Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
#Круги добра
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Я хочу получать рассылки с лучшими постами за неделю
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
Создавая аккаунт, я соглашаюсь с правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр Управляйте маятником, чтобы построить самую высокую (и устойчивую) башню из падающих сверху постов. Следите за временем на каждый бросок по полоске справа: если она закончится, пост упадет мимо башни.

Башня

Аркады, Строительство, На ловкость

Играть

Топ прошлой недели

  • SpongeGod SpongeGod 1 пост
  • Uncleyogurt007 Uncleyogurt007 9 постов
  • ZaTaS ZaTaS 3 поста
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая кнопку «Подписаться на рассылку», я соглашаюсь с Правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Моб. приложение
Правила соцсети О рекомендациях О компании
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды МВидео Промокоды Яндекс Директ Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
0 просмотренных постов скрыто
3
Liolikto
Liolikto
27 дней назад
Серия Шёпот Морфея

Понтиеватое Пилатство; Нетопилина; ГадливостьНедо 12.07.2025⁠⁠

Этот сон поистине смог меня удивить, ведь в нём был ты, не прячущийся как обычно, не вьющийся тенью за спиной и вокруг. Ты появился внезапно. Возник посреди тумана, не вышел из него, проявляясь, возник – внезапно, резко, словно сорвал моментом все маски, порушил преграды и предстал. Словно Иешуа перед Пилатом. Отличие лишь в том, что моя голова была ясна от боли, ведь то, что связано с ней, ты заботливо подселил мне в сердце. Исхудавший, обросший небрежными клочками щетины с дикими, сверкающими глазами ты смотрел на меня так, словно видишь впервые. Хотя нет, когда впервые, то там есть интерес, тут было иное. Ты предстал, вымучившись от себя ко мне. Ты знал, что можешь рассчитывать на моё принятие и этого боялся. Ты не смог просить себя, понять, услышать и страдая вернулся. За тем, что бы я самолично возложила на твоё источающее боль каждой клеткой тело – терновый венец, вбила последний гвоздь…Но я…другая.

Я с дедом, чьим-то, не моим, хотя, зная моё окружение…Ладно, не будем о грустном, а то старость ещё слезу пустит. Так вот, мы подошли к подобию подземного гаража, я села в автомобиль, откуда-то взявшийся, и поехала по узким виткам коридоров. Длинный, пустой полуподвал, весь испещрённый ходами и иногда людьми, в них появляющимися. Деда я потеряла почти сразу и заруливая в новый поворот, тщетно пыталась найти его. Когда мне надоело автослоняться, то я поднялась выше. Подобие школьных коридоров, только выше, шире и с шкафами вдоль стен. В некоторых помещениях, куда я заглядывала шли занятия по рукоделию. В целом, рукоблудие уважаю, то, чем занимались там нет – вязание или макраме – я успела зевнуть трижды, пока только писали эти слова. Поэтому, утомившись мимолётом скуки, я покинула классы.

Холм, выходящий на море, а я на него – так началась история эта. Я шла, любуясь высотой и своей маленькостью в сравнении, быть малышкой приятно, пусть даже на мшистых коленях холма. Слева, куда хватало взгляду всюду тоже плескалось море. И в нём, неприлично далеко плескались люди. Конечно, я им не поверила, записав их сначала в мираж, а потом в русалок. Не суть важно, что они были реальны, важно то, что не было доверия им.  Моё всё нарастающее недоверие перебила подруга, подошедшая тотчас и мы отправились купаться. Я зашла в воду и тут же волна, подхватив меня, понесла всё дальше и дальше от берега. Я видела как от ужаса расширяются глаза подруги и со спокойствием понимала, что это – конец. Но, если бы действительно так, то это было слишком просто. Поэтому море, раздумав брать грех на водянистую душу свою вернуло меня обратно. Подруга, подбежав, сказала, мол, что думала, я уже не вернусь, я тоже так думала, но, видимо, пока я нужна была здесь. Уходя от берега я оглянулась, увидев, что меня уносило не вглубь, а на другой берег, находившийся словно через дорогу. «Не в этот раз», - шепнула я, подмигнув.

После неудавшегося потонения, отправились гулять. Беседуя, обговаривали тему того, что надо съездить поставить уколы дедовой жене. Услышав нас, женщина, торговавшая цветами на углу, замерла и, прислушавшись, поблагодарила, сказав, что мы делаем благое дело. Возможно. На уколы должна была ехать подруга, но я ей не доверяла, волновалась, что не справится, просто… поводы были, да и знаешь, ведь когда море меня уносило, никто не бросился помочь. Никто. Поэтому, доверие? Да, была такая слабость.

Продолжая брождение по узким улочкам, усыпанными цветами вышли к роскошному кусту пионов. Подруга тут же влилась в него, восторгаясь и прося запечатлеть момент. Меня долго уговаривать не пришлось и поэтому, вооружившись камерой телефона, я приступила. Каждое фото было хуже предыдущего, качество страдало, мешая лицо с пионами. Возможно, это было вкусно. Приятного, если пожелаешь.

Мои попытки исправить неисправимое прервались звонком – мама. Несколько пропущенных до и смс, что человек, лицо которого я видела измученным в начале приехал. Я ухожу от подруги, дабы говорить между двумя, без лишних ушей. Набираю вновь. Голос мамы дрожит от волнения, она говорит, шепча в трубку, что он приехал. Я интересуюсь целью визита, мама заминается, а на фоне я слышу его деликатные покашливания. Мама говорит, что  он привёз богатства, я думаю о том, что, вроде, ничего своего у него не оставляла, а подарки…их я люблю и приняла бы в удовольствие, особенно кольца. Так же продолжая шептать делится тем, что ей он привёз коробку конфет. Я продолжаю допытываться о цели, мам напряжённо дышит в трубку, кляня, как я уверена, мою упёртую недогадливость. Меня ждут там. Он приехал ради меня. Нет, я не бросаюсь, сломя голову к ним. Нет, меня не прельщает ни шёпот мамы, ни подарки, хотя, не факт. Поздно. Такое бывает, когда случается поздно. Конечно, есть фраза об обратном, мол, лучше поздно, чем никогда. Хорошо. В другой жизни сделай так, что бы никогда между нами не наступило.

Молча кладу трубку, взрываясь реальностью.

Показать полностью
Проза Авторский рассказ Рассказ Писательство Сюрреализм Сон Текст
0
157
ksenobianinSanta
ksenobianinSanta
27 дней назад
Флора и фауна

Очень короткая история о любви⁠⁠

Они пришли на выставку кошек, организованную в огромном спортивном комплексе. Мама с папой обещали сыну котёнка...

Мама хотела мейн-куна, папа – британца. У каждого были свои резоны, почерпнутые из многочасовых просмотров видеороликов.

На выставке глаза разбежались, и они, зачарованные красавцами и красавицами разных пород, бродили от стола к столу.

Мало того, были организованы соревнования в сообразительности и выполнении команд. Кошачьи умники и умницы грациозно вертелись, крутились, ходили за хозяевами, подавали лапку и мяукали по просьбе. Народ аплодировал и пускал слезу умиления.

Однако, цены очень кусались. Ведь вместе с кошкой, котом или котёнком, вам давали сертификат о чистоте породы. Никто не мог объяснить, зачем это надо, но все важно кивали головами и понимающе смотрели на бумаги.

