Колёсико исчезло, появилось, наконец, сообщение. Я присвистнул.
— Ну? — сел в кровати Толька.
— Общий сбор. — Я повернул к нему потрескавшийся экранчик. — Завтра в 8. Всем деканам.
— Пойдём? — неуверенно спросил Толька.
— Конечно! А ты что, не хочешь?
— Ерунду не пори. — Толька нахохлился. — Я не это имел в виду.
Я не стал уточнять, что он имел в виду, и мы легли спать. А наутро, ровно в восемь, уже сидели в кают-компании.
В комнате заметно поменялась обстановка. Старые диваны исчезли, уступив место кожаным. Вместо драного ковра — новый, пушистый, почти на всю комнату. И стол у Виктора Егоровича был другой: массивный, из лакированного дерева, с новеньким компьютером и позолоченной ручкой в подставке с маленькими часиками.
— Орлы, — довольно сказал дядя Витя, рассматривая нашу выглаженную форму. Я провёл ногой по ковру. Мягкий ворс приятно пружинил.
— В общем, хотел бы обсудить тогдашний «ситуасьон», — прервал молчание Северов. — Признаю: сдали нервы и распустил руки. Армейская травма. Но меня это не оправдывает.
Снова тишина. Толька задумчиво оттопырил нагрудный кармашек и что-то в нём рассматривал.
— Молвите хоть слово, — попросил дядя Витя. — Что за бойкот?
— Да чё говорить? — подал голос Юрка. — Исключили Зотову — туда и дорога. И без Тимофеевой обойдёмся. Как там в «Основах» — «общее выше личного»?
Я удивился — не знал, что Юрка взялся за чтение. Толька недобро на него уставился.
— Анатолий, ты хочешь что-то сказать? — подбодрил Северов. — Мы слушаем.
Толька молчал. Я положил ему на плечо руку, но он её стряхнул.
— Юра правильно говорит, — отрезал он. — Личное общему не мешает.
— Вот и славно. — Дядя Витя улыбнулся. — Тогда спешу сообщить новости. Сегодня принимаете под командование новичков. Никита, подойди.
Я подошёл, и Виктор Егорович протянул мне несколько тонких папок с именами.
— Личные дела, ознакомься. Они будут храниться у меня, но ты в любой момент можешь их истребовать. Естественно, туда можно вносить записи. И нужно вносить, особенно если кто-то себя недолжным образом проявит!
Не веря глазам, я принял в руки картонные папочки. От гордости у меня зашумело в ушах. Я — командир! Настоящий!
— Хочу предостеречь от головокружения, — одёрнул Северов. — Серьёзные проступки будем обсуждать вместе, равно как и делать оргвыводы. Говоря по-простому — не самодурствовать. Вы спрашиваете с них, а с вас будет спрашивать ближний круг. Я думаю, так будет справедливо.
Он раздал папки остальным. Я заметил, что Юркина стопка толще всех.
— Потом налюбуетесь. — Дядя Витя хлопнул по столешнице и встал. — Есть ещё кое-что. Может быть, даже поважнее.
Мы удивлённо замолчали. Довольный эффектом, он встал и прошёлся по комнате.
— С любой властью приходит ответственность. Согласны? Поэтому вместе с командованием получайте первое, очень важное и ответственное задание. Скажите, ребята, вы все про «блисс» знаете?
— Таблетки такие, запрещённые. Наркотик, — сказал Славка «Нордик».
— Его ещё «младенчиком» называют, — подхватил Юрка. — Человек тупеет, в ребёнка превращается, потом в «овощ». Я сам однажды видел.
— Верно, — подтвердил Северов. — И самое мерзкое — продают его детям. Школьникам. Втягивают, а потом — всё, конец. До нас ещё не дошло, а вот в Тополе, говорят, беда. И в Готландии тоже.
Он прервался и посмотрел в окно, заложив руки за спину. Дядя Витя быстро перебирал пальцами, словно о чём-то размышлял.
— А скажите, какого наказания заслуживают те, кто им торгует? — тихо спросил он. — Я полагаю, самого строгого. А вы?
— Конечно, самого строгого. — решительно выпалил я. — О чём вообще разговор?
Дядя Витя кивнул и повернулся.
— Тогда слушайте. Есть информация, что «блиссом» собираются торговать у нас. Я, разумеется, сообщил в стражу, но ответа не добился. Это неудивительно — где «блисс», там коррупция. Да и мы, чего греха таить, этим славимся.
