Creepy Reddit

К этому моменту я не находил себе места. Был встревожен… или скорее напуган. Космос – это сплошные крайности. Жара и холод. Свет и тьма. Тени здесь огромные и странные. Ты входишь в тень Земли и выходишь из нее, кто-то водит рукой перед проектором. А те тени, что отбрасываешь ты сам и окружение особенно черны. Станция с ее бесчисленными трубами и кабелями была прорезана глубокими тенями. Длинными, искореженными, непонятно чем отбрасываемыми. Я то и дело вглядывался в этот хаос света и тени и задавался вопросом, есть ли там вообще что-нибудь, или станция просто разрублена пополам какой-то странной космической силой. Как будто я мог каким-то образом провалиться во тьму. Исчезнуть навсегда.

***

В обычной ситуации я бы счел это прекрасным. В прошлом выходы в открытый космос были для меня почти религиозным опытом. В этот раз ощущение значимости происходящего снова пришло, но совсем по иным причинам. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Пытался не обращать внимания, но становилось все труднее и труднее. Я постоянно оглядывался через плечо. Не мог перестать думать о каждом малейшем толчке и вибрации, которые ощущал на корпусе станции. К тому времени, как добрался до места, где привязал тело Бена, я уже балансировал на грани панической атаки. Вся эта часть станции была сейчас погружена в темноту. В такую непроглядную, будто отказало зрение. Только голос из штаба дал мне понять, что Бен лежит всего в нескольких футах от меня. Под их руководством я нашел тело, и когда свет моего скафандра упал на мешок, на металлизированной ткани блеснули иголочки инея. Внутри покоилось тело Бена. Застывшее. Твердое, как камень. Я слегка толкнул его, но безрезультатно. Ремни, удерживающие тело, тоже были на месте, крепкие, как всегда.

– Что еще могло быть причиной этого звука?

– Есть только один вариант. – Безымянный голос на другом конце провода звучал сдержанно, но это стало нормой с тех пор, как умер Бен. Штаб-квартира всегда что-то скрывает..

– Что?

– Мы можем со стопроцентной уверенностью сказать, как трупы реагируют на изменение температуры в вакууме. Очевидно, что части тела будут замерзать, сосуды расширяться. И другие жидкости. В данный момент мешок покоится на металлическом корпусе, и одна из теорий состоит в том, что кровь может замерзать и сублимироваться, поскольку температура поверхности под ней меняется в зависимости от положения солнца.

Я сморщился, глядя на мешок.

– Сколько именно… крови?

– Мы не можем с уверенностью сказать, сколько могло остаться в теле на данный момент. Только то, что мешок предназначен для хранения этого вещества до возвращения. С помощью приборов на станции мы можем подтвердить, что температура панели, на которой вы стоите, значительно ниже точки замерзания. Все должно быть в... приемлемом состоянии, если можно так выразиться. Жидкость затвердела, скорей всего в один большой комок. – Немного погодя голос добавил: – Это была ваша инициатива. Теперь, когда вы здесь, было бы пустой тратой ресурсов не провести дальнейшее расследование. Загляните внутрь.

Конечно это была моя инициатива. Но почему? Чтобы удовлетворить свое нездоровое любопытство? Нет. Чтобы справиться с безумными мыслями, которые не давали уснуть, наполняя кошмарами то немногое, что было мне доступно во сне. Теперь, стоя на пороге “открытия”, я почувствовал такой страх, что просто поднять руку стоило огромных усилий. И все же у меня не было выбора. Я должен был довести дело до конца.

Сумка открывалась с помощью специально разработанной застежки-молнии. Звука не могло быть, но я услышал, как расходятся инновационные зубцы. Глупо, но, откинув клапан, я могу поклясться, что почувствовал тошнотворное зловоние. Это длилось не более нескольких секунд, но ощущение было таким ярким, что пришлось отвернуться, сощурив глаза, внезапно наполнившиеся слезами. Это все самовнушение. Ничего больше. Здесь нет ни воздуха, ни звуков. Ни запаха.  Я сделал несколько глубоких вдохов, надеясь, что происходящее не выбьет меня из колеи окончательно, и заглянул внутрь мешка.

Множество людей, наблюдавших за видеотрансляцией, наверняка ахнули: из моего горла внезапно вырвалось нечто среднее между стоном и писком. Я ожидал чего-то подобного… Боже, в худшем случае ожидал чего-то омерзительного. Синей кожи. Сосулек на ресницах, будто тело лежало в Арктике. Но Бен… Бен преобразился. Огромные зазубренные осколки замерзшей крови торчали из его глаз, ушей и рта, его челюсть вывернулась под неестественным углом, уступив место кровавой сосульке, размером с мое предплечье. Его шея была сломана, тело изодрано в клочья настолько, что куски плоти свисали лентами… А руки царапали лицо уродливыми желтыми ногтями. Они даже оставили бороздки на коже

– Что это, черт возьми, такое?! – Я ни к кому конкретно не обращался, как и люди в штабе: они переговаривались между собой.

– Неисправность в сумке...

– Влияние давления...

– Изменение температуры...

– Нет, нет, это ненормально.! Давайте не будем притворяться, что это нормально!

– Парни! – гомон на том конце разом оборвался, сменившись тишиной. – Что у него с руками?

– Э-э, мышечные спазмы, возможно, вызванные… ну, чем-то, что вызвало необычную реакцию в его кровеносной системе. Может быть, из-за этого его руки прижались к лицу?

– У него царапины на щеках, – ответил я. – А под ногтями кожа. Мы уверены, что он был мертв, когда я выволок его сюда?

Дюжина настойчивых, встревоженных голосов – все отчаянно пытались избежать даже малейшего намека на ответственность – твердили мне, что иной вариант был невозможен. Но, глядя на измученное лицо Бена, я не мог избавиться от сомнений. Я как раз собирался спросить, что делать дальше, когда над станцией взошло солнце. В отличие от Земли, рассвет не подкрадывался, словно сонный кот. Утро наступило внезапно, будто кто-то щелкнул выключателем.  К счастью, скафандр среагировал прежде, чем свет успел ослепить меня, но температура начала быстро подниматься. И что-то под кожей Бена начало подниматься навстречу теплу.

– Это определенно ненормально.

– На данный момент мы не можем предложить более подробной информации о ситуации. Отснятый материал просматривает группа экспертов. – Голос из штаб-квартиры звучал торопливо и как-то механически, будто человек на том конце провода пытался подавить панику. – В настоящее время отдан приказ взять образцы, запечатать мешок и вернуть его на станцию.

– Вы уверены, что мне следует занести это внутрь?

Раздалось какое-то бормотание, затем ответил тот же оператор.

– Забудьте об образцах. Закройте мешок. Возвращайтесь на станцию.

– С удовольствием.

Я тут же застегнул молнию.

Мне не терпелось уйти, я проделал обратный путь быстрее, чем следовало. Ощущение постороннего взгляда охватило теперь все мое тело. Я потерял концентрацию. Несколько раз ударился о борт станции, будто внезапно забыл как управлять костюмом. Я просто не мог отделаться от мысли, что, куда бы я ни посмотрел, кто-то или что-то тут же исчезало с линии зрения. Полная ерунда, конечно. Что может выжить в космосе? Но от этих мыслей легче не становилось. Я не мог не думать о чем-то, что крадется в тени. Стучит по корпусу. Крадется за мной на пути к шлюзу. Добравшись, наконец, до шлюза я почти не владел собой. Если что-то и должно было случиться, то это случилось бы сейчас, когда я стоял спиной к бесконечности. Я никогда не чувствовал себя таким уязвимым.

– О, Рейнольдс…

Этот звук заставил меня подпрыгнуть. Я так сосредоточился на окружении, что напрочь забыл о наблюдателях из комнаты, полной людей, за тысячи миль отсюда.

– Что?

– Рейнольдс, мы, э-э-э... мы видим кое-что… мы не уверены. Мне передали, что тебе следует повременить с возвращением.

Что-то в голосе на другом конце провода заставило мой желудок сжаться. Он звучал не просто озадаченно – а одного этого хватило бы человеку, висящему в гребаном космосе, цепляясь за стенку космической станции, поверьте. Но нет, в голосе было что-то еще.

Страх.

– Мы... регистрируем аномальную активность. Никто здесь, внизу, не знает, что делать дальше. В настоящее время мы запрашиваем информацию у вышестоящих органов. Это беспрецедентно.

– Что происходит?

– Ну... тут сигналы от некоторых биомониторов. От биомониторов Бена.

Последнее слово разнесло остатки моего спокойствия, как удар грузовика.

– Что?

– И еще камеры… сначала мы подумали, что они неисправны. Мешок Бена, он был пуст, а потом… Рейнольдс, мы… мы кое-что заметили.

– Парни. Что происходит?

– Мне запретили говорить больше. Просто… просто подожди.

Я судорожно сжал поручень, сердце бешено колотилось. Дверь шлюза открылась, и я уже готов был наплевать на любые приказы… но человек из штаба завопил мне в ухо, как корабельная сирена:

– Не входи! Рейнольдс. Не делай этого. Не входи в шлюз! Ты не можешь впустить то, что мы сейчас наблюдаем на камерах!

– Если здесь что-то есть, я должен убраться прежде, чем оно доберется до меня!!

Тук-тук-тук.

Я замер, пытаясь осмыслить происходящее.

Я слышал стук. Слышал стук в космическом вакууме. Я посмотрел на свои руки, ноги. Этого не могло быть. Только если…

Тук. Тук-тук-тук. Тук-тук.

Не поворачивая головы, я перевел взгляд на самый край поля зрения и увидел, как желтый ноготь осторожно постучал по стеклу шлема.

Дрожащий голос из штаб-квартиры прошептал мне в ухо:

– Он на твоем костюме.

Ужас, пронзивший меня, был подобен электрическому разряду. Белый огонь пробежал по венам. Даже не задумываясь, я отреагировал так, словно вдруг обнаружил, что у меня за спиной привязана граната. Только инстинкт. Никакой рациональности. Я закричал и судорожно забился, пытаясь сбросить Бена со спины, но все, чего добился – громкого писка сирены: я повредил костюм.

– Снимите это! – завопил я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Снимите это с меня!

Продолжая отчаянно дергаться в пустоте космоса, я, наконец, почувствовал, как что-то соскальзывает по внешней стороне громоздкого костюма. Это немного привело меня в чувство и натолкнуло на самую рациональную за последние полчаса мысль: реактивный двигатель. Я нащупал руками нужную кнопку и влетел в открытую барокамеру, в последний момент повернувшись так, что задняя часть скафандра проскрежетала по раме толстой двери. Оставалось только надеяться, что удар уничтожил нечто, повисшее у меня на спине, но подняв глаза я увидел Бена снаружи. Парил в пустоте и пялился на меня с полным ртом замерзшей крови.

Медленно, со зловещей уверенностью хищника, он готовился войти на станцию.

– Рейнольдс, отойди от двери! Мы инициируем аварийное отключение.

Бен успел запустить внутрь руку, но шлюз захлопнулся, отрубив ее начисто.

Даже в космосе, даже за толстыми стенами станции, я услышал его крик.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Штаб-квартира прислала мне редко используемый и редко обсуждаемый документ, в котором описывался протокол действий. Тела представляют особую угрозу в условиях микрогравитации. Порядок нарушается. Твердое вещество превращается в жидкость. Жидкость – в газ. Первое, что мне нужно было сделать, это поместить тело Бена туда, где очень холодно и нет кислорода. Где он не представлял бы опасности ни для себя, ни для меня. В место изолированное, но из которого легко было бы его извлечь. Вывод был очевиден. Я знал, что они предложат, еще до того, как добрался до этой части буклета. Все произошло так быстро… Бен был еще теплым, когда я укладывал его в специальную сумку, рассчитанную на то, чтобы выдерживать космический вакуум. Я все ждал, что он запротестует, складывая в сумку непослушные конечности и выгибая опухшие суставы. И так шаг за шагом. Одна молния за другой. Мне пришлось не раз напоминать себе, что он уже не пожалуется на неосторожность. Момент казался почти интимным, хотя, конечно им не был. Для близости нужны двое людей. К тому моменту Бен был просто мясом.

