Алекс впервые услышал о Вавилонской библиотеке в каком-то полузабытом форуме — гигантском хранилище всех возможных книг, когда-либо написанных или которые могли бы быть написаны. Бесконечные залы, заполненные томами, где среди моря бессмыслицы должны быть шедевры, утраченные поэмы, пророчества, даже инструкции по созданию машин, которые никто не изобретал.

«Ну и ерунда», — подумал он. Но любопытство грызло.

Однажды ночью, блуждая по сети, он наткнулся на странный портал — где было меню и кнопочка Random:

Он усмехнулся и нажал ее.

Экран заполнился бесконечным списком названий. Он ввел символы наугад — и система выдала точный адрес:

291m2cb36mwv9y2rp3wukl6qur12mcqn46q1skf0abjmwwcv2421cyrze4ig9to361h9sc8m33trrpsc2gll34zwd9z7dkjcrki3ob8k1vpaiyvgjrzqraihq1gztxxa4isopjw9m8uc2e2mq3d2f7h3kov2v9imo9xpfa4lfxaw3hxafno9qxk31ze0hdv9a3qp4o6wx7jtibwj0w88cmbyui64t0dueq5toha9bdfy7u7kxqb4l2ojl1gnnk1sihi3qd3q5k5ckd35fb7f2pu91cb9xklddawmm6oj70hwkg68l5imd7ea1q2yximht6gfirnijbwdqlr5wvwsbzpcm8zxtpnhxdy569ej72lsaqcc11jvgrj3xacc3b6tzkk5kk3kmgyahhrlbjs0yk95zqawrklw6hy1xt9kz5kbjbozwtvktiy4j7gs17rk3g7bv9x2w7a06bcw4ad4m848ercbalxw46v2jed6qtsx5mljpu6x8n9ms69qqajz3g29v2qi1921p1suf713h20tq70wlg2hchy28va7uswubh63omd1iuj8sa5oemd4vhqcy0a3oqggba3p07hjt0k16d3qe5dttruilmr03im5skpcmwz4eqtwcgyttmxe545xmpx7vgnfbp8und9hbdoaspwkqoigw6w8kzir7nbzn4rw5b4e02kdse6p46dz9eyo2x3nxvz0faohzrkvzl702do2ca5eahovt4db3tkp9fyx2kee9d8b8kxc0osrly6bzhbbhn4tecz9udp9oo5pwqydjp8el22s17rfxt8iqimtwi5tox82ggfgchz14cjfomhamcdslq6318qx4ey5rh26ns59iielu6gk5ngzvfzckkj2lroggtjhl7ccmnv2492n2qtputkpxnxvvtmks0ujebffyass4wn9kt28aty1z3nk8ns60hkh9evdlccj7q7uybd5511jk7dlynphfflpw5v55e5clm79knj0tst63m8zywtpupt59f5m8tnr2f7tw27hpxi6eirdpcp080i6udxgh5vga6f7pyyt38lr58hqwvljw43s3abrbg6nuuboh333e1o0efe2fh2wmc2ngix114li7zwrsofjoh8jyq3qe1o9rbvy19m2o9ahgp4pommzxt7rp1412hkrxfyh6ddknk2waugehb688ws505e11q7oafaeik75xbwbd8t8p1920iecc3r3jhqpr7jvuenuyjpt4pw95dzpwndc4uuiog5p4yj9ayclkvt8s4f3w79unby6urq62j4xbpnghiifrpixrtke5174pc5s9dwufe6amst7vcz0z69vflq3ft5gykq0b3zos2p62u3iouiht2sriw4zopt5hd1ch3hlirp5zcjras99bcx577l0udmrnuqlpu2mjc16nfx4m9co4kxg2p0pm54nbh82hy5wtwxa37ibw66lxh9hz6slsol4doydiemb5vejex40vynkts9v19j9l6w7hjcpz8kxcjk0grjbw1j1cw5vhhkhdli7wmw87yr3pgh0iq9lefuz5st8ccqz15yx8ju0zh0zqkatw3m9lm9j589d6cbk7piw53p7dgtoz1neiii4t6mvpcm4kv2n2fpvs1pq6oqmkw9mzm6yu8fivf5fl59nhnonc5jpioqerqny1s2b90096qbrshbwlfc7cpi9zsa9s2y7396phbo0zb141l9tkgc90v8cihg7mmrv4grr8ur8xi6q8miukf54d0jmvr3mt7z398iwi407btyel0s55klevjtheh07pozsl4r9mn8fqunpe30h57gctpsm3dtfcei6aqkce95nvd7z8ezdl7peaaavnxd6l4hxlz3mgrp7m8ixk71hadulfjym8yvaenfoo3nkxsh7dkgl7oi25wkcl4vtmt8hxv9qze35avp0yxrmtcz4lsd068bvo5ie0x5ylhdkxo7q7j8qq8cncv2ehmdy4n9ihwgnzc4gtxmykm0rrs5afnrrwp6a47l8m8gn9pcdsgp93rp44pvh9vtfkodirqiv9vvsf63m4k7j0b5647naap7knlydvl8ym42d81haqlkrw2sgl60zg1qeetmwwrs5q3xhtti2iiqpmvvp7xnb51iuahv86tlrd2mw2zzoukwg56sjsmb18g8npvo3vjt81q1x7mjpnqljeqehuxdxzaz4bo8lbi6tpy71enyzqplknqeyhuva1nfuh0yzu47zfvmkc6bc30do6907sqibwubcudkndbsohgqofyude07zn08n4b11cn8cir2ugaix5jqd6s09403ibfc8qj8hhbzjucyehabdrnotlgbq7hpzwqlg3i8zww0494lcifaazw2hscd2wtjvwz99zjkw2h7358y4pd0u5ozlnpgj41sd88ha2qmcuii5tphu0cx0n3hjhhvkm8rhi7swx3tp79uxfkzt6zumw1v4n17f2ewt6a14a7jrzxp8cgczapy3xgwb4aq3a4sgt9dn1iyuuecyy09cg4bw3ozwaxdy8xfgi8nd3fug5dlzb0gac8njjzjqp4jxmh6sug8ubzne8mplb0kxm75uv5udk44tp3zanwqg84596h9s38kds6s5ubca3jco15dr7g7ubon5t967hgdbq7sc9dav9fg95yfjle6qj5m3jj654un3tofc6k5gtdioaki233hwlk2dgfhrgx3qeeb2527aopxgemp4q66c4lu0sxtdqbwse96xooz8kx2493h0ajsx8ejm965u2b9kl6vz6npt8eh1pkvotl6726svgowfj16v09lib9qcurhrd8clcw72xokn1dog9uk8ktebg02ytse1h6x9f0yybwqbux9mu21d1rpkk0lmc45082jl53b4fnj1r97h8zmap6tf720xcxkyfpc7829c5fv8qk05f6lusaxwgn8jaxp0miin3nc6k1phz2712ozk7u1g2ty560i44n70ln84wgwzv759z5u4wsa391bij2j6ho4go1ngy3a1nxooqfcdq1o9vl7gg4owf8pi1ddr0nly74sa76yndknbjzanuh7gtwh0aevpa7h1cigzyut518qty5s20cbbhpwi4x20vt47q280sjrzf0tiq7zzakqz05kesqmp6s7onki9i2yxpttpmh3jtzb6qsem8wx5gmzdwzvzwsr23v1903vuk4siqzlnp9enax5kyd4xpgtz2mg1nj

