Источник: «Жиза ИТ руководителя»

И случилось так, что две студентки медицинского колледжа при посещении музея коллекции уродств оказались под завалами в небольшой каморке вследствие внезапно ударившего по городу землетрясения.

Похоже путь на поверхность нам заказан, сказала Ева спустя трое суток пребывания в душно-непроницаемой темноте.

Они не ели три дня. Они пили железную воду из проржавленной батареи. Когда вода закончилась они угощались собственной мочой. Из всей провизии в этой подсобке отыскалась лишь полупустая пачка просоленных сухариков. Но за день до полного погружения во мрак, в тусклом свете молчащих телефонов они увидели большую банку на полу. Как бы выставив себя напоказ за стеклом в прозрачной жидкости парило тельце гидроцефального человеческого плода. В подтеках наклейка гласила: «Мертворожденный ребенок от героинозависимой матери».

Для девушек острота восприятия этого плода колебалась в широком диапазоне. Разумеется, разумеется в первые часы они воспринимали уродца, как и подобает приличным барышням: тошнотой, сконфуженостью, причитаниями, молитвами. Уродец словно ослеплял их взор собою. Но к исходу третьего дня…

- Господи, как я хочу есть!

- Ева, ты пугаешь меня, это невозможно.

- Дела наши плохи. Разве ты не видишь, что помощь не идет? Мы слишком глубоко под землей. Когда они доберутся до нас? А?

- Но ведь тут есть воздух, ведь мы пока не задохнулись. Возможно мы не далеко от поверхности.

- Воздух? Очнись дурочка, весь воздух — это твоя ссохшаяся блевотина, пот, наше дерьмо и моча – вот твой воздух. Боже правый, до чего же я голодна!

Темнота было густой, плотной, осязаемой как кожа. Жара и липкий пот и сдобренное зловонием пространство пожирали их человеческое.

Ева подкралась к подруге и обняла ее, крепко и спокойно. Во тьме витало их смешанное гнилостно-кислое дыхание. Ева разразилась истерическим плачем. Ее спекшиеся коркой губы болезненно разомкнулись:

- Прости, прости, он лезет мне в голову, лезет в голову. Поцелуй меня.

В объятиях Евы и сомкнутой черноты вторая девушка почувствовала себя поедаемой. Своими тонкими костями она плотно прижалась к подруге и вымолвила:

- Не ешь мои губы Ева. Давай съедим его как ты и хотела.

Невыносимо вонючую жидкость, что сохраняла уродца они вылили в лунку с испражнениями.

Изнемогая от усталости, обезумевшие, на ощупь отрывали они по кусочку от склизкого, выношенного несчастной матерью младенца. Их языки не воспринимали вкус, темнота сокрыла от них его болезненный вид, и проглотив по последнему куску они больше не помнили себя.

Вскоре с потолка посыпалась пыль…

Еве снилось, что она шагает вместе с Иудой под буйно зеленеющими деревьями, а знойный ветер приносил откуда-то пепел и пепел трепыхался у ее лица словно остерегаясь оседать.

Низкий, по-отечески добродушный голос что-то объяснял рыдающей матери. И хоть слов было не разобрать, но Ева поняла, что теперь им больше ничего не угрожает и в целом состояние их вполне приемлемое. 

- Ева, доченька, чем же вы питались четыре дня?

- Съели все крошки, что смогли разыскать, мама, съели подчистую.

Еве было восемнадцать и была она хороша собою. Белокурая, высокая с красивым лицом, в котором таилось своеобразное очарование, равно как и в гибком и изящном теле. При такой внешности не было ничего удивительного, что толпы молодых и не очень ребят ухлестывали за ней. Впрочем, была она довольно своенравна и в уме своем рисовала клишированный образ принца на белом коне, именно с принцем она и мечтала потерять невинность, а пока, что всем остальным – от ворот поворот. И оттого новость о беременности стала для нее чудовищным сюрпризом.

