Первый раз в село к тете Шуре она приехала совсем маленькая, очень слабенькая была и часто болела, мать с ней и на работу-то толком выйти не могла, все по больничным, вот сестра старшая и предложила к ней привезти, в селе воздух свежий, молоко из под коровы, да и ребятни полно. У тети Шуры, а вообще-то у Александры Степановны, своих детей не было, рано осталась вдовой, председатель ее, чтоб в «горе не утонула», отправил в город учиться, она и училась, стала бухгалтером, да еще каким, сельчане ее уважали очень, только вот замуж больше не захотела, хоть и любила детишек сильно, вот и к Аньке привязалась. Так и повелось, что каждое лето девчонка у тети Шуры, родители строгие были, друзей в городе не было, в садик не ходила из-за больничных, а в школе так и не смогла полностью влиться в коллектив, да и мать не поощряла близкие знакомства, важна была учеба. Зато в селе было раздолье, тетка Аню любила, брала с собой на работу, научила считать на счетах, научила читать и писать, плавать тоже научила тетка, они ходили на речку вечером после огорода. Наверное, подкупало, что тетя Шура с ней общалась как со взрослой, не загоняла спать в девять, не заставляла что-то делать по дому, не критиковала и не сравнивала с другими, они просто делали все вместе. В огород так вообще тетка ходить запретила, я тебя не для того звала, чтоб ты мне сорняки полола, и воду не таскай, спина заболит! А Аньке так хотелось помочь, что она тихонечко украдкой все же дергала неизвестные растения. Тетка сдалась и стала брать ее с собой вечером.
Были в селе и другие плюсы: дети всех возрастов. Ребятня была бесхитростная и неугомонная, лазали по деревьям, бегали на реку, дразнили собак, убегали от гусей, чуть постарше гоняли на велосипедах, Ане тетя Шура тоже купила велосипед, несмотря на оханья сестры, что у девочки слабое сердце.
Сердце Анны действительно ослабло, но не от велосипеда, а от первой любви - Лешка Козлов, самый смелый и красивый, ну, это так казалось. Лешка заканчивал школу и собирался поступать в ПТУ на механизатора, учился так себе, но парнем был работящим и сообразительным. Аня на него с 13 лет заглядывалась, но куда уж ей приезжей, по нему половина местных девчонок сохла, а тут вдруг, в год перед поступлением в город, обратил он свой взор на нее. Все расспрашивал, как там жизнь в городе, до дома провожал, оказалось общага ПТУ совсем рядом с домом Ани, он обещал непременно зайти в гости, смеялся, что одному страшно будет.
В гости он действительно пришел, в середине сентября, анина мама была в шоке, пила пустырник, звонила сестре на работу, пытаясь выяснить, что происходит, откуда у ее дочери друзья, да еще и мужского пола. Александра Степановна пыталась объяснить сестре, что дочь у нее уже не ребенок, умолчала, что сохнет по этому Лешке уже пару лет, просто заверила, что парень хороший из нормальной семьи, «под мою мол ответственность!».
Мать смирилась ближе к лету, отец делал вид, что чуть что, то так и раздавит Леху, вот как жука, но оба думали, что их необщительную и болезненную дочь когда-то все же надо будет выдать замуж, еще несколько лет назад они обсудили, как было бы замечательно, чтобы дочка сошлась с кем-то из Петуховых, даже в гости ездили…
Петухов был товарищем отца, парень с мозгами, вместе росли, вместе служили, вместе решили устроиться на завод и перебраться в город, вместе жили в общаге. Вместе же и познакомились они с двумя практикантками-подружками, дружили, в кино ходили и на танцы, поженились. На том и пути их разошлись, Петухов уехал в Москву с женой, посидели, как водится перед переездом, тогда-то выпивший Петухов и расслабился:
- Думаешь, судьба это все? Нет, братец! Мне Мирка твоя сразу глянулась, моей бы и была, если б захотел, Ленка-то моя сам видишь, мышь серая, только вот я выспросил сразу, кто откуда, пока ты звезды считал, да за вином бегал, знал, кто у моей родители, понятно стало, какую выбрать!
