Exsheart

Коротенький рассказ из давно забытых недр о глубинах бутылки.

Я открыл глаза. Мышцы затекли, а череп трещал по швам от дикого похмелья. Пересилив ломоту и врожденную лень, я все-таки встал с неудобного дивана. Пошарив ногами по липкому полу, в поисках тапок, я понемногу вспоминал вчерашний день. Впрочем, мысли отскакивали точно резиновые пули. Наконец, обувшись, я огляделся вокруг: странная комната без окон и дверей. Справа от меня импровизированная кухня: мойка, холодильник, да пара шкафов. Слева, ровно посередине помещения, круглый стол, обтянутый зеленым сукном, над которым свисает видавший виды бежевый светильник, дающий мягкий желтоватый свет. В комнате мрачно, пахнет табаком и перегаром.

- Доброе утро, - послышался хриплый мужской голос откуда-то из глубины помещения.

Я удивленно оглядел комнату. Мрак скрывал большую часть комнаты, выделялся только стол.

- Присаживайся, продолжим, - человек, сидевший на противоположенном от меня конце стола, чуть поддался вперед, чтобы я смог его увидеть и указал на свободный стул.

Я зажмурился, вновь открыл глаза, уставившись на сложенные замком руки неожиданного собеседника. Затем медленно подошел, отодвинул стул и уселся напротив него. Руки его снова нырнули во мрак, через мгновение вернулись, на зелени сукна возникла пачка сигарет, потом наполненная окурками пепельница и хромированный револьвер.

- Вы кто? – спросил я неуверенно, в горле пересохло и каждое слово шкрябало гортань.

- Да, неплохо ты вчера выпил, - он достал сигарету из пачки и закурил, - там, в холодильнике еще осталось, возьми.

Я молча встал, слегка пошатываясь подошел к холодильнику, открыл дверцу. Свет и прохлада рухнули на меня так неожиданно, что пришлось зажмуриться на несколько секунд. Наконец, я заглянул внутрь. Полки были забиты алкоголем: водка, виски, джин, вино. Я взял бутылку уже откупоренного красного вина, подумав еще, прихватил кусок сыра. Рядом на шкафчике лежал кухонный нож, его я забрал тоже, обтерев лезвие о свой домашний халат. В раковине лежали несколько грязных тарелок и стаканы. Я, ополоснув первый попавшийся стакан, наполнил его до краев красным вином. Порезал сыр на несколько уродливых кусков, разложил на тарелке и, распределив все это по обеим рукам, поплелся обратно на стул.

Гость мой молчал, продолжал курить, над люстрой висела плотная пелена синеватого дыма. Я поставил на стол бутылку, стакан, тарелку с сыром. Взял из лежавшей возле моего визави пачки сигарету, и начал шарить по карманам своего халата в поисках зажигалки.

Гость заботливо протянул зажженную свою, я поддался вперед, жадно всосал сигаретой огонь и устало откинулся на спинку стула.

- Так кто вы? – я спросил еще раз, всматриваясь в темноту напротив.

Мужчина захохотал, ударив ладонью по столу.

- Ну, ты даешь! Третий день с тобой играем, и каждое утро один и тот же вопрос! Впрочем, неудивительно, если ты надираешься как свинья.

Я сделал жадный глоток вина, косясь на револьвер. Вино стекало по моей глотке, оставляя приятный терпкий след, тянувшийся до самого желудка.

- Могу предположить, что игрок я хороший, раз я еще жив? - хрипло спросил я незнакомца, почесывая ладонью щетину.

- Знаешь, - мужик потянулся к тарелке с сыром, - при определенных обстоятельствах, несколько иных, - он отправил сыр к себе в рот, - я бы посоветовал тебе идти ва-банк, поставив все на зеро, и ты бы выиграл. Да, ты везучий сукин сын!

Собеседник взял револьвер, лениво крутанул барабан и, тщательно пережевывая сыр выстрелил себе в висок.

Механизм щелкнул. Раздался звук сломанной сухой ветки или позвоночника. Выстрела не последовало. Мужчина, продолжая жевать сыр положил револьвер на место.

- Теперь твоя очередь.

Я облизнул свои пересохшие губы, капелька вина скользнула на язык.

Пистолет оказался гораздо тяжелее, чем я ожидал. Сталь приятно холодила ладонь.

Перед выстрелом следовало подумать о чем — то важном, наверняка должно было прийти сожаление обо всем сделанном и не сделанном. Кто-то, наверное ангел-хранитель, приготовил свой кинопроектор, чтобы перемотать где-то в голове пленку с лучшими моментами из жизни... Ни хрена. Я просто допил вино, поднял слегка трясущейся от похмелья рукой револьвер и спустил курок. Опять раздался противный звук сломанного позвоночника. Мужик напротив наклонился вперед и всматривался в мое лицо, словно хотел определить, жив ли я после выстрела. Вот идиот. Для того, чтобы увидеть разлетающиеся мозги, можно было бы и не напрягать зрение. Я отложил пистолет и налил еще вина из бутылки.

Незнакомец хохотал, вытирая толстыми пальцами проступившие слезы:

« Ты бы видел свое лицо! Прямо мученик с иконы!»

- Да? А что, если так оно и есть?

- Что верно, то верно... Подмена ценностей, агония мира и прочая чепуха. Может в картишки? - спросил незнакомец доставая из кармана брюк потрепанную колоду карт.

- На что играть будем? На интерес?

- На интерес мы играем в это, - он кивнул на лежащий неподалеку револьвер, а в карты исключительно на деньги.

Я машинально похлопал себя по карманам домашнего халата, там было пусто, как и в моей голове.

- Ах, да. Откуда у тебя деньги... Ну давай тогда на выпивку. Проигравший выпивает полный стакан. Начнем с вина, потом настойки, потом и до водки с вискарем доберемся.

Теперь захохотал я.

