Доспех, надетый поверх изношенной рубахи, хранил следы битв — иные были свежи, иные давно затянулись, но всякий из них говорил о тяжести странствий, ведь ими была наполнена жизнь Святослава. Темный плащ, когда-то пышный и теплый, ныне трепетал на ветру, словно тень древнего знамени, а сапоги его, покрытые коркой давней грязи, глубоко вонзались в промерзшую землю, словно врастали в судьбу путника. Меч, безмолвный спутник его жизни, висел на поясе, и в тяжести клинка, казалось, звучали отголоски реки крови, в которую слились тени былых боев.

В трактирных залах и забытых селениях имя Святослава шептали как проклятие, боясь разбудить силы, таившиеся за обыденной пеленой мира. Немало было рассказов о его странствиях: говорили, будто этот человек не ведал страха — ни перед смертной рукой, ни перед тьмой, прятавшейся за гранью света. Пересказывали истории о том, как в самую лютую стужу, когда меч его был разбит или утрачен, он, не дрогнув, сражался с волками голыми руками — то ли с двумя, то ли с целой стаей, ибо всяк рассказчик добавлял и убавлял по своему разумению. Говорили и о Черном Камне, где он один устоял против многих, и земля у его ног напиталась кровью, словно жаждущая чаша древних богов.

Но за всеми этими сказаниями таилась истина, неведомая другим: на плечи Святослава легло одиночество, как старое проклятие, а прошлое его было замуровано, словно древняя гробница. Была в нем боль — не крикливая, но упрямая, когда-то она расколола его сердце, но была им закована в сталь и молчание. Лед в его взгляде и тяжелая поступь были ему и защитой, и напоминанием: от судьбы, как и от долгой ночи, не уйдешь, а каждый шаг по промерзшей земле лишь отзывался эхом во мраке, рассказывая новым ветрам о человеке, который остался один среди звезд, ветров и древних преданий.

Костер потрескивал, искры улетали в темноту. Святослав сидел, опираясь на колено, его широкие ладони грелись у огня. Он отхлебнул воды из фляги — остатки с последнего ручья, — вытер бороду и уставился в пламя. Мысли блуждали. Последняя схватка с разбойниками у реки вымотала его — трое против одного, потом их поверженные тела на траве, их крики и мольбы о пощаде в ушах. Потом слухи в деревне — про тьму, пожиравшую города на севере, про пропадающих людей. Он не знал, куда пойдет завтра, но покой ему был чужд. Дорога стала его жизнью, меч — его правдой. Но этой ночью воздух казался тревожным.

Он подбросил ветку в огонь. Пламя вспыхнуло, осветив его лицо — резкие черты, морщины между бровей. Усталость давила на плечи, кости ныли от холода и долгих дней пути. Святослав решил отдохнуть. Развернул плащ на земле, лег у костра, подложил руку под голову и закрыл глаза. Треск огня и вой ветра унесли его в сон. Но сон был странным.

Тьма навалилась, густая и тяжелая. Он стоял на черной земле, воздух пах железом и старыми книгами. Перед ним возникла фигура — высокая, в длинном плаще, колыхавшемся, как дым. Лицо скрывал капюшон, но глаза — яркие, глубокие — смотрели прямо на него. В руках она держала свиток и посох с голубым светом.

— Святослав, — голос был низким, мягким, проникающим в мысли. — Я Валериус, тот, кто видит твою судьбу и судьбы мира. Слушай меня.

Святослав напрягся. Рука потянулась к мечу, пальцы сжали рукоять, но он не вынул клинок. Он смотрел на фигуру с недоверием.

— Кто ты? — хрипло спросил он. — И что тебе от меня нужно? Я не верю в богов.

Валериус шагнул ближе, и холод пробежал по спине Святослава. Бог мудрости поднял посох, и перед глазами возник город: улицы из камня, дома в скалах, кривые холмы вокруг. Над ним клубилась тень — черная, живая, ее когти тянулись к башням. В центре стояла девушка. Темные волосы развевались на ветру, голубые глаза горели огнем — тем же огнем, который Святослав видел в своих глазах. Она сжимала кинжал, глядя в темноту, готовая драться.

— Это Кривой Лог, — сказал Валериус. — Девушку зовут Диана, ее преследует тьма. Ей нужна помощь, и это твой шанс искупить свои грехи. Ты должен найти ее.

Святослав нахмурился. Он слышал про тьму — слухи в тавернах, рассказы путников. Но видения и пророки были ему чужды. Его мир — кровь, пот и сталь.

— Почему я? — голос Святослава сорвался, будто обнажая самую суть его боли. — Мой путь — это мое проклятье, а не подвиг. Я не рыцарь из старых сказок, не бегу на зов спасать девиц. Я не герой… не могу им быть.

Валериус оперся на посох, и земля будто откликнулась, дрогнув от удара. Мир вокруг распался, как разбитое зеркало. Вихрь видений поглотил Святослава, и он увидел самого себя — юного, еще полного надежд, с глазами, в которых бушевал огонь жизни. Перед ним — его жена и дети, поверженные, бездыханные. Кровь, теплая, живая, медленно стекала с клинка, забрызгивая дрожащие руки. В груди разгорался крик — животный, безысходный, отчаянный, но он так и не вырвался наружу. В этот миг погиб не только его мир, но и сам Святослав; все светлое, что было в нем, обратилось в пепел вины и боли, разъедающий душу, не отпуская ни днем, ни ночью.