Выход в открытый космос сам по себе был чем-то особенным. Мешок, в который было упаковано тело Бена, раздулся в вакууме, и я инстинктивно почувствовал желание исправить то, что натворил. Он же прямо там, но – человек! А человек и космос не должны так тесно соприкасаться… Притрагиваясь к пакету, я все еще чувствовал его под тонким, как бумага, материалом. Сгиб локтя. Кончик носа. К тому времени, когда я добрался до места назначения, его тело уже казалось хрупким. Прикрепить его к станции было технически просто. Оставить висеть там –  почти физически невозможно.

После такого не возвращаются. День спустя я начал собирать его вещи. Это был какой-то катарсис, успокоивший меня. Я рассортировал его вещи с некоторой отстраненностью. Большинство оказались общими, неинтересными. Фотографии, на которых он со своей собакой. Экземпляр книги Майкла Ши. Сертификат с отличием от НАСА, который он получил всего в десять лет. Во время нашей первой встречи он рассказал мне, что открыл комету. Через телескоп на заднем дворе… НАСА разрешило ему дать ей название и все такое. Именно так он понял, что хочет стать астронавтом. Описал это как призвание. Бен был таким. Настоящий бойскаут. В жизни у него не было никаких недостатков.

Можно подумать, что, учитывая наше прошлое, мы должны были быть друзьями. Двое мужчин отобранных на основе подробного психологического анализа. Вместе мы смоделировали несколько миссий на Марс. Две на земле. Одну в космосе. Все они были строго засекречены. Следующей по плану была официальная экспедиция на Марс, после чего весь проект сделали бы достоянием общественности. Но если хочешь, чтобы два человека работали вместе, только вдвоем, в изоляции, почти целый год, главное – не найти двух парней, которые стали бы лучшими друзьями. Главное – найти людей, которые не будут раздражать друг друга. Ни ненависть, ни любовь. Найти двоих, каждый из которых может жить сам по себе, но не возражает против общества второго. За время, проведенное вместе, мы с Беном успели познакомиться, но особо не сблизились. Не стали названными братьями, лучшими друзьями, ничего такого. Мы так хорошо работали именно потому, что в нашей дружбе не было ничего сложного. Никаких ставок. Не из-за чего было спорить. Для меня Бен был хорошим парнем, но и только. Я полагал, что он был простым человеком. Никаких темных секретов. Никаких серьезных проблем, о которых стоило бы говорить.

Дневник изменил мое мнение.

Он был приклеен скотчем к внутренней панели компьютера на рабочем месте Бена. Он хотел спрятать его среди своих вещей, буквально на виду, в месте, откуда легко было бы достать тетрадь. Потрепанные листы и пожелтевшие страницы делали дневник похожим на какой-то древний артефакт. Последнее, что я ожидал найти на космической станции. Из-за кожанной обложки я чуть было не принял его за какую-то личную библию, что-то вроде потрепанного фолианта, прямиком из рук ошалевшего проповедника, выкрикивающего проклятия в адрес дьявола, но внутри все было написано от руки и совершенно не напоминало священное писание.

Каракули. Формы. Фразы повторялись и разбивались на части. Некоторые из них были записаны даже в двоичном коде. Это было похоже на разгул фантазии ребенка или бред сумасшедшего. Я подумал, что он, возможно, делал упражнения на осознанность: бессмысленные каракули, помогали Бену собраться с мыслями в стрессовые моменты. Но это не объясняло, почему он прятал дневник и почему цифры и рисунки казались странно упорядоченными. Я не знаю, как это точно описать. Единственное, что я понимал: эта книжонка была крайне важна для него. Каждый грамм веса в челноке учитывается. Если ты что-то берешь с собой, это не будет каким-то случайным хламом, подхваченным с полки в последнюю минуту. Бену пришлось бы опустошить дневник. Я предполагаю, не без оснований, что он держал содержание в секрете. Один взгляд на эти каракули, и НАСА отправило бы его на психологическую экспертизу еще до конца дня. Но размер и вес тетради нужно было как-то зарегистрировать и учесть. Она не могла попасть на сюда случайно, вот, что я хочу сказать. Я изучал дневник больше часа, пытаясь понять, что это. Перелистывал страницу за страницей, вглядывался в ряды цифр, странные фракталы, что-то похожее на нечто среднее между глазом и рисунком атома из учебника. Учитывая то, как развивались его писательские и художественные способности на протяжении всей книги, я начал подозревать, что он с детства что-то постоянно дописывал, что только прибавляло ситуации загадочности.

Я думал, что никогда не проникну в суть книги, пока, прочитав примерно три четверти, не наткнулся на еще одну страницу, заполненную бесконечными рядами цифр. Только на этот раз одна из строк была подчеркнута, а рядом неровно и сердито нацарапано одно-единственное слово. Единственный кусочек английского или любого другого человеческого языка на всех этих страницах. Единственное, что написано так, что может иметь смысл для живого человека. Само это слово заставило меня замереть на месте. У меня кровь застыла в жилах.

170318042636 Аневризма.

Подозрение, которое посетило меня, было сродни безумию. Борясь с настойчивым  желанием проверить данные с биомонитора Бена, я называл себя сумасшедшим за то, что просто допустил эту мысль… Но полдюжины разных компьютеров подтверждали все. Точное время смерти Бена – 17 марта 2018 года, 04:26 часов и 36 секунды.

Думаю, после этого я не шевелился добрых пятнадцать минут. Просто смотрел на данные, пока мозг пытался переварить гигантское, невозможное осознание.

Бен знал, когда умрет.

Конечно, я пытался найти этому рациональное объяснение. Любой бы так поступил. Я придумал полдюжины причин, по которым он мог бы написать то, что написал. Ни одна из них не была утешительной, хотя, по крайней мере, вписывалась в более рациональное мировоззрение. Возьмем, к примеру, идею о том, что Бен покончил с собой именно в этот момент, чтобы исполнить какое-то пророчество, которое записал за несколько дней или даже часов до того. Было ли это хорошо? Что это значило для меня? Не обращайте внимания на проблемы логистики (например какой яд можно было использовать здесь, на станции?). Давайте просто предположим, что он так и сделал. Остается вопрос, почему? И я не смог найти подходящего ответа. Конечно, я тщательно прошелся по этой дневнику в поисках еще каких-нибудь подсказок. Лучше бы я этого не делал. В конце концов я нашел еще одно слово, на этот раз ближе к самому концу. Еще одна дата и временная метка, до которых оставалось шесть недель, и еще одно слово, с болью накорябанное на бумаге неуклюжей рукой.

Самосожжение.

***

– В разрешении отказано.

Я прикусываю губу и глубоко вздыхаю. Потом попробую снова.

– А как же целостность станции?

– Никаких признаков каких-либо неполадок, согласно внешним камерам не установлено.

– Я слышу, как что-то стучит по корпусу.

– На камерах ничего не видно.

– Вот почему мне нужно пойти и посмотреть.

С компьютером трудно спорить. Его не поразишь убийственным взглядом. Штаб-квартира могла бы легко организовать видеосвязь., но они выбрали дистанцироваться. Чтобы было проще сказать "нет".

– Одиночный выход в открытый космос невероятно опасен. – Ответ приходит почти мгновенно. – Микрофоны в корпусе станции не сообщают ни о чем, вызывающем беспокойство. Обычный космический мусор. Ничего, что подтверждало бы сообщения о стуке извне. В разрешении на выход в открытый космос отказано.

Я больше ничего не отвечаю, закрываю окно диалога и задаюсь вопросом, до конца ли они честны. Стук, доносившийся и затихавший в течение последних нескольких дней, был безошибочно различим даже среди всех этих жужжащих машин и моторов. На космических станциях шумно. Нам даже выдали затычки для ушей, чтобы справиться с этим. Но что бы ни стучало снаружи, оно почему-то звучало громче. Или, возможно, учитывая обстоятельства, я просто чувствителен к мысли о чем-то, о чем угодно, бьющемся там в черноте космоса. Нельзя отрицать, что стук раздражает меня. Один из тех звуков, которые невозможно игнорировать, как, например, звук капающей воды в ванне в 3 часа ночи.

Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук. Тук-тук. Тук.

Никакого ритма на первый взгляд, но в этом, как будто, что-то есть. Скрытое. Зашифрованное. Какой-то смысл или причина. Закономерность, которую мозг фиксирует и от которой не может избавиться.

Как могли микрофоны это пропустить?

***

Спать становится все труднее. Временами мне кажется, что станция вся станция сдает. Материалы здесь то замерзают в лед, то нагреваются до адского жара – нет атмосферы, нет теплопроводности. Под солнечными лучами все нагревается, а с ними уходит и тепло. Обычное дело для всего, что находится в космосе. Но это не мешает мне задуматься о том, что станция – всего лишь куча металла, хрупкая куча металла, а не неприступная крепость. Она может развалиться. Сломаться. Треснуть. Согнуться и растянуться. Это как смотреть на крыло самолета во время турбулентности – напоминает, что ты лишь мартышка внутри модной игрушки.  Могла сломаться и порвать. Сгибаться и растягиваться.

А что, если что-то оторвется? Что-то. О, ха-ха! Я строго придерживался этого мнения поначалу, спрашивая себя, что будет, если какая-нибудь антенна, ремешок или кусочек металла отвалится и начнет биться о корпус? Будет плохо. Но, конечно, на самом деле я думаю о другом. Хотя в штаб-квартиру писал именно об этом. Снова и снова. Но на самом деле у меня в голове блуждает мысль, что, возможно, Бен каким-то образом вырвался на свободу. И, конечно, это не так уж глупо, не так ли? Специально сконструированный мешок, в котором он находится, – тот, что отводит все газы, образующиеся при разложении, сохраняя при этом целостность тела, – совершенно новый. Знаете, сколько раз его проверяли? Ни одного. Ни разу. Бен был первым. Так что, конечно, молния может расшататься. То, что это технология космического века, не означает, что она сложная. А Бен привязан снаружи, как рождественская елка к семейному седану.

Может быть один из ремней порвался, и теперь он то и дело ударяется о борт. Забудем, что снаружи нет ничего, что могло бы спровоцировать это. Нет воздуха. Ни ветерка. Если бы он высвободился из мешка, то просто уплыл бы немного дальше. Но что-то издает этот звук, и я почти постоянно думаю, что это он.

Единственная проблема в том, что у меня есть камеры. Много. И все они, каждый раз, показывают одно и то же. Мешок, почти не изменившийся с тех пор, как я в последний раз видел его лично, крепко привязан к корпусу станции. Это должно меня успокоить. Должно, но не успокаивает. Что-то там снаружи, постукивает по корпусу. А потом пропадает. А потом снова… Никакой закономерности. Никаких причин. Никакой корреляции. Стук приходит и уходит, по-видимому, выбирая время так, что доставить побольше беспокойства.

Заснуть трудно по многим причинам. Достаточно сильный стук – да. Но не только. В последнее время мои ночные кошмары нашли новый сценарий. Чернота. Холод. И я заключен в удушающую пленку. Снова пронизывающий холод. Непрекращающаяся агония, яростная борьба за освобождение – вот что скрывает черная пустота кошмара. Как и все очень страшные сны, эти окрашивают мои мысли на весь остаток дня, и с каждым разом мне становится все труднее избавиться от этого ощущения. Я старался терпеть. Есть слона по частям. Взять мое душевное смятение, положить его в коробку, написать на крышке “расстроен" и сидеть, раскачиваясь взад-вперед в ожидании спасения. И это лишь один из вариантов. Хороший. Но одно маленькое слово останавливает меня на пути к тому, чтобы затаиться, сдаться и игнорировать собственное безумие.

