С тех самых пор, когда я начал иметь своё мнение, мне захотелось покорять непокорённое и изведывать неизведанное. Тогда то, и сложились определённые ум и упорство, посему и получилось столь бурное путешествие длиною в жизнь. В 15 лет я покинул дом, убегая от позора. Возможно я и не убежал бы, если бы не эта страстная тяга к путешествиям. С тех самых пор, как покинул дом, я вернулся туда лишь однажды.

Родился я в провинциальном городишке под названием Палёные воды, что в северных широтах. Мой дед, однажды, очень сильно набедокурил в нашей области и фамилию нашу не уважали. Одноклассники меня вечно шпыняли, даже похлеще, чем учителя. У родителей на работе дела обстояли также. Спасибо деду за поступок. Почему родители не уехали жить в другое место - остаётся загадкой. Говорят, что народ забывает о каких-то проступках или несчастьях спустя время. Но люди с нашего города помнят всё по сей день. Зовут меня Олександр, и не потому что так хотели мои родители, а потому что ручка у паспортиста плохо писала. Фамилия семьи моей Бочечкины. Не потому что наши прадеды изготавливали бочки, а потому что бочками они поставляли самогон. Почему не Самогоновы? Видимо для отвода глаз. И не иначе. Чего моей дед отчудил - это история отдельная. Возможно, я и расскажу об этом, но гораздо позже. Когда пойму, что контакт с Вами налажен, и я могу Вам доверять.
Мнение своё у меня стало порождаться лет так в 14. Тогда я уже мог вступить в дискуссии с родителями и обосновать свои какие-то намерения сделать так или иначе, вопреки их указам. Но моё обоснование их не колышело и они по-прежнему не хотели устанавливать замок или щеколду на входную дверь в мою комнату, и не хотели входить со стуком. Я понимаю, что это была и их комната тоже, но меня это не волновало.

Вы скажете, что род мой должен быть богатым, так как наша семья торговала алкоголем бочками, мы должны жить в достатке и у меня должна быть своя комната. Нет. Все деньги, вырученные с продаж, шли на что? Правильно, на алкоголь. Дед мой тот еще был бухарик и всегда говорил:" Я хоть и твой дед, и алкаш, но бормотуху, что у меня получается, я пить не буду, я ведь знаю, из чего её сделал". На нём семейный бизнес и счах. И с тех самых пор, когда его не стало, я стал мечтать о приключениях, ведь без приключений я не смог бы вырваться из гнойных лап этого города, и отгородиться от насмешек, издёвок и ненависти моих знакомых к семье Бочечкиных. Хотя, на нас оглядывались даже и незнакомцы, тыкали пальцем, как в прокажённых, а иногда могли даже кинуть камнем, помидором, яйцом или палку. Палкой. Родителей моих тоже гнобили, но они как будто бы были привыкшие. Их я спасти не мог, не было таких ресурсов. Вот стану большим, стану богатым, самодостаточным и умным, тогда и их спасу. А пока что меня спасёт лишь путешествие. Вылет из гнезда. Выползание из норки. Прыжок из самолёта. Ныряние в прорубь. Если б я знал, что и вправду, мой путь будет таким далёким, холодным и невыносимо невыносимым... Но для того я и пишу Вам, мои дорогие, читатели, ведь хочу рассказать, что любое дерьмо, которое с нами случается - преодолимо и обходимо.
Теперь я успешный человек, сижу в собственном кабинете, попиваю виски, печатаю на дорогом ноутбуке и вспоминаю с трепетом события тех дней и о том, что дед отчебучил.
Но, если бы не эти лишения, я бы не стал тем, кем стал, и я бы не смог то, что смог.
Дед мой, ещё до того, как стало мейнстримом говорить шутку: " Как говорил мой дед: Я твой дед" говорил это мне. Он был настолько обезбашенный, что даже самые обезбашенные приезжали к нему поучиться обезбашенности. Фильмы про обезбашенных людей - это все про моего деда, но они все на минималках.

Первое моё путешествие в 14 лет состоялось весьма успешно. Не всегда первый блин комом, а первый сын дебилом. Я не любил группировки и компании и предпочитал двигаться один. Один - одинёшенек. Собрал рюкзак: фонарик, консерва, булка с маком, надувная подушка, леска и аромосвеча, и пошёл. Шёл - шёл куда глаза глядят. Не было цели покорить что-то непокорённое или исследовать что-то неисследованное. Была цель оторваться от житейских трудностей в виде школы, уроков, обрубленного за наказание интернета и травли от ребят. Через 7 минут по пути попалась мать и оттащила за ухо домой. Почему я считаю удачным первый поход? Теперь я точно знал: нельзя ходить по тропинкам, с которых родители возвращаются домой. Шли года, я рос. Вот мне уже 15, и я затеял ещё одну вылазку. Теперь я понял, что для того, чтобы открыть консерву, с собой нужен нож или открывашка, а, чтобы проскочить мимо родителей, нужно быть хитрым как лис, быстрым как гепард, мудрым как сова, ну, и ещё каким-нибудь. Рюкзак был собран, я был полон сил, энергии, энтузиазма и маминым супом. Я схватил рюкзак, хлопнул дверью, придавив ей шарф, постоял, подумал, скинул шарф, спустился на первый этаж, поднялся обратно, отрезал шарф покуда он застрял, намотал на шею и выбежал из подъезда пулей. Вот она взрослая жизнь. Вот она свобода. Шарф медленно распускался. Лишь потом я понял, что дверь можно было открыть ключом. Через пару лет понял.

У моих родителей 2 высших образования на двоих. У мамы два и у папы нет. Не то чтобы она его этим тыкала, но раз в неделю я слышал фразы: непутёвый, необразованный, дебил, профессор Тупницкий и Тупалгон. Папу она иногда тоже так называла.
"А как вы познакомились с папой?" - спрашивал я. Мать отвечала:
"Да, я пошла на школьную дискотеку, и там увидела очень красивого парня и влюбилась с первого взгляда и без памяти. Но, он был занят другой прошмандовкой, и я боялась подойти. Потом подошёл твой папа и пришлось танцевать с ним весь вечер."

Я брёл в сторону электричек, решил с пересадками добраться до Москвы, а там уже как карта ляжет. Билет покупать не стал - экономия. Перелез через решётчатый забор, спрыгивая зацепился шарфом за штырь сверху, шарф слетел в ту сторону, с которой я только что перелез. Времена холодные, шарф пригодится, пришлось перелазить обратно, и ещё раз обратно. Лишь потом сообразил, что в заборе довольно толстые отверстия, чтобы можно было просунуть руку и дотянуться до шарфа. Через пару лет. Жизненный урок получен, я не огорчился. До электрички оставались считанные 36 минут. Я приютился на слегка заснеженной скамейке, даже не стянув рюкзак, подмял ноги под себя, обхватил коленки руками и стал мечтать о великом, о богатом, о сытном, об уютном и ещё о чём-то. Мамин суп раздавался в животе бурлением. Этого мне ещё не хватало.

Конец первой части.

Начало Изнутри (1/2)

Запах… Этот запах сводил его с ума! Запах появлялся, когда кто-нибудь боялся, а сейчас, чувствовал он, это чувство пробуждается. Люди находят своих мертвых сородичей – и начинают бояться. Не знают, чего именно, - и не могут себе представить опасность, которой действительно нужно избегать всеми силами. Но как ее избежать? Нет, это невозможно! Только не сейчас, когда он, наконец, почувствовал в себе силу. Вот ведь парадокс: чтобы набрать ее, нужны были жертвы – а чтобы появились жертвы, нужна была сила. Но людская ненависть, злость, жестокость подпитывали резервы, и теперь он мог с легкостью их опорожнить, чтобы добиться своего.

Чего?

Утоления жажды! Той, что мучила его все эти годы! Запертый в недостаточно функциональном теле долгие годы, вынужденный примиряться с его эмоциями и проблемами и, что самое отвратительное, ждать, теперь он мог нестись вперед, дабы вкусить плоды истекающих соком душ. Не тело было нужно ему – пусть их глодают низшие, пускай падальщики пожирают ходячие трупы! Нет! Ему требовалось нечто, заряженное энергией под завязку и пропитанное свободой и возможностями, как торт – ромом. Их-то он и выпьет, а после, переварив, превратит в эликсир, который будет поддерживать изнутри жизнь его настоящего воплощения.

Неожиданно он вспомнил, как очутился в этом мире, вспомнил воина, вставшего у него на пути и оказавшегося сильнее… Больше этого не повторится! Он станет сильнее, он завоюет этот город, превратив его в кладбище, в безжизненную индустриальную пустыню, а затем настанет очередь всего этого мира. Мирка, энергетику которого тратят совершенно неразумно бессмысленные существа. К чему все терзания, все попытки и многочисленные ошибки? Война – вот что кормит таких, как он! А он уже почти забыл, что когда-то был не один, давным-давно, в своем настоящем воплощении у себя на родине, среди родственных ему, голодных и свирепых. Но потом настало время отправляться в путь, и он, сменив обличье, прыгнул в пространственно-временную прореху…

Его носило по мирам, описать которые невозможно словами. Он примерил сотни имен и принял сотни форм. И он уже никогда больше не был самим собой. Он забыл силу, вливающуюся в каждую частичку тела, забыл, каково это – иметь тело, из памяти стерлись воспоминания о планете, на которой он родился и которая вскормила его. Напитала той самой силой, дала возможность отправиться на завоевание новых территорий. Но теперь он вспоминал это – с каждой секундой перед его глазами всплывали все новые и новые образы прошлого. Он даже вспомнил отца и мать и то, как пожирал их тела, выпивал их энергию – все согласно ритуалу, такому же древнему, как само время.

Забытое возвращалось – и несло с собой старые способности. И нашептывало: давай… прыгай… оскаливай… рви и убивай… завоевывай!.. И он, не противясь призрачному гласу, понесся вперед, навстречу гибели этого мира и собственному триумфу.

Первым, кто встретился Ивану Ивановичу, был грузчик дядя Паша. Они случайно столкнулись у входа в подъезд. Просто дяде Паше не повезло…

- Извините, – не поднимая глаз, задумавшийся о чем-то своем, мускулистый мужчина в потрепанной одежде прошел мимо Ивана Ивановича.

