Процедура началась сразу. Включился записыватель, прозвучали стандартные вопросы: имя, звание, номер контракта, дата возвращения с планеты Кель. Яна отвечала монотонно, голосом без интонаций, глядя куда-то в пространство над плечом собеседника.
— Карлова, поясните происхождение инопланетного образца, обнаруженного в скрытом кармане вашего походного рюкзака, модель «Скат-7».
Яна медленно моргнула. Слово «образец» заставило её напрячься, но не из-за страха, а из-за необходимости переключить сознание с внутренней пустоты на внешний запрос.
— Какого образца? — её голос прозвучал хрипло, она давно не говорила.
— Неорганический субстрат, спектральный анализ соответствует грунту планеты Кель, категория А, «мёртвая/непригодная». Нарушение карантинного протокола IC-7.
Она смотрела на него, и в её глазах медленно, как в густом сиропе, всплывало настоящее недоумение.
— У меня… нет образцов. Я не брала образцов. Только нейрокогнитивные данные. Каталог. Это ошибка.
— Образец обнаружен при плановом досмотре багажа вслед за вами. Он был герметично упакован. Карман — скрытый, с магнитным замком. Вы утверждаете, что не знали о его наличии?
Яна провела ладонью по лицу, жестом предельной усталости.
— Не знала. У меня его не было. Это не мой образец.
— Чей же?
— Я не знаю. — Искренность этого ответа была абсолютной и от этого пугающей. — Я не имею к этому отношения.
Офицер вздохнул, не скрывая раздражения. Он склонился к терминалу, вызвал следующий пункт.
— В служебных логах вашего персонального канала обнаружено сообщение, отправленное в период вашего нахождения на Кель. Адресат — Алексей Грачев, монтажник третьей волны. Текст: «Для твоей коллекции». Прокомментируйте.
Теперь недоумение в её глазах сменилось на что-то вроде смутной тревоги, но тревоги скудной, выдохшейся, как будто её эмоциональный резервуар был почти пуст.
— Какое сообщение? Я не отправляла… Я не помню. — Она снова схватилась за голову, будто пытаясь выжать из неё воспоминание, которого там не было.
— Так вы отправляли сообщение или нет?
— Я… не знаю. Возможно, это ошибка системы. Я не имею к этому отношения.
Она повторяла эту фразу как мантру, как единственный якорь в реальности, которая стремительно теряла смысл.
Офицер откинулся. Он вращал стилус в пальцах, глядя на неё с плохо скрытым раздражением. Протокол был прост: есть вещдок — образец. Есть косвенная улика — сообщение. Объяснений от неё нет, только тупое отрицание. Служба не любила загадок.
— Вы утверждаете, что не брали образец и не помните о сообщении. Однако факты свидетельствуют об обратном. Это ставит под сомнение не только ваше соблюдение протоколов, но и вашу… адекватность как специалиста после возвращения из зоны риска.
Он сделал паузу, ожидая реакции, всплеска, хоть чего-то. Но она просто сидела, сгорбившись, глядя сквозь него.
— Вам временно запрещён вылет со станции «Ариадна» и доступ ко всем служебным порталам, кроме базовых коммуникаций. Вы можете разместиться в гостинице станции или в гостевом модуле сектора СБ до завершения проверки и принятия решения. Ваши личные вещи, за исключением образца, будут вам возвращены. В ближайшее время вас вызовут повторно. Вопросы?
Яна покачала головой. Никаких вопросов. Какие могут быть вопросы, если само обвинение не имеет к ней отношения?
Ближайшее время настало уже на следующее утро. Бюрократическая машина была на редкость расторопной.
Второй
На допросе Яне хотелось плакать и смеяться одновременно. "Театр абсурда какой то", — думала она. За три часа она не произнесла ни слова.
...Полковник Зубов не сдерживался — он орал так, будто перекрывал рев двигателей.
— Кого ты там, блядь, расколоть собирался, мудило лесное? Решил показать, какой ты крутой и резкий? Это лучший ксенолингвист в секторе! Она твои слова даже в словарик не запишет, понял? Нихуя удивительного, что она молчит. Еще большой вопрос кто кого допрашивал. Расколоть он хотел… уебок.