Самосожжение.

***

Из штаб-квартиры пришло сообщение с датой отправки шаттла. Я довольно долго размышлял, не было ли это просто каким-то большим экспериментом. Все эти совпадения. Масштаб. Они отправили сообщение с тремя восклицательными знаками в теме письма. Как будто офицеру связи на другой стороне не терпелось сообщить хорошие новости. В кои-то веки они проявили профессионализм. В конце концов, организовали шаттл, чтобы забрать меня после того, как высадили нескольких ребят на МКС. Мне повезло, что это произошло так скоро. Гений логистики позволил нам с Беном вернуться обратно, не привлекая особого внимания. Они сказали, что я должен быть им очень благодарен.

Но я просто ошеломлен. Дата четко совпадает с той второй из дневника Бена. Учитывая время в пути, я войду в атмосферу Земли точно в то время, когда наступит предсказанный момент. Я готов к тому, что случится ошибка, грелка окажется не на месте, двигатель сработает не вовремя... Что-нибудь, что угодно, пойдет не так, и я брошусь навстречу смерти в горящей металлической трубе…

Готовый к самосожжению.

Если это не Бен там выстукивает, я хочу это знать. Мне нужно знать. Я рациональный человек. Скептик. Я не верю, что природа может породить человека, способного предсказать свою смерть с точностью до секунды. Я также не верю, что этот человек вообще может предсказать мое поведение. Но я всего лишь животное. Я сделан из мяса. Уязвимый. Оголенный нерв в мире острых скал. И я не люблю рисковать. Это слово. Самосожжение. Оно неслучайно. Это не случайность. На орбите, наверху, в пустоте, заполненной чистым кислородом, пожар был постоянной угрозой. Цифры Бена не выходят у меня из головы. Я должен убедиться, что все в порядке. Убедиться, что нет ошибок и проблем. Если я отказываюсь принимать его это предсказание, кто знает, быть может удасться воспрять духом? Что мог сделать Бен, столкнувшись с аневризмой? Ничего! Кроме как сдаться. Пожар. Несчастный случай. Такого рода вещей можно избежать. Главное, чтобы все было в рабочем состоянии. Главное, чтобы все было там, где должно быть.

Что они знают в штаб-квартире? У них лишь камеры и удаленные операторы. Этого недостаточно. В этой консервной банке нет никого, кроме меня. Зачем вообще отправлять людей в космос, если не доверяешь их инстинктам и суждениям?

Мне нужно узнать, что издает этот звук.

Я должен туда выйти.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Меня это вполне устраивало. Я бы подписала и письмо в поддержку чиновника, который утверждает, что послеродовой коктейль должны вливать в глотки мужчинам, женщинам и детям, если бы это означало, что мне заплатят.

Нервничала ли я? Ну, нет... хотя да, но не очень.

Все это выглядело довольно готично. Годное дерьмо для шестнадцатилетней меня – вся в черном, с сигаретой в зубах, с гремящей Skinny Puppy в наушниках. Круто.

Место было достаточно жутким. Вестмонт... разросшееся кладбище, прославившее наш город. Оно сплошняком заросло сорняками, и было похоже на лоскутное одеяло из надгробий, чьи эпитафии стерло время. Густые лианы, обвивающие ржавые кованые ворота, тонны клубящегося тумана, набегающего из леса…

Это место, конечно, выглядело одержимым призраками, но так можно сказать почти про любую заброшку. Небольшая команда из операторов, осветителей и звукооператоров мнижала градус жути, как и ведущий шоу (полузнаменитость, упрямый, как осел), чей бестолковый, чрезмерный энтузиазм заставил бы фешенебельный отель "Оверлук" показаться "Мотелем №6".

Так что в целом мне казалось, что это чертовски выгодная сделка.

...Пока я не увидела гроб.

Не знаю, чего я ожидала – в конце концов, это был просто гроб. Наверное, я просто надеялась на что-то побольше?

Он был узким, клаустрофобным, оснащенным камерами ночного видения и микрофонами, похожими на странные пластиковые бородавки на деревянной коже.

Меня пробил озноб, внезапный страх при мысли о том, что я буду похоронена среди гниющих мертвецов. Это будет всего лишь одна ночь... но, Господи, о чем я только думала?

– Готова? – спросил меня продюсер.

Прежде чем тело успело растеряться, голова утвердительно кивнула.

Я откинулась в гробу и наблюдала как мир исчезает, как крышка опускается… И вот ее заколотили и кран спустил меня под землю.

Мое дыхание, холодное и прерывистое, участилось: на крышку гроба посыпались комья земли. Я осталась одна в тесной деревянной тюрьме.

Скоро шум прекратился...

И вот я уже официально была похоронена среди забытых душ Вестмонта.

А потом, кажется я услышала голос. Определенно это был чей-то голос!

Ладно, Линдси, успокойся – тебе просто послышалось, вот и все.

Я была похоронена... кто знает, как долго. Некоторое время. Мучительно долгое, темное время. Вокруг царила тишина... а потом она поглотила все…

Раздался шепот – я уверена в этом – низкий, приглушенный звук, разорвавший тишину.

Я попыталась прислушаться, игнорируя грохочущий стук сердца. И обнаружила, что ни черта кроме него не слышу. Сухо сглотнула и прищурилась во мраке. Глаза адаптировались, давая возможность разглядеть стены гроба и...

Лицо, всего в нескольких сантиметрах от моего, призрачно бледное в непроглядном мраке... Под мертвой, морщинистой кожей, обтянувшей узкий, похожий на волчий череп, плоть плавно натягивалась на глазницы. Тонкие потрескавшиеся губы сложились в усмешку, обнажив зубы, зазубренные и гнилые, как обломанные ногти.

– ПРОЧЬ!! – завыло оно резким, скрежещущим голосом.

Я завизжала, попыталась сесть, ударилась головой о крышку гроба и с испуганным криком рухнула обратно. Слезы потекли по лицу.

Я вытащила свой телефон (который предусмотрительно пронесла с собой), поняла, что сигнала нет, и из всех вариантов можно только включить фонарик. Рука дрожала, узкий гроб залил холодный белый свет. Никого… Только я.

Разум лихорадочно пытался переварить происходящее. Я не могла даже... Мне просто нужно было выбраться отсюда. К черту 2000 долларов.

Я вытащила рацию, которую мне дали на всякий случай (продюсеры строго запретили использовать ее без крайней необходимости), и нажала на кнопку.

– ОКЕЙ... ЧЕРТ! – всхлипнула я. – Я НЕ ХОЧУ ПРОДОЛЖАТЬ! ПРОСТО ДОСТАНЬТЕ МЕНЯ...

Рация пискнула. Мертвая волна. Безжизненная. Никто не слушал меня.

Черт, черт, черт...

Вдруг раздался звук – низкое шипение, вклинившееся в поток моего испуганного дыхания. Я пыталась сглотнуть, но в горле было сухо, как в пустыне. Это что, шутка? Это все часть шоу?

– Не смешно, ребята, - сказала я смотря в глазок камеры. - Серьезно, я хочу...

Шипение нарастало и нарастало - казалось, оно исходит из...

…из прозрачной кислородной трубки, расположенной в потолке, полилась река муравьев – сотни, тысячи муравьев густым, отвратительным потоком затопили гроб. Они были огромными – каждый размером с мизинец – и отвратительно теплыми.

Они прокладывали тоннели в моих волосах, в носу, в ушах...

Я закричала и сделала единственное, что могла…

Пнула гроб.

Мои ноги ударились в узкий конец гроба, и дерево с сухим треском отлетело в сторону, словно я только что выбила запертую дверь.

Я извивалась, толкалась, протискивалась к темному проему, который теперь открылся  у моих ног.

А с той стороны… там была не плотная земля, а полость. Тоннель под кладбищем?

Я упала вперед и обнаружила, что нахожусь в...

Где, черт возьми, я нахожусь?

Это не имело значения, я все еще чувствовала, как муравьи ползают по мне, заползая в уши и нос. Задыхаясь от отвращения, я трясла конечностями, волосами, пытаясь избавиться от насекомых, облепивших меня, словно живой огонь. Дрожа, я подняла фонарь и огляделась…

И много, много существ посмотрело в ответ. Я вскрикнула, но тут же заткнулась и, с удивлением лица поняла, что все эти существа давно мертвы.

Меня окружала маленькая камера, выложенная человеческими черепами - некоторые все еще с гниющей плотью. Низкий, земляной потолок давил на меня. Корни каких-то растений торчали из земли, словно щупальца.

Обернувшись я увидела металлический блеск.

В центре катакомб находился лифт.

Должно быть, это часть шоу. Розыгрыш. Что-то...

Похоже это был служебный лифт - один из тех старых, сделанных из решетчатых металлических прутьев с рычагом для подъема/спуска.

Сквозь переднюю стенку был виден сумрак внутри кабины, который резко контрастировал с тьмой позади.

– Господи… – пробормотала я, с колотящимся сердцем понимая, что все это слишком похоже на какую-то пошлую телепередачу.

Заметив, что все еще держу в руках рацию, я машинально сунула ее в карман.

Затем схватилась за дверь лифта и потянула. Сначала она не хотела открываться, но после нескольких попыток все-таки поддалась с резким скрежещущим визгом.

Сделав шаг внутрь я посмотрела сквозь заднюю решетку.

Я оказалась высоко – вышем это вообще возможно, будто стояла над какой-то библейской лощиной. Залитой лунным светом...

...и полностью заполненной лабиринтом. Массивные каменные стены прочерчивали линии, изгибы и тупики, насколько хватало глаз.

Что за хрень? Я едва успел подумать, как лифт камнем рухнул вниз. Мгновенно подвесив меня в невесомости, словно астронавта, настолько далекого от космоса, насколько это вообще возможно. Долго, бесконечно долго меня мутило от скорости, а лифт все падал, и я падала вместе с ним, крича – да, крича.

Затем, так же внезапно, как и поехала вниз, кабина остановилась с грохотом, похожим на выстрел пушки.

Пол принял меня в свои объятья, выбив весь воздух из легких оставив задыхаться, будто рыбку на суше. Пошатываясь, я встала на колени и набрала кислорода в грудь, но измученные легкие отказывались его принимать. Я задыхалась. Задыхалась! Грудь пульсировала, словно кто-то бил по ней молотком для мяса.

После минутной паники я смогла сделать несколько глотков затхлого воздуха, который шел из...

Лабиринта.

Впереди виднелся вход – разинутая пасть. Голодная, оскаленная пасть.

Над ним клубился гнилостный туман. Еще блуждало эхо криков.

Что, черт возьми, здесь происходит?

Мне потребовалось некоторое время. В ушах звенело, в груди пульсировало, а дыхание перехватывало.

Идти было некуда, кроме как внутрь.

Раздвинув двери лифта я вышла наружу. Звук шагов потонул во мхе.

– Эй, есть кто? – позвала я, ненавидя то, как мой голос тонет в тишине.

Подняв голову увидела над собой ночное небо - лишенное звезд и луны, но все еще светящееся слабым небесным светом.

Позади к небу тянулась массивная стена каньона, уходящая ввысь и, казалось, не имеющая конца. Самая высокая скала на свете. Разделяя ее надвое, словно металлический шрам, проходила шахта лифта, по которой я и рухнула вниз.

Но падение длилось не больше секунды... как такое возможно?

В тот момент это меня волновало меньше всего – ведь ничего не было сломано...

И, кроме того... я оказалась неизвестно где.

Я подошла к входу в лабиринт и посмотрела в обе стороны.

Высокая толстая стена из крошащихся камней – их разрывали корни, сорняки, вьющиеся растения – тянулась в обе стороны. Лабиринт тянулся как время – бесконечно, вечно.

Я вдохнула воздух - воздух с привкусом разложения - и сделала единственное, что пришло мне в голову.

