Наконец-то монстр был повержен. Ничего удивительного, все-таки он просто человек.
Вдруг все одновременно замолчали.
– Плохо, очень плохо, Пуч, – вновь заговорил старик Берт. – Похоже ты не очень-то хочешь жить… В таком случае мы приговариваем тебя к смерти за все твои злодеяния. Смерти путем сожжения заживо. Последнее слово?
Сначала он ничего не ответил, и заговорщики решили, что судья потерял сознание. Берт уже хотел снова воспользоваться вилами, когда голова монстра зашевелилась, раздался еле слышимый ослабленный голос:
– Каждый ч… человек – преступник. И вы… вы все. Преступники… И заслужили. Я лишь… К черту… Вы виноваты не меньше меня. Сдохните.
– Огонь! – приказал Берт, и Джим вместе с мистером Стоуном разожгли самодельный факел. Тогда вмешалась Кэтрин:
– Позвольте мне. Прошу…
Никто не возражал. Она взяла горящий факел и подошла к судье.
– Кэтрин, не стой так близко: вспыхнет резко, – предупредил Джим.
Кэтрин сделала шаг назад, подняла глаза на судью. Он издал слабый стон.
– За мою дочь Амалию, за всех детей, чьи жизни ты отнял и чьи судьбы искалечил, и за моего друга Билли Боба. Отправляйся в ад! – и бросила факел туда, куда ей указали. Огонь и правда вспыхнул резко, как спичка. Несколько секунд, и пламя уже окружило жертву со всех сторон. Пуч резко дернулся, должно быть, стало жарко, и начал вырываться из плотно сцепленных оков – но все безуспешно. Он кричал от ужаса. Пуч явно не хотел и не готов был умирать. Я думаю, он вообще из тех людей, что не верят в свою смерть. Но вот она, предательница, настигла его. Выхода нет. Все кончено. Тут он внезапно засмеялся. Пламя разгоралось, а он истерички ржал, как лошадь. 11 заговорщиков молча наблюдали за ним. Уверен, они получали удовольствие.
Только когда огонь достиг ног судьи, тот перестал смеяться и закричал. Так громко, как просил старик Берт. И больше уже не замолкал до самой смерти. Мне неизвестно, о чем думал судья в тот момент, но хочется верить, что это было раскаяние. И принятие вины. Хотя это вряд ли. Такой человек не способен испытывать вину. Тем не менее я видел, пусть и чужими глазами, как пламя пожирало Черного Шака с ног до самой головы, и именно в тот момент понял, что такое возмездие. И что вершить его нужно своими руками.
Фред Пуч так сильно дергался, что огромная маска слетела с его головы и вывалилась из пожара прямо под ноги моего деда. Он отскочил, затем стал топтаться по ней, и пламя потухло. Маска сильно обгорела, глаза, из чего бы их ни сделали, исчезли, шерсти почти не осталось. Бабушка долго смотрела на эту маску. Не знаю, какие ответы она там искала, но думаю, что так и не нашла.
Судья горел долго, пламя вздымалось практически до самого неба, а дождь так и не пошел. Ровно в полночь зазвенели церковные колокола, видимо, кто-то пробрался внутрь, но я так и не узнал кто. Пуч заглушал бой колокола своими воплями, он смолк только через 40 минут от начала пожара. К тому времени вся его кожа сгорела, а мясо обуглилось, покрылось черной корочкой, местами проглядывали кости, глаза и язык вовсе исчезли. Старик Берт сказал, что судья недостаточно хочет жить, но я не знаком ни с одним случаем в истории, где бы человек продержался целых 40 минут на костре. Все это время он дьявольски страдал. Мне очень хочется в это верить.
Так наши родители победили Черного Шака. Полностью его тело сгорело только спустя два часа, и когда все закончилось, заговорщики тщательно отделили его останки от бревен. Они действовали слаженно, как единый механизм. Куда они дели то, что от него осталось, я до сих пор не знаю. Каким-то образом им всем удалось скрыть от меня эту информацию. Но судья так и не был найден. Никогда.