Тот повернулся ему вслед, не говоря ни слова.

Красные глаза полыхали злобой… Жвала жадно клацали… Белесые нити полетели вперед…

Человек-мушка, запутавшийся в паутине, пытался выбраться, еще сильнее увязая в липкой массе. Рывок… еще рывок… Нити не отпускали.

А потом Иван Иванович куда-то делся, и на его месте появился паук. Прыжок. Существо схватило жвалами руку и сильно дернуло. С хрустом переломилась кость. Кровь обагрила тротуар. Жертва истошно заорала и забилась в припадке.

Боль… боль… боль!..

Паук продолжал терзать человека, пока тот не превратился из живого организма в истекающий кровью труп. Выпитая энергия разлилась по мохнатому телу. Высоко вздернутая паучья голова устремила взгляд к небесам, туда, откуда падала, подобная нитям кукловода, сверкающая на солнце паутина. Она обретала материальность.

Он сам обретал материальность, проступал на фоне мира. И он хотел, безумно желал стать тем кукловодом, кто будет дергать за призрачные нити, ведя игрушки к пыльному сундуку забытья и забвения. Но прежде – он возьмет их души!..

Петруша отступал назад, пока не уперся в бордюр, тянувшийся от подъезда к подъезду. Мозг отказывался верить в происходящее, все плыло перед глазами, но что-то другое, какое-то подспудное чувство, некая иррациональная уверенность говорила: ты должен смотреть. И не только смотреть… Он должен был что-то предпринять, он обязан был сделать что-то!

Противопоставить себя, стеснительного, нерешительного маленького мальчика, многоногой громадине, бравшей силы из иных реальностей? Но как? Возможно ли это?.. Что он может против него сделать?!

Далекая родина откликнулась на его зов! Желание поскорее заполучить этот мир стало невыносимым. Надо действовать!

И паук, бросив между реальностями недопитую, захлебывающуюся кровью жертву, устремился в небо. Он полз по паутине, взирая на раскинувшийся внизу город. Остановился на высоте нескольких километров. Вдохнул глубже и раскрыл пасть от удовольствия.

Неощутимый поток энергии, почувствовав его призыв, взлетел к облакам, обволок, окружил тело – и начал вливаться в живот, который засветился изнутри, так, что можно было разглядеть внутренности.

Паук зажмурился от удовольствия.

А внизу, тем временем, творилось нечто сумасшедшее. По городу словно пронеслась неведомая эпидемия, разрушающая все одним своим тлетворным прикосновением. Неизвестно от чего, как и почему люди вдруг начали терять сознание.

Падали, ударяясь головами об углы столов…

Перевешивались через перила, вываливаясь с балконов…

Хватались за разрываемые инфарктами сердца…

Теряли управление автомобилями и врезались в автобусы…

Ранились, калечились, умирали… Многие умирали…

Энергия возрастала с каждым новым случаем, ее сине-белый цвет становился все интенсивнее, а паук все явственнее «отображался» на холсте реальности.

Но этого было мало! Мало!..

Скоро люди поднимут панику. Начнутся репортажи о мертвом городе, а потом и о мировом бедствии. Вокруг будут стоять гвалт, ор, шум и неразбериха. Эта волна захлестнет всю планету. Но так даже лучше: при необдуманных, спонтанных поступках, при панике выделяется куда больше так нужной ему негативной энергии. Люди получат свою Третью Мировую войну – войну, которую они проиграют, даже не начав…

Он закрыл глаза и отдался на волю происходящему. И он – мечтал. А ведь думал, что забыл, каково это…

Петруша почувствовал тошноту. Что-то скрутило кишки. Голова была словно чужая. Он испугался, что потеряет сознание – как те, кого он видел, другим, не обычным зрением. И правда ли видел? Происходило ли все на самом деле, или это его фантазии?

Он огляделся и замер от страха: десятки людей валялись на дорогах, тряся конечностями в судорогах. И из них, как из проткнутых пакетов – молоко, выливались жизненные силы. Бело-синие реки, речушки и ручейки.

Петруша бросился было на помощь умирающим, но потом вдруг остановился и поднял глаза к небу. Энергетический поток, похожий на водопад, лился – но не сверху вниз, а от земли к небесами. Туда, где…

…зажмурив алчные красные глаза, дремал в паутине виновник всех бед.

Кто-то подполз к Петруше и схватил его за ногу – мальчик запомнил только растрепанные волосы да ничего не выражающие темные глаза.

- Помоги-и мне… мальчик… помоги мне-э…

Петруша в испуге отшатнулся.

Погибающий мужчина протянул к нему руку.

Мальчик закрыл глаза и на секунду представил, что его здесь нет, что он где-то в совсем другом месте и все уже закончилось. Он знал: это не так. И внутренний голос говорил ему, подстегивал, упрашивал, увещевал: «Борись! Не сдавайся! Победи его!»

- Ради нас! – вливались в уши хриплые, полные страданий и смерти голоса людей. – Ради всех нас! Ради себя! Ради этой зелено-голубой планеты!..

Паук открыл глаза, когда почувствовал, что течение потока ослабевает. Но с чего вдруг? Он же полностью контролирует ситуацию…

А Петруша распахнул веки, едва ног коснулось странное ощущение нетвердости, ненадежности. Затем это чувство расползлось по всему телу, как только он понял, что висит в воздухе, в нескольких километрах над землей. Но мальчику было не холодно, а наоборот, жарко, так жарко, что хотелось немедля встать под ледяной душ.

Паук уставился на Петрушу глазами цвета крови и прорычал:

- Маленькая мразь! И здесь то же самое!!! – Он был еще во власти неги, а потому не сумел аккумулировать свои силы, привести их боевую готовность. – Убирайся, человеческий выкидыш! Мерзкий лилипут! Чертов ублюдок!..

Ругательства переполняли мозг, лишали воли. Ненависть паука подавляла мальчика и заставляла отступать.

- Червяк безродный! – продолжал наседать, не двигаясь, разрушитель и завоеватель миров. Он и тут не выдержал, решил показать свою власть, мощь, превосходство: – Что ты можешь мне сделать?! Мне, тому, кто своих родителей сожрал еще маленьким! Да я и твоих не пощадил! Помнишь авиакатастрофу? О, страха и гибели тех людей, переживаний их родных и близких мне хватило, чтобы оклематься в этом жалком мирке. Чтобы создать тело Ивана Ивановича. А потом пришлось ждать годы, пока концентрация пороков и зла в вашем мире наполнит мои резервы, чтобы я смог… победить!

Петруша во все глаза смотрел на паука, и во взгляде его не было страха. И даже прежней боли от потери таких дорогих ему людей не осталось. Сохранился лишь праведный гнев. Оборотная сторона ярости – положительная, а не отрицательная.

Стало невыносимо душно…

- Я никогда тебе этого не прощу! – обливаясь слезами, выкрикнул Петруша.

- А мне и не нужно твое прощение, щенок! Поганый ублюдок! Гном ссаный! Шут гороховый!..

- Нет, я не шут! Не шут!! Не шут!!!

Паук уставился на мальчика – изумленный, пораженный. А Петруша ринулся вперед. Существо подняло лапу, хотело остановить ребенка, но тот увернулся и – взмыл вверх.

- Нет, не трогай! – полный ужаса глас паука разнесся под облаками.

Но Петруша уже рвал блестящие на солнце белесые нити. Нагревал их, окутанный туманным бело-красным сиянием, облаком энергии, которой было тесно внутри тела и которая распространялась за его пределы. Он мчался быстрее птицы, а нити лопались. Одна за другой. Щелк! Щелк! Щелк! Они разрывались с неприятным треском от жара, наполнившего внутреннее «я» мальчика, жгучее, решительное, смелое «я» - не в пример тому, какое видели в нем окружающие.

Он почти не осознавал происходящее. В голове вертелась мысль: «Я не шут, я вам не шут!..» И все будто бы затенялось, оставалось как бы по ту сторону метавшейся по застенкам сознания мысли.

Петруша запутался в паутине. Нити прилипли к одежде, но мальчик не обращал на это внимания. Он летел дальше, с каждым щелчком, как от листа бумаги, отрывая новые кусочки от надежды врага.

Паук извивался, пытался подтянуться на паутине, но перенасыщенное энергией тело было непослушным. Чудовище неуклюже, неловко перебирало конечностями, повиснув на последней нити.

А потом порвалась и она. Пуповина была перерезана, а вместе с ней – отсечены желания, способности, устремления паука – и, в конце концов, его бытие. Ничто больше не держало его в этом небе и этом мире…

То ли в полном безмолвии, то ли под аккомпанемент оглушительного крика – Петруша не запомнил – паук низвергся вниз. Километры воздушного пространства остались позади, и обретший физическое воплощение пришелец из иных миров встретился с не менее материальной землей. Звук удара разнесся по всей округе, а тело мертвого, побежденного врага разлетелось по ней омерзительными ошметками.

Петруша тяжело дышал. Сердце билось в безумном ритме. Малыш снова закрыл глаза – и через мгновение очутился у своего дома. Обессиленный, измотанный, он не мог больше бороться со слабостью и, потеряв сознание, осел на асфальт.

«Но паука нет… больше нет… а значит, я могу… отдохнуть», - сверкнула напоследок звездочка-мысль.

И все объял мрак.

Но перед этим бывший скоморох услышал в отдалении веселый звук шутовских бубенцов. А может быть, ему только показалось…

Бабка с дедом старались говорить как можно тише, но до Петруши все-таки доносились их приглушенные голоса:

- Наверняка врут все про магнитные бури, не бывает таких сильных бурь – это точно американцы новое оружие на нас испытывали! А может, вообще – пришельцы из космоса.

- Ты совсем из ума выжил, параноик старый, что это за оружие такое, от которого все просто так помирают?!

- А такое! Оно магнитное поле во много раз усиливает! Потому наши власти и решили, что это магнитная буря была…

- Ерунду говоришь, в природе еще и похлеще штуки бывают. Может, это вообще конец света скоро, вот такие катаклизмы и происходят! Откуда, спрашивается, взялись эти ошмётки на улицах?

- Да морок на нас враги навели!

- А слизь-то вся эта, куски тела, та липкая хреновина? Они же были самые что ни на есть натуральные!

- Может, американцы те же или ещё кто монстра какого-нибудь вывели – мутанта, по-ихнему. Скрестили человека с… не знаю… с пауком каким гигантским или ещё кем. Перевозили его, а он возьми да и выпади из самолёта.

- И кто тут из ума выжил?!

- Тише, тише, Петрушу разбудишь! Он и так едва не умер из-за твоих пришельцев!

- Ладно, молчу…

Голоса и шарканье стариков затихли за дверью. Петруша натянул одеяло на голову и снова стал погружаться в сон – спокойный и счастливый, без кошмаров. Уже выпадая из реальности, он улыбнулся, вспомнив спор бабки с дедом. Он-то знал, что произошло на самом деле. Знал, что в каждой из реальностей есть такие жители, как он, - кажущиеся всем слабыми и беззащитными, но способные бороться с покушающимися на нее хищниками вроде того паука. Бороться и победить. Как своих обидчиков, которым он больше не даст спуску… никогда…

Продолжая улыбаться и ощущая давно забытое тепло жизни, мальчик не заметил, как заснул.

Сознание вернулось, и глаза зажглись. Он покрутил головой, осматриваясь. Странный пустынный пейзаж распростерся на многие километры вокруг – странный после всех этих домов и построек. Здесь не было ничего: только темно-оранжевые скалы и светло-оранжевая земля. Что же, он освоится и в этом мире – не впервой ему приспосабливаться. Главное, не спешить. Пройдет время, и он наберется сил. Не может быть, чтобы тут не было зла, - оно есть везде, надо лишь уметь искать.

Он повел конечностью. Щелкнул мандибулами. В таком теле ему еще не приходилось бывать… Ну да хватит размышлений – надо идти вперед, искать разумную жизнь, ведь где она, там и зло. Путешествуя по обжитым частям вселенной, он увидел и понял многое, в том числе и это. Как хорошо, что такие, как он, существуют лишь в населенных мирах! Он не мог не оценить задумку реальности.

«Иногда, чтобы победить, приходится умереть», - подумалось ему. Он знал эту истину, и теперь следовало воплотить ее в жизнь.

Огромное насекомое, похожее на муравья, быстро передвигая тонкими лапами, побежало к ближайшей скале. Ярко-красные, налитые кровью, алчущие смертей и разрушений глаза злобно смотрели на новый мир, предрекая ему кончину – быструю и скорую. А что есть мир? Для него – лишь очередное поле брани. И он был готов к новому бою…

В соавторстве с Татьяной Минасян и Александром Голиковым

- Что, на работу собрался, импотент вшивый?

Иван Иванович обернулся и посмотрел на толстую, обрюзгшую морду, похожую на рыло жирной свиньи, за которой никогда не ухаживали хозяева. На бочкообразное, студенистое тело. Открылся огромный рот, из которого жутко воняло. Женщине было сложно подняться с кровати, чтобы почистить зубы, так что по утрам Ивану Ивановичу приходилось самому выскребать остатки пищи с гнилых обрубков. А потом умывать супругу, вытирать и сбрызгивать парфюмом. Этот запах подходил благоверной Ивана Ивановича так же, как вшивой дворняге – кабриолет.

Существо, только отдаленно напоминавшее человека, передвигалось по коридору, опираясь на стены. Сахарный диабет, гипертония, недержание и другие болячки, которых внутри огромного тела скопился целый взвод, пожирали его изнутри.

- Стоять, урод! – снова захрюкало, зарычало и засопело. – Куда собрался? А кто будет меня умывать?

Мертвая надежда не встретиться утром с женой разлагалась в мозгу, загрязняя его трупными выделениями. Однако в безразличных, словно стеклянных, глазах Ивана Ивановича не было ни мысли, ни чувства. Уже по-осеннему одетый, он просто стоял посреди комнаты и смотрел на чудовище, с которым когда-то связал свою жизнь, - смотрел безропотно, но и бесстрашно. Создавалось впечатление, что ему все равно.

- Чего стал, как статуя? – Женщина добавила матерную рифму и сплюнула на пол. – Ну, че уставился на меня своим стоячим болотом?! – Женщина подошла-подползла ближе и ткнула пальцем мужу в глаз.

Тот отшатнулся, но взгляда не отвел. Супруга продолжала хрипеть. Шумно сглотнула мокроту. Как же эти проклятые, похожие на черные льдинки лупешки выводили ее из себя!..

- Почему ты вчера не помыл посуду?! – заорала она.

Иван Иванович не двигался и по-прежнему не произносил ни слова.

- Мне из тебя каленым железом надо слова тянуть, олух? Так будь уверен, я его применю! Где ты шатался до поздней ночи?

Молчание.

Злоба уже стала гневом, а теперь переходила в безотчетную ярость. Лицо женщины покраснело, изо рта брызгала слюна, отвратительный запах нечищеных зубов становился невыносимым.

- Я тебя спрашиваю! Где ты был?! Снова у этой сучки Ленки? Отвечай!

Она начала трястись всем телом.

Наконец, раздался голос Ивана Ивановича – как пересыпающийся из ладони на землю песок. Как шуршащий на ветру целлофановый пакет. Такой же невыразительный, блеклый, бесцветный:

- Марго, мне пора.

Он прошел мимо жены, боком, стараясь не задеть ее. Супруга посмотрела вслед удаляющейся фигуре.

- И это все, что ты можешь сказать? Моллюск поганый! Ты всю жизнь был бесхребетным и им же останешься!

- Пока, Марго.

- И трахаешься ты, как педик! – бросила она ему вслед, так громко, чтобы услышали соседи.

Ни слова в ответ.

Женщина с ненавистью оглушительно хлопнула дверью.

Иван Иванович вышел в промозглую осень. И едва ли не впервые за сегодняшний день в голове его родилась мысль.

«Ты сдохнешь, сволочь», - подумал он и вялой походкой направился к автобусной остановке.

Дед, как обычно, не любезничал – содрал одеяло с худенького тела и был таков, процедив напоследок:

- Вставай, парень! Тебя ждут великие дела – завтрак и школа.

Петруша не обиделся. Дед просто вчера выпил. Если б не похмелье, пришел бы и обнял, колясь щетиной, и прошептал: «Внучок, ну хватит дрыхнуть-то. Так и жизнь проспишь...» И непременно бы поцеловал в нос, чего Петруша терпеть не мог, но от чего сладко замирало сердце - тебя любят! Только такое с тех пор, как мама с папой разбились на том самолете, бывало все реже и реже…

Бабушка чем-то гремела на кухне, и слышался ее рассерженный голос. В ответ раздавалось ленивое, равнодушное отбрехивание деда. Сам же виноват, и он это понимал. Оттого и нервничал. И огрызался. Ему бы опохмелиться сейчас, а не слушать всякое. Обычное утро в обычной семье.

Петруша смотрел в потолок. Давно не белили, вон сколько трещин. Вспомнилось, как года три назад они тут делали все вместе ремонт, дед тогда если и выпивал, то по праздникам. Но зато как работали! За две недели полностью обновили и привели в порядок все эти три комнаты, вкалывали как проклятые. И бабушка светилась от счастья. А сам Петруша забросил и свои любимые прогулки по соседним дворам, и книжки про путешественников… Теперь же... Все вкривь и вкось. Возможно, дело в его снах. Он припомнил последний отрывок оттуда, содрогнулся и скатился с кровати, торопливо пихая ноги в тапочки. Только бы этого не видеть! Не помнить!..

Однако память нет-нет, да и подсказывала, давала некую вводную. В ванной, когда он чистил зубы и смотрел мимоходом в зеркало. Только вместо себя мальчик увидел напоследок это существо из последнего сна. И содрогнулся: жвалы создания чуть ли не у лица, мерцающие алым глаза так и лезут в душу, и откуда-то сбоку вылезает крючковатая, страшная лапа с шариком чего-то липкого на конце – и бросок! Безжалостный, наверняка... Рывок! И горло уже захвачено – не вырваться, не уйти... Он силится крикнуть, позвать бабушку с дедом, но что-то мешает, сковывает движение и саму мысль... Что-то мерзкое, полностью тебя захлестывающее...

- Ма-ма!!! – хрипло, задыхаясь.

Крик рождает надежду. Что, возможно, помогут. В зеркале кошмарное создание отпрянуло, разорвало белесую нить и убежало куда-то в пустоту, блеснув напоследок восемью алыми зрачками, такими же безжизненными, как жерло вулкана. Но наполненными не меньшей мощью...

...Дед сорвал дверь ванной чуть ли не с петель – с похмелья сил только прибавляется. Рванул и теперь смотрел на внука остановившимся взглядом. Бабка влетела следом, отпихнув здоровенного старика плечом в сторону и даже не заметив этой невольной преграды.

- Что?!.. Боже, что?!.. Да сделай же что-нибудь, не стой столбом! – крикнула она мужу, который так и стоял с вилкой в руках, не в силах отвести взора от мальчика. Наконец дед на негнущихся ногах пошел к телефону, звонить в «скорую». Так и не поняв – привиделось ли это ему или правда было.

Мальчик более или менее успокоился. А бабка гладила его по волосам, целовала и причитала всякую ерунду, пока Петруша окончательно не опомнился, не отстранил ее и не поднялся. Не обращая ни на что внимания, он прополоскал рот, умылся, аккуратно уложил зубную щетку в общий пенальчик, повернулся к бабке, что с каким-то суеверным ужасом за ним наблюдала, и сказал обыкновенное:

- А что у нас на завтрак?

Но взгляд его при этом был настолько далек от реальности, что старушка поняла лишь одно: внук ее думает о чем угодно, но не о чае и бутербродах...

Полчаса спустя Петруша вышел из подъезда многоквартирного дома, уверив родных, что с ним все нормально, даже более чем, и что у него сегодня две контрольные. Бабка с дедом, скрепя сердце, согласились отпустить ребенка в школу: она со слезами на глазах, он с недоумением.

А «скорая» застряла по утреннему времени где-то в пробках…

Подойдя к остановке, Петруша вдруг замешкался и уставился на стоявшего чуть поодаль мужчину в наглухо застегнутом осеннем пальто. Было в этом человеке что-то такое... Что-то до ужаса знакомое...