Шагнула в лабиринт.

Раздался грохот камней, я почувствовала, как воздух вокруг меня сдвинулся, и оглянувшись увидела...

...ничего, кроме стены. Вход был замурован.

Это безумие. Лихорадочный сон. Я все еще находилась в гробу. Я все еще была в...

Но это было не так. Я внутри лабиринта, который заполнял долину, настолько большую, что ей не было конца.

Пришла мысль, что может уже я мертва. Может, у них кислородная трубка оказалась неисправна и в гроб вместо чистого воздуха подавался угарный газ.

Эта мысль странно успокаивала... потому что реальность, в которой существуют подобные вещи, вовсе не может быть реальностью – это безумная, невозможная ложь.

Глубоко вдохнув я попыталась взять себя в руки.

Ладно, ты можешь это сделать...

Протянув телефон, как распятие, в изгоняющем жесте, я двинулась вперед.

Я прошла не более пяти футов, прежде чем стена тумана скрыла все вокруг. Он проглотил меня, укутал мир  бледной дымкой. Фонарик стал бесполезен. Совершенно...

В тумане, в нескольких дюймах от меня, появилось лицо – женское, серое, без единого волоска. Ее глаза, молочные и слепые, отражали мое собственное застывшее лицо. Я с визгом отпрыгнул назад.

– Нет! – зашипела она. – Тише! Тише, глупышка, тише, пока он тебя не услышал!

Прежде чем я успела среагировать, ее руки вынырнули из тумана, нашли мои и потащили за собой. Под влажной, натянутой кожей ощущались лишь кости. Она была одета в рваные лохмотья, болтающиеся на ее худой, истощенной фигуре.

– Что ты...

– Молчи, - прошептала она, – Молчание - это ключ. Оно слышит тебя. Возможно не чует тебя, да, но его уши – они слышат все.

Я сухо сглотнула и зашагала по туману, наблюдая, как каменные стены сдвигаются с места.

Она тащила меня по длинному коридору, потом еще по одному и еще в итоге  затащив на круглую поляну – маленький тупичок в самом чреве лабиринта.

Сначала было непонятно что здесь происходит. Факелы бросали свет на ободранные грудные клетки, обглоданные конечности и мертвых людей, подвешенных за лодыжки.

Я увидела дюжину бледнокожих людей, зубами отрывающих плоть от костей. Они носили окровавленные повязки под глазами - бешеными, дикими и совершенно слепыми.

В животе у меня заныло, как от удара кулаком.

Это были каннибалы.

Что-то твердое и тупое ударило меня по черепу с жутким треском, и я провалилась в темноту.

Очнулась от крика – высокого, придушенного крика.

В голове медленно и ритмично стучало, словно кто-то бил по ней небольшим деревянным молоточком. Я потянулась вверх. Пальцы были красными.

– Что… - начал я, прежде чем мир вокруг обрел форму и я увидела кровавую бойню.

Бледнолицые были мертвы – жестоко убиты, разорваны на части. Оторванные конечности украшали поляну то тут, то там. По земле растекалась вязкая черная кровь.

Я увидела небольшую группу живых – среди них была и та женщина, что обманула меня... Она пряталась от... от чего?

От движущейся тени, которая мерцала и извивалась, словно ее отбрасывало пламя. Она двигалась, как картинка на заевшей пленке: дергалась, делала паузы, а потом неслась вперед, разрывая оставшихся каннибалов, как блендер мясо.

Брызнула кровь. Конечности разлетелись, разбрасывая кровавые ошметки, похожие на жуткий серпантин. Отрубленная голова бледной женщины с глухим стуком ударилась о каменную стену, подпрыгнула, покатилась и остановилась у моих ног. Ее бледные глаза один раз моргнули, после чего замерли навсегда.

В одно мгновение я ожила. Все чувства вернулись. Тупая, пульсирующая боль, затаившаяся в глубине моего сознания. Сильная, покалывающая боль, отдающаяся в коленях – будто кто-то вонзил в мое тело провод под напряжением.

Неуверенно я поднялась на ноги, сделала шатающийся, головокружительный шаг, а затем бросилась в безумный бег, который вынес меня с поляны, залитой теперь горячей кровью.

Я не кричала. Я не плакала. Единственными звуками были хруст под ногами, мое дыхание и мое сердце, колотящееся в грудной клетке.

Я бежала и бежала, ни разу не оглянувшись.

А потом увидела девушку, прикованную к камню.

Я бежала до тех пор, пока не выбилась из сил, которых оставалось только на то, чтобы передвигаться только усталой трусцой. Телефон давно разрядился, и оставалось ориентироваться по холодному, водянистому свету, льющемуся с небес.

Время ухватило себя за хвост. Не было ни часов, ни дней, ни месяцев – странное, сонное скольжение вперед, прерываемое лишь далекими криками, плачем и жуткими стенаниями.

А потом я нашла ее.

Девушку с кладбища – еще одного добровольца, подписавшегося на похороны. Она стала старше, вьющиеся волосы покрылись сединой, лицо прорезали глубокие морщины... Девушке было не больше 22 лет, когда она приехала в Вестмонт...

...А теперь она была...

Девушка ожила с придушенным хрипом. Ее глаза, испуганные и бледные, смотрели сквозь меня, словно меня там не было. Мгновение спустя она сфокусировала взгляд и посмотрела прямо мне в глаза.

– Ты… – ее голос был похож на треск стекла, расползающегося все новыми трещинами. - Я... знаю тебя. Это было... давно.

Она была прикована к массивному валуну в тупике, ее запястья и лодыжки были закованы в ржавые кандалы, сковывающие конечности в буквой  икс.

На земле под ней лежал ржавый тесак. На лезвии засохшей кровью были написаны два слова.

КАРТА ВНУТРИ

Внутри... чего? Но я знала... в глубине души я знала. Я смотрела на нее, и ужас от осознания этого пронзал мою грудь.

Карта побега была внутри... девушки.

Я сделала глубокий, дрожащий вдох и подняла тесак.

– Нет, – умоляла она, ее щеки пылали от страха, – Не надо... пожалуйста!.

Держать тесак в руках было приятно, это казалось правильным. Лезвие, которое, как я думала, было окрашено ржавчиной, на самом деле оказалось покрыто кровью. Клочки ткани прилипли к запекшейся корке. Маленькие прядки волос.

Я подняла тесак, не слушая ее всхлипы. Ее грудь вздымалась и опускалась, она кричала, чтобы я не делала этого... Я подняла тесак и замахнулась со всей силы.

С пронзительным лязгом он врезался в оковы на ее запястье. Металл разлетелся на куски, брызнули искры и ее правая рука была свободна.

Я принялась за остальное, и когда девушка упала на землю, наконец-то свободная, лезвие тесака сломалось надвое.

– Спасибо, – плакала она, поднимаясь на ноги. – Спасибо за…

Внезапно она остановилась, ее лицо исказилось...

Мы встретились взглядами, ее глаза были отрешенными, кожа бледной.

– Я не чувствую ...

А потом она закашлялась, разбрызгивая горячую кровь, залившую мне щеки, глаза, рот. Я отпрянула назад с криком отвращения и с нарастающим ужасом наблюдала за тем, как ее спина выгнулась дугой, как ее лицо застыло в гримасе агонии, как ее горло начало судорожно сокращаться. Она выглядела так, словно из нее изгоняли демона.

С придушенным криком она откинула голову назад и извергла гейзер крови, после чего рухнула и обмякла, как марионетка с перерезанными ниточками.

Стоя там и наблюдая как с ее губ стекает красная пена, я попыталась заговорить, но язык не слушался.

– Ты... в порядке? – прошептала я. Это был нелепый вопрос: она была очевидно мертва, но это все, что было в моих силах.

Как и ожидалось, девушка не ответила.

Я некоторое время смотрела на нее, пытаясь найти в себе силы схватиться за тесак.

Мне было невыносимо думать об этом... но в то же время это нужно было сделать.

Наконец я облизала губы, взяла тесак и, двигаясь, будто во сне, принялась за работу.

Склонившись над ней, вонзила ржавые остатки тесака в бледный живот. Плоть разошлась с влажным треском. Красное месиво вытекло наружу. Оттянув кожу, как средневековый хирург, я увидела, что ее внутренности – не что иное, как выпаренный суп.

Не теряя самообладания, засунула руки внутрь. Пальцы провалились в теплую плоть, не находя ничего, кроме развалин анатомии. Я копошилась в горячем рагу, останавливалась, чтобы проблеваться, возвращалась и копала, пока мои руки не нащупали что-то твердое и квадратное.

Все еще чувствуя вкус желчи на губах я поняла, что держу в руках каменную скрижаль размером с книгу в мягкой обложке. С нее капали капли крови и ошметки внутренностей. С омерзением я смахнула их чтобы рассмотреть каменную поверхность.

Медленно, медленно, в прямом эфире, на шершавой поверхности проступали линии, вычерчивая коридор, в котором я находилась, в реальном времени.

Это была карта.

В центре лабиринта находился лес.

Я следовала по карте на каменной скрижали, блуждая в туманном, похожем на сон состоянии: шаркала вслепую, не сводя глаз с залитой кровью линии жизни.

В конце концов она привела меня сюда. К сердцу всего этого – широкому, раскидистому лесу в центре лабиринта.

Я опустила взгляд на скрижаль, чтобы проверить. На ней была изображена замысловатая татуировка из линий, вихрей, ложных коридоров и широкого круга в центре всего этого. Я добралась до конца лабиринта.

И это был... лес. Библейский, ужасный лес.

Положив скрижаль на землю, принялась продираться сквозь деревья. Мне было все равно, куда они приведут... Я уже смирилась с тем, что это – что бы это ни было – станет моей могилой.

И я шла. Это было все, что я могла делать. Шаг, еще шаг, и еще, и еще...

Лес был густым, его опутывали сплетения кустарника, лиан и тумана, который струился из теней, заволакивая уголки моего зрения.

Я слышала какие-то звуки – горловое бормотание, слабый шепот – и чувствовала, холодок на шее. За мной наблюдали глаза. Я ускорила шаг, подпрыгивая каждый раз, когда натыкалась на сухую ветку или кучку гниющих листьев.

Остановившись я огляделась. Сколько я уже иду? Десять минут? Двадцать? Час?

Вход в лес отдалялся от меня, погружаясь в непроглядный океан теней. Я отчаянно жалела, что у меня нет фонарика или...

Вдруг раздался рев, глубокое рычание какого-то нечестивого зверя – казалось, он сотрясает лес, раскалывает его пополам. У меня подкосились колени, и тут я услышала...

Копыта. Грохот в темноте. Все ближе, все громче, грозная поступь чего-то большого, чего-то ужасного, чего-то...

Меня свалило с ног, по мне будто пронесся товарный поезд. Воздух кувалдой выбили из легких с горячим уханьем.

А потом я полетела. Невесомая. Мир кувыркнулся, мелькнула вспышка коричневого меха, изогнутые рога, два горящих красных глаз, лишенные какого бы то ни было разма.

Мгновением позже уже в мою сторону полетела земля, и я больше ничего не видела.

Меня тащили, все болело. Что-то было сломано. Что-то сильно сломано.

Лес равнодушно наблюдал за тем, как десятифутовое чудовище, обросшее мышцами и мехом, с копытами, грохочущими по земле, тащит меня к своему логову.

Логову Минотавра.

Я видела его прямо перед собой – широкую, зияющую пещеру в лесу. Пасть. Огромную, голодную пасть, украшенную тушами. Запах гнили, давно умерших существ ударил мне в лицо. Плотная стена вони, от которой забурлило в животе.

Не существо и не мысль о приближающейся смерти заставили меня прийти в движение. Это был запах – ужасный, теплый запах. Он проникал легкие и вызывал боль.

Я перевернулась на спину и изо всех сил ударила ногой. Вспышка боли пронзила бедра, мои ноги с треском врезались в тварь. Оно удивленно фыркнуло и на мгновение потеряло хватку – мои пятки вдруг ударились о твердую землю и взвыли от внезапной вспышки агонии.

Я закричала и попятилась назад, превозмогая боль, мучительную боль, заполняющую мою грудь, словно расплавленная лава.

Минотавр повернулся, зарычал, и лес задрожал от его шагов. Густые струи пара вырывались из ноздрей чудовища, медленно продвигающегося вперед. Его глаза – красные, безумные и полные голода – смотрели на меня с жестоким интересом.

Я огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь – камня, палки, гребаного АК-47. Но монстр подходил все ближе и ближе...

Внезапно я нащупала пластик, холодный и твердый, в одном из карманов. Вытащив громоздкий прямоугольник черной технологии, я уставилась на него на мгновение, не понимая, что держу в руках.

Вспышка озарения. Это рация!

Отлично! Хвала небесам! Бесполезный кусок пластика, чтобы победить мифического гребаного зверя...

Пальцы судорожно сжались на кнопке, и рация издала высокий пугающий писк – звук попугая, обнаружившего мертвое тело.

Минотавр отпрянул назад с глухим ревом – криком бедствия, вырывающимся из легких древнего существа.

Да это же почти собачий свисток! Я направила рацию в сторону чудовища, отступавшего, отчаянно мотавшего головой, а динамика вырывался, разрезая тьму высокий, звонкий писк.

Минотавр пятился. Кровь текла из его глаз, из бычьих ушей, он отступал, сминаясь, как ткань под пламенем. Он распадался на глазах.

И вдруг весь мир испарился. Лес и лабиринт рушились на глазах. Небеса падали на землю, как лифт с оборванным тросом.

Я истошно закричала. Весь мир начал схлопываться, все понеслось ко мне со скоростью света…

И как раз в тот момент, когда реальность должна была раздавить меня, распылить, уничтожить великим вакуумом конца света, стенки гроба, о котором я давно забыла, встали на свое место, и я снова оказалась там, где должна была быть.

Сверху доносились голоса, звуки суматохи и скрежет.

Крышка гроба отлетела в сторону, и внутрь ворвался теплый, слепящий солнечный свет.

Надо мной возвышалась команда шоу "Охота за привидениями".

Я посмотрела на их улыбки и заплакала.

Оказалось, что у молодой женщины – той, которую я видела в лабиринте, – лопнула аневризма, пока она была под землей. Она впала в кому.

Я часто думаю о произошедшем… о лабиринте, похороненном в моем сознании, в существовании которого я не уверена.

Может быть, я отравилась? Может быть. Может, мне все это приснилось. Может, мне приснилось ощущение крови. Теплой и маслянистой. На моих руках, когда я копалась во внутренностях девушки в поисках карты из камня.

Может, мне приснился Минотавр.

Не знаю.

Я вообще мало что знаю.

Но я знаю одно. Я чувствую это всеми фибрами своего существа.

Я знаю, без сомнения, что на Вестмонтском кладбище водятся привидения.

Это я знаю, черт возьми.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Мы не знаем, что это такое, откуда оно взялось – не знаем и как это уничтожить. Пока, во всяком случае, не знаем.

Мы знаем только, что оно растет, что оно питается. Это огромная воронка посреди пустыни, мясистый, зияющий рот, расширяющийся с каждым днем, минутой, секундой. Ее ширина – мили.

Когда я только приехал сюда, Яма была не такой уж и большой – не больше бассейна, ее мягкие стенки обрывались в глубокую, утопленную полость, пузырящуюся, движущуюся, словно кипящий плавленый сыр в кастрюле.

Только при взгляде на нее у меня крутило живот от тошноты. А запах...

Я знаю запах мозгового вещества, почерневшего от пороха, вывороченных кишок, варящихся на пустынной сковородке после того, как самодельное взрывное устройство разнесло Хамви в клочья.

Но это было еще хуже.

Влажная, гнилостная вонь, пробивающая путь в нос, в легкие и оседающая в груди, гнездящаяся там, словно труп, замурованный в стенах дома. Запах, который затмевает все остальные, не выветриваясь даже после того, как вы покинете Яму плоти. Вы больше никогда не почувствуете ничего другого.

Я попал сюда через два дня после обнаружения объекта и к данному моменту пробыл здесь пять дней. В день моего прибытия по периметру Ямы были расставлены контрольно-пропускные пункты. Мешки с песком, танки, мотки колючей проволоки высотой в четыре человеческих роста…

За ночь все это исчезло – включая две дюжины опытных вояк, рассыпанных по периметру. Яма плоти приняла санкционированное дядей Сэмом оружие и ассимилировала его в своих живых стенах.

Никто не знает, как это произошло. Знают только, что к утру она была размером с футбольное поле. Она росла быстрее, чем мы успевали моргать. Непрерывно расширяясь, Яма разъедала растрескавшуюся кожу пустыни, превращая ее в подвижный слой плоти.

Высшие чины хотели, чтобы это остановили. А лучше – уничтожили. Это был лишь вопрос времени, когда медиацирк вывалится из своих клоунских машин и представит этот живой кошмар всему миру.

Вот тут-то я и вышел на сцену... вроде как.

Как я уже сказал, я не могу рассказать больше, чем уже сказал. Они узнают, кто это написал, но это не для моей безопасности, а для вашей. Чем меньше вы знаете, тем лучше...

...А это значит, что вам не стоит искать S.E.A. – Агентство по контролю за соблюдением законов о сверхъестественном. Я говорю вам об этом только ради контекста, в остальном лучше придерживаться привычных знакомых законов бытия. Пусть говорящие головы из СМИ делают свое грязное дело, это их работа, в конце концов.

Вам, наверное, интересно, как я стал сотрудничать с S.E.A. Все просто. Я повидал многое за границей. Обычные ужасы войны – смерть, пытки, разруха, – но я видел и другие вещи. И справлялся с ними так, что после окончания службы меня продвинули в агентство с аббревиатурой.

Так я оказался в S.E.A. и даже не переоделся в черный костюм и галстук, а модные очки-авиаторы не закрывали мне глаза. Я все еще носил военную форму. С медалями. Так я казался себе важным, что, вообще-то, так и есть.

В конце концов, я был тем, кого привезли, когда идеальный город – тот, что жил вне карт, – охватило пламя... и когда океан поглотил моряка, спускавшегося по трапу.

Если я умру, а я подозреваю, что так и будет, вы еще услышите обо мне. У меня есть кнопка мертвеца, настроенная на выпуск моих историй в эфир.

Потому что, несмотря на то, что Яма плоти – худший из ужасов, есть и другие вещи, о которых вы заслуживаете знать. Чтобы быть готовыми.

Сирена прозвучала в полночь. Она расколола тьму пополам, и этот пронзительный звук заставил четыре сотни вооруженных солдат выскочить из казарм и встать в боевой порядок. Все они дрожали – одни от нервов, другие от страха, – зная, что вопль сирены означает только одно…

Яма плоти уже здесь.

Впечатляющий лабиринт из мобильных зданий, палаток и сторожевых вышек, который составлял базовый лагерь Альфа и располагался за забором в трех милях к югу от "Ямы плоти", гудел от жизни. Старшие офицеры выкрикивали приказы бойцам. В винтовки вставлялись магазины. Вдоль ограждения выстроилась целая стена автоматчиков, которые смотрели на пустыню за ограждением...

...или то, что раньше было пустыней.

Я был там не для того, чтобы отдавать приказы, но если бы мог, то объявил бы полномасштабное отступление. Что еще мы могли сделать? Я занял место на передовой сторожевой башне. По обе стороны от меня стояли орудия, их ленточные магазины свернулись, будто змеи в стимпанк фильме… И тут увидел, что пустыни больше нет.

На ее месте возвышалась утопленная, неуклонно растущая воронка, излучающая страшный жар и источающая ужасный запах фекалий. Яма плоти растопила пески пустыни. Яма плоти – это все, что я видел до горизонта и за его пределами.

Вдоль ограждения зажглись прожекторы, прочертив полосы холодного света на пятидесяти футах пустыни, отделявшей нас от смерти. Яма плоти стала еще глубже: я понял это по тому, как из ее центра хлынула тьма, словно пробив сердце самой Матери-Земли.

Должен ли я сообщить об этом?

Я колебался. Замешкался. Мысли застыли, не успев сформироваться, – до сих пор я имел дело в основном с последствиями катастрофы, а не с ее катализатором. Это мешало думать. Затрудняло...

Рука поднялась над бортиком Ямы плоти, ухватившись за ее край. За ней подтянулось тело, похожее на человеческое...

...которое двигалось, подобно человеку, забывшему, как ходить. Оказавшись на ровном месте, тварь сделала неровный шаг, потом еще один, еще, шатаясь, как зомби в старом черно-белом фильме.

Пока солдаты окликали существо, я наблюдал, как оно медленно осваивает движение, как шаги становятся все более уверенными, мощными – словно атрофированные мышцы набирают силу.

–Разрешите открыть огонь? – проговорил в гарнитуру сидящий рядом со мной пулеметчик, кладя палец на спусковой крючок. В ответ раздался невнятный голос, и палец с разочарованием покинул спусковой крючок.

Я наблюдал за приближающейся тварью – неровный силуэт, выходящий за пределы видимости, быстро приближался к ограждению, отделявшему нас от Ямы.

Неподалеку с визгом ожил громкоговоритель, направленный на громадную воронку.

– ИДЕНТИФИЦИРУЙТЕ СЕБЯ! – прорычал злобный голос.

Фигура продолжала идти вперед, двигаясь, как марионетка в руках неумелого кукловода. Я прищурился.

Затем она шагнула к свету, и вспышка ужаса поразила мой живот, словно сжатый кулак.

– Господи Иисусе, – прошептал пулеметчик рядом со мной. – Иисус, гребаный Христос.

Существо, двигавшееся, как сломанная игрушка, состояло из одной лишь плоти. Без лица, без черт – извращенная пародия на человека, отлитая из расплавленного, словно воск, мяса, которому дало жизнь нечто чуждое и ужасное.

В гарнитуре пулеметчика раздался голос, и его палец снова нащупал спусковой крючок.

Я заткнул уши. Выстрелы взорвали ночь.

Брызги пуль рассекли флэшмена на две части. Его верхняя половина с глухим звуком упала вперед, растекаясь лужей плоти по пустынной земле.

Но он не остановился, нижняя половина продолжала двигаться, набирая темп и переходя в стремительный спринт по направлению к ограждению. Когда его бледные, безволосые ноги наступали в лужицу слизи, она всасывалась в его тело, как губка. Его верхняя половина выросла, и обновленный монстр сделал невозможный прыжок к ограждению.

Он ударился об него с металлическим лязгом, вскочил на ноги, из тела выросли руки, превратившие его в подобие паука, ринувшегося на колючую проволоку. Хотя колючки вырывали из тела твари куски кровоточащего мяса, это его не остановило – он перевалился через ограждение и упал на толпу солдат внизу, разрывая их на части, одновременно с этим раздалась стрельба и над базовым лагерем Альфа воцарился хаос.

Моя рука нащупала пистолет. Я чувствовал, как в глубине Ямы плоти что-то зарождается – оно вибрировало в моих костях, сотрясало легкие и зубы.

Армия тварей переливалась через край, вырываясь из пропасти, словно муравьи, из муравейника. Сотни флэшмэнов, тварей из плоти, устремились к краю пропасти, словно армия. Танки, плотно сбитые мясные куски, переваливались через край и бросались вперед, устремляясь к нам и испуская на свет мясистые струи жидкой слизи.

Оно ассимилирует и копирует, подумал я, когда мой мир разбился, как ваза, упавшая с высоты шести этажей. Это гребаное "Нечто" Джона Карпентера.

Затем я соскользнул по лестнице с башни и побежал, словно за мной гнался весь ад.

