Отпуск Оля не брала уже лет семь. Может, восемь. Если не считать поездку на неделю к маме, во время которой она всё равно работала, удалённо. Кроме того, она тогда с мамой ругалась, так что можно считать, что работала даже сверхурочно. После этого подобных поездок Оля из чувства самосохранения не предпринимала. Маме, очевидно, хотелось дождаться от Оли рассказов о планах на свадьбу и внуков, а все остальные жанры она воспринимала в саркастические штыки. Оля же рассудила, что вот когда у неё история в мамином вкусе появится, тогда она в следующий раз и приедет. Раз маме неинтересно слушать про работу, Оля не вправе её такими рассказами мучить. А других у неё на данном этапе жизни нет. В конце концов, если маме было настолько важно заполучить внуков, ей стоило в своё время родить ещё пару-тройку их потенциальных родителей, для подстраховки.

В связи с тем, что отпуска в жизни Оли не было настолько давно, она не очень себе представляла, как это делается. Технически было ещё понятно - сообщить всем, кто как-то касается Оли по работе, что с такого-то по такое число она будет вне зоны доступа. А вот что вне этой зоны делать самой Оле, было непонятно.

Из опыта нескольких дней на больничном она точно знала, что "ничего" ей не подходит. Уже на второй день ничегонеделания, если не к концу первого, Оле становилось плохо. Отдыха Оля не чувствовала, она чувствовала маету. Начинали приходить мысли, а мысли не о работе Олю пугали, они могли завести Олин ум в ощущение отсутствия смысла как в собственной жизни так и во всём мироздании, а в таком состоянии, даже если оно отчасти справедливо, ничего толкового не сделаешь, и смысл не придумаешь.

В общем, если за первые полдня ещё можно было добраться до того, что давным-давно планировалось - например, разобрать зимнюю обувь и выкинуть старые бумаги - то дальше нужен был план. Оля решила взять отпуск на неделю и составить себе список дел на каждый день, а может, и на каждый час. Более того, она решила, что целых три из семи дней она проведёт не дома. Это, конечно, расходы, и вообще стресс, но Оля слышала, что смена обстановки помогает. Чему именно помогает, она не помнила, но была уверена, что слышала об этом методе отдыха как о сугубо положительном.

На следующий же день Оля определила даты и предупредила всех учеников и работодателей о скором недолгом отсутствии. В связи с тем, что подобного с ней давным-давно не случалось, никто не счел возможным возражать. Скорее, за неё даже удивлённо обрадовались.

Следующие несколько дней всё свободное время Оля тратила на составление плана. Начало отпуска решено было потратить на уборку в квартире. На самом деле, уборку Оля ненавидела ещё больше, чем спа-процедуры или медитацию, но святые отцы голосами пабликов вконтакте утверждали, что чтобы навести порядок в жизни, нужно навести порядок дома. И, как знать, может быть, Олина неустроенность кроется именно в том, что пыль под кроватью собирается отмечать пятилетний юбилей.

Второй день должен был быть посвящен прогулке, посещению какого-нибудь музея, а вечером - концерта. С третьего по пятый - поездка в санаторий на берег Финского залива. На шестой и седьмой дни уже ничего не придумывалось, но Оля решила, что идеи придут к ней, как только она начнёт старательно отдыхать. Чтобы заглушить тревогу - она касалась как последних двух дней, так и всего отпуска в целом - Оля отдала вожжи внутреннему Валере, достала из холодильника баночку пива и предалась сладостному саморазрушению.

День первый

Оля проснулась, как и полагается в первый день отпуска, около шести утра. Чуть позже - примерно в шесть двадцать пять - она оставила последнюю надежду доспать и пошла ставить чайник.

День начинался как обычно, за исключением того, что идти никуда было не нужно, и вообще ничего не нужно было делать - для других. Для себя Оля выпила стандартную чашку кофе, и тут же вторую - уже с печеньем (вторая чашка кофе в обычные дни отстояла от первой на час, два или даже больше).