Wall:3 Shell:2 Volume:6 page:16

Там была какая-то билиберда. Он решил поискать еще.
— Ну ладно, — пробормотал он, — давай посмотрим, какую ещё чушь ты мне подсунешь.

Книга открылась.

Первая же страница описывала его детство — не в общих чертах, а с жуткой точностью. Как он в пять лет разбил вазу и свалил на кота. Как в четырнадцать украдкой курил за школой. Как в двадцать три изменял девушке, о чем потом горько жалел.

Страх и любопытство вцепились в него. Он листал дальше, читал о каждом своем дне, каждом постыдном моменте, каждой тайной мысли.

И вот он дошел до сегодняшнего дня.

«Алекс открыл книгу в Вавилонской библиотеке и с ужасом понял, что она — о нем. Он читал, завороженный, пока не дошел до этого самого момента. Затем…»

Он медленно поднял глаза от страницы.

За спиной что-то стояло.

Тьма.

Не просто отсутствие света — живая, плотная, как чернильная бездна. И в ней — два мерцающих глаза, смотрящих прямо в него.

— Ну что, — прошелестел голос, будто шепот тысяч страниц, — раз уж ты так любишь читать чужие книги…

Он не успел вскрикнуть.

Полки поплыли вокруг, комната исчезла.

И началось ожидание.

Темнота расступилась.

Алекс стоял в бесконечном зале, где полки уходили вверх, вниз, вбок — дальше, чем мог видеть глаз. Книги здесь были разными: кожаные фолианты с позолотой, потрепанные томики в картонных обложках, скрижали из неизвестного металла, свитки, испещренные незнакомыми символами.

— Где я? — его голос потерялся в пустоте.

Тьма не исчезла. Она висела рядом, пульсируя, как черная дыра, обернутая в пергамент.

— В Истинной Библиотеке, — ответила она. Голос был тихим, но таким глубоким, будто слова возникали прямо в голове. — Здесь собраны все книги.

— Это шутка? — Алекс огляделся. — Тут миллионы томов!

— Миллионы? — Тьма будто усмехнулась. — Их больше, чем атомов в твоей вселенной. Совсем немного побольше… — сказала она языительно.

Он почувствовал, как подкашиваются ноги.

— Отпусти меня. Я не хочу это читать.

— Ты уже начал. — Тьма медленно отплыла в сторону. — Ты прочел книгу о себе. Теперь прочтешь все остальные.

— Это невозможно!

— Время здесь… иное. Ты не умрешь. Не состаришься. Не проголодаешься.

— А если я откажусь?

Тьма не ответила. Она просто растворилась, оставив его одного среди бесконечных рядов.

***

Первые годы прошли в ярости.

Алекс ломал полки, рвал страницы, кричал в пустоту. Но книги восстанавливались мгновенно. Разорванные листы срастались, пепел сгоревших томов превращался в новые.

Десять лет спустя он сел на пол и впервые открыл случайный том.

Бессмыслица. Набор символов, не складывающихся в слова.

Он швырнул книгу.

Сто лет спустя он уже методично шел вдоль полок, просматривая каждую.

Большинство были пустыми, хаотичными. Но иногда…

Однажды ему попадалось нечто.

Дневник женщины, жившей четыре тысячи лет назад. Технические чертежи машин, которые никто не построит. Стихи на мертвом языке, от которых щемило сердце.

Он читал.

Тысяча лет прошла, как один день.

Десять тысяч — как месяц.

Он забывал лицо матери. Забывал, как пахнет дождь.

Единственная реальность теперь — книги.

***

Первый миллион лет прошел в методичном отчаянии.

Алекс выработал систему: брал том наугад, пробегал глазами первые страницы, отбрасывал, если текст был бессвязным. Иногда он ошибался — иногда хаос лишь притворялся смыслом, заманивая его на сотни страниц вглубь, прежде чем рассыпаться в абсурд.

Но иногда...

Иногда находились жемчужины.

Он прочел дневник солдата, погибшего в войне, которой никогда не было. Изучил трактат о философии пятого измерения. Наткнулся на автобиографию самого себя, написанную в другом мире, где он стал императором лунных колоний.

Сто миллионов лет спустя он перестал удивляться.

Миллиард — перестал считать.

Полки множились. Библиотека расширялась вместе с его сознанием. Он начал замечать закономерности. Книги, написанные на языке математики, чаще содержали истину. Поэзия рождала смысл лишь тогда, когда он сам был готов его увидеть. Некоторые тома изменялись при повторном прочтении или он обращал внимание на то, что раньше не замечал?

Десять в двадцатой степени лет.

Он уже не помнил, как выглядел. Его пальцы, тысячелетиями листавшие страницы, казались ему чужими. Глаза — просто инструментами для впитывания символов.

Однажды он нашел книгу, которая описывала саму Библиотеку.

"Пространство здесь не подчиняется законам физики. Каждая книга — это вселенная. Читатель — единственный наблюдатель, придающий ей смысл."

Он засмеялся.

Звук, забытый за эоны, прозвучал хрипло и неестественно.

Тьма, дремавшая в углу его сознания, шевельнулась.

Но он уже листал дальше.

Где-то между 10^50 и 10^100 годами он перестал различать, где кончается текст и начинается он сам.

Сны стали книгами.

Воспоминания — сносками.

Он ловил себя на том, что предугадывает слова еще до того, как перевернет страницу.

И тогда пришел Вопрос.

Тот, что перевернул все:

"Что, если осмысленное — это не свойство книг, а мое собственное безумие?"

***

Время потеряло цифры.

Не то чтобы Алекс забыл, как считать — просто числа больше не имели смысла. Что такое триллион по сравнению с вигинтиллионом? Что такое вигинтиллион по сравнению с тем временем, что он провел здесь?