- Думаю, в этой игре, я буду проигрывать чаще, чем ты думаешь.

Мы еще по разу выстрелили себе в головы и он разложил карты.

Прошли часы, дни и года.

Стоило пошевелить ногой, обутой в старый дырявый тапок, как тысячи гильз, что лежали повсеместно на полу, весело и непринужденно звенели, словно стеклянные снежинки, которые никогда не растают. Мы продолжали играть в нелепую игру с незнакомцем, и я принимал все как данность. Не было смысла анализировать происходящее, да я и не пытался. Со временем мы перестали даже разговаривать, просто пили, играли, стреляли. Вот пожалуй и все, что я могу вспомнить и все что изменилось с тех пор... Одно лишь слово крутиться в голове, когда я спускаю курок. Слово, которое произнес человек буквально столетие назад: « Рефлексируй! »

И если однажды все это кончится, и кто-то зайдет в комнату, чтобы убрать наши разложившиеся тела, я так и представляю, как этот «кто-то», пробираясь по колено в звенящих гильзах, и найдя где-то среди них, на самом дне, мое тело, посмотрит на то, что осталось, вздохнет не то с укором, не то с жалостью и тихо скажет: « Он рефлексировал ». А потом покачает головой, махнет рукой и растворится в воздухе как пороховой дым от револьвера.

Господа, купил котейку, говорят мама и папа британцы. Я не очень понимаю в породах, прошу знающих людей высказаться. Не то что бы это очень важно, любить меньше я его не стану, но один знакомый кошководовод высказался о том, что я завел дворнягу и свое "Фи".

Первая: https://pikabu.ru/story/kommuna_vozrozhdeniya_5544532

Самолет взлетал и в его реве утопали крики людей, наполненные счастьем . Ликовали все, от мало до велика. Толпа на руках качала Михалыча и Злобина, вверх торопились торжественные очереди автоматов и пулеметов, кто-то запустил сигнальную ракету и она ярко-красным светом былой революции, вновь осветила серое небо, возвещая всему миру о новой победе…

Юлька и Валерка с улыбками на светлых лицах смотрели сквозь иллюминаторы на отдаляющиеся родное убежище. Невольно наворачивались слезы… И вот, когда братья и сестры стали совсем уже неразличимыми, они в один голос заплакали. Смешалось все: и переполняющая радость, и чувство непреодолимой ностальгии, хотя они еще и не успели увидеть даже океана, и будоражащее чувство неизведанного, и, наконец, надежда, которая обрела плоть и оставалось только дотянуться, коснуться хотя бы пальцами… Пилоты нервно вытирали серыми платками возникающий пот со лбов, но дело своё знали хорошо и через несколько минут железная птица, пусть местами проржавевшая и залатанная, но вернулась в родную стихию ветра, гордо подставив крылья его сухому и отравленному течению.

Внезапно люди у убежища охнули, а затем взвыли страшными голосами. Серое плотное небо разрезала белая полоса с огненным наконечником. Низкое шипение заглушило отдаляющийся рев самолета и все тот час повалились на колени, не в силах отвернуться от ужаса, который им приходилось лицезреть. Яркая вспышка и черный дым. Затем грохот. Самолет дернулся в конвульсии и мертвым грузом устремился к земле.

- Ракета! Ракета, сукины дети! – вопил Михалыч во всю глотку, схватившись за голову.

Вокруг все засуетились, кто-то ринулся прямиком в пустошь, тщась достигнуть место трагедии как можно скорее. Кто-то визжал и бился всем телом о землю. Кто-то поспешно пытался прорваться в убежище, наглухо закрыться и спрятаться. Один Злобин стоял, нахмурив брови, и скрестив руки на груди. Его, некогда белый халат, сейчас был покрыт темными масляными пятнами, и в нем он был похож на диковинного хищника, холодного, расчетливого и кровожадного.

- Три поисковые команды, быстро! БТРы вон из ангаров! Автоматы, броню, шанцевый инструмент, сухой паек на два дня, походные аптечки и антидотов побольше! – отдал команды Сан Саныч и повернулся к убежищу.

Тем временем Михалыч уже пришел в себя и принялся восстанавливать дисциплину в рядах коммуны. Усиленные дозоры на подступах и вокруг убежища, укрепленный разведотряд на место падения, а всех остальных – в бункер, и чтоб не высовывались! Сам же он проследовал к арсеналу. Ему и Сан Санычу предстояло возглавить поисковую группу. Надежды было мало, но она была. Её не сломил ни Взрыв, ни беспощадная Пустошь. Они выжили и поныне здравствуют, если, конечно, это существование можно было так назвать…

Злобин уповал на наспех собранные катапульты, а атаман на природную живучесть Юльки с Валеркой. Уж их-то потерять он никак не мог. И оба боялись говорить о том, что же сталось с таким трудом добытым артефактом… Неужели в пыль? Как и их последняя надежда? Впрочем, нет, надежда не умрет никогда, пусть даже Земля провалиться в голодную Бездну!

Однако, выжили все. Валерка оттащил потерявшую сознание Юльку от места крушения и сейчас, тяжело дыша, подавляя приступы кашля, во все глаза глядел на дымящиеся и покореженные обломки самолета. Вся хвостовая часть отсутствовала напрочь, именно туда угодила ракета, неизвестно кем пущенная. Пилоты успели катапультироваться еще в воздухе и приземлились по расчетам, километра за два восточнее. Самолет рухнул, на четверть зарывшись в радиоактивный песок и представлял собой весьма печальное зрелище. Вся кабина в дыму, а из зияющих дыр то и дело хищно вырывались языки пламени, стараясь лизнуть все, что могло попасться на пути.

- Процессор… - прохрипел Валерка и, пошатываясь, побрел к вот-вот готовому взорваться самолету.

