Посещение Гиммлером строительной площадки в Освенциме

Тема ИГ «Аушвиц» особняком проходила в ходе процесса над ИГ «Фарбен».

Защита предоставила документы в подтверждение хорошо подготовленных заявлений о датировке решения о строительстве завода в Моновице. Это должно было доказать, то, что расположение Освенцима было навязано руководству ИГ "Фарбен" государством; что руководство во время принятия решения не принимало во внимание существование соседнего концентрационного лагеря и его работников; и что руководство пыталось улучшить участь заключенных концентрационного лагеря, которые были вынуждены работать на фирму, путем введения дополнительных компенсационных льгот в отношении питания, одежды и жилья.

Однако на стороне обвинения выступали живые свидетели, не согласные с подобными утверждениями. Выжившие узники концлагерей, подневольные рабочие и военнопленные выступили с заявлениями о категорическом несогласии с доводами защиты. Более 60 из них в ходе расследования рассказали о своем опыте и дали письменные показания под присягой. Кроме того, 25 человек отправились в Нюрнберг и дали показания в трибунале в качестве свидетелей обвинения. Среди них были 16 бывших заключенных и подневольных рабочих, а также 7 британских военнопленных, которых эксплуатировало строительное управление и руководство завода «ИГ Аушвиц». Большинство из них были допрошены в ходе прямого и перекрестного допроса в ноябре 1947 года. Выступления свидетелей «развеяли холодную безразличную атмосферу суда». «Жестокая реальность, примером которой являются Освенцим и Моновитц, вернулась в зал суда» (с): неописуемые условия труда строительных и транспортных отрядов, которые двигались в быстром темпе, подгоняемые охраной; издевательства со стороны мастеров и бригадиров "ИГ Фарбен", которые стремились превзойти в жестокости охранников из СС; хронический голод, постоянное жестокое обращение и переполненные бараки лагеря Моновиц; ужасы лагеря трудового воспитания (Arbeitserziehungslager); и периодически повторяющиеся «выбраковки», которые проходили на глазах у сотрудников ИГ «Фарбен» и директора завода Вальтера Дюррфельда. Защита мало что могла противопоставить этим душераздирающим показаниям и заявлениям бывших заключенных, сосредоточившись на том, что правила обращения с ними были установлены СС и подсудимые были обязаны им следовать.

Надо сказать, что и сами обвиняемые выступали «на все деньги» в суде.

Дюррфельд в суде

15 апреля 1948 года Ганс Зайдль (Мюнхен), защитник на процессе ИГ «Фарбен»в Нюрнберге, вызвал своего клиента, доктора Вальтера Дюррфельда , бывшего директора завода ИГ «Аушвиц», для дачи свидетельских показаний. Подсудимый был приведен к присяге, а затем допрошен его законным представителем. В ходе трехдневного допроса Дюррфельд показал 50 слайдов американскому трибуналу; они были представлены защите в качестве вещественного доказательства № 133. Слайды представляли собой небольшой остаток обширной коллекции, насчитывающей от 15 000 до 20 000 фотографий и трех цветных пленок, подробно документирующих строительство завода. оставленного на территории завода IG Auschwitz , когда немцы покинули это место. Одной из целей слайд-шоу было продемонстрировать достижения ИГ «Фарбен»в развитии местной экономики в восточной части Верхней Силезии, которая была включена в состав Рейха. Второй целью Дюррфельда было показать американскому военному трибуналу в его защиту, насколько цивилизованными и приятными были условия на территории завода ИГ «Фарбен»для всех рабочих, включая узников концлагерей.

