Текстовая версия:

Меня сослали в ад. Ад пахнет пылью, жёлтой бумагой и тихим отчаянием. Архив. Кабинет 307, третий этаж старого здания горотдела. Наказание для строптивых детективов, которые слишком громко задают вопросы. Моё наказание было заслуженным — я не смог заткнуться на совещании по делу о взятках, когда начальство уже решило всё спустить на тормозах. «Громов, вам нужно отдохнуть от оперативной работы. Разберите-ка архив за последные двадцать лет. Полезно для систематизации знаний». Так мне сказали.

Бред. Они просто хотели, чтобы я сгнил здесь и не совал свой нос куда не просят.

Я сидел за столом, заваленным папками с расследованиями краж велосипедов и угонов садовых тачек образца девяностых. День тянулся бесконечно. Я механически сортировал бумаги, мои пальцы покрылись липким серым налётом. Мысли возвращались к тому совещанию. К наглой ухмылке прокурора. К спокойному лицу начальника, который сказал: «Никита, иногда нужно уметь уступать». Я не умел. Во мне это вызывало физическую тошноту.

От нечего делать я потянулся к очередной коробке. Этикетка гласила: «Серия краж из гаражей. Р-н ул. Садовой. 1998-1999». Моя улица. Точнее, улица моего детства. На мгновение я отвлёкся от злости, почувствовав лёгкий укол ностальгии. Дом №17, многоэтажка, где мы жили с родителями до их развода. Где прошло моё детство с лучшим другом Ваней.

Я открыл папку. Стандартные протоколы, опросы свидетелей. Ничего интересного. Но среди бумаг лежал листок – список жильцов домов на участке Садовой, составленный для отсева подозреваемых. Мой взгляд автоматически нашёл семнадцатый номер. Квартира 5: Громов А.П., Громова Л.В., Громов Н.А. На лице расползлась улыбка. А вот и квартира 3: Петровы, их сын Иван. Ванька. Мы с ним не разлей вода были.

И тут мой мозг, заскучавший от рутины, выдал ассоциацию. Садовая, дом 17. Я смутно припоминал, что года через два после этих краж, примерно в 2001-м, случилась какая-то история. Взрыв бытового газа в одном из домов на нашей улице. Об этом говорили, но я был тогда ребёнком, и детали стёрлись. Просто какой-то фон.

Любопытство, профессиональная деформация – называйте как хотите. Мне вдруг захотелось найти то дело. Просто чтобы посмотреть, что это был за дом. Может, наш? Наверное, нет, иначе я бы помнил.

Я подошёл к стеллажам, начал искать. 2001 год. Чрезвычайные происшествия. Папки стояли плотно. Я пролистал несколько дел о пожарах, авариях. И нашёл. Синяя обложка, выцветшая надпись: «ЧП. Взрыв бытового газа. Ул. Садовая, д. 17. 14.10.2001».

Сердце ёкнуло. Всё-таки наш дом. Странно, что память подвела. Я вернулся за стол, открыл папку. Первым делом посмотрел на дату. 14 октября 2001 года. Воскресенье.

И тут в моей голове что-то щёлкнуло.

Я прекрасно помнил тот день. Именно 14 октября. Потому что 15-го у нас с Ваней была важная контрольная по математике. В воскресенье вечером мы должны были готовиться у меня дома. Отец даже пообещал помочь с задачами, а потом мы с Ваней собирались смотреть новый мультфильм на видеокассете. Я отчётливо помнил, как мы договаривались об этом у подъезда, и Ваня пошёл домой за учебниками. Я помнил разговор с отцом. Помнил, как мама накрывала на стол. Яркое, живое воспоминание.

Я посмотрел на первую страницу отчёта. «В результате взрыва газовоздушной смеси в подвале жилого дома произошло полное обрушение конструкций. Жертвы: 27 человек, включая 5 детей. Выживших нет».

Меня бросило в холодный пот, а в висках кольнуло. Это была ошибка. Грубая, вопиющая ошибка. Я сидел здесь, живой и невредимый, а в отчёте утверждалось, что наш дом был уничтожен вместе со всеми жильцами в тот самый день, который я помнил до мелочей.

— Идиотизм. — пробормотал я вслух.

Кто-то из архивных крыс перепутал даты или адреса. Такое бывает. Нужно просто проверить по другим источникам, найти ошибку и указать на неё. Хоть какое-то полезное дело сделаю в этой пыльной могиле.

Я достал свой служебный ноутбук, подключился к базе данных ЗАГСа. Запрос на акты о смерти. ФИО: Громов Алексей Петрович. Дата: октябрь 2001. Регион: наш.

Система выдала результат почти мгновенно. Несколько записей. Я прокрутил список. И мои пальцы замерли на тачпаде.

Акт о смерти № 1874. Громов Алексей Петрович, 1960 г.р. Причина смерти: травмы, несовместимые с жизнью, полученные при обрушении жилого строения. Дата смерти: 14.10.2001. Место: ул. Садовая, д. 17.

Я ввёл данные матери. То же самое. Людмила Владимировна Громова. Погибла 14.10.2001.

Руки похолодели. Я ввёл своё имя. Никита Алексеевич Громов. Дата рождения: 1995. И… система выдала результат. Актов о смерти не было, но была ссылка на судебное решение о признании погибшим. Я числился мёртвым. С шести лет.

Это был уже не банальный косяк архивариуса. Это была какая-то тщательно выстроенная ложь. Кто-то на уровне систем вносил фальшивые данные. Но зачем? Зачем кому-то понадобилось объявлять меня и мою семью погибшими в тот день, когда мы были живы?

Я откинулся на стуле, пытаясь унять дрожь в пальцах. Рациональная часть мозга пыталась найти объяснение. Может, была какая-то путаница с документами после развода родителей? Может, меня усыновили, и моё имя сменили? Но нет, я прекрасно помнил своё детство, переезд с матерью в другой район, школу, институт. Всё было последовательно. Я был Никитой Громовым. Всегда.

Я снова открыл папку с делом о взрыве. Стал листать страницы, уже не как любопытный человек, а как детектив. Приложения. Список погибших. Я пробежался по фамилиям. Соседи, все знакомые. Петровы… Иван Петров. Ваня. Он тоже был в списке. Значит, ошибка вездесуща. Всех записали в погибших.

Я почти успокоился. Значит, масштабный сбой. Но что-то заставило меня вернуться к списку и пройтись по нему ещё раз, медленно, вчитываясь. Квартира 1… квартира 2… квартира 3… Петров И.С. – отец Вани. Петрова М.И. – мать. А где же сам Ваня? Петров Иван Игоревич, 1995 г.р. Я искал его имя. Его не было.

Только его.

Словно кто-то вписал в список всех погибших детей, но оставил одного. Ивана. Но ведь в отчёте говорилось, что выживших нет…

Холодная игла пронзила меня от затылка до копчика. Я вскочил, зашагал по кабинету. Это уже не укладывалось ни в какие рамки. Почему все дети погибли, а Ваня – нет? И почему тогда в базе ЗАГСа я сам числился погибшим?

Я подошёл к окну, выглянул на серый город. Мне нужно было проверить ещё один источник. Газеты. В архиве должна быть подшивка местных газет за тот период.

Через пятнадцать минут я сидел в читальном зале архивного фонда, листая пожелтевшие страницы «Городского вестника» за октябрь 2001-го. И нашёл. Выпуск от 16 октября. Чёрная полоса на первой странице. Крупный заголовок: «Трагедия на Садовой: десятки жизней под обломками». Я пробежал глазами текст. Стандартные слова о скорби, о ходе расследования. И снова список. Тот же самый. И снова – имени Ивана Петрова в списке погибших не было.

Я отодвинул подшивку. Тишина читального зала стала давить на уши. Голова загудела, появилась боль в висках. Во всём этом был жуткий, необъяснимый смысл. Кто-то проделал колоссальную работу, чтобы стереть меня и мою семью из официальной истории той ночи. Но зачем?

И тут до меня дошла самая простая, самая ужасная мысль. А где Ваня сейчас? Мы потеряли связь после школы, он уехал учиться в другой город. Но я должен его найти. Он – единственный, кто может подтвердить мою правоту. Он был там. В тот вечер он должен был прийти ко мне готовиться к контрольной.

Я почти бегом вернулся в свой кабинет, схватил телефон. Быстро набрал номер отдела кадров.

– Здравствуйте, это детектив Громов. Мне нужны контактные данные по сотруднику Петрову Ивану Игоревичу, 1995 года рождения. Проверьте по базе, пожалуйста.

На том конце провода клацали клавишами.

– Громов? Простите, по такому ФИО и году рождения никого нет. Ни в нашем отделе, ни в целом по системе МВД региона.

– Не может быть, – выдавил я. – Он же… Он хотел поступить на службу.

– Нет таких данных. Вы уверены в ФИО?

Я положил трубку, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Я был уверен. Абсолютно. Ваня мечтал стать детективом, как и я. Мы вместе это обсуждали.

Я сел за компьютер, начал рыться в социальных сетях. Поиск по имени и фамилии, фильтр по городу. Десятки Иванов Петровых, но ни одного с той фотографией, что хранилась в моей памяти. Ни одного, который был бы похож на того долговязого парня с веснушками.

Его не существовало. Так же, как, согласно официальным документам, не существовало в живых и меня.

Я закрыл лицо ладонями. В голове стучало: «Я жив. Я здесь. Я дышу». Но против фактов не попрёшь. А факты кричали об обратном. И единственный человек, который мог бы их опровергнуть, бесследно испарился.

Нет, не испарился. Его стёрли. И теперь мне предстояло выяснить, кто и зачем это сделал. И почему я оказался единственным, кто это заметил.

Я посмотрел на папку с делом о взрыве. Она лежала на столе, обычная синяя картонка. Но теперь она казалась мне порталом в какую-то иную реальность, где я был мёртв, а мой лучший друг – призраком.

И я решил шагнуть в эту запутанную историю.

Первое правило, которому меня учили: отсекай личное. Работай с фактами, а не с эмоциями. Сейчас это правило трещало по швам. Я сидел в своей квартире, за тем же столом, за которым обычно разбирал текущие дела, но передо мной лежало дело моей собственной смерти. Абсурд.

Я достал бутылку виски, налил в стакан, но не стал пить. Мне нужна была ясная голова. Алкоголь был бы бегством, а я бежать не собирался.

Включил ноутбук. Я уже проверил базу ЗАГСа — я был там мёртв. Теперь нужно было проверить себя в системе МВД. Я запросил своё же служебное дело. Открылось. Никита Алексеевич Громов. Фотография, данные. Всё чисто. Но дата рождения стояла та же — 1995 год. Значит, я был признан погибшим, но потом... как-то воскрес? Как это возможно? Чтобы получить паспорт, поступить на службу, нужны документы. Свидетельство о рождении. Которое, если верить системе, принадлежало мёртвому мальчику.

Я открыл скан своего свидетельства о рождении из личного дела. Обычная зелёная бумажка. Вся информация верная. Но откуда она взялась, если оригинал должен был погибнуть вместе со всем моим прошлым? Значит, был выдан дубликат. Кем? На каком основании, если я числился погибшим? Логика рассыпалась, как карточный домик. Кто-то создал мне новую, легальную жизнь, вшив её в систему поверх моей смерти. Это был уровень фальсификации, недоступный обычным мошенникам. Это пахло чем-то государственным. Глубоким.

Я открыл сканы дела о взрыве, которые успел сделать в архиве. Внимательно, построчно, стал изучать протоколы осмотра места происшествия. Фотографии. Они были чёрно-белыми, зернистыми, но ужас проступал сквозь печать. Груда обломков. Ничего не напоминало тот самый дом №17. Ни узнаваемого карниза, ни покрашенной в зелёный цвет входной двери. Только щебень и почерневшие балки.

Показания свидетелей с соседних домов. Все как один говорили о мощнейшем взрыве ночью, о пожаре, о том, что никто не выжил. Ночь. А ведь мы с Ваней должны были готовиться к контрольной вечером. Взрыв, согласно отчёту, произошёл в 21:01. Но моё воспоминание было солнечным, вечерним. Может, я всё путаю? Может, это был не тот день?

Я откинулся на стуле, закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти тот вечер с максимальной чёткостью. Ванин уход за учебниками. На столе стоит тарелка с недоеденной кашей. Отец за столом читает газету. Мама моет посуду. Я смотрю в окно. За окном — сумерки. Но не глубокая ночь. Я был в этом уверен.

Значит, ложь в деле. Но кто и как мог подделать показания десятков людей? Это было невероятно. В висках снова проступила пульсирующая боль, но я не обратил внимания, лишь немного поморщился.

Следующий шаг — люди. Кто вёл это дело? В конце папки я нашёл фамилию следователя, который его курировал: подполковник юстиции Сергей Владимирович Орлов. Наверняка уже на пенсии. Я поискал его по внутренней базе. Нашёл. Проживает в городе, дача на выезде, но точный адрес потёрт. Телефон был прикреплён.

Я набрал номер, стараясь говорить спокойно, по-деловому.

– Здравствуйте, Сергей Владимирович? Вас беспокоит детектив Громов из горотдела.

Голос в трубке был хриплым, старческим.

– Громов? Какие дела? Я на пенсии двадцать лет как.

– Двадцать?.. Кхм… Я разбираю архивные материалы по одному старому ЧП. По взрыву на Садовой, 2001 года. Хотел бы уточнить некоторые детали.

На той стороне повисла тяжёлая пауза.

– Какие ещё детали? Дело давно закрыто. Что там можно уточнить?

– Вопросы по списку погибших. Есть некоторые несоответствия в базах данных. Не могли бы мы встретиться?

– Несоответствия? – Старик фыркнул. – Какие несоответствия? Всё было чётко. Трагедия. Все погибли. И дело закрыто. Нечего там копать.

Он говорил слишком резко, слишком по-оборонительному.

– Сергей Владимирович, это важно. Я могу подъехать к вам на дачу, это ненадолго.