Внутренняя отличница и библиотекарь Леночка частенько пыталась лепетать что-то про гастрит, который неминуемо возникнет от такого питания, но до сегодняшнего дня никто её не слушал. Однако на этот раз у Оли нашлось свободное время и пространство для того, чтобы обдумать эту мысль, и ей сразу же стало грустно: столько лет она питалась неизвестно как. Внутренний Валера тут же рявкнул, что "и не нужен нам этот отпуск, если мы собираемся грустить". Оля с ним согласилась, но семена размышлений были уже брошены в потерявшую бдительность почву.

После второго кофе Оля, не умываясь и не почистив зубы (наконец-то можно себе это позволить, потому что никто её не увидит!), принялась за уборку. Она сняла с дивана постельное бельё, которое служило уже месяца три без выходных и отгулов, сложила сам диван и уставилась на сантиметровый слой пыли, который частично взметнулся от движения воздуха. Захотелось всё бросить и пойти на работу.

Собрав волю в кулак, Оля отнесла бельё в стиральную машину, запустила программу и пошла искать тряпку для пола. Тряпки для пола дома не оказалось.

Тогда Оля сделала себе третью чашку кофе и решила, что пока машина стирает, процесс как бы всё равно идёт, а значит она, Оля, может посидеть. Чашку Оля поставила на стол точно в след предыдущей: раз идёт уборка, надо быть аккуратней. За кофе вспомнились свидания последних недель. Если раньше Оле казалось, что стоит скачать приложение для знакомств, как кто-то сразу найдётся, то теперь она знала, что находятся легко только совершенно чужие, хотя и милые люди, а своего человека найти сложно, если не невозможно (будь это легко, Оле бы это уже, наверное, удалось, хоть раз за тридцать пять лет). Один в первый же день предложил "пойти к ней". Второй долго и нудно рассказывал, как плохо с ним обходятся женщины. Третий сразу стал признаваться в любви, и неискушённую Олю уберегло от продолжения знакомства только то, что он не понравился ей внешне. Четвертый оказался настолько эффективным менеджером, что два часа говорил о своих методиках продаж и о холодных звонках, пока Оля спасалась красным полусухим (на свиданиях внутреннему Валере было приказано сидеть тихо и не заикаться про пиво).

Чтобы не успеть прийти к выводу, что шансов нет, Оля подскочила, не допивая кофе, и, так и не умывшись, пошла в магазин за тряпкой. Заодно купила пиццу на обед и чипсы с пивом на вечер в качестве награды за уборку. Дома оказалось, что Оля как раз проголодалась, было решено съесть половину пиццы, но есть пиццу в выходной день без кино показалось пошлым и бескрылым, поэтому через полтора часа Оля обнаружила, что пиццы больше нет, на экране титры, а пыль всё так же лежит. Она хотела было налить себе ещё чашку кофе, но вдруг поняла, что если она сейчас же не примется за дело, день будет потерян впустую.

Оля принялась мыть пол, протирать пыль, заправила постель, отмыла ванну и туалет, и всё это в конце концов заняло у неё не так много времени, как она думала. Когда она закончила, было ещё светло (впрочем, в июньском Петербурге надо было очень постараться, чтобы закончить что-то, когда темно). К собственному удивлению Оля почувствовала удовлетворение - несмотря на то что во время уборки испытывала лишь ненависть.

Теперь она сидела на диване с чипсами и пивом и с удовольствием осматривала плоды своего труда. Правда, как только активная деятельность закончилась, внутренняя Леночка робко предположила, что, быть может, не стоит пить пиво прямо-таки в каждый день отпуска. От этой мысли, и от того, что Оля внутренне была с ней согласна, ей опять стало грустно.

Засыпая, Оля вспомнила, что не достала из стиральной машины бельё. Но сил подняться и сделать это у неё уже не было.

День второй

На этот раз Оле удалось доспать до восьми, и даже не хотелось вставать. После кофе с печеньем она развесила сушиться вчерашнее бельё, потом опять принялась с удовлетворением осматривать результаты вчерашней уборки и поймала себя на мысли, что очень хорошо, что в ближайшие дни она будет мало находиться дома - так у квартиры будет шанс сохранить чистоту подольше.