Несколько часов пролетели незаметно, и папа почувствовал приступ голода. Оторвав маму от очередного стола, где ей объясняли, почему именно тут она должна приобрести котёнка мейн-куна, он сообщил ей, что пора бы перекусить.

Ибо продолжение этой эпопеи возможно только после обеда. Ну, или, на худой конец, гамбургера. И тут…

Тут женщина вдруг сообразила, что не помнит... Ну, совершенно не помнит, когда последний раз видела сына! Он, вроде бы, крутился где-то тут, под ногами, разглядывая котов и котят.

Но где он теперь?!

— О, ужас, — простонала женщина.

— Тихо, тихо, — успокоил её папа. — Он ходит где-то здесь. Я сейчас пробегусь по-быстренькому по всему комплексу и найду его.

Но через полчаса поисков запыхавшийся мужчина должен был признать своё поражение. И тогда папа и мама, спотыкаясь и натыкаясь на посетителей, помчались к столу комиссии и распорядителя.

Где сбивчиво объяснили довольно простую вещь – пропал ребёнок.

— Как давно?

— Неизвестно...

— Куда мог пойти?

— Понятия не имеем...

— Куда вы смотрели?

— Как куда? На кошек.

— Ничего страшного, — объяснил им распорядитель. — У нас это обычное дело – растяпы родители теряют здесь детей постоянно.

И он, узнав, как зовут мальчика, взял в руки микрофон...

Объявлял и просил он минут десять. После чего вся комиссия во главе с распорядителем и мама с папой принялись носится по огромному залу. Вскоре к этому занятию присоединились посетители и некоторые заводчики кошек.

Ещё через полчаса арендованный под выставку зал стал напоминать собой какое-то странное спортивное мероприятие, в котором толпа людей, выкрикивая имя ребёнка, гонялась друг за другом...

Набрав номер полиции, мама, рыдая и обвиняя во всём папу, вышла на улицу. Папа вышел за ней и закурил. Но сигарета выпала из его рта.

Их ребёнок стоял на коленках метрах в десяти от входа в спорткомплекс. Он гладил двух котят и их маму-кошку, а они ели остатки еды, которые им вынесли после кормления породистых кошек.

Мама, вскрикнув, бросилась к ребёнку и, подхватив его, закружилась. Папа мысленно возблагодарил всех известных и неизвестных ему богов.

Мальчик вырвался из маминых рук и, подбежав к двум сереньким котятам, схватил их на руки и прижал к себе:

— Папочка, мамочка, — сказал он. — Они, может, и беспородные... Но я хочу взять именно их!

Мама с папой переглянулись. В другое время они, может быть, и устроили бы спор, но тут... Тут ребёнок нашелся, он и не уходил никуда. И они чувствовали себя виноватыми.

— А может, всё-таки мейн-куна? — спросила с надеждой мама.

— Ну, нет уж! — вдруг включился папа.

Он вспомнил цены на котят и представил себе, как они опять возвращаются в огромный зал и начинают бесконечный осмотр... А он так и не пообедал.

Мальчик стоял, прижимая к себе котят, а кошка-мама мурлыкала и тёрлась об его ноги.

— А с кошкой что? — спросила мама мальчика.

Тот посмотрел на папу и ответил:

— Возьмём её тоже?

В принципе, это был вопрос. Но как тут отказать, когда на тебя так смотрят?

Мама вздохнула и папа, правильно всё поняв, опустил на землю переноску, которую он всё это время таскал за собой, проклиная тот день и час, когда согласился на это мероприятие…

Мальчик поместил двух котят в неё, а кошка-мама вошла сама. Она спокойно легла и благодарно посмотрела на ребёнка. Котята немедленно прижались к ней и задремали.

Домой ехали молча.

— А я хотела мейн-куна… — вздохнула мама.

— А я домой хочу. Обедать… — ответил ей папа.

Мальчик сидел на заднем сидении и что-то тихонько говорил кошке через прутья переноски. Та слушала его и согласно мурлыкала.

Папа посмотрел назад:

— Правильный выбор, сынок, — сказал он.

Мама опять вздохнула и добавила:

— Ты у меня молодец.

И папа вместе с сыном отозвались разом:

— А то!

Потом все рассмеялись.

Машина увозила к новой жизни маленькую кошачью семью, которую предпочли всем породам...

Хотя, кто сказал, что они не породистые? Очень даже породистые.

Они особой породы – любимые.

Вот так.

Очень короткая история о любви Кот, Котята, Животные, Домашние животные, Рассказ, Авторский рассказ, Яндекс Дзен, Яндекс Дзен (ссылка), Длиннопост

Автор - Олег Бондаренко. Источник.

Показать полностью 1
Кот Котята Животные Домашние животные Рассказ Авторский рассказ Яндекс Дзен Яндекс Дзен (ссылка) Длиннопост
9
7
MakArts
MakArts
27 дней назад

Тихий гул за стеной (Петрович и Пинк Флойд)⁠⁠

Дело, конечно, было не в пластинке. И даже не в серой, мятой кассете с кривой надписью "Dark Side of the Moon", которую мы вставили в "Весну" – мой верный кассетник, гудящий, как маленький завод у окна. Дело было в гуле. В том гуле, который начинался где-то в нутре аппарата после щелчка чвяк! Гул, как перед грозой. А потом его резала струна. Чистая, как первый лед во дворе. И моя комната в коммуналке вдруг раздавалась вширь. До размеров... ну, хотя бы до размеров Луны. Хоть и пахло жареной картошкой, и орал в коридоре голос, похожий на звук ржавого горна: "Петрович! Тебя! К телефону!".

Мы с Витькой вздрогнули, как от внезапного звонка. Петрович. Наш сосед. Токарь 6-го разряда, человек из мира взрослого, железного и пропахшего машинным маслом. Он жил за тонкой стеной, в соседней комнате. Его существование проявлялось топотом, звоном кружки о блюдце, стойким запахом "Беломора".

Начало. Гулкий стук, странные звуки. Гитара скользила по стеклу. За ней плыл тёплый, мутный звук, как пар над ванной. Голос выдыхал что-то важное и усталое прямо в ухо. Через шипящие шумом кассеты динамики "Весны", это казалось интимным, почти стыдным.

Мы затаили дыхание, чувствуя, как мурашки бегут по спине – не от холода, а от этой странной, манящей пустоты внутри звука. За ширмой грохнула табуретка. Топот. Голос Петровича, ворчливый: "Кто там? Опять? В восемь-то вечера?". Шаги удалялись к телефону в начале коридора под ритм и звуки как из фантастического фильма.

Песня про время. Звон будильников! Целый дом! Как в понедельник утром. Только страшнее. И струна – она уже не скользила, она выла. Выла от злости. Мы сидели на табуретках, чувствуя кожей, как время утекает сквозь пальцы. Ритм как пульс…. Гитарный "плач" был понятен без слов. Пробивал насквозь. А потом – сонная волна какого-то инструмента и голос: " The time is gone – Время ушло". "Ух ты!" – прошептал Витька, и в его глазах отразился тот же восторг и легкий страх, что щекотал мое горло. Мурашки.

