Голос студенчества: Реформа Путятина и первые выступления несогласных
«Значение университетской молодежи в России совершенно иное, чем в других странах. В университетах укрывалась и возросла русская мысль; во все времена тридцатилетнего избиения ее там жила надежда и жили верования, там лились слезы, и сердце билось человеческим негодованием"
(Александр Иванович Герцен, 1812-1870 гг.)
Первые десятилетия второй половины XIX века ознаменовались в системе высшего образования Российской империи необходимостью внутренней перестройки - назрела пора студенческих реформ, включающих в себя как изменение самого процесса преподавания, так и облика студенчества, ставшего в те годы, как считалось, не только рассадником революционных идей и свободомыслия, но и своеобразным индикатором общественного мнения. Молодежь стремилась увеличить свое влияние на происходящие внутри страны процессы, а вместе с тем и добиться для себя особых прав и свобод. Эти настроения, а также периодические стычки студенческой братии с полицией привели к «закручиванию гаек» в этой среде. Произошла эта история в 1861 году - году важных политических преобразований, сулившим за собой большие перемены.
Как ни парадоксально, именно тот самый либеральный период царствования Александра II отметился ужесточением политики по отношению к студенчеству. Началось оно с отставки министра народного просвещения Евграфа Петровича Ковалевского - человека снисходительного к студентам и вместе с тем разбирающегося в своем деле. Как не трудно догадаться, преемником Ковалевского стал его полнейший антипод - назначенный Александром II Евфимий Васильевич Путятин безусловно не был человеком без достоинств, напротив, новый глава министерства народного просвещения уже был известен подписанием первого дипломатического соглашения между Россией и Японией (1855), а также блестящей службой в чине адмирала, отметившегося в том числе участием в событиях греческой войны за независимость (1821-1829). Но, увы, нисколько не смыслившим в вопросах образования, да и не имеющим к ним какого бы ни было интереса. Его назначение, а также заступление на пост попечителя Санкт-Петербургского учебного округа Григория Ивановича Филипсона - известного военачальника и героя Кавказской войны, значило только одно - вместо долгожданных свобод студентов ждало ограничение их прав. Во всём.
Евфимий Васильевич Путятин (1803-1883), Григорий Иванович Филипсон (1809-1883)
Помимо запрета форменной одежды и отличительных знаков какого-либо общества или народности, запрещались любые несогласованные с университетским начальством сходки (а затем были запрещены вовсе), а минимальный возраст поступления был поднят с шестнадцати до восемнадцати лет. Однако последней точкой, а вернее сказать пунктом в «путятинском циркуляре» от 21 июля 1861-го стал девятый параграф, существенно ограничивающий число учащихся, освобожденных от оплаты обучения. Учитывая, что в том же Петербургском университете таких студентов было более 60%, большая часть из них не смогла бы продолжать образование - по новым правилам бесплатно могли обучаться лишь 12 студентов, то есть всего 1% от общей массы.
«Нечего и комментировать этот гнусный факт, стоит только вспомнить, что в одном петербургском университете 600 человек не могут внести платы»
(Из статьи А.И.Герцена «Путятин молчит», опубликованной в «Колоколе»)
Символом путятинских преобразований стали матрикулы - аналог современного студенческого билета, который помимо предоставления входа в университет и удостоверение личности студента содержал перечень всех правил-запретов, принятых новым министром. Взять матрикулы для студента означало то же, что и смириться со своим положением и ограничением собственных прав. Чего университетская братия, конечно, не желала.
«Путятинские мероприятия вызывали неудовольствие не в одной только университетской сфере или либеральных литературных кругах; все общество было ими взволновано; в них увидели явный поворот к недавнему прошлому, к ограничению числа студентов...»
(Лонгин Федорович Пантелеев, русский общественный деятель, бывший студент Петербургского университета, бывший член революционной организации «Земля и воля»)
«Теперь запрещают решительно все, позволяют нам сидеть скромно на скамьях, слушать цензированные страхом лекции, вести себя прилично, как следует в классе, и требуют не рассуждать, слышите ли – не рассуждать»
(Из «Прокламации петербургских студентов», 1861 г.)
