Навигация по сюжету: Начало истории, 10 — 72 день
Прошлая часть: День 76. Коренной американец

11:52. Просыпаюсь поздно — видно, вчерашний день взял своё.

По трассе в сторону Пукона несутся сотни машин. Все они спешат в эту туристическую мекку. Водитель Эмилио настаивал, что я обязан её увидеть. Я возражал, что не турист, но всё же пообещал заехать. Тем более, Маркус советовал взглянуть на вулкан. До «мекки» ещё километров тридцать, но, глядя на этот поток, думаю — а не развернуться ли? Нет, я дал слово. Да и дорога наверняка подкинет интересных людей. Уверен, что не пожалею.

Вскоре меня подбирает Луис. Ему, как и мне, 28 лет. Едем недалеко, но каждый такой отрезок ценен — он меняет всё путешествие. Эффект бабочки.

Не успеваю выйти на трассу, как на том же повороте меня окликают парни из машины с какими-то рунами на пыльном стекле. Так начинается знакомство с Даниэлем и его братом Алехандро — настоящим спасательным кругом этого дня! Они — настоящие рок-музыканты.

Мы много рассуждаем о свободе и мировых проблемах. Сходимся в одном: главная беда — инертность общества, нежелание тратить силы на осознанный выбор, кого-то кроме себя. Эгоизм. С их неприятием капитализма может сравниться только откровенная вражда к коммунизму — и тут я их понимаю. Популизм дорого обходится человечеству.

Братья угощают меня эмпанадой (похоже на чебурек) и предлагают заглянуть в гости позднее. Даниэль живёт неподалёку. Алехандро, в свою очередь, зовёт к себе в Сантьяго, столицу Чили.

Мне не хотелось расставаться со столь интересными людьми, но я всё же продолжил путь в «мекку». Спустя полчаса я оказываюсь у первых улиц Пукона.

Часть домов отделана деревянным гонтом (чем-то вроде черепицы), как на юге Чили. Очень колоритно. Чисто.

Но куда больше впечатляет дымящийся вулкан на фоне этих построек. Вильяррика — самый активный вулкан страны, с регулярными извержениями и лавовым озером. Подняться сейчас нельзя. Запрет.

Пукон стоит на берегу одноимённого озера. Особенно бросается в глаза длинный мыс с дорогой. С него должен открываться вид на озеро, причал и вулкан — одновременно проклятие и благословение этих мест. Но туда меня не пускают. Шлагбаум и охрана. Видимо, на полуострове живут Иные. Придётся искать другое место для созерцания природы.

Тени от деревьев в парке рисуют причудливые узоры. Завораживает.

Интересно, каково жить с видом на вулкан? Знать, что однажды твой дом может смести натиском стихии? Наверное, ко всему можно привыкнуть.

Ясное небо благоприятствует адской жаре. Присматриваю еще одно место, которое может спасти — общественный пляж. Четверг, может, повезёт…

Без шансов. К воде не подступиться. Весь берег забит отдыхающими, гремит музыка. Другие подходы к озеру перекрыты. Кажется, я начинаю ещё лучше понимать братьев-рокеров с их неприятием такой радикальной «витрины капитализма». На контрасте с Аргентиной, плата за дикий кемпинг и любую достопримечательность кажется странной, шлагбаумы — на каждом шагу. Красиво, эффектно, но «дешёво». Без денег ты здесь ничто. Хотя правда в том, что у каждого из нас куда больше ресурсов, чем одни купюры. Просто не каждая «касса» готова их принять. И это, на мой взгляд, проблема «кассы».

Ухожу подальше в чащу, чтобы остыть в тени. Заодно отточу пару мелодий на укулеле — верной спутнице в этом путешествии. Pirates of the Caribbean!

Усидчивости хватает ненадолго. Через час решаю покинуть Пукон. Может, не зря ехал сюда с предубеждением?.. Но день ещё не кончен. Шанс есть — меня ждут.