Песня с кричащей бабой. Это вообще... Это была женщина. Ее голос. Сначала вопрос. Потом – вопль. Из самой глубины. То ли отчаяние, то ли восторг. Она металась по динамикам, как птица в клетке. А под ней – космос. Звуки, которых не бывает. Будто звёзды скребут по стеклу. Мы с Витькой переглянулись: "Инопланетяне?" – спросил я, и Витька кивнул, широко раскрыв глаза. Казалось, ещё чуть – и она вырвется, разорвёт корпус "Весны" и унесется в ночь за окном. А потом... тишина. И снова тёплый, парный звук. Выдох. Мы сидели, не шевелясь, как мыши, заслышавшие шаги кота. На кухне смолк громкий разговор Петровича по телефону.

И тут – шаги. Не просто шаги. Они были... замедленные. Неуверенные. Как будто человек ступал по мокрому льду. Петрович...?

Они приближались к нашей двери. Не к его прокуренному углу, а к моей комнатенке. Витька потянулся к кнопке "Стоп", но я схватил его за руку. Тссс! Сердце колотилось, как барабан на пионерском сборе. Он всё-таки нажал на паузу.

Дверь скрипнула. В проеме стоял Петрович. Не тот Петрович, что десять минут назад ворчал на кухне. Этот Петрович был бледен. Глаза, обычно мутные от усталости, горели странным, почти детским любопытством. В руке он зажал окурок "Беломора", дымок от которого струился вверх, как в замедленной съемке.

– Пацаны... – голос его был хриплым, но тихим, будто боялся спугнуть что-то. – Это... что у вас?

Мы молчали. "Весна" шипела, был отчётливо слышен её гул.

– Музыка, – выдавил наконец Витька, съежившись на табуретке. – "Тёмная сторона Луны"

– Музыка... Включи – Петрович повторил задумчиво, как будто пробуя на вкус незнакомое слово.

Он шагнул в комнату, осторожно, словно боялся наступить на невидимые нити звука. Его взгляд блуждал по динамикам "Весны", по красному глазику магнитофона.

– Я... по телефону говорил. Закончил. И тут... слышу. – Он ткнул пальцем в грудь, чуть левее. – Тут. Звуки... странные. Часы какие-то... миллион будильников. Потом... баба. Орет. Как резаная. – Он посмотрел на нас с внезапной тревогой: – Вы ее... не обижаете там?

Витька фыркнул, прикрыв рот ладошкой. Я толкнул его локтем.

– Это поет, дядя Саша. Там, на кассете. Англичанка.

– Поет? – Петрович нахмурился, явно не веря. – Так орать? У нас на заводе, когда палец в тисках прищемят, так не орут. Потом... – он замер, его глаза расширились. – Потом... деньги!

Как по волшебству, зазвенели монеты, залязгало что-то металлическое, как касса.

– Вот! Вот оно! – Петрович оживился, ткнул пальцем в динамик. – Слышите? Касса! Точь-в-точь как в нашем "Гастрономе №4", когда Шурка сдачу выдает! Только... – он прислушался к ленивому, похабному басу и сиплому, бархатному звуку, – ... только круче как-то. Будто не сдачу отсчитывают, а всю кассу... в карман гребут. Нагло так. – Он задумчиво почесал щетину. – Интересно... они там, англичане-то, тоже в "Гастрономе" стоят? Как мы за сервелатом? Или у них кассы вот так вот... отчетный концерт дают? План по валюте перевыполняют под эту... сиплую дудку? Ха!

Мы с Витькой еле сдерживали хохот. Петрович слушал, прислонившись к косяку. Его лицо потеряло привычную усталую маску. Оно было открытым, удивленным, как у Витьки, когда папа первый раз показал ему, как пускает "блинчики" по воде.

– А это что? – спросил он, когда началась следующая, грустная часть. – Губная гармошка, что ли? Только... плачет она. Как Вовка с пятого этажа, когда у него велосипед сперли. Или как я, когда премию за квартал меньше выдали – аж паек просел!

– Это саксофон, дядя Петя, – сказал я, гордясь знанием. – Как у пьяного дядьки в парке, только красивее.

– Сапсофон... – Петрович кивнул с важным видом, будто всегда это знал. – Красиво. Грустно. Будто про нашу жизнь.

"Us and Them – Мы и они" – прошептал Витька, прочитав название песни на вкладыше кассеты, который я держал в руках.

– "Мы и они"? – переспросил Петрович, подхватывая слова, как упавшую гайку. – Кто они? Те, кто в гастрономе без очереди проходят? Или те, кому "Жигули" по блату достались, а у нас – план на токарном пятилетку в три минуты? Или... – он прислушался к нарастающему гулу странного, космического звука, – ...те самые, что в этой штуке сидят и на нас гудят?

Но его шутка замерла на полуслове. Начался тот самый звук. "Тарелка". Космический гул, медленно плывущий сквозь динамики, заполняющий комнату, давящий и гипнотизирующий. Петрович выпрямился. Его глаза стали круглыми, как пятаки. Он медленно повернул голову, следя за звуком, будто он двигался по воздуху.

– Пацаны... – прошептал он, и в его голосе не было ни капли иронии. – Это же... оно.

– Что "оно"? – спросил Витька, тоже завороженный, сжимая края табуретки.

– Ну... – Петрович сделал неопределенный жест рукой, указывая куда-то вверх, за потолок. – Тарелка. Летающая. Чистая, правда. Я... я слышал.

– Где слышал? – не удержался я, чувствуя, как по спине снова побежали мурашки.

– Да... – Петрович замялся, его взгляд стал отрешенным. – ... там. По телефону. Только что. Голос был... не наш. Металлический. Как из ведра. И на фоне... вот этот гул. Тот самый. Как сейчас. Он сказал... – Петрович понизил голос до конспиративного шепота, – ...сказал: "Объект пятилетка на подходе. Жди сигнала в районе нормы выработки". И все. Трубку бросил. Я и ждал. А оно... – он кивнул на "Весну", – ...у вас. Из тарелки. Вашей. – Он посмотрел на магнитофон с новым уважением, будто на пульт управления звездолетом. – Небось, из спеццеха! Знаем мы эти "Вёсны"!

Начался финал. Безумный смех. Будто из соседней квартиры. Голос бормотал что-то про луну и про того, кто "в башке". Петрович нахмурился:

– Ба! Да это ж как наш парторг Семеныч, когда на первого мая коньяка перебрал! Точь-в-точь смеется! наверное... у него там план по кап-соревнованию не сходится, вот он и на Луну сбежать хочет!

Волны звука нарастали, комната гудела, как живая. Петрович стоял, не шелохнувшись, его лицо было обращено к динамикам. В его глазах читалось нечто большее, чем просто любопытство. Что-то вроде... узнавания. Будто он нашел кусочек карты к чему-то очень важному, что давно искал, сам того не осознавая.

И вот финальный удар. Сердце? Дверь? Такт? И тишина. Только шипение кассеты и тихий гул мотора "Весны". Дыхание спящего пса.

Петрович вздрогнул, как будто его выдернули из глубокой воды. Он медленно перевел взгляд с магнитофона на нас. Усталость вернулась на его лицо, но теперь она была смешана с легкой, почти детской растерянностью и каким-то новым, глубинным спокойствием.

– Пацаны... – сказал он тихо. – Вы тут... небось, думали, я чокнутый старый. Про тарелку.