Здание Петербургского университета в XIX веке. Акварель М. Б. Белявского
Несмотря на то, что вся столица обсуждала принятые Е.В.Путятиным запреты, донести суть изменений до самих студентов никто не торопился. К дате начала занятий, 18 сентября, новые правила не были даже напечатаны, а объявлять их ни руководство университета, ни попечитель учебного округа Филипсон не торопились. Студенты день за днем приходили в пустые аудитории, где устраивали свои собрания, пока те не были заперты на ключ. Однако даже за несколько дней относительной университетской свободы были утверждены основные лозунги: новым правилам не подчиняться, матрикул не брать, платы за обучение не вносить. Правительство отреагировало молниеносно - Петербургский университет был официально закрыт. Что стало очередным толчком к первой студенческой демонстрации.
Точкой ее начала стало, как и во все предыдущие дни, здание Петербургского университета - в понедельник, 25 сентября 1861 года, у его закрытых дверей собралась бесчисленная толпа студентов, насчитывающая, по словам современников, около двух тысяч человек. Дружным строем студенческая братия зашагала к Дворцовому мосту, затем по Невскому и Владимирскому проспектам, направляясь на улицу Колокольную - там жил попечитель учебного округа Филипсон, до сих пор не удостоивший студентов своим присутствием или ответом.
Не принял Григорий Иванович их и в этот раз. Зато встретили с распростертыми объятиями генерал-губернатор Игнатьев с обер-полицеймейстером Паткулем, несколькими жандармами и взводом солдат, шедших на смену караула и случайно оказавшихся неподалеку. И попросили студентов отправляться назад, в университет, внушив надежду, что сам Григорий Иванович Филипсон удостоит их там аудиенцией. Приехал, переговорил с выборными от студентов депутатами, после чего все тихо-мирно завершилось. В ту же ночь начались первые аресты..
«Переговоры кончились, Филипсон обещал рассмотреть дело, просил разойтись. Один из депутатов, Михаэлис, став на дрова, передал этот результат товарищам. Оставаться долее было незачем, студенты стали расходиться. В три часа брат Андрей был уже дома.
Так прошел этот первый день. Вечером в целом Петербурге только и говорили о студентах.
В ночь с понедельника на вторник Утин, Михаэлис, Ген и еще несколько студентов были взяты жандармами и отвезены неизвестно куда»
(Елена Андреевна Штакеншнейдер, «Дневник и записки (1854–1886)»)
Уже утром следующего дня студентам стало известно, что несколько десятков их товарищей минувшей ночью были арестованы, причем многие из них попали под заключение по ошибке. Все они отправились в Петропавловскую крепость - 28 человек из тех, кто прибыли туда в ночь на 26 сентября были студентами Петербургского университета.
Санкт-Петербургский университет (начало XX века) В тот период борьба со студенческими демонстрациями ужесточится, а сами они будут носить острополитический и революционный характер
Вновь у стен университета студенты собрались в среду, 27 сентября. Помимо закрытых ворот их встретил взвод солдат Финляндского полка и такой же взвод вооруженных солдат у открытых ворот. Те же, кто пришел раньше 11:00, были заперты во дворе университета - около четырехсот студентов образовали эту сходку, пришедших же позже вышеуказанного времени во двор не пускали. Огромные толпы народу образовались как у здания университета, так и на набережной в целом, куда периодически подъезжали кареты с генералами в мундирах и касках. В очередной раз сходка не принесла никакого результата. В очередной раз с ее окончанием начались аресты всех, кто прямо или косвенно связан с происходящими в Петербурге событиями. Причем как студентов, так и военных - «артиллериста Энгельгардта и еще трех офицеров арестовали за грубость, а студентов брали за все и везде; их брали ночью с постели, с улицы днем, по нескольку человек вдруг, по одному».
«Правительство явно теряло голову, спотыкалось, ловило воздух, думая словить заговор. Общество приходило в восторг от студентов, бранило правительство. Говорило много о просыпающейся жизни, о шаге вперед, о своем сочувствии, но на дне всех прекрасных фраз лежала смутно-сознанная роковая мысль — органический недостаток России: «наше дело сторона». Царь жил себе в Ливадии. Таковы были дела.»
(Елена Андреевна Штакеншнейдер, «Дневник и записки (1854–1886)»)
А между тем события, происходящие в Петербурге, откликались по всей стране - самым известным актом неподчинения студентов новым правилам стали события, развернувшиеся в старой столице родины, Москве. Об этом и о том, чем закончилась вся эта история - во второй части материала, с вами же был Бородатый Горец, ищите нас в нашей группе «Бородатый Бард», где также много всего интересного)
Елена Андреевна Штакеншнейдер (1836-1897), автор неоднократно переиздававшихся мемуаров, дневников и писем, хозяйка популярного в Петербурге литературного салона