Ночь превратилась в какофонию из выстрелов и крови.

Гранаты взрывались справа и слева. Брызги пустынного песка, превращенные в огненные шары, пролетали над головой.

Заградительная полоса сгибалась, как бумага, под напором армии мяса.

Порождения плоти – пауки, собаки, люди – прорывались сквозь ряды, испаряя солдат, превращая их в пузырящееся мясо и обращая против человечества. В воздухе грохотали выстрелы: кричащие солдаты отступали, уходя прочь от линии фронта и расширяющейся Ямы плоти.

Я проскочил через ряд палаток. Мимо молодого человека с табельным пистолетом, прижатым к голове. Он нажал на спусковой крючок и упал, как мешок с мукой, его мысли и чувства выплеснулись наружу кровавым фонтаном.

Я побежал в сторону базы, бежал изо всех сил – дыхание сбивалось, ноги подкашивались и болели, и...

Что-то мелькнуло впереди, и я остановился. Сердце билось о стенки ребер, билось и отчаянно пыталось вырваться наружу. Кишки завязались узлом, когда я увидел то, что преграждало мне путь к выходу.

Он был пятнадцати футов в высоту с грубой мускулатурой: голова, как башня у танка – массивный мясной ствол, торчащий из шестиугольного куска плоти.

Его толстые, покрытые копотью руки свернулись в красные кулаки. Каждый мускул на невероятном теле напрягся, готовя артиллерию, чтобы разнести меня в клочья.

Он собирается превратить меня во флэшмена, подумал я, приставляя пистолет к подбородоку. К черту все, у меня было время подумать, прежде чем я нажал на спусковой крючок.

Щелк!

Предохранитель не позволил мне потерять голову - и это было хорошо, потому что в тот момент, когда я нажал на спусковой крючок, Танкмен взорвался горящей массой плоти. Пылающие куски мяса разлетелись во все стороны – граната взорвалась у его ног.

Крики, вопли и грохот выстрелов в один миг сменились глубоким звоном – словно по колоколу, зарытому глубоко в моем сознании, ударили кувалдой.

Я с нарастающим ужасом наблюдал, как разлетевшиеся останки Танкмена пузырятся и преобразуются, превращаясь в дюжину других существ по обе стороны от меня. Я нашел в себе силы и попятился назад, отчаянно пытаясь оказаться подальше от...

Руки схватили меня сзади и потащили по аллее с палатками. Я поднял голову. На меня смотрел солдат – человеческий, с лицом, измазанным кровью, грязью и решимостью.

Он что-то сказал мне, но я не расслышал из-за шума в ушах, который граната оставила в моей голове.

– Что?

Он указал вперед. Там в небо поднялось черное чудовище – вертолет. Пулемет поливал свинцом землю под ним.

Недалеко от того места стояли два других вертолета, все еще прилипших к земле, их роторы вздымали стены пыли, готовясь взлететь, чтобы оставить этот кошмар позади.

Солдат, чье имя я так и не узнал, затолкал меня в "Черный ястреб". Он забрался следом, прихватив с собой винтовку M4, и мы оторвались от земли. Мой спаситель приставил оружие к плечу и начал стрелять очередями по толпе существ из плоти, кромсающих землю внизу.

Я наблюдал за происходящим, будто в кинотеатре – моим экраном была небольшая раздвижная дверь в брюхе вертолета. Я смотрел, как отчаявшиеся люди кричали и махали руками, умоляя нас вернуться... Я смотрел, как их пожирали существа из плоти, свирепствовавшие в базовом лагере Альфа, словно чума.

Я видел вспышки, когда оружие стреляло в тщетном протесте против войны с человечеством. Ярко полыхали остатки лагеря, посылая столпы искр в полуночное небо. Люди умирали. Истекали кровью. Кричали.

Почти половина лагеря исчезла – была пожрана живой Ямой плоти.

Я так и сидел, со звоном в ушах и грохотом в голове, и смотрел, как базовый лагерь Альфа исчезает вдали – за ним, насколько хватало глаз, не было ничего, кроме Ямы плоти.

И я знал тогда и знаю сейчас: она никогда не перестанет расти. Она будет жрать.

И не остановится, пока не заменит весь мир океаном мяса.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Смотрю на часы. И правда час-пик.

– Ты что не можешь открыть дверь? В прошлый раз ты провернул этот же бред и вынудил меня ехать в офис за ключами. – “Роджер” еще сильнее бьет по двери. – Открывай!

Не двигаюсь с места.

Даже не оглядываюсь.

В конце концов стук прекращается и я вздыхаю с облегчением.

По лицу струится пот, тянусь его вытереть… и понимаю, что это не пот а слезы. Я никогда не любил конфликты.

Как-то раз мы с отцом пошли на бранч, я заказал куриное филе и кабачки на гриле, а получил лосося с брокколи, приготовленного на пару. И я просто спокойно съел этот побелевший кусок рыбы.

При мысли о еде урчит в животе – время приближается к обеду. Смотрю на дверь. Тишина. Так что я встаю и топаю на кухню. В морозильном ларе пусто. Ни одного паршивого бурито – хотя в прошлый раз они были весьма приличными – что меня, мягко говоря, расстраивает.

Тянусь к двойным французским дверцам холодильника… и не решаюсь за них потянуть. Это же… дверцы, двери, это прямо указано в названии. Мне не нужна ученая степень по этимологии, чтобы понять, что это значит. В животе требовательно урчит, и я на мгновение хочу забить на правило… но страх в конце концов побеждает. Возвращаюсь в гостиную и сажусь на диван. Голодный.

Проходит почти час, прежде чем скрежет пробуждает меня от мыслей. Я планировал, как потрачу деньги. Что куплю. Что съем. Короче говоря, деньги кончились еще до того, как я их получил.

Скрежет доносится слева, кажется из-за двери. Поворачиваю голову, ожидая, что за ним последует стук, но ничего не происходит.

И все же, скрежет не прекращается.

Вопреки здравому смыслу, я медленно встаю с дивана, подхожу ближе к лестнице и останавливаюсь прямо под люстрой.

– Есть кто? – говорю в пустоту.

Только не спрашивайте меня, зачем я это делаю, ок? Я и сам не особо хочу услышать ответ.

– Кто там? – еще один дурацкий вопрос.

Жду, что дверь покачнется, дернется ручка, что угодно… Но все глухо.

И все же скрежет не прекращается.

Слегка толкаю входную дверь ладонью. Не поддается. И вдруг мне кажется, что шум идет сверху.

Снова громкий скрежет. Неохотно поднимаю голову и обшариваю лестницу взглядом. Ступень за ступенью.  А я ведь ни разу не поднимался наверх, ну кроме того раза с ознакомительной экскурсией. Уж точно не поднимался в одиночку.

Снова скрежет.

Я должен просто сесть на место. Развернуться, сказать себе, что это не мое дело и сесть на чертов диван. Но тут я слышу…

Мяу.

Смотрите, я уже говорил, что присматриваю за домами. Дома же обычно идут в довесок к питомцам, так что я прихожу покормить чью-нибудь собаку или экзотическую рыбку. Время от времени я прихожу и к кошкам, но, должен признать, они весьма самодостаточные существа. Единственная проблема, с которой мне приходилось сталкиваться – кошка запертая в комнате. Что, без доступа к лотку, означало только одно.

– Черт.

Мяу.

Я как-то читал, что кошки имитируют звуки человеческих младенцев, чтобы воззвать к нашим инстинктам. И, блин, это работает. Поднимаюсь по лестнице и тихо шепчу:

– Кис-кис-кис, давай, где ты? Кис-кис-кис.

Все двери наверху закрыты. За исключением одной: дверь в ванную слегка приоткрыта.

– Ну давай, котик, куда ты залез?

– Мяу.

Дверь слева вибрирует, будто кто-то толкнул ее с той стороны.

– Мяу.

Через щель у порога я вижу, как он беспокойно ходит взад-вперед, ожидая, что вот-вот окажется на свободе.

– Мааав, – угрожающе рычит кот, как будто чувствуя мое присутствие. Будто требуя открыть дверь. Но стоит подойти ближе, как в нос мне ударяет отвратительное зловоние. Густое и тошнотворное, оно напомнило мне о запахе густой рвоты.

– Черт. Хозяева мне спасибо не скажут, если он уделает весь ковер.

– Мяу, – на этот раз мягче.

Но мне в голову вдруг приходит мысль. Дверь в спальню… это же дверь? Несмотря на то, что она внутри дома.

Тихо отступаю на шаг назад. Тварь за дверью начинает рычать. Громче. Утробней. Будто чувствует мое нежелание помочь. Будто знает, что я оставлю ее взаперти, возможно, навсегда.

Шаги за дверью становятся все тяжелее. Когда-то маленькая тень кошачьих лапок, увеличивается в размерах, протягиваясь далеко за порог.

Чуть ли не кубарем скатываюсь по лестнице и прыгаю на спасительный диван. И жду. Жду, когда утихнет рычание. Когда наступит тишина.

Минуты идут мучительно медленно. В панике, я стараюсь медленно выдыхать на каждый второй стук сердца. Комната кружится, вращается, будто кто-то забросил нас в огромную стиральную машинку, и это длится и длится, пока на начинает казаться, что я окончательно сошел с ума!

Тишина. Не просто тишина, а оглушительный звуковой вакуум. Не слышно ни машин на улице, ни лая собак. Ни птиц, ни ветра. Только биение моего сердца. И чем больше я думаю об этом, тем сложнее вспомнить, как дышать…

Поэтому, когда вдруг стучат в дверь, я едва не плачу от радости: я хотя бы больше не один.

– Ох, да вы, блядь, издеваетесь надо мной.

Через дверной глазок я вижу минотавра, высотой в полтора человеческих роста. А в руке он держит отрубленную голову козла.

– Грубо. – Я облегченно смеюсь. – Теряешь хватку.

Минотавр раскидывает бугрящиеся мускулами руки, будто раскрывает объятия. И не шевелится.

И это все средь бела дня. Знаете, это даже кажется забавным, но почему-то мне больше не смешно. Я просто смотрю на него, тщетно пытаясь натянуть улыбку. Оно, что бы это ни было, не пытается обманом заставить меня открыть дверь. Оно бросает мне вызов. Издевается.

И теперь, когда веселье полностью утихает, я присматриваюсь к козлиной голове повнимательнее. Заглядываю в черные глаза. Кажется в них еще плещется страх перед последними мгновениями… или это отражение моего.

Пячусь назад и снова сажусь на диван. Интересно, оно все еще там? Не важно. Включаю телевизор – все лучше, чем эта душераздирающая тишина.

Какое-то время спустя на экране появляется изображение, но мне все равно. Что-то внутри меня меняется, будто с дома стащили тяжелое душное одеяло. И становится легче. Я даже готов вздохнуть с облегчением, но какое-то мерцание привлекает мое внимание. Голубые блики ведут меня через весь первый этаж, к заднему двору. За невысоким забором солнечные лучи преломляются в бассейне, озорными пятнами рассыпаясь по дому. Красное бикини, словно на застывшем кадре…

Она завораживает.

Густые каштановые волосы, легкая, грациозная походка. Меня так тянет к ней, что я даже не чувствую, как упираюсь носом в стекло.

Она прыгает в воду. Поднимаюсь на цыпочки, не в силах оторвать от нее взгляд.

И жду. Жду, когда она снова появится над поверхностью.

Но этого не происходит.

Вода вспенивается в середине бассейна, словно звуковая волна от немого крика. Крика, которого не слышит никто. Даже ее семья.

Я колочу кулаками по стеклу:

– Эй! ЭЙ! Кто-нибудь! Помогите ей! Кто-нибудь!

Но кроме меня никого нет.

Пальцы, как слепые черви пытаются нащупать задвижку на окне. Это происходит само собой, пока я, наконец, не понимаю, что это вовсе не окно. Раздвижная стеклянная дверь.