Юлька тем временем приходила в себя и пыталась поднять невероятно тяжелые веки. То ли от пережитого и недостатка сил, то ли от слоя гари покрывавшей их щедрым слоем, они не слушались и только нервно подрагивали. Валерка же уже брел обратно, то и дело спотыкался и падал плашмя. Из разбитого носа щедро текла кровь, а его лицо превратилось в сплошное месиво. Тем не менее, он достал чудом уцелевший процессор, да прихватил с собой аптечку. Нужно хоть как-то залататься, прежде чем их найдет поисковый отряд коммуны, а в том, что он уже выдвинулся, Валерка не сомневался.

- Как ты, малыш? – кое-как открыв глаза, слабым голосом прошептала Юлька.

Валерка тяжело рухнул рядом, сплюнул кровью в сторону, остатками зубов и разбитыми губами изобразил улыбку, подняв при этом большой палец руки вверх.

-Да уж…Во влипли. О-о-о-х…- застонала Юлька, приподнявшись на локте, - а ну-ка дай мне аптечку, сейчас посмотрим, кто здесь живее всех живых.

Прошло около получаса, перебинтованные, исколотые обезболивающими и антидотами герои, лежали на краю огромного котлована и разговаривали. Когда-то прямо на это место рухнула бомба, оставив после себя этот кошмарный кратер, и приходилось уповать только на препараты, да скорую помощь, ведь радиация здесь была выше, чем на равнинах.

Внезапно до ушей раненных героев донесся близкий стук барабанов. Он был глухой и страшный, такой, что тяжелым маятником отдавался где-то внутри, заставляя сжиматься все существо и выворачивая душу наизнанку. Со стороны обломков самолета приближался кто-то или что-то неведомое и пугающее. Валерка вскинул автомат, пытаясь разглядеть сквозь густой дым приближающееся нечто. Юлька, будучи безоружной (её ППШ остался под обломками), схватила с земли булыжник и, прячась за спиной своего друга, приготовилась к броску.

Медленно, под невыносимый трагический бой барабанов из дыма начали проступать фигуры. Сотни силуэтов. Все были одеты в простую длинную одежду из мешковины, затянутую на поясе высоковольтным кабелем. Примерно половина из показавшихся людей носили противогазы, а остальные шли просто так, с непокрытой головой. Все поголовно лысые, а на лбу какие-то странные рисунки. Приглядевшись сквозь оптический прицел, Валерка узнал в этих татуировках схематическое изображение атома - ядро с опутавшими его электронами. Впереди всех шел здоровенный тип с ярко-красным изображением на лбу, у всех же остальных татуировки были синими. Здоровяк сжимал двумя руками длинную деревянную палку с большим круглым навершием, вокруг которого была обмотана колючая проволока в несколько слоев, в чем опять угадывался атом. Человек с красной татуировкой что-то громко кричал, а шагавшие следом повторяли некоторые его слова, срываясь на истошный крик. Над толпой реяли серые рваные знамена, которые развивал не сколько ветер, сколько нестерпимый грохот барабанов и топот сотен идущих ног.

- Что за хрень? – испугано зашептала Юлька, - это еще что за клоуны, мать их…

Валерка все так же продолжал целиться, но руки его предательски дрожали. Процессия направлялась прямиком к ним, и в благих намерениях гостей приходилось ну очень сильно сомневаться. Пришлось опустить автомат и ждать неизвестности, а она порой пугает куда как сильнее простой незамысловатой смерти.

Метрах в десяти шагавшие остановились, смолк грохот барабанов, казалось, остановилось все. И только многочисленные серые рваные знамена колыхались на ядовитом и сухом ветру.

- Братья мои, о лицезрейте неверных! Да покарает Атом их однополярную душу! – заговорил тот, что находился во главе шествия, - именно здесь, на святом месте, да пусть увидят они гнев Атома! И пусть это будет уроком всем, кто впустил в свои души однополярность неверия!

Он повернулся к толпе и, высоко подняв над головой свой длинный посох, опутанный колючей проволокой, закричал, почти завопил: «Да вернется к нам Атом всеуничтажающим сполохом!»

- Сполохом, сполохом, сполохом! – тут же подхватила толпа, и весь котлован тут же наполнился противным эхом.

Юлька с Валеркой только сглотнули и во все глаза, не моргая, уставились на разворачивающееся перед их взором.

- Азот, Литий, - обратился главный куда-то в толпу, - связать неверных!

Двое в противогазах вынырнули из серой толпы и не спеша пошли на раненых товарищей из коммуны. Валерка с Юлькой тут же вскочили, готовясь отразить любое непотребное в их отношение действие. Главный поднял открытую ладонь и направил в сторону загнанных в ловушку героев. Автомат в руках у Валерки внезапно раскалился, стал багровым и он, бросил его на землю, не в силах терпеть боль горячего металла. Юлька тем временем вышла из-за спины друга и, что было сил, метнула булыжник в одного из приближающихся людей. Камень угодил в цель, прямо по голове противника. Тот слегка пошатнулся, мотнул из стороны в сторону затянутой в тугую резину противогаза головой, но продолжал наступать. Юлька открыла рот, а их главный, состроив злобную гримасу, резко вытянул вперед руку, по направлению к девушке и его спутника, опять-таки, выставив открытую ладонь, и товарищей отбросило на пару метров назад. В груди нестерпимо жгло, легкие были готовы взорваться. Они одновременно потеряли сознание. Как оказалось всего-лишь на несколько минут. Их словно рывком выдернули из забытья. Снова знакомый кратер от взрыва ядерной бомбы, молчаливые серые шеренги людей. Главный стоял между своими псами и ранеными, ничего не соображающими товарищами. Запястья Юльки пронзала острая бесконечная боль, которая накатывала волнами. Поглядев на связанные за спиной руки, она не сдержавшись, застонала. Их запястья с Валеркой были крепко-накрепко связаны ржавой колючей проволокой. По бокам стояли те же личности в противогазах, которых человек с красной татуировкой на лбу назвал Азотом и Литием.

