Как здорово иметь родину!
За полторы тысячи километров и двенадцать часов езды на комфортабельном автобусе.
Далёкую, лесистую и болотистую.
За полтора года жизни на милой сердцу чужбине (г. Санкт-Петербург) мне единожды довелось работать с земляками. Точнее – с землячкой.
Любкой.
Любка была уроженкой моего города над Сожем. И, всласть поскитавшись по объектам питания Приморского, Петроградского, а особенно Невского района, целых две недели трудилась драниковым сомелье.
Каждый день, ввиду отсутствующих гостей (желающих съесть драник с креативным наполнителем за двести пятьдесят рублей), мы устраивали с Любкой шоу. Вечера белорусской речи и культуры. Для маленького трудового коллектива из четырёх человек.
Почти петербуржцы (добирающиеся на работу по два часа из Павловска и Всеволжска) с удовольствием наблюдали. Украинка Юля и узбечка Негора – завидовали: им было не с кем поговорить на родном языке.
Пятый член трудового коллектива, наниматель-арендатор, в шоу не участвовал. Был занят в закуте-офисе: подсчитывал предполагаемую прибыль с мешка картошки – если вдруг. Кроме того, чистый петербуржец (уже два года) изо всех сил старался забыть свою родину – мегаполис Краюшкино, то ли в Тульской, то ли в Новгородской области. На объекте питания он находился из опасений: что повара и мойщицы совершат диверсию и ускорят конец и без того загибающегося бизнеса.
Вечера родной речи и культуры начинались одинаково: уставшая от ожидания очереди за драниками Любка, кассир-сомелье по драникам, входила в кухню и говорила:
- Пагамоним?
Я, выбросив вчерашние непроданные драники и изваявшая море новых, радостно отвечала:
- Пагамоним! – и коллеги прекращали имитировать деятельность и занимали зрительские места. Согласно бесплатных билетов: стоя у парика, сидя у слайсера и опиравшись на холодильник.
(В прежней жизни, на родине, белорусский был Любкиным хлебом. Именно его она преподавала в университете имени польского врача, который, почему-то числился там первопечатником. За убогих сто пятьдесят долларов.
Это уже здесь её хлебом стали блинчики, пышки и шаверма.)
И начиналось.
- Мне у вечары сяброука званила, вярнулась з вандроуки.
- Цикава было?
- Цикава, але клапотна, маркотна и грошай вельми багат звязла…
Или:
- Чым ты снедала сёння?
-Я? Суничным варэнням, смачна! Адрэзала ад кавалка лустачку…
И так полчаса, не меньше.
Очарованные коллеги, жители Ленобласти, обычно просили Любку под занавес:
- Люб, почитай что-нибудь!
(Я могла почитать только «Цвёрда трымауся юнак на дапросе» - больше ничего не помнила).
И Любка читала:
- Мой родны кут!
Як ты мне милы.
Забыць цябе,
Не маю силы….
Добрые люди передали нам зимой, в аккурат к Новому Году, трёхкилограммовый кусок Родины. Шмат домашнего сала. От бегемотоподобной белорусской свиньи которую зверски (шилом) убили в деревне. И подсмолили льняной соломкой.
Посоленное «По-полесски» сало, завёрнутое в обязательную к прочтению населением газету «Советская Белоруссия», везлось от Балтийского вокзала к дому с крайним бережением. Как яйца Фаберже.
Белорусское домашнее сало отличалось от петербуржского великолукского всем: снятое с хиба свиньи-бегемота, шириной в далонь, с многочисленными мясными прослойками-проростинами, тонюсенькой соломенной шкуркой, посоленное в домашней сальнице, хранимое на морозе…. Слюна бежала от вида и запаха как у бешенной собаки.
Дома, несколько месяцев, родное сало занимало почётное место-пьедестал в сейфе-морозилке холодильника. Пока не съелось.
Не реже раза в месяц, моя семья (две белоруски и русский кот), устраивает ностальгические гурманские вечера. С традиционной этнической кухней.
Узбеки на таких готовят плов, армяне – долма. А мы…
Мы готовим два блюда: или драники, или жемчуг белорусской кулинарии – бульбу з мясам (жалкое подобие этого шедевра в неевропейских ресторанах Питера называется «жаркое по-домашнему, в горшочке»).
Потом с тарелками полными родины мы включаем что-нибудь соответствующее: старый концерт «Песняров» или «Сябров» (ансамбль «Бяседа» с хитом «Чарка на посошок» угнетает аппетит, а речи главного белоруса – вызывают изжогу.) Или замечательный фильм – «Белые росы».
И – вкусно едим.
После этого, уже сытым, очень хочется плакать. И – домой, туда.
Минут десять-пятнадцать, не больше.