Второй день Оля условно назвала "свидание с собой" - такое она тоже встречала на просторах сети, и представляла шикарных девушек, которые наслаждаются собственным обществом - а потом их, таких довольных и счастливых, и совершенно никого не ищущих, обязательно замечает прекрасный принц, или даже король, и увозит в свой дворец.

Оля решила начать со второго завтрака на веранде где-нибудь в парке, потом посетить Русский Музей, пообедать в ресторане а вечером сходить в театр. При этом она выбрала относительно нарядное платье, и даже накрасилась. Она подозревала, что это "свидание с собой" будет у неё как первым, так и последним, поэтому раз в жизни решила постараться.

Завтрак на веранде прошёл отлично - Оля полностью посвятила себя кофе и пирожному, даже не отвлекаясь на телефон. Потом, правда, ещё около часа сидела уже в телефоне, но это было уже после кофе и пирожного.

А в Русском Музее случилось неожиданное - она попала на экскурсовода, которого знала несколько лет назад, и который, как она вдруг резко вспомнила, тогда ей немножко нравился - застенчивый, но увлечённый историк, чуть моложе неё. Они работали вместе на двух или трёх проектах, поэтому он поприветствовал её, когда увидел в числе посетителей. Ей хотелось сказать: "Привет, Сеня!", тем более, что в своем платье она чувствовала себя вправе это сделать, но Сеня уже отвернулся и повёл группу ко входу на экспозицию. Оле ничего не оставалось кроме как следовать за всеми.

Ничего нового Сеня Оле, как искусствоведу, конечно, не мог рассказать, но ей нравилась его манера изложения. Он видел все эти картины уже сто тысяч раз, но как будто каждый раз заново влюблялся в них, когда заходил в зал. Он описывал экспонаты с такой любовью, что Оля даже стала завидовать ему: он явно работал здесь именно потому, что ему всё это нравилось, а не как она - потому что кроме работы у неё ничего не было. Сеня рассказывал о жизнях художников и скульпторов так, как будто это напрямую касалось лично его, как будто он лишь вчера узнал всё это, и оно его бесконечно трогало.

В удобный момент Оля рассмотрела его руки - колец не было. "И, скорее всего, никогда не будет", - сказала себе она. Высокий худой кудрявый Сеня не принадлежал миру людей, казалось, если его коснется живой человек, например, Оля, он в ужасе отдернет руку и убежит. Может быть, Оля образца десятилетней давности после экскурсии бы подошла и позвала его на кофе, но нынешняя Оля помнила, что получается из таких поползновений (и "ничего" - это лучший вариант), поэтому закатала губу и пошла дальше обедать в гордом одиночестве. Оля даже не могла точно сказать, кого ей сложнее представить в браке - себя (из-за своего отчаяния) или Сеню (из-за его возвышенности). Единственной возможной супругой Сени она видела какую-нибудь нимфу с картины восемнадцатого века, бестелесную, молчаливую, холодную и совершенную. За обедом Оля испытывала лёгкую гордость за то, что научилась сдерживать свои порывы в таких случаях. Чтобы дать себе ещё больше поводов для гордости, Оля не стала заказывать пиво.

А вечером в театре - она выбрала балет - ей стало совсем хорошо. Она погрузилась в музыку, в мир образов, но, правда, если ещё утром они не имели бы никаких совпадений с реальными персонажами, то теперь то и дело у прекрасного принца проглядывало Сенино лицо. Оля не раз зарекалась от подобных фантазий, но почему-то дала себе волю. Всё равно ничего не получится.

День третий

После завтрака Оля села в электричку и поехала в Зеленогорск, где на ближайшие две ночи её ждал номер в санатории. В пути написал Александр, которому Оля никак не могла чётко сказать, что видеть его она больше не хочет. Намеков Александр не понимал. Фраза "Не могу" означала для него именно "Не могу", но никак не "Не хочу". Может быть, он даже слышал в этом "Очень хочу, но не могу! Продолжай накидывать варианты!"