Мальчик помотал головой, отгоняя наваждение. Неужели этот страшный сон так и будет его теперь мучить? Это же самый обычный мужчина средних лет, бедно одетый, лысеющий, ничем не примечательный. Кажется, они и раньше встречались – тип в пальто вроде бы живет в соседнем подъезде… Однако стоило Петруше отвести глаза в сторону, и боковым зрением он снова увидел нечто странное: к полузнакомому соседу словно бы тянулись со всех сторон прозрачные, едва видимые на фоне светло-серого неба и более темных серых домов нити…

Петруша еще раз тряхнул головой, поправил сползающие с плеч лямки портфеля и решительно зашагал в сторону школы. Правда, через несколько шагов он сбавил темп и начал оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь интересного. В школу ему не хотелось – насмешливые замечания учителей и глупые дразнилки одноклассников на переменах надоели еще в первом классе. А потому каждый день по дороге в школу он искал хоть какой-нибудь предлог, чтобы туда не идти, - искал, но не находил. Хотя на улице было, на что посмотреть: под облетевшим кустом клевала рассыпанные крошки растрепанная воробьиха, через дорогу, дождавшись зеленого света, быстро перебежала грязная бродячая собака со свалявшейся шерстью, на автобусной остановке чему-то улыбалась сморщенная старушка с большой пузатой сумкой на тележке… Петруша засмотрелся на все это и вспомнил о школе только после того, как на него с хохотом и гиканьем налетели двое его одноклассников.

- Петька, шут гороховый, чего размечтался? – толкая его, сказал один.

- Опоздаешь – тебя опять перед всем классом ругать будут! – с довольным видом пообещал второй, пихая Петрушу с другой стороны.

Оба вновь залились злобным смехом и побежали дальше. Петруша побрел следом за ними. А стоило и правда поспешить, мальчишки знали, о чем говорили. Первый урок – русский язык. Учительница, которая его ведет, и за менее серьезное «преступление», чем опоздание, может выставить перед всеми у доски и долго, бесконечно долго возмущаться. Надо идти быстрее, но как же этого не хочется!..

Начальник отдела долго расхаживал кругами по кабинету, и на его начищенных ботинках ярко блестели блики от ламп дневного света. Он был занят любимым делом: поглядывал на ссутулившихся перед мониторами сотрудников, выискивая, к кому бы придраться. Особенно пристально он присматривался к Ивану Ивановичу, который под такими взглядами всегда допускал ошибки и нарывался на замечания и выговоры. А иногда, если шеф был в особенно плохом настроении, то и на совершенно не деловые, базарные скандалы.

Иван Иванович ждал крика, съежившись на своем рабочем месте и даже не надеясь, что начальственный гнев обойдет его стороной. Шеф ходил туда-сюда, явно не зная, к чему прицепиться: его любимый «козел отпущения» делал свое дело хорошо, ни на что не отвлекался, и даже компьютер у него в этот раз не тормозил и не зависал…

- И чего ты так медленно работаешь?! – осенило, наконец, начальника. – Спишь на ходу, что ли?! Время тянешь, чтобы потом все, что ты не успел сделать, на остальных скинули?!

Иван Иванович вздрогнул, промахнулся мимо нужной клавиши, торопливо стал исправлять ошибку, и это окончательно распалило шефа.

- Пиши заявление об уходе, дегенерат! Сейчас же!!! И чтоб завтра же духу твоего здесь не было! – рвал и метал он, брызжа слюной. – Хотя нет, ты у меня еще две недели отработаешь, имбецил, и попробуй только за это время хоть что-нибудь не так сделай, я тогда тебя…

Так сильно шеф не разорялся еще никогда. Все, кто сидел за другими компьютерами, притихли, чувствуя, что тоже могут попасть под горячую руку и вылететь с работы. Иван Иванович молча продолжал печатать, изо всех сил стараясь не дергаться, когда начальник издавал особенно громкие вопли. Руки у работника дрожали, и ему с трудом удавалось больше не сбиваться. Но начальник продолжал вопить, теперь уже обвиняя во всех смертных грехах каждого из своих подчиненных.

«Исчезни. Сгинь. Сдохни, - повторял Иван Иванович про себя после каждого выкрика шефа. – Исчезни. Умри». Постепенно эти мысленные слова стали звучать так «громко», что шеф вдруг замолчал и в кабинете наступила тишина.

- Ладно уж, живи, дебил старый. В смысле, работай, - усмехнулся выпустивший пар и успокоившийся начальник и громко фыркнул. – А вы все запомните: будете халтурить, будете тормозить – в момент отсюда вылетите! Ко мне куча народу просит своих детей или любовниц пристроить, я без работников не останусь! Поняли, придурочные?

Он обвел глазами перепуганных и мечтающих провалиться сквозь землю подчиненных и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

- Сдохни! – не слышно, одними губами прошептал ему вслед Иван Иванович.

На огромной, покрытой короткой жесткой шерстью голове раскрылись красные глаза. Горящие, как умирающие звезды. Зияющие, как восемь кровоточащих ран. Разинулась полная длинных острых клыков пасть. Повеяло смрадом. Конечности, острые на концах, как пики, передвигались одна за другой, отбивая по несуществующему полу неслышную дробь. Мир, скрытый туманом, завесой, что родом не из земной реальности, содрогнулся под этой поступью. Голова поднялась, обозревая происходящее вокруг. Но здесь было все так же тихо. Неподвижно. Мертво.

Двигаясь ловко и проворно, тяжелое тело приближалось к цели. О, этот дурманящий запах! О, это предвкушение долгожданной трапезы!..

Из глотки донеслось рычание: басы ударили о воздух, заставив его содрогнуться. Но цель ничего не услышала – она была в другом мире.

Время пришло! Вперед, вперед!.. Потому что концентрация достигнута, потому что лимит злобы набран, потому что если не сейчас, то когда?.. Пора, пора!..

Существо чувствовало в себе силы, и его цель, сама того не подозревая, подзывала собственную кончину. Заклинала ее, как в древние, почти забытые времена на этой и других планетах вызывали духов смерти и разложения одетые в черное фигуры.

Цель уже маячила в пределах зрения, а оно у пробудившегося существа было отличное. Налитые кроваво-красным глаза могли прозревать сквозь реальности и вероятности, сквозь миры и галактики – что ему стоило увидеть барахтающуюся на границе жизни мушку. Тем более что мушка изо всех сил звала, звала, сама того не понимая, даже не подозревая, кого призывает. Но незнание, как известно, не освобождает от ответственности. Да, в конечном счете, она сама была во всем виновата.

Оно на миг зажмурилось, чтобы получше прочувствовать этот момент, пропустить все ощущения через себя, саккумулировать их, сконцентрировать – чтобы затем выбросить вперед вместе с липкой, клейкой массой.

- Что это? Что за срань?! – Маргарита заворочалась в кровати. Попыталась выпутаться, но бесполезно: грузное и непослушное тело только еще сильнее запутывало себя в сети.

А потом она подняла взгляд и увидела его.

Крик ужаса, пронзительный и оглушительный, поднялся до верхних этажей здания, где жила женщина – и резко оборвался, когда на жирном теле сомкнулись жадные челюсти.

Возвращаться домой не хотелось. Петруша медленно брел по улице, вновь и вновь прокручивая в памяти прошедший школьный день. Утром его все-таки отчитали за опоздание, а на первой перемене пришлось бегать за одноклассниками, отобравшими у него портфель и перебрасывавшими его друг другу. А потом уговаривать злорадно хихикающих одноклассниц принести ему портфель, заброшенный обидчиками в женский туалет. Казалось бы, после бесконечного дня в школе, с обязательными издевательствами и поддразниваниями, Петруша должен был бы спешить в родное гнездо. Но там его тоже не ждало ничего хорошего, а лишь очередные вариации на тему скуки и удрученности. Вот почему мальчик шел, не торопясь, опустив голову и пиная попадавшиеся на дороге камешки.

Два пацана, более рослые и сильные, размахивая мешками со сменкой, с криками и веселым улюлюканьем пронеслись мимо. Это были те самые одноклассники, которых Петруша встретил утром. Один отвесил мальчику подзатыльник, второй громко засмеялся. Петруша на мгновение остановился, поднял взгляд, посмотрев им вслед, но затем опять опустил глаза и побрел дальше. Не хотелось ни о чем думать, так же как и грустить или злиться – впрочем, как и всегда.

В школе он ни с кем не сдружился, хотя попытки предпринимал. Только рано или поздно новые «друзья» бросали Петрушу и превращались в насмешников и задир. Поэтому домой школьник всегда шел один, не то чтобы угрюмый, но, конечно, подавленный, и эта подавленность постепенно становилась для него чем-то привычным.

На подходе к дому он заметил машину «скорой помощи». В нее грузили кого-то, лежащего на носилках. Кого-то большого, укрытого одеялом. Мальчику показалось, что он видит свисающие из-под материи толстые белесые нити.

Петруша помотал головой и снова посмотрел на автомобиль. Тело – а так перевозят одних только покойников – уже погрузили в «скорую». Захлопнулись двери. Машина зарычала и тронулась с места.

Возле подъезда стояли старушки, бабушкины приятельницы. Они глядели вслед удалявшемуся автомобилю и обсуждали случившееся.

- А как она кричала, как кричала!..

- Это ее муж кокнул, точно!

- Как же он мог ее кокнуть, если врачи никаких следов не нашли?

- Да его в это время и дома-то не было, только сейчас с работы прибежал!

- А может, он ее отравил! Оставил ей еду или чай, а она без него выпила…

- Да не фантазируй, она сама померла, у нее сколько болячек было!..

Слова залетали в уши против воли, но мальчик старался не концентрироваться на них. Все равно от деда с бабкой ему, хочешь не хочешь, придется выслушать последние новости. Конечно, с ним они говорить на такие темы не будут, однако же станут рассуждать достаточно громко – настолько, что их услышат и Петруша, и весь остальной подъезд. Эта предсказуемость, неизменность и подавляла больше всего.

Дома отчего-то было холодно. Маргариту увезли, но вопросы следователя и косые взгляды окружающих вконец измотали Ивана Ивановича. Отвечал он кое-как и невпопад – выглядеть уверенным в себе не получалось: по существу ничего сказать он не мог, путался и сбивался.

Потом Иван Иванович спокойно приготовил себе ужин – вечные макароны, чай и пара бутербродов – и уселся перед телевизором. Вскоре он задремал под бессмертное творение Моцарта... И ему приснились...