В своем выступлении Дюррфельд говорил об «отсталом состоянии цивилизации», с которыми сотрудники концерна столкнулись в городе Освенцим и его окрестностях. В марте 1941 года, когда Дюррфельд впервые осмотрел место и предполагаемую строительную площадку, более 8000 евреев маленького городка — более половины его населения — уже были отправлены в гетто Бендсбург (Бендзин ) и Сосновиц (Сосновец). Дюррфельд нашел общину, «свободную от евреев», населенную только поляками и несколькими немцами; позже она испытала стремительный бум из-за притока немецких рабочих и строительства большого жилого комплекса ИГ «Фарбен». Его работа на Востоке, германизация которой воспринималась как почетная служба отечеству, Дюррфельд интерпретировал как «военную службу», «военную работу», а также «культурную функцию». Нужно было не только построить завод, необходимый для нужд экономики военного времени, но и поднять инфраструктуру города и всего района до уровня цивилизации, «соответствующего» немцам. То есть в перспективе немецких оккупантов и их рьяных пособников из военной экономики все это должно было быть модернизировано в соответствии со стандартами Рейха.

Видение Дюррфельда прославляло достижения ИГ «Фарбен»: по его словам, фирма дала работу людям восточной Верхней Силезии. Более того, сказал он, ИГ «Фарбен» построила свой огромный завод усилиями рабочей силы, пользующейся равными правами и равным обращением, в трудных условиях военного времени, которые ухудшались год от года. Особое внимание он уделял доказательству того, что условия труда на заводе были совершенно «нормальными» для всех заинтересованных лиц, будь то вольнонаемный рабочий, «восточный рабочий» или узник концлагеря. В своем обследовании он подчеркнул заботу ИГ «Фарбен», независимо от статуса человека. Для Дюррфельда «гражданская составляющая», чьи интересы фирма традиционно отстаивала, также включала в себя несчастных узников концлагерей, в отношении участи которых которых ИГ «Фарбен»стремился к улучшению, предоставляя им работу на заводе и более качественную еду. По его мнению, узники Освенцима предпочитали работать на ИГ «Фарбен». Работа на стройке завода и существование в «трудовом лагере» Буне/Моновице были, по мнению Дюррфельда, более выгодными для узников концлагеря по сравнению с концлагерем Освенцим (главным лагерем) и находившимися там рабочими отрядами. По мнению Дюррфельда, не могло быть и речи о бесчеловечном обращении с заключенными со стороны гражданских лиц, тем более о недоедании и высокой смертности. Как он это изобразил, даже в рабочей дружине, которую уцелевшие узники называли отрядом карателей и убийц, пресловутым «канатным отрядом», работа шла слаженно и неторопливо. Дюррфельд подчеркивал, что любая работа очень проста, если все мужчины готовы работать вместе, как одна команда.

То, что свидетели защиты уже описали в унисон, пытаясь опровергнуть заявления оставшихся в живых Буны/Моновица, Дюррфельд теперь пытался доказать с помощью своего слайд-шоу. Он утверждал, что на заводе ИГ «Фарбен»в Освенциме все было совершенно честно и правильно. Фирма, по его словам, была заботливым, социально ответственным работодателем, стремящимся реализовать новаторский крупномасштабный проект как для военного, так и для мирного времени, и делая это в чрезвычайно сложных условиях военного времени, с дополнительными препятствиями в виде узколобых нацистских бюрократов. Узники концлагеря якобы навязаны фирме по приказу государственного руководства, считались руководителями ИГ «Фарбен» неэффективными и, следовательно, убыточными и дорогостоящими работниками, однако химический концерн обращался с ними гуманно, насколько это было возможно, по его собственной оценке. Как и узники концлагерей, ИГ «Фарбен», по словам Дюррфельда, тоже не имела влияния и была бессильна перед СС. Если на заводе IG Auschwitz и в лагере Буна/Моновиц погибали люди, ИГ «Фарбен»— по единодушному мнению обвиняемых сотрудников ИГ «Фарбен»и свидетелей защиты — не несет никакой ответственности за эти прискорбные происшествия. Отвечая на вопросы своего защитника, Дюррфельд пытался выразить, насколько глубоко его потрясла судьба заключенных:

«Когда я видел заключенных, марширующих группами или колоннами, когда они шли к месту работы, когда я видел этих заключенных людей с их остриженными волосами, одетых в обноскм, [...] то я могу только сказать, что мое сердце обливалось кровью».