- Что ж, - проговорил главный,- внемлите, неверные! Сейчас вы увидите суд Его! Данной мне, скромному служителю Его, властью, да будет исполнен приговор!

Откуда-то сбоку два сверхурода, трехметрового роста, с каменными мышцами и зеленоватой кожей, покрытой толстыми жилами, выкатили громадные бочки со знаком радиационной опасности. На толстой шее сверхуродов блестели ошейники с внутренними титановыми шипами, а тянувшаяся от них неподъемная цепь утопала где-то в серых рядах.

«Приручили, надо же… Да что же это за фанатики!» - думала с ужасом Юлька.

Человек с красной татуировкой криво улыбался. Его лицо, покрытое густой черной бородой представляло из себя сейчас один большой шрам. Все изъеденное кислотой, изрезанное и исколотое, множество мелких паутинок-шрамов покрывало даже проступавшую шею.

Сверхуроды поставили бочки на небольшом расстоянии друг от друга, одними пальцами откупорили тяжелые крышки и натянувшиеся цепи потянули мутантов назад, за серую толпу. Те утробно скулили, но поделать ничего не могли. Став на четвереньки, и пригибая голову, спешили ослабить натяжение, пробираясь к настойчивым и неведомым хозяевам.

Из серых рядов вытолкнули двоих полностью голых мужчин. Они тряслись от ужаса и мотали головами из стороны в сторону, совсем обезумев от страха.

- Ведите их к бочкам! – скомандовал главный и затряс своим жутким посохом над головой.

Валерка с Юлькой испугано переглянулись. Сомнений не было, это были пилоты, катапультировавшиеся с подбитого самолета. И то, что будет происходить сейчас, лучше бы не видеть даже в самом кошмарном сне.

- Цирконий, Барий, ко мне! – продолжал командовать их главный.

Из молчаливой серой толпы появились двое, неся насаженные на длинную палку две бухты колючей проволоки.

- Все готово, патриарх Плутоний, можем начинать, – шепнул на ухо главному вышедший следом за людьми с проволокой худощавый человек.

- Отлично, протоирей Аргон, да не оскудеет душа твоя светом Атома.

Цирконий и Барий опустили проволоку рядом с бочками. Патриарх Плутоний подошел к ним, проделал какие-то странные кругообразные пассы над их головами, затем тоже самое сделал над бочками с радиоактивными отходами. Потом воткнул свой жуткий посох в землю и, повернувшись к серой толпе братьев Святой Церкви Атома, воздел руки к небу и закричал: «Внемлите братья, внемлите неверные! Здесь и сейчас да свершится суд Его, напитаются протоны Его, электроны Его, нейтроны Его однополярными душами неверных! Да придет Он к нам, да осветит небо сполохом!»

- Сполохом, сполохом, сполохом! – подхватила неистовая толпа, пришедшая в экстаз от слов патриарха и предстоящего действа.

Несколько человек разом накинулись на обнаженных пилотов, крепко связали им ноги колючей металлической нитью и резким рывком двое из них, в каких-то латных средневековых рукавицах, поволокли упавших пилотов за привязанную к их ногам проволоку прямиком к бочкам.

Цирконий с Барием тоже надели латные перчатки, деловито распутали конец бухты и, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, ждали своих жертв.

Все случилось так быстро, что Юлька с Валеркой едва осознавали самих себя в этом мире. Все как во сне, как в радиоактивном тумане. Пленников поставили на ноги и Барий с Цирконием – два палача, начали быстро, со знанием дела обряд. Они наматывали на живых пилотов колючую проволоку, начиная с ног, словно катушку радиоприемника. Бегали вокруг них и все ускорялись. Патриарх Плутоний неистово молился, воздев руки к небу, толпа ревела, реяли серые рваные знамена над их головами… Пилоты кричали… И такого крика Юлька не слышала еще никогда. Так, наверное, кричат тысячи матерей, разом потерявших своих маленьких чад в одной большой катастрофе.

Когда последний виток сомкнулся на макушке обреченных, из толпы подбежали еще несколько братьев в таких же латных рукавицах и, схватив несчастных, истекающих кровью, но еще живых пилотов за ноги, опустили их головами вниз в приготовленные бочки, наполненные отвратительной, люминесцирующей жидкостью зеленого цвета. И тут толпа взревела одним чудовищным голосом: «Атом!»

Юлька потеряла сознание, бессильно согнувшись пополам. Валерка попытался встать, но тут же получил тяжелый удар по голове, и тоже начал проваливаться в забытье. Последнее, что он увидел, был БТР, только-только въехавший на высокую кромку котлована, и алый флаг рядом, с едва различимыми серпом и молотом в его углу, который держал высокий человек в папахе…

Несколько залпов гранатометов и смертоносный ливень из КПВТ БТРа ударили по серой толпе стоящих внизу котлована людей и посеяли настоящую панику. Кто-то метался, кто-то истошно кричал, глядя на оторванные конечности, что лежали буквально в метре, кто-то пытался выбраться из-под груды мертвых тел… Один лишь патриарх Плутоний оставался невозмутим и широкими открытыми глазами глядел на атакующих. Подняв указательный палец, и, указав им в сторону врагов, что-то прокричал своим людям. В ту же секунду из паникующей толпы выступили с десяток сверхуродов, опутанных патронными лентами. Вены на их мощных руках вздулись, под тяжестью огромных миниганов. Тем временем протоирей Аргон уже навел порядок в рядах верующих и они все как по команде выстроились в ряды и вытянули открытую правую ладонь в сторону атамана Михалыча и его отряда. Шквал пулеметного огня и почти невидимая, похожая на летнее марево необъяснимая волна ударила по немногочисленным бойцам коммуны. Кого-то насквозь прошило крупнокалиберными патронами миниганов , превратив в ужасающий фарш, кого-то настигла магическая волна служителей Церкви Атома и бедняги, взмыв на несколько метров вверх в считанные секунды рассыпались в серую пыль, похожую на сигаретный пепел. Разведотряд был разгромлен, красный флаг разодран в клочья, а древко превратилось в труху…

