Я открыл глаза. Мышцы затекли, а череп трещал по швам от дикого похмелья. Пересилив ломоту и врожденную лень, я все-таки встал с неудобного дивана. Пошарив ногами по липкому полу, в поисках тапок, я понемногу вспоминал вчерашний день. Впрочем, мысли отскакивали точно резиновые пули. Наконец, обувшись, я огляделся вокруг: странная комната без окон и дверей. Справа от меня импровизированная кухня: мойка, холодильник, да пара шкафов. Слева, ровно посередине помещения, круглый стол, обтянутый зеленым сукном, над которым свисает видавший виды бежевый светильник, дающий мягкий желтоватый свет. В комнате мрачно, пахнет табаком и перегаром.
- Доброе утро, - послышался хриплый мужской голос откуда-то из глубины помещения.
Я удивленно оглядел комнату. Мрак скрывал большую часть комнаты, выделялся только стол.
- Присаживайся, продолжим, - человек, сидевший на противоположенном от меня конце стола, чуть поддался вперед, чтобы я смог его увидеть и указал на свободный стул.
Я зажмурился, вновь открыл глаза, уставившись на сложенные замком руки неожиданного собеседника. Затем медленно подошел, отодвинул стул и уселся напротив него. Руки его снова нырнули во мрак, через мгновение вернулись, на зелени сукна возникла пачка сигарет, потом наполненная окурками пепельница и хромированный револьвер.
- Вы кто? – спросил я неуверенно, в горле пересохло и каждое слово шкрябало гортань.
- Да, неплохо ты вчера выпил, - он достал сигарету из пачки и закурил, - там, в холодильнике еще осталось, возьми.
Я молча встал, слегка пошатываясь подошел к холодильнику, открыл дверцу. Свет и прохлада рухнули на меня так неожиданно, что пришлось зажмуриться на несколько секунд. Наконец, я заглянул внутрь. Полки были забиты алкоголем: водка, виски, джин, вино. Я взял бутылку уже откупоренного красного вина, подумав еще, прихватил кусок сыра. Рядом на шкафчике лежал кухонный нож, его я забрал тоже, обтерев лезвие о свой домашний халат. В раковине лежали несколько грязных тарелок и стаканы. Я, ополоснув первый попавшийся стакан, наполнил его до краев красным вином. Порезал сыр на несколько уродливых кусков, разложил на тарелке и, распределив все это по обеим рукам, поплелся обратно на стул.
Гость мой молчал, продолжал курить, над люстрой висела плотная пелена синеватого дыма. Я поставил на стол бутылку, стакан, тарелку с сыром. Взял из лежавшей возле моего визави пачки сигарету, и начал шарить по карманам своего халата в поисках зажигалки.
Гость заботливо протянул зажженную свою, я поддался вперед, жадно всосал сигаретой огонь и устало откинулся на спинку стула.
- Так кто вы? – я спросил еще раз, всматриваясь в темноту напротив.
Мужчина захохотал, ударив ладонью по столу.
- Ну, ты даешь! Третий день с тобой играем, и каждое утро один и тот же вопрос! Впрочем, неудивительно, если ты надираешься как свинья.
Я сделал жадный глоток вина, косясь на револьвер. Вино стекало по моей глотке, оставляя приятный терпкий след, тянувшийся до самого желудка.
- Могу предположить, что игрок я хороший, раз я еще жив? - хрипло спросил я незнакомца, почесывая ладонью щетину.
- Знаешь, - мужик потянулся к тарелке с сыром, - при определенных обстоятельствах, несколько иных, - он отправил сыр к себе в рот, - я бы посоветовал тебе идти ва-банк, поставив все на зеро, и ты бы выиграл. Да, ты везучий сукин сын!
Собеседник взял револьвер, лениво крутанул барабан и, тщательно пережевывая сыр выстрелил себе в висок.
Механизм щелкнул. Раздался звук сломанной сухой ветки или позвоночника. Выстрела не последовало. Мужчина, продолжая жевать сыр положил револьвер на место.
- Теперь твоя очередь.
Я облизнул свои пересохшие губы, капелька вина скользнула на язык.
Пистолет оказался гораздо тяжелее, чем я ожидал. Сталь приятно холодила ладонь.
Перед выстрелом следовало подумать о чем — то важном, наверняка должно было прийти сожаление обо всем сделанном и не сделанном. Кто-то, наверное ангел-хранитель, приготовил свой кинопроектор, чтобы перемотать где-то в голове пленку с лучшими моментами из жизни... Ни хрена. Я просто допил вино, поднял слегка трясущейся от похмелья рукой револьвер и спустил курок. Опять раздался противный звук сломанного позвоночника. Мужик напротив наклонился вперед и всматривался в мое лицо, словно хотел определить, жив ли я после выстрела. Вот идиот. Для того, чтобы увидеть разлетающиеся мозги, можно было бы и не напрягать зрение. Я отложил пистолет и налил еще вина из бутылки.
Незнакомец хохотал, вытирая толстыми пальцами проступившие слезы:
« Ты бы видел свое лицо! Прямо мученик с иконы!»
- Да? А что, если так оно и есть?
- Что верно, то верно... Подмена ценностей, агония мира и прочая чепуха. Может в картишки? - спросил незнакомец доставая из кармана брюк потрепанную колоду карт.
- На что играть будем? На интерес?
- На интерес мы играем в это, - он кивнул на лежащий неподалеку револьвер, а в карты исключительно на деньги.
Я машинально похлопал себя по карманам домашнего халата, там было пусто, как и в моей голове.
- Ах, да. Откуда у тебя деньги... Ну давай тогда на выпивку. Проигравший выпивает полный стакан. Начнем с вина, потом настойки, потом и до водки с вискарем доберемся.
Теперь захохотал я.
- Думаю, в этой игре, я буду проигрывать чаще, чем ты думаешь.
Мы еще по разу выстрелили себе в головы и он разложил карты.
Прошли часы, дни и года.
Стоило пошевелить ногой, обутой в старый дырявый тапок, как тысячи гильз, что лежали повсеместно на полу, весело и непринужденно звенели, словно стеклянные снежинки, которые никогда не растают. Мы продолжали играть в нелепую игру с незнакомцем, и я принимал все как данность. Не было смысла анализировать происходящее, да я и не пытался. Со временем мы перестали даже разговаривать, просто пили, играли, стреляли. Вот пожалуй и все, что я могу вспомнить и все что изменилось с тех пор... Одно лишь слово крутиться в голове, когда я спускаю курок. Слово, которое произнес человек буквально столетие назад: « Рефлексируй! »
И если однажды все это кончится, и кто-то зайдет в комнату, чтобы убрать наши разложившиеся тела, я так и представляю, как этот «кто-то», пробираясь по колено в звенящих гильзах, и найдя где-то среди них, на самом дне, мое тело, посмотрит на то, что осталось, вздохнет не то с укором, не то с жалостью и тихо скажет: « Он рефлексировал ». А потом покачает головой, махнет рукой и растворится в воздухе как пороховой дым от револьвера.