Он перестал замечать, как меняются книги в его руках.

Они всегда были разными — и всегда одинаковыми.

Бесконечность приносила озарения.

Однажды он осознал:

— Я ищу смысл там, где его нет.

Библиотека не хранила истину. Она хранила все возможные комбинации символов.

Смысл рождался только в его голове.

Он провел неизмеримый срок, проверяя эту теорию.

Брал случайные тома, вчитывался — и видел, что даже в казалось бы абсолютном бреде можно найти узоры, если смотреть достаточно долго.

— Значит, нет никаких "осмысленных" книг?

Тьма, до сих пор молчавшая, впервые откликнулась:

— Ты близок.

Голос был тише шелеста страниц.

Алекс не испугался. Страх остался где-то в первых эпохах его заточения.

— Тогда... Как мне выбраться?

Тьма не ответила.

Но он уже понимал.

***

Последняя Книга лежала перед ним.

Он почувствовал это  сразу.

Не по обложке (у нее не было обложки).

Не по названию (оно менялось каждый раз, когда он моргал).

А по ощущению.

Это была книга о Библиотеке.

Настоящей Библиотеке.

Не о бесконечных полках, не о миллиардах томов —

О нем самом.

Он открыл ее.

На странице сорок два было всего два слова:

"Читатель. Читаемый."

И тогда тьма сдвинулась.

Он дочитал.

Страницы сливались в поток света, буквы рассыпались в пыль, полки дрожали, как будто сама Библиотека сжималась вокруг него.

Тьма стояла перед ним — уже не угрожающая, не загадочная. Ожидающая.

— Ты понял? — спросила она.

Алекс посмотрел на свои руки. Они казались почти прозрачными, как будто состояли из тех же символов, что и книги вокруг.

— Я и есть книга.

Не просто читатель. Не просто узник.

Он был частью текста.

Библиотека не держала его — она была им.

***

Он закрыл глаза.

И открыл их — в кресле перед компьютером.

Монитор светился в полутемной комнате. Курсор мигал на пустом экране.

Сердце бешено колотилось.

— Это... сон?

Он потрогал лицо — щетина, теплая кожа. Реальность.

***

Алекс больше не искал Вавилонскую библиотеку.

Но иногда, глубокой ночью, он заходил на libraryofbabel.info и вбивал случайные символы.

Смотрел, как генератор выдает бесконечные страницы хаоса.

И улыбался, когда среди них вдруг находил знакомые слова.

Потому что теперь он знал:

Смысл — не в книгах. Он — в том, кто их читает.

За относительно короткое время на деревьях и кустах, розах, появилась тля в огромном количестве. Муравьев как таковых почти нет. Но тли просто полчище. Листья вянут и сворачиваются. Такого никогда не видел у себя в саду. Вот сколько лет, а такое впервые. Облепили сливу. На персиках, яблонях, тли сильно меньше, буквально пшик. А вот на розах и сливе, не повезло им... Если это важно, слива старая очень. Сезон назад подрезалась для омоложения.

1) Чем выводить эту нечисть, если плоды уже висят? И тля уже есть

2) Чем обработать уже в следующем году, чтобы тля не садилась?

На розах тоже самое, но есть черная и красная тля. На остальных растениях только зеленая.

Куча всего в инете есть. И химикаты и народные средства. Но так много всего, что куча времени нужно чтобы проверять подряд все. А продавцы продадут что угодно, лишь бы купил. Их распрашивать...это такое себе. Иногда сами не больше твоего знают.

Жидкое стекло\мыло и т.п. пробовал на смородине. Не помогло. Химия тоже не очень. Какая конкретно не помню, давно было дело.

Надеюсь тут есть люди с реальным опытом выведения садовых вредителей.

Недавно, раздумывая над тем, что и как я пишу, пыталась ответить себе на простой вопрос: «Почему ужасы, Екатерина Александровна? Других жанров не существует?» Ну, это как раз понятно. Детство в затерянном таёжном поселке, юность, прошедшая в середине девяностых, выбор профессии журналиста и первая практика в отделе криминальной хроники (это в 90-е, только представьте!), о чем ещё я могу писать? Хардкор у меня в крови. Я пишу о том, что хорошо знаю. Но если копнуть глубже, откинуть сказочную призму, через которую маленькая горожанка смотрела на мир сибирского лагеря с его человеческой жутью, забыть про расчлененку, морги, психушки, тюрьмы, на которые я насмотрелась, пока строчила незатейливые статейки, в чем главная причина? Почему из меня лезет наружу вся эта потусторонняя дрянь? Ведь не верю же я сама в возможность существования паранормального? Или всё-таки верю?

