«Чё?» спросите вы, и будете-таки правы, но давайте попробуем погрузиться в динамику событий.
План Шлиффена можно кратко описать словами: обедаем в Париже, а ужинаем в Петербурге.
Именно к этому стремилась Германская военная машина, и на первых порах первая мировая, сюрприз-сюрприз, показывала чудеса маневренности. Собственно, почти все территориальные успехи на западном фронте были получены в первые полгода сражений. Немцы вплоть до «чуда на Марне» уверенно показывали французам самых разных матерей, и есть неплохая версия, что данное чудо было результатом отправки части немецких сил на восточный фронт, где у них было не так сладко. Именно благодаря вырванным частям, французы сумели подловить немцев на маневре и совершить свой контрудар, который поставил первый крест на маневренной войне.
Возвращаясь к Италии: представьте, что данная страна таки выполнила свои союзнические обязательства и начала бы войну на стороне центральных держав. Да. Мы все знаем какие талантливые вояки проживают на Апеннинском полуострове, но даже для того, чтоб взять в плен их почти миллионную армию, французам пришлось бы выделять значительные силы, которых у них не было. Если бы пришлось оборонять ещё и итальянский фронт (а австрийцы держали в Альпах примерно миллионную группировку), то ниточка войск на севере Франции истончалась бы уже до просто неприличного состояния и шансов удержать Париж (а также избежать крупных котлов) при таком раскладе…
А ведь существовал ещё и итальянский флот, который входил в мировую десятку сильнейших. Да. Он вряд ли мог бы доминировать на Средиземном море, но сильно затруднить судоходство между Европой и Африкой, он безусловно был способен. Что автоматически лишало Францию кучи колониальных дивизий делая их положение всё более плачевным.
В итоге Россия оставалась бы со всеми своими противниками одна, а то, как тогдашняя императорская армия выдерживала немецкие основные удары мