"Если ты (Зеленский) хочешь сохранить Украину в нынешних границах, нужно договариваться" - Лукашенко
"Прекратите войну, где гибнут не твои дети. Гибнут другие люди... И самое главное — ты потеряешь страну", — сказал белорусский лидер.
"Прекратите войну, где гибнут не твои дети. Гибнут другие люди... И самое главное — ты потеряешь страну", — сказал белорусский лидер.
Palantir : подрядчик геноцида
Многие в России уже слышали название Palantir, но обычно это подают как «технологическую звезду» Кремниевой долины или «инструмент для борьбы с терроризмом». На деле перед нами компания, которая является связкой американских спецслужб, израильского военного истеблишмента и крупного капитала, который строит инфраструктуру цифровой войны и тотального контроля. И важно понимать, что эти люди стоят и за нынешней политической конфигурацией в США, включая окружение Трампа и Джея Ди Вэнса, и за тем, как ведутся войны на Украине и Газе.
Palantir изначально поднимали не «стартаперы-идеалисты», а структуры, тесно связанные с ЦРУ и военным ведомством США: первый капитал пришел через венчурный фонд In-Q-Tel, работающий в интересах американской разведки. Сегодня компания стала ключевым поставщиком аналитических и «предиктивных» систем ИИ для Пентагона, спецслужб, полиции и иммиграционных структур, а также активно работает на Украине и в Израиле.
Израиль еще в 2021 году назвал одну из операций в Газе первой в мире «ИИ‑войной», где значительная часть целей для авиаударов отбиралась с помощью алгоритмических систем.
После 7 октября 2023‑го связь Palantir с израильскими военными только укрепилась: компания заключила стратегическое соглашение с израильским ВПК и Минобороны; стороны прямо формулируют цель как использование «передовых технологий Palantir для поддержки военных миссий» .
Ключевой партнер Palantir в Израиле — подразделение 8200, местный аналог АНБ, которое собирает огромные объемы данных о жителях Газы и Западного берега: звонки, перемещения, цифровые следы. На этой базе израильтяне построили систему Lavender, которая присваивает почти каждому из 2,3 млн жителей Газы рейтинг от 1 до 100 — вероятность того, что человек связан с вооруженными структурами. При этом целями становятся и подростки: сами офицеры признавали, что возраст старше 17 лет не являлся жестким ограничением, и часть несовершеннолетних попадала в список целей. В первые недели войны алгоритм пометил до 37 тысяч человек как объекты для ударов, и офицеры признавались, что армия относилась к этим выводам почти как к человеческому решению, а не к машинной подсказке. Еще более циничная система «Where’s Daddy» отслеживает, когда помеченная Lavender "цель" возвращается домой, и удар по дому наносится именно в этот момент — вместе с семьей. Логику цикла западные наблюдатели описывают так: от момента, когда алгоритмы начинают поиск цели, до ее уничтожения проходит 2–3 минуты; раньше аналогичный цикл, по их словам, мог занимать до шести часов.
Данные для этих систем — не только локальные перехваты, но и информация от спецслужб США. Еще разоблачения Сноудена показывали, что АНБ передавало Израилю необработанные коммуникации палестинцев, включая разговоры палестинских американцев с родственниками. Бывшие сотрудники 8200 рассказывали, как информация о долгах, сексуальной жизни, болезнях использовалась для вербовки и шантажа, а также для раскола палестинского общества. В совокупности это превращает Газу в лабораторию для испытаний технологий массовой слежки и одновременно в зону тотального цифрового контроля, где ИИ и большие данные не просто помогают армии, а определяют жизнь и смерть каждого палестинца.
Palantir — это не просто очередной подрядчик Пентагона, а компания Питера Тиля, одного из главных спонсоров американских правых. Именно Тиль вложил $15 млн в продвижение Джей Ди Вэнса. Израиль в этой схеме — витрина и полигон: страна получает военную поддержку и политический иммунитет, а США и их корпорации — отлаженный бизнес‑кейс для экспорта технологий «новой» войны. Поэтому, когда на американской сцене выходят политики с имиджем «антиглобалистов» и «миротворцев», стоит смотреть не на риторику, а на то, какие структуры типа Palantir стоят за их спиной и какое именно будущее войны они уже программируют.