Михалыч лежал за раскаленным продырявленным БТРом и сквозь плотно сжатые зубы стонал и страшно ругался. Его левое плечо прошило насквозь пулей минигана. На страшную рану до сих пор сыпал сверху похожий на пепел прах его погибших товарищей и причинял жуткую боль. Он кое-как вертел головой в поисках выживших. Все те, кто успел укрыться за бронетехникой, все-таки выжили. Человек десять, не больше. Люди отплевывались от попавшей в рот земли и пепла. Стонали, пытались встать, кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то матерился. К Михалычу подбежали три человека. Один из них- с пышной рыжей шевелюрой и с неухоженной длинной бородой полевой врач Вишневский (На самом деле его звали Андрей Константинович Шемякин, но такое прозвище он получил за нездоровую любовь к мази Вишневского, это была для него панацея. )

- Живой…Живой, Михалыч! – Вишневский упал перед лежачим атаманом на колени и неистово крестился.

- Живой, - прошептал Михалыч, ты только рану мазью не мажь, уж больно запах мерзкий…

Все, стоящие рядом захохотали, а Андрей Константинович уже в который раз обиделся.

Звучащий нервный смех выживших быстро смолк, все пугающе огляделись и засуетились. Получившие легкие ранения помогали тяжело раненным, мертвые молчали, а те, от которых остался один пепел, закручивал в воронки и разносил по сторонам отравленный ветер.

Вишневский остался возле Михалыча и колдовал над его раной, при этом раздавая команды направо и налево оказывающим помощь бойцам.

Радист уже вызвал помощь, и каждый знал, что помощь уже в пути. Своих не бросаем…

После того, как патриарх убедился в разгроме разведотряда коммуны, он развернулся к весьма поредевшей, но все-таки огромной толпе послушников и снова, воздев руки к небу, прокричал: «Отходим, братья!» Его зов подхватили командиры, они же нижние чином служители, и над серой толпой разнеслась молитва. Их стал накрывать прозрачный дрожащий купол, очень похожий на атакующую волну, превратившую бойцов коммуны в пепел. Купол медленно сжимался, постепенно ускоряясь. Толпа внутри него словно растворялась и уменьшалась одновременно. Вместе с уходившими в неизвестность таял и Валерка, так и не пришедший в сознание.

И только чуть дальше от упавшего самолета, от уходивших в неизвестность служителей Церкви, подогнув колени и обхватив голову руками, лежала молодая женщина и тихонько всхлипывала.

Спустя некоторое время Юлька услышала рев двигателей нескольких мотоциклов марки «Урал». Она открыла грязные от пота, грязи и крови веки и, увидев приближающихся, слегка улыбнулась. Несколько мотоциклистов двигались к ней, над каждым реял красный флаг, а во главе процессии двигался Злобин, вместе с сидящим в люльке полевым врачом Вишневским. Слегка привстав, Юлька слабым движением помахала им рукой и снова провалилась в забытье, успев подумать: «Ну сколько можно…»

Когда туманная пелена растаяла перед глазами, Юлька увидела больничную палату родной коммуны и маячащего прямо перед ней высокого человека.

- Михалыч… – слабо простонала она и улыбнулась.

- Юлька! – человек встрепенулся и кинулся к койке. Он упал перед пошедшей на поправку девушкой, слегка приобнял её правой рукой. Левая была практически полностью перемотана бинтами, от самой ключицы до запястья.

- Все в порядке, товарищ атаман, жить буду, – Юлька поцеловала командира в небритую щеку.

- Да я б тебе… Да ты б только попробовала у меня не выжить! – Михалыч сурово посмотрел на неё из-под густых черных бровей, хотя глаза при этом выдавали неимоверную радость.

- А с рукой-то что? – удивилась Юлька, только что заметив бинты.

- А, ерунда, диссидентская пуля, - атаман подмигнул девушке, - ты давай, много не болтай, набирайся сил. Нам много чего предстоит обсудить. Что-то чуждое и враждебное выбросила из себя пустошь, и, видит Бог, грядет война.

Юлька нахмурилась: «Все так серьёзно?»

- Более чем. Но советские люди остановят любую угрозу! Кроме, пожалуй, самих себя… Ну всё, все вопросы-распросы после. Отдыхай.

Михалыч погладил хмурую девушку по голове, поцеловал в лоб и вышел из палаты. Юлька повернулась к стенке, закрыла глаза и судорожно, сама не зная почему, стала вновь вспоминать себя ту, простую советскую девчушку в ситцевом платьишке перед грозой…

Продолжения не будет.

Война никогда не меняется… Но меняет людей. Уничтожая все человечное в людях, она все же оставляет жалкую надежду на спасение. Сотни ядерных взрывов сравняли с землей целый мир и сожрали целые цивилизации. Горстка выживших людей, которым удалось спрятаться от истребления в убежищах, продолжали бороться за выживание. Пережив ядерную зиму, люди начали выходить на поверхность. Но наверху не осталось ничего… Только огромная и вездесущая Пустошь… Человечеству пришлось заново осваиваться и приспосабливаться к новой реальности.

Коммуна Возрождения, находившаяся на территории бывшего СССР, в своем прогрессе ушла далеко вперед, по сравнению с другими, вновь возрождавшимися цивилизациями. Только вот о существовании друг друга никто и не знал. Однако вскоре, потомок одного из великих советских ученых, Александр Александрович Злобин, в очередной раз, пытаясь услышать человеческую речь на отремонтированной им же радиостанции, все-таки добился своего. Он услышал голос. Далекий, терявшийся в океане радиопомех полухрип… Но все-таки этот хрип был человеческий!