Мы промолчали. Витька потупился, я глядел на свои тапки. Что тут скажешь?

– А я вам скажу... – Петрович потянулся к карману, достал смятую пачку "Беломора", но так и не вынулпапиросу. – ...это не про тарелку. И не про англичан. Это... – он ткнул пальцем себе в грудь, потом в нас, потом махнул рукой вокруг, охватывая и комнату, и всю коммуналку, и, кажется, весь мир за окном, – ...это про нас. Всех. Про то, что у каждого... – он постучал пальцем по виску, – ...своя темная сторона. Луны, значит. И вот этот гул... – он кивнул на "Весну", – ...он всегда тут. Застеной. Только мы его не слышим. Заняты. А тут... вы его выпустили. На всю катушку.

Он помолчал, глядя на красный светодиод. Потом тяжело вздохнул, и его фигура снова стала фигурой усталого токаря Петровича.

– Ладно... спасибо, пацаны. За... представление. И за звонок. – Он повернулся и пошел к двери. На пороге остановился. – Только... тише. А то соседи. Они вашу... Луну не поймут. У них своя темная сторона – скандалы да очереди.

Он вышел. Кнопка чвякнула, лента остановилась. Звали ужинать. А внутри оставался гул. И понимание, что Петрович, этот человек из мира машинного масла и очередей, вдруг стал проводником. Не в космос, конечно. А туда, где гул за ширмой сливается с гулом Вселенной. Где звон монет – это абсурдный саундтрек к очереди за колбасой. Где крик – это отражение всех невысказанных обид коммуналки. Где "тарелка" – это просто звук тоски по чему-то большему, чем панельные стены.

Кассета кончилась. А гул – нет. Он висел в воздухе, как запах "Беломора" Петровича. Мы с Витькой переглянулись – без слов было ясно, что этот вечер теперь наш общий секрет, как найденные на берегу залива патроны или выменянная у старшеклассника сигарета. И казалось, что преграда между нашей комнаткой и бесконечностью – не бетон. А просто тонкая, фанера да обои. И звук из "Весны" может их прошить. Стоит только слушать. Сквозь шум. Сквозь время. Сквозь самую гущу быта. Сквозь тихий гул за стеной, в котором слышится стук чужого, но вдруг ставшего родным, сердца

Тихий гул за стеной (Петрович и Пинк Флойд) Рассказ, Постмодернизм, Фантастический рассказ, Pink Floyd, Рок, СССР, Длиннопост
Показать полностью 1
[моё] Рассказ Постмодернизм Фантастический рассказ Pink Floyd Рок СССР Длиннопост
4
148
etonefedor
etonefedor
27 дней назад
Юмор для всех и каждого

Про баню⁠⁠

Однажды у меня был бывший, а у бывшего была мама.

Я была глупая уже как есть, а ещё очень хотела понравиться маме бывшего.

В общем, это история о том, как я ходила в женскую общественную баню.


Мама бывшего спросила — пойдешь?

Я ответила — да. Бывший перекрестился.

Отказываться было нельзя, как вы понимаете, потому что девочки без мозгов не умеют отказываться.


В общественной бане всё было на своих местах.

Купальник — на мне.

Женщины с грудью на босу ногу — перед моим лицом.

Голые жопы — везде.


На меня смотрели, как на сумасшедшую, потому что я пришла в баню, прикрыв срамные места кусочками ткани.

Так было не положено. Положено было показать всё, как есть.

Одна женщина брила ногу.

Другая просила потереть ей спинку вехоткой.

Третья тёрла пятки пемзой и уточняла у окружающих — хватит ли или потереть ещё.

Моя тонкая душевная организация рушилась об окружающую юную меня среду.


Пришло время заходить в парилку, и там я постелила себе на полку полотенце. Чтоб сесть на него попой.

Женщины посмотрели на меня удивленно.

В их глазах читалось "ты что нас, не уважаешь??"

Полотенца там были не в почете. Купальники вообще для лохов.

Одна самая активная тётя бросила на меня взгляд, в котором отчетливо стоял вопрос "а вам не кажется, что ваше место возле параши?", и уточнила у мамы моего бывшего "Люсь! Твоя, что ли?"


— моя невестка! — гордо ответила мама бывшего.

— хорошенькая, как цыпленок. А парить веничком она умеет?


Парить веничком мне хотелось меньше всего, поэтому я быстро и громко ответила "у меня лишай!".

— но он не заразный, — резво добавила мама бывшего.

Женщины отодвинулись от меня, прижавшись друг к дружке посильнее.

А самая активная спросила "ты поэтому такая странная, в купальнике пришла? Стесняешься?".

Я кивнула. По сравнению с этими открытыми и раскрепощёнными женщинами я действительно стеснялась.


— поправляйся и приходи нормально, как есть. Эти ваши веревочки синтетические — это же вред сплошной! Только натирает тебе там всё, а в бане так вообще! Поняла меня? Выздоравливай и приходи, ты мне понравилась.


Больше я в ту баню не ходила. И даже старалась обходить её подальше.

Тётеньки, наверное, до сих пор думают, что я лечусь от всякого, поэтому к ним не заглядываю.


Автор этой и других смешных историй — Женщина и прочие неприятности

Показать полностью
[моё] Юмор Авторский рассказ Баня Странный юмор Смех (реакция) Рассказ Текст
55
3
Shingatsuru
Shingatsuru
27 дней назад
Фэнтези истории

Лунария и Нокта⁠⁠

Лунария и Нокта Сказка, Фэнтези, Рассказ, Авторский рассказ, Фея, Киви, Джунгли, Длиннопост

В далёком южном лесу, где папоротники растут выше человеческого роста, а деревья так стары, что помнят времена, когда мир был совсем другим, жила маленькая фея по имени Лунария. Была она не больше детской ладони, с крылышками тонкими, как лепестки жасмина, и волосами, что переливались серебром при лунном свете. Но самое удивительное в ней было то, что она была феей светлячков.

Каждый вечер, когда солнце садилось за верхушки древних каури, Лунария начинала свою работу. Она пролетала над каждым листом, каждой веточкой, каждым уголком леса, где жили её подопечные — светлячки. Прикосновение её крылышек зажигало в них волшебный свет, тёплый и мягкий, словно звёздочки, спустившиеся с небес. Благодаря её заботе даже в самую тёмную ночь джунгли не погружались в абсолютную тьму, и путники не терялись, а звери находили дорогу к воде.

— Светитесь, мои дорогие, — нежно шептала фея, порхая от светлячка к светлячку. — Дарите миру свой свет, чтобы никто не остался в темноте.

И светлячки отвечали ей благодарным мерцанием, превращая лес в сказочный дворец, украшенный тысячами живых фонариков.

В том же лесу жила птица киви по имени Нокта. Была она необычной птицей — большой, как курица, с длинным тонким клювом и крылышками такими маленькими, что летать на них было невозможно. Всю жизнь проводила она на земле, разыскивая червячков и личинок в опавших листьях. Оперение у неё было коричневое и невзрачное, и никто никогда не называл Нокту красивой.

Каждую ночь, бродя по лесу в поисках пищи, Нокта видела волшебное свечение светлячков и чувствовала, как сердце её наполняется завистью, горькой и жгучей, как полынь.