DARPA&CIA
Иногда кажется, что язык ненависти — явление современное. Но стоит прислушаться к сегодняшним лозунгам вроде циничного «каждый ФАБ оправдан», и становится ясно: это лишь новая упаковка старой, как мир, формулы расчеловечивания.
Во время Великой Отечественной войны официальная пропаганда не формулировала идею тотального разрушения как благо. Были яростные призывы: «убей немца», «смерть фашистским оккупантам». Они были направлены против конкретного врага — армии и идеологии, — но не против городов как таковых. Не существовало лозунга уровня «каждый сожжённый город оправдан».
Потому что даже в условиях жесточайшего конфликта разрушение не подавалось как самоцель. Уничтожение врага — да. Месть — да. Но не оправдание любого разрушения заранее.
И именно здесь проходит ключевая линия.
Фраза «каждый ФАБ оправдан» — уже не про бой и не про противника. Она утверждает, что сам процесс уничтожения является благом. А значит, ему больше не нужны ни анализ, ни пределы, ни остатки человеческих представлений о допустимом.
Это третий, последний уровень расчеловечивания:
Сначала расчеловечивают противника — делают «не людьми».
Потом расчеловечивают себя — стирают внутренние моральные границы.
Затем расчеловечивают сам процесс насилия — объявляют любое разрушение правильным.
На этом уровне исчезают различия между целями и средствами. Не нужно соизмерять действия и последствия. Не нужно задумываться о том, что в это «каждый» попадают и свои. Риторика, оправдывающая тотальное разрушение, не делает исключений ни для мирных жителей, ни для случайных попаданий, ни для ситуаций, когда бомба падает на собственный город.
Абстрактное «каждый» не различает, где враг, а где соотечественник. Оно оправдывает сам факт разрушения — везде, где бы оно ни произошло. Фугасная бомба, упавшая по ошибке; город, стёртый до основания — всё это автоматически включается в ту же категорию оправданного. Если оправдан «каждый ФАБ», то оправдано и то, что он делает, независимо от того, по кому он попал.
Сегодня достаточно повторять мантру: «каждый ФАБ оправдан».
Завтра она превращается в: «каждый уничтоженный город оправдан».
После — в: «каждое преступление оправдано».
И логическим финалом становится: «каждый геноцид оправдан».
Эта лестница вниз работает всегда — в любой стране, в любую эпоху.
Здесь важно различать: военная пропаганда может быть жёсткой, мобилизующей и даже беспощадной. Но когда она начинает оправдывать не бой, а разрушение как высшую ценность — это уже не про войну. Это про окончательное вырождение человеческого в человеке.
История проходила через это не раз. Финал был одинаковым: тотальное разрушение, моральная пустота и общая трагедия, которая не щадит никого.
На прошлой неделе начальник штаба французских Вооруженных сил генерал Фабьен Мандон шокировал Францию заявлением о том, что гражданам придется пожертвовать своей жизнью для защиты родины.
Дискуссии по поводу этого заявления не стихают до сих пор (ссылка на оригинал).
Отмечу, что, конечно же, заявлял он это в контексте вероятной войны с Россией.
Поэтому вновь напоминаю, то, что у меня было написано в прогнозе на 2025 год:
Еще в прогнозе на 2023 год указывал, что военный конфликт в Европе - это один из выходов для части европейских элит пройти этап снижения уровня жизни населения без возмущения народных масс. В условиях экономического спада, у этой части европейских элит не остается вариантов сплотить народ, кроме как нарисованной в СМИ угрозой из России и подавлять контрэлиты.