Он ткнул пальцем в допросчика.
— Ты бы хоть справки навёл, кого допрашиваешь. Контрабандистка, ага. Сейчас корпорация узнает, как мы тут с ее инструментами обращаемся — и всё, пиздец. Тебя расколят, всех, кто рядом с тобой спал, и меня заодно.
— Чего стоишь? Съебал отс…
Внезапная трель высокоприоритетного коммуникатора на его запястье заставила его замолчать на полуслове. Он взглянул на экран, и лицо его из багрового стало землисто-серым. Ярость мгновенно сменилась чем-то другим — холодной, сосредоточенной злостью.
— Стой! — рявкнул он цепенеющему следователю. — Не съебал. Иди сюда. Читай. Читай, если, блядь, умеешь.
Он развернул запястье, поднеся его к лицу допросчика. На крошечном экране горели несколько бесстрастных строк:
«Ресурс Карлова Я.К. имеет статус "критически важный актив". Требуется решение, исключающее: а) публичный скандал, б) потерю функциональности ресурса. Формальные процедуры должны быть соблюдены полностью. Приоритет – максимальный. (ДИР-НАУК.7)»
Следователь, ещё секунду назад готовый сгореть от стыда и страха, уставился на текст, медленно осознавая, в какую игру он вляпался, даже не поняв правил.
— Без скандала, — прошипел Зубов, отдергивая руку. — Формальности блюсти, а ресурс не потерять. Понимаешь теперь, какого хрена ты натворил? Ну, молодец. А теперь — иди.
На этот раз следователь вышел, почти не чувствуя под собой ног.
Зубов тяжко опустился в кресло, провёл рукой по лицу. Потом ткнул кнопку на столе.
— Коваленко ко мне. Мне его отпуск по... - без скандалов, мелькнула мысль, - ....попросите его прервать отпуск. Директива «Скальпель», как раз для его инструмента. Он поймёт.
Третий
Этот кабинет был стерилен и беззвучен. Звук поглощался мягкими панелями стен, оставляя только приглушённый гул систем жизнеобеспечения станции «Ариадна». Яна сидела напротив пустого стеклянного стола, её руки лежали на коленях, неподвижные, ладони вверх — пустые. Она смотрела сквозь следователя Коваленко на герб Корпорации на стене. Её взгляд был остекленевшим, уставшим от блуждания в пробоине собственной памяти.
Коваленко не торопился. Он поправил идеально отутюженный манжет, дал персональному ИИ «Горгоне» зафиксировать начало допроса. В его правом ухе, почти неразличимо, тихо щёлкал и жужжал микроимплант. На внутренней стороне линзы левого глаза мелькали полупрозрачные строки: «Объект: Карлова. Состояние: глубокая диссоциация. Рекомендованная стратегия: установление раппорта через демонстрацию системного превосходства и неизбежности».
Он обернулся к ней с лёгкой, отработанной улыбкой, подождав, пока «Горгона» закончит анализ её позы и микродвижений.
— Прежде всего, я должен принести вам извинения за моего коллегу, — начал он, и в его голосе звучала лёгкое, деловое сожаление, лишённое личного сочувствия.
— Его методы были… непрофессиональны. Использовать грубый нажим там, где требуется точная калибровка — всё равно что пытаться настроить хронометр кувалдой. Это только загнало проблему глубже. Моя задача — не ломать, а найти то единственное равновесие, при котором уникальный механизм продолжит работать. Вы молчите. Я задаю вопросы как в эхо-камеру. И знаете, что самое забавное? — Он сделал театральную паузу, давая ИИ подготовить следующий блок. — Я вас абсолютно понимаю. Зачем говорить, если всё уже решено? Но, видите ли, есть небольшая бюрократическая загвоздка. — Он наклонился чуть вперёв, понизив голос до конфиденциального тона, повторяя построение фразы, которая горела перед его глазами. — Мне нужен ваш голос. Пусть даже один кивок. Без него этот… прекрасный механизм правосудия не может щёлкнуть на следующую шестерёнку. А без этого щелчка вас, моя дорогая, отправят, будут судить и, возможно, посадят. И что бы у вас не было иллюзий по поводу "справедливости", лично я думаю, что вас и вашего Алексея подставил Волков.