Анькин отец долго думал и обижался, потом дочь родилась, работа, не до того, отпустило, судьба своя у каждого, он свою жену все же любил, а не из-за родителей выбрал. Конечно, Петухову он завидовал, того тесть пристроил в Москве, Мышь, как он называл про себя Лену, родила троих сыновей, могла позволить себе не работать, родители позаботились, а его Мирка смогла родить только одну дочь, еле спасли обеих, больше детей не будет, жена стала жесткой, контролировала все, тряслась за Аню, никак не могла выйти на работу, злилась… А потом как-то Петухов написал сам, попросил прощения, ездили на рыбалку, стали семьями опять дружить, обида забылась, Петухов все смеялся, что детей поженят.
У тестя Петухова была дача хорошая в Подмосковье, вот и позвал он друзей в гости на праздники, молодость вспомнить, детей познакомить. Мать все причитала:
- Анна, ну далась тебе книга эта, иди с ребятами поиграй!
- Мам, они обзываются, черешней не делятся, косточками плюют, не нравятся они мне!
Так Анна не стала снохой Петуховых, поэтому Леха был хоть какой-то вариант.
Вот только интересно, как в село на лето приехали из города, так Леха и перестал Аню замечать, то дела у него, то в соседнюю деревню к бабке едет, неприятно, но не бегать же за ним, тетка сразу сказала:
- Нюта, чувства-чувствами, но бегать не вздумай, хотел бы, пришел, в городе же пришел, поговори, не захочет, отпусти.
Тете Шуре больно было за племянницу, знала она, что Лешенька со Светкой вечера проводит, ее родителям аж по огороду помогает, видела все, взгдяды там как искры, все ж не совсем старая, понимает, да разве скажешь Ане…
В то лето Шура Аню подготовила на поступление, как могла внушала, что сначала надо о себе думать, о будущем, а уж потом приложится и остальное. Аня слушала, тетке она доверяла, решила тоже стать бухгалтером, все эти приходы-расходы, книги учета видела сто раз, но вопрос-то в другом, тетка одна, ни любви, ни семьи, права ли она?
Опять пришла осень, Аня решила уйти в учебу, решила поступить в институт, родители ликовали, но тут на пороге, как ни странно, появился улыбающийся Леша, он притащил какие-то продукты из деревни, расспрашивал как без него были дела, мать, которая ни о чем, что было за лето, и не подозревала, очень обрадовалась, Леша ужинал с ними и излучал радость , а Аня так и сидела серым облаком и даже есть не могла. Очень хотелось позвонить тетке, но телефона не было, сев писать письмо, она разрыдалась. Лешка теперь приходил к ним пару раз в неделю ужинать, это была сущая пытка, а потом он внезапно попросил у отца отпустить Аню с ним погулять, понял наконец, что ей все это в тягость. В парке он взял ее за руку:
- Ты не обижайся, не подумай ничего! Просто в селе тебя не любят, говорят, что ты выпендрежница, тетка эта твоя еще все знает, везде без мыла залезет! Знамо дело, одинокие бабы вечно недовольные, вот и пиздят про всех, небось про Светку тебе сказала? Так она сестра мне двоюродная… ну, трус, да, побоялся при друзьях тебя признать, сказать, что поженимся мы, но я скажу!
Слова как камни с неба сыпались: «тетка пиздит», «поженимся», «стыдно», «выпендрежница»! Тогда он ее поцеловал, и все…
Следующим летом Анна поступала, Леха пытался переубедить ее на училище или техникум, но родители уже вцепились в идею «вышки», к тетке она не поехала, не хотелось, готовилась, сдавала, конечно, не хватало любимого Лешки, он-то уехал, гнала от себя мысли про Светку.
Списки, радость, поступила!
Ждала Лешку, он приехал какой-то опечаленный, а потом ошарашил новостью, что забирают в армию. Аня плакала, родители накрыли стол, но проводы были в селе, Аню не позвали. Обещала ждать, писать.
Писем было, правда, много, отец попросил Петухова «похлопотать» за будущего зятя, того отправили служить в стройбат под Покров, Аня с родителями пару раз ездили, Леха не мог выразить благодарность словами, обнимал и даже сделал Ане предложение, вот как вернется, так и заживут они, какая любовь, с детства на нее смотрел. В письмах сколько от него планов, нежности, поддержки, «ты все экзамены сдашь, ты у меня самая умная!», вот только «еще и тетку свою задвинешь, заживем» Ане не очень нравилось, с другой стороны, она ж им, наверное, помешать хотела, понятно чего он взъелся.
А потом Леха пропал, писем нет, новостей нет, скоро уж вернуться должен, отец сам в село поехал, у родителей узнать, а потом привез свадебное платье, сказал, что в Москву ездил, еле нашли красивое с Петуховым, тесть помог, свадьба через неделю.
Ничего Аня не поняла, а чего Лешку не привез, почему так срочно, что там случилось?
Мать все слезы рукой утирала, расчесывала ей волосы и пыталась успокоиться, отец бегал по двору в ожидании машины, Аня стояла перед зеркалом в свадебном платье и не могла поверить. Какое же красивое, какое кружево, сидит как, зря она все детство думала, что родители ее не любят, просто не умеют они эмоции выразить, отец вон как постарался, мать по фигуре подгоняла, ни у кого не видела такого, а уж в селе сколько говорить будут!
Спускаясь по лестнице мимо почтовых ящиков, машинально уловила уголок письма, пока мама ворчала на соседскую собаку, ловко подцепила конверт ногтями, письмо от тетки, скомкала, читать не хотелось в такой день.
В селе были до обеда, жених, конечно, обомлел, увидев Аню «такой», от платья аж заохали, да и Аню все помнили несуразным подростком, а тут девушка стройная как лебедь, макияж «городской», мама постаралась, волосы густые уложены в «модную» прическу. Лешка стоял как парализованный, уронив челюсть, еле его растормошили, побежал, запнулся, упал, все засмеялись, Аня тоже, не виделись давно, а тут и напряжение прошло. Целовали икону, Лешкина мать плакала, мать Ани вздыхала, потом поехали в местный ЗАГС, все как в тумане, только там она поняла, что супруг абсолютно пьян, он шатался, руки тряслись, лицо покраснело, потом опять к дому, столы-столы, тосты, «горько!», все было как во сне, Аня пыталась накормить Лешу, подливать воды, но тщетно, после третьего тоста он просто упал лицом в стол. Ей было стыдно, родители прятали глаза, гармонь играла, все пили.
Потом брат «мужа» кое-как дотащил его до кровати, свекровь причитала, и что-то шептала, Аня села на кровать рядом с храпящим мужем и вздохнула, на пороге появилась тетя Шура. Как молнии в голове забегали мысли, а ведь ее не было утром, и в ЗАГСе, и за столом, а мы ее вообще звали, мама же должна была ей сказать, как же неудобно вышло!
Тетка молча подошла к Ане и начала расстегивать мудреное платье, дала сорочку, расчесала волосы, поцеловала в лоб и ушла, Аня как завороженная слушалась, так ничего и не сказала. Уснуть она не смогла, так и сидела на кровати сбоку, под утро сидя задремала, чудилась ей девушка какая-то в ее платье, плакала и все головой мотала.
А потом проснулся Леша, начал орать: «Светка, сука, вода где? Предупреждал же!», Аня вжалась в стену, в нее полетел ботинок, а потом муж смог разлепить глаза, он был в ужасе:
- Леш, так мы ведь вчера поженились.
- Ты со мной так не шути… Ой, бляяя…
- А тебе дело какое? Ты мне никто!
- Ааааааа, ну дай подумать, жена! Свету я люблю, мы с ней живем года три, у нее от меня двое деток, а ты, сучка, мне жизни не даешь, ходишь как собака брошенная, в глаза смотришь, еще и родственники нужные имеются! Батя твой меня хорошо припугнул, серьезный мужик, да только ему на тебя похер, он за репутацию переживает.
- А чего ж сразу не сказал и в городе к нам в гости ходил?
- Ты такая тупая? Правда? Мне жрать хотелось, вот и ходил, вы ж все тупые там, родители твои вообще…
Аня схватила первое, что попалось под руку, это была какая-то статуэтка Емеля с щукой и запустила в «мужа», куча мата и ругательств так и остались в той комнате, а она босая бежала, просто бежала, хоть куда-нибудь, ни вещей, ни одежды, ни денег.
Тетя Шура нашла ее в овраге, слезы закончились, она просто тряслась от холода и всхлипывала.
- Я же тебе написала, дурная, разве враг я тебе, с детства знаю, ох, дуреха ты моя, пошли давай!
Было плохо и тяжело, дозвониться родителям тетка не могла, те на радостях от свадьбы уехали на курорт, Аня заболела, свадьба гремела еще два дня, привезли Светку, чего празднику пропадать, даже осмелились к Шуре зайти и платье принесли честно, спросили нельзя ли Светке его надеть, ну а что… Ох, как она ругалась, только за Нюту переживала, председатель весь этот шалман разогнал, да пригрозил уволить за «двоеженство», Шура сама как тень стала, все себя винила, она ж не увидела, не уберегла.
Лешка-то хитрый, быстренько куда-то на стройку подвязался, говорят в Челны, Светку свою забрал с детьми, дружки его все ходили взгляд опускали, «свекровь» несостоявшаяся приходила прощения просить, а толку с того? Тоже уехали чуть позже, родителей Аня сама больше видеть не хотела, видел все отец тогда, знал, так ведь гордость, заставил жениться Этого.
Наверное, будь Александра Степановна простой дояркой, все б забыли просто, но она оказалась женщиной влиятельной, многим детей помогла в городе устроить, а еще слухи ходили, что с самим главой района шуры-муры крутит, свободная же, вот только глупости то, глава района ее знал, конечно, и звал отчеты для начальства сводить, но все ж по себе меряют, потому историю эту как сказку бабы пересказывали, выдумывая все новые подробности.
В комиссионке платье оценили в 50 рублей, Ане это казалось ничтожно малым, пара знакомых девушек хотели купить дороже, но их отговорили родственницы, примета такая, мол и тебе счастья не будет. Объявления тоже были проигнорированы, история расползлась чуть ли не по всей области, Аня даже думала позвонить Петухову, но он был ей неприятен и как-то его поведение перекликалось с поступками ее «мужа», кстати никто из них так и не подал на развод, Ане было не до этого, а Леша, видимо, боялся, ведь со Светой он женился по военному билету.
Но вот однажды перед зданием администрации, где работали Света и тетя Шура, появился неизвестный автомобиль, искали Аню, мужчина пояснил, что он хозяин комиссионки, куда она пыталась сдать платье, пояснил, что пришла девушка, обеспеченная, он описал ей платье, она готова купить, срочно, платит 300 рублей, он возьмет себе 50, 250 Ане. Всю дорогу седовласый мужчина рассказывал как стали капризны невесты, и требовательны мамы к качеству колясок. Аня отдала платье и гордо держала в кулачке 250 рублей.
Тетя Шура отнеслась скептически, радость не разделила, вспомнила про «плохую примету», но дров заказала и круп каких-то в магазине.
А вот Аня была счастлива, наконец-то, полностью своводна, она заснула с улыбкой и спала так крепко, как никогда, лишь под утро ей приснился странный сон, незнакомая девушка примерила ее платье, она улыбалась, лицо было будто знакомо, но Аня так и не вспомнила откуда.
Утром все тело ломило, поднялась температура, встать было тяжело, тетка пристально посмотрела, задумчиво, оставила отлежаться дома. Аня валялась весь день, душила совесть, еле ходила до туалета, еле притащила воды, вечером стало полегче, приготовила ужин, хоть тетя Шура и отругала, но аппетит появился, и то хорошо!