Уверенность Дюррфельда в успехе своей оборонительной стратегии была удивительной. Чтобы обелить условия в «кабельном отряде», подчеркнуто охарактеризованном почти всеми выжившими как убийственные, Дюррфельд показал суду две фотографии (фотографии 1322, 1323: «Канатные работы») рабочих, тянущих кабель, причем обе фотографии были «из Людвигсхафена». Свидетель (или ответчик) со всей серьезностью полагал, что эти фото опровергнут описание условий работ, данное свидетелями потерпевшими. Оценка Дюррфельдом письменных показаний, данных заключенными Буны/Моновица, выглядела соответственно критической:

«[...] но я хотел бы сказать, что в тех случаях, когда я могу судить о заявлениях заключенных - они полны ошибок, искажений и огромных преувеличений. В какой-то момент мне кажется, что сами авторы должны были бы признать, что они ошибались».

Столкнувшись с письменными показаниями Норберта Вольхейма , в которых упоминается сварка без защитных приспособлений, Дюррфельд прокомментировал:

«Что касается заявления о том, что сварка — это тяжелая работа, я хотел бы сослаться на слайд, на котором женщина сваривает трубу. У нас было много женщин, немок и иностранок, получивших образование сварщиков, и я думаю, что как инженер я могу судить, что сварка не очень тяжелая работа. Женщины были рады работать».

Комментарий Дюррфельда к снимку 1318 звучит непреднамеренно комично:

«Снова можно увидеть, что гражданские рабочие и заключенные работают вместе. Я утверждаю, что это не постановочная картина, потому что видно, что они все заняты, и видно, что они особо не торопятся».

Цель заявления Дюррфельда о том, что спешить некуда, состояла в том, чтобы опровергнуть утверждение выживших о том, что многие задачи приходилось выполнять бегом и что темп работы был убийственным для ослабленных, полуголодных заключенных. При правильном рассмотрении, утверждал Дюррфельд, завод IG — вопреки искажениям и преувеличениям свидетелей обвинения — был местом многонационального согласия, мирной гармонии. Комментируя фотографию 1326, на которой изображен заводской цех, Дюррфельд сказал: «В таких цехах люди всех национальностей мирно работали вместе».

Следовательно, в глазах Дюррфельда завод IG в Освенциме был местом взаимопонимания между народами в разгар войны. «На заводе проводились мероприятия, — сказал он, — где бельгийцы, французы и русские встречались и развлекались». По мнению Дюррфельда, рабочие, обычно трудовые призывники и люди, насильно привезенные из стран, подвергшихся вторжению и оккупации немецким вермахтом, — стран, экономическая мощь которых использовалась для поддержки немецкой военной машины, — естественно, не испытывали недовольства против ИГ «Фарбен»и ее сотрудников, но были, так сказать, рады тому, что их устроили на работу.

Однако в другом месте своих показаний Дюррфельд сделал иное примечание. В неосторожный момент саморазоблачения Дюррфельд утверждал, что один из субподрядчиков, бельгийская компания, «по ее собственному признанию , привел с собой много неполноценных людей, и у нас действительно было много трудностей с ними. Вам будет трудно представить, что за люди к нам приходили. Были профессиональные бездельники и мошенники». Этому феномену Дюррфельд дал объяснение, почерпнутое из его богатого профессионального опыта: «Так бывает, когда такое множество людей собирается и назначается в одно место без всякого отбора. Эти люди не проходили процесс отбора старого завода, существующего 20 или 30 лет». Затем, он беззастенчиво продолжил: «Были люди, которые наносили себе травмы, нагревая 10 пфеннигов, а затем прикладывая их к своему телу. Затем они натирали свои тела определенными травами и таким образом вызывали определенные болезни. Конечно, все эти саботажники должны были быть устранены». В лагере Буна/Моновиц СС совместно с ИГ «Фарбен» проводили «отбор», «устранение» рабов, которые были «непригодны для работы». Любой, кто больше не мог работать, кого нельзя было больше отправить в лагерь как годного к работе или отправить на стройку ИГ «Фарбен», становился жертвой отбора. «Отбор» «квалифицированных рабочих» на основе должностных инструкций ИГ «Фарбен»производился Дюррфельдом и другими функционерами концерна в концентрационном лагере Освенцим (основной лагерь) и в лагере Буна/Моновиц. Внутри своего корпоративного лагеря ИГ «Фарбен»могла распоряжаться узниками концлагерей выкупленными у СС так, как считала нужным. В лагерь смерти Биркенау «переводили» заключенных, которые уже «не годились» для лагерного отряда (внутреннего отряда) или для заводского отряда. Никто из руководителей ИГ «Фарбен», разумеется, не признается, что знал об этой «процедуре отбора», об этом «методе исключения». Всякий раз, когда накапливались сообщения о плохой работе, Дюррфельд стоял у лагерных ворот с лидерами СС, пока отряды заключенных выходили, и выбирал тех заключенных, которые были в плохом физическом состоянии. Таким образом, у ИГ «Фарбен»было множество возможностей для максимального повышения эффективности работы заключенных. О «неудовлетворительном» заключенном можно было сообщить в СС, которое "выбирало" этого человека при следующей поверке, или представитель фирмы мог принять участие в процессе отбора.