Пальцы Яны впились в ткань комбинезона.
— Грубо и эффективно. Но это знание не меняет абсолютно ничего. - Он откинулся, давая ей прочувствовать этот образ. Его лицо выражало лёгкое сожаление. «Подтверждение: дыхательный паттерн изменился. Зафиксирован минимальный когнитивный отклик. Переходите к “фактологии с элегантным выходом”», — прошелестел голос в ухе.
— Давайте отбросим этот грубый, силовой жаргон. Давайте поговорим, как цивилизованные люди, которые понимают ценность вещей. Факт, как говорят французы, fait accompli: в вашем кармане — прах планеты Кель. Протокол нарушен. По букве закона — вам конец карьеры, позор, возможно, решётка. — Он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи, следуя рекомендуемой жестикуляции. — Но мы же с вами не буквалисты, правда? Мы смотрим в суть. А суть, моя блестящая коллега, в том, что вы — не контрабандист. Вы — шедевр. — Он слегка задержался на слове, которое «Горгона» подчеркнула в тексте как «ключевой эмоциональный якорь». — Уникальный, штучный, невероятно сложный и дорогой в производстве инструмент. И что делает цивилизованный человек, когда у него в руках ломается скрипка Страдивари? Он не бьёт ей об стол. Он зовёт лучшего реставратора. Он находит для неё специальный футляр. Контролируемую среду.
Он провёл пальцем по глянцевой поверхности стола, оставляя невидимый след, как предлагалось в сценарии для «демонстрации абстрактного контроля».
— Система, которой мы служим, в глубине души — большой эстет. Она ненавидит бессмысленные потери. Поэтому она предлагает вам не наказание, а… оптимизацию. Руководство большим проектом на отдельной планете. Где ваш уникальный ум можно будет применять с максимальной пользой и… что немаловажно… с минимальным риском дальнейших… недоразумений.
Яна не шелохнулась, но дыхание её стало чуть глубже. Она слушала. «Уровень вовлечённости: низкий, но стабильный. Переходите к второстепенным фигурам для создания давления: “Винтик и Миф”. Шаблон: сравнение с исторической триадой», — отчеканила «Горгона».
— А теперь, — продолжил он, переходя к следующему пункту с видимым удовольствием, которое частично было искренним — он любил, когда алгоритм попадал в цель, — второй акт нашей маленькой драмы. Алексей Грачев.
Яна потерла пальцами переносицу и спрятала взгляд.
— Прекрасный специалист, я уверен. Честный, работящий. Человек-винтик. И знаете, что происходит с винтиком, в отличие от скрипки.
«Взгляд прямо на нее» — раздался шёпот в ухе.
— Его… заменяют. Профилактически. Чтобы ржавчина не перекинулась. Система в отношении таких винтиков проста, как автомат: один намёк на нестабильность, одна запись в логах, одна неловкая ассоциация — и пффф! — карьера на фронтире растворяется. Его не сломают. Его просто… аккуратно переставят в самый дальний, самый тёмный угол механизма. Ради гигиены. Вы понимаете эту безупречную, почти биологическую логику? Вы ведь не можете с уверенностью сказать, есть ли у Алексея коллекция? И мы пока не знаем. Но искать — тратить силы…
Он выдержал паузу, наслаждаясь напряжённой тишиной. В ухе тихо пищало: «Подготовка к финальному аргументу: “Неприкасаемый”. Использовать метафору “призрак/бог”». Коваленко едва заметно наморщился.
— И наконец, наш deus ex machina. Первопроходец Вячеслав Волков. Человек-загадка. Человек-призрак. Пока мы здесь с вами ведём эту увлекательную беседу, он, по всей вероятности, рисует новые миры на пустом месте. Его правда — единственная правда. Спорить с ним — всё равно что спорить с Богом о форме радуги. Он находится в той точке, где закон ещё не стал Буквой, существование таких мест практически Миф. И система охраняет такие места и процессы идущие там, чтобы Миф не выбрался оттуда и не заменил Букву тут у нас.