– Не надо! – почти крикнул он. – Я… я плохо себя чувствую. Врачи запрещают волноваться. И вам не советую волноваться. Оставьте это дело, детектив. Оно того не стоит. Спокойной ночи.

Он бросил трубку. Я сидел, слушая гудки, и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Он не просто отмахнулся. Он испугался. Он явно что-то знал.

Это придало мне решимости. Если следователь напуган, значит, я на правильном пути. Нужно искать других свидетелей. Соседей.

На следующий день я взял отгул, сославшись на мигрень. Начал с базы данных паспортного стола. Нашёл несколько фамилий из того самого списка жильцов, которые числились прописанными в доме №17, но на момент взрыва, судя по всему, не проживали — возможно, были в отъезде или уже переехали. Одна из них — Анна Сергеевна Белова, квартира 7. Пенсионерка. Согласно текущим данным, она была ещё жива и проживала в том же районе, в доме престарелых «Рассвет».

Я поехал туда без звонка. Дом престарелых оказался унылым кирпичным зданием с проплешинами на штукатурке. В холле пахло лекарствами и тушёной капустой. Медсестра, худая женщина в белом халате, проводила меня в общую гостиную.

– Анна Сергеевна? Она обычно у окна сидит. Только она у нас… своеобразная. Память подводит. То всё помнит, то нет.

Анна Сергеевна оказалась маленькой, сморщенной женщиной, которая смотрела на мир мутными, ничего не выражающими глазами. Я сел рядом, представился.

– Анна Сергеевна, я хочу спросить вас о доме на Садовой. Вы там жили?

Она медленно перевела на меня взгляд.

– Садовая? – просипела она. – Да, жила. Хороший дом. Тихий.

– Помните взрыв? В 2001 году.

Глаза её на мгновение прояснились, и в них мелькнул животный ужас.

– Взрыв… Ночью. Стекла посыпались. Мы с мужем в гостях были у дочери… Слава богу. А то бы…

– Анна Сергеевна, а помните семью Громовых? Из квартиры пять. Алексея Петровича, Людмилу, их сына Никиту.

Она смотрела на меня, и её взгляд стал цепляться за моё лицо. Она вглядывалась, будто пыталась что-то вспомнить.

– Громовы… Никитка… – она покачала головой. – Бедный мальчик. Погиб. Все погибли.

– Но вы уверены, что он погиб? – я наклонился ближе.

Она вдруг сморщилась, отвела взгляд.

– Все погибли. Говорю же. Ваньку только одного спасли.

Сердце у меня замерло.

– Ваньку? Ивана Петрова?

– Ага. Его отбросило… он на улице был. Его в больницу забрали. А Никитка… в доме остался, подробностей я не знаю.

Я чувствовал, как холодеют кончики пальцев. Она говорила то, что было в официальном отчёте. Но это противоречило моей памяти.

– Анна Сергеевна, а как выглядел Никита? Вы помните?

Она снова посмотрела на меня, и на её лице отразилось странное смятение.
– Дорогой? Что ты тут делаешь? Нам пора ехать домой?

Я замер, пытаясь понять, о чём она говорит. Затем вновь повторил:

– Мэм, вы помните, как выглядел Никита?

– Никита… – повторила она. – Моего мужа зовут не так… – Подняв взгляд на меня, в её глазах проявился явный страх. – Что? Кто вы? А ну живо уходите! Где мой муж? Что тут творится?

Она начала плакать. Вслед за этим позади меня послышались шаги. Сиделка тут же подбежала к испуганной Анне Сергеевне и обратилась ко мне:

– Что вы тут устроили? Не пугайте бедную женщину! Живо уходите, приём окончен!

Тяжело вздохнув, я понял, что тут уже ничего не узнаю и направился к двери…

Выйдя на улицу, солнце показалось мне слишком ярким, слишком ненастоящим. «Все погибли…». Но я же жив! Вот прям тут стою.

Как вдруг в ушах прорезался резкий звон, заглушая окружение вокруг. Из-за накопленного напряжения захотелось закурить. Хотя я ни разу сигареты даже в руки-то не брал… Не обращая внимания на проступившую головную боль, я начал размышлять.

Следующим адресом был дом, где сейчас проживал, согласно базе, другой бывший сосед — Виктор Семёнов, ровесник моих родителей. Он жил в обычной панельной пятиэтажке. Я нашёл его квартиру и позвонил.

Дверь открыл мужчина лет пятидесяти, в растянутой домашней футболке, с пивным брюшком. Он выглядел уставшим и настороженным.

– Виктор Семёнов? Я детектив Громов. Хотел бы задать несколько вопросов о старом деле.

– Какое ещё дело? – буркнул он, но впустил меня в прихожую.

Я решил действовать напрямую.
– Взрыв газа на Садовой, в доме 17. Вы там жили.

Он побледнел так, что веснушки на его лице стали похожи на рассыпанное просо.
– Зачем вам это? Это было сто лет назад.

– Есть нестыковки в документах. Вы помните семью Громовых?

Он медленно прошёл в гостиную и рухнул на диван. Я последовал за ним.

– Помню, – коротко бросил он. – Все погибли. Ужасная трагедия.

– А их сын? Никита?

Семёнов поднял на меня глаза, и в них было что-то неуловимое — то ли жалость, то ли страх.
– Маленький был. Погиб.

– А Иван Петров? Его друг.

– Ванька? – Семёнов мотнул головой. – Тот выжил. Чудом. Его потом родственники забрали, кажется, в другой город. Больше я о нём не слышал.

– А вы не помните, что в тот вечер Ваня должен был прийти к Никите в гости? Готовиться к урокам?

Он смотрел на меня, и его лицо стало совершенно пустым. Будто кто-то выключил свет внутри.

– Не помню таких деталей. Было поздно, ночь. Все спали. Я ничего не помню.

Он лгал. Я видел это по тому, как он отвел взгляд. Он помнил, но не хотел говорить.

– Виктор, это очень важно. Может, вы слышали какие-то разговоры? Может, была какая-то версия, что взрыв был не случайным?

– Да что вы пристали?! – он вдруг вскочил с дивана, его лицо исказила злость. – Какие разговоры? Какая версия? Дом взорвался из-за утечки газа! Все погибли! Точка! И оставьте меня в покое! И себя не тревожьте. Не надо ворошить прошлое.

Я слегка отпрянул назад от его настойчивости, как вдруг позади меня что-то с грохотом упало. Обернувшись, я увидел открытую книгу на полу. Голова закружилась, а виски словно пробил выстрел…

Переводя взгляд обратно, мои глаза расширились. В комнате никого уже не было.

– Семёнов? – тихо, не веря своим глазам, окликнул я.

Тишина. Только из открытого окна слышался лёгкий гул машин. Обойдя всю квартиру, Виктора нигде не оказалось.

«Что за чёрт?» – мелькнуло в моём сознании.

Проверив каждую комнату, каждую закрытую дверь, я в панике выскочил на лестничную площадку и почти бегом пустился вниз. Мне нужно было в машину.

Я заскочил в салон, захлопнул дверь, пытаясь перевести дух. Сердце колотилось. Что это было? Галлюцинация?