При этом Дюррфельд совершенно очевидно не осознавал, что подобные действия могут быть восприняты судом как серьезное преступление.

Вердикт

28 мая 1948 года основной судебный процесс закончился, однако, в отличие от остальных «малых» Нюрнбергских процессов, судьям потребовалось два месяца, чтобы вынести вердикт. Причины длительных обсуждений неизвестны, но, вероятно, это были существенные расхождения судей во мнениях. Эти противоречия, скорее всего, были преуменьшены при вынесении вердикта, когда судья Пол М. Хеберт выразил свое несогласие для протокола лишь кратким комментарием. 29 и 30 июля Военный трибунал номер VI огласил свой вердикт. Поскольку Хеберт подписал его, несмотря на свои оговорки, мнение большинства судей было зафиксировано и приговор немедленно вступил в законную силу. По пунктам 1 и 5 (подготовка агрессивной войны и заговор против мира), по которым обвинения были предъявлены всем подсудимым, судьи согласились с доводами защиты и признали всех обвиняемых невиновными. Хотя судьи пришли к выводу, что ИГ «Фарбен» действительно была важным фактором в подготовке и ведении войны, но ни один из ее руководителей не принадлежал к кругу лиц, принимающих решения в Третьем Рейхе, которые планировали и осуществляли агрессивные войны. Даже Краух, несмотря на его важность для военной промышленности, был лишь второстепенной фигурой, и даже в отчете о его деятельности за 1939 год не указывалось, что он был соучастником или пособником конкретного плана агрессии против конкретного или вероятного противника. В целом, попытка обвинения доказать, что обвиняемые знали ― что перевооружение было составной частью плана агрессии или имело своей целью ведение агрессивных войны, потерпела неудачу. Следовательно, им также нельзя было вменить никакого совместного заговора против мира. Хеберт также проголосовал за отказ, но по другим причинам, и объявил, что он представит свое особое мнение позже.

Затем, суд счел обвинение в том, что менеджеры ИГ «Фарбен» присвоили частную собственность на оккупированных территориях и, таким образом, нарушили статью 46 Гаагской конвенции (пункт 2: грабеж и незаконное присвоение), доказанным по нескольким пунктам. В Польше они пытались приобрести в постоянное владение химические компании, а оборудование красильных фабрик в Воле и Виннице было демонтировано и вывезено в Германию. В Норвегии концерн пытался мошенническим способом установить контроль над Norsk Hydro путем допэмиссии акций, при которой было отказано в преимущественных правах приобретения французским акционерам. Суд установил, что основание концерна «Франколор» и ликвидация французских заводов по производству красителей, не включенных в него, также были осуществлены принудительно. За активное участие в этих преступлениях девять обвиняемых: Шмитц, Шницлер, тер Меер, Ильгнер, Бюргин, Хефлигер, Йене, Остер и Куглер были признаны виновными.

Затем суд перешел к трем элементам преступления по пункту 3 (преступления против человечности и рабский труд). Здесь все три судьи сочли доказанным, что обвиняемые не были соучастниками или пособниками массовых убийств и медицинских экспериментов, в которых использовались запасы «Циклона Б» и лекарств, произведенных «Дегешем» или ИГ «Фарбен». Члены правления «Дегеш» Херляйн, Манн и Вурстер не имели решающего влияния на деловую политику и, следовательно, не могли предвидеть, какое убийственное применение получит часть поставок «Циклон Б». Столь же ошибочным, по мнению суда, было предположение о соучастии Херлейна, Лау-Теншлегера и Манна с врачами концлагеря и их преступными действиями, поскольку они прекратили доставку лекарств, как только в фармацевтических отделах И.Г. Хехста и И.Г. Леверкузена "возникло подозрение в незаконном или непрофессиональном поведении врачей».

По вопросу использования иностранных рабочих, военнопленных и заключенных концентрационных лагерей для принудительного труда, судьи трибунала Шейк и Моррис сочли заслуживающими доверия доводы обвиняемых и их защиты о том, что они оказались в неразрешимой ситуации: нацистские власти, регулирующие трудовые ресурсы, вынудили менеджеров «Фарбен» использовать труд подневольных рабочих для выполнения программ вооружения, продиктованных им режимом. Эта чрезвычайная ситуация не оставила им альтернативы для действий, потому что, если бы они выступили против производственных программ и использования рабского труда, как того требовали эти программы, это было бы "расценено как предательский саботаж". Тем не менее, судьи сочли необходимым выяснить, не проявляли ли обвиняемые при этом собственную инициативу, выходящую за рамки того, что было им навязано сверху. Согласно решению суда, подобная инициатива проявлялась менеджментом ИГ «Фарбен» в случае с ИГ «Аушвиц» и шахтой в Фюрстенгрубе. По общему признанию, инициатива создания завода в Освенциме исходила от рейха, но по мнению суда руководство ИГ «Фарбен" выбрало это место с учетом наличия рабочей силы в концентрационных лагерях. Кроме того, заключенные концлагеря попадали в зависимость концерна и условия труда для них определялись специалистами ИГ «Фарбен». Конкретные условия размещения заключенных в лагере «Моновиц» также зависели от воли менеджеров концерна, и этот факт исключал любые заявления о том, что они действовали по приказу вышестоящего руководства (Befehlsnotstand). Поэтому руководители, непосредственно отвечающие за строительную площадку завода — Амброс, Бютефиш и Дюррфельд, — а также члены наблюдательного совета Краух и тер Меер должны быть привлечены к ответственности.

Последним пунктом обвинения было членство в СС. Здесь судьи единогласно пришли к выводу, что наказание должно быть назначено только тем членам СС, которые добровольно стремились вступить в их ряды и совершили преступления против человечности или военные преступления в качестве активных пособников или исполнителей. Суд постановил, что это не относится к трем подсудимым, которым вменялось данное обвинение: Кристиану Шнайдеру, Бютефишу и фон дер Хейде. Шнайдер просто платил членские взносы. Менеджер «БРАБАГ» Фриц Кранефусс вынудил Бютефиша стать почетным членом Круга друзей экономики. Суд постановил, что ежегодный перевод 100 000 рейхсмарок в фонд СС с 1941 года, вопреки утверждению обвинения, никоим образом не может подразумевать осведомленность о преступных намерениях или действиях СС.

Наконец, суд установил, что фон дер Хейде принадлежал только к «Конному корпусу» СС "Рейтерштурм", которое Международный военный трибунал не классифицировал как уголовное. Таким образом, во всех трех случаях участие в деятельности преступной организации не было доказано, и обвиняемые должны были быть оправданы. С сегодняшней точки зрения вердикт кажется неоправданно мягким, однако надо отметить, что обвинение упустило из виду и не предъявило суду детали касающиеся Шнайдера, который был начальником службы безопасности (Hauptabwehrbeauftragter) и официальным агентом гестапо, и его заместителя фон дер Хейде работавшим в Главном управлении безопасности рейха (Reichssicherheitshauptamt, RSHA), где они принимали прямое участие в обеспечении нацистского правопорядка и угнетении подневольных рабочих. Кроме того, в 1948 году истинная роль "Круга друзей экономики" все еще оставалась неизученной и недоступной для трибунала, поэтому членство обвиняемых в нем не было признано преступлением.

Затем, 30 июля, последовало оглашение обвинительных приговоры. Тринадцать обвиняемых получили тюремные сроки, десять были оправданы. Самые суровые приговоры были вынесены Амбросу (8 лет), Дюррфельду (8 лет), Крауху (6 лет) и Бютефишу (6 лет) из-за их ответственности за эксплуатацию и бесчеловечное обращение с заключенными концлагеря на заводе «Фарбен» в Освенциме. За участие в конфискации имущества на оккупированных территориях к ответственности были привлечены к ответственности: Шницлер (5 лет), Шмитц (4 года), Ильгнер (3 года), Остер (2 года), Хефлигер (2 года), Йене (1 год и 6 месяцев) и Куглер (1 год и 6 месяцев). Единственным обвиняемым, который был признан виновным и приговорен по двум пунктам обвинения 3/C (Участие в управлении ИГ «Аушвиц») и 2 (грабеж и незаконное присвоение), был Фриц тер Меер (7 лет).

Вердикт суда выносился в соответствии с большинством голосов судей, при этом судья Хеберт и заместитель судьи Меррелл (не имевший права голоса) высказали свое особое мнение по вердикту суда. При вынесении приговора Хеберт зафиксировал свое особое мнение только в отношении пункта 3/C (рабский труд и «ИГ Аушвиц»), и только оно стало частью официальной документации судебного разбирательства. Впоследствии Хеберт и Меррелл неофициально высказали свои возражения по оправдательному приговору по важнейшим пунктам обвинения 1 и 5 (подготовка и ведение агрессивных войн и участие в заговоре против мира).

В декабре 1948 года Хеберт официально заявил, что члены правления и руководство завода "ИГ Фарбен" по собственной инициативе проводили активную политику привлечения и эксплуатации подневольных работников, и что это относилось не исключительно к заводу в Освенциме, а ко всей операционной деятельности концерна. Кроме того, по мнению Хеберта, у руководства концерна ни разу не возникало ситуации, в которой они были вынуждены использовать рабский труд, поскольку всегда имелись альтернативные варианты действий. Вместо этого, утверждал Хеберт, менеджеры ИГ "Фарбен" использовали свои полномочия и влияние на всех корпоративных уровнях, чтобы привлекать иностранных принудительных рабочих, военнопленных и узников концлагерей и использовать их для выполнения согласованных в одностороннем порядке производственных программ. По его словам, восемь руководителей завода Бюргин, Гаевский, Херлейн, Йене, Кюне, Лаутеншлегер, Шнайдер и Вурстер были прямыми соучастниками немецкой программы рабского труда, но и те члены правления, которые не были руководителями завода и не участвовали регулярно в собраниях Центрального комитета концерна, также были соучастниками в этом преступлении.

Неофициально Хеберт и Меррелл утверждали, что руководство "ИГ Фарбен" разделяло с государственными властями Третьего Рейха значительную ответственность за подготовку и развязывание агрессивных войн. Положение Крауха в аппарате планирования, по их мнению, было отнюдь не второстепенным, и его показания при перекрестном допросе относительно событий последних месяцев перед войной не были приняты во внимание судьями, вынесшими оправдательный вердикт. По крайней мере, Краух, должен был быть осужден за преступления против мира, полагали Хеберт и Меррелл, поскольку он принимал активное участие в перевооружении Германии, вопреки экономическим соображениям.