Коваленко сложил руки домиком, прикрыв рот указательными пальцами — жест, который «Горгона» в своё время отметила как «эффективный для демонстрации задумчивого превосходства». Его взгляд стал пронзительным.
— Итак, мы имеем головоломку.
— Три фигуры: - продолжал Коваленко, - Шедевр, Винтик и Миф. И один неловкий артефакт — горсть пыли. Система, как хороший режиссёр, ищет гармонию. Равновесие. — Он говорил, почти дословно воспроизводя текст, плывущий перед глазами. — Она готова забыть об артефакте, если Шедевр займёт предназначенное ему место в витрине. Она готова не выкручивать Винтик до конца, если это не нарушит баланс. И она ни при каких обстоятельствах не тронет Миф. Ибо тронуть Миф — рискнуть ходом экспансии. А это императив спущенный... - он многозначительно указал пальцем вверх.
Он медленно опустил руки на стол. «Финальное суммирование. Переход от “неизбежности” к “сделке”. Запросить активный отклик», — проинструктировал ИИ.
— Ваше молчание, дорогая Карлова, в этом раскладе — самый красноречивый ответ. Вы молчите, потому что видите всю картину целиком. Вы понимаете язык, на котором с вами говорят. Это не язык угроз. Это язык… неизбежности. И я здесь лишь для того, чтобы вежливо озвучить ту единственную фразу, которую система от вас ждёт. Ту фразу, что переведёт вас из статуса проблемы в статус… ценного актива. Но для этого мне нужно увидеть в вас не стену, а собеседника. Хотя бы намёк. Игру глазами. Дайте мне знать, что вы всё ещё в игре. Что мы можем перейти к обсуждению… деталей вашего нового амплуа.
— Поскольку мы говорим на языке ролей и амплуа, — продолжил он, сделав небольшой глоток, — позвольте проиллюстрировать нашу ситуацию исторической миниатюрой. — Он замолчал, дожидаясь, пока ИИ подгрузит и отфильтрует заготовленный блок. Внутренний экран ярко вспыхнул. — Старая земная байка. Встречаются трое: Полководец, Трибун и Затворник. Спорят о значимости. Полководец, показывает высшую награду, заявляет: «Таких, как я, в стране — пять!». Трибун парирует: «Таких, как я — один!». Затворник же, помолчав, пожимает плечами и говорит: «А таких, как я… вообще нет».
Коваленко улыбнулся, наблюдая за ней. Он позволил паузе затянуться, как советовала подсказка на линзе: «Дать время на подсознательную обработку аллегории».
— Улавливаете аллюзию, дорогая Карлова? — спросил он, уже зная, что следующий слайд «Горгоны» содержит разгадку и имена.
Тишина. Затем веки Яны дрогнули. Её взгляд, медленно и с трудом, оторвался от стены и упал на его лицо. Губы приоткрылись. Голос был хриплым, но безошибочно точным, как удар скальпеля:
— Саблин. Маяковский. Хлебников.
На лице Коваленко расцвела улыбка искреннего, почти профессионального восторга. «Прорыв. Установлено прямое когнитивное соответствие. Эмоциональный отклик: минимальное удовлетворение у объекта. Переходите к присвоению ролей», — отрапортовал имплант.
— Браво! — воскликнул он тихо, но с чувством. — Абсолютно точно. Теперь примерим эти маски на наших героев. — Он снова обратился к незримому суфлёру. — Ваш Алексей — наш «Саблин». Смелый, нужный… и заменимый. Одно пятно подозрения — и его карьера на передовой превращается в службу в глубоком, тихом тылу. Жена Цезаря, как известно, должна быть выше подозрений. А если нет… её просто меняют на другую, менее подозрительную.
— Вы, — его тон стал почти вкрадчивым, полным мнимого почтения, которое «Горгона» помечала как «эффективное для лести уникальным специалистам», — вы — «Маяковский». Голос, эхо, дешифровщик немого. Вы — единственный экземпляр в своём роде. Вас не выбросят. Для вас построят специальную, прекрасно оборудованную… сцену. Или, если угодно, подиум. С лучшим светом, с идеальной акустикой. Но выходить за кулисы вам, увы, будет нельзя. Ваш долгий бенефис.