— Почему им так повезло? — бормотала она себе под нос, ковыряя клювом в земле. — Почему они могут светиться, а я всегда остаюсь в тени? Почему у них есть фея-покровительница, а обо мне никто не заботится?

Зависть росла в её сердце день ото дня, как ядовитый плющ, обвивающий ствол дерева. Нокта стала замечать каждую мелочь: как светлячки танцуют в воздухе, как их свет отражается в капельках росы, как лесные звери останавливаются полюбоваться их красотой.

— Если бы не было феи, — думала Нокта, — светлячки не смогли бы светиться. Тогда все увидели бы, что они обычные жучки, а не волшебные создания.

И однажды тёмной дождливой ночью, когда ветер гнул ветви деревьев и шумел в листве зловещие песни, Нокта решилась на ужасное дело. Она знала, где живёт Лунария — в дупле старого тотара, самого древнего дерева в лесу. Туда она и направилась, переваливаясь на своих коротких лапах.

Лунария как раз собиралась на свой ночной обход, когда услышала тяжёлые шаги у входа в дупло.

— Кто там? — спросила она мелодичным голоском, выглядывая наружу.

— Это я, Нокта, — ответила птица, стараясь сделать голос как можно дружелюбнее. — Можно мне войти? У меня к тебе дело.

Лунария, добрая по натуре, впустила киви в своё жилище. Дупло было уютно обставлено мебелью из ореховой скорлупы, а на стенах висели гирлянды из высушенных цветов.

— Чем могу помочь? — спросила фея, приглашая гостью присесть на мягкую подушечку из мха.

— Я хотела попросить тебя об одолжении, — начала Нокта, и в голосе её прозвучало что-то странное. — Не могла бы ты... ну, как бы это сказать... дать мне немного света? Мне так надоело быть невзрачной!

Лунария внимательно посмотрела на птицу. Её опыт феи подсказывал, что за этими словами скрывается что-то большее, чем простая просьба.

— Дорогая Нокта, — мягко сказала она, — каждое создание прекрасно по-своему. У тебя есть свои дары: острое зрение в темноте, чуткий слух, умение находить пищу там, где другие ничего не видят. Зачем тебе чужой свет?

Но Нокта не хотела слушать мудрые слова. Зависть ослепила её настолько, что она видела только одно — светлячков, купающихся в лучах восхищения.

— Значит, ты мне откажешь? — спросила она, и глаза её сверкнули недобро.

— Я не могу дать тебе то, что тебе не принадлежит, — ответила фея. — Но я могу помочь тебе увидеть твою собственную красоту.

Тогда Нокта показала свою истинную сущность. Быстрым движением она схватила фею своим длинным клювом, словно червячка, и проглотила прежде, чем та успела что-либо сделать.

В тот же миг лес погрузился в абсолютную тьму. Светлячки, лишившись своей покровительницы, потеряли способность светиться. Они ползали по листьям и веткам, растерянные и испуганные, не понимая, что произошло.

Нокта же почувствовала, как внутри неё разливается странное тепло. Её оперение начало мерцать слабым зеленоватым светом — это была магия феи, пытающаяся найти выход. Но свет этот был холодным и неприятным, совсем не похожим на тёплое сияние светлячков.

— Наконец-то! — воскликнула она, любуясь своим отражением в луже. — Теперь все будут восхищаться мной!

Но радость её была недолгой. К утру лес превратился в страшное место. Без света светлячков звери сбивались с тропинок и попадали в болота, птицы не могли найти свои гнёзда, а цветы начали увядать, потому что ночные бабочки не могли их найти для опыления.

Хуже всего было то, что холодный свет Нокты пугал лесных жителей. Увидев её мерцающее оперение, они в ужасе разбегались, считая её призраком или злым духом.

— Не бойтесь меня! — кричала Нокта. — Посмотрите, какая я красивая!

Но никто не хотел её слушать. Даже другие киви избегали её, чувствуя, что с их соплеменницей произошло что-то ужасное.

Дни шли, а лес всё больше погружался в хаос. Светлячки слабели без магии своей покровительницы, многие из них уже не могли даже ползать. Звери голодали, потому что не могли охотиться в кромешной тьме. Растения болели без ночного опыления.

Внутри Нокты фея Лунария не сдавалась. Находясь в желудке птицы, она продолжала творить добро, как только могла. Она согревала киви изнутри, когда той было холодно, помогала переваривать грубую пищу, даже пыталась смягчить её жестокое сердце. Но Нокта не замечала этих благодеяний, думая только о том, почему её красота никого не восхищает.

Прошла неделя, и Нокта поняла, что что-то идёт не так. Свет внутри неё стал тускнеть, а сама она чувствовала себя всё хуже и хуже. Ей было тошно, болел живот, а самое страшное — она начала понимать, что натворила.

Однажды ночью, проходя мимо засыхающего куста, где раньше жила семья светлячков, она услышала слабый писк. Там, едва держась за веточку, висел маленький светлячок — последний из своего рода в этой части леса.

— Пожалуйста, — прошептал он едва слышно, — верни нам нашу фею. Мы умираем без неё, а лес погибает без нашего света.

В эту минуту сердце Нокты пронзила боль — не физическая, а душевная. Она вдруг увидела себя со стороны: эгоистичной, жестокой птицей, которая погубила целый лес ради собственного тщеславия.

— Что я наделала? — прошептала она, и слёзы покатились по её клюву. — Что я наделала?

Раскаяние было таким сильным, что Нокта не могла больше держать фею внутри себя. Она чувствовала, как магия Лунарии борется с её желудком, требуя освобождения. И тогда Нокта сделала то, что казалось невозможным — она силой воли заставила себя изрыгнуть проглоченную фею.

Лунария появилась из клюва киви крошечной, ослабевшей, но живой. Её крылышки были помяты, а серебряные волосы потускнели, но в глазах по-прежнему светилась доброта.

— Лунария! — воскликнула Нокта, осторожно поднимая фею на крыло. — Прости меня! Я не хотела... то есть, хотела, но теперь понимаю, как была неправа!

Фея слабо улыбнулась.

— Я знаю, — прошептала она. — Всё это время, находясь внутри тебя, я чувствовала, как твоё сердце меняется. Зависть — это болезнь, Нокта, но от неё можно вылечиться.

— Но я всё погубила! — плакала киви. — Лес умирает, светлячки гибнут, а всё из-за меня!

— Ещё не поздно всё исправить, — сказала Лунария, постепенно приходя в себя. — Но мне понадобится твоя помощь. Одной мне не справиться — я слишком ослабела.

— Я сделаю всё, что ты скажешь! — горячо воскликнула Нокта.

Тогда фея объяснила ей свой план. Чтобы вернуть светлячкам способность светиться, нужно было собрать их всех в одном месте и передать им новый заряд магии. Но для этого требовался помощник, который мог бы быстро бегать по лесу и собирать ослабевших светлячков.

— Ты будешь моим помощником, — сказала Лунария. — У тебя отличное ночное зрение и быстрые ноги. Никто лучше тебя не справится с этой задачей.

И они начали работать. Нокта бегала по всему лесу, осторожно собирая в свой клюв (теперь для спасения, а не для поедания) слабых светлячков и принося их к подножию старого тотара. Лунария тем временем готовила волшебное заклинание, собирая остатки своих сил.