- Ты только не подумай чего странного, я тебя лучше сама спрошу, чем обманывать и тайком делать. Ладно?
- Теть Шур, чего, анализы что ль, мочу?
- Смешная ты у меня! Типа того, но не моча, а прядь волос…
- Первый раз слышу, что за бред?
- Бред не бред, а перестраховаться, я тебя беречь должна, итак не усмотрела…
- Я ведь родителям твоим слово дала: «под мою ответственность», ты просто пока не понимаешь… режь давай, одну маленькую прядочку снизу, чтоб не видно.
- Странная ты, то сухой числовой расчет, то ересь какая…
- Да, такая вот, стриги давай, платье куплю, ну?..
В эту ночь спалось тревожно, мерещилось всякое, непрерывно плакала женщина, незнакомый голос, открыть глаза не получалось, хотелось кричать, но звуков не было, они были в голове, она чувствовала дыхание нескольких людей, кто-то плакал, кто-то просто вздыхал, всхлипывал, один человек точно был раздражен и нервничал, его она особо чувствовала, от него веяло злобой и ненавистью, но близко он не подходил, чьи-то слезы капают на лицо, или это пот, перестаньте, жуть! Кое-как открыла глаза, тетя Шура кладет холодную тряпку на лоб, приснится же такое!
- Анечка, я поздно сегодня буду, баба Соня попозже придет, я попросила, не ругайся, и это… Адрес мне дай, какая точно комиссионка.
Спать не хотелось, мутило, сил что-то делать не было, почему-то накатила тоска, так себя Ане жалко стало, что слезы сами катились по щекам, да что же это такое, хоть на стенку лезь.
К обеду пришла баба Соня - пожилая бодрая соседка, увидела Аньку, запричитала:
- Ой, лица нет совсем, милая, ну, чего ревешь, я тебе травок заварила, меня бабушка еще научила, давай выпей…
И тут в воздухе запахло чем-то знакомым, что же это? В глазах потемнело, вспыхнули яркие искорки, а запах все сильнее, точно! Это же свечи, свечи и ладан, так пахло в церкви, очень-очень давно, когда Аню мать возила покрестить тайком. Темно и жарко, а еще голос, спокойный, твердый, но не разобрать. Дыши-дыши, успокойся, прислушайся, сосредоточься:
- Упокой душу усопшей рабы твоей Анны, дочери нашей…
- Чего? Какую душу? Алло, я живая! Эй, вы там, ау!!!
- И даруй им царствие небесное…
- Какое небесное, мне отчетность сдавать через неделю! Эй! Вот это эффект от травок бабы Сони, а я ведь даже глоток не сделала…
Аня опять пыталась открыть глаза, как во вчерашнем сне, и не могла, слушала этот густой голос, где-то далеко кто-то плакал, ей и самой хотелось плакать:
- Что тут вообще происходит, что со мной?!
- Не с тобой, а со мной… Отпевают меня, не мешай, дай мне послушать! - грустный детский голосок, девчонка, совсем молодая на слух.
- Господи, а ты еще кто?!!
- Я - Аня, а ты кто и откуда?
- Э, так и я Аня, заболела вчера и вот слушаю теперь это все… Что происходит?
Резкая боль, искры перед глазами, баба Соня плачет, щеки болят, все тело мокрое, одежда сырая.
- Ох, напугала ты меня, что же это, Ань? В больницу тебе надо, нехорошо это всё! - баба Соня причитала как курица-наседка, копошилась…
- Баб Сонь, а ты ж верующая?
- Чего это спрашиваешь? - прищурилась недовольно.
- Вот «упокой душу» это что за молитва?
- Знамо дело по покойнику… А чего спрашиваешь?
- Да, так… что-то в голову пришло.
