Идеи Вадима всегда заканчивались приключениями на наши подростковые жопы, но тогда он превзошёл сам себя, когда после уроков в импровизированной курилке за школьной бытовкой, то и дело оглядываясь по сторонам, он предложил мне сходить на квартирник. Не смотря на бурную молодость, я никогда не участвовал в квартирниках и согласился с неожиданной для себя лёгкостью. Вечером, подойдя к обозначенному дому, Вадим всё так же оглядываясь по сторонам жестом указал мне следовать за ним, шустро открыл дверь, ведущую в подвал, и нырнул в темноту. Несмотря на непонимание, я последовал за ним, подсвечивая себе путь зажигалкой. Мы шли по длинному тёмному коридору, пока не дошли до маленькой деревянной двери. Потушив зажигалку, Вадим мельком посмотрел на меня и дёрнул за ручку. Перед моими глазами открылась большая комната, полная самой разной публики, которую объединяло только опьянение — наркотическое либо алкогольное. Здесь были все: гопники, панки, алкоголики, растаманы, и даже пара странных типов в костюмах, явно оказавшихся здесь случайно. Воздух был густым от сигаретного дыма и чего-то ещё, сладковатого и резкого одновременно. Где-то в углу хрипела гитара, кто-то нестройно подпевал, а пара девушек с растрёпанными волосами хохотала, развалившись на стареньком диване. Вадим, будто рыба в воде, сразу растворился в толпе, оставив меня на пороге. Я хотел развернуться и уйти, но любопытство перевешивало. Пройдя внутрь, я прислонился к обшарпанной стене и закурил. Никто не обратил на меня внимания. Высматривая Вадима, я то и дело поглядывал на разношёрстную публику и покашливал. Не найдя Вадима, я уже собрался уйти, но неожиданно вся эта толпа замолчала и начала медленно собираться вокруг дивана. Любопытство опять взяло верх, и я решил остаться. Одна из девушек с растрёпанными волосами подначивала вторую, и вторая, не выдержав напора, взяла в руки гитару. И когда она начала играть, все собравшиеся в той комнате люди, одновременно забыв о своих разногласиях, слушали её молча, то и дело закуривая очередную сигарету и сплёвывая на холодный бетонный пол. Я не могу сказать, чем меня зацепила та музыка. В ней было что-то первородное, что ли, что-то такое знакомое и родное, настолько что это невозможно описать словами. И всё это вместе с расстроенными струнами, прокуренным голосом и обшарпанными стенами создавало удивительную атмосферу. Я так и не нашёл Вадима, но теперь это уже не имело значения. Когда девушка допела последний аккорд, в комнате повисла тишина — неловкая, будто никто не хотел признавать, что только что пережил нечто стоящее. Потом кто-то хлопнул, за ним ещё один, и вот уже все аплодировали, свистели, стучали бутылками по обшарпаным стенам и кричали что то непонятное. Девушка с гитарой лишь смущённо ухмыльнулась и отложила инструмент. Я выбрался на улицу, даже не попрощавшись. Ночь встретила меня холодным ветром, но внутри горело что-то тёплое и смутное. Фонарь над подъездом мигал, будто подмигивая, началась морось. Домой шёл пешком. В ушах всё ещё звенели те самые расстроенные струны, а в голове было пусто. На следующий день Вадим получил пизды.