Он узнал, что существует еще одна возрождающаяся цивилизация. На земле врага – в Америке существует точно такое же убежище. Еще он узнал, что им удалось найти способ очистки зараженной воды. И это известие явилось решающим для последующих событий. Запасы чистой пресной воды неумолимо кончались, и Коммуна Возрождения могла погибнуть, только начав возрождаться. Вместе с атаманом Михалычем они принимают решение собрать экспедицию на запад. Есть самолет, есть горючее, есть внуки советских летчиков, способные повторить и превзойти подвиги предков. Нет только одного… Процессора, без которого аэроплан – пустая консервная банка… Решение только одно. Нужно идти в Москву. И там, среди развалин, отыскать этот великий артефакт. Надежды мало… Но ее не способен забрать никто. Даже такая прожорливая и не идущая на компромиссы война.

Тяжелая металлическая дверь убежища с натужным стоном открылась, и внутрь тут же ворвалась песчаная туча, внутри которой проступали два контура. Расторопный юноша с белыми спутанными волосами до плеч закрыл за вошедшими этот гигантский люк, прикрывая локтем лицо от рвущегося внутрь песка, и отошел вправо на два шага, на свой пост. Двое сняли надетые противогазы с длинными хоботами и начали отряхивать свои ОЗК от слоя мелких песчинок. Небольшой коридор освещала, мелко дрожа, красная лампа, закованная в металлический намордник. Юноша, стоявший за их спиной, заговорил:

- Проходите скорей. Атаман ждёт.

- Как он? – поинтересовалась одна из вошедших, смуглая женщина лет тридцати.

- Как… - белокурый парень развел руками, - после последней связи с вами совсем покой потерял. Несколько раз ходил к развалинам храма, мутантов отстреливал.

- Ясно. Ну, ничего, мы достали что нужно, возрадуйся! – заговорил второй, крепкий мужчина с суровым лицом, но добрыми голубыми глазами, - и поднял повыше старый солдатский вещмешок, весь покрытый кривыми заплатами.

Лицо местного швейцара засияло, и он возбужденно заговорил:

- Так скорее, скорей! Михалыч заждался! Дождетесь сейчас! Прибежит и прям здесь поубивает вас от нетерпения! Мать твою…

Мужчина и женщина в голос рассмеялись, поправили ремни висящих на плечах ППШ и начали спускаться вниз, по грубой бетонной лестнице.

Они шли по просторному, слабоосвещенному помещению и глядели по сторонам. Из сотен альковов, что находились в тени зала по бокам, послышались заразные перешептывания, и чувствовалось всеобщее нарастающее возбуждение, словно перед грозой. Юлька вдруг вспомнила рассказ бабушки, ту майскую грозу, как она босая, в ситцевом платьишке выбежала на улицу и весело смеясь, танцевала в теплой луже под ливнем. А потом всё… Крепкая мужская рука схватила такую маленькую смуглую ручку. Военный потащил её к зеленому грузовику, под тентом которого сидело много людей, разных. Молодых и не очень… Но у всех читался на лицах еще не ведомый маленькой девочке нечеловеческий ужас. Затем взрыв и захлопывающаяся тяжелая дверь, через которую она только что вошла. А после…

После – жизнь без Бога. Казалось, и его уничтожил Взрыв. Да так оно, черт возьми, и было!

И вот, эта горстка уцелевших, Коммуна Возрождения, как называли они сами себя, за столько лет обрела шанс найти других выживших. И этот шанс сейчас находился в вещмешке Юлькиного спутника – Валерки.

Тем временем из темноты начали выступать заспанные и удивленные люди, шепот которых зарождался минуту назад, а теперь превратился в оглушающий гомон из сотен голосов. Разведчики махали им рукой и счастливо улыбались. Людей становилось всё больше, они выбегали из ответвленных коридоров, которые скрывались в темноте .

- МОЛЧАААААТЬ!!! – командный голос раздался откуда-то из конца огромного зала и разлетелся, не затихая, а будто наоборот усиливаясь, по каждой трещинке огромного убежища.

Всё смолкло, все замерли. Юлька с Валеркой коротко переглянулись и перешли на быстрый шаг, через секунду на бег и устремились вперёд, бряцая оружием и патронами.

Тяжело дыша, они остановились у внушительного дубового стола, застеленного зелёным, кое-где прожженным сигаретами, сукном. За столом сидел статный мужчина пятидесяти лет с пышными усами и в папахе. За его спиной висел портрет товарища Сталина в деревянной рамке. Фотография слегка пожелтела, но острый взгляд бывшего вождя никак не потускнел. Под портретом растянулся красный советский флаг, прибитый намертво огромными дюбелями к крепкому бетону. На чем держался портрет вождя – одному Взрыву известно…

Михалыч сурово оглядел прибежавших. Он смотрел долго, не моргая. Казалось, даже не дышал. Затем яростно ударил кулаком по столу, вскочил со стула и, вытирая на ходу неуместную на его лице слезу, кинулся к разведчикам, сгреб их в кучу и крепко сдавил в своих железных объятьях.

После того, как слегка улеглись революционные страсти, атаман Михалыч, Юлька и Валерка проследовали вправо от стола к темному проходу. Командир Коммуны поднял массивный выключатель и несколько тусклых лампочек, зажигаясь по цепи, осветили длинный коридор, в самом конце которого виднелась закрытая дверь с надёжной звукоизоляцией, на которой висела лаконичная табличка «НИЛ».