ТК "Логика будущего"
В Челябинске у нас есть дом на улице Молодогвардейцев и все его всегда называли "Мужик с пистолетом"
Но история этого фото гораздо больше чем просто "Мужик с пистолетом", уверен многие знают это фото, и уверен многие даже знают историю. Если в кратце то "Снимок был сделан в боях под Ворошиловградом 12 июля 1942 года. Об истории создания фотографии Максим Альперт (автор снимка, советский корреспондент) рассказал в 1971 году, в документальном фильме «Бессмертное мгновение»…"
По одной из версий очевидцев политрук, которого называли комбатом отдал приказ о нападении после чего прогремел взрыв и стали слышны крики о том, что комбата убили.
фотографии «Комбат» она стала одним из символов Великой Отечественной войны.
В этой фотографии советский солдат изображен гордо, во весь свой могучий рост зовущий товарищей на защиту своей земли!
Но кто же тот самый комбат?
Алексей Гордеевич Ерёменко(18 марта 1906 — 12 июля 1942) — младший политрук 220-го стрелкового полка, который заменил раненного командира роты.
Родился Алексей в селе Термянка, Екатеринославского уезда Российской империи. Поступил на службу в 1917 году.
В 14 лет начал работать на железной дороге, затем — на заводе, помогая родителям.
Несмотря на бронь от призыва, в начале Великой Отечественной войны он добровольно вступил в ряды РККА в качестве комиссара. Воевал в составе 247-й стрелковой дивизии, затем в составе 220-го стрелкового полка 4-й стрелковой дивизии.
Вечная память героям.
Я немного позволил себе слабость и решил "освежить" с помощью современных технологий это легендарное фото, я не претендую на сравнение с оригиналом, просто захотелось хоть приблизительно увидеть как это все было. Знаю что на видео тт уже совсем становится не то, но пока это максимум что у меня получилось
Нет, не скрипело старое седло,
И ветер не трепал былую рану.
Напротив: было сухо и тепло
В его уютном доме у экрана,
Перед которым с самых малых лет,
Смотрел себе кино про Арамиса.
Возможность подарил такую дед,
Убрав с планеты зло без компромисса.
И мир стал безобиден, свеж и чист,
Без злобной и мерзотной серой массы.
И он в него пришёл как белый лист,
А все вокруг, пускай, хоть пидорасы!
Борьба за доллар, нефть, за склад ума...
Не это чаровало у экрана.
Любил сюжет писателя Дюма.
Советский старый фильм про Д'артаньяна.
И, вдруг, этот сюжет его достал.
Все эти рожи в ренесансном блеске...
Решил переключить, разок, канал.
Приелись и дуэли, и подвески.
И на экране появилось зло.
И тут же стало пусто у экрана.
Куда Вас, сударь, к чёрту понесло?
Неужто Вам покой не по карману?
В дискуссиях о войне снова и снова проявляется один и тот же барьер: стоит назвать сторону конфликта «врагом» — и это автоматически трактуется как разжигание ненависти. Это не игра терминов, а системная особенность, заложенная в самом русском языке.
Русские словари определяют «вражду» через ненависть и неприязнь. Чистое, формальное противостояние — конфликт интересов, война как статус — в этой системе координат просто не существует. Любое противоборство автоматически окрашивается в эмоции.
Любая попытка задать нейтральный вопрос вроде
Является ли Х врагом Y?
воспринимается как
Вы ненавидите Х?
Термины «враг» и «вражда» в русском автоматически поднимают эмоциональный слой, даже если говорящий имеет в виду лишь положение сторон в объективном конфликте.
На этом фоне английский язык выглядят куда более инструментальным:
hostility (статус противоборства, военные действия, враждебный акт)
hatred (ненависть).
Эта системы позволяют отделить анализ от эмоций.
Можно холодно констатировать: «Между нами hostility», — не подразумевая личной ненависти.
В быту эта путаница — досадное недоразумение. В политике и на войне — фатальная ошибка.
Мы оказываемся в ситуации абсурда:
Одна сторона, признавая ненависть, яростно отрицает вражду:
«Мы никому не враги!»