— А Волков… — тихо произнес Яна, и в её голосе прозвучала не вопрос, а холодное осознание.
— Волков, — Коваленко произнёс это имя с лёгким театральным вздохом, глядя на заключительные тезисы, — наш «Хлебников». «Таких нет». И это не поэтическая метафора, а суровая реальность гиперпространства. Он — тень, отбрасываемая в будущее. Призрак, который является лишь для того, чтобы дать системе новый мир, и растворяется. Судить его? Это всё равно что судить сокола за превышение скорости. Система оберегает таких призраков, ибо они — её пограничье, её raison d'être. Он получит похвалу в приказе и отправится рисовать новые горизонты. Потому что он — вне игры. Вне досягаемости и вне правил. На фронтире он сам — правило.
Следователь откинулся, его роль рассказчика была сыграна. На внутреннем экране замигала заголовком «Финальное предложение: три исхода».
— Таким образом, мы приходим к трём финалам. — Он начал зачитывать, лишь слегка импровизируя. — Финал первый, трагический, наказание: мы калечим шедевр, ломаем винтик и безуспешно плюём в призрака. Все проигрывают. Безвкусица.
Финал второй, анархический: мы делаем вид, что ничего не было. Система теряет лицо, контроль и саму идею порядка. А вы получаете индульгенцию на будущий, ещё более гротескный хаос, а если расскажете о событиях Алексею... зачем нам столько людей, считающих что система безобидна? Неэстетично.
И есть… финал третий. Финал гармоничный. — Он выпрямился, и в его глазах, следящих за последними строками, исчезла последняя тень игры. Осталась только сталь. — Вы становитесь «Маяковским», создаете исследовательскую станцию и руководите ею на планете Кель. Ваш «Саблин» тихо и без скандала отзывается с работ на фронте экспансии — в профилактических целях, но остаётся цел и невредим. А «Хлебников» благополучно продолжает не существовать в правовом поле. Дело о пыли… исчезает. Рассыпается, как мираж. Все механизмы тикают, видимость порядка безупречна.
Он сделал последнюю паузу, вкладывая в неё весь вес предлагаемой сделки, которую «Горгона» уже оформила в виде краткого меморандума.
— Это не справедливость. Справедливость — понятие для мелких драм. Это — высшее управление. Бюрократическая поэзия. Ultima ratio империи. Но и это ещё не всё. — «Упоминание о контролируемых связях. Это важно», — напомнил шёпот в ухе. — Поскольку вы оба остаётесь в системе, полный разрыв был бы… нерациональным. Система предпочитает контролируемые связи. Поэтому: личные визиты господина Грачева на Кель формально не запрещены. Если у него найдётся время, деньги и желание, а ваше поведение не будет деструктивным… администрация не станет чинить препятствий. Раз в полгода, год, вряд ли он сможет чаще вас посещать. Связь — через служебные каналы, с задержкой и… лёгким editorial touch.
Он замолчал, давая ей прочувствовать каждый элемент этой клетки.
— Я предлагаю вам не оправдание и не кару. Я предлагаю единственную роль, которую система готова вам дать. Вы согласны играть? От вас, как от человека слова — во всех смыслах, человека слова — нужно простое устное согласие. Все уверены в вашей договороспособности.
Яна долго смотрела на него. В её глазах не было ни страха, ни покорности. Был холодный, безошибочный расчёт учёного, нашедшего последнюю переменную в уравнении, которое кто-то другой составил за него. Она видела весь узор, его уродливую, безупречную логику. Её взгляд скользнул на герб — планету в сетях.
Затем её голова совершила одно короткое, отчётливое движение вниз и вверх.
В ухе Коваленко тихо пропищал одобрительный сигнал. «Цель достигнута. Согласие получено. Рекомендуется завершить сеанс. Протокол “Золотая клетка” активирован.» Он позволил себе едва заметно расслабить плечи. Работа была сделана. И сделана хорошо, хоть и не без помощи. Он был лишь умелым оператором. Но в этой системе именно операторы и выживали.