И в этот момент я увидел его… Виктор Семёнов спокойно шёл откуда-то к подъезду с белым пакетом в руке, словно только что вернулся из магазина.

Я вышел из машины и бросился к нему.

– Семёнов! Что это было? Как вы здесь?

Он остановился, удивлённо глядя на меня.

– Вы к кому?

– Это шутка какая-то? К вам конечно, мы же только что разговаривали с вами у вас дома.

– Молодой человек, я вижу вас впервые. Вы ошиблись адресом.

– Мы спорили о взрыве на Садовой!

В его глазах вспыхнуло раздражение и страх.

– Вы что, вломились в мой дом? Я сейчас полицию вызову!

– Да я сам из полиции! – почти закричал я, доставая удостоверение.

Он посмотрел на корочку, потом на моё лицо. В его глазах не было ни проблеска понимания.

– Убирайтесь, – прошипел он. – Или я позвоню куда следует.

Я смотрел на него, на этого человека, который пару минут назад был в квартире, а теперь стоял здесь и не узнавал меня. Я развернулся и побрёл к своей машине. Это уже совсем не нормально.

Запрыгнув внутрь, я со злостью захлопнул дверь и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Усталое, сердитое лицо. Тёмные глаза. Щетина. Не отрывая взгляда, я задал вопрос, словно самому себе:

– Что же тут происходит?

Продолжение следует...

Кап. Кап. Кап.

Это была кровь, что вечно стекала по её пальцам, или что-то похуже? Не узнать, не глядя. Глаза жгло от желания бросить взгляд — всего один короткий, ну что плохого случится от…

Я моргнула, заставив себя сосредоточиться на словах Пита.

— Сегодня без Ширли?

— У детей грипп. Я вызвалась на подготовку. — Я кивнула в сторону коридора. — Пойдём?

Я пошла первой, тщательно отводя глаза от окон, блестящих ручек дверей, неожиданных луж — всего, что могло отражать. Дойдя до нашей комнаты, я остановилась, бросив на Пита косой взгляд:

— Хочешь…?

Он знал распорядок — ногой в комнату не ступать. Пока что. Нарочито небрежно он прислонился к стене и уставился в потолок, а я открыла дверь и поспешно юркнула внутрь. Нащупала ключом замок кладовки и нашла нужное сразу под рукой. Спасибо организаторским талантам Ширли.

Почти бегом вернувшись к двери, я выдернула пробку из банки и провела жирную линию соли прямо по внутреннему порогу. Краем глаза успела заметить босые ступни. Раздутые, мертвенно-белые, прожжённые синевой. Вязкая тёмная жидкость собиралась лужицей вокруг подгнивающих пальцев.

Потом Пит переступил через соль и быстро прошёл к кладовке, плотно щёлкнув за собой дверцей.

Жалюзи — на мне. Не вина Пита; требовать от него было бы нечестно. Какой бы ни была логика, волна обиды всё равно нахлынула, пока я возилась с вечно путающимися шнурами, сжав челюсти, ожидая услышать —

Тук. Тук. Тук.

Во рту пересохло. Прямо справа, по ту сторону стекла, расплылся комок чёрной жижи, и — это был ноготь?

— Неудивительно, что уборщицы нас ненавидят, — слова сорвались прежде, чем я успела их удержать, за ними последовал смешок, больше похожий на визг. Признание. Плохая идея. Но глухая тишина в комнате всё же треснула, голова на миг прояснилась, и я сумела одолеть жалюзи.

Отгородив наконец внешний мир, я позволила себе минутку — только чтобы перестали дрожать руки. К тому времени, как я вернулась к кладовке, улыбка уже была как приклеенная.

Пит успел достать свой талисман. Он сидел на полу по-турецки, сжимая потёртую книжку так, что костяшки пальцев стали белыми. Услышав, как открылась дверь, он с надеждой поднял глаза.

— Чисто, — подтвердила я.

«Тяжёлая неделя?» — вопрос повис на кончике языка, но я прикусила его, пока он поднимался на ноги. Казалось бы, неприлично не спросить, особенно когда круги под глазами у него были темнее обычного. Но сейчас не время. Первая и главная наша заповедь ясно это определяла.

Мы молча вытащили стулья и выставили их в круг по центру комнаты. Пит достал пять толстых белых свечей — по одной на каждого — и разложил возле стульев, а я извлекла коробку с талисманами.

На дне путались металлические значки — символы десятка вероисповеданий. Это пережиток первых дней, когда были только я и Ширли, на ощупь пробиравшиеся сквозь тьму. Никто из наших завсегдатаев не оказался особенно религиозным — даже Стивен, бывший служитель. Мы все предпочитали что-то более личное. Почти протёртый до дыр плюшевый мишка. Почти полная бутылка виски. Собачья резиновая косточка, вся в отпечатках зубов её прежней хозяйки.

Я выудила свой — брелок с фотографией приморского городка — и сунула в карман.

Когтеточка была слишком громоздкой, одному её не справить, так что мы с ней возились вместе, а потом разошлись по делам. Пит устроил тщательную проверку комнаты, перерывая каждый ящик и опускаясь на колени, чтобы заглянуть под столы. Этой комнатой пользовались не только мы — забытое карманное зеркальце из кружка «Вязание от тревоги» могло обернуться катастрофой.

Пока он делал обход, я разложила ламинированные карточки с правилами. Я знала их наизусть, но всё равно пробежалась глазами — как любила повторять Ширли, двух минут на освежение памяти хватает, чтобы не страдать всю жизнь.

Обсуждение НЕ начинать, пока все меры защиты не приняты.

Любым участникам с «хвостами» НЕ входить в комнату, пока не проведена соляная линия.

Закрыть все отражающие поверхности.

Как только свечи зажжены, никто не может выйти, пока они не догорят.

Не будь придурком. Истории каждого имеют право на существование, даже если не совпадают с твоими.

Слушай, когда говорит другой. Тебе дадут слово.

Следите за Эдом.

Дафна влетела как раз, когда мы заканчивали, в любимом пушистом розовом свитере, неся огромную банку печенья. Она окинула Пита оценивающим взглядом и сунула банку ему в руки.

— Ты слишком исхудал. Ешь, — приказала она.

Меня она быстро чмокнула и выудила из коробки мишку, усадив его на колени, а сама плюхнулась на стул.

Следом пришла Мэри, угрюмая и с чёрным, как смола, фингалом. Дафна жалобно пискнула:

— Бедняжка! Что с то… — она осеклась, захлопнула ладонью рот и уставилась на нас круглыми глазами.

— Не переживай, — успокоила её Мэри. — Этот кулак был человеческим.

— Кто осмелился замахнуться на тебя? — не поверила я. Ростом она была невысока, но когда Мэри не управляла пабом, помогала на ферме у брата. Между бочками и тюками сена её руки будто были из стали.

— Клиент, перебравший лишнего. — Она вытащила из коробки собачью игрушку, сжала кулак вокруг неё. Пискалка давно умерла, но из игрушки вышел жалкий вздох воздуха. — Теперь ему вход закрыт.

— Только вход закрыт? — я приподняла брови.

Уголки её губ дёрнулись.