Другая, констатируя вражду, вынуждена оправдываться:
«Я же не ненавижу, я просто констатирую конфликт!»
Война превращается в игру с размытыми правилами, где нельзя назвать вещи своими именами. Стороны воюют, но не решаются признать вражду. Винят противника в «ненависти», не отдавая себе отчёта, что собственная риторика — её прямое следствие.
Решение — не в реформе языка, а в дисциплине мышления. Нужно научиться мысленно ставить скобки.
Вражда — это констатация противостояния.
Ненависть — это эмоция или выбор.
Пока не проведена между ними черта, любой разговор о мире будет увязать во взаимных обвинениях в «ненависти» вместо того, чтобы искать выход из самого состояния вражды. Разделение этих понятий — это первый шаг к тому, чтобы начать говорить о войне трезво, а не истерично.
Отрывок из повести Константина Паустовского "Повесть о жизни. Начало неведомого века" https://lib.ru/PROZA/PAUSTOWSKIJ/lifebook3.txt
... В нашем доме был маленький гастрономический магазин. Ничего больше не
оставалось, как взломать его. Задняя дверь магазина выходила во двор. Пекарь
сбил с нее топором замок, и мы по очереди бегали по ночам в этот магазин и набирали сколько могли колбас, консервов и сыра.
Светило зарево, и надо было прятаться за прилавками, чтобы через разбитую витрину нас не заметили юнкера из "Униона". Кто знает, что им могло прийти в голову.
Первая ночь прошла удачно, но на вторую в башне углового дома на Бронной засел стрелок-красногвардеец. С этой башни наш двор был хорошо виден при свете пожара, и стрелок, сидя и покуривая, постреливал по каждому, кто появлялся во дворе.
Как раз выпала моя очередь. В магазин я проскочил удачно, -- стрелок или не заметил меня, или не успел выстрелить.
До сих пор я помню этот магазин. На проволоке висели обернутые в серебряную бумагу копченые колбасы. Красные круглые сыры на прилавке были обильно политы хреном из разбитых пулями банок. На полу стояли едкие лужи из уксуса, смешанного с коньяком и ликером. В этих лужа плавали твердые, покрытые рыжеватым налетом маринованные белые грибы. Большая фаянсовая бочка из-под грибов была расколота вдребезги.
Я быстро сорвал несколько длинных колбас и навалил их на руки, как дрова. Сверху я положил круглый, как колесо, толстый швейцарский сыр и несколько банок с консервами.
Когда я бежал обратно через двор, что-то зазвенело у меня под руками, но я не обратил на это внимания.
Я вошел в дворницкую, и единственная женщина, оставшаяся с нами, жена дворника, бледная и болезненная, вдруг дико закричала. Я сбросил на пол продукты и увидел, что руки у меня облиты густой кровью.
Через минуту все в дворницкой повалились от хохота, хотя обстановка никак не располагала к этому. Все хохотали и соскабливали с меня густое томатное пюре.
Когда я бежал обратно, стрелок все же успел выстрелить, пуля пробила банку с консервами, и меня всего залило кроваво-красным томатом.
Хлеба у нас не было ни крошки. Острый сыр, копченые колбасы и консервы с перцем мы ели без хлеба и запивали холодной водопроводной водой.
Мой хозяин вспомнил, что у него на кухне остался мешок черных сухарей. Я вызвался пойти за ними.
Я осторожно поднялся по черной лестнице, заваленной битым кирпичом. В кухне из простреленной водопроводной трубы текла вода, и на полу стояла густая жижа размокшей штукатурки.
Я начал шарить в буфете, разыскивая сухари. В это время с бульвара послышались крики и топот ног. Я пошел в свою комнату, чтобы посмотреть, что случилось. По бульвару цепью бежали с винтовками наперевес красногвардейцы.
Юнкера отходили, не отстреливаясь.
Впервые я видел бой так близко, под самым окном своей комнаты. Меня
поразили лица людей -- зеленые, с ввалившимися глазами. Мне казалось, что
эти люди ничего не видят и не понимают, оглушенные собственным криком.