Вечная Нора... Белесые нити... Нити Жизни... Власть и Судьба... Запутать и не встать... И взять... Взять... Этот Мир... Жизнь эту... ВСЕ!..

Он встрепенулся, проснувшись. Отряхнулся от остатков видения, как мокрый воробей. И неожиданно понял, что ему хочется рвать и метать. Ведь сон этот – вещий. Да, конечно! И Иван Иванович мгновенно преобразился...

Ну почему «шут гороховый»? Незаслуженная обида жгла сильнее раскаленного железа. Чем он такое заслужил? Петруша прижался к подушке, сильно-сильно – и через какое-то время задремал…

А приснилось ему, словно он шел куда-то в темноте, в чреве пещеры, и знал, что впереди – Логово. И сидит там Зверь, обмануть которого практически невозможно. Но необходимо. Это противоречие сводило с ума, заставляло не подчиняться законам сна, выйти из них, обрубить концы и предстать перед Светом не кем-то, а – человеком...

Петруша подпрыгнул в кровати как ужаленный, заслонился от света и невольно опустил руку. Ничего и никого. Он был один. Скомканное одеяло валялось на полу. Подушка рядом. И все. Но только ощущение, что он на верной дороге и истина спрятана где-то совсем неподалеку, никуда не ушло. Осталась рядом и... навсегда. А еще остались в памяти эти жвалы. И взгляд. Полный холодной ненависти и жажды непонятно чего. Голодный взгляд дикого зверя. Петруше на секунду даже стало жаль Зверя: столько лет в одиночестве, голодным...

А потом он мгновенно посерьезнел – хватит!

«Говорите, шут гороховый? Я для вас – шут?!»

И он выпрыгнул из постели. Потому что есть интуиция, есть предвидение... А для него было – узнавание...

Дед с бабкой сидели на кухне перед телевизором и о чем-то негромко спорили – из-за застекленной двери доносились их раздраженные голоса. Кажется, решали, что смотреть, футбольный матч или сериал. Петруша не стал отвлекать их от этого важного дела и вернулся в комнату. Выглянул в окно и едва не вскрикнул от неожиданности.

По двору шел тот самый сосед. Иван Иванович, кажется, так его называли соседки. Шел медленно, ссутулившись, и казалось бы, в этом не было ничего необычного, если бы не тянущиеся от него во все стороны нити. Точно такие же, какие примерещились Петруше утром, перед школой, только теперь их было гораздо больше. Полупрозрачные, на вид довольно хлипкие, но мальчик почему-то был уверен, что на самом деле порвать их сложнее, чем самый лучший шелк. А еще – что никто, кроме него, не видит эти нити и даже не догадывается о них…

Иван Иванович уже почти дошел до конца двора и собирался свернуть за угол соседнего дома. Еле заметные нити тянулись за ним, а их верхние концы терялись где-то высоко в облаках…

Петруша бросился в прихожую, крикнул в сторону кухни: «Я погулять!» - и, накинув на одно плечо куртку, выскочил на лестницу. По заплеванным ступенькам, вниз по пропахшим мочой пролётам, он несся чуть ли не кувырком – надо было спешить, странный Иван Иванович мог уйти слишком далеко, свернуть еще куда-нибудь, скрыться из виду!

Мальчик вылетел во двор, пронесся по нему, перепрыгивая через детскую песочницу и скамейки, забежал за дом, перед которым видел соседа из окна, и огляделся. Впереди была знакомая улица, по которой он каждый день ходил в школу, по ней быстрым шагом шли хмурые прохожие, мимо проносились заляпанные грязью машины… Где же сосед? Неужели Петруша опоздал и тот уже уехал на автобусе?

Но нет, в конце улицы маячила темная невысокая фигура, похожая на Ивана Ивановича, и Петруша помчался ее догонять. Вскоре ему снова стали видны таинственные нити, и он, перейдя с бега на медленный шаг, тяжело дыша, стал осторожно красться за соседом.

А сосед, между тем, все ускорял шаг и как-то подозрительно оглядывался по сторонам, словно искал кого-то глазами. При этом на прохожих, попадавшихся ему навстречу, он почти не обращал внимания, и Петруша был уверен, что Иван Иванович высматривает какого-то конкретного человека. Мальчик шел за ним, то и дело вздрагивая не то от холода, не то от страха. Все происходящее казалось ему то просто интересной игрой, то крайне серьезным делом, от которого зависело что-то очень важное.

Неожиданно Иван Иванович свернул в небольшой скверик с чахлыми деревьями и мокрыми облезлыми скамейками. Он подошел к одной из них, оперся рукой на ее спинку и замер. Петруша тоже остановился и, сделав вид, что увидел что-то интересное на земле, опустил голову, но при этом скосил глаза на соседа. Тот чего-то ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Петруша, старательно глядя себе под ноги, прошел мимо скверика, развернулся и так же неторопливо зашагал обратно, лихорадочно придумывая, под каким предлогом ему остаться рядом с Иваном Ивановичем, чтобы наблюдать за ним, не вызывая подозрений. Но долго ломать голову над этим мальчику не пришлось. К скверу подошел еще один мужчина, лет сорока, одетый в кожаное пальто и безупречно начищенные блестящие ботинки. Для Петруши этот человек ничем не отличался от всех остальных прохожих, но Иван Иванович словно почуял его присутствие, повернулся к нему и вдруг резко выпрямился, расправляя плечи…

Что произошло потом, Петруша понял много позже, когда все было кончено и сам он был у подъезда собственного дома. Впрочем, запомнить ему удалось лишь обрывки происходящего. То, что сначала нити, тянущиеся от соседа, стали выглядеть более материальными и ярко заблестели под пробившемся сквозь тучу лучом солнца, то, что затем они начали перекрещиваться, образуя ровную сетку, то, что эта сеть вдруг полетела в сторону богато одетого мужчины, и он как будто бы запутался в ней… А еще через секунду вслед за сетью на мужчину бросился и сам Иван Иванович. Бросился, вытянув вперед руки, которые вдруг стали похожими на паучьи лапы. И которых было уже не две, а гораздо больше!

Следующий «кадр», который остался в памяти Петруши, был и вовсе кошмарным – огромный паук обхватил прохожего всеми своими лапами, вонзил в него когти и принялся рвать на части отвратительно чавкающими челюстями. Долго ли это продолжалось, мальчик не знал. Он помнил лишь, как паук спрыгнул с растерзанного тела и побежал вглубь сквера, с каждым мгновением становясь все меньше похожим на паука и все больше – на Петрушиного соседа Ивана Ивановича.

А еще через полминуты кто-то закричал: «Сюда, человеку плохо!», и мимо Петруши пробежала какая-то женщина. Она подскочила к жертве паука… которая теперь выглядела не как окровавленный, разорванный на части труп, а как мужчина, держащийся за сердце. Мёртвый мужчина…

И тогда Петруша помчался прочь. Он не видел, куда бежит, и не думал об этом, ему хотелось лишь одного – оказаться как можно дальше от этого скверика, где только что произошло страшное убийство. Но после нескольких минут бега по дворам и переулкам он вдруг обнаружил, что несется к своему собственному дому. А к соседнему подъезду быстрым шагом подходил довольно улыбающийся Иван Иванович.

Эта история произошла со мной больше двадцати лет назад, но она настолько чётко отпечаталась в памяти, что, сев за компьютер, я воспроизвёл её в точности. Извините, если что, я не писатель – передам как смогу. Расскажу все факты и события, без своих домыслов, чтобы позволить вам сделать собственные выводы.

Итак, стояла холодная ветреная осень. Дождей давно не было, однако выпал первый снег, быстро растаявший, но заявивший о природных правах зимы. Деревья, сбросив листья, стыли под морозными дуновениями и напоминали: на дворе 27 ноября, скоро зима. Да, я абсолютно точно помню дату, потому что ничего похожего со мной никогда не происходило и, наверное, уже не произойдёт.

Я возвращался домой с работы. Работал я водителем автобуса и ездил по 267-му маршруту. Квартира моя находилась в Митино, в достаточно новом, по сравнению с остальными, восьмом микрорайоне, и я добирался до неё всё на том же автобусе. В этот раз, как и всегда, я стоял в очереди к водителю, за билетом, и копался в кармане в поисках мелочи. Взяв в горсть купюры, несколько монет и ключи, принялся перекладывать нужную сумму в левую руку, а правой собирался вернуть остальное в карман, когда кто-то налетел на меня. Больше от неожиданности, чем от силы толчка – он оказался не таким уж мощным, - я выронил из левой руки и деньги, и ключи. Нагнулся, отыскивая связку (бог с ней, с мелочью) и слушая недовольные возгласы пассажиров. Затем же, толкнув действительно резко и сильно, столпившиеся позади люди буквально забросили меня в автобус, а сами сгрудились возле дверей. Переполненный автобус, закрыв двери, поехал к следующей остановке. Московский час пик – безжалостное время: никто ни о ком не заботится и думать не собирается.

Немного потолкавшись локтями, а следом извинившись, я объяснил водителю, что потерял ключи, и попросил затормозить. Естественно, он не мог стать сразу же или сдать назад, поэтому высадил меня на остановке. Протолкнувшись между усталыми и недовольными пассажирами, я выскользнул на улицу и припустил назад. Наверное, дистанцию я пробежал быстрее, чем в студенческие годы, участвуя в легкоатлетических соревнованиях. Вот и знакомая прозрачная будочка с рекламой и квадратным значком, на котором написана буква «А». Подойдя к краю тротуара, я присел на корточки и принялся тщательно осматривать место, где стоял автобус.

Связки я так и не нашёл – очень обидно, поскольку вместе с ключами от домофона и двери в коридор я потерял и ключ от квартиры, а его не восстановить.

Подъехал новый автобус, и надо было что-то решать. Единственное, до чего я додумался, - взять у брата, живущего в Покровском-Стрешнево, ключ и сделать дубликат. И тут кто-то осторожно взял меня за локоток.

Я обернулся и увидел бледнокожего мальчугана лет семи-восьми, с портфелем за спиной.

- Дяденька, вы потеряли? – И вытянул белокожую ручку, такого оттенка, что цвет вен казался нездорово-синим.

Я посмотрел на связку ключей, лежащую на крохотной ладошке.

