«Переход к единовластию - всегда победа неведенья (значение этого авторского термина аналогично «некомпетентности» - Прим. И.Л. Викентьева) Однако, с тех пор, как единовластие установилось достаточно прочно, очень многое начинает зависеть от личности владыки. Ведь всякий из них остаётся человеком, в душе которого протекает борьба между веденьем (значение этого авторского термина аналогично «компетентности» - Прим. И.Л. Викентьева) и неведеньем, и, как знать, быть может, даже конкретно безграничной власти окажется не в силах полностью затмить ум и сердце.
Во всяком случае, история даёт нам немало примеров монархов, выдающихся как по личным достоинствам, так и по целеустремленности своей политики. Появление такого монарха на престоле способно было за один год переменить атмосферу жизни в стране. После Домициана мог появиться Траян, после Марии Кровавой - Елизавета Английская, после Павла I - Александр I. Сознательная часть общества имела все основания приветствовать и поддерживать этих государей, ибо видела в них избавителей от кровавого кошмара прошедших лет, а они, в свою очередь, находили в ней надёжную опору своей власти.
Гораздо хуже дело обстоит там, где неведенье торжествовало не только в личности монарха, но захватывало всю правительственную машину целиком. Перемены на троне, замены «плохого» царя «хорошим» - на это ещё можно было надеяться, но внести какие-нибудь изменения в нравы и привычки чиновничьей касты могло только время. И не просто спокойное течение его, но время, заполненное противоборством различных выборов в среде административного класса. Иными словами, уровень зрелости министров и их помощников был не менее важен, чем уровень зрелости государя. Самыми драматичными оказывались те царствования, при которых эти уровни являли собой резкое и явное несовпадение.
Возьмём для примера двух монархов: Людовика XIVи Петра I.
На первый взгляд направление их политики и используемые приёмы кажутся вполне идентичными.
Оба они видели главную цель в укреплении абсолютизма своей власти.
Оба в этом стремлении не остановились даже перед тем, чтобы поставить самих себя во главе церкви.
Оба были постоянными агрессорами и ввязывались в войны почти со всеми соседями.
Оба были готовы щедро платить за все начинания кровью и потом своих народов.
Оба были бессмысленно жестоки в преследовании еретиков: один посылал на галеры гугенотов, другой доводил до самосожжения раскольников.
Оба питали неприязнь к старой знати и пытались покончить с её влиянием одним и тем же оружием - табелью о рангах, открывавшей двери государственной службы людям неродовитым.
И может быть, именно в этом последнем пункте - в принципе подбора людей - и проявилась наиболее наглядно огромная разница между двумя монархами. Понять это можно, только сравнив, что каждый из них получил при вступлении на престол и что оставил преемникам.
Людовик XIV взошёл в 1661 году на престол самого могущественного в тогдашнем мире королевства. Государственная машина была создана Генрихом IV и Ришельё и при Мазарини выдержала испытания междоусобиц фронды.
«Эпоха была богата всевозможными выдающимися людьми. Министры и дипломаты молодого короля были в ту пору наиболее искусными в Европе, его полководцы - наиболее выдающимися, подчинённые им офицеры, пройдя школу своих начальников, сами ставшие славными полководцами, - наилучшими... Государство находилось в цветущем состоянии, всего было в избытке. Кольбер довёл финансы, морское дело, торговлю, промышленность, даже литературу и просвещение до высшего расцвета...»
«Но Людовика XIV утомило превосходство ума и достоинств его прежних фаворитов. Он хотел первенствовать умом и волею в делах правления и на войне, как властвовал во всех других областях... Он взял под подозрение, а вскоре даже возненавидел всякое проявление благородства чувств, уверенности в себе, самоуважения, личного достоинства, образованности. С возрастом это отвращение увеличивалось. Он хотел царствовать самостоятельно. Вот почему нередко совершенно неопытные новички занимали посты министров и полководцев. Людовик был чрезвычайно доволен подобным порядком, и часто у него вырывалось признание, что он выбирает таких, дабы их воспитывать, и он действительно верил, будто это делает... Мало-помалу под давлением необходимости все обязанности свелись к одному: трепетать и стараться подслужиться... Так сложилась эта безграничная власть, которая могла делать всё, что захочет, и слишком часто хотела всё, что могла, не наталкиваясь никогда на сопротивление (внутри страны)... В результате пятидесяти шести лет царствования... было пролито столько крови... зажжены пожары по всей Европе, спутаны и уничтожены все порядки... королевство доведено до непоправимых бедствий, почти до грани полной гибели, от которой страна была избавлена лишь чудом Всемогущего я».
Пётр I при своём вступлении на престол получил совсем другое государство и другой состав правительственного класса. Русское боярство или то, что от него осталось после топора Ивана Грозного и застенков Бориса Годунова, в XVII веке представляло собой касту, заражённую неведеньем в предельно возможной степени. Местничество - вот название язвы, поедавшей все здоровые силы, оставшиеся ещё в знатных семьях.
Распределение командных постов в армии, назначение воеводства, управление приказами, влияние в боярской думе - всё зависело не от личных способностей и энергии человека, но от места, которое его далекий предок занимал в списках древнейшего боярства или за царским столом несколько веков назад. «Как стояли предки, так вечно должны стоять и потомки, и ни государева милость, ни государственные заслуги, ни даже личные таланты не должны изменять этой роковой наследственной расстановки...
Служебная карьера лица не была его личным делом, его частным интересом. За его служебным движением следил весь род, потому что каждый его служебный выигрыш, каждая местническая находка повышала всех его родичей, как всякая служебная потерька понижала их». Когда один молодой боярский отпрыск не чинясь, встал под начало приятеля из другого рода, всё его семейство кинулось в ноги царю, прося наказать за страшную обиду, которую он нанес им всем своим небрежением.