Я оторвался от окна, когда услышал на парадной лестнице торопливый топот сапог. С треском распахнулась дверь с лестницы в переднюю и с размаху ударилась в стенку. С потолка посыпалась известка. Возбужденный голос крикнул в передней:
-- Митюха, тащи сюда пулемет!
Я обернулся. В дверях стоял пожилой человек в ушанке и с пулеметной лентой через плечо. В руках у него была винтовка. Одно мгновение он пристально и дико смотрел на меня, потом быстро вскинул винтовку и крикнул:
-- Ни с места! Подыми руки!
Я поднял руки.
-- Чего там, папаша? -- спросил из коридора молодой голос.
-- Попался один,-- ответил человек в ушанке.-- Стрелял. Из окна по нас стрелял, гад! В спину!
Только сейчас я сообразил, что на мне надета потрепанная студенческаят ужурка, и вспомнил, что, по словам пекаря, у Никитских ворот на стороне Временного правительства дралась студенческая дружина. В комнату вошел молодой рабочий в натянутой на уши кепке. Он вразвалку подошел ко мне, лениво взял мою правую руку и внимательно осмотрел ладонь.
-- Видать, не стрелял, папаша, -- сказал он добродушно. -- Пятна от затвора нету. Рука чистая.
-- Дурья твоя башка! -- крикнул человек в ушанке.-- А ежели он из пистолета стрелял, а не из винтовки. И пистолет выкинул. Веди его во двор!
-- Все возможно,-- ответил молодой рабочий и хлопнул меня по плечу.-- А ну, шагай вперед! Да не дури.
Я все время молчал. Почему -- не знаю. Очевидно, вся обстановка была настолько безнадежной, что оправдываться было просто бессмысленно. Меня застали в комнате на втором этаже у выбитого окна, в доме, только что захваченном красногвардейцами. На мне была измазанная известкой и покрытая подозрительными бурыми пятнами от томата студенческая тужурка. Что бы я ни сказал, мне бы все равно не поверили.
Я молчал, сознавая, что мое молчание -- еще одна тяжелая улика против меня.
-- Упорный, черт! -- сказал человек в ушанке.-- Сразу видать, что принципиальный.
Меня повели во двор. Молодой красногвардеец подталкивал меня в спину дулом винтовки.
Двор был полон красногвардейцев. Они вытаскивали из разбитого склада ящики и наваливали из них баррикаду поперек Тверского бульвара.
-- В чем дело? -- зашумели красногвардейцы и окружили меня и обоих моих конвоиров. -- Кто такой?
Человек в ушанке сказал, что я стрелял из окна им в спину.
-- Разменять его! -- закричал веселым голосом парень с хмельными глазами. -- В штаб господа бога!
-- Командира сюда!
-- Нету командира!
-- Где командир?
-- Был приказ -- пленных не трогать!
-- Так то пленных. А он в спину бил.
-- За это один ответ -- расстрел на месте.
-- Без командира нельзя, товарищи!
-- Какой законник нашелся. Ставь его к стенке!
Меня потащили к стенке.
Из дворницкой выбежала простоволосая жена дворника. Она бросилась к красногвардейцам и начала судорожно хватать их за руки.
-- Сынки, товарищи! -- кричала она.-- Да это ж наш жилец. Он в вас не стрелял. Мне жизнь не нужна, я больная. Убейте лучше меня.
-- Ты, мать, не смей без разбору никого жалеть, -- рассудительно сказал человек в ушанке.-- Мы тоже не душегубы. Уйди, не мешайся.
Никогда я не мог понять - ни тогда, ни теперь - почему, стоя у стены и слушая, как щелкают затворы, я ровно ничего не испытывал. Была ли то внезапная душевная тупость или остановка сознания -- не знаю. Я только пристально смотрел на угол подворотни, отбитый пулеметной очередью, и ни о чем не думал. Но почему-то этот угол подворотни я запомнил в мельчайших подробностях ...