Я стою прямо около нее. И начинаю колебаться. А пальцы уже нащупали ручку. Рука девушка вырывается из воды. Последний отчаянный взмах. Она молит о помощи.

Но это дверь. Раздвижная дверь. Глубоко вздыхаю. И еще раз. И еще. А когда поднимаю глаза, рука все еще там. Все так же машет. Неистово. На этот раз я задерживаю дыхание. И считаю.

Продержался почти минуту. А она в воде уже больше пяти. И все же. Рука так и машет.

Машет.

Но я больше не смотрю.

Возвращаюсь на диван и отказываюсь обращать внимание на что-либо еще. Ну кроме чувства голода – пытаюсь отвлечься, переключая каналы. Вот бы кто-нибудь соединил все потоки в один, чтобы я мог просто бесконечно потреблять информацию, не думая об утопающей женщине.

В конце концов, я останавливаюсь на какой-то программе и начинаю смотреть. Просто чтобы отогнать мысли, крутящиеся в голове.

Но, как бы ни хотел, не могу проигнорировать звук, вдруг доносящийся прямо из-под меня. Из-под дивана.

– Я хочу кушать.

Такой тихий голос, что я почти принял его за диалог из телевизора.

Встаю и отхожу назад.

– Ты говорил, что покормишь меня, если я проголодаюсь.

Отодвигаю диван. Под ним люк. И я сидел на нем все это время.

В одной из досок дырка от сучка. Заглядываю в нее… в ответ на меня смотрит круглый глаз.

Маленькая фигурка пятится, и я вижу, что это ребенок. Бледный, как привидение. С длинными растрепанными черными волосами.

– Ты не он.

– Кто? Он – Роджер?

– Я не знаю, как его зовут.

– А тебя как зовут?

– Кристиан.

– Кристиан, с тобой все хорошо?

– Нет, я же говорил, что хочу кушать.

– Черт, – шепчу я сам себе. – Это все дом. Просто дом. – Трясу головой. – Черта с два. Я не буду тебя слушать.

– Ты можешь покормить меня? – Мальчик просовывает крошечный пальчик в дырку. И впервые с тех пор как я вошел в этот дом, до меня кто-то дотрагивается.

Он настоящий. Наощупь. Настоящий.

Падаю на пол и начинаю возиться с замком.

– Кристиан, я вытащу тебя отсюда. Обещаю.

– Нет, не надо!

– Что?

– Если он узнает, будет плохо.

Я оглядываюсь. Отчасти из-за того, что жду, что роджер вдруг появится из ниоткуда. Отчасти гадая, неужто я попал в дом к маньяку, который оторвет мне голову и вырвет сердце.

– Не открывай никаких дверей, – шепчет Кристиан.

– Что будет, если открою?

– Отсюда никогда не уйдешь. – И мальчик скрывается из виду.

Я бью по замку.

– К черту это дерьмо! Я устал постоянно бояться!

А потом бегу на кухню и роюсь в ящиках. Хватит с меня этого дома. Молоток. Сжимаю его в руках. На ходу звоню в полицию и возвращаюсь в гостиную, полный решимости сломать замок.

– 911, что у вас случилось?

– Я дневной сторож. И нашел ребенка, запертого в доме. Думаю это сделал парень, на которого я работаю. Или люди, на которых он работает. Да блядь! Я ничего не знаю! Здесь ребенок, мальчик. Его зовут Кристиан и он бог знает сколько просидел в люке под гребаным диваном в гостиной. Пожалуйста, вы должны нам помочь! Я не знаю, когда он вернется!

– Я отследила ваше местоположение. Полиция уже в пути. Пожалуйста, оставайтесь на линии.

Нет уж, я не буду ждать. Не хочу быть единственным взрослым на месте преступления. Бросаю телефон на диван, хватаю молоток и изо всех сил колочу по замку. Каждый удар отдается глубоко в плечо.

А когда шарнир поддается, отжимаю замок и открываю люк.

Он внизу. Крошечная дрожащая фигурка. Голый, только в одной белой набедренной повязке. Худой, как палка. Один в совершенно пустом подвале. На полу двуспальный матрас и оранжевое ведерко в углу.

Я не хочу спускаться туда. Поэтому протягиваю ему руку.

– Давай, Кристиан. Я помогу тебе.

Сначала он нерешительно смотрит на меня, но все же подходит ближе. Я хватаю мальчика за предплечье и вытаскиваю из чертовой дыры. Он абсолютно ледяной.

Сзади раздается знакомый голос, заставляя меня вздрогнуть.  В нем звучит разочарование.

– Мы же договорились не открывать никаких дверей.

Резко обернувшись, я заслоняю ребенка собой.

– Это он? Тот мужчина?

Он дрожит.

– Н-нет… я его никогда не видел.

Роджер спокойно проходит мимо меня и протягивает мальчику руку.

– Давай-ка, приятель. Надо тебя согреть.

И спокойно взяв ребенка за руку ведет его к дивану. Будто я только что не обнаружил голого пацана, сидящего под домом! Домом, за который Роджер отвечал!

– Ты в полной заднице, – выплевываю я, дрожа. – Я все расскажу полиции! Все равно, что со мной будет, пусть хоть сообщником посчитают! Хочу, чтоб ты знал.

Роджер не обращает на меня внимания. Просто смотрит на мальчика, а потом протягивает ему свой пиджак. Улыбнувшись, накрывает его.

– Держись, малыш, хорошо? Осталось немного. Я принесу тебе поесть.

Роджер поворачивается ко мне.

Я отступаю на пару шагов.

– Не подходи ко мне!

Он засовывает руки в карманы

– Мы же договорились не открывать никаких дверей.

– Да пошел ты!

– Мы так надеялись на тебя, – качает он головой. – Ты подавал большие надежды.

– “Мы”? Кто еще замешан в этом дерьме?

– Ты хоть знаешь, что это за дом? – Он не ждет ответа. – Это не дом. Это канал связи. Или дом Шредингера, если угодно. В нашей реальности ничего по-настоящему не начнет существовать, пока не откроется дверь. На Земле много подобных мест. Мы наблюдаем за ними очень и очень давно. И делаем это для того, чтобы сохранить нетронутой нашу временную линию. Вот. Иди за мной.

Он проходит мимо меня на улицу через парадную дверь. Оборачиваюсь на Кристиана – тот уже крепко спит.

– Идем, – повторяет Роджер. – Мальчик никуда отсюда не денется. К сожалению.

– Что ты несешь? Какой еще “канал”?

Мы идем по подъездной дорожке.

– Именно канал. Если не открыть дверь, ничего не произойдет. А последствия ведь могут быть серьезными. Ну или незначительными. Вспомни разносчика пиццы. Если бы ты открыл дверь,он просто получил бы свои чаевые. Но вот то, что он сделал бы с этими деньгами позже, над этим мы не властны. Или тот мальчишка, что потерял мяч. Если бы они зашли посмотреть, это случилось бы. И кто знает, что сделал бы его отец.

Мы переходим улицу.

– Почему ты ничего не сказал?

– Потому что для тех, кто знает, это больше не работает. Ты больше не можешь присматривать за домом. Поэтому мне приходится нанимать людей вроде тебя.

– Были и другие?

Роджер даже не улыбнулся.

– Ладно. Хорошо. Скажем, я тебе поверил. Тогда почему они начинают злиться? Ну некоторые. Не дети, судя по всему.

– А ты не разозлился бы, если бы понял, что через мгновение тебя больше не будет существовать? Как и этой версии реальности. Они все так реагируют. Ну за редким исключением. Вроде ситуации Кристиана.

Подходим к дому на противоположной стороне улицы. Роджер стучит в дверь.

На стук выходит женщина. Я сразу узнаю ее. Хотя в этот раз она тепло улыбается. И по лицу у нее не стекает кровь.

– Привет, чем могу вам помочь?

– О, здравствуйте. Мы хотели спросить, не интересует ли вас осмотр дома на предмет термитов?

Ее лицо из радостного тут же становится строгим.

– Не думаю. Извините, но мужа сейчас нет дома. Но вы можете оставить визитку или вроде того. Я передам.

Роджер снова сверкает голливудской улыбкой.

– Нет, не стоит беспокойства. Мы здесь ненадолго. Спасибо, что уделили нам время.

И, развернувшись на каблуках, он уходит.

Женщина смотрит на меня в последний раз… и захлопывает дверь.

Я догоняю Роджера.

– Но она же…

– В порядке. Именно. А если бы ты открыл ей тогда дверь, все сложилось бы иначе. Муж убил бы их детей. И ее, скорей всего, тоже. Даже если бы ты пытался помочь. Даже если бы впустил ее. В конце концов, он крупный парень.

Мы снова вернулись к дому. Роджер резко останавливается у двери. Где-то вдалеке воют сирены. Кристиан больше не спит – сидит на диване, выпрямившись и протирая глаза.

Я вхожу внутрь, изо всех сил стараясь сдержать дрожь. Роджер не идет со мной. Мальчик поднимает на меня глаза, а я только и могу, что прошептать:

– Прости…

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Роджер не говорит ни слова. Просто неотрывно смотрит на меня.

– Нет, серьезно, я все понял. Обещаю, что не открою дверь, пока ты не вернешься.

– Ты отличный парень. И алгоритм считает, что ты подходишь для этой работы, а я склонен доверять машинам больше, чем людям. Так что давай еще раз: ты не откроешь дверь. Чтобы ни случилось. Ты никого не впустишь в дом.

– Да, да, конечно. Я понимаю. Некоторые люди трепетно относятся к своему личному пространству. Знаешь, я однажды был в гостях у друга: такой образцовый дом, ну ты понимаешь, как тот выставочный образец, который показывают покупателям в новом районе, а родители друга никого не пускали за “крепостную стену” – жаловались, что от всех людей, проходивших через дом стены впитывали омертвевшие частички кожи или что-то в этом роде… Помню, после внезапных визитов они даже стены перекрашивали, но это все-равно было уже не то… так, о чем это я? А, да, прекрасно понимаю. Личное пространство и все такое. Я уважаю это.

Роджер удовлетворенно вздыхает, легкая улыбка трогает его губы:

– У тебя все получится. – Он бросает взгляд на часы (честно, я в жизни не видел таких красивых часов). – Хорошо. У меня назначена еще встреча. Так что закрой за мной дверь. Я вернусь. – И, не сказав больше ни слова, он уходит.

– Не открывать дверь, – задумчиво повторяю я. – Понял.

Дом большой. Я и раньше присматривал за чужими домами (в основном чтобы покормить птичку или рыбку) и, хотя здесь на так много мебели, этот кажется весьма стильным. Из той неустаревающей версии стиля. Обхожу дом, чтобы убедиться, что все окна закрыты. Раздвижная дверь в сад – заперта. Дверь из кухни в гараж – заперта. Устроившись в гостиной, я включаю телевизор.

***

Первый стук. На экране крутят повтор “Баек у костра”, и я тут же выключаю телевизор. И жду. Надеясь, что, кто бы там ни был просто уйдет.

– Привет? – снова стук. – У вас найдется минутка, чтобы поговорить о Боге нашем, Иисусе Христе?

– Черт. – Встаю с дивана и иду к двери. – Да? Привет?

– Мы из местной церкви и хотели бы знать, приняли ли вы Иисуса в своей душе?

– Нет, простите, я не религиозен.

– Если желаете, мы оставим несколько брошюр. – Парень с той стороны тянет за ручку. – Когда-то они очень мне помогли, кто знает, может помогут и вам.

– Многие люди говорили, что эти брошюры стали для них спасением, – подключается второй голос. – А они даже и не знали, что нуждаются в спасении. Если вы…

– Извините, мне это неинтересно. Но спасибо!

Пару секунд висит молчание.

– Конечно! – продолжает первый голос, – не возражаете, если мы оставим пару брошюр у двери? Может для кого-нибудь из домочадцев? Заберете их когда захотите.