— Что делать будем? — осведомился Гелька. — Можем натравить на них Виля. Пойдут клочки по закоулочкам.
Все хохотнули, но Виктор Егорович прервал нас резким жестом.
— Мы не банда и никого натравливать не будем. Но и слепая законопослушность тут не поможет. Позиция «я своё сделал, пусть другие разбираются» — страусиная и трусливая. Нам надо действовать — самим, — если мы хотим спасти родной город.
— А что делать-то? — спросил Толька. — Кто им торгует, известно?
— Поставки пойдут с юга, из Каракташа, — пояснил Северов. — Сбыт планируется через местных хазарцев. Это всё, что мне известно, но этого достаточно.
Хазарцев у нас немало. И на рынке работают, и на стройках, и в кафе. Смуглые, раскосые, молчаливые. Женщины и девочки замотаны в цветастые платки.
Не хотелось верить, что блисс придёт в родной город. Ходили слухи, что Родриго выгнал Маруськину маму из-за него. Правда это или нет — я не знаю. Но Маруськину маму с тех пор никто не видел, а ведь блисс действительно убивает в считаные недели.
Я сжал кулаки. Если хазарцы правда торгуют этой дрянью…
— Короче, потрошим смуглянок, — кивнул Виль. — Замётано.
— Повторяю ещё раз, — Северов возвысил голос. — Мы не банда, а организация неравнодушных людей. Рейд состоится завтра же, с утра. Вместе с представителями Федеральной стражи произведём осмотр бараков, а заодно испытаем новичков — с корабля, как говорится, на бал. Кто дрогнет — тот отсеивается. Вопросы?
— Отлично, — кивнул Виктор Егорович. — Я знал, что на вас можно рассчитывать. Теперь айда за мной — покажу спортзал. После — встреча с новичками и инструктаж.
На следующее утро я встал пораньше, чтобы погладить и привести в порядок новенький комплект формы. В дополнение к шортам и рубашке теперь шла тоненькая портупея. И эмблема немножко изменилась — поверх окружавшей форт кирпичной стены вилась надпись «Commune supra omnia» — «Общее превыше всего».
В столовую я не пошёл — съел пару валявшихся в тумбочке бананов. Не могу сказать, что волновался, но было как-то тревожно.
Толька ещё дрых. Я пихнул его в плечо, и он недовольно продрал глаза.
— Просыпайся, солнышко, — ласково сказал я и отправился к Маруське, чтобы сообщить ей последние новости.
Вопреки ожиданиям, Мышка выслушала меня тревожно.
— А тебя не побьют? — еле слышно спросила она.
Я рассмеялся и сказал, что — нет, не побьют.
— А ты никого бить не будешь? — не отставала Маруська. — Обещай.
Я торжественно пообещал, чмокнул её в макушку и поспешил во двор, где уже собирались наши.
За воротами бибикнул микроавтобус. Мы собрались уходить, но тут меня окликнул гревшийся на солнышке Лесовский. Рядом сидела Ленка Григорьева — прыщавая остроносая девица с мерзким характером. В руках она держала початую бутылку пива.
— Гля, какие красавцы, — ухмыльнулся Антон. — Куда собрались, крестоносцы?
Ленка хихикнула. Я нахмурился:
— Порядок наводить. В новостях узнаешь.
— Поря-адок. — Антон соскочил с парапета и подошёл, оттягивая карманы большими пальцами.
— Чего надо? — напружинился Толька, но Лесовский успокоительно вскинул ладони:
— Спокуха. Просто посмотреть хотел.
Он сосредоточенно обвёл меня взглядом, сощурился и сплюнул:
— Маршботов из вас делают? Ну-ну.
— Сам ты маршбот, понял? — окрысился я.
Антон ухмыльнулся и зашаркал шлёпками обратно к Ленке. Старые, протёртые на коленях треники мешковато болтались.
— Идиот, — буркнул Толька. — Вломить ему надо.
— Да пошёл он, — сплюнул Юрка. — Мараться ещё.
Мы тронулись в путь, и по улице Космонавтов выехали на трассу. Мелькнула табличка: «Сухожары — 195 км». Но Сухожары — это далеко, на границе с Хазарией. Фермы ближе. Всего-то километров тридцать от города.
Скоро показались и они — уходящие к реке поля, ряды длинных теплиц и маленькие покосившиеся домики. Микроавтобус свернул и запылил по грунтовке. В кармане зазвонил телефон.
— Вы где? — осведомился дядя Витя. — Ребята уже соскучились.