Ближе к ночи приехала усталая Шура, расстроенная и очень тихая. Аня сразу смекнула, что что-то не так, но тетка только отмахивалась, достала откуда-то из шкафа коньяк, выпила залпом, потом еще раз. Аня ни разу не видела, чтоб та выпивала, даже на праздник, тем более не подозревала, что в их доме может быть алкоголь, а тут такое!
И тут тетка разревелась, всегда такая собранная и спокойная женщина, то причитала невнятно, то рыдала, то пыталась сказать что-то, но слова путались, перемешиваясь со слезами. Успокоилась она лишь спустя час, а то и больше.
- Ань, я ж говорила, примета плохая, а ты все деньги… В платье твоем девушку хоронят завтра, это плохо очень, ты потому и болеешь, как покойницу одели, так тебе и поплохело, хочешь верь, хочешь нет! Не просто так за твое 300 рублей дали, там мать, горем убитая, дочка единственная, незамужняя, ее сегодня отпевали, меня не пустили, батюшка головой только покачал, сказал, что нехорошо, то на то воля значит, тьфу… Знаешь, может, у нас тут в Болотцах бабуля одна есть? Баженова, не слышала? Я не верю особо и не верила никогда, но наши к ней всегда ходят, завтра поедем, прядь это я ей отдала, не ругайся, она смотреть что-то будет…
- Теть, а покойную не Аней зовут?
- А я и не спросила… Ты почему интересуешься?
- Я ее слышала, и за упокой как читали тоже, ты только не подумай, что я с ума схожу, там плакал еще кто-то, вот как я это в гробу лежу, только глаза открыть не могу, а все чувствую. Представляешь?
- Ой, Анька!!! - тетя Шура опять заревела.
Не было никогда в деревнях атеистов, хоть при царе, хоть при советах, когда живешь на границе с лесами-болотами, когда столько необъяснимого вокруг, во что только не веришь. И знахарки были всегда, и травницы, пошугала их власть немного, скорее для острастки, а потом и глаза закрыла, потому что местные так жить привыкли, чуть что странное, так и бредут дорожкой заросшей с последней надеждой к отшельницам, и бояться, и выхода другого не видят.
- Теть Шур, а долго идти до этой Баженовой? - прервала Аня рыдания тетки.
- Пешком далеко, если только Иваныча будить, ночь уж, а что?
- Как-то не по себе что ли, если завтра хоронят…
А потом они будили Иваныча, он был очень злой, но тетка что-то шептала ему на ухо, тот вздрогнул, оделся и завел казенную «буханку». Ехали молча, проселочная дорога не давала уснуть, трясло сильно, но Аня все же задремала.
- Аня! Ань, ты здесь? - услышала она знакомый голос девушки.
- А как мужа твоего зовут?
- Интересно! Платье есть, а мужа нет, и на том свете нет…
- Лешка звали, не муж он мне, с другой сбежал.
- Вот как… Плохо это. А дети есть у вас?
- Нету! К чему тебе? Козел он, по фамилии ясно было, а я, дура, не поняла.
- А мне как же? Кто со мной пойдет? Выходит, ты, да?
Светало. Когда они подъехали к старенькой избе на окраине деревни, петухи уже просыпались, готовясь к новому дню. Бабка на удивление не спала, ждала на пеньке у околицы. Тетка пыталась что-то говорить, та остановила ее жестом, посмотрела на Аню и поманила за собой в избу, Шуре и Иванычу сказала ждать или ехать домой, дело, мол, долгое.
- Ты как поняла, что ехать надо?
- Я ее слышу, - икнула Аня, - не хочу, чтоб меня хоронили!
- Улавливаешь, значит? Объяснять не надо?
- Как это не надо? Я ничего не понимаю, что я сделала?
- Ты и сама знаешь, - бабушка перебирала какие-то банки, - свадебное платье, милая, это тебе не блузочка на первомай, хоть и не венчались, а икону целовали… так?