– Да, нет… да, пожалуйста. Спасибо!

Что-то шуршит по двери. Ручка снова качается, совсем немного.

– Спасибо, что уделили мне время.

Я тихо стою у двери, слушая звук затихающих шагов. И только когда наступает тишина, решаюсь снова вдохнуть.

Смотрю в дверной глазок, просто чтобы убедиться, что на улице никого. Наверное надо бы забрать брошюры, валяются там на улице, словно мусор, портят вид… моя рука сама по себе тянется к дверной ручке, но тут же голову пронзает новая мысль. Я вспоминаю, что сказал Роджер.

– Но на улице же никого, – начинаю рассуждать вслух. – И все же технически я нарушил бы правило. – Улыбка сама собой появляется на лице. – И когда это ты стал таким приверженцем правил?

Я все же возвращаюсь на диван, даже немного гордясь собой. Пару раз переключаю каналы пока, наконец, не останавливаюсь на классическом фильме.

Не знаю, как долго я смотрел телевизор, но в дверь снова стучат. Каковы шансы? До чего же популярный дом.

Выключаю телевизор и жду, надеясь, что незваные гости уйдут.

– Эй? Доставка пиццы.

Как по команде, у меня урчит в животе. На часах уже за полдень, а я еще не ел. Одна проблема: я не заказывал пиццу.

– Есть кто? Доставка пиццы! – снова стук. – У меня двойная пицца с пепперони и пицца с ананасами. Для… эм… Роджера.

Поднимаюсь с дивана. Роджер не говорил. что обед входит в оплату.

– Минуту! – кричу я. – Иду!

Берусь за дверную ручку и смотрю в глазок. И вдруг чувствую, что что-то не так… Это что, проверка? Роджер так решил убедиться. что я не нарушаю его единственное простое правило? Если я сейчас возьму чертову пиццу, мне не заплатят? Снова смотрю в глазок. На крыльце молодой парень, даже моложе меня, но достаточно взрослый, чтобы водить машину. Темно-синяя форменная футболка. А в руках красная термосумка.

– Я не заказывал пиццу.

Парень вздыхает и смотрит на чек.

– Дом 226?

– Да.

– Что ж, у меня для вас пицца.

– Для Роджера?

– Для Роджера.

– Ну а я не Роджер.

– Но это 226 дом?

– Да.

– Слушай, пицца оплачена. Если не хочешь давать чаевые, ладно. Мне просто нужно отдать это и успеть доставить остальное.

Он ждет.

Я не двигаюсь с места.

– Я оставлю пиццу здесь, – парень указывает на полуколонну на крыльце. Затем качает головой, вынимает две коробки из сумки и водружает сверху, как на постамент. – Жадный засранец.

У меня снова урчит в животе. Парень уходит.

Я забыл упомянуть, но в глазок просматривается подъездная дорожка и большой кусок тротуара. Я это к тому, что когда курьер скрылся из виду, он был на порядочном расстоянии от меня, но… но я так и не увидел его машину.

Пицца стоит на своем постаменте. Сверху сложены салфетки и пара бумажных пакетиков, в которых понемногу плавится пармезан. Вздыхаю, изо всех сил борясь с желанием забрать ее, но становится только хуже: запах вползает под дверь. Пицца. Настоящая вкусная пицца.

Но все же. Я не открываю дверь.

Возвращаюсь на диван, уменьшаю громкость. Я так долго жму на кнопку, что на индикаторе остается всего три деления. Отключаю звук полностью. И смотрю свой фильм в тишине.

***

Проходит какое-то время. Я нашел в холодильнике три замороженных буррито, разогрел и уже почти успел доесть – как раз откусываю кусок от буррито с двойным сыром, когда за дверью раздаются детские голоса.

– Нет, ты постучи.

– Нет, давай ты.

– Эй, это же твой мяч!

– Ладно, – один из детей стучит в дверь. – Здравствуйте! Извините за беспокойство, у нас мяч перелетел через ваш забор. Вы можете его достать?

Не шевелюсь.

Снова стук.

– Есть кто?

Может они уйдут.

– Вы там? – Он снова стучит. – Мы тебя слышим, знаешь? Мы слышим, как ты жуешь.

С трудом глотаю последний кусок и нервно вытираю руки об джинсы. За дверью пара мальчишек лет 7-8. Перепачканные, в шортах и футболках.

Я смотрю в глазок.

– Ну перестань. Нам просто нужен мяч.

– Извините, но я ничем не могу помочь. Зайдите попозже.

– Ну пожалуйста! – вклинивается первый мальчишка. – Пожалуйста, помогите нам! Папа скоро вернется домой и очень разозлится, если узнает, что я потерял еще один мяч…

Мальчишка по ту сторону двери и правда очень нервничает. Даже напуган.

– Черт, – бормочу себе под нос. – Ладно, ждите. Я пойду посмотрю.

И я иду. Иду к раздвижным дверям во внутренний двор и оглядываю сад. В траве у забора лежит ярко-красный мяч с желтой звездочкой на боку. Смотри-ка, и правда.

Хватаюсь за ручку, и тут же начинаю снова рассуждать вслух.

– Технически, это дверь, верно? Раздвижная. Но дверь, – верчу слова на языке. – Это же прямо указано в названии. Раздвижная дверь. Все равно, что спрашивать мокрая ли вода.

Но несмотря на непробиваемо логичные рассуждения, в ушах у меня все еще звучит голос испуганного ребенка… не хочу, чтобы у парня были неприятности. И я уже почти открываю дверь, когда замечаю еще один мяч – футбольный, лежащий в паре метров от первого.

Отхожу. Останавливаюсь на полпути к входной двери и кричу:

– Какой мяч твой?

Пауза.

– Баскетбольный, – говорит второй мальчишка.

Снова внимательно смотрю в траву.

– Извините, ребята, ничем не могу помочь. Баскетбольного нет.

– Нет, дурак, – шепчет первый пацан и кричит мне: – Для регби! Он для регби!

– Такого тоже нет.

– Пожалуйста, вы можете открыть дверь и дать нам посмотреть? Может вы не заметили.

Я солгу, если скажу, что сам об этом не думал. Но все же.

– Нет, извини. Ничем не могу помочь. Может, если зайдете позже…

– Нет! Ты не понимаешь!! – вдруг вопит первый мальчишка. – Мне нужен этот чертов мяч! Папа будет жутко зол!

– Да, – вторит второй голос. – Впусти нас, пожалуйста.

– Нет. – Я отвечаю твердо и безапелляционно. – Мне жаль.

В дверь пинают с такой силой, что она содрогается. Дробный топот. Они убегают.

Вздыхаю с облегчением и разжимаю кулаки. До этого момента я даже не осознавал, насколько напряжен.

– Это всего лишь дверь. Просто одно глупое правило.

Сажусь на диван. И через пару мгновений вовсе выключаю телевизор. Слишком боясь издать хотя бы звук. Слишком напуганный даже для того, чтобы доесть буррито.

***

Но уже очень скоро я снова вскакиваю с дивана. Сначала раздаются два выстрела. Затем, подряд, еще три. Где-то по соседству начинает выть автомобильная сигнализация. Откуда взялась стрельба в таком хорошем районе? Кто-то кричит. Звук как будто доносится с противоположной стороны улицы.

Бросаюсь к двери. Прирастаю к глазку. На той стороне улицы из дома выбегает женщина, комкая подол платья в кулаке, чтобы не путался под ногами. По щеке у нее стекает кровь.

Испуганная до смерти, она шлепает босыми ногами по асфальту прямо ко мне…

На дверь обрушивается волна дробных ударов.

– Помогите! Пожалуйста! Помогите мне!! – кричит женщина. – Мне нужна помощь! Звоните в 911! – Она снова барабанит по двери кулаками. – Муж пытается меня убить!

Я вижу затравленный ужас в ее глазах, вижу, как она то и дело оглядывается на свой дом. Дверь снова трясется от ударов.

– Помогите мне! Пожалуйста! Откройте дверь!

Я даже не заметил, когда моя ладонь легла на ручку. Но сжимаю ее так сильно, что костяшки пальцев побелели.

– Он идет!! Пожалуйста!!

Я жду.

– Кто-нибудь!! Помогите мне!!!

И жду.

Из ее дома так никто и не появляется.

И вот мы стоим вдвоем по разные стороны двери. И яростный стук женщины понемногу стихает, по мере того, как проходят минуты. Две, может пять, минут спустя она перестает стучать. Я смотрю в глазок. Она все еще там, стоит, голова опущена, подбородок отвис. И улыбается. А потом она вдруг начинает придвигаться к глазку. Медленно. Пока ее глаза не оказываются прямо напротив него.

– Я тебя вижу.

Дверь начинает неистово трястись. Я чуть не падаю ничком. Кажется, что вот-вот и ее вырвет из рамы!

Отползаю назад, пока не упираюсь спиной в диван.

– ОТКРОЙ. ДВЕРЬ!!!!

Я слишком напуган, чтобы шевелиться.

Когда женщина подошла к двери, до заката было еще далеко. Теперь же солнце едва светит, почти полностью скрывшись за горизонтом. В доме стремительно темнеет. Весь свет гаснет.

Я все еще сижу на полу, обхватив колени руками, когда снова раздается стук. На этот раз куда более мягкий, деликатный. Исполненный достоинства, я бы сказал.

– Привет? – голос Роджера. – Я вернулся!

Я так чертовски рад его слышать, что тут же бросаюсь к двери.

Он снова стучит, прежде чем я успеваю схватиться за ручку.

– Не мог бы ты открыть мне дверь?

И я тут же застываю на месте.

– Роджер?

– Привет, да это я. Впусти меня.

– Р…роджер? – смотрю в дверной глазок. Действительно Роджер.

– Да, давай же. Впусти меня. На улице холодно.

– У тебя нет ключей?

Он запускает руки в карманы и качает головой.

– Нет, должно быть забыл в офисе. – Роджер снова смотрит на меня и сверкает практически голливудской улыбкой. – Эй, ты же не воспринял мои слова всерьез, правда? – Он замечает коробки с пиццей. – Ого, смотри-ка и правда принял за чистую монету. – Ухмыляется и поднимает коробки. – Мы определенно снова воспользуемся тобой. А теперь давай, парень, открывай дверь.

Отрицательно мотаю головой.

– Нет. Ты недвусмысленно запретил мне открывать дверь.

– Ага. И ты проделал отличную работу. Возможно воспринял все слишком буквально, но я ценю такой подход. Ну да ладно. Давай. Это же я. Открой дверь.

– Почему у тебя нет ключа?

– Не знаю, – он пожимает плечами. – Было много работы, просто забыл и все. – Роджер хлопает себя по карманам брюк, запускает пальцы в нагрудный карман и достает связку ключей. – О, смотри-ка. А, нет, это не те. Открой дверь. Я жду.

Я медленно пячусь вглубь дома.

– ОТКРОЙ.ДВЕРЬ!!!!

Он орет так громко, что дребезжат стекла. А потом весь дом начинает трястись. Я падаю на пол, закрываю уши и просто молюсь, чтобы он ушел. Вибрация такая мощная, что отдается в зубах.

Я даже боюсь плакать.

В конце концов все стихает. Дом успокаивается.

Но я так и сижу свернувшись в клубок на полу почти час, прежде чем удается заставить себя хотя бы откинуться на спинку дивана. И тут дергается дверная ручка. Ключ проворачивается  замке с металлическим скрежетом, потом щелчок… дверь открывается. Роджер входит в дом, все такой же спокойный и безупречный, как утром. Смотрит на меня и улыбается поистине голливудской улыбкой.

– Эй, смотри-ка, ты сделал это! – Он вытаскивает из кармана пачку наличных и отсчитывает мне 800 долларов. – Я знал, что ты сможешь.

Мы определенно снова воспользуемся тобой.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.