Я раздулся от гордости. Я знал, что новички приехали с ним, и теперь, выходит, терпеливо ждут своего командира.
— Скажи — скоро будем, — подал голос водитель. — Минут пять осталось.
Через пару минут мы остановились на заросшем травой пустыре. Нас и правда ждали: Северов, небольшая толпа парней и девчонок и пара мужчин в тёмно-синей форме Федеральной стражи. Неподалёку я заметил ещё один автобус с тонированными стёклами. Он тихонько тарахтел двигателем, но рядом никого не было.
— Опаздываете, — недовольно сказал стражник — в фуражке и с толстым пузом. А второй добавил:
— Скоро приедут журналюги, а мы ещё даже не начали.
Наш водитель развёл руками и равнодушно закурил.
— Разбирайте подчинённых и пошли, — скомандовал дядя Витя. — Время поджимает.
Я получил под своё начало троих — долговязого Костю Кравцова, весельчака Марка Виноградова и Вику Валенс — улыбчивую, щербатую, и от того немного шепелявую.
— Веди, командир, — развязно хохотнул Марк, но тут же осёкся под моим строгим взглядом. — Я хотел сказать…
— Разговорчики говорить будем после. — Я сделал внушительную паузу и добавил коротко:
Северов кивнул стражникам, и мы двинулись вглубь фермы. Первым делом миновали коровник — длинный облезлый сарай, пахнущий навозом и прелым сеном. Над лужами вились мухи. Из глубины коровника грустно промычали.
— Ну и вонь, — скривилась Вика.
Костя согласно кивнул, а я ничего не сказал — лишь важно шагал, заложив большой палец за портупею.
Дальше шли теплицы — ряд за рядом, мутная плёнка топорщилась на каркасах. Между ними змеилась утоптанная тропинка, ведущая к огородам — грядкам с помидорами, огурцами и ещё каким-то низеньким кустикам.
Наконец показались бараки: три длинных приземистых строения с крохотными окнами и рассохшимися, покосившимся дверьми. На развешанных всюду верёвках сушилось бельё — платки, детские штанишки, выцветшие рубахи. Всё это лениво шевелилось на ветру.
У ближнего барака сидела на корточках пожилая хазарка в зелёном платке — чистила что-то в тазу. Увидев нас, она замерла.
— Вот они, — негромко сказал Северов. — Начинаем.
— Погодите, — лениво протянул пузатый и обратился к старухе:
— Что смотришь, болезная? Старшего позови, Барджиля.
Старуха закряхтела, поднялась и исчезла в двери. В ответ она не проронила ни слова.
— Зачем? — нахмурился Северов. — Так бы зашли.
— Тебе детей не жалко, что ли? — удивился пузатый. — Там, где блисс что угодно может случиться. Сначала Барджиля спросим.
Спустя пару минут вышел Барджиль: рослый кудрявый парень с умным взглядом. Он чем-то напоминал Хасана.
— Здравствуйте, — сказал он с сильным акцентом. — Что случилось? Мне говорят…
— Блисс у тебя, вот что случилось, — перебил Северов. — Мы сейчас зайдём, посмотрим.
— О, а вот и журналюги пожаловали. — Стражник помоложе кивнул на спешащую к нам девицу с оператором. Я поморщился: опять эта дура набитая из Тополя.
Барджиль тоже увидел журналистов и насупился.
— Зачем так, начальник? — недовольно сказал он. — Мог приехать, спросить. Нет тут блисс, и не будет. Я знаю.
— Тебе веры нет. — Дядя Витя решительно шагнул к крыльцу. — Пусти.
— Нехорошо делаешь. — Барджиль не пошевелился. — Когда тебе с клуб помочь — мы приехали, недорого. А ты так теперь?
Так вот кто вынес из кают-компании старые диваны! Выходит, дядя Витя не так уж и занят был, раз нашёл на это время.
— Когда твоя помогать, моя про блисс не знать, — передразнил дядя Витя. — Дай пройти. По-хорошему.
— Мы снова ведём наш репортаж из Рубежья, где антинаркотический рейд молодёжной организации Застава грозит перерасти в потасовку с нелегальными мигрантами, — затараторила как по-писаному девица.
— Там женщины. Дети. Не дам. — Барджиль нахмурился.
— Ну чего ты упёрся? — примирительно сказал пузатый. — Хуже же будет.
Барджиль поколебался и решительно отрезал:
— В суд иди, бумажка неси. Так не пущу.