В научно-исследовательской лаборатории работа кипела всегда. Высокие стеллажи вдоль стен, на которых лежали миллионы различных деталей, от резистора до ковша экскаватора, занимали весь периметр помещения. Лучшие умы и мастера убежища, казалось, вообще никогда не спали: кто-то устанавливал кран-балку, кто-то паял схему, сидя за верстаком, стучали кувалды, за металлическим ограждением сверкала сварка… Пожилой человек в грязном промасленном халате суетился вокруг и, размахивая руками, что-то кричал крепким парням, которые стропили тяжелый самолетный двигатель. Последнее время работа шла на износ. Человек матерился, вытирал грязным рукавом вспотевший лоб и громко отдавал команды направо и налево. Это был Сан Саныч Злобин, главный механик, инженер и талантливый ученый в одном лице. И, пусть формально атаман Михалыч руководил абсолютно всем убежищем, лаборатория со Злобиным во главе была неким анклавом. Атаман уважал Сан Саныча и прислушивался к каждому его слову.

- Вира! Помалу! – перекрикивая шум, командовал Злобин.

За его широкий спиной уже с минуту стоял и переминался с ноги на ногу старший по цеху радиоэлектроники Коганович. Наконец, не выдержав, он всё-таки похлопал главного по плечу.

-Ну что ещё?! – обернулся Саныч.

Коганович что-то промямлил, но из-за шума, скорее всего и сам себя не услышал.

- Что ты там бубнишь, Роберт? – закричал почти в ухо Злобин.

- Атаман! Ждёт за дверью! – закричал электронщик, собрав по сусекам из робкого своего организма всю волю.

Сан Саныч повернулся, поднял скрещенные руки над головой и погрузочные работы приостановились. Он пересёк цех и подошёл к двери. Механически набрал на массивной панели с цифрами, что находилась сбоку от входной двери, код. Горевшая под потолком зелёная лампа погасла и зажглась красная, рядом. Щёлкнул тяжёлый замок, и перед атаманом и его спутниками распахнулась ведущая в самое сердце пост-ядерной науки дверь.

- Здорово, Саныч! – атаман крепко пожал руку главному механику.

- Здоровее видали, - буркнул себе под нос Злобин, - зачем пожаловали?

- Все, Саныч, кончились мытарства. Нашли.

Сан Саныч поднял бровь от удивления и растерянно, словно только что осознал, где он находиться, оглядел вошедших.

- Что ж, очень хорошо, - наконец проговорил он и последовал к месту работ, махнув небрежно рукой, приглашая остальных следовать за ним.

- Вот, смотрите, работы почти закончены. Аэроплан мы протестировали, обшивка перелет выдержит. Я думаю, завтра утром можем начинать, как только проведем последние испытания двигателя.

- Отлично! – атаман полез обнимать и целовать вечно недовольного скептика Злобина.

Механик как мог пытался вырваться из объятий Михалыча, но куда там… Железной братской хваткой вцепился в него атаман. Это была его слабость, вызывающая симптомы клаустрофобии у всех обитателей убежища, которым уже довелось ощутить братскую любовь на себе.

Слегка остыв от переполнявших чувств, атаман, суетясь, забрал вещмешок из рук улыбающегося Валерки.

- Вот, Саныч, великий артефакт! Последний… Действуй! За Сталина! – Михалыч торжественно протянул вещмешок главному механику.

Сан Саныч взял добытый процессор и ни слова не говоря, проследовал вглубь помещения.

Постояв еще немного, Михалыч, Юлька и Валерка многозначительно переглянулись и, не сговариваясь, вздохнув, повернулись к выходу.

В эту ночь не спал никто. Люди бегали, суетились, живо обсуждали сегодняшнее событие. Женщины наряжались и красились. Достали из своих тайников косметические сокровища: березовый уголь, меловой порошок, кусочки тепличной свеклы… Мужчин практически не было – все были в работе. Кто-то находился в ангаре и помогал с установкой двигателя, кто-то готовил взлетную полосу, размещая дополнительное освещение и убирая полуразложившиеся трупы гулей и рейдеров. Некоторые находились в составе группы, охранявшей подступы к убежищу, и в усиленном режиме патрулировали границы.

На вышках по всему периметру, прилегающей к убежищу площади, разместили дополнительные пулеметы еще месяц назад. Последнее время набеги рейдеров стали особенно частыми. До них дошел слух, что якобы процессор уж давно находиться в коммуне. Однако, примитивные и неорганизованные рейдеры, чаще всего не добегали до массивных ворот убежища, и падали прямо на недостроенную взлетную полосу. Налаженная внутренняя служба по охране и грамотно расположенные минные поля этому, естественно способствовали…

Трупы рейдеров так и лежали нетронутые, охрана собирала только оставшиеся у них патроны. Тела гнили, и на ароматный запах сбегались из близлежащих пещер дикие гули, которые тоже были вынуждены остаться лежать на взлетной полосе в качестве своеобразного удобрения для будущего роста величия коммуны.

Теперь эти тела сложили уродливым курганом и подожгли, как бы возвещая о наступлении новой эпохе темному пост - ядерному небу…

Немного чистого анархического солипсизма.

Я знаю теперь, где искать гармонии во всем. Я это явственно ощущаю, лёжа на сырой, и скатавшейся в комья от дождя земле… Я уподобился земляному червю, что ползает возле моего рта и жадно пожирает нежную влажную землю. Я пытаюсь повторять за ним, косясь одним глазом за его жалкими извиваниями. Вгрызаюсь, широко разинув рот, в почву. Я пытаюсь прожевать чернозем, но мелкие камушки совсем не по зубам, противно трещит эмаль. Я перемещаю их кончиком языка за левую щеку, а правой частью челюсти медленно и осторожно пережевываю землю. Что- то лопается – кажется, жук. Я продолжаю жевать. Я чувствую, по спине бьет огромными каплями дождь. Я не обращаю на него внимания. Я знаю, он, как и ВЫ, как и тот огонь, как и тот ветер, только мешают, лишь разрушают… Я прижимаюсь покрепче к земле, я хочу стать с ней одним целым. Дай мне свое терпение, свое величие, свою необъятность… Я раскидываю руки, я пытаюсь обнять это необъятное. Естественно, не получается… Я опускаю нос поглубже, я вдыхаю ноздрями запах земли и мокрую жижу… Уподобиться, раствориться, протрезветь. Протрезветь, чтобы снова стать чем-то целым. Снова стать бесцельным. Снова стать разумным. Отличным от червяка. Чтобы потерять гармонию и пожирать чьи-то обещания, запивая собственными надеждами. Частью масс я стану завтра, только завтра, в понедельник. А сейчас, Я – червь, я – Бог!