- Ох, сколько вас девок таких, платья продают незнамо кому, это ж ритуальная одежда, там часть души твоей, вот сейчас ее схоронят, и ниточка к тебе с того света поползет, будет тянуть тебя тихонечко, пока вся душа там не окажется… Невестам обычно муж нужен, а у тебя с твоим не было ничего, могут младенца забрать, ты тут тоже оплошала, вот и остаешься ей одна спутником…
- Вы знаете, она ведь имя его спросила…
- Ой, е-мое! А ты чего, сказала?
- Да, я как-то не подумала, еще и фамилию почти.
- Фамилия им без надобности, если бывший твой крещеный, то найдет по имени, для тебя это даже хорошо… или жалко тебе его?
- Не жалко, но у него ж дети, нехорошо как-то!
- Молодец, девочка, чем могу, помогу, но страшно тебе будет, от тебя все зависит, душа чистая, сможешь, возьмусь!
Аня отключилась, она слышала плач, чувствовала опять свечи, наверное, родители девочки очень обеспеченные, опять пел батюшка:
- Во блаженном успении вечный покой подаждь Господи рабе твоей Анне и сотвори ей вечную память. Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую, по Образу Божию созда́нную нашу красоту, безо́бразну и безславну, не имущую вида. О, чудесе! Что сие, еже о нас бысть таинство; како придахомся тлению; како сопрягохомся смерти; воистинну Бога повелением, якоже писано есть, подающаго преставившемуся упокоение.
На лицо капали слезы, кто-то бесконечно целовал в лоб, потом целовал и тот, от кого веяло злобой:
- Ань! Ты тут? - решилась она на вопрос, - это кто такой неприятный?
- Отец это, - слышно было раздражение, - он меня никогда не любил, да и маму, все скандалил, что из-за связей деда женился, а дед взял и помер, сына все хотел, а тут я, больная…
- Ой, прям как Петухов! - сорвалось у Ани, - Да и как мой бывший!
- А я ведь твоего нашла, хоть ты и ниточек не оставила, по имени нашла, мне сказали, что надо мужа привести…
- Не знаю, сказали раз я невеста, надо с мужем… а ты вот говоришь, что он - козел, я с козлом не хочу, с ребенком можно, но у тебя нету, у него вот есть, но, знаешь, такие дети неприятные, а ты хорошая… пойдешь со мной?
- Ну, считай тринадцать почти!
- А мне ведь уж двадцать пять скоро, жить я хочу, малышей хочу, пусть козел был, так ведь не все они такие, хороший точно есть?
- Ань, я одна не уйду, не положено… забрать надо, хоть кого! С «твоим»Козлом не хочу! А ты хорошая!
- А Петухова, глянь, их там трое, все красивые, глупые, Конечно…
- Покажи мне!.. Витя хороший!
Анька открыла глаза в горнице, воняли травы и настойки.
- А ты умная, - Баженова косила взглядом в сторону, - Почухала, да, что ехать надо, да и мужика нашла! Я тебе боле не помощь, но знай, не просто все, ответ будешь держать!
- Какой? За что? Я ведь себя спасала!
- Себя спасла, а другого отдала.
- Это ж все не серьезно, да, бабушка?
- Серьезнее некуда! Тот, чье имя ты дала как жениха, теперь в могиле одной ногой, может, не помрет, но помучается точно. Как ты так легко могла его назвать? Повернулось что-то, я думала, что добрая ты, а так… - помолчала Баженова, - не смогу я тебе помочь, извини, не могу я вредить живым, и тебе не советую!
Аня кидалась ей в ноги, умоляла, оправдывалась, что не знала как быть, вот первое, что в голову пришло, то и выдала, не думала. Бабка вздыхала, хмурилась:
- Скажу тебе честно, ты должна умереть с Той, тетку не слушала, свадебное закапывать нельзя, правда, душа твоя уйдет, но тело тут останется, не могу я помочь, могу только душу твою после смерти отправить на место, а не с Этой. Но ты плохо сделала, ты себя заменила «женихом», лучше б Козлова отдала, как положено. Али дорог он тебе все? Тьфу… Виталий-то чем виноват? У него, между прочим, скоро дочь будет.