Когда все светлячки были собраны, фея взлетела в воздух и начала танцевать свой магический танец. Но сил у неё хватило только на половину заклинания, и она начала падать.

Тогда произошло чудо. Нокта поймала падающую фею и подняла её высоко над головой.

— Используй мою силу! — крикнула она. — Я отдаю тебе всё, что у меня есть!

И свет, который Нокта получила, проглотив фею — тот самый холодный, завистливый свет — начал превращаться во что-то другое. Под воздействием её искреннего раскаяния и желания помочь, он стал тёплым и добрым.

Лунария, питаясь этой энергией, завершила заклинание. Волшебная искра прошла через всех собранных светлячков, и они снова засияли — ярче, чем когда-либо прежде.

Лес ожил. Звери вышли из своих укрытий, птицы запели, цветы распустились даже в ночной тьме. Светлячки поднялись в воздух и начали свой извечный танец света, превращая лесную ночь в сказку.

Но самое удивительное произошло с Ноктой. Отдав свой украденный свет для спасения леса, она не стала прежней невзрачной птицей. Вместо этого её оперение приобрело особую красоту — не яркую, кричащую, а тихую и благородную. Каждое пёрышко переливалось тёмно-коричневыми и золотистыми оттенками, словно кора древнего дерева в лунном свете. А главное — её глаза начали светиться мягким, мудрым светом.

— Ты прекрасна, — сказала ей Лунария. — Не внешне — хотя и внешне тоже. Ты прекрасна душой. А это самая настоящая красота.

— Но ведь я причинила столько зла... — начала было Нокта.

— Зло можно исправить добром, — прервала её фея. — А способность признать ошибку и исправить её — это великий дар. Не каждый им обладает.

С тех пор Нокта стала помощником феи светлячков. Каждую ночь она обходила лес, проверяя, не нужна ли кому-нибудь помощь. Она спасала заблудившихся зверят, помогала найти потерянные гнёзда, предупреждала об опасности. А лесные жители, которые раньше её боялись, теперь с радостью встречали киви с добрыми, светящимися глазами.

Лунария же, оправившись от своих испытаний, снова заботилась о светлячках. Но теперь её магия стала ещё сильнее, потому что она была подкреплена дружбой и благодарностью Нокты.

Иногда, в особенно тёмные ночи, когда тучи закрывали луну и звёзды, жители леса могли увидеть удивительное зрелище: маленькую серебряную фею, танцующую в воздухе среди светлячков, и большую коричневую птицу на земле, глаза которой светились не хуже любой звезды. И все понимали, что это не просто фея и птица, а настоящие друзья, которые научились видеть красоту не только в свете, но и в добрых поступках.

А светлячки по-прежнему каждую ночь озаряли лес своим волшебным сиянием, и благодаря их свету даже в самую тёмную пору ночи джунгли не погружались в абсолютную тьму. Только теперь они светили не только для красоты, но и в память о том, что даже самые тёмные поступки можно искупить искренним раскаянием и добрыми делами.

И если кто-нибудь спросит, где взять силы для добрых дел, светлячки ответят своим мерцанием: «Посмотри в своё сердце — там всегда есть свет. Главное — не дать ему погаснуть от зависти и злости, а питать его любовью и состраданием. Тогда ты будешь светить не хуже любой звезды.»

Так закончилась эта история о том, что истинная красота не в том, чтобы затмить других, а в том, чтобы помочь им засиять ярче. И что даже из самой тёмной ночи души можно найти дорогу к свету — стоит только по-настоящему этого захотеть.

Показать полностью 1
[моё] Сказка Фэнтези Рассказ Авторский рассказ Фея Киви Джунгли Длиннопост
0
3
cyborg206
cyborg206
27 дней назад
Авторские истории
Серия Всякое разное

Солнце - Кисель⁠⁠

Солнце - Кисель Авторский рассказ, Писательство, Литература, Рассказ, Писатели, Русская литература, Фантастика, Длиннопост

Солнце текло по небу густым, малиновым киселем, оставляя за собой липкие следы на облаках, похожих на гигантские ватные палочки. Я сидел на крыше перевернутого трамвая, который почему то рос прямо из земли, как огромный металлический гриб. В руках у меня была ложка и я пытался поймать ею падающие звезды, которые, к моему удивлению, оказались на вкус как пережаренная картошка. А внизу, по улице вымощенной шоколадными плитками, маршировали пингвины в балетных пачках, скандируя лозунги на языке, который звучал как смесь бульканья и скрипа двери, за ними ехала карета, запряженная улитками а кучером был говорящий кактус в цилиндре.

Вдруг, из-за угла выскочил фиолетовый слон, жонглирующий горящими утюгами, он остановился прямо передо мной и посмотрев мне прямо в глаза, спросил:

- Вы не подскажете, где здесь ближайший магазин по продаже радужных носков?

Я попытался ответить, но вместо слов из моего рта вылетели мыльные пузыри, которые тут же лопались, издавая звук, похожий на смех маленьких гномов, слон нахмурился и махнув хоботом, побежал дальше, роняя по дороге искры и перья. В этот момент, трамвай под моей задницей начал вибрировать, я посмотрел вниз и увидел, что он превращается в гигантскую бабочку, крылья которой были сделаны из витражного стекла и тут же бабочка взмахнула крыльями и подняла меня в воздух. Мы летели над городом, где дома были сделаны из печенья а реки текли лимонадом, внизу я видел людей, которые вместо голов носили аквариумы с золотыми рыбками, они махали мне руками и рыбки в их аквариумах подмигивали. Внезапно бабочка начала терять высоту, мы падали вниз, прямо в огромный бассейн, наполненный желе. Я зажмурился, ожидая удара, но вместо этого почувствовал, как меня окутывает мягкая, прохладная субстанция, с трудом проплыл до никелированной лестницы, поднялся на белоснежный кафель и посмотрел в огромное зеркало и увидел, что на моей голове красуется маленькая, фиолетовая бабочка, сделанная из витражного стекла.

Она взмахнула крыльями и прошептала:

- Не забудь купить радужные носки!

Бабочка на голове тихо шептала мне на ухо, подсказывая, как добраться до магазина, где, по её словам, продавались радужные носки. Я вышел на улицу и мир вокруг меня был необычным - дома по-прежнему были сделаны из печенья, но теперь я заметил, что некоторые из них были украшены глазурью в форме улыбающихся лиц, люди с аквариумами вместо голов продолжали проходить мимо, и я, не удержавшись, помахал им, они отвечали мне дружелюбными подмигиваниями своих золотых рыбок.

Я направился к ближайшему перекрестку, где, как мне подсказала бабочка, должен был находиться магазин, на углу стоял уличный художник, рисующий картину, на которой изображены пингвины, танцующие под дождем из конфет. Остановившись чтобы полюбоваться его работой я заметил, что он использует не краски а разноцветные конфетные обертки.

- Привет! Ты не знаешь, где здесь можно купить радужные носки? - спросил я его.

Он посмотрел на меня с улыбкой и не отрываясь от картины, ответил:

- Конечно! иди по этой улице, пока не увидишь фонтан, из которого течет лимонад, магазин будет прямо за ним, но будь осторожен - там живет старый кактус, который любит задавать загадки!