Добравшись до поворота, который братья отметили на карте, замечаю белый пикап. Сверяю пылевые узоры на стекле — те самые. Кричу: «Даниэль! Алехандро!»

И меня встречает целая семья. Алехандро приехал к брату с женой и детьми на каникулы. Меня принимают не как гостя, а как члена семьи. В связи с этим совсем не удивительно, что я понимаю их почти без проблем, несмотря на бешеный темп речи.

Думаю, об этой семье многое скажет тот факт, что у них живут не только три собаки, но и целых девять кошек. Они без ума от жизни. Напоминает дом моей семьи в деревне, только овец не хватает.

Пока день не кончился, Алехандро предлагает искупаться. Я уже мысленно вижу ту толчею на пляже, но… нет. У местных есть доступ к огороженной части озера. Здесь почти никого. С одной стороны — прохладный ручей с подножия вулкана, с другой — тёплая озёрная вода.

День обретает новые краски. Суматоха позади, можно выдохнуть. И вдохнуть.

Вернувшись, час играем в приставку. Dendy. Назад в прошлое.

Потом едем в городок Вильяррика (да, город, озеро и вулкан — одно имя). На центральной площади нас встречают деревянные тотемы, посвящённые коренному народу этих земель — мапуче.

В испанском «мама» — «madre», а «папа» — «padre», но есть и созвучные нам «mamá» и «papá». «Спасибо, мама!» — гласит надпись на одной из городских стен.

Заглядываем в магазин. Нужно купить продуктов для семейного ужина.

Не так давно я покинул Дом на острове Мансера, и вот… я снова Дома.

На ужин готовим хот-доги с сосисками и сыром. Вспомнился Новый год в Аргентине, где я был единственным, кто сделал салат (оливье или салат «русо»), а остальные — только закуски, пиццу.

Ужинают и пушисто-хвостатые жители Дома. Кругом царит идиллия.

Даниэль наигрывает что-то на гитаре и даёт подержать одну из своих самодельных бас-гитар. Никогда не играл на электроинструментах — интересный опыт. Я, в свою очередь, даю небольшой урок на укулеле. Не зря практиковался.

Болтаем до поздней ночи, и только к часу я ухожу в выделенную мне комнату. Хорошо, что свернул с той дороги. Вулкан — это, конечно, сила, но люди… Прекрасное знакомство.

Завтра продолжу путь на север. Где-то там через две недели у ребят состоится первый серьёзный концерт после пандемийного перерыва. Кто знает, может, ещё встретимся… Они сказали, что это было бы для них лучшим знаком.

Всё решит дорога. И немного упорства.

Чтобы оставаться в курсе событий, можете подписаться на телеграм. Там выходят анонсы. Карта с маршрутом и мои книги: got1try.ru.

Смена вех: от классового интернационализма к государственному патриотизму

До войны официальной идеологией СССР был "пролетарский интернационализм". Мировая революция и классовая солидарность стояли выше понятий "родина" или "нация" до такой степени, что ВКП(б) официально о считалась не более чем секцией такой организации как Коммунистический Интернационал (Коминтерн), официально ликвидированной аж в мае 1943 года. В процессе борьбы за власть 1930-х годов официальная коммунистическая риторика не менялась, поменялось лишь руководство. Однако эта риторика оказалась крайне НЕ эффективной для мобилизации многомиллионного и многонационального общества на смертельную борьбу с теми, кто смотрел на жителей СССР не более как на недочеловеков, подлежащих безусловному уничтожению.

Кризис 1941-1942 годов заставил победившую в 1930-х группу Сталина кардинально сменить идеологический курс:

Понятно, что первые признаки такого поворота были уже в обращении И.В. Сталина 3 июля 1941 года, но системно это было сделано только год спустя.

Приказ № 227 стал одним из первых и самых ярких проявлений этого поворота. В нем нет ни слова о марксизме или защите мировой революции. Вместо этого используется язык, понятный любому солдату, независимо от его политических взглядов: "Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину".