— Может, он ещё и немножко синяк прихватил.

Стивен явился последним, на пару минут позже назначенного времени.

— Простите, простите, — прохрипел он, протискивая в дверь вопящую переноску. — Он сегодня совсем не хотел сотрудничать.

Он опустил переноску на пол с грохотом, распахнул дверцу и мгновенно отпрянул.

Эд выпрыгнул, хвост нервно подёргивался. Он сверлил Стивена своими зелёными недобрыми глазами, тот поднял ладони в знак сдачи.

— Не будь ворчуном, — пропела Дафна. — Бедному Стиви пришлось как-то тебя сюда доставить.

По кругу потянулись руки к карманам. Из них появились кусочки сыра, кошачьи хрустики, остатки курицы. Эд принимал наши дары, как король подарки подданных. Смягчившись, он позволил себя минутку потискать, а затем важно взобрался на когтеточку и принялся вылизывать блестящую чёрную шерсть, запачканную нашими грязными человеческими руками.

— Так, — я оглядела круг. — Кажется, готовы. Начнём?

Живот сжало привычной смесью ожидания и ужаса. Я знала, что остальные чувствуют то же, но всё равно заняли места, Стивен прихватил по пути бутылку виски.

— Ладно, ребята, — сказала я, стараясь не замечать неправильное чувство, когда садишься на место Ширли. Сколько бы я ни подменяла её — не привыкну. — Если кому нужно в туалет, сделать чай — сейчас самое время. Как только зажжём свечи, вставать нельзя, пока они не догорят.

Никто, конечно, не шевельнулся — все знали, что приходить надо подготовленными.

— Пит, не возражаешь?

Он достал из куртки зажигалку, зажёг свою свечу и передал её Мэри. Свеча прошла полный круг и дошла до меня.

— В круге мы в безопасности, — сказала я, зажигая свою свечу. — Не только от того, что нас преследует, но и друг от друга. Помните: здесь не судят. Слушайте. Будьте добры. Кто начнёт?

Я взглянула на Пита, но он едва заметно качнул головой, плотно сжав губы. Не готов. Ничего. Я повернулась к Стивену, он прочистил горло.

— Давайте я, пожалуй. — Он повертел бутылку в руках. — Пару дней назад мне написала Даниэль.

— Даниэль… мама Элфи? — мягко уточнила Дафна.

— Она самая. Она всегда пишет в это время года. Рассказывает, как он. История — его любимый предмет, через пару лет в универ пойдёт.

— Благодаря тебе, — сказала Мэри. — Ты дал ему этот шанс.

— Ты многим дал шанс, — добавил Пит, перебирая пальцем края книги.

Стивен кивнул.

— Приятно об этом слышать — о жизни, которой у него могло не быть. Приятно напоминание, что прошёл ещё один год с тех пор, как я бросил это. — Он глянул на бутылку, пальцы крепче стиснули горлышко. — Но это и напоминание, что я уже не я. И никогда прежним не буду.

Его свеча дрогнула, и на миг его тень стала не его. Она взметнулась на стене, пальцы вытянулись, заточились в острые кончики. Воздух вокруг нас стал тяжёлым. Дышать больше не получалось бездумно, естественно — требовалось усилие, сознательное, мучительное.

Позади меня, на когтеточке, Эд зарычал.

Я оглядела остальных по очереди. Мэри уставилась прямо на Стивена, челюсть сжата. Дафна прижала мишку к груди. Круги под глазами у Пита казались темнее, чем когда-либо.

Я чуть повернулась — медленно, заставляя себя выглядеть так, будто мне всё нипочём — и посмотрела на Эда. Он не мигая глядел на стену за Стивеном, хвост хлестал из стороны в сторону.

— Пожалуй, — голос Стивена стал хриплым, — лучше перейти к кому-то другому.

— Отличная мысль. — Чисто волевым усилием я сохранила лёгкий тон. — Похоже, тебе нужен стрепсилс, дружище.

Мэри фыркнула. Дафна взглянула на неё, будто та спятила, и тоже тихонько хихикнула. Даже Пит улыбнулся.

Гнетущее ощущение исчезло так же внезапно, как и возникло. Эд снова принялся вылизывать лапы.

— Моя очередь, — сказала Мэри, постукивая резиновой косточкой по колену. — Этот мелкий гад всю неделю творил чёрт-те что, он…

Мы так и не узнали, что именно натворил мелкий гад — дверь распахнулась. В проёме появился улыбчивый парень в очках.

— Это группа по отказу от курения?

— Они будут завтра, — сказала я. — А мы… кое-что другое.

— Ах, — он надул щёки, разочарованный. — Мне поручили её вести.

— Ну так приходите завтра к восьми. Уверена, вы отлично справитесь.

— А можно мне посидеть у вас? Я никогда не вёл ничего подобного — мне бы опыта набраться.

— Плохая идея, — резко сказала Мэри.

— У нас закрытая группа, — объяснила я.

— Вы и не заметите, что я тут, честное слово.

Стоило ему шагнуть в комнату, как мы все разом бросились его отговаривать, перебивая друг друга в панике.

— Нельзя…

— Это личное…

— Вы не понимаете…

Лицо Мэри стало таким красным, что почти фиолетовым; казалось, она всерьёз подумывает огреть его резиновой косточкой. Но не могла. Никто не мог покинуть круг. Мы только беспомощно смотрели, как он отмахивается от наших возражений, хватает свободный стул и впихивает его в щель между Дафной и Стивеном.

Группа уставилась на него, как на чудо, а потом — разом — перевела взгляд на меня.

Чёрт бы побрал, Ширли. Зачем ты рожала детей с таким слабым иммунитетом?

— Так, эм… — я вопросительно посмотрела на незнакомца.

— Мартин, — подсказал он.

— Раз уж вы тут, Мартин, — к лучшему или к худшему, — у нас строгие правила, просим их соблюдать.

— Конечно! И в мыслях не было не уважать вашу группу.

Я прикусила язык, чтобы не сказать, что ворвавшись без приглашения, он уже проявил неуважение, и продолжила:

— Самое важное — теперь вы здесь до конца встречи. Никаких походов в туалет, никаких перекуров…

— Этого точно не будет! — перебил он, сияя.

Я натянуто улыбнулась.

— Второе — мы уважаем друг друга. Вы можете услышать вещи, которые покажутся вам странными. Ваша задача — не перебивать и не обесценивать опыт других.

— Я понимаю, насколько важно уважение, — серьёзно сказал он. И, едва уловимо самодовольно: — Я, между прочим, дипломированный консультант.

— Чернила на сертификате ещё не высохли? — огрызнулась Мэри.

— Мэри, — тихо сказала я — это была не столько просьба, сколько мольба.

Она метнула в Мартина взгляд, обещавший разговор на парковке, но промолчала.

— Хочешь, я начну? — спросила Дафна. Вспыхнула волна нежности к ней. Она теребила мишкины уши, явно ей было не по себе, но она всё равно старалась.

— Было бы замечательно, Дафна.

Она глубоко, ровно вдохнула.