- Я, - подтвердил. – Спасибо.

- Пожалуйста, - вежливо ответил мальчишка. – Передавайте привет брату.

- Хорошо. А ты кто?

- Меня зовут Слава. Я сын ваших соседей сверху.

Жил я на третьем этаже, а надо мной, на четвёртом, - многодетная семья. Крапивины, кажется. Наверное, их отпрыск. Но почему мальчик гуляет один, да так далеко от дома? Он же первоклашка, ну, либо во второй класс перешёл, но это максимум.

Однако продолжить беседу я не успел: мальчик забежал в маршрутку, тут же закрылась дверь, и машина уехала.

Я глядел вслед удаляющемуся автомобилю. Меня опять начали поторапливать. Я шагнул в автобус – от греха подальше: не дай бог, снова ключи потеряю, ведь закон подлости никто не отменял. Наскрёб денег на поездку, купил билет и прошёл в салон. Взявшись за ручку, я в тесной компании других пассажиров, возвращающихся с работы и из института, доехал до своей остановки.

Мой дом находился с левой стороны по движению автобуса. Едва очутившись на улице и бросив взгляд через дорогу, я тут же почувствовал неладное: во дворе стояла машина полиции. Перешёл по «зебре» и добрался до шлагбаума. Охранник узнал меня, поднял заграждение.

Перед домом, а точнее, перед моим подъездом, собрались люди: полицейские, жильцы, управдом… И припарковали здесь не один, а два полицейских автомобиля.

Я обменялся с управдомом Николаем рукопожатиями и спросил, что стряслось.

- Твою квартиру обокрали, - глядя мне прямо в глаза, ответил тот.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что мне говорят. Потом я переспросил:

- Как? Когда?

Николай пожал плечами и сказал:

- Наверное, только что: преступников застрелили пять минут назад. Они пытались и Крапивиных обчистить, но баба Маша из квартиры рядом заметила их в глазок и набрала «02». Повезло ещё, что полицейские были неподалёку.

- Повезло… - эхом повторил я. – А куда подевались Крапивины?

- Да в отпуске, в Испании.

- Выходит, воры следили за нашими квартирами?

- Выходит, так.

М-да-а, весело же узнавать подобные вещи...

- А где преступники сейчас? – задал вопрос. – Просто полиция же не уехала.

- Куда она уедет, если в твоём подъезде два трупа.

Меня прошиб холодный пот; сердце ёкнуло.

- Так это не воры, а грабители?

- Да.

- Они кого-нибудь ранили или?..

- Одному полицейскому прострелили руку, но ментов было больше, и негодяев уложили. Стреляли недолго, правда, в итоге весь дом на ушах.

Ошарашенный, я молчал.

- Представляю, - продолжал управдом, - что бы с тобой могло приключиться, если бы ты вернулся минут на двадцать пять-тридцать пораньше. Где-то задержался?

Теперь уж перехватило дыхание.

- Задержался, - пробормотал я, попрощался с Николаем и отошёл в сторону.

Отдышавшись, вытащил из кармана смартфон и набрал номер брата – почему-то сейчас захотелось позвонить именно ему, я даже не понимал почему.

- Алло, - отозвался брат.

- Здорово, - слабым голосом поздоровался я.

Родственник немедленно насторожился.

- Что с тобой? Ты какой-то сам не свой.

Я вкратце пересказал события сегодняшнего вечера. На том конце трубки повисла странная тишина.

- Алло, - произнёс я. – Ты там?

- Да-да, - успокоил брат. – Я думал над твоей историей.

- Представляешь, а?

- Ещё бы.

- Кстати, - слегка повеселев, вспомнил я, - тот мальчик передавал тебе привет. Ну, сын Крапивиных.

Брат поцокал языком.

- В этом и дело, - наконец откликнулся он, - у Крапивиных нет сына первоклассника.

- То есть? – Замечание родственника озадачило меня.

- Их сын, очень похожий на того, кого ты описал, умер как раз в восьмилетнем возрасте. Упал с горки на детской площадке и сломал шею.

Не успел я осознать услышанное – подошёл полицейский и попросил разрешения задать пару вопросов и составить протокол. Говоря с ним, я думал лишь о том, что сказал брат...

…С тех пор прошло немало лет. Страх забылся, удивление отчасти истёрлось из памяти, и всё равно не проходит и недели, чтобы я не проснулся посреди ночи, а проснувшись, не стал размышлять о том мальчике. О восьмилетнем мальчугане с бледной кожей. Мертвенно-бледной. И синими-синими венами. Я вспоминаю его слова и худенькую ручку с крошечной ладошкой, на которой лежали потерянные мной ключи. Потерянные ли?

Я думаю и думаю, и с каждой проходящей минутой всё сильнее уверяюсь в мысли: на свете невероятно много непостижимых для нас загадок и секретов. Страшных, странных, сложных. Их гораздо больше, чем ясного и понятного. И, встретившись с новым чудом или кошмаром – как всегда, совершенно внезапно, - остаётся только надеяться на милосердие мира, посвящающего нас в свои великие, запредельные тайны.

- ...Вы только пожалуйста обязательно прямо к дому подъедьте: Николаевка, Грибоедова 28, помните? - произнесла мама семилетнего ребёнка, одновременно проверяя как пристёгнут её мальчишка к детскому креслу. - Там его бабушка будет ждать, даже сейчас она уже стоит на улице, волнуется, ждёт... Его Пашей зовут, - мальчик в это время молча смотрел на маму.

- Да вы не волнуйтесь, - ответил таксист, - Не в первый раз.

- Только вы это... Особо не обращайте на него внимания, он молчаливый, не говорит совсем, ну очень-очень редко, и... он может показаться вам немного странным. Это особенности. А так он спокойный и очень послушный, - с выражением озабоченности на лице произнесла мама.

- Больной что-ли? - рассерженным шепотом спросил водитель такси. - Больного без сопровождения не повезу. Ведь как душой чуял, что не нужно соглашаться на этот заказ, тем более пацанёнок такой малой...

- Ну пожалуйста! Мне срочно на смену нужно, напарница заболела, вызывают. А бабушка вечером уезжает с ним на поезде, билеты уже куплены, - умоляюще смотрела женщина.

- Ну хорошо...

Не молодой уже мужчина - но в самом расцвете сил, перед глазами которого промелькнуло шесть десятков лет и, вероятно, миллион километров дорог, с некоторой долей обеспокоенности иногда поглядывал в зеркало заднего вида на необычного пассажира. Мальчишка с ярко-голубыми глазами вёл себя действительно немного странно: то не задерживал свой взгляд на чем-то более секунды, то цеплялся им уже надолго, словно гипнотизировал, скажем, бутылочку с водой в руке. Иногда он шевелил губами и водителю казалось что мальчик что-то хочет сказать, мужчина напрягал слух, но не слышал даже шёпота. Несколько раз он хотел обратиться к ребёнку, но каждый раз передумывал, и наконец проговорил:

- А меня Борисом Ивановичем зовут, кхм... Можно просто - дядя Боря.

Мальчик ничего не ответил, и лишь на секунду остановил блуждающий взгляд на зеркале, в которых отражались внимательные, карие глаза Бориса Ивановича.

- Ты не переживай, тут до Николаевки минут сорок. Совсем быстро доедем. И...кхм, бабушку свою скоро увидишь.

Взгляд мальчишки снова мелькнул по зеркалу, но всего лишь на миг. Ребёнок, снова начал неслышно шептать и водить пальцем невидимые линии в воздухе. Борис Иванович ещё несколько раз крепко задумывался - стоит ли беспокоить ребёнка разговорами и наконец принял решение:

- А я за рулём уже как лет сорок. Вот. Паш, представь, вот как с армии пришёл, так и кручу баранку. И где я только не был, ого-го. Всего рассказать и дня не хватит, - мальчик, казалось, начинал прислушиваться. Но водить руками "узоры" не перестал.

- Ну и вот, - продолжил водитель, - году эдак в 97-ом, работал я на автобазе. На трубовозе ездил - это машина такая, бо-ольшие такие трубы возит. И значит, направляют нас в Чимкент, это в Казахстане, там кругом пустыня, колючки и верблюды. Видел верблюдов? - мальчик продолжал делать пассы перед собой, но с каждым предложением таксиста, он, как будто бы замедлял свои движения.

- Ну может мама сводит тебя в зоопарк, или вот - с Мишкой. Мишка - внук мой, такого же возраста как ты, хороший такой. Если захочешь я вас познакомлю, ну конечно, у мамы твоей сперва спросим... Так о чём это я? Ага, вот, значит едет наша колонна - это когда очень много машин вместе, едет прямо через пустыню. Пыль - до небес. Это Дмитрий Артёмович - наш начальник, решил срезать маршрут, и значит, топливо он так решил сэкономить. А я ему говорил: Артёмыч, ты хр... кхм, ты ничего не сэкономишь, по песку ещё больше сожрёт. А он - что ты мне сказки рассказываешь, я лучше знаю - ну конечно же, куда без этого. И вот едем мы, а впереди узкий проход, дорога значит, проходит по сухому руслу, а по бокам большие камни и бугры, внизу - песок. Подъезжаем, а тут бац - верблюд стоит! Перегородил дорогу. Наш головной - это значит первая машина в колонне, отчаянно сигналит, но животное - ни шага в сторону. А тормозить нельзя - песок, только ходом можно пройти. Остановишься - застрянешь... - Борис Иванович бросил очередной взгляд в зеркало, мальчишка, склонив голову, кажется смотрел в окно, но было ясно - он слушал. Водитель немного улыбнулся.

- ...И я, кажется, даже слышал как орал Артёмыч, хотя я и был в пятой машине, по-моему. А он был в головной, и получается не доволен значит был, ситуацией. Тут стоп, колонна встала. Я выхожу из машины и иду вперёд, и хотя пылища кругом, ни черта ни видно, но на крики Артёмыча шел как корабль на свет маяка. Тот орал и на пустыню и на верблюда и вспоминал директора автобазы, конечно. Потому как головная машина, буксуя, запахалась в песок по самые мосты. Глубоко, значит. Водители колонны подошли, стоят, оценивают, дают советы. А может конфеток тебе каких взять, а Паш?