Отто Амброс. После его смерти в 1990 году химический концерн BASF выразил свои соболезнования по этому поводу и охарактеризовал Амброса, как «выразительную предприимчивую личность с большой харизмой»

С другой стороны, все подсудимые, проходившие по делу ИГ «Фарбен», как осужденные, так и оправданные, считали абсурдным сам факт проведения над ними судебного процесса. Для них казалось странным выделение из общей массы немецких промышленников и предпринимателей показательных фигур. Сами они считали, что концерн ничем не выделялся из ряда прочих немецких компаний, работавших в Третьем рейхе. Фигуранты процесса испытывали недовольство тем, что именно руководящий состав концерна оказался в центре внимания судебного преследования, в то время как тысячи других соучастников преступления с более низких уровней - директоров, уполномоченных подписантов и топ-менеджеров — могли беспрепятственно сосредоточиться на восстановлении и на своей карьере.

Кроме этого, привлечение к суду вызывало необходимость давать объяснения как минимум друзьям и членам семьи. После вынесения приговора Амброс написал обширные воспоминания, в которых он пытался оправдать действия завода в Освенциме. Фриц тер Меер, после того как его доставили в Ландсбергскую тюрьму для военных преступников, перенес нервный срыв. Он написал заявление, в котором обвинил своих младших коллег по правлению в том, что они навязали концерну проект Освенцима против его воли, и тщетно пытался добиться возбуждения апелляционного производства. Краух также написал обширные мемуары, которые в первую очередь служили цели оправдания себя перед членами своей семьи.

Судебное разбирательство по делу ИГ «Фарбен» и вынесенные вердикты были предметом противоречивого общественного обсуждения. Поскольку радиостанции и редакции газет все еще находились под цензурой военных правительств, преобладали чисто фактические репортажи, со сдержанными комментариями и оценкам. Наиболее активными критиками результатов процесса стали левые и леволиберальные круги печатных СМИ: они указывали на факт, что Военный трибунал №6 фактически отменил преамбулы нескольких законов и декретов Союзников, направленных на декартелизацию "ИГ Фарбен", поскольку он оправдал подсудимых по совместной ответственности за военную политику нацистской диктатуры.

С учетом того, что большая часть менеджмента ИГ «Фарбен» находилась под стражей с 1945, на момент вынесения приговора, часть подсудимых, приговоренных к небольшим срокам заключения была освобождена в зале суда. В начале 1951 года Верховный комиссар союзников Джон Макклой смягчил приговоры нескольким последним осужденным, все еще находившимся в тюрьме, и они были освобождены.

С учетом своих высоких деловых и технических качеств, все топ-менеджеры ИГ «Фарбен», включая осужденных малым Нюрнбергским трибуналом, были востребованы на рынке труда и быстро оказались интегрированы в немецкую экономическую элиту, заняв посты технических, коммерческих руководителей в советах директоров и наблюдательных советах крупных компаний. Осужденные представители концерна не переставали оправдывать свои поступки в частном порядке и публично, и они, казалось бы, достигли своей реабилитации, которая возникла в результате их интеграции в экономическое восстановление Германии. Однако, ни эйфория "экономического чуда", ни ревизионистская пропаганда немецких экономических элит не смогли отменить реальность и огромных последствий симбиоза между руководством ИГ «Фарбен» и нацистской диктатуры. Судьями для них стали их собственные потомки. Это выразилось в том, что довольно много сыновей и дочерей, а также племянников и племянниц менеджеров ИГ «Фарбен» стали активными участниками студенческого движения и восстали против своих отцов и дядей. В 1990 году были опубликованы интервью и воспоминания о жизни 161 менеджера ИГ «Фарбен». Суть этих документов можно выразить в том, что трагедия бывших руководителей ИГ «Фарбен», заключалась и заключается не в том, что они были очернены и унижены иностранными государствами и осуждены трибуналом победителей, а в том, что им пришлось пережить подобное отношение в своей собственной стране, в особенности от послевоенного поколения немцев, включая их собственных детей. В этом, на мой взгляд, есть определенная справедливость.

Пост с навигацией по Коту

А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.

Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.

Подробный список пришедших нам донатов вот тут.

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!