В Вальпургиеву ночь принято сжигать соломенное чучело ведьмы, поэтому, если кто-то и видел костер, то не придал этому значение, а если слышал вопли Фреда Пуча, то никому не рассказал. Утром нашли связанных и избитых Сэма Дермана и его напарника, которые утверждали, что судью освободили его сообщники: они перекрыли дорогу и напали на полицейских. Пули застряли в кузове машины, вероятно, борьба велась не на жизнь, а на смерть. Конечно же, они подробно описали нападавших, да что толку, если те были в масках? В любом случае ни судьи, ни его союзников, ни оружия полицейских не нашли. Дело осталось нераскрытым. Считалось, что судье удалось сбежать. Никто из одиннадцати заговорщиков и еще двух полицейских так и не раскрыл тайны. Все хранили ее до донца жизни, а кто-то хранит до сих пор. Меня не считайте, я ведь не часть этой тайны, а лишь маленький шпион…
Сэм Дерман погиб под обстрелом 5 лет назад, карьера его была успешной, но недолгой. Альфред Робертс умер в том же году, но куда нелепей – его сбил грузовик на трассе, когда он вышел помочиться. Покойтесь с миром, друзья.
Кэтрин, насколько я знаю, проживает все там же. Она так и не вышла замуж, в одиночку вырастила своих детей. С тех пор как Амалия умерла, я часто видел Кэтрин со слезами на глазах, и думаю, что эта рана уже не затянется. Что ж, таким образом Амалия вернула матери слезы. Ценой своей жизни. По крайней мере, ее мечта исполнилась... Такой уж я романтик, да?
Билли Боба выпустили из тюрьмы после пересмотра дела. Все бы ничего, только… вышел оттуда он полностью слепым: попал в потасовку среди заключенных и был серьезно ранен. Кэтрин очень помогала ему первое время, в том числе наладить дела с баром, и он быстро адаптировался. Прожил еще 13 лет.
Остальные заговорщики не так близки моему сердцу, чтобы рассказывать о них. Кто-то помер, кто-то уехал, а кто-то остался. Судьбу моих бабушки и деда вы уже слышали, если не помните: дед сдох от пьянства, Мэри заболела Альцгеймером и тоже, к сожалению, покинула этот свет. Вы, конечно, хотите знать другое…
Что касается меня, я продолжил жить. Поломанный, искалеченный, было еще много плохого в моей жизни, но и несколько хороших моментов тоже. Мы крепко сдружились с Тимми, Мишель и Кристи (хотя и не были больше пиратами), и наши судьбы сплелись. После смерти Черного Шака в какой-то степени мы обрели покой. По мере взросления Мишель становилась настоящей красавицей… что-то влекло меня к ней с непреодолимой силой.
Да-да, я вижу, что вы хотите спросить. Но нет, я так и не признался ей. Не смог. Есть и другая сторона… каждый раз, прикасаясь к Мишель, я бы встречался с болью ее души. А я не хочу проживать это снова. Никогда.
С ней все в порядке. Уже. То есть… на втором курсе колледжа она чуть не покончила с собой, но обошлось. Это было всего раз и не повторялось. Теперь же Мишель замужем, работает журналистом, у нее двое детей, и она очень счастлива. Я до сих пор питаю к ней… не знаю… любовь? Может. Но я убежден, что без меня ее жизнь сложилась куда лучше.
Тимми и Кристи поженились. Мы трое учились в одном колледже, правда я его так и не закончил, и вот на последнем курсе они уже были мистер и миссис. Хорошая пара, что тут сказать! Мы с Тимми сильно отдалились с тех пор, но что поделать?
Обо мне вы знаете. В 18 лет я остался один, продал дом, чтобы оплатить учебу, затем вылетел с колледжа, работал кем придется…
По-моему, это уже другая история. А та, что я рассказывал, закончилась. Хорошо ли, плохо ли – решайте сами…»
…
– Кажется, я не смог подарить эту историю Робин, она вышла обо мне... Думаю, вы понимаете, почему я сжег книгу. Всякий раз садясь писать о сестре, в каждой строке чувствовался лишь я…
– Тем не менее она осталась Историей Робин.