Паша снова скользнул взглядом по отражению доброго прищура глаз Бориса Ивановича, но тут же повернулся к окну.

- Всё, понял: пока не требуется, едем дальше. Так на чём я остановился? Ничего не помню.

Мальчишка, даже с какой-то тревогой посмотрел в зеркало, шевельнул губами, словно порываясь что-то сказать. По его лицу скользнула тень отчаяния, от того что он не может этого сделать.

- Всё-всё, Паш, вспомнил, не подсказывай! Собралось, значит, целое собрание вокруг верблюда, оно и понятно: нужно его убрать с прохода. На наши крики и хлопки он не реагирует, стоит и смотрит, жуёт колючку. Кто-то хотел его подтолкнуть, но его отговорили - если верблюд лягнёт, костей потом ведь не соберёшь. Артёмыч уже охрип, из последних сил орёт: убирайте его отсюда, к чертовой...кхм, извини, в общем, куда подальше. Нам ещё КрАЗ - это машина так называется, выкапывать. А люди и говорят: как, мол, мы тебе его уберём? Ты захотел ехать по этой дороге, ты с ним и договаривайся. Артёмыч чуть драться не кинулся, но его вовремя успокоили. А тут Витька, водитель с одной машины, и говорит... Паша, может ты пить хочешь? Водичка у тебя осталась?

Мальчик резко поднял руку - вода в бутылочке была. Его взгляд теперь никуда не уходил, он смотрел в зеркало, и... ждал продолжения, сомнений по этому поводу у водителя больше не было.

- Ага, всё, понял! Тут, значит, Витька Карасёв и говорит: а может он на мине стоит. Поэтому и не уходит. Верблюды же умные. Артёмыч, находясь практически в прединфарктном состоянии, уже шипит: какие тебе мины в Казахстане, скотина... извини, Паш, иногда вырывается. Кое-как снова его успокоили. А тут я смотрю на ноги верблюду: странно, одна нога, возле подошвы вроде как распухла. Пригляделся - действительно, какой-то сучок воткнулся ему в ногу. Отойти он может, но не уходит. Я Витьку показываю: смотри, вот тебе и "мина". Тут мы с ним, осторожно так, подошли к верблюду, я, насколько это можно вытянул руку вперёд... И как выдерну эту палку! Кричу: Витька, беги!! Тут не только Витька, весь персонал кинулся врассыпную, во главе с Артёмычем. Интересный у людей вообще был день. Это я нарошно так крикнул, люблю, значит, подшутить. Витька прыгает в кабину КрАЗа - а там уже пятеро, толкают, не пускают, я ещё страшно ору вслед: Витька, он прямо за тобой!

Борис Иванович, кажется, смог разглядеть в отражении, как уголок рта мальчика потянулся вверх. Похоже на улыбку, хорошо.

- ...И значит, навёл я там шороху своими криками. А сам стою и ржу. И верблюд рядом со мной, не, ну он то молча стоит. Я то видел что никуда он скакать и мстить людям вовсе не собирается. Но народ, разбегаясь, верил крикам, а не глазам. Тут все давай на меня орать и крыть, на чём свет стоит. Артёмыч, окончательно уставший весь, жестами попросил людей перевести мне всё, что он обо мне думает... Его ведь тоже в КрАЗ не пустили. А что же верблюд? Он постоял немного, величаво так повернул голову, подмигнул мне, ты представляешь? Мне подмигнул верблюд. Словно "спасибо" сказал. Я никому ещё это не говорил, Паш, только тебе, как другу. И вот, значит, повернулся этот "корабль пустыни" - это их так называют. Повернулся, значит, и пошёл так гордо, навстречу горизонту. Ты представляешь? Он же специально там встал, в проходе. Увидел нас и встал. Знал что люди помогут. Видишь как оно бывает? Какое всё-таки это умное и благородное животное! Ты слушаешь?

Мальчик слушал. Его губы иногда шевелились, взгляд уже не блуждал, глаза горели. Казалось, он видит: десятки машин, пустыня, гордое животное, Артёмыч, машущий руками...

- После криков, успокоились, подходят все ко мне хлопают по плечу, молодец, говорят, настоящий караванщик. Это те кто водит караваны, ну раньше на верблюдах возили товары через пустыню. А теперь, значит, на машинах. И вот, пытаемся мы вытащить первую, а затем и вторую машину, что благополучно вкопалась рядом. Связали несколько машин, цепочкой, тащим, на раз-два-три... Моторы ревут, копоть из выхлопных труб. Но всё бестолку. На капоте одного КрАЗа торчит Артёмыч, совсем как свадебная кукла, но жуткая, поверь мне на слово. Тут Витька орёт: стоп, вон смотрите, Борькин верблюд с подмогой идёт! Представь? Смотрим: правда, стоит верблюд на бугре, а рядом с ним К-700. Ну это такой бо-ольшой трактор, прямо как паровоз. Всё прям в осадок и выпали. Да я и сам о... очень удивился - до не могу. Ну как так может быть? Спускается к нам трактор, из окна высовывается голова водителя: убирайте, говорит, остальные машины, к чертовой, кхм...с дороги, да цепляйте трос. Хороший парень оказался, Каримом его звали. В два счёта вытащил все наши машины. А наши водители, заметь: сначала смотрят то на как трактор вытаскивает застрявших, то на стоявшего поблизости верблюда. И изо всех сил удивляются. Наконец закончилось всё, заглушили двигатели. Артёмыч чуть не обнимает Карима. Ненамного повисло молчание, и тут Витька спрашивает: а как, мол, верблюд тебя позвал? Карим отвечает: как позвал? Ему все объясняют - ну ты как-то же сюда приехал? Он и говорит, шепотом: вы тоже узнали о том что верблюд говорящий? Все замолчали, смотрят на Карима, моргают. Артёмыч икнул. А этот парень как давай ржать! Шутник тоже оказался, ну прям как я. Я, говорит, вашу дурацкую колонну, ещё километров за десять увидел. Отец сказал: езжай, в Бельдер-сае точно сядут. И ведь верно. А верблюд? - не выдержал Витька. Карим ответил: а что верблюд? Домой пошёл. Привет тебе передал. Взоржали, конечно, все. Потом разбежались по машинам и поехали в объезд, Карим нас сопровождал ещё некоторое время. А в итоге Артёмыч так и не сэкономил топливо, наоборот: перерасход получился, по шапке потом получил от руководства, но закончилось все хорошо. Интересно было, Паш?

Мальчик кивал.

- Погодите секундочку, не уезжайте, - сердитым голосом проговорила Пашина бабушка. Она достала телефон и фотографировала номера машины Бориса Ивановича. - Головы у Нинки же нет, это же надо - ребенка одного посылать с невесть с кем... Он тебе ничего не говорил? - спросила она внука.

Мальчишка дёрнул её за рукав:

- Б...баба...

- Господи боже, - схватилась за грудь бабушка, - говори, милый!

- Н..не надо. Д... дядя Боря - хороший...

- Природу он любит, животных и... рассказы тоже. Может это важно. Ну бывай Паш, может ещё свидимся! - весело подмигнул мальчишке Борис Иванович, и укатил вдаль. Навстречу горизонту.

Взбодрить автора: 2202 2003 1783 2366 сбер. Хорошей дороги!

https://www.artstation.com/artwork/Aq4Ebz

Лет семь назад я вел очень интересный сказочный проект. И эта сказка оказалась вне его рамок. Сейчас вспомнил о ней, и решил разместить. Может, кому-то понравится, и он утащит ее в свою копилку. :)

Предисловие:

Даша и Артем – совсем еще малыши. Но храбрости им не занимать. Они одни, ночью отправляются в лес. На встречу с Огненным лисом. И пусть взрослые говорят, что ночной лес опасен для детей. Вряд ли кто послушается голоса разума, когда впереди ждут веселые и интересные приключения. Не устоят и наши маленькие герои. Им предстоит познакомиться с озорным и немного неуклюжим медвежонком, древним и могучим деревом. Ждет их и Огненный Лис, на месте, где когда-то он сошелся в детской, не знающей удержу игре с маленьким Митрофаном, нынче суровым и степенным дедушкой Даши и Артема.

Вперед, маленькие искатели! Приключения ждут!

Сама сказка:

Ночь пришла в лес. Спят волчата и лисята. Видят сладкие сны неуклюжий медвежонок и озорной зайчонок.

А ведь еще днем в лису кипела настоящая жизнь. Шли детские игры! Веселые, настоящие. И в них участвовали все. Даже медвежонок – тот еще зазевайка! Не успевает, а туда же. В погоню за другими. Пока добежит – игра уже закончена. Маленькие шалуны устремляются на поиск новых развлечений. Кто не успел, тот опоздал. Но уж если успеет медвежонок – несладко придется всем. Он фаворит во всех играх, где важно проявить силу. Как ни скалится и ни хитрит волчонок, не совладать ему со столь сильным противником. Детские противостояния не опасные, никто не старается причинить вред противнику. Оттого и не прерывают их взрослые звери. Снисходительно и с некоторой грустью смотрят со стороны.

Но не всем нравились дневная суета и беспорядок. Суровые и молчаливые совы, привыкшие спать днем, недовольно ухают, сидя на ветках деревьев. Им не понять, как можно так весело и безмятежно проводить время. Совам ведь не повезло. Когда они были маленькими, никто не приглашал их принять участие в играх. А если бы и пригласили, мамы-совы бы не отпустили. Днем нужно спать. Таков закон. И никаких возражений.

Эта ночь начиналась спокойно. Небольшой дождик, постучав по листьям деревьев, вскоре затих. Нагретые днем деревья зябко поеживались под дуновение ветерка. Тишина и порядок.

Но что это? На опушке послышался непонятный шум. Две молчаливые разведчицы-совы сразу же полетели в ту сторону. Им было интересно узнать – кто нарушил их покой. Поспешим на разведку и мы.

Да это же Артем и Даша! Их родители отправили малышей погостить к деду Митрофану. В деревню. А они и рады. Есть где развернуться в деревне, где поиграть. Не то, что в душном городе. А дедушка – он не такой и строгий. Прикрикнет иногда, чтобы не сильно шумели. Так это дела не страшное, можно сказать – нужное.