Глупая зарисовка, вдохновленная Сальвадором этим вашим Дали.

В камере было сыро. Замшелые стены дурно пахли, а лениво шуршащие соломой крысы навевали скорбные мысли о бесконечности. Человеческое обнаженное волосатое тело со свирепой головой носорога нервно расхаживало по камере. Потоки воздуха, созданные его движениями, доносили противный запах пота, вперемешку с гнилью. Не знаю, как его звали, пока не было возможности познакомиться, здесь я еще новичок, только вчера прибыл. Я был не так волосат, строен и пах сеном. Своими коровьими губами задумчиво втягивал дым квадратной сигареты и чесал левый, слегка обломленный рог. Он не выдержал, ощерил пасть, слегка наклонил голову и выставил свой ужасный рог. Фыркал, брызгал слюной, видимо тщательно подбирая слова.

- Ты каких будешь? – наконец выдавил он.

- Теленок я, - неуверенно прошептали мои губы, а из ноздрей заструился сигаретный дым.

- Я Носорог! – он забил ступней по холодному влажному полу.

- Славно. Значит травоядный, стало быть, - я встал, выплюнул квадратный окурок и протянул ему слегка дрожащую руку.

Он грубо пожал её, так, что заболела кисть.

- Угости сигареткой, брат.

- Бери, - я протянул приоткрытую круглую пачку и он аккуратно, двумя пальцами, вытянул бумажный квадратик.

- Давай покурим, - он уселся неподалеку на солому, прикурил, и жестом указал на пустое место рядом.

Я сел, вновь закурил, хотя уже не лезло. Ладно, не страшно.

- Ну, давай, брат, рассказывай, за какие грехи к нам пожаловал.

Я нервно почесал рог, потряс головой, промычав что-то неясное.

- Да, ладно тебе, все мы не без греха, чего таить, колись!

Я открыл, было, рот, чтобы начать свой печальный рассказ, как вдруг в замке входной двери заерзал ключ. Мы быстро затушили, потом зажевали окурки и замахали руками, разгоняя дым.

В камеру вошел охранник. Тоже голый. Его кожа была молочного цвета, пахла анисом. Но телосложением на женщину не походил, сложен был атлетически. Голова была бульдожья. Он фыркнул, принюхался, оскалил морду и громко пролаял: «Курите, сволочи! Вот я сейчас!»

Бульдог в два прыжка оказался перед нами и начал бить кнутом. Он не целился, просто лупил по телам, по мордам. Мы с Носорогом кричали, сбивчиво оправдывались, но без толку. Наконец он выдохся, свесил язык от усталости и опустил кнут.

- Еще раз увижу- в карцер брошу. Обоих!

Бульдог отрывисто прорычал, пролаял напоследок и вышел.

Мы с Носорогом лежали и постанывали. Я слабо мычал, а он хихикал своим грубым носорожьим смехом.

- Что тут смешного? - простонал я.

Он приподнялся, похлопал меня по плечу, даже улыбнулся.

- Да ничего. Пошел он, собака. Давай, закуривай. Продолжим.

Мы вновь закурили. Я по привычке почесал рог и начал свой печальный рассказ:

«Да как-то так получилось, друг, случайно. Жили мы на небе, жевали себе радугу, грелись на солнце. Стадо большое у нас, дружное. С соседями не ссорились. Рядом Козлы паслись, Рыси за градом охотились… Идиллия. И вот, как-то раз доедаю фиолетовый, и замечаю краем глаза движение. Подлетает ко мне молоденькая симпатичная Львица. Шикарное загорелое тело, глубина глаз отливает фиолетовым остатком радуги. Ну, я тут же влюбился без памяти. Защекотало в ноздрях, зафыркал. А она смеется, улыбается, по рогам нежно гладит своей бархатною рукою. Пригласил я ее на самую большую радугу. Сидели с ней, болтали. До самых звезд болтали. Мы потом каждый вечер встречались. Я убегал из стада, она из прайда рано утром, и возвращались с первыми звездами».

Носорог закряхтел, затянулся квадратной сигареткой и кивнул, мол, продолжай. Я кивнул в ответ, вновь почесал рог и продолжил:

«Ну и пришла нам в голову совершенно безумная идея. Решили мы взорвать облака. Так, ради шалости. Искупаться в легких пушинках, постоять под этим великолепием, ощущая их почти неощутимое прикосновение. Вот и взорвали… Разнесли взрывчаткой полнеба, перестарались. Максималисты, романтики… Но ты бы видел, что это было! Миллиарды легких неуловимых кусочков неба осыпали нас! Мы кружились под ними, я смотрел в ее глаза, она в мои… Мы были сказочно счастливы и хотели остановить время. А после… А после мне рог-то и обломали. Оказалось, что нельзя так делать, облака взрывать- преступление. Арестовали нас, разделили. И вот теперь я не знаю где она, в каких низах…»

Носорог, вскочил, дико озираясь по сторонам, топал ногами.

- Пошли! – закричал он.

- Куда? – я с ужасом посмотрел на него.

- Как куда? Бежим отсюда прочь! Ты к своей Львице, я к своей ненаглядной Волчице! Я тоже хочу взорвать с ней облака, иначе никогда себе этого не прощу!

Мы заскребли ногами по полу и с разбегу снесли рогами тяжелую дверь, придавив охранника Бульдога. Мы мчались, вздымая пыль, к своим ненаглядным, чтобы вновь взорвать облака…