Просто Родину - без прилагательного "социалистическая"

Можно ли это считать поворотным моментом?

Да, безусловно. Но с одной важной оговоркой.

Для власти СССР это был не боле чем тактический поворот в методах и риторике, а не в сути режима. То, что это "сработает" много позже - не предвидел никто.

Для такого шага у большевиков был такой веский довод как Брестский мир и то, что он очень быстро был отменен и не оказал никакого влияние на политической строй, смирил многих "старых большевиков" с тем, что можно было считать отступлением от ленинских принципов.

Они, как и Сталин, ошиблись - тактический манёвр оказался стратегическим разворотом

В чём разница:

• Брестский мир (1918) был именно тактической уступкой, "передышкой". Его аннулирование стало доказательством, что он не изменил стратегическую цель — мировую революцию. Это была конъюнктурная сделка.

• Приказ № 227 и последующий национально-патриотический поворот (1942-1943) оказались стратегическим разворотом. Они затронули самые основы легитимности режима. От этого "имперского наследия" уже нельзя было отказаться, не подорвав миф о Великой Победе, который стал главным оправданием власти КПСС после войны. Приказ № 227 породил после себя "имперскую линию" в СССР во всём - от риторики до архитектуры. Что уже противоречило интересам сформировавшейся номенклатуры как правящего сословия.

Собственно, все решения послесталинского руководства СССР в 1950-х и были нацелены на сворачивание "имперской линии", вплоть до архитектуры. Группой Хрущёва-Маленкова-Молотова сразу после смерти Сталина и устранения Берии были снова выдвинуты лозунги интернационализма по Марксу, а не по Сталину. Внутри системы советской власти возник и стал развиваться погубивший СССР в итоге конфликт:

Номенклатура vs. Имперское наследие

Что такое советская номенклатура как "правящее сословие"? Это класс управленцев, чья главная цель — стабильность и самосохранение. Их идеал — предсказуемость, плановая карьера, потребление (в рамках привилегий). Имперская риторика Сталина с ее культом сильной руки, постоянной мобилизацией, репрессиями и "охотой на космополитов" создавала для них угрозу. При Сталине номенклатура была не сословием, а обслуживающим персоналом, который в любой момент могли арестовать, сослать и даже расстрелять.

"Оттепель" Хрущева как "контрреволюция номенклатуры". Решения середины 1950-х годов были во многом попыткой номенклатуры обезопасить себя в исторической перспективе:

• Разоблачение культа личности (XX съезд КПСС, 1956 г.) было не только личным ударом по Сталину, но и ударом по принципу единоличной власти, которая была неотъемлемой частью "имперской линии".

• Сворачивание самых одиозных проявлений "имперскости" (например, отказ от сталинского ампира в архитектуре в пользу дешевых "хрущевок") было связано с прагматизмом и желанием снизить напряжение мобилизации. Номенклатура хотела не великих строек, а спокойного распределения ресурсов под своим лчиным контролем.

• Возврат к риторике "интернационализма" и "ленинских норм" был попыткой найти более безопасную и стабильную идеологическую основу для своего правления. Ленинизм без сталинского террора как метода держать номенклатуру в узде показался властям самой удобной формой организации власти в СССР.

Почему попытка "свернуть имперскую линию" в итоге провалилась?

После отстранения Хрущёва от власти номенклатура хотела избавиться от опасной "имперской" методы правления (к которой в итоге скатился сам Хрущёв), но не могла отказаться от "имперских" результатов, которые были главным источником легитимности.

1. Уже сформировавшийся образ Победы 1945 года был абсолютно "имперским", сталинским мифом. Отказаться от него было невозможно. Поэтому Суворов, Ушаков и Кутузов остались на орденах, а Георгиевская лента стала символом Победы.

2. Статус сверхдержавы, достигнутый в сталинскую эпоху, был главным оправданием существования номенклатуры. Вести холодную войну, соревноваться с США, имея идеологию скромного "интернационализма", было невозможно. Требовалась державная риторика.

3. Для народа именно "имперская" составляющая — гордость за мощь страны, великую историю, победы — была гораздо ближе и понятнее, чем схоластика марксизма.

Вывод:

Послесталинское руководство действительно пыталось неоднократно свернуть "имперскую линию" в методах управления (отказавшись от террора), но было вынуждено сохранять ее в риторике и символике для поддержания легитимности.

Это создало неустранимое противоречие: формально — коммунизм и интернационализм, а по сути — советская империя. Это противоречие так и не было разрешено. Номенклатура хотела быть "советским средним классом", но для удержания власти ей приходилось быть "имперской аристократией". Эта шизофрения в конечном счете ослабила идеологический стержень системы и стала одной из причин ее кризиса, который в итоге привел к краху, когда экономические проблемы сделали невозможным поддержание "имперского" фасада.

Он не шёл - он перестраивал пространство.

И когда Германия, эта бездушная машина убийства, с зубами из пушек, сердцем из шестерёнок и душой, вырезанной из нацистского манифеста, рванулась на восток, чтобы стереть всё живое…

Колосс повернулся.

Он не кричал.
Он не молился.
Он просто поднял ногу и растоптал.

Растоптал танки, как игрушки из жести.
Растоптал тактику, как бумагу в огне.
Растоптал гордость, как пепел под сапогом зимы.
Они думали: «Мы - прогресс».
Он ответил: «Я - судьба».

И когда последний немецкий бронированный кулак застрял в грязи под Сталинградом…
Колосс не улыбнулся.
Он просто сделал ещё один шаг.
Вперёд.
Как завещал его создатель.

Потом он ушёл.

И тогда начали управлять Колоссом те, кто не слышал его сердцебиения.

Хрущёв - как мальчик, который решил починить часы, выкрутив шестерёнки, чтобы они быстрее шли.
Он резал, заменял, кричал: «Больше зерна!» - но не знал, что Колосс не работает по приказу. Он работает по памяти.
И Колосс начал хромать.

Брежнев, как старый слесарь, который не снимал пыль с механизмов, потому что боялся, что что-то сломается.
Он смазывал шарниры, но не чинил.
Он запускал вентиляторы, но не включал двигатель.
Колосс шёл.
Но его глаза стеклянные, пустые.
Его руки опускались.
Его грудь перестала дышать огнём.
Голова его мертва.
Не от ран.
От забвения.
От того, что больше не было того, кто знал, зачем он был создан.

Андропов, Черненко… тени у пульта. Они думали, что управление - это кнопки.
Но управление - это знание, вплетённое в сталь.
А знание ушло.

Колосс шёл.
Шёл, потому что не знал, как остановиться.
Его ноги помнили ритм.
Его руки помнили удар.
Но в его груди… тишина.
В его глазах - отражение неба, но не воля.

И тогда… в 1993 году он споткнулся.

Не от бури.
Не от врага.
А от собственной тяжести.

Он упал не с криком.
Не с грохотом.
А с тихим, глубоким скрежетом металла, будто последний болт, державший его вместе, - отвалился.

И Колосс лежал.
Великан.
Без души.
Без создателя.

Но даже в падении он был величественен.

Потому что он не был государством.
Он был памятью, сделанной из стали и воли одного человека.

Он растоптал машину убийства.
Он вынес на своих плечах целую эпоху.
Он был тем, что не могло быть… и всё же было.

И пока есть кто-то, кто помнит…

как он шагал,
как он смотрел вперёд,
как он не сдавался -
он не мёртв.

Он просто спит.

В руинах заводов.
В звуке гудка на перегоне.
В песне, которую больше не поют…
но которую ещё не забыли.

С днем рождения, Иосиф Виссарионович!

Сейчас бы так с 5-титысячными купюрами такую реформу бы сделать!

А не находить квартиры забитые ими у казнокрадов и взяточников!

Сразу легко стало бы жить!🥳🥳🥳