А еще дедушка очень хорошо рассказывает истории. И этим вечером поведал он малышам о встрече, состоявшейся очень давно. Когда дедушка был совсем еще маленьким, ему удалось повстречать главную диковинку леса – красивого и сильного Огненного лиса. Рассказал, и уснул, повернувшись на бок. Не думал он, что сильно его история детям в душу западет. Настолько, что решат они ночью в лес отправиться. На встречу с Огненным лисом.

Впереди чаще идет Артем. Он старше Даши, ему целых 5 лет. К тому же, он мальчик. А мальчики не должны бояться. В руках он держит фонарик, и подсвечивает им дорогу. А иногда просто играется, резко переводя фонарик от одного дерева к другому, кружа его свет по силуэтам кустов.

Но Даша не собирается тихо и испуганно идти за старшим братом. Да, ей только недавно исполнилось 4 года. И она знает – девочки не должны ходить в темный лес ночью. Но ведь их ждет настоящее приключение.

И все же надо убедиться.

- Артемка, а мы не заблудимся?

Старший брат снисходительно улыбнулся.

- У меня есть компас.

- А ты умеешь им пользоваться?

- Это дело нехитрое – постарался сказать дедушкиным голосом Артем. И добавил: – Мне дедушка недавно показывал.

Они вышли на длинную, извилистую тропинку, которую окружали высокие, стройные и не очень деревья. Тут и сосны, и пихты. И даже могучие ели, чей ствол покрыт красиво отливающейся в лунном свете красно-бурой корой.

Из кроны деревьев послышался шум. Даша испуганно вскрикнула, и поспешила дотронуться до плеча брата. Артем, быстро направил свет фонарика вверх. Ох, и не ласковыми словами помянули его совы, только что присевшие на ветку, и вынужденные спешно взлетать. Яркий свет им явно пришелся не по нраву.

Даша попросила:

- Дай мне фонарик.

И Артем, как истинный джентльмен, пусть и маленький, не смог отказать даме. Идти стало менее интересно. Зато проявлено благородство.

- Артем, а лис действительно огненный? Или просто рыжий? – вдруг спросила Даша.

- Точно огненный. Дедушка не стал бы сочинять?

- А, может, он просто тогда не разглядел. Тоже же ночь была.

- Не может, - замахал руками Артем. – Не сочиняй. Давай свети лучше вперед. Если я запнусь о какую-то корягу, тебе от меня достанется.

Вскоре тропинка закончилась. А Огненного Лиса найти так и не удалось.

Артем достал из бездонных карманов своих широкий, и постоянно спадающих брюк небольшой компас. Покрутил его в руках. И решил.

- Идем прямо на север.

Но прямо идти не получилось. Ведь надо обогнуть одно дерево, затем второе. Тут еще широкий кустарник встретился на пути. Немудрено, что вскоре они почти заблудились.

Кто-то завозился в кустах. Даша вскрикнула.

Артем неуверенно сделал шаг в ту сторону. Послышалось негромкое рычание. И из кустов вышел медведь.

Ночью все звери кажутся большими и страшными. В этом смогли убедиться Даша и Артем. Не сговариваясь, они рванули назад, туда, где, как они думали, должна была находиться спасительная тропинка, ведущая из чащи.

Медвежонок проводил их недоуменным взглядом. Сами разбудили, а теперь еще и убегают. Но он не гордый. И привык к догонялкам. Маленький зазевайка отправился вслед за детьми.

Артем и Даша бежали довольно долго. А тропинка все не находилось. Первой остановилась Даша. Она виновато посмотрела на брата. И сказала:

- Я выронила фонарик.

Артем обернулся, и тихо сказал:

- Эх, Дашка-растеряшка.

Раньше Даша бы обиделась. И даже, возможно, расплакалась бы. Но сейчас она понимала, что Артем назвал ее так правильно.

Артем всхлипнул, и провел ладонью правой руки по своей шее. Затем подставил ладонь под свет луны. На ней, и на пальцах виднелись размазанные следы крови.

- Вот ведь. Поцарапался, пока бежал, - со злостью произнес он.

Злился мальчик не столько на ветки, сколько на себя. Из-за того, что чуть не плачет из-за такой мелочи.

Неожиданно заплакала и Даша.

- Мы же не заблудились? – отчаянно тря глаза, спросила она. И добавила: – Прости за фонарик.

Артем неуверенно махнул головой. А затем подошел к ближайшему дереву, и сел рядом с ним.

- Ничего. Я бы тоже мог потерять его в такой беготне.

- Мне страшно, - вдруг признался мальчик. И уже более крупные слезинки закапали из его прищуренных глаз.

Вот в таком невеселом состоянии и застал их прибежавший медвежонок.

Он удивленно смотрел на дружно плачущих детей, те – с испугом на него. Но не убегали.

Во-первых, непонятно было – куда бежать. А во-вторых, в этом месте, старательно освещаемом луной, чей свет умело проникал сквозь кроны деревьев, малышам удалось разглядеть преследователя.

Не такой уж он и страшный. Скорее, даже забавный. Вон стоит, удивленно и немного виновато крутит мордочкой. Мол, извините, не хотел напугать.

Артем поднялся, и смело направился к медвежонку. Даша аж взвизгнула. Но не от страха, а от гордости за брата. Вот он какой храбрый. И ничего, что Артем только что плакал.

Медвежонок снисходительно наблюдал за мальчиком, который осторожно гладил его по шерсти. Его удивляли эти нежности. Ему хотелось играть.

Но планам не суждено было сбыться. Послышался звук. Сначала чем-то похожий на завывание ветра в деревьях. Потом – на хриплый голос человека. Медвежонок прислушался, а затем – требовательно рыкнул.

Отошел на несколько шагов, и обернулся.

- Он зовет нас за собой, - догадалась Даша.

- Тогда пойдём, - на правах старшего принял решение Артем.

Идти пришлось недолго. С каждым шагом становилось все светлее. Наконец, они вышли к большой, ветвистой сосне. Число колец на ее стволе было огромным. А, значит, велик был и срок ее жизни.

Уже давно никто не тревожил покой лесного исполина. И звери, и птицы опасались суровой кары за подобное деяние.

Но кто же этот храбрец, от которого исходит свет, осмелившийся бросить вызов могучему дереву? Он – сильный и смелый Огненный Лис, с пушистым хвостом и чистыми янтарными глазами.

Но и он поплатился за свою самоуверенность. Пленила его тень дерева. Спутала ноги подобно паутине. Тускнеет свет Лиса. И скоро может погаснуть.

Артем хотел подойти и помочь Огненному Лису. Но его опередила Даша.

Девочки не должны ходить в лес ночью. Девочки не должны подходить близко к опасным зверям. Но кто сказал, что девочки не должны помогать попавшим в беду?

Лис с надеждой посмотрел на Дашу. Лесной великан зашумел своими ветками. На землю начали падать шишки. Довольно большие, некоторые размером с кулак взрослого человека.

Но девочка не испугалась. Она шла вперед, и даже не смотрела вверх. Подойдя к Лису, Даша протянула руку. Лис вновь издал тот звук, который когда-то привлек их внимание. И о котором ранее упоминал дедушка. Звук, очень похожий на голос человека, хриплый и негромкий. Огненный Лис просил быть осторожней с шишками, которые могут и зашибить.

Даша погладила Лиса, не боясь обжечься. И действительно, огонь не причинил девочке вреда. Теплый, ласковый огонек. Однако с каждым прикосновением он становился ярче и ярче. Даша даже была вынуждена отвести глаза.

Медвежонок изумленно рявкнул. А Артем весело засмеялся. Тонкие паутинки тени могучей сосны лопались одна за другой, отпуская пленника на волю.

Лесной исполин мог удержать своего пленника, но не стал этого делать. Его, мудрого и гордого покорила храбрость маленькой спасательницы. А еще он что-то вспомнил. Из прошлого.

А потом дети и звери вместе, весело и дружно играли. Артем и Даша вовсе забыли о том, что потерялись, медвежонок – что совсем недавно хотел спать. А Огненный Лис забыл о том, что он взрослый.

Самый таинственный житель леса всегда помнил о прошлом. И знал, почему древняя сосна отпустила его из плена. Когда-то Огненный Лис так же весело играл с веселым и любознательным малышом Митрофаном. Здесь, под сенью тогда еще не такого могучего и сурового лесного великана, с вниманием и терпением наблюдавшего за ними. Именно это воспоминание и ожидание чего-то нового привели Лиса сюда сегодня. Заставили нарушить уединение старого, уставшего от борьбы с ветрами и холодами дерева.

Лис крутился волчком, пытаясь ухватить свой огненный хвост. Рядом боролись медвежонок и Артем. Исход их борьбы был предрешен, хотя медвежонок и старался немного поддаваться. Сопящий, исцарапанный, но при этом веселящийся и не думающий плакать Артем раз за разом бросал вызов своему сильному сопернику. Вскоре они затянули в свою озорную свару и Огненного Лиса. Тому пришлось весьма несладко. Вот уж кто оказался сильно потрепан в самое короткое время!

А что же Даша? Она лишь поначалу принимала участие в игре. Потом девочка села в стороне, достала из кармашка платья два карандаша и листик бумаги, и стала рисовать. Кого же? Конечно, Огненного Лиса.

Об одном сожалела Даша. Не было у нее оранжевого карандаша. Огонь, исходивший от Лиса, приходилось рисовать синим.

Но в эту ночь, когда могли произойти любые чудеса, случилось самое малое, и самое великое из них. Волшебный лучик луны, прорвавшись сквозь кроны деревьев, раскрасил огонь нужным цветом.

А другой, более коварный лучик заглянул в окошко дома деда Митрофана. Наивный, он думал его разбудить. Закрыв глаза руками, спасая их от настырного лучика, Митрофан улыбнулся. Совсем по-детски.

И сказал, обращаясь к кому-то, находящемуся сейчас в лесу:

- Страж Леса, когда веселье закончится, не забудь проводить детей домой. Думаю, завтра Артем и Даша будут спать почти весь день. Умотает их сегодняшнее приключение.

Вовсю резвившийся Огненный Лис на мгновение остановил свой бег. Он кивнул головой. После чего вновь ворвался в водоворот отчаянной схватки, в которую, по своей воле, вновь была затянута уже и Даша.

Девочки не должны драться? И даже бороться? Может, это и правильно. Но только не в этот день – день искреннего волшебства дружбы!