— Посмотрите, что творят, — сдержанно произнёс в камеру Северов. — Языка толком не знает, зато про суды всё изучил. А чего ты так напрягся, любезный? — добавил он почти ласково. — Есть что скрывать?
Я переглянулся с Юркой и напружинился, готовясь поддержать дядю Витю. Но тут за спиной послышались шаги, и я обернулся.
— Всем есть что скрывать, — сказал, подходя, Генрих Людвигович. Таньки с ним не было: трудсоюзника сопровождали парни с голубыми повязками — рослые, серьёзные. А ещё среди них был… Джавад!
Со всей чехардой последних недель я совсем про него забыл. Он и сам куда-то запропастился. И теперь я понял, куда.
Я недобро на него уставился. Джавад глянул в ответ: открыто и с вызовом. На нём была голубая повязка — такая же, как на остальных. И когда только успел?
— Проходной двор, — буркнул Северов и тут же скомандовал:
— И не подумаю! — фыркнула журналистка. — Работаем, Аврельчик!
Аврельчик работал, старательно водя объективом. Дядя Витя понял, что надо действовать и перешел в наступление.
— Опять приехали воду мутить? — Он недобро усмехнулся. — И главное — ради кого?
— Ради людей, — пожал плечами Генрих. — Или у них нет прав?
— Они блиссом торгуют! — рявкнул дядя Витя так, что мы дёрнулись. — Не стыдно?
— Про блисс ничего не доказано, — спокойно возразил трудосюзник. — Я так понимаю, нет ни санкции, ни постановления?
— Ну, раз нет санкции, то мы пойдём, — поспешно вмешался пузатый стражник. — Всего доброго.
Они удалились. Северов сверлил спину пузатого взглядом.
— Санкция им ещё… Много чести! — процедил он. — Уважаемая, можно вас на минуточку?
Журналистка мотнула головой, но дядя Витя с нажимом добавил:
— Господин Хан будет очень недоволен.
Девица сникла, и Северов повёл их куда-то за угол, напоследок бросив:
Я обомлел. Что он имел в виду?
— Пошли, — прервал мои размышления Юрка. — Вломим им уже.
Мы подошли к парням — прямо как тогда, на штажке. Генрих Людвигович не шелохнулся, лишь улыбнулся по-отечески:
— Ребята, давайте жить дружно.
Драться с ними не хотелось. А тут ещё Джавад достал телефон и принялся молча нас снимать.
— Ты зачем с ними? — спросил я.
— А с кем? С вами, что ли? — Джавад передал телефон другому и насупился.
— Что, не нравимся? — с вызовом спросил Толька. А я добавил:
— Да чё вы с ним разговариваете? — возмутился Юрка. — Он же своих защищать приехал.
Джавад тихонько выругался и шагнул к нему, но дорогу преградил Генрих Людвигович.
— Спокойно, — хладнокровно произнёс он. — Мы действительно приехали защищать своих. Людей труда, бесправно живущих в скотских условиях и вынужденных терпеть, когда из них делают козлов отпущения.
— Они блиссом торгуют, — ощерился Юрка.
— Даже если так, — пожал плечами Генрих, — пусть решает суд.
— Да нечего им тут делать вообще! — крикнул Виль. — Пусть в свою Хазарию валят!
— Ваш город держится на труде этих людей, — терпеливо сказал Генрих. — Исчезнет Застава — кто заметит? А вот если некому будет строить дома и вывозить мусор…
— Замолчите! — Я повысил голос. — Вы тут чужой!
— У рабочего нет отечества, — улыбнулся трудсоюзник. — Мы везде свои.
Я уставился на Джавада, словно по привычке поддержки искал.
— Чего смотришь? — глухо спросил он. — Не ожидал от тебя…
«Выбор делает нас людьми. Но не всякий выбор делает нас хорошими людьми».
Я дёрнулся, как от пощёчины. В том эпизоде Укмал узнал, что на борту — потомки тех, кто поработил его народ столетия назад. Он хотел отомстить, даже ценой невинных жизней. А капитан Леклерк остановил его именно этими словами.
Юрка сплюнул и двинулся к Джаваду. Я молча схватил его за плечо и рванул назад.
— Обалдел? — Юрка развернулся и толкнул меня в грудь, но тут подбежал Толька и хлёстко врезал ему по лицу. Вика ахнула, другие новички тоже стояли обомлевшие.
— Что тут происходит? Прекратить! — грозно рявкнул Виктор Егорович, вылетая из-за угла.
Он схватил Тольку за шкирку и отшвырнул назад, словно нашкодившего щенка. Юрка сидел в пыли. Из разбитого носа на разорванную рубашку капала кровь.
— Я это тебе припомню, Рыжов, — прошипел он.
— Никто никому ничего не припомнит, — грозно отрезал Северов. — Мы Застава, забыли?
— Детей подставил, а сам — в кусты, — язвительно прокомментировал Генрих Людвигович. — Молодец. Настоящий лидер.
— Ты не радуйся, — тихо и зло сказал дядя Витя. — И лучше выметайся. По-хорошему.
— А то что? — сощурился Генрих.
Вместо ответа дядя Витя достал телефон и набрал чей-то номер.
— Что думаешь? — спросил Толька.
Мы сидели во дворе приюта и глядели на звёзды. Я так увлёкся, что не сразу понял, о чём он.
— А про что? — усмехнулся Толька. — Вместе же новости смотрели.
— Что тут думать? — Я пожал плечами. — Мы не справились, вот и всё.
В вечерних новостях показывали наш неудавшийся рейд, но совсем не так, как было на самом деле. После звонка Северова к нам на помощь пришёл вооружённый автоматами отряд — ЧВК «Удар». Командира зовут Атаманом, он лысый, здоровый, и улыбается так, что кровь в жилах стынет.
«Ударники» выбили двери и вломились в бараки. Минут через пять нас позвали и показали сваленные в одной из комнат увесистые пакеты.
— Вот он, блисс, — довольно сказал Атаман.
Пакеты лежали аккуратно, будто их специально сложили для фотографии. Рядом, с фингалом под глазом, стоял Барджиль. Журналистка спросила его про наркотик, но он молчал — не отрицал, не признавался.
Потом нас попросили пройтись по коридорам и поснимали. А в новостях рассказали, что рейд проводила Застава, без всякого «Удара».
Я смотрел на себя, важно шагающего по коридору — и чувствовал, как внутри всё сжимается. Это же вранье. Мы ничего не нашли. Это «Удар» всё сделал!
Но я промолчал. В конце концов дяде Вите виднее. И что ему оставалось, если мы подвели?
— А помнишь, как в кают-компании Юрка про Тимофееву сказал? — спросил Толька.
— Мне кажется, это всё специально. Меня проверить. Виктор Егорович с Юркой договорился.
— Почему ты так решил? — удивился я.
— Юрка тупой. За всю жизнь одну книгу прочёл — «Как качаться дома». А тут вдруг — «общее выше личного».
— А почему ты ничего не сказал?
— Во-первых, кто его знает, — протянул Толька. — А во-вторых… Не хочу больше быть один. Не могу. Понимаешь?
Мне стало его жалко, прямо до слёз. Но я сдержался — Толька бы такого не простил.
Пару минут мы помолчали, потом Толька сказал:
— А ты знаешь, что у каждой звезды своё время?
— А вот так. Я в книжке недавно прочёл, это называется «Теория относительности». У нас сейчас одно время, а на Марсе — другое.
— Не только на Марсе, — фыркнул я. — В Тополе одно время, в Либерте — другое, и часы переводить надо.
— Да нет, — перебил Толька. — Не часы, а вообще. Мы Марс видим таким, каким он был пять минут назад — свет до нас столько летит. И я тебя с задержкой вижу, и ты меня. Поэтому быстрее света лететь нельзя. Время пойдёт наперекосяк и прилетишь раньше, чем улетел.
Мне стало грустно. Как это нельзя?
— И что, звездолётов, значит, не будет?
— Получается, что так, но я в это не верю. Когда-то и про самолёты так говорили: не могут, мол, летать. Вот и я решил, что умру, но придумаю, как.
— А ты физику так и читаешь? — уважительно спросил я.
— Читаю, — признался Толька. — Интересно — жуть. Всё про наш мир, как он устроен. А непонятного — ещё больше.
Я не ответил — думал про эту самую теорию относительности. Пусть у нас с Толькой разное время, но всё равно — после сегодняшнего оно стало чуть ближе. «Синхронизировалось», как говорят учёные.
В небе промелькнула звёздочка, и я представил, что это — «Индевор». Мчится сейчас в пространстве, помигивая бортовыми огнями. И где-то в глубинах треугольного корпуса сидит в своей каюте капитан Леклерк, и читает Шекспира, или рисует, или просто смотрит в тёмную бездну иллюминатора, потягивая горячий чай.
И хорошо, наверное, там — нет ни войн, ни блисса, и понятно всегда, что делать.
Только вот я живу на Земле. И время здесь идёт по-своему.