Пока Оля формулировала очередной отказ, электричка заехала в зону отсутствия интернета, и ответ так и не был отправлен. Наверное, мама бы прибила Олю за такое расточительное отношение к кавалерам. Да и сама Оля ещё пару встреч назад полагала, что сможет хотя бы просто по-дружески проводить время с Александром. Но быстро оказалось, что в присутствии Александра ей физически плохо, а когда он обнимает её на прощание, и вовсе тошно. Нет, лучше сорок кошек. Или хотя бы одна. Но маме этого не понять.

Заселившись в санаторий, Оля переоделась в пляжное платье и сразу пошла гулять по берегу залива. Она себе это заранее представляла - как она будет брести по берегу, наедине с морем, и наслаждаться. Наедине, правда, не очень получилось, потому что были и другие отдыхающие, но всё равно оказалось очень приятно не видеть вокруг себя каменные джунгли, которые напоминали обо всех проблемах Олиной жизни. Море ни о чем не напоминало, оно просто существовало, и Оля вдруг почувствовала, что тоже просто существует. Не работает, не ест, не пьёт, не читает, а существует в этом огромном мире. Чувство было странным, но приятным.

Вечером в номере Оля листала соцсети и увидела, что Сеня выставил какой-то грустный статус про одиночество. Нет, не глупый и не девчачий, это была цитата какого-то крутого писателя, мужчины. Оля удивилась, неужели Сеня способен чувствовать то же, что и земные существа? Неужели когда он приходит из музея домой, он тоже начинает думать, и эти мысли навевают на него тоску? Не успев поразмыслить, Оля лайкнула Сенин статус. И тут же бросила телефон в кресло, подальше от себя, испугавшись собственной смелости и безрассудства. За все годы, что Сеня значился в друзьях у Оли, они не обменялись ровно никакими знаками внимания, а теперь вдруг такая атака с Олиной стороны.

День четвёртый

Оля встала и, не глядя в сторону кресла, где валялся телефон, оделась. Телефон прожигал ей затылок, когда она выходила из номера, чтобы отправиться на завтрак. Давали кофе, кашу и бутерброды, всё очень санаторное, но Оля не привыкла придираться к еде, когда эту еду готовила не она.

- Вы знаете, - без предисловий обратилась к ней пожилая женщина из-за соседнего столика, - оказывается, отвар банановой кожуры очень помогает здоровью!
- Да? - вежливо отозвалась Оля, ещё не до конца сознавая опасность.
- Да-да! Хожу в туалет как по часам, поясница не болит, говорят, на банановой кожуре можно жить сто двадцать лет. А то и сто тридцать.
- Угу.
- Вы знаете, я же всю жизнь мучилась от аллергии... - Оля к своему ужасу увидела, что дама берёт свою тарелку и поднимается, чтобы пересесть к ней за столик, - на пыльцу аллергия была, на кошек, на апельсины, на клубнику. А теперь пью банановую кожуру - и апельсины ем, и клубнику, и кошку целую, и ничего!
- Как здорово! - Оля, не доев кашу, встала. - Приятного аппетита! - И побежала к выходу из столовой так, чтобы у дамы не было шанса ни крикнуть ей ничего вдогонку, ни, тем более, преследовать.

В номере посреди кресла валялся и манил телефон. Оля решила, что помучила себя достаточно и осторожно взяла его в руки. С первого же взгляда внутри что-то ёкнуло, и это не было результатом завтрака - вверху экрана светилось уведомление о сообщении от Сени. Как сапёр, Оля осторожно развернула его, чтобы оно не отметилось как прочитанное:

"Привет! А что убежала вчера так быстро? Я хотел..."

Дальше не открывалось.

Впрочем, того, что Оля увидела, было достаточно, чтобы снова бросить телефон в кресло вознести хвалу богам. Что бы там ни было написано дальше, это уже стало самым романтичным событием в Олиной жизни за последние десять лет. Тот, кто ей нравился, написал ей. И неважно, что там дальше. Оля даже не хотела пока знать, что там дальше. Ей хотелось пожить немножко с этим ощущением, дать себе побыть Олей-которой-написал-симпатичный-парень. Дать себе побыть Олей-которая-может-себе-позволить-хотя-бы-надежду. Она вышла из номера, так и оставив телефон в кресле.