— С тех пор как ночи стали длиннее, тяжело. Зимой всегда хуже. Знаете, у меня дома много других Барри, — она подняла мишку за лапы, заставила его плясать у неё на коленях. — Они помогают. Но когда я просыпаюсь и вижу, как оно стоит у изножья кровати… — Она передёрнула плечами, и голос стал едва слышным шёпотом: — Эти глаза. Зашитые, а всё равно смотрит.

— У вас у всех расстройства сна? — влез Мартин.

— Нет, — резко сказала я. — И пожалуйста, не перебивайте. Прости, Дафна, продолжай.

— Все знают такие истории, — неуверенно продолжила она. — Что люди видят ночные ужасы. Обычно говорят: то есть, то нет. Вы знаете, у меня так не работает.

— Если оно приходит, то остаётся до рассвета. Ходит за мной по дому. Всегда смотрит. Раньше было терпимее, пока у меня был Грэм. Он сидел рядом и смотрел со мной фильмы, держал меня за руку на диване. — Глаза её заблестели. — Ну, в первые годы. А к концу…

Я увидела, как пальцы Мэри сжали косточку. Я знала, что она чувствует. Разумом я понимала, что винить Грэма нельзя. Нужно быть особенным человеком, чтобы остаться рядом и всё это выдерживать, когда тебе не обязательно, а такие люди встречаются редко. И всё равно я ненавидела его за то, что он оставил свою милую жену страдать одну.

Стивен протянул Дафне носовой платок. Она благодарно улыбнулась и промокнула глаза.

— Творческое письмо! — выпалил Мартин.

— Что? — спросила я.

— Вы же кружок творческого письма, да?

— Парень, тебе уже сказали держать язык за зубами. Это так трудно? — рявкнула Мэри, ткнув в его сторону косточкой.

— Она права, — сказала я. — Не заставляй меня повторять.

Я посмотрела на Дафну, она покачала головою, крепче прижимая платок к щеке.

Я вопросительно приподняла брови на Мэри.

— Ладно, — фыркнула она. — Я продолжу. Как я говорила, пока меня грубо не прервали, — она обожгла Мартина взглядом, — он всю неделю хулиганил. Даже больше обычного.

— Он снова был в туалетах? — спросила я.

— Да — на этот раз буквально. Так я и заработала это. — Она ткнула в свой фингал. — Пьяный клиент зашёл в кабинку, а этот мелкий гад высунул голову из унитаза. Ясное дело, не в том месте ожидаешь увидеть маленького старичка в котелке. Он перепугался до смерти. Выскочил, орёт, машет кулаками.

Она недовольно фыркнула.

— Двое из персонала в ту же ночь написали заявление. Это становится проблемой. С наймом-то беды нет — слышат, что паб «с привидениями», думают, будет весело, щекотка нервов. Но как только это им мешает…

— Подождите, — перебил Мартин.

Мэри тяжело вздохнула.

— Началось.

— Вы хотите сказать, что сталкиваетесь с каким-то… ну, настоящим паранормальным явлением?

Когда Мэри ответила лишь жёстким взглядом, он повернулся к Дафне:

— И вы тоже?

Она крошечным кивком подтвердила.

— Мартин, — вмешалась я, пока он не продолжил, — я чётко обозначила наши правила. Мы не обесцениваем чужой опыт.

— Но вам следует… нет, нет. — Он оборвал себя, поднял руки в примиряющем жесте. — Вы правы. Ваша группа — ваши правила. Пожалуйста, продолжайте.

Мэри хмуро дала понять, что продолжать не намерена. Пит и Дафна демонстративно не встретились со мной взглядом. Лишь Стивен посмотрел на меня. Он прочистил горло, затем мягко предложил:

— Может, ты…?

Мне очень не хотелось. Особенно когда Мартин подался вперёд, глядя с приторным сочувствием. Но трудно ожидать от других откровенности, если сама отказываешься.

— Ладно. — Я ёрзнула на стуле, пальцы сжали брелок. — Вы все знаете, с чего всё началось…

— Но Мартин не знаком с историей, — вставил Стивен. Я бы стукнула его, если бы не была уверена, что он не из вредности. Мы все предпочитали держать своё в рамках маленького круга, но в нём ещё жила жилка проповедника, обращённая на предупреждение публики об опасностях, известных нам слишком хорошо — даже если за это его сочтут сумасшедшим. — Если не трудно?

— Совсем, — сквозь зубы выдавила я лучшее из того, на что была способна. — В детстве мы ездили на море в отпуск. — Я разжала ладонь и подняла брелок. — Вот сюда, если точнее.

Мартин прищурился на фото, слишком уж поспешно улыбнулся:

— Выглядит чудесно.

— Да так себе дыра была. — Из прошлого потянуло запахом жирной рыбы с картошкой. Помнилось небо, которое всегда будто было свинцовым, даже летом, и холодный укус морской воды по бёдрам. Я чувствовала щекой затхлый ковёр аркады — папины руки, подхватывающие меня и прижимающие к груди после того, как я задремала. Где-то за ним мама и Бекка препирались — о её одежде, о наушниках, словно намертво прилипших, или о любом другом подростковом бунте, которым моя сестра выводила мать из себя.

Я невольно улыбнулась.

— Но плюсы были. Аркады. Фиш-энд-чипс у моря. Мы ездили туда каждый год, пока не потеряли папу. Мама после не могла туда поехать. На следующий год после его смерти она повезла нас в другое место — в какой-то развалившийся домик посреди ничего.

— Должно быть, это было тяжело, — мрачно сказал Мартин. — Нарушение привычной рутины после…

— Тссс! — зашипела Мэри.

Я не обратила внимания и продолжила:

— Дел там было немного, если только вам не нравилось смотреть на деревья или играть в настолки с недостающими деталями. Мама много спала. Мы с Беккой — моей сестрой — развлекались сами.

— Бекка «проходила фазу», как говорила мама. — Это ещё мягко. Их перепалки могли длиться часами, всегда заканчивались тем, что Бекка хлопала дверью так, что безделушки на моих полках дребезжали. — Они постоянно цапались. Она даже с папой стала спорить до того, как он умер. Но для меня у неё всегда находилось время.

Мне было 11, ей — 16. Старшие братья и сёстры моих подруг не хотели иметь с ними дела — слишком взрослые, слишком крутые, чтобы появляться рядом с детьми. Не Бекка. Она помогала мне с уроками и грозилась набить морду любому, кто ко мне полезет. Я ею восхищалась. Поэтому когда она, когда…

— Когда она сказала, что есть способ снова увидеть папу, и попросила помочь, я согласилась. Мы легли спать, дождались, пока услышим мамин храп. — Смесь восторга и ледяного ужаса в животе накрыла меня с прежней силой, как двадцать с лишним лет назад, когда я, съёжившись под одеялом, ждала тихого скрипа двери и шёпота Бекки: зовущего.

— Я пошла за Беккой в лес, и дальше…

Что дальше? Воспоминания о той ночи были, как альбом, разрезанный ножницами. Я крепко зажмурилась, прижав костяшки к глазам, пытаясь вспомнить.

— Была старая книга — толстая, в кожаном переплёте. бог знает, где она её взяла. Украла, зная Бекку. И не на английском — помню, потому что она читала вслух.