Как и любой современный человек, я не верю ничему и верю во все сразу. Ничего не боюсь, ни темноты, ни маньяков, ни темных чащ, ни заброшек, ни кладбищ, ни высоты, но живу, тем не менее, с постоянным ощущением тревоги. Да и как, скажите, можно оставаться стабильным в мире, где существуют ипотека, панические атаки, кальянный рэп, самокаты и Пикабу? На какой же такой главный вопрос (а я не верю, что люди могут писать просто так, от нечего делать) я пытаюсь найти ответ? Было или не было?

Все мои монстры приходят из глубин. Памяти, болота, земли. Может, в этом все дело, в глубине?

Лето 1999 года. Август. Закончив летнюю практику, я помогала маме в школе. Она преподавала русский и литературу. Предвидя усмешку на губах моих постоянных читателей, соглашусь: да, жаль, что грамотность не передается по наследству. Мама готовила большую экскурсию для старшеклассников. Ехали на большом автобусе, в планах было посещение имения Лермонтова в Тарханах, музея Бунина в Ефремово, музея Белинского, если не ошибаюсь (всегда терпеть его не могла, душный тип), и вишенка на торте — Сканов подземный монастырь в Пензенской области. Это, вроде как, мамин педагогический метод: хочешь полазить по пещерам, будь добр, выслушай нудную лекцию от восторженной бабульки. Лермонтов «зашел на ура»; музей, склеп, сады и окружающие пейзажи имения действительно великолепны. Бунин с Белинским оказались пыткой, но заявленный пикник на природе и вожделенные пещеры помогли пережить и их.

Наконец мы приехали в сам монастырь, расположенный недалеко от поселка Наровчат. Места там своеобразные, населенные суровыми людьми со своим особым видением мира и склонностью решать проблемы радикально. Это нашло отражение и в местных преданиях, и в реальной истории края. Излюбленная легенда местных повествует о битве княгини Норчатки с монголами. Силы были неравными, монголы смяли сопротивление, а саму княгиню загнали на скалу, стоящую над озером. Дабы избежать позорного плена, гордая княгиня бросилась с обрыва, как была на коне, и по сей день ее можно встретить в утреннем тумане, скачущей верхом вдоль воды. Это, возможно, и сказка. А вот история монахов-отшельников, добровольно замуровавших себя на нижнем ярусе монастырских пещер во имя избавления Руси от смутных времен и ради спасения православных от грехов, самая что ни на есть быль. И произошло это не более трехсот лет назад. Слушая этот рассказ, я думала: а разве самоубийство не смертный грех для христианина? Впрочем, я не сильна в знании подобных тонкостей.

Монастырь вырыт в горе под названием Плодская. Вроде бы, давным-давно жил здесь отшельник, молился, вырыл себе яму и начал в ней жить. Звали его Скан. К Скану присоединились единомышленники и накопали в итоге кучу пещер общей протяженностью около 700 метров и глубиной, как четырнадцатиэтажный дом. На гору к обзорной площадке ведет металлическая лестница. Вход в монастырь располагался ниже — обычная дыра, уходящая под землю.

Погода была паршивая. Солнце, сиявшее посреди безоблачного неба в Тарханах, скрылось за пеленой туч. Накрапывал мелкий, противный дождик. На мне была новая белая куртка, которую я решила оставить в автобусе, вопреки маминым возражениям. Нас предупреждали, что независимо от времени года, в пещерах температура колеблется от 7 до 11 градусов, в зависимости от яруса. Всего ярусов было пять, два нижних по сей день еще не расчистили, верхние были доступны для посещения, но школьные экскурсии водили только по самому первому.

Согнуться и влезть в дыру было само по себе делом не легким, но, как оказалось, и продвигаться по вырытым в известняке ходам нужно было пригнувшись и выстроившись в цепь по одному. Нора, петляя, вела в сердце горы. По бокам шли ответвления, перекрытые натянутой бечевой. Каждые три метра к коридору лепились крохотные камеры, кельи, как объяснил проводник. Это было чудовищно и бесчеловечно, невозможно было и помыслить, что в каменном мешке в кубический метр размером год за годом жили разумные существа, жили люди. В этих кельях не то что лечь, сидеть было невозможно. Кое-где в кельях стояли потемневшие от времени иконы. Горели керосиновые лампы. Часто попадались углубления, в которых собиралась сочащаяся из стен вода. Если ад существует, подумала я, то он вовсе не жаркий и пылающий, он такой вот — тесный, сырой и холодный каменный мешок.