Несколько дней пролежала она точно поваленная ветром, несколько дней задавалась она одним и тем же вопросом: «Как?». Ее плева была не тронута, однако врачи утверждали, что и с целой плевой забеременеть возможно.

- Но у меня ни с кем не было контактов!

- Подобно рода дела иногда случаются, – сказала акушерка хихикая.

«Быть может, что-то случилось пока я была без сознания в больнице?» – спрашивала себя Ева.  

К собственному удивлению вскоре она примирилась со своей участью и решила дать ребенку появиться на свет.

В один из пасмурных дней она повстречала подругу с которой делила кров под испещренным торчащей арматурой сводом, та взяла Еву за локоть и увлекла вниз по гладким ступеням к прохладным городским каналам.

- Ева, я слышала ты в положении.

- Да. Безумие какое-то.

Молча они смотрели как ветерок сдувал листву с набережной и уносил в реку. Наконец подруга сказала Еве:

- Ты же знаешь, я не могу иметь детей, после того… после того что эта мразь со мной сделала в детстве, ты же знаешь… я рассказала тебе об этом там. Но вот странное дело, я, как и ты, теперь жду ребенка.

- Ты спала с кем-нибудь? – спросила Ева.

- Нет, в том то и дело.

- Значит это непорочное зачатие?

- Господи! Я не знаю, что и думать. Но… урод, которого мы сожрали… понимаешь?

- Ты считаешь это из-за него?

Ее подруга закрыла глаза и увидела мутанта, ожидающего на блюде, когда его пощиплют на кусочки. Здесь, у затененной памятником гранитной стены, где воды канала облизывали ступени, она приняла решение. Пренаивно и испуганно глянув на Еву она развернулась на каблуках, быстрым шагом подошла к краю и нырнула в хладную реку.

Слух о самоубийстве чудом выжившей под завалами пронесся кривыми улицами, обсаженными тополями и липами, пока не развеялся в тот же день – новость как новость.

В ночь смерти подруги Еве вновь приснился Иуда. Он читал книгу в одиночестве посреди залитой лунным светом пустыни. 

Она родила крепкого и здорового мальчика и не успела и глазом моргнуть как пронеслись двадцать лет. И все это время она испытывала к нему два взаимоисключающих чувства: любовь и страх. Колоссальная энергия била из него, фонтанируя как безудержный гейзер. Люди, никогда раньше его не видевшие, при встрече с ним замечали за собой ощущение низкопоклонства перед некой безукоризненной силой, которая присутствовала в его взгляде, жестах, запахе. Его внешность была притягательна. Черты лица у него были правильные, мужественные, освещенные демоническим обаянием. Он жаждал женщин и получал их, он хотел всеобщего уважения и добился его. Он был чемпионом города в двух видах спорта, он был мастером на все руки, он был самым умным студентом и самым мощным его оружием в первую очередь был интеллект.  

Ева не сильно опекала его. С ранних лет он был самостоятелен. Много раз ей выражали восхищение таким прекрасным сыном, и она должна была бы радоваться, но при внешнем выражении гордости, внутри она все еще пребывала в недоумении. Она верила во что-то телесное, во что-то потустороннее, что привело его в наш мир. Оно замыкалось на том уродце. Оно было не из нашей реальности, вне смерти, вне понимания, вне логики. Лицо из темного прошлого, лицо гидроцефала с прикрытыми в подтеках глазами.

Много лет изнемогая от страха и мучаясь от вопросов она пыталась найти ответы, но все эти гадалки, колдуны, исследователи оказывались шарлатанами, либо сумасшедшими.