Я согнула указательный палец левой руки, уставившись на тонкий белый шрам вдоль него. Рука Бекки была осторожной, когда держала мою. «Прости, малышка», — прошептала она, поднимая нож. — «Мне нужно всего пару капель».

— Она взяла мою кровь. — Перед глазами заплясали языки огня. — Капнула её в костёр. Когда она позвала, что-то ответило. Красные глаза, пронзающие темноту. Рёв такой глубины, что кости дрожали. Но это был не папа.

— Она сказала мне бежать. — Помню, как ветки хлестали по щёкам, как горела грудь, когда лёгкие отчаянно пытались втиснуть воздух. — Я побежала.

Я не заметила, как заплакала, пока кто-то не вложил мне в руку платок. Я взяла, не поднимая глаз. Встретиться хоть с кем-то взглядом было выше моих сил; стыд сидел слишком глубоко.

— Ты всё сделала правильно, — твёрдо сказала Мэри. — Если бы не послушалась её, тебя бы тоже забрали.

— Забрали? — спросил Мартин.

Дафна избавила меня от ответа:

— Бекка пропала той ночью. Их мама вызвала полицию, прочесали лес — ничего.

— Вы полагаете, её похитили?

— Что-то забрало её, — голос Мэри не допускал возражений.

Мартин то ли не уловил предупреждения, то ли предпочёл не заметить:

— Не в обиду вашей сестре, но похоже, у неё были проблемы — ссоры с мамой, горе по отцу. Она могла сбежать?

— Вы, похоже, заблуждаетесь, — сказал Стивен. — Считаете, что это был единичный случай. Нет. Мы все мельком видели этого зверя.

В тысячный раз я мысленно поблагодарила своих друзей.

Первый раз, когда оно вернулось — ровно через год после той ночи, когда Бекка повела меня в лес, — я была одна. Я лежала камнем, когда в темноте на меня уставились красные глаза, вздрагивая каждый раз, как оно рычало. Смотреть в эти глаза почти стоило мне рассудка, но я не смела отвести взгляд — едва ли смела моргнуть, уверенная, что оно прыгнет, стоит дать слабину.

Следующие годовщины я пережидала в маминой постели, вцепившись в её руку, пока она спала лекарственным сном. Когда я уехала из дома, стала проводить эти ночи в церквях. Наконец, нашла друзей, готовых сидеть со мной на вахте.

Мартин дёрнулся, собираясь подняться, и тут же услышал с четырёх сторон хором: «Нет!» Побледнев, он осел обратно. Он встретился со мной взглядом, полным сочувствия.

— Мне правда жаль. Потерять отца, потом сестру — и в таком возрасте. Но… — Он запнулся, теребя манжеты свитера, затем будто решился: — Монстров, как вы описываете, не существует. Вы же это понимаете?

Я глубоко вдохнула и постаралась сохранить ровный тон:

— И как вы это объясните?

— Горе. Травма. Они могут творить странное с человеком.

— А то, что мы все это видели? — спросил Стивен.

— Коллективные бреды и галлюцинации описаны, особенно у сплочённых групп с общей системой убеждений, — повернулся к нему Мартин.

Мэри презрительно фыркнула, раскрыла рот, чтобы ответить, но прежде чем успела —

Тук. Тук. Тук.

Мы застыли — все, кроме Мартина. Смутно помню, что он всё ещё развивал теории, входил в раж. Но всё моё внимание было на стуке с той стороны окна. Я знала, что нельзя смотреть, но не могла не слушать.

Наши — участники — побледнели. Лицо Пита стало почти цвета трупа. Через комнату из груди Эда поднималось низкое рычание.

Что делать? Ширли бы знала, чёрт её дери. Я посмотрела на лица и увидела в них собственную панику.

Стивен нас спас.

— Молодой человек, понимаю, вы услышали вещи, противоречащие вашему мировоззрению. — В его голосе дрожь была неоспорима, но он продолжил: — Это трудно. Понимаю. Но это не оправдывает вашей вопиющей грубости. Мы просим лишь уважения. Вы его не проявили.

— Я не хочу никого оскорблять, — Мартин прижал ладонь к сердцу. — Но никаких призраков, гоблинов и ночных шорохов не бывает. Такие убеждения — это болезнь.

Тук.

Эд перешёл на настоящее рычание — низкое, гортанное, заполняющее все паузы.

Мэри уже распахнула рот, но Стивен поднял палец:

— В некоторых случаях верно. Но не в нашем. Точно не в нашем.

— Есть лекарства, которые могут вам помочь, — настаивал Мартин. — Терапии.

— Это и есть наша терапия, — холодно сказал Стивен.

— Это не… это общий бред. Вам будет хуже. Вам нужно…

Тук.

Мартин резко повернул голову к закрытому окну.

— Вы слышите?

— Нет, — сказал Стивен. — Но мы достаточно наслушались вас.

Тук.

— Снова! Вы же слышите.

— Понятия не имеем, о чём вы, — сказала я.

— Ваш кот слышит. — Он кивнул на Эда: тот стоял, когти впились в ткань, взгляд прикован к окну. — Это оттуда.

— Не надо! — мы крикнули в унисон, когда он снова дёрнулся подняться.

Он плюхнулся обратно. Переводя взгляд с одного на другого, он, кажется, всё понял.

— Вы думаете, это какой-то монстр, да?

Тишина, только стук.

— Я сейчас подойду…

— Пожалуйста, не надо, — прошептала Дафна.

— …и покажу, что бояться нечего.

— Это будет твоим концом, дубина, — сказала Мэри.

Мартин поднялся.

Стивен дёрнулся рефлекторно, будто хотел броситься за ним. В последний момент удержался, вцепившись в сиденье, чтобы приклеить себя к месту.

— Мартин, — его голос стал низким и торопливым, — я участвовал в десятках изгнаний. Я видел такое, что моя вера трещала по швам. Всё, что я видел, весь мой опыт говорит одно: если подойдёшь, ты умрёшь.

— Зачем рисковать? — сказала Мэри. — Даже если есть малейший шанс, что он прав, ты играешь жизнью.

Мартин посмотрел на неё мягко, с жалостью:

— Если я буду подыгрывать вашему бреду, я только наврежу вам.

Он шагнул за пределы круга.

На каждом шаге мы умоляли его вернуться, сесть в безопасный круг. Когда он подошёл к окну и потянулся к шнуру жалюзи, Пит вцепился дрожащей рукой мне в запястье и покачал головой.

Я кивнула: поняла.

— Уже поздно, — прошептала я, а когда остальные продолжали звать Мартина, повысила голос: — Поздно! Просто не смотри.

Я схватила Пита за руку с одной стороны и Стивена с другой. Миг колебаний — на их лицах по кругу промелькнули отрицание, ярость и — наконец — беспомощное смирение, и остальные последовали, сцепив руки.

— Как, чёрт побери, мы до этого дошли? — выплюнула Мэри.

Мы уставились в пол.

Тишина — лишь кошачий вой Эда, и под ним мягкий щелчок открывающегося окна.