С особой восторженной радостью экскурсовод останавливался возле выдолбленных ниш, в которых, со скрещенными на ткани костями пальцев, лежали иссохшие мумии с черепами, обтянутыми пергаментной кожей. В некоторых углублениях помещались фрагменты мумий или просто голые черепа. Все это называлось нетленными мощами и вызывало кучу вопросов. Почему нетленные, если мощи истлели до жёлтой кости? Почему, мне, малолетке, понятно, что здесь холодно, и стены плачут известковой водой, соли которой способствуют мумификации, а взрослые бородатые мужики списывают всё на чудо? Наконец, зачем выставлять трупы на обозрение? Неужели, сами мертвецы желали себе такого посмертия? Ведь никто не приходит сюда дабы преисполниться благолепия, все лезут поглазеть на полуразложившиеся останки, ведь смерть так пугающа и, вместе с тем, так таинственно-притягательна.

Мы шли и шли, где-то сгибаясь пополам, где-то перемещаясь на четвереньках. А потом я решилась сама исследовать один из боковых проходов и незаметно скользнула за веревочное ограждение. Шла в темноте. Долгое время до меня ещё доносились звуки голосов и отблески света керосинок, а потом я очутилась в полном безмолвии. Какое-то время я ещё ползла по проходу, но мне это быстро наскучило и я повернула назад.

Где-то я ошиблась, где-то пропустила нишу и ответвление, обсчиталась, и теперь мне пришлось признать, я заблудилась. Заблудиться в пещере совсем не то же самое, что заблудиться в лесу или в коридорах недостроя. Там, наверху, на поверхности, у тебя есть главный твой союзник — зрение, и его помощник — слух. Под землёй ты совершенно один, зрение покидает тебя, а слух капитулирует и переходит на сторону тьмы. Я шла и шла. Правило левой руки работающее в лабиринте, в этом проклятом улье святош было совершено бесполезным. Постоянно мне попадались ступени, все они вели вниз и вниз, а мне нужно было наверх, к солнцу. Хотелось курить. Я нащупала сигареты и, к ужасу своему поняла, что зажигалка, мое карманное солнышко, жёлтый ласковый язычок пламени, сделавший из обезьяны человека, построившего автобус, который смог привезти меня сюда, в дикие ебеня, моя надежда на кусочек тепла и света, остался наверху, в куртке, забытой на сиденье из дерматина. Отбросила пачку и зарычала. В ярости пинала тесные стены моей темной тюрьмы. Потом обессиленно сидела на камне. Сколько времени прошло? А здесь существует время?

Встала и пошла дальше, я шла и шла, а норы, щедро вырытые одержимыми монахами, уводили меня все ниже. Не странно ли это: верующие в царствие небесное, с таким остервенением вгрызаются в землю, пытаясь докопаться до глубин ада? Некстати в памяти всплыли нетленные лица этих копателей. Что если они до сих пор здесь, где-то подо мной, шаг за шагом все глубже зарываются в земную кору, а я иду за ними, и буду вечно идти след в след, а мое тело останется лежать в одной из этих нор и никогда не истлеет, кожа обтянет череп, глаза ввалятся, а волосы превратятся в рыжую паклю и врастут в камни стен?

Отчаяние сменялось периодами бешенной активности. То я, свернувшись в клубок, лежала в одной из боковых келей, то ползла, сбивая колени и локти, ощупывая стены перед собой. Зубы стучали от мертвенного холода и это помешало мне услышать сразу. Где-то внизу пели на церковнославянском. Два курса филфака помогли мне определить язык. Да, ради этого стоило идти на журфак, чтобы перед смертью от разрыва сердца определить, что именно тебя испугало до чертиков. Пение было не самым ужасным из того, что мне довелось услышать в тот день. Поющие рыли норы. Судя по звуку, делали они это ногтями и зубами.

Нашли меня через шесть часов на третьем, самом глубоком из доступных уровней, в малоизученной его части. Особо не ругали, святые ж люди. Я не переохладилась, не заболела и не была обезвожена. Даже шока, и того у меня не было. Я просто окончательно и наглухо ебанулась.

И ничего, как-то живу.