Аня ревела, она валялась по полу, целовала ноги бабки, всхлипывала, успокаивалась, дальше срывалась в истерику. Больше никто не мог ей помочь, надежда умерла. «Или я, или Витя, так?»…
-Ань, ну чего? Расскажи уж.
- Ну… Аня сказала, что ей спутник нужен, Козлов-козел, а я не хочу, она Витьку заберет.
В глазах зашлись звездочки, в голове зазвенело, щеку саднило, тетя Шура смотрела на свою ладонь в страхе.
- Ань! Ты с ума сошла? Да? Ты виновата, а платит какой-то мужик? Ты моя Аня вообще? Тебе как жить с этим? Не стыдно?!
- Я ведь… Теть Шур, я же не специально… я же…
Дальше до дома ехали молча, туман растаял, солнце играло бликами на одиноких деревьях, запах скошенной травы, такой густой и терпкий, забивался под одежду, оседая на коже. Окрестные собаки, сбившись в стаю, преследовали автомобиль, обнажая свои острые зубы, тявкая свои собачьи проклятья. Прямо около ворот дома одна из шавок скалила зубы на Аню, а когда та отвернулась, чтобы войти в дом, впилась со всей злостью ей в икру, боль пронзила стремительно, агрессивно, тетя Шура отпиннула дворнягу, потащила Аню домой, робко и с опаской, оглядываясь.
- Ань, я за фельдшером, мало ли, - поджав губы, сухо сказала тетка. Аня и не перечила, понимала, что ее даже она теперь презирает, как же так вышло?
Легла, все тело ломило, бил озноб, уснула быстро.
- Помяни, Господи Иисусе Христе, Боже наш, милости и щедроты Твоя от века сущия, ихже ради и вочеловечился еси, и распятие и смерть, спасения ради право в Тя верующих, претерпети изволил еси, и воскрес из мертвых, вознеслся еси на небеса и седиши одесную Бога Отца, и призираеши на смиренныя мольбы всем сердцем призывающих Тя: приклони ухо Твое, и услыши смиренное моление мене, непотребнаго раба Твоего, в воню благоухания духовнаго, Тебе за вся люди Твоя приносящаго. И в первых помяни Церковь Твою Святую, Соборную и Апостольскую, юже снабдел еси честною Твоею Кровию, и утверди, и укрепи, и разшири, умножи, умири, и непребориму адовыми враты во веки сохрани; раздирания Церквей утиши, шатания языческая угаси, и ересей восстания скоро разори и искорени, и в ничтоже силою Святаго Твоего Духа обрати.
Аня слушала, но проснуться не могла, кто-то плакал, капал дождь.
- Эй! Ань, что происходит, что за..?
- В смысле «меня»? Я живая, ты мертвая!
- А я вот подумала тут, парень хороший, ты мне никто так-то, да и ни детей ни семьи, разве кто расстроится? Смотри сколько по мне плачут! Смотри! Ах, не можешь? Так слушай, чувствуй! Я им нужна, а ты? Никому, даже матери, я слышала все «лучше б ее не было», згинь! Мне жить нужнее, хоть и старое тело, но хоть какое, прощай, уходи, упокойся!
Стук, такой аккуратный, будто извиняются за неудобства, опять, но в другом месте, стук, еще, какое-то движение, плач, вой, крики, глухие удары в дверь, будто в дверь. Что это? Мысль пронзила как молния:
- Господи! Меня же хоронят! Гвозди, горсти земли… Как? Как же?
Стихли плач и стоны, лишь земля методично падала сверху, отделяя Аню от жизни.
Холодно, очень-очень холодно, какой-то жук или личинка лезет под веко, черви в тапочках уже не пугают, сверху частенько воют, наверное, мать Аньки ревет:
- Сука, тварь, гадина, ненавижу, сволочь! Я тебя достану! Это твоя могила, малолетняя сучка!
Не вошло до конца, окончание в комментарии)