— Эй? — позвал Мартин. — Видите, тут никого. Наверное, ветки на… ой.

Ногти Пита впились мне в кожу.

— С вами всё в порядке? — в голос Мартина вползла дрожь. — Вы… вы выглядите…

Думаю, в конце он понял свою ошибку. Что-то загремело — будто он попытался дёрнуть жалюзи и захлопнуть окно, но запутался. Кажется, он хотел закричать. Получился лишь резкий вдох, глухой стон. Потом глухие удары — словно ноги били в пол, не находя опоры.

Потом тишина — если не считать Эда. Его визг сменился непрерывным рычанием — низким, предупредительным.

Мы же, выжившие ещё одну смертельную ночь, могли только сидеть в круге, пока свечи не догорят. Я не смела поднять глаза, но слышала шёпот Дафны и невнятное бормотание Пита.

Наконец свечи стали гаснуть одна за другой. Когда последняя догорела, Пит вскочил и, насколько позволяли трясущиеся ноги, рванул к кладовке. Дафна пошла следом, обхватив себя руками. Поворачиваясь, чтобы закрыть дверь, она подняла на нас влажные щёки.

— Простите. Я просто не могу.

Нас с Мэри и Стивеном оставили на разбор последствий. Пальцы Мэри прокололи резину косточки, а Стивен выглядел так, будто ему не приходилось так сильно сдерживаться от бутылки уже много лет. Но когда я посмотрела им в лица, увидела решимость.

— На счёт «три»? — предложила я. Когда они кивнули, напомнила: — В окно не смотреть.

Я отсчитала. Мы подняли глаза одновременно. Мартин лежал, повиснув наполовину из окна. Что-то стояло за ним, глядя на нас снаружи. Наши натренированные глаза отказывались это видеть.

— Если я захлопну окно, вы сможете… — Мой рот отказался произнести слово «тело», но они поняли.

— Сделаем, начальник, — сказала Мэри.

Они пошли первыми, Мэри впереди с сжатым ртом. Уцепившись по ноге, они дёрнули. Мартин вырвался из окна и шмякнулся на пол с отвратительным звуком. Как только он освободил проём, я метнулась к окну. На жуткий миг рука не послушалась — я застыла, парализованная страхом, что холодные пальцы обхватят запястье, стоило мне потянуться к раме.

«Они сделали своё. Теперь твоя очередь».

Тянусь — и краем глаза вижу женщину за окном — неподвижную, молчаливую, на расстоянии всего нескольких шагов. Я позволила глазам расфокусироваться, не подавая виду, что заметила её, — разве что сердце колотилось так, что, казалось, звенело в комнате.

Я резко захлопнула окно, опустила жалюзи на её чудовищный силуэт. И лишь тогда позволила себе вдохнуть и повернулась к следующей проблеме.

Снаружи видимых повреждений почти не было — лишь струйки крови, сочившиеся из ушей Мартина и запачкавшие плечи его свитера. И ещё его глаза. Широко распахнутые и остекленевшие, застывшие в ужасе — последнем, что он увидел.

— Что мы с ним будем делать? — коротко спросила Мэри. — Вызываем полицию?

— И что скажем? — спросила я.

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Скажем, что он свалился?

— И как объяснить, что мы ждали несколько часов, прежде чем звать помощь? — Я обхватила себя руками, меня знобило. — Они начнут копаться, что мы тут делаем, а там, гляди…

— Нас упекут в больницу, — закончила Мэри.

— В лучшем случае, — прошептала я.

— Я устрою, — сказал Стивен. Он смотрел на тело Мартина, бледный и липкий.

— Это опасно, — предостерегла Мэри.

— Я справлюсь, — резко сказал он, проводя дрожащей рукой по губам. — Иначе бы не предлагал.

Я замялась.

— Тебе нужна компания или лучше, если мы…?

— Предпочтительнее приватность.

На когтеточке Эд, наконец, умолк, но уставился на Стивена своими фонарными глазами, хвост нервно дёргался.

Провожая Мэри к кладовке, я услышала за спиной хриплый оклик Стивена:

— Проведите соляную линию. На всякий случай.

Мы юркнули внутрь, где нас уже ждали Дафна и Пит, она крепко обнимала его за плечи. Они мельком взглянули на нас, прочитали по лицам неладное и поспешно отвели взгляд.

Поворачивая, чтобы закрыть дверь, я успела увидеть Стивена — его челюсть разомкнулась и опустилась к груди, зубы вытянулись в клыки. Он двинулся к Мартину, вытянув когтистые руки.

Я захлопнула дверь и потянулась за солью.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Кум фыркнул.

— Какие к черту сказки?! Смотри. Вот, положим, идешь ты по лесу, смотришь, ни аномалий тебе, ни зверья поганого. — продолжил он. — Бодро идешь, насвистываешь себе песенку. Положим километр ты прошел, да? И нет никого.

— И такое бывает? — с неподдельным любопытством спросил я. Мне на каждом шагу рассказывали, пытаясь отговорить от поездки, что в ЗАКе даже смотреть в сторону нельзя, да и дышать можно только через раз: аномалии перекрутят, мутанты сожрут.

— Дослушай! — Кум дожевал булочку и шумно проглотил. — Идешь ты по чистому лесу и, вдруг замечаешь, среди деревьев непонятный огромный холм из разлагающихся людей и мутантов...

Брр, представил. Картина так себе. Но назвался груздем, лезь в пекло, что уж тут.

— ...Все это смердит, периодически шевелится. Некоторые еще живые, но вырваться не могут из-за покрывающей холмик полупрозрачной слизи.

— Представил. Жутко. — признался я. — Но я не понял немного. Этот холм потом набрасывается на тебя и как колобок...

— Опять ты про сказки! — перебил он меня. — Какой к черту колобок?! Не, брат, там все гораздо страшнее. И колобки другие есть. Так вот. Увидел ты этот ком и больше оттуда никогда не уйдешь.

— В смысле? Парализующий газ? Что-то усыпляющее? Ментальное воздействие? — начал я перечислять варианты.

— Споры, — откинул в сторону все мои предположения Кум. — В каком-то радиусе от этого собрания гнили и слизи деревья и даже почва заражены грибком. Вдохнув его ты не сможешь найти дорогу обратно и, в каком бы направлении ты не двигался, в любом случае будешь приходить обратно.

Я молчал, ждал пока проводник дожует свою булку.

— И в итоге ты просто подохнешь от обезвоживания. После этого ком с мертвечиной медленно-медленно подползет к твоему остывающему трупу и добавит тебя в свой список для переваривания. Уйти оттуда можно только, если есть антидот, который делают местные и в очень ограниченных количествах. Вот что такое леший, — завершил Кум рассказ.

Хей-хей, а почему бы и не заделиться самой первой мыслью на бумаге, да? Да. Вероятно, когда-нибудь, будет книга с этим ГГ, но абсолютно ничего не обещаю. Даже концепта пока нет. Так шо отдыхаем-выдыхаем и доживаем воскресенье вместе со ссылочками)

https://author.today/u/nikkitoxic

https://t.me/anomalkontrol

https://vk.com/anomalkontrol