Мгновение — и видение сменилось. Девушка сжимала лук, не отводя глаз от тьмы, надвигавшейся на нее со всех сторон. Она пускала стрелы одну за другой, истово, с отчаянной решимостью, а за ее спиной собирались люди — воины, крестьяне. Все они смотрели на нее, как на последний отблеск света в сгущающейся тьме.

Валериус вновь ударил посохом — и картина, как волна, сменилась. Теперь Святослав видел девушку совсем иначе: в изнеможении она прижимала к груди ребенка, дрожащими руками защищая его от невидимой угрозы, а сам Святослав стоял рядом — словно страж на границе между тьмой и светом.

— Ты знаешь, что такое боль, — голос Валериуса был тих, но в нем звучало нечто, пробирающее до костей. — Ты познал, каково это — потерять все. Ее преследуют те же тени, что терзали тебя во снах, те же тени, которые застилали твои глаза и твоими же руками отняли твою семью. Ей нужна помощь, а тебе… тебе выпал шанс вырваться из круга собственной боли, попытаться начать заново. Это твой путь, Святослав. Или ты примешь его, или вновь останешься один — с призраками прошлого, которых ничто не сможет победить. Это твой шанс на искупление.

Святослав сжал кулаки. Слова жгли. Он ненавидел их — «искупление», «шанс». Его жизнь была дорóгой и мечом. Но взгляд девушки — голубые глаза, полные боли и силы, — цеплял что-то внутри. Он вспомнил слухи: тьма на севере, оскверненный храм, сбежавшая принцесса. Может, это она?

— А если я откажусь? — спросил он резко.

— Тогда она падет, а вместе с ней и весь мир, — ответил Валериус тихо. — И ты будешь жить, зная, что упустил свой шанс на искупление. Выбор твой.

Тьма закружилась, и Святослав проснулся. Грудь вздымалась, пот стекал по лицу. Костер догорал, угли уже начали тлеть. Он сел, рука легла на меч. Сон был слишком реален — голос Валериуса звенел в ушах: «Ее преследуют темные силы. Это твой шанс».

Он встал. Плащ хлопнул на ветру, сапоги оставили следы на остывшей земле. На востоке пробивался рассвет — серый, с багровыми полосами. Кривой Лог был далеко — неделя пути через леса и равнины, полные опасностей. Святослав не знал, кто такая Диана, что его ждет. Но слова Валериуса засели в голове. Он плюнул в угли.

— Если это ловушка, я найду тебя старик, — пробормотал он.

Святослав начал собираться. Затушил костер, свернул плащ, проверил меч — сталь холодная, зазубрины напоминали о боях. Тело ныло, но голова была ясной. Он не верил в судьбу и богов, но тьму знал — видел ее в глазах врагов, чувствовал в кошмарах. Если Диану правда преследуют, если она могла даровать ему искупление, которое стоило бы его жизни, он найдет ее. Не ради Валериуса — ради себя.

Он присел у остатков костра, достал вяленое мясо и флягу. Ел молча, глядя на горизонт. Впереди был долгий путь. Леса кишели волками, равнины — разбойниками. Он вспомнил карту из таверны: Кривой Лог за рекой, за холмами. Дорога вела через пустые земли — путники пропадали, деревни стояли заброшенными. Может, слухи про тьму были правдой.

Святослав проверил снаряжение. Доспех скрипел, но держался. Меч острый, нож на поясе — в порядке. Воды мало, надо найти ручей. Он встал, размял плечи — суставы хрустнули. Годы скитаний давали о себе знать: спина болела, шрамы тянули кожу. Но он привык. Боль была частью его, как меч.

Он вспомнил тот день, когда потерял жену и детей. Их лица до сих пор являлись ему во снах: ее теплые глаза, наполненные любовью и доверием, звонкий смех детей, еще долго отдававшийся в памяти. Тогда все вокруг померкло. В тот миг, будто чужая, черная пелена легла на его глаза, затуманила разум, изуродовала реальность. В дыму и криках битвы он не видел лиц врагов — только неясные тени, только фигуры, которых в ярости и страхе принимал за бандитов. Руками, стиснувшими рукоять меча, он рубил и рубил, не разбирая, кто стоит перед ним, пока все не стихло. Когда пелена рассеялась, он понял, кого лишился навсегда.

С тех пор он шел один, и вина жгла грудь, как раскаленные угли.

А теперь этот Валериус. Голос во сне, видения, девушка с кинжалом. Святослав не любил загадок. Его жизнь была простой: идешь, сражаешься, выживаешь. Но слова Валериуса цепляли. Темные силы, шанс искупить грехи. Он видел тьму в глазах врагов, в криках умирающих. Если она реальна — это бой, который он не пропустит.

Солнце поднялось. Святослав шагнул на тропу, ведущую на восток. Плащ трепался на ветру, засохшая грязь хрустела под сапогами, меч покачивался у бедра. Он не знал, что ждет его впереди — Диана, тьма или смерть. Но чувствовал: эта дорога станет последней. Он найдет девушку, посмотрит в ее голубые глаза и решит, стоит ли ее война его крови.

Ветер нес запах дождя. Святослав поправил плащ и ускорил шаг. Кривой Лог был далеко, но он дойдет. Тьма звала, и он шел ей навстречу.

Привет. Меня зовут Никита, я люблю заниматься фотографией. По большей части создаю образ "некроманта", "демона", "вампира", "смерти".
Помесь готики и тьмы.
Это то, что сидит внутри, таким образом я реализую сови имоции и творческий порыв.
Если понравилось, то добропожаловать.