Я снова посреди леса. Но этот мне знаком. Его деревья. Тропинки между ними, лавочки. Я в парке. Ночью.
Выхожу на тропу, а вдалеке, до боли знакомый квадрат, с маленьким желтым окошком. Он приближается ко мне. Если я и иду, то не чувствую ног, как переставляю их.
Жак открывает дверь и скалится на меня, в его руках окровавленный нож. Но он ничего не делает, лишь провожает меня глазами, когда я прохожу мимо.
Я начинаю чувствовать свои ноги. Теперь они мне подвластны. У меня есть выбор. Передо мной две тропинки. Первая – основная, длинный путь из парка. Вторая – срез через лесок.
Я хочу пойти по первой. Но знаю, что пойду по второй. Поэтому и поворачиваюсь к ней.
Начинаю слышать голоса, смех и музыку. Эти звуки повсюду вокруг меня, но далеко.
Иду дальше. Вижу примятую траву. А за ней, в кустах – яркие кошачьи глаза. Они приближаются ко мне. Вырисовывается очертание головы. Не дав толком рассмотреть его, зверь грациозно перепрыгивает через меня. Я сопровождаю его взглядом, поднимая голову вверх и поворачиваясь в сторону его приземления на четыре лапы.
Я не могу оторвать от него взгляда. От его продолговатого меха на щеках похожего на бакенбарды. От кисточек на кончиках ушей. Рысь с пушистой, густой шерстью. Красивая, завораживающая. Тянет к себе. Вызывает желание прикоснуться.
Она меня не укусит. Не может. Такое прекрасное существо на такое не способно. Я вижу эту по её глазам. Я будто знаю её. Знаю всю свою жизнь. Ждал её появление. Вот она. Моя родственная душа. Моя любовь.
Я приближаюсь к ней, улыбка не сходит с моего лица. Сердце трепещет.
Скорее! Скорее! Иди к ней!
Я медленно протягиваю ей руку, хочу погладить. Кладу на её пушистую голову и закатываю глаза от удовольствия. Я не могу поверить своим чувствам. Я счастлив. Нет! Больше чем счастлив. Бесконечное блаженство ждет меня впереди. Не могу поверить в это, глаза наливаются слезами счастья.
Рысь отдергивается свою голову и блаженство тает. Мой разум затуманен. Я цепляюсь за остатки удовольствия, пытаясь вспомнить каково это было – гладить рысь. Мою руку поражает острая боль. Я открываю глаза и вижу, как рысь впилась в неё клыками. Но я не злюсь на неё. всё тело дрожит от болевого шока. А мой разум не верит, что эта рысь, что дала такое блаженство, может причинить столько боли. Мои зубы смыкаются, сдерживая крик. Я боюсь спугнуть рысь, закричав.
Рысь дергает пастью вниз и клыки проходят через всю ладонь отрывая кусок. Он остается у неё в зубах, и она уносится далеко в чащу.
Только теперь я кричу, падая на колени и хватаясь за остаток кисти. Кровь хлещет под каждый удар сердца. Рука чернеет. Это начинается с ладони и доходит до запястья. Останавливается, выжидает. И снова вверх, до локтя, а потом охватывает всю руку. Раздваивается и переходит к груди, к шее. Я теперь не вижу всех ее передвижений, но начинаю чувствовать!
Пытаюсь выдавить мольбу и не понимаю до куда дошла тьма, до ушей или рта.
Я кричу внутри себя.
— Хорошо, что платье красное. Кровь не так сильно видно.
Костя встает передо мной.
Я почти перестаю дышать.
— Я могу тебе помочь, — спокойно говорить Костя. Он выглядит не молодым парнем, что был со мной на выпускном. Теперь он мужчина что лежал в гробу.
— Ты должен дать мне руку.
Я, не думая, из последних сил протягиваю ему руку. Он не берется за нее.