«Местничество не признавало подвигов... Князь Пожарский, спаситель отечества, «отослан был головой» к ничтожному, но родовитому сопернику (Салтыкову), подвергся унизительному обряду, был проведён с торжественным позором пешком под руки под конвоем от царского дворца до крыльца соперника... Государственная власть искала способных и послушных слуг, а местничество поставляло ей породистых и зачастую бестолковых неслухов... Сплачивая родичей в ответственные фамильные корпорации, оно разрознивало сами фамилии, мелочным сутяжничеством за места вносило в их среду соперничество, зависть и неприязнь, чувство узко понимаемой родовой чести притупляло чутье общественного, даже сословного интереса и таким образом разрушало сословие нравственно и политически... В 1681 году, когда возбуждён был вопрос об отмене местничества… боярство втихомолку сделало ещё одну попытку спасти своё положение. Составлен был план раздела государства на крупные исторические области, бывшие некогда самостоятельными, В эти области из наличных представлений московской знати назначались вечные несменяемые пожизненные наместники... Патриарх, на благословение которого был препровожден проект (царём Фёдором), разрушил его, указав на опасности, какими он угрожает государству».
И с этими людьми Петру I нужно было прорубать «окно в Европу». Переломить их взгляды, пополнить их ряды новыми деятелями - во всей работе Петра не было задачи более трудной и ключевой. В его эпоху «дворянство по отечеству пополняется из всех слоёв общества, даже из иноземцев, людьми разных чинов, не только «белых» нетяглых, но и «чёрных» тяглых, даже холопами, поднимавшимися выслугой: табель о рангах 1722 года широко раскрывает этим разночинцам служебные двери в лучшее старшее дворянство».
Людовику XIV табель о рангах нужна была для того, чтобы принижать аристократию и поднимать по служебной лестнице милых его сердцу ничтожеств; Петру - для того, чтобы влить в одряхлевший государственный организм свежую кровь, чтобы ставить к делу слуг способных, преданных, целеустремлённых.
Первый, приняв сторону неведенья, резко замедлил движение страны, второй при том же деспотизме и самовластии искал опору в выборе веденья и тем ускорил развитие своей империи. После этих государей подстёгнутая Россия и приторможенная Франция если не оказались на одном уровне, то, во всяком случае, приблизились друг к другу настолько, что между ними сделались возможны реальные контакты, обмен людьми и идеями вплоть до знаменитой переписки русской императрицы с французскими мыслителями.
К сожалению, все завоевания выбора веденья в среде русского правящего класса ограничились сферой столичного дворянства. Этого было достаточно для того, чтобы поддержать жизнеспособность гигантской империи, чтобы обеспечить кадры высших чиновников, офицеров и дипломатов, чтобы создать блестящую культуру XIX века, но недостаточно для внесения заметных перемен в устоявшийся уклад крепостнической жизни. Причём даже и столицы в критические моменты оказывались слишком падки на блага неведенья. В «дней Александровых прекрасное начало» все, казалось, были согласны с необходимостью реформы. Но ставить получение должности в зависимость от собственных знаний? сдавать экзамен на чин? Это представлялось неслыханным унижением. Уже в самой форме опалы, обрушившейся на инициатора реформ - Сперанского, - ночью тайком арестовать и увезти в Сибирь без объявления причин - легко узнать почерк восторжествовавшего неведенья. Полвека спустя оно же, спившись в дружный хор протестующих голосов, изуродовало и обкорнало перначальные проекты реформы 1861 года.
Поистине у Пушкина было достаточно оснований, чтобы написать в письме к Чаадаеву в 1836 году: «Наша общественная жизнь - грустная вещь. Это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству - поистине могут привести в отчаяние…
Правительство всё-таки единственный европеец в России. И сколь бы грубо оно ни было, только от него зависело бы стать во сто крат хуже. Никто не обратил бы на это ни малейшего внимания».
Ефимов И.М., Метаполитика: наш выбор и история, Л., «Лениздат», 1991 г., с. 166-171.
Источник — портал VIKENT.RU
Дополнительные материалы
Атмосфера свободы как условие культурного взлёта по И.М. Ефимову
Теория циркуляции элит по Вильфредо Парето
Борьба с деградацией общества
см. термин Вытеснение человека и его функций в 🔖 Словаре проекта VIKENT. RU
+ Плейлист из 14-ти видео: СОЦИАЛЬНЫЕ ОТКРЫТИЯ, ИННОВАЦИИ, ИЗОБРЕТЕНИЯ
+ Ваши дополнительные возможности:Идёт приём Ваших новых вопросов по более чем 400-м направлениям творческой деятельности – на онлайн-консультацию третье воскресенье каждого месяца в 19:59 (мск). Это принципиально бесплатный формат.
Задать вопросы Вы свободно можете здесь: https://vikent.ru/w0/
Изображения в статье
Игорь Маркович Ефимов — русский и американский писатель и историк. Ряд его произведений на Западе вышло под псевдонимом Андрей Московит / КулЛиб
Photo by Alexandre Brondino on Unsplash
Photo by Alexandre Brondino on Unsplash
Пётр I за изготовлением руля — Михаил Петрович Клодт. В мастерской. 1872. / Public Domain
Пётр I в Дептфорде в 1698 г. Даниел МАКЛИЗ / Public Domain
Картина русского художника Алексея Кившенко: «Император Николай I награждает Сперанского за составление свода законов. Начало 19 в.» / Public Domain