В парке было людно, но сейчас в Оле это не вызывало привычного раздражения. Все люди выглядели симпатичными, и даже с той утренней женщиной теперь Оля, как ей казалось, нашла бы в себе силы поддержать разговор (впрочем, это, судя по всему, было эмоциональным преувеличением, потому что когда на одной из дорожек парка Оля заприметила эту женщину, а может быть, кого-то похожего, она тут же свернула на боковую аллею).

Хватило Олю почти на целый час прогулки. Она вернулась в номер и с замирающим сердцем открыла сообщение:

"Привет! А что убежала вчера так быстро? Я хотел с тобой чайку выпить, поболтать. Как дела вообще?"

Сердце стало замирать ещё сильнее, и вся Оля тоже замерла. За её не слишком уже короткую жизнь ещё не случалось такого, чтобы предложения подобного вида исходили от кого-то, кто её интересовал. Оля не знала, как себя вести в таких случаях. Она знала, как отказываться, тут с плеча умел рубить внутренний Валера (если человек не нравится) или как навязываться, за это отвечала внутренний бухгалтер и бой-баба Зинаида (если человек нравится), но как себя адекватно вести, если кто-то нравится и что-то предлагает, инструкции в неё вшито не было. Внутренней библиотекарше Леночке высказываться обычно не давали, а следовало бы.

Оля из прошлого уже, наверное, собирала бы вещи и ехала бы назад в Петербург - под руководством Зинаиды. Приехала бы к Сениному дому и сказала бы: "Ой, а я как раз тут случайно мимо шла." Ага. С чемоданом. Прогуливалась. Всегда так делаю.

Оля нынешняя степенно села в кресло и отправила сообщение: "Привет! Правда? А я тоже об этом думала, но не хотела тебя отвлекать".

Сообщение Сеня сразу не прочитал. Видимо, работал. Оля изо всех сделала вид, что её жизнь продолжается точно так же, как и раньше, сходила в душ и легла на кровать почитать новости в интернете. От приходящих уведомлений ускорялся пульс, но то в основном была реклама. Оля давно привыкла, что пишут ей только по работе, либо из банка, либо от МЧС. Но оказалось, что эта привычка разлетается вдребезги за секунду. Снова хотелось того, на чем давным-давно был поставлен крест.

***

А Сеня, тем временем, действительно работал. Он вёл экскурсию и страдал. Страдал он потому, что ему поручили организовать временную выставку, посвящённую византийской иконе, а византийских икон не предоставили. И вообще не объяснили, чего от него ждут. Но думать об этом не было никакой возможности, потому что экскурсии ему поставили одну за другой, без перерыва, и эти экскурсии неистово жрали время, ценное время, остававшееся до открытия выставки.

А внутри Сени, надо сказать, тоже не было безлюдно. И в данный конкретный момент главную роль в Сене играла пятилетняя девочка-плакса Юленька. Юленька не хотела работать, не хотела делать выставку, не хотела вести экскурсии. Она хотела мороженое, и чтобы ничего не надо было делать. Возможно, играть в компьютер.

Поэтому Сеня и написал Оле. Он знал Олю как ответственного работника, знающего всё о византийской иконе, а также о древнерусской и любой другой. Вопрос состоял только в том, изольётся ли свет Олиной компетентности на несчастного потерянного Сеню. Поэтому Сеня решил зайти издалека. Начать с чая.

Кроме того, плакса Юленька у Сени активизировалась только в моменты стресса, как сейчас, а так в нём жил и процветал гусар Денис, который нашептывал Сене что-то вроде "не догоню, так хоть согреюсь". В том плане, что выставка выставкой, а если выгорит с чаем, то, глядишь, потом выгорит и с вином, а там и... в этом месте гусар лихо закручивал ус и вздыхал. Гусар считал, что Сеня с его внешними данными и интеллектом достоин большего, чем то, что имел. А имел он в анамнезе два вялотекущих романа, и в финале обоих Сене было практически одинаковыми формулировками предложено остаться друзьями. На это Сеня каждый раз соглашался, вопреки предостережениям гусара Дениса, и о чем каждый раз жалел. Уж лучше заканчивать раз и навсегда.