Я поблагодарил художника и продолжил свой путь, вскоре увидел фонтан, сверкающий на солнце и как обещал художник, за ним находился магазин. Он выглядел как огромный кондитерский дом, с витринами, полными ярких носков, которые сверкали всеми цветами радуги. Я вошел внутрь и был поражен тем, что увидел - носки не просто лежали на полках - они танцевали, кружась и подмигивая мне а в центре магазина стоял говорящий кактус, который, похоже, был его владельцем и его колючие руки держали маленькую, сверкающую лопатку.

- Добро пожаловать, искатель радужных носков! - проскрипел кактус голосом, напоминающим шелест сухих листьев - ты пришел по адресу, но прежде чем ты сможешь выбрать себе пару, тебе придется ответить на мой вопрос.

Я напрягся:

- Какой вопрос?

- Ты знаешь, почему пингвины носят балетные пачки? - спросил кактус и его колючки слегка задрожали от предвкушения.

Я задумался, в моей голове пронеслись образы: марширующие пингвины, их странные лозунги:

- Потому что ... потому что они готовятся к выступлению в цирке? - предположил я.

Кактус издал звук, похожий на тихое шипение:

- Не совсем, они носят их, чтобы скрыть свои маленькие, но очень важные секреты а теперь, если ты готов, выбирай свои носки.

Я подошел к полкам, носки действительно были волшебными, они переливались всеми оттенками радуги и каждый из них, казалось, имел свою собственную индивидуальность. Один был украшен крошечными звездами, другой - узорами, напоминающими шоколадные плитки, выбрал пару, которая сияла особенно ярко, словно в них были заключены все цвета мира и когда подошел к кассе, кактус протянул мне лопатку:

- Возьми, она поможет тебе ловить метеориты, если вдруг они начнут падать.

Я взял лопатку, чувствуя, как она приятно холодит ладонь:

- Спасибо - сказал я.

- Не за что - ответил кактус - и помни, если тебе когда-нибудь понадобится еще одна пара радужных носков, ты знаешь, где нас найти!

Я вышел из магазина, чувствуя себя совершенно другим человеком, мир вокруг меня все еще был странным и необычным, но теперь я чувствовал себя его частью, надел свои новые носки и они тут же начали светиться, излучая тепло и радость. Вдруг, я услышал знакомое бульканье и скрип, обернувшись, я увидел, что по улице маршируют те самые пингвины в балетных пачках, но теперь они несли в лапах флаги, украшенные изображениями гигантских ватных палочек.

Их лозунги звучали еще более настойчиво, и я почувствовал, как меня охватывает странное чувство долга:

- Что происходит? - спросил я у проходящей мимо женщины, у которой вместо головы был аквариум с золотыми рыбками.

Она подмигнула мне плавником одной из рыбок и ответила:

- А это День Радужных Носков! сегодня все, кто носит радужные носки, должны присоединиться к параду и выразить свою благодарность Солнцу - Киселю за его щедрость!

Я посмотрел на свои новые носки, которые все еще сияли и почувствовал, как они пульсируют в унисон с моим сердцем и понял, что это не просто одежда а символ моей принадлежности к этому удивительному миру и присоединился к параду, идущему по улице из шоколадных плиток. Пингвины приветствовали меня радостными криками а улитки, тянущие карету, ускорили свой ход, говорящий кактус в цилиндре, который теперь сидел на крыше кареты, помахал мне своей колючей рукой.

Мы шли к центру города, где на площади возвышался огромный, перевернутый трамвай, который теперь был украшен витражными крыльями гигантской бабочки, на его вершине, на самом верху, сидел фиолетовый слон и жонглировал не утюгами а радужными носками.

Когда мы подошли ближе, слон спустился и протянул мне один из носков:

- Это тебе - сказал он - за то, что ты принял этот мир таким, какой он есть.

Я взял носок и он тут же слился с моими, создавая единое, сияющее целое и почувствовал, как мои ноги наполняются энергией, да такой, что я готов был танцевать до самого утра. Солнце - Кисель начало медленно опускаться за горизонт, окрашивая небо в еще более насыщенные кровавые оттенки а облака стали еще гуще и я знал, что завтрашний день принесет новые, еще более удивительные приключения. Я посмотрел на свои ноги, на сияющие радужные носки и улыбнулся - этот мир, полный абсурда и волшебства, стал моим домом и я был готов исследовать его до последней шоколадной плитки и до последнего мыльного пузыря.

Это было приглашение в мир, где логика уступает место воображению а реальность переплелась с фантазией.

И я был готов принять это приглашение ...

---

По вашему желанию вы можете отблагодарить писателя Отто Заубера, если вам понравилось его творчество а так же для дальнейшей возможности писать книги, перечислив любую выбранную вами сумму денег перейдя по этой ссылке: yoomoney.ru/to/410015577025065

Показать полностью 1
[моё] Авторский рассказ Писательство Литература Рассказ Писатели Русская литература Фантастика Длиннопост
0
4
Noimaginator
Noimaginator
27 дней назад
Авторские истории

Как писать красивые истории⁠⁠

Или о том как форма доминирует над содержанием.

Пишите много букв, это стильно и даст вам ощущение что вы пишете значительную вещь. Для этого пишите побольше сравнений, чтоб слова лились потоком, словно бурная горная река или рвота зрителей фильма "взломать блогеров". жонглируйте словами, словно азиат с ютуба жонглирует бензопилами.

добавляйте неуместные описания погоды и места действия, это ж так прекрасно, словно все богатства мира летят к вам.

пример.

"Витя и банан".

Суть - Витя съел банан, кожуру выкинул в окно. вышел и поскользнулся. конец.

Длинная.

Витя, совсем обычный студент собирался на свидание, важности добавлял тот факт, что эту девушку он добивался полгода, не строительство зенит-арены, но для Витиного молодого и здорового организма срок.

Перед свиданием Витя решил перекусить, заглянул в холодильник, которому место в палате мер и весов, как олицетворение абсолютной пустоты™, и, ВНЕЗАПНО, там было пусто.

На подоконнике, словно дельфин, которого выбросило на берег, лежал одинокий банан. Решение созрело мгновенно.

Витя съел банан и выбросил кожуру. После этого надел свои выходные джинсы и футболку, тщательно стираные, надеваемые по особым случаям, таким как экзамен, пьянка или дискотека. Да и других джинсов просто не было.

В предвкушении он выбежал из общаги.

Во время бега он ВНЕЗАПНО наступил на кожуру, стараясь не упасть, он выделывал такие пируэты, что мог бы выиграть чемпионат мира по фигурному катанию, спортивной гимнастике и синхронном плаванию, но конец предсказуем, он упал, как вековой дуб, сраженный молнией или топором дровосека, как солдат под пулей врага.. Боль, нет БОЛЬ™, пронзила нижнюючасть спины Вити. По сравнению с ней погружение в бочку с кислотой и пираньями и сожжение были просто комариным укусом....

Скорая приехала быстро, Витя попал на свидание с рентгеновским аппаратом

П.с. так же пишется стендап

Показать полностью
[моё] Юмор Рассказ Текст
7
13
Dr.Barmentall
Dr.Barmentall
27 дней назад
Авторские истории
Серия Заметки на полях.