Наконец, спустя двадцать лет поисков судьба свела ее с этим слащавым типом помпезно провозгласившим себя гипногидом по темным областям. Сидя в кресле и держа перед собою цепочку на отставленной руке он мерно раскачивал карманные часы и вел отсчет: четырнадцать, тринадцать, двенадцать… 

Ева погрузилась в объятия бестелесных фантомов, пьяных теней, отбрасываемых древними существами. Вместе с Евой они закружили над углом дома выступавшим черным обелиском на фоне ночного дождливого города. Внизу, по заливаемой водой улице утопая по щиколотки в лужах жидкой грязи спешила молодая девушка. 

- Запаршивевшая она вся! – засмеялся фантом.

- Она плачет, – отозвалась Ева. – Почему?

- Героин, – ответили все фантомы разом. – Героин.

- Любила она парня, – продолжил один. – Была она как солнце, но солнце стиснули тучи – наркотики. Парень пристрастил ее. Сначала эйфория, и счастьем жизнь блистает. Их частые соития, ночные поцелуи и мокрые простыни. В ней зародилась жизнь, но, увы, жизнь обреченная, болезненная, с запахом помоев и сероводорода. – В подтверждение своих слов призрак втянул глубоко воздух и выдохнул на Еву вонь жидкого навоза. – Малыш был обречен родиться уродом, но имел невероятную страсть к жизни. Его чистая волевая душа сошла с неба, но умерла в теле чудовища. Она вознеслась, но рвалась на землю снова. И когда вы отведали его плоти, то, он, в нарушение законов мироздания, что незыблемы с Первовремен, распылился облаком и беззапретно вошел во мрак теснины ваших чресел. Он жил в вас единоутробно и единовременно. Твоя подруга не справилась, психика ее надломилась и после смерти вторая часть души заползла в твое лоно.

Ева посмотрела вниз. Дождь хлестал сидящую на коленях девушку. Она больше не плакала, лишь поглаживала большой живот и распевала песенку. Лучи сине-красных маячков брызнули на нее, зловеще раскрашивая помертвелое лицо.

- И последнее – воззвали фантомы. – За ним идут из донной глуби.

- Из бездны.

- Из небытия.

- Из Первовремен.

Ева парила в гуще крикливых и галдящих теней, как вдруг из поднебесья возникла огромная ладонь и потянулась к ней. От ужаса глаза ее распахнулись.

О своем видении она поведала гипнологу.

- Что такое наша реальность? – отвечал тот. – Это материальное, через создание которого Демиург пытается выразить свою ненависть к Создателю. Нарушая законы Его, или поощряя нарушение законов Его, он медленно пробирается к Цели, а Цель – это смешать материальное и духовное, перевернуть мироустройство по образу души Демиурга – безумной и сокрытой в глубине страшного мрака.

Ева сочла разумным согласиться с такими объяснениями. Не потому что, она понимала их, а потому что была напугана и больше не хотела углубляется в изучение подобных штук. Она подошла к окну и увидела проулок, раскисший от дождя, где в размокшем соре кувыркалась собака. Взгляд животного был очеловечен и устремлен на Еву.

Через три месяца она повстречалась с незнакомцем. Было это в пятницу. Стояли холода и стеклянное зимнее небо казалось было сердцем той стужи. Ничем не сдерживаемый ветер будто обрушился с высоты и мерзлыми порывами проволокся по улицам срывая с людей капюшоны и обжигая лица. Эти порывы загнали Еву в кафе, где она и познакомилась с мужчиной, пришедшимся ей по вкусу…

Проснулась она в одиночестве в квартире, что они сняли на сутки. Все еще пахло его телом, и она лежала без памяти, нежилась и этим запахом приходила в себя. Комната была полна таинственных звуков. Где-то за стеной шептались, рядом в ванной комнате капала вода из-под крана, с улицы ревели машины. Они выпили вчера и оттого голова ее болела. Вскоре придет хозяйка и пора бы освобождать квартиру. У них был уговор – всего одна ночь и разбежались. Но что-то он шептал ей на ухо, в моменты экстаза он просил у нее отдать ему чью-то судьбу. Она похолодела и вспомнила. Этот незнакомец, просил разрешить вернуть все на круги своя, чтобы это не значило, и она сказала: «Да».

После тренировки ее сын вышел из раздевалки и вдруг ноги его подкосились, кожа на лице сморщилась, будто он состарился на тридцать лет. Почувствовав неладное на помощь, никто не пришел. До дому он добрался сам. Поднявшись по лестнице, он с трудом открыл дверь скрюченными в судорогах пальцами. С каждым шагом скелет его изгибался, голова набухала, становясь похожей на грушу, а речь пропала по причине искривления голосовых связок. Не в силах твердо стоять на ногах, он тяжело опустился на пол попутно срывая куртки с крючков. Его плоть сжималась, издавая звуки хрустов и тресков. Смердящая гнильем волна прокатилась по его ноздрям. Кожа словно начала раскаляться, запузырилась, и из лопающихся вскипающих волдырей потекли ручейки серо-мутноватой слизи. Обессиленный он растянулся в луже собственной слякоти, а под растяжимой кожей продолжалось бурное перевоплощение.

Ева явилась домой под вечер и застала похожего на клубок сплетенных змей мутанта с посинелой кожей. Мерзость возлежала на диване. Свет лампы вычерчивал изуродованное лицо, в котором несмотря на изменения все еще угадывался ее сын. В комнате раздражающе попахивало компостом – распускающийся запах нового тела.

В холодной апатии она смотрела на него. Смотрела на его слезы, что скатывались словно росинки с листа. Наблюдая за сыном, она уловила странный контраст красоты и уродства. За его спиной, над диваном висела картина с изображением дороги через живописный лес, по бокам высокие деревья, трепещущие на ветру, а по самой дороге с кувшином на плече едва касаясь земли шла привлекательная девушка.

Ева, спокойная словно в ней улегся ветер сказала:

- Когда ты родился, ты был для меня чем-то непонятным, искажающим меня, но в то же время я выносила тебя и роднее нет у меня никого. Представь себе, что начинаешь чувствовать, когда в тебе зарождается жизнь вопреки здравому смыслу. А ты, сын, живешь так полноценно, с таким наслаждением, что признаться я всегда завидовала твоим успехам и победам. Сколько у тебя было женщин? Больше сотни? А у меня все не клеится, я знала лишь троих мужчин и все было как-то несерьезно. Я не решалась влюбляться, опасалась строить с кем-то отношения, все время жила с оглядкой на твое мнение, ведь я всегда боялась тебя, и даже не столько урода, сколько сильную личность которая, незримо давила на меня и будто отстраняла от радостей. Я уверена ты знаешь кем являешься, оттого так и пожираешь эту жизнь и высасываешь из нее все. Прости, но с меня довольно. Я устала упускать возможности полноценно прожить свой век. Я еще на так стара. Не будь я связана с тобою я, возможно, была бы счастлива. А ты теперь принял истинный облик и моя миссия матери закончена.

Выговорившись Ева оставила бесформенную безмолвно рыдающую массу под красивой картиной и вышла на улицу. Снаружи ее подхватила волна эйфории. Раньше шел снег, но перестал. Потеплело. Сосульки закапали с крыш и козырьков. Кругом не было ни души. Она скомкала снежок и запустила им в ворону и это было так чудесно. Это был жест свободы, заново обретенной заслуженной свободы. И она почувствовала себя беспечно-жизнерадостной.

Нагулявшись Ева сняла номер в гостинице и растянувшись в свежих простынях уснула крепко и сладко. Ей снилось как она и Иуда уселись ужинать на вечерней террасе с видом на далекие зеленые горы, что грелись в последних лучах угасающего солнца. Иуда спросил Еву желает ли она раскается, желает ли она вернуться к сыну? И Ева ответила ему:

- То, что я испытываю сейчас, я не испытывала никогда в жизни.

- Что же это? – спросил Иуда.

- Это счастье, это, мое настоящее счастье!

FIN