— Но…Я не могу забрать всю темноту у тебя. Я могу забрать только половину. Вторая половина навсегда останется с тобой. Ты уверен, что хочешь этого? Если да, тогда коснись моей руки.
Мне уже всё равно, я сделаю всё, что угодно лишь бы боль остановилась. Я сжимаю пальцами его широкую ладонь и мне тут же легчает. Но не так, как раньше. Не так как мне было до момента, когда я ещё на дотронулся до рыси. Что-то осталось в сердце. Заноза.
Я поднимаюсь на ноги, чувствуя, как потяжелело мое тело.
Костя хлопает меня по плечу и развернувшись устремляется в лес.
— А что бы произошло, не отдав я тебе половину темноты? – успеваю выкрикнуть я, пока Костя не скрылся в темноте.
— Не знаю. Я никогда не ждал, пока она поглотит меня полностью.
— Никогда? То есть, это происходило с тобой несколько раз?
— А разве можно устоять перед таким блаженством, что дает тебе рысь, на ту долю секунды? Скажи, что тебе не понравилось, скажи, что ты не хочешь еще?
— Хочу. Но не такой ценой.
— Тут то, мы с тобой и отличаемся. Увидимся на другой стороне.
Голос - мягкий, высокий. Единственный, который я хочу слышать. Он произносит моё имя, и Костя исчезает. Исчезает и парк. Я открываю глаза и передо мной, стоит она. Женщина, которую я хотел бы встретить в другой жизни, при других обстоятельствах.
— Кошмары? — спрашивает Маша.
Я еле заметно кивнул. Ей этого было достаточно.
— Я срубил два дерева, – чуть оклемавшись, похвастался я.
— Да, я видела, – уходя из хижины, спиной ко мне, сказала Маша.
Я сел на кровать. Протер лицо ладонями. Да, день будет интересный.
В комнату залетел холодный ветер. Дверь застучала. И не только она. Я слышу звук топора об дерево, Маша принялась за работу. Надо бы пойти ей помочь. Но я боялся. Её слов. Её взгляда.
Я снял рубашку и оставил её в руке.
Под уже четкие звуки ударов топора об дерево, что так усердно рубит Маша, спустился к морю. Холодному и недружелюбному. Снял обувь, вытряхнул песок. Прокашлялся, после того, как часть песчинок попало мне в рот. Положил рубашку рядом с обувью. Закатал брюки и медленно, вздрагивая, вошел в воду. Посмотрел в даль, но так и понял куда мы собирались поплыть. Не видел никаких островов, лишь сплошное звездное небо.
Ночь, так и не прошла. Луна, чуть сдвинулась с места.
Загреб воду ладошкой и ополоснул лицо. Оно ожило и на секунду, я увидел мир ярче и светлее. Омыл грудь, подмышки. Протер шею и руки до плеч. А в конце просто постоял, подняв голову вверх, с закрытыми глазами. Чувство умиротворения посетило меня. Расслабился, пока не вспомнил, где я.
Первое, что я заметил, поднимаясь обратно к хижине и застегивая пуговицы рубашки, как именно Маша рубит дерево… С закрытыми глазами. Выглядело мило.
— Маша! — Позвал её я подойдя поближе.
Она открыла глаза.
— Что?
— Как твой глаз?
— Жить буду.
— Хочешь, покажу как рубить правильно?
— Я нормально рублю.
Я молча постоял рядом с ней и подождал пока она подумает.
— Это, не какая-то точная наука, тут много ума не надо, ты же рубишь.
Минуты разговора и уже оскорбления. Что мне подсказывает – это ещё много.
— Ты хотя бы подруб сделай правильный.
Маша опустила топор и нахмурилась.
— Чё?
— Чтобы дерево на тебя не упало. Надо задать вектор падения. И встать по- другому слегка. Ты слишком много сил тратишь зря. В правильном положении ног и спины можно использовать инерцию и…
— Да, да, да. Покажи лучше, а не красным словцом разбрасывайся.
Маша вытянула мне топор. Я взял его, и она села на один из двух пеньков, срубленных мною ранее.
Я наглядно начал показывать, о чем говорил. У меня получилось неплохо, раз Маша спросила:
— И где ты этому научился?
— На лесопилке работал.
— Серьёзно? Не похоже на тебя.
— Были проблемы с деньгами. Я много пил и играл в азартные игры. Мои институтские года были полны вещей, которыми не горжусь. У меня появилась свобода и ничего лучше, как отвлечься от сама знаешь чего, кроме как алкоголем и картами, я не придумал. Но долги поставили меня на место. Оказывается, тяжелой физический труд, может быстро мозги вправить пока ещё не поздно.
— Бедненький, — саркастично подытожила Маша. — Я поняла, как рубить, дай топор.
— Сейчас, дай мне секунду, — я подошел к соседнем дереву и срезал топором кусок коры. Отдал топор. Сел на пенек, где только, что сидела Маша и разорвал кору на три части.
Маша забила по дереву топором и покосилась на меня, ожидая, что я ей скажу, будто она неправильно рубит. Я промолчал. Рубила она правильно.
— Зачем тебе кора? – спросила Маша.
— Верёвка для плота.
— Она нас выдержит?
— Без понятия. Посмотрим, как сделаю.
Ей больше нечего было спросить. А мне, нельзя было говорить о самом главном. Поэтому мы молчали. Строили плот. Пока мне не пришла в голову мысль, спросить её что с ней случилось, после выпускного. Как она жила. Мне всегда было это интересно, но я не мог найти информацию о ней в социальных сетях. И друзей у нас общих не было. Ну, кроме Кости.
Я спросил у нее с притворным безразличием в голосе:
— А ты чем занималась после…кхм, школы?
Она остановилась, повернулась ко мне.
— Ты действительно хочешь поговорить об этом?
Я опустил руки с корой.
— Если ты не против. Мне интересно.
— Хочешь знать последствия? Хочешь знать насколько сильно нужно себя винить?
Опустив голову, я пробубнил себя под нос.
— Куда уж сильнее.
— Ты должен был убить себя.
Как легко сказала, так же легко и развернулась к дереву и продолжила его рубить.
Я продолжил делать верёвку
— Надо было дать тебе таблетки. Которые убили мою мать, — добавила Маша.
Я не знал, что её мать умерла. Вспомнил её белые волосы, что сейчас также красиво спадали с головы Маши.
— Мне жаль.
— Мне не нужно твое сожаление.
— И всё же.
Паузы между ударами по дереву сократилась.
— Что случилось?
— Видимо, если в семье умирает один, то за ним следуют и остальные, как домино. Бабушка, отец, мать. Где справедливость? У тебя все живы. У Кости тоже. А у меня… У меня никого не осталось.
Она забила по дереву медленнее и осознала, что так и не ответила на мой вопрос.
— Таблеток напилась от сердца. Врачам, честно говоря, плевать было, когда дошло до объяснений, написали, что-то на бумажке корявым почерком, да отдали следователю. Этому Дмитрию Васильевичу Донскому, что Жака пытался поймать. В итоге он застал смерть обоих моих родителей.
Пока она рассказывала я уже соорудил верёвку из коры. Тянул её руками.
— А потом?
— А потом деньги кончились. Пришлось идти в продавщицы, в первый попавшийся магазин. Лишь бы взяли. Тут хоть хозяйка попалась хорошая, мать мою знала. И деньгами не обижала.
Для испытания верёвки на прочность, мне нужно было больше тяги. Я встал и подошел к Маше с корой.
— Возьмешь другой конец? Я хочу испытать верёвку на прочность.
Маша схватила второй конец и потянула на себя, не дожидаясь моего сигнала. Верёвка лопнула за секунду, и Маша снова взялась рубить дерево.
— Не мучай кору. Я потом сама верёвку сделаю.
— Ага, как же, ты только-только рубить топором научилась. Не сможешь ты верёвку из коры сделать.
— Я тебе говорю. Пока чем-нибудь другим займись.
Я снова содрал кору. Сел на пенек и принялся делать верёвку.
— Вау, своей упрямостью хочешь доказать мне, что ты настоящий мужчина?
Я ничего не ответил. Не хотел. Знал к чему это приведет. ещё к одной колкой фразе. Молча обматывал одну тонкую нить коры другой, грубее и резче с каждым поворотом кисти. Маша посмеялась над чем то, что было у неё в голове. Посмотрела на меня, опустила топор и оголив зубы произнесла:
— Ты один раз уже пытался доказать.
Я покраснел. От стыда? От злости?
— И ты меня за это убила.
Поднявшись с новой верёвкой, я подошел к Маше.
— Тяни.
Она взялась за другой конец и рванула его к груди. Верёвка лопнула и нас обоих пошатнуло.
Мы вернулись на исходные позиции. Я содрал ещё коры.
— Если посмотреть, со стороны, так скажем… — начал я.
— Давай посмотрим, — она прикладывала на удар больше сил, чем нужно было.
—…Я тебе не убивал. Да, я совершил ужасный поступок. И жалею об этом. Но неужели я достоин смерти? Не кажется ли тебе, что это слишком сильное последствие моих действий.
То ли от ударов, заряженных гнев, то ли просто пришло время, но дерево повалилось на землю. Мы с Машей молча ждали, пока оно упадет. Так же, я ждал её ответа.
Дерево упало. Маша содрала кору всё с того же бедного дерева откуда его срывал я и села на «свежеиспеченный» пенек.
— Ответь мне тогда на один простой вопрос. Если сможешь на него ответить и тебя действительно устроит твой ответ, я и слова тебе больше не скажу плохого, — сказала Маша
— Давай.
С трудом конечно верилось, что она бы сдержала обещание. Видели бы вы её. Бык. А я – красное.
— Я тебе убила, потому что ты меня изнасиловал, так? — её руки ловко переплетали кору. Видно, было её превосходство.
Я кивнул. Довольно простой был вопрос. Явно не об этом вопросе шла речь.
— А почему ты меня изнасиловал?
Маша встала и протянула мне верёвку.
— Тяни.
Я отложил свою верёвку и схватил её, потянул. Кора не поддалась. Я был уверен, что Маша язвительно подняла уголки губ в тот момент, но специально не смотрел на нее. Не давал ей почувствовать ещё больше удовольствия. Взялся двумя руками за кору, она тоже.
— Насчет три, — объявил я.
— Раз.
— Два.
— Три.
Мы потянули, что есть мочи. Никакого хлопка, только небольшой треск от напряжения.
— Как я и сказала, чем-нибудь другим займись.
Я взял свою верёвку, что сделал одновременно с её верёвкой и протянул вперед.
— Серьёзно, ты хочешь окончательно опозориться?
— Тяни давай.
Маша бросила свою верёвку, взялась за конец одной рукой и не глядя, резко дернула на себя. Верёвка не поддалась. Вот теперь, она на неё посмотрела. Взялась второй рукой. Как и я. Мы потянули верёвку, и та снова выдержала. Теперь у меня поднялись уголки губ. Маша отпустила верёвку.
— Я быстро учусь. всего лишь надо было скопировать движение твоих рук.
Маша хотела, что-то ответить. Что-то неприятное. Как-то задеть меня. Я чувствовал это в воздухе и у неё на лице. Удивительно, но она промолчала. Может подобрела, а может устала ругаться. И то, и то, представляется с трудом.
— Так что, ответишь на мой вопрос? — спросила Маша. — Зачем ты это сделал?
— Я беру тайм-аут.
Впереди нас ждал долгий день. Или как в этом случае - ночь. Мы срубили деревья. Но это было лишь начало.
Маша взялась за изготовление остальных веревок из коры. У неё это лучше получалось, да и к тому же физической силы на это нужно было гораздо меньше, чем на остальные занятия.
Передо мной были три срубленных дерева. Я пододвинул к себе одно из них. Ногами примял траву вокруг, чтобы не мешала. Уже тогда стер пот со лба и сделал первый замах. Вспотел быстро, примерно на пятом ударе. Хотелось снять рубашку. Но я не мог заставить себя это сделать, без разрешения Маши. Глупость, да и только. Я был вправе снимать рубашку, если потею пока работаю для нас двоих, без разрешения. Я понимал это, но всё же не мог снять. Не хотел смущать её.
После пятнадцатого удара я все-таки сдался и обратился к Маше, что сидела в метрах пяти от меня и наматывала кору на кору.
— Можно я сниму рубашку?
— Конечно.
Наконец— то.
Разрубив первое дерево на три части, я сходил в хижину подкрепиться. Поел тушенки, а на обратном пути захватил Маше персики. Она меня поблагодарила и дальше продолжила заниматься делом.
Второе дерево далось тяжелее. Закончив с ним, я, выдохнув, упал на траву.
— Можешь дорубить третье дерево позже. Как поспим.
— Нет, я справлюсь, — ответил я Маше.
И был прав. Осознание, того, что это было последнее дерево, придавало мне сил.
Я почти закончил разрубать его перед тем, как, топор вылетел у меня из рук, на очередном замахе. Испугавшись, я закрыл глаза и ждал причитаний Маши. Она встала с пенька, подняла топор и подала его мне. Я встал как вкопанный. Смотрел на Машу, потом на топор. Потом снова на Машу. Потом на топор. Она не сказала плохого слова.
— Ну? — разбудила меня Маша.
Я медленно проговорил:
— Спасибо, — и вытащил топор из её руки.
Она кивнула мне, в знак принятия благодарности. Этот небольшой кивок, обрадовал меня так сильно, что я засвистел песенку.
— Ты издеваешься? — подняла голову Маша.
— Извини.
Молча продолжил рубить дерево.
Я пытался не смотреть на Машу слишком часто. Но каждый раз, поворачивая к ней голову, видел, как она смотрит вдаль, на бескрайнее море.
— Мы даже не знаем, что там находится, — сказал я, тем самым объявив, что наблюдаю за ней и лезу в её голову. — И вообще, где это - «Там». Ты, извини конечно, ничего против твоего отца не имею…
— Которого ты убил, — прошептала Маша.
— …которого я убил, — продолжил я, — но там ничего…
Маша бросила кору на траву и резко встала.
— Неужели тебе вообще всё равно? Что это сейчас было, — она попыталась спародировать меня сказав — «которого я убил», — лучше пародировать она не стала, несмотря на десять лет форы. — Для тебя это всё несерьёзно? Ты насилуешь меня, убиваешь моего отца и в конце всего этого - свистишь.
— Я не буду снова спорить. Ты убила меня. Ты сделала достаточно. Я сделал достаточно. Ты отомстила. Чего ещё ты хочешь?
Маша не сводила с меня взгляда.
— Я дал тебе обещание.
— Я знаю.
— Тогда что ты хочешь? — развел я руками.
— Верёвка готова. Можешь связывать плот. Я пойду, поставлю тушенку.
Маша уже зашла мне за спину, как я её остановил словами:
— Но ты можешь извиниться передо мной.
Да, я действительно это сказал. И повернулся к ней. Она уже смотрела на меня. Лицом ведьмы. Приблизилась ко мне. Ближе, чем того требует спокойный разговор. Расстояние между моей грудью и её было минимальным. Я почувствовал запах её пота… А может и своего, от страха.
— Извини, что соблазнила тебя на выпускном. Да так сильно, что ты не мог устоять.
Минное поле. Ей богу. Любое слово может подорвать нас обоих.
— За убийство мое извинись.
— Или что? Снова меня изнасилуешь?
— Только если обещаешь убить после этого.
Она дернула руками и ударила ими об мою грудь. Я слегка отшатнулся назад. Теперь мы были на расстоянии, чуть меньше вытянутой руки. Руки Маши, если быть точнее. Я узнал это практическим путем.
— Остряк.
— Учусь. Как и с верёвкой из коры твоей.
Взгляд ведьмы сменился на взгляд акулы, что почувствовала кровь. Я даже не понял, когда она успела сжать кулак, что прилетел мне в нос. Отпрянув на пару шагов по инерции, я схватился за лицо. А потом, то отводя руку, то снова прикладывая к носу, смотрел не пойдет ли кровь. Её всё не было.
Маша трясла кистью руки в разные стороны, чтобы как - то охладить её от удара.
— Полегчало? — спросил её, когда убедился, что кровь не пошла.
— А должно? — растерянно сказала она.
— Может быть и нет. Раз убийство не помогло.
— Да, действительно, — усмехнулась Маша. — Раз убийство не помогло. Когда я убила Костю, лучше не стало. Но тогда оставался ещё ты. Вот прикончу тебя и всё наладится – думала я. Может от того, что я тоже умерла, мне ни капли не легче. А может и вовсе, дело не в вас было, а во мне. Я столько раз представляла ваши жизни. Вы изнасиловали меня и двинулись дальше. И всё выглядело так хорошо у вас. Костя местный бизнесмен. Куча фотографий в интернете, где он с девчонками с надутыми губами на пляже. И с братвой своей на застолье. Улыбается, ему хорошо. А столкнув его с лестницы, придя на похороны поняла, что ничего у него не было. Ни телок губастых на похоронах, ни братвы его. Мать да её знакомые, которые за водкой пришли туда. И вообще, что за бизнесмен такой, у которого на свои собственные похороны денег не нашлось? Пришлось заплатить, мать ведь жалко, она не виновата, что у неё такой ублюдок выродился.
Маша стала собирать верёвки в кучу.
— А про меня что нашла? – спросил, всё ещё проверяя нос на кровь.
— Ничего не нашла. Пришлось выследить, посмотреть кто ты. У тебя работа, да дом. Никаких амбиций. Скучное, бессмысленное существование.
— И ты всё равно меня убила.
Маша собрала всю кору и поднялась.
— ещё обиднее стало. Что такой человек мне жизнь испортил. И ради чего? Ради безнадежной пустоты!
— Да, вот что бывает, когда делаешь, то, чего не хочешь. Когда совершаешь ошибку. Когда насилуешь человека, которого любишь безответно.
— Ой, началось. Не было там любви. Мы оба это знаем. Любовь, ха, ещё чего скажешь?
— Что ты разбила мне сердце скажу, — спокойно ответил я.
— Ты разбил мою жизнь, — спокойно ответила она.
Я не выдержал. Не мог. Слова сами полились. Я не мог их остановить, да и не хотел.
— Ты разбила мне сердце. Ты это начала. Ты хотела знать почему я тебя изнасиловал? Потому что ты разбила мне сердце, потому что влюбила меня в себя. Ты прекрасно понимала, что делаешь! Ты так зациклилась на выпускном, что забыла о том, что произошло до него. Выпускной был лишь последствием наших с тобой совместных действий. Ты не можешь не брать ответственность и за свои действия, только, потому что они не были выражены в заметных словах и действиях. Ты влюбила меня в себя. Ты не дура, ты прекрасно знала, что делала. Ты наслаждалась моим отношением к тебе. Твои улыбки, взгляды, — я усмехнулся, — я знаю, как глупо это звучит, но всё так и было, чёрт возьми. Ты дала мне почувствовать себя значащим для кого-то. Я думал, мы всегда будем прикрывать друг друга. Что ты никогда меня не обидишь, и я готов был дать тебе тоже самое. Ты хоть думала о том, что делаешь со мной, если собиралась бросить наши отношения, когда только они тебе наскучат? И в ту ночь, когда я тебе признался, я не просил тебя любить меня и состариться вместе, я хотел услышать ответ. Но ты не могла мне его дать, ведь так? Потому что ответ был «нет», и признав его, тебе пришлось бы признать самой себе, что ты со мной сделала и принять последствия своих действий. Я себя знаю, я не насильник. Я не Костя. Ты была моей единственной ошибкой. Единственной, но чудовищной.
— Ты изнасиловал меня! — она, как и я, еле сдерживалась от крика и слез. — За что? За то, что я тебе глазки строила, не хотела ложиться к тебе в постель? Ты вообще слышишь себя?!
— А ты убила меня! — закричал я. — Ты убила меня, я не забирал твою жизнь, я совершил глупость, чудовищную ошибку и ты решила забрать мою жизнь?!
— Да, пожалуй, ты прав, ты не убивал меня, ты просто запер меня в этом теле, чтобы я страдала. Ты оставил меня страдать последние десять лет. Я не могу забрать твои года, я не могу тебя изнасиловать. Я была в ужасном отчаянии, моего отца убили, моему единственному другу хотелось залезть мне в трусы. А когда ты понял, что я не сдамся добровольно, решил взять силой, предав меня и нашу дружбу.
Крик остановился. Ее бешеные глаза уставились в мои, такие же. Мое дыхание перебивало её дыхание. Всё вышло из-под контроля. Осталось закончить последним вопросом:
— Если я был твоим единственные другом, почему ты бросила меня? Почему не отвечала на звонки?
Маша опустила плечи.
Скажи что-нибудь.
— Я не знаю.
Не это.
— Как ты можешь не знать? – я успокаивался, хоть мои вопросы были требовательны. Мы с Машей были как вертолет, что совершает посадку.
— Я не знаю, что тебе сказать. Не знаю, что ты хочешь услышать. Я просто не брала трубку.
— Просто?
— Просто.
Я поднял голову и выдохнул в звездное небо.
— Хватит. У меня сейчас голова взорвется. Лучше нам работать по отдельности. Я вижу ты уже закончила с верёвками.
Маша не поняла, о чем я говорю, потом посмотрела на свои руки и увидела сжатую кору.
— Да, точно, верёвка.
— Иди отдыхай. Я пока закончу с остальным.
— И что ты будешь делать?
— Надо разрубить три бревна на шесть половинок, — попытался сказать я, как можно непринуждённее. — Три уйдут под низ, три наверх.
— А может мы просто срубим деревья потоньше, чем делить на шесть частей толстые бревна? — Маша протерла глаза.
Да, так было намного лучше и быстрее.
— Ну да, можно и так, — не подавая виду в своей оплошности сказал.
Потянулся за топором, Маша перехватила его на пол пути.
— Иди ты отдыхай. У тебя уже нет сил, я это вижу.
И вправду, мышцы рук и ног гудели. Пальцы на руках скользили по соседним пальцам от пота.
— Хорошо. Я как встану, свяжем корой бревна с палками и будет у нас плот.
— Давай, — с попыткой улыбнуться отозвалась Маша.
И когда она уходила в лес, искать тонкие стволы, я посмотрел ей в спину. В сердце затомилась надежда, что наши отношения ещё можно спасти, что ещё не всё потеряно. Потому что, даже после всего что мы пережили, я видел в её глазах что- то ещё помимо злости и холодной пурги.
Вернувшись в хижину, я сразу же упал на кровать. Не мог понять, от чего именно я устал больше – от рубки бревен или эмоционального смерча. Я даже не подозревал, сколько всего закупорилось внутри меня. Жаждало выйти наружу. Столько всего я ей наговорил, столько всего, она мне наговорила. Но самое страшное в том, что если я не сказал ничего кроме правды, то так же поступила и она. Одно дело представлять, что ты сделал с человеком, совершенно другое – видеть своими глазами. Видеть чудовище Франкенштейна не только в зеркале.
Следующие главы с 16 по 18 уже доступны бесплатно по ссылке:
https://litnet.com/ru/book/zelenyi-mayak-b406178
https://author.today/work/213302