Музыка⁠⁠

Их звали Эрих Келлер и Давид Гольдштейн. Имена эти ничего не значили здесь, в этом месте, где людей стирали в серую пыль под аккомпанемент лязга замков, противного скрипа колючей проволоки и лая собак. Эрих носил немецкую форму, шинель, от которой пахло морозом и чем-то невыразимо гнилым. Давид носил полосатую робу и номер, выжженный на исхудавшем предплечье. Пропасть между ними была шире Рейна и глубже Магдебургской впадины, но все же, они нашли мост.

Этим мостом стала музыка. Однажды, в предрассветный час, когда лагерь еще цепенел под свинцовым небом, Эрих, патрулируя у барака № 7, услышал едва уловимый напев, мелодию Шуберта, Der Lindenbaum из «Зимнего пути». Звук был хрупким, как тонкий лед, выдохнутым усталыми легкими. Он шел из-за угла, где Давид, пользуясь минутой перед поверкой, пытался согреть душу остатками памяти. Эрих остановился как вкопанный, музыка была его забытой жизнью. До войны, до партии, до этой адской машины, он был учителем музыки в провинциальной гимназии, Бах, Бетховен, Брамс - это был его воздух.

Он не крикнул, не ударил прикладом, он просто прошептал, не видя лица певца: «Die kalten winde bliesen...» («Холодные ветры дули…» - первая строка песни). Тишина. Потом, из тени, тихий голос: «Mir grad ins angesicht...» («Прямо мне в лицо…»).

Так началось их общение. Краткими, украденными у бесчеловечного распорядка минутами, угол барака, дальний торец плаца, тень уборной стали местами их встреч. Они не говорили о войне, о лагере, о том, что разделяло их как пропасть. Они говорили о Брукнере, о сложности его симфоний. Спорили о лучшей интерпретации Реквиема Моцарта. Давид, оказывается, играл на скрипке в оркестровом коллективе в Лейпциге до всего этого. Эрих рассказывал о своих учениках, о первом исполнении ими «К Элизе». В эти мгновения Эрих переставал быть обершарфюрером, а Давид заключенным № 44732. Они были двумя людьми, дрожащими от холода, но согретыми странным теплом общего языка - языка нот, пассажей, гармоний, который был сильнее здешнего языка ненависти и смерти.

Это был негласный сговор против реальности. Опасный, смертельный. Эрих иногда подсовывал Давиду краюху черствого хлеба, кусочек сахара - не из жалости, а как плату за минуту разговора о финале Патетической сонаты. Давид в ответ делился обрывками воспоминаний о концертах в Гевандхаусе. В глазах Эриха, обычно жестких, как сталь, в эти минуты появлялось что-то неуловимо человеческое - тоска по утраченному миру, который он сам помог разрушить.

Приказ пришел серым и безнадежным утром. Комендант, холодный, как скальпель, вызвал Эриха. На столе лежал список, обычный список. Одна из фамилий - Гольдштейн, Давид № 44732. «Особая акция. Сегодня. В овраге. Ты будешь в расстрельной команде, Келлер. Лично. Это приказ».

Слова ударили Эриха в солнечное сплетение. Мир сузился до точки. Музыка в голове оборвалась на диссонансе. Он попытался что-то сказать, сослаться на что? На дружбу? На Брамса? Он увидел взгляд коменданта - плоский, бездонный, лишенный всего, кроме служебного рвения. И понял, любое слово будет его смертным приговором. Система не терпела слабины, он был лишь винтиком. Отказаться - значит стать следующим в списке.

Овраг за лагерем. Место, пропитанное ужасом и кровью. Земля рыжая, снег грязный и на этом снегу группа изможденных фигур, а среди них - Давид. Он стоял, не глядя на солдат с карабинами, смотрел куда-то поверх деревьев, туда, где, возможно, звучала музыка, недоступная больше никому. Его глаза нашли Эриха, но в них было не удивление и не ненависть. Глубокая, бездонная печаль и понимание.

Эрих поднял карабин. Рука не дрогнула - года муштры сделали свое дело, пальцы знали вес стали, холод спускового крючка. Голос офицера, отсчитывающего секунды, был далеким гулом. Он смотрел поверх прицела в глаза Давида. В тот последний миг, когда команда «Огонь!» уже зависла в ледяном воздухе, губы Давида шевельнулись. Не крик, не проклятие, а тихий шепот, который Эрих прочитал по губам, как ноты на партитуре: «Все кончено, Эрих. Прости себя».

Выстрел. Единственный, громовой, сорвавшийся именно с его карабина. Эрих стрелял именно в Давида, он знал, что избавить от агонии страшного добивания раненых, может только он, точным выстрелом прямо в сердце. Давид даже не дернулся, а рухнул, как подкошенный.

Мир не рухнул, небо не разверзлось, все было как всегда - дымок от выстрела, запах пороха, смешанный со смрадом смерти. Приказ выполнен. Заключенные лежат или корчатся в неестественных позах. Солдаты, перезаряжающие винтовки. Рутина ада.

Но для Эриха все кончилось в тот миг. Он вернулся в казарму, снял шинель, поставил карабин в пирамиду. Он думал, что сделал все правильно, но внутри у него зияла, черная, как провал в земле после взрыва, пустота. Слова Давида - «Прости себя» - звенели в ушах громче любого оркестра, они жгли мозг каленым железом. Он не выстрелил в еврея, он выстрелил в друга, в единственного человека, который напомнил ему, что он когда-то сам был человеком.

Война кончилась, лагеря освободили. Эрих прошел через фильтрационные лагеря, отсидел, вышел. Он пытался жить. Работал настройщиком пианино в полуразрушенном городке. Но его руки теперь помнили только вес того карабина. Ночью его будил один и тот же сон: овраг, шепот, выстрел и глаза, всегда эти глаза, полные прощения, которого он не мог принять.

Он слушал Бетховена, Моцарта, но симфонии звучали теперь все как реквием. Он настраивал инструменты, но гармония была лишь механической. Внутри навсегда замер диссонанс - дикий, неразрешимый. Слова, «Прости себя», стали его вечным проклятием. Давид прощал ему все, но сам Эрих не мог простить себя за то, что нажал на спуск, за то, что предпочел жизнь винтика системы, жизни человека. Этого он не смог простить себе никогда.

Он умер в своей каморке, в окружении инструментов и нотных листов. На столе лежала раскрытая партитура «Немецкого реквиема» Брамса. Но в душе Эриха перед смертью был только пепел воспоминаний и невыносимая тяжесть вины, которую он унес с собой в могилу, так и не сумев сбросить этот страшный груз одного выстрела, оборвавшего не только жизнь друга, но и его собственную душу. Он выжил, но все, что было в нем человеческого, осталось лежать в том рыжем овраге, рядом с телом человека, который простил его, когда он сам себе этого простить не смог.

Показать полностью
[моё] Проза Рассказ Великая Отечественная война Вторая мировая война Немцы Евреи Узники концлагерей Казнь Музыка Длиннопост Текст Фантастический рассказ Вымысел
2
Посты не найдены
О нас
О Пикабу Контакты Реклама Сообщить об ошибке Сообщить о нарушении законодательства Отзывы и предложения Новости Пикабу Мобильное приложение RSS
Информация
Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Конфиденциальность Правила соцсети О рекомендациях О компании
Наши проекты
Блоги Работа Промокоды Игры Курсы
Партнёры
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды Мвидео Промокоды Яндекс Директ Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии