Колхоз

А модная темочка получилась. Дааа...
И эксплуатировать её можно долго...
Ну и я присоединюсь.
Что-то давно молчу.
Да.Так вот.

Была раньше, в допотопные советские времена, такая традиция, — посылать студентов осенью на работы в колхозы. На уборку, переработку яблок, картошки, других овощей и фруктов.
При этом и преподаватели имели возможность отдохнуть. И подготовка ВУЗа к учебному году успешно продлевалась и завершалась. И студенты получали дополнительные каникулы.
Да и возможность сделать себе запасы на зиму из колхозных «излишков» тоже нельзя исключать.
В общем все были довольны, и воспринимали труд на свежем воздухе целиком позитивно. А еще более позитивно воспринимали вечерние пьянки у костра, так сплачивающие коллектив)))
Вот и мы, будучи студентами, почти каждый год ездили. То на яблоки. То на картошку. То еще куда.
И однажды попали на плодоовощной комбинат. А я с парой друзей попал на участок помидоров.
А надо сказать, что дело было в краях южных. Яблоки там росли медовые. А томаты им в сладости и спелости ничуть не уступали.
Я вообще помидоры люблю. А тут такой запах...
Вот представьте себе. Жара... Ты весь такой мокрый и пыльный... Ты хочешь пить... Заработался... А он такой сочный... Сладкий... Теплый с поля... Кайф!
За день съедалось... ну, много. Очень.
Стояли мы на разгрузке машин и подаче помидоров на давку сока.
Как вам — разгрузить вручную вдвоем - втроем 5 длинномеров КАМАЗов за смену? Умерли бы?
Вот и мы умирали. Первую неделю.
К концу месяца легко разгружали по 12-15 и еще в футбол гоняли вечером)))
Но речь не о том.
Разгружая помидоры, мы заметили, что работники завода выбирают на отжим уже «просевшие» помидоры. Ну, не совсем гниль, а так. Начавшие хорошо «уставать».
За время переработки «уставших» томатов, свежие, будучи очень сочными и переспелыми, тоже проседали. В результате — весь сок шел из некондиции.
То же самое было и на участке слив, яблок. И если яблоки еще могли и потерпеть пару дней, то томаты портились на глазах.
Непорядок.
И вот мы, как прогрессивная, хоть и временная часть трудового коллектива, после небольшого вечернего совещания между собой, не обращаясь к руководству, с присущим всем молодым радикализмом, стали сами подавать в производство только свежайшие плоды. Оставив «уставшие» кучи спокойно догнивать.
При чем, как замечено было впоследствии, пропало не больше чем одна машина. О как!
Зато соки все пошли!!! Заглядение!
Светлые! Ярко красные! Душистые! А вкус...
Ну и домой понабирали мы себе запасец соков разных. По пять-шесть ящиков разных. Каждого вида. Даааа.
Вот это были соки!
Жаль только, что я после «помидорно-яблочной диеты» потом так к этим сокам почти и не притронулся.
Смотеть почти год не мог на помидоры и яблоки.
Воротило.))

Вот такая вот ретроспективная вот...

«Я в телогрейке у печурки,

запив чайком печаль-тоску,

кидаю в топку по три чурки,

и жду каникул по звонку…»

– Хм…– я начал грызть колпачок ручки, размышляя над продолжением. В школе все увлекаются шансоном, а за модой надо следить. Пока что получалось не очень. Начало, как обычно, мне удалось придумать сразу, а вот дальше мысли расплывались. Здесь важно найти первую строчку следующей строфы, сюжет… а там ямбы и хореи сами откинутся на вольный лист.

Итак, дальше надо что-то жалостливое про матушку…

Дверь в комнату неожиданно открылась и зашёл батяня.

– Чё делаешь? – спросил он.

– Да так… – пожал я плечами.

– Зачем новую фуфайку надел? – озадаченно нахмурился он.

– Тут холодно.

– Летняя комната для того и предназначена, чтобы в ней летом находиться, а не осенью, – пояснил батяня. – Снимай фуфайку и повесь обратно в кладовку.

– Я тут стих пишу про осень и свою нелёгкую судьбу шестиклассника, – заявил я. – Надо прочувствовать, так сказать, прохладу и свежесть осеннего очарования.

Батяня округлил глаза, которые от чего-то подозрительно засверкали.

– Вот кстати завтра и прочувствуешь всю необходимую ПРОХЛАДУ и СВЕЖЕСТЬ, – загадочно сообщил он.

Это могло означать только одно – скоро в нашей семье в очередной раз начнут использовать бесплатный каторжный детский труд одного малолетнего поэта.

– Это в смысле?.. – я закрыл тетрадь и отложил ручку.

Батяня выдержал театральную паузу, а потом торжественно и очень радостно выдал:

– Снопы будем вязать!

Я обречённо стянул ушанку с головы и сжал в ладонях.

– Это как же… Какие ещё снопы?..

– Льняные, – сказал батяня. – Короче, завтра в школу не идёшь. В поле поедем работать.

В комнату зашла мама.

– Идите кушать.

– Я не хочу… – растерянно сказал я.

– Правильно! – радостно заявил батяня. – Вон дармоедов из тёпленьких мест! Кто не работает, тот не ест!

И ушёл, напевая «Нам песня и строить, и жить помогает…».

– А ты зачем новую фуфайку напялил? – тоже довольно озадаченно поинтересовалась мама, словно забыла зачем пришла.

Я же висел от батькиных новостей в мысленном вакууме, и фуфайка в этой ситуации казалась совершенно незначительной мелочью.

– Стих пишу про осень… – не думая, ответил я маме, пытаясь представить, как я, последний сельский интеллигент, поэт и художник, корячусь при вязке льняных снопов в каких-то влажных и тоскливых полях.

– Сними и повесь в кладовку, – пригрозила мама. – И бегом за стол.

– Хорошо.

Мама тоже ушла, не напевая никакой песни.

Я зачем-то снова открыл тетрадь. Но бесполезно. В таких условиях работать было невозможно. Неясные мысли окончательно рассеялись. Меня только что впутали в сомнительное мероприятие сельскохозяйственного направления, а я не смог придумать правдоподобную отмазку. Теряю хватку.

Потупив в тетрадь несколько минут, я всё-таки начал записывать:

«От звонка до звонка…

Завтра снова в тайгу…».

Мысль остановилась. Я посмотрел в окно. Продолжение не клеилось. Я пребывал в медленно нарастающем ужасе от предстоящего завтрашнего дня.

«Звонка. Чифирка...». Хм. «Звонка. Загубили Витька…». «Уж лучше в школу, чем снопы вязать…». «Звонка. У ларька…». Хм…

– Я СКАЗАЛА БЫСТРО ЗА СТОЛ! – услышал я голос мамы.

Ранним солнечным утречком меня разбудил стук ложки о глубокую тарелку. Батька завтракал борщом, обильно заедая салом. Я поднялся с койки.

– Подъём сынуля. Впереди трудовые подвиги! Садись, ешь.

Я решительно не разделял его энтузиазма. На соседней койке сладко спала младшая сестрёнка, прижав к пухлой щеке свою куклу Лапшу. Везёт же, клюшке. В школу пойдёт сегодня, в отличии от меня.

Я сел за стол.

– Не хочу, – протёр я глаза всё ещё надеясь, что мы никуда не поедем.

– Ну и зря, – хмыкнул батяня. – Погрызи хотя бы косточку.

Я скривил рожу.

– Интеллигент хренов, – хмыкнула мама. – Может тебе лобстеров подать?

– Нет, спасибо, я чайку попью.

Через пол часа, когда ещё только занималась алая заря, мы собрались и отправились на место сбора к огромному дому дяди Васи-льноводу.

У его усадьбы уже тарахтел трактор МТЗ-80 с прицепом, в котором расположились люди. Они все чему-то радовались и вели себя до противного громко и активно. Женщины в платках смеялись, мужики курили, а бригадир стоял рядом и записывал прибывших в тетрадку. Батяня зарегистрировал нас, после чего мы забрались в прицеп и заняли свои места. Когда собрался полный комплект льноводов, трактор издал рёв, и мы дружно покатили в неизвестном направлении.

Чем хуже становилась дорога, тем быстрее гнал тракторист. Прицеп лихорадочно скакал из стороны в сторону, словно нас готовили к выходу на орбиту планеты Заветы Ильича. Женщины, дружно охали, а мужики орали:

– Коля! Не дрова везёшь!

Но дядя Коля решительно ничего не слышал, потому что врубил на полную громкость свою магнитолу:

«Как ты ворвался в мою жизнь сама не знаю,

Сама себя порой никак не понимаю.

Кружился ветром ты шальным и ненадежным,

Но разлюбить тебя теперь уж невозможно. …».

Надрывались Марина Журавлёва из старых динамиков на радость дяди Коли.

Чтобы не улететь на очередной ухабине в кувейт, я вцепился руками в холодные борта прицепа и крепко подогнул ноги под лавку.

Огни родного села исчезали за горизонтом.

– Куда едем-то? – спросил кто-то.

– За Смородинку!

«За Смородинку!..», – ошалел я.

Испытания выходили на совершенно новый уровень.

До деревни Смородинка пилить семь километров через лес. А ещё эта самая Смородинка настолько давно заброшена и в ней настолько давно никто не живёт, что в ней даже руинов уже не осталось. Дремучая пустынная безлюдная глушь.

Моя тонкая поэтическая и художественная душа дрогнула.

Выпучив глаза, я посмотрел на батяню и сказал:

– Я такое не переживу.

Он положил мне свою ручищу на плечо, и, крепко прижав к себе, заявил:

– Держись, сынуля! Скоро откроется второе дыхание!

– У меня или у тракториста?..

Мы завернули на лесную дорогу.

– Эх! Ты лучше посмотри, какая свежесть и прохлада вокруг! Фактура! – радостно воскликнул батяня. – Уж небо, как говорится, осенью дышало. Уж реже солнышко блистало…

Я вжал голову в плечи и зажмурился.

«Мама, мамочка, разбуди меня, пожалуйста в школу…».

Через пол километра я начал молиться:

«Боженька, я никаких молитв не знаю, но, если ты меня слышишь, сделай что-нибудь…».

Когда мы прибыли в поле, уже стало немного посветлее. Легкий иней окутал местную природу. Вот-вот должно было показаться коварное октябрьское солнце, которое светит, но совсем не греет. Но оно не показывалось. Всё заволокло туманом. Я уже достаточно околел по пути, чтобы понять очевидное – рано или поздно я окочурюсь и это лишь вопрос времени.

Бригадир размечал границы участков каждой мини-бригаде.

– Ваши вот эти, – показал он батяне несколько валков льна. – Потом покажу следующие.

Семейный подряд начался.

Закруглёнными вилами батька собирал необходимое количество льна, а я пучком этого же льна перевязывал его в охапку и ставил. Снопы медленно, но верно вставали за нашими спинами.

Минут через пятнадцать я уже не чувствовал от холода пальцев рук и ощущал зверский ГОЛОД. От этого у меня в голове застрял один очень простой образ – тарелка горячего ароматного борща, а рядышком нарезанное сало с прослойками мяса, россыпью тмина, чеснока… В избе топится печь, от которой по комнатам расходится тепло. Я плотно поел и лежу в новой фуфайке под одеялом. Мне тепло и комфортно. А сестрёнка собирается в поле вязать лён.

– Сынуля! – слышу я голос батьки. – Хватит сопли на кулак наматывать! Шевелись!

Постепенно от стресса и холода мой организм начал вырабатывать небывалое количество тепла, словно старый утюг с углями. Пальцы постепенно отогревались. Я вошёл во вкус. Но ресурсов моей тощей поэтической натуры «кожа да кости» надолго бы не хватило. Голод усиливался до нестерпимой боли в животе.

– Перерыв на обед! – послышалось через пару часов.

Приехала полевая кухня.

Я настолько сильно хотел жрать, что немедленно телепортировался к источнику пищи. Растолкав всё ещё весёлых женщин в платках и хмурых мужиков с примами, я бросился к раздаче, как на амбразуру. Сожрав две порции ненавистной гречки с ещё более ненавидимой тушёнкой, я уселся на колесо полевой кухни и достал из левого кармана конфету «Барбарис», которую утром незаконно стащил из серванта. Конфетуля была так прекрасна, что я не мог сдержать улыбки счастья.

– …лето было холодное, долгунец не успел созреть. Пока скосили, пока просушился… – услышал я голос бригадира, который курил в сторонке с мужиками.

– Ну что, как самочувствие? – вдруг откуда не возьмись появился батяня.

Я достал из правого кармана карамельную конфету «Рачки», вручил ему и сказал:

– Не дождётесь!

Он закурил.

– Надо работать поживее, а то так ничего не заработаем.

Я незаметно развернул в левом кармане следующую конфету «Грильяж» и быстро запихал в рот.

– Холосо, я постараюшь. Будешь ещё конфету?

– Давай.

Я снова вручил ему «Рачки».

Мы ещё немого посидели, а потом нам определили следующие валки для вязки снопов. Мне даже начало нравится.

Обратную дорогу дядя Коля уже так не гнал. За день он изрядно набрался впечатлений, поэтому ехал аккуратно. Кассету Марины Журавлёвой зажевало, поэтому он грустил. Женщины всё также чему-то радовались, мужики продолжали непрерывно курить, а бригадир хмуро считал валки у каждой пары работников, чтобы по приезду сразу же рассчитать.

Я всю дорогу молчал и глядел на извилистую дорогу, которая оставалась позади.

Заработали мы совсем немного. Батька расстроился. Я тоже. Платили очень мало. Тут, как говорится, зарплата маленькая, зато работа тяжёлая и сложная, поэтому непременно соглашайтесь. Но по другому денег не заработать.

Пришли домой, умылись, сели за стол. Топилась печь и тепло расходилось по комнатам.

– Ну, что, интеллигенция хренова, – усмехнувшись, обратилась ко мне мама, запуская поварёшку в кастрюлю. – Как прошёл день?

– Нормально, – пожал я плечами, глядя на то, как она наливает мне в такую же, как у батьки, глубокую тарелку ароматного борща и с умным видом бывалого агронома заявил: – Лето было холодное, долгунец не успел созреть. Пока скосили, пока просушился…

Поели. Батька ушёл курить в сени, мама начала мыть посуду, а сестрёнка сидела перед телевизором. Я незаметно достал из кармана куртки фантики из-под съеденных в поле конфет и бросил сестре под кровать. Как ни в чём не бывало сел за стол, открыл тетрадь и начал записывать:

«Уходит вдаль дорога через чащу,

А я прицепе самокрутку заверну.

Жизнь на воле может быть и слаще,

Но соль не помешает и борщу...».

© Иль Канесс

"Оформитель слов"

Прочитал пост Вкус разочарования
вспомнилась моя история. Давно это было, в конце 90х. Как то с отцом решили мы самогон замутить. Заквасили, сбродили, выгнали. Принес я домой две бутылки самогона. Одну пол - литровую, а вторую, как на картинке, 1,75 литра.

Полторашки тогда редкостью были. ))
Жена повозмущалась для вида, типа, пьянствовать буду. Ну я и спрятал большую бутылку в тумбочку от швейной машинки, закрыл её на ключ. На следующий день, на работу захватил с собой маленькую бутылочку, перед обедом с кумом попробовать. Работали мы с ним электриками в колхозе. Но по дороге встретил меня агроном и предложил на несколько дней на посевной поработать. В поле на сеялках покататься. Агрегат уже в поле был, километрах в десяти от колхоза, я туда поехал на ГАЗоне с удобрениями. Приехал, заправили агрегат туками (озимые подкармливали), он поехал по полю скакать, а мы под березки уселись. Красота, весна, птички поют, из дырочки в берёзе в подставленную баночку сок капает. Вспомнил я, что во внутреннем кармане фуфайки бутылка у меня. Закуска у тракториста нашлась, он один "тормозок" с собой взял. Так то нам из столовой обеды привозили. Выпили, хорошо, но мало! Что там, пол-литра на пятерых. Губы помочить. Говорю
- Дома то есть, а как?
Призадумались. Машину с удобрениями гонять туда - сюда, по голове не погладят. Тракторист снимает трубку с ТНВД.
- Скажете, потекла!
Сгоняли в колхоз, пока водила "искал" трубочку на замену, я домой сбегал, бутылку достал из швейной машинки, перелил содержимое в полуторалитровую банку и в поле! Приезжаем, а там уже поляна накрыта, мужики через овраг на другое поле за закусью сбегали, у соседней бригады разжились. Огурчики соленые, яички вкрутую, сальце солёное и копчёное. Сидят вокруг дастархана, слюной давятся. Я из-за пазухи банку выташил, в центр водрузил. Тракторист стопарь наполнил, выпил, огурчик ко рту поднёс и замер. Медленно поворачивается ко мне и трагическим шепотом сообщает
- Вода!
- Какая, вода, норм самогонка, пили ведь уже.
- Да та норм была, а тут вода!
Ах ты'ж блин! Жена как то достала бутылку из тумбочки, самогон перелила, а мне туда воды набуздырила.
Спрашиваю тракториста:
- Трубку поставил?
- Нет.
Водиле:
- Едем!
Опять помчались в колхоз, я у отца взял самогонки, рассказал ему историю. Он долго смеялся над нами.
- И охота вам было ехать опять?
- А ты бы видел трагические лица мужиков! Выражение "рухнувшие надежды"!

Вспомнил про своего бывшего друга Диму. В прошлом посте я уже рассказывал о забавной  ситуации, в которую я попал по его милости, это, так сказать, штрих к портрету. Для тех, кто не читал, коротко охарактеризую человека: он, в общем, рукастый мастер, в молодости неплохо зарабатывал на стройке, женился, потом развод, были случайные пара-тройка каких-то женщин, с которыми он не очень долго прожил, несколько лет в общей сложности, и последние лет 15 или даже больше Дима нигде не работает. Кормят его пенсионеры мать и тётка.

Ещё когда с ним общался, уши у меня регулярно вяли от одной из его излюбленных тем, которую он в мало отличающихся друг от друга вариантах заводил в любом разговоре. Если коротко резюмировать, то: власть говно, путин вор, такую страну просрали, раньше было лучше, а сейчас всё плохо и работать в нашей стране нет смысла, за 40 тыщ пусть рабы работают.

Ну и любит очень вспоминать моменты из своей молодости (а ему сейчас сорокет с небольшим, но так как он уже пенсионер, то будем так говорить), как и где он в своё время был и как тогда было хорошо, а сейчас плохо.

Итак, в армейке Диме нравилось то, что ответственности было мало, и всё время подворачивалась возможность что-то спиздить. Нашли они где-то в недрах части склад с запчастями военной техники. Сдавали на цветмет, за бесценок, деньги, естественно, тратили на вино и падших женщин. Сливали с техники бензин и соляру, тоже продавали. Ну а как же, это ведь ничьё, а солдатам денег не платят. И если не они спиздят, то другие, поэтому лучше пусть нам достанется, так он это обосновывал.

Потом после армии устроился на работу, пластиковые окна ставить. Расходники там набирались монтажниками на складе самостоятельно, в зависимости от объема монтажа, то есть фурнитуру всякую давали по счету, а мелочевку вроде крепежа можно брать было с запасом. Дима не терялся. Надо горсть саморезов, берет килограмм, надо две, берет два. Потом, после монтажа, чтобы сумку не таскать тяжёлую, вся неиспользованная расходка выкидывалась в помойку. Ну а чё, фирма богатая, не обеднеет, говорил Дима.

Потом Дима устроился в сетевой магазин одежды и обуви. Обуви он домой перетаскал немеряно. Схема была простая: из двух разных коробок берутся ботинки и меняются местами, то есть получается в одной два левых, в другой два правых или размер другой. Отправлялись эти коробки на возврат, уценивались, потом их выкупали за копейки участвующие в схеме работники магазина. Если были какие-то акции, например часто в подарок к шмоткам шли какие-то допники, всё это на складе благополучно вытаскивалось. Ну а чё, фирма богатая, не обеднеет.

На следующей работе Дима, работая водителем, сливал бензин. Жаловался, что проклятые жлобы всё считают и воровать трудно. Но можно. Помню, заправлял он машину за свой счёт только при поездках на юг, отдыхать, а так по городу ему хватало.

Потом он на фабрике работал в охране. Вот где было раздолье, глаза у него аж светились, когда он это вспоминал. Фабрика, как водится, наследие ушедшего Союза, потихоньку разваливалась и разграбливалась, на территории арендаторы, склады, магазинчики, это ж клондайк. Вечером после окончания рабочего дня у охраны начиналась жаркая пора, надо было обойти территорию на предмет плохо лежащего и не прибитого гвоздями. В ход шло всё, от цветмета до продукции подшефных магазинов. Рассказывал, как они долго пилили какие-то нержавеющие баки, и как потом орало начальство фабрики, когда это обнаружили. Баки, оказывается, были частью рабочего оборудования. Магазинам тоже везло: доблестная охрана нашла способ как-то проникать в торговые помещения и невозбранно оттуда всё брать. Сгубила жадность: по пьяни попались в одном из магазинов, потому что нажрались прямо в зале да там и уснули. Феерично. Вышвырнули с работы.

На этом, в общем и целом, трудовой путь Димы был закончен. Какой смысл работать за 40 тыщ, говорит он, вон посмотри как другие воруют. Вагонами. Составами. Вот они-то страну и развалили, надо расстреливать их всех. Первым путина, он самый главный вор. Всё испортил, гад.

Вот то ли дело раньше...