– Верно. С тех пор я сам заставлял всех называть меня ее именем. Я стал Робин. Но не смог прожить за нее жизнь. Что ж… как я говорил: мы все играем в игры, может, для меня это стало частью игры. Наши с вами игры тоже закончены.
– Так что же в итоге? Вы победили?
– Не знаю. Я больше не хочу играть…
– А что хотите?
– Просто жить.
– Хороший план.
– …
– …
– И что вы скажете? Вы верите, что так оборвалась жизнь судьи? Или у вас есть другая теория?
– Признаться, я была шокирована, узнав правду. Но теперь мне стало гораздо понятней, откуда в вас засела эта тяга к самосуду.
– Справедливости.
– Линчеванию.
– Но оно справедливо. Вы понимаете, почему монстр начал убивать? Как это случилось? Я много думал об этом: сначала он только издевался над девочками и отпускал их. За маской Черного Шака и под воздействием хлороформа они не могли узнать, кто это… Потом Робин умерла, что не входило в его планы, и он запаниковал. Испугался, что его поймают, второпях избавился от тела… но его не поймали. Хотя могли бы… Как насчет тех полицейских, что выбивали признание и подтасовывали улики? Вероятно, перспектива раскрыть дело о детоубийце лишает всякой совести. Уверен, Пуч использовал эту их слабость в своих целях, а может, имел другие рычаги давления, кто знает? Да и нужно ли?
В общем, какое-то время он держался, раз уж ему удалось найти человека, на кого можно повесить вину. Он смог уйти от наказания, понял, что сделает такое еще раз, если потребуется…
Я думаю, судью всю жизнь что-то привлекало в смерти. Эти чертовы деревянные фигурки, чучела зверей, которые он постоянно делал. Должность, позволяющая обрекать людей на смерть. Может, однажды он сел и решил: почему бы не убить человека? В конце концов, дети – они как маленькие животные…
– Вы говорите ужасные вещи. Будто понимаете его.
– Понимаю, но недостаточно. Я уже задавал этот вопрос: что мешает преступнику, не получившему наказания, вновь совершить зло? Когда сама система позволяет уйти от наказания, когда нет никого, кто бы мог остановить его… Вы – позволили ему убивать.
– Мы?
– Да. Но и мы тоже. Не слушали детей, когда они рассказывали, что с ними произошло, затыкали их, заставляли поверить, что все это фантазии. А Фред Пуч тем временем все больше чувствовал себя неуязвимым. Если бы я только до конца мог понять его…
– То что? Вы поэтому сохранили маску? Чтобы примерить на себя роль монстра?
– Нет. Не поэтому. Есть вещи, которые не дают мне покоя. Почему он захоронил тело Робин в могиле родителей? Был ли это акт милосердия и раскаяния, чтобы девочка покоилась рядом с близкими, или просто самый удобный способ скрыть труп? Какая сила, что за желания управляли им в тот момент?
Я уже не получу ответы. Тот кто мог дать их, покоится в сырой земле или где-то еще. У меня не было возможности прикоснуться к нему и узнать все, что меня волнует. И это убивает меня…
– Почему вы сохранили маску, Робин?
– …Сжирает изнутри!
– Вы сохранили маску, чтобы прикоснуться к нему?
– Я вижу, к чему вы клоните. Но это всего лишь маска, она не способна сделать из тебя другого человека.
– Но за ней можно спрятаться.
– Я не хотел спрятаться. Я хотел понять.
– Как далеко вы готовы были зайти, чтобы понять?
– …Простите. Кажется, мы задержались и кого-то разозлили. Мне пора в камеру. Я бы хотел увидеть вас завтра и поговорить о моем будущем...
Воу-воу-воу! Не обязательно быть таким грубым, приятель! Я пойду сам…
Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037