В Оле Сеня изначально видел друга, товарища и брата, но изголодавшийся гусар упрямо предлагал рассмотреть её всё-таки получше. После экскурсий он спросил Олю, когда она свободна, узнал, что уже завтра вечером, и назначил встречу в кафе.

День пятый

Оля не спала всю ночь.

Она понимала, что делает себе же хуже, но никак не могла совладать со своим дурацким организмом, который считал, что попал в опасность, а значит спать нельзя. При этом день обещал быть энергозатратным: после обеда домой, а на ужин встреча с Сеней. То есть ей нужно было доехать, привести себя в порядок - а это уже непросто, и мотнуться до Адмиралтейской, где была назначена встреча. После бессонной ночи никакой тональник не закрасит круги под глазами, но организму на это было наплевать. "Ты же сам эволюционно должен хотеть размножаться, - увещевала свой организм Оля. - Это твоя единственная, блин, цель! И ты делаешь всё, чтобы этого не произошло".

Вместо организма ей отвечал внутренний прапорщик Валера, который, как всегда, заранее переживал, что если с кем-нибудь связаться, а потом ещё и не дай бог начать жить вместе, то не получится дальше разбрасывать носки и спать по полгода на одном постельном белье. Оля обещала Валере, что вернётся к рассмотрению этих вопросов как только с Сеней ничего не получится, и эти вопросы как раз будут кстати, в качестве положительных моментов одиночества.

Пару часов сна под утро организм Оле всё-таки подарил, а вместе с ними и какую-то странную болезненную бодрость. Она сходила на завтрак, погуляла, потом пообедала и, дождавшись электричку, уехала в Петербург.

***

Оля шла по Невскому и волновалась. На ней были джинсы и футболка, потому что она помнила, как некомфортно чувствовала себя в платье на прошлых свиданиях. Свидания - ждало ли её одно из них? Она была совсем не уверена. И одновременно она была уверена, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Именно поэтому она доехала только до метро Площадь Восстания и прошла пешком почти весь Невский Проспект. Так она физически ощущала, как каждым шагом сама приближает себя в пространстве к этому новому.

Последние метры дались особенно тяжело. Она заглядывала в витрины, пытаясь затормозить время, но ничего не получалось. Она опаздывала уже на десять минут, и останавливаться было уже поздно. Наконец, она повернула за угол, и сразу увидела что-то большое, что склонилось над ней и поцеловало в щеку. Когда оно чуть-чуть отошло, Оля увидела смущенное лицо Сени, которое говорило ей: "Привет!" Он тут же взял её под руку и повел в кофейню, которую, видимо, заранее запланировал. Оля тут же перестала волноваться, увидев, что он ведёт себя ещё более странно, чем она.

Сидя с кофе и тортиками, они рассказали друг другу, чем жили последние годы - в профессиональном плане, в основном, потом обсудили погоду, Олин санаторий и последний отпуск Сени, который оказался археологической экспедицией. Тут Оля заинтересовалась, а в Сене расцвело третье внутреннее Я - слегка сумасшедший профессор Виталий. Если Виталий начинал говорить о древностях, его было не остановить. И, надо сказать, Олина внутренняя библиотекарь Леночка оказалась очень этому рада, и ничуть не хотела его останавливать. Поэтому когда Сеня, плавно перейдя с темы, рассказал о своей беде, связанной с грядущей выставкой, Леночка восхищенно вздохнула и не заподозрила никакого подвоха. А когда сквозь Сенино лицо вдруг показалась пятилетняя плакса Юленька, которая на грани истерики описала весь масштаб трагедии, в Оле расправила могучие плечи бой-баба бухгалтер Зинаида, плаксу Юленьку мысленно приголубила и сказала, что со всем разберётся.

***

Засыпала Оля счастливая. И на этот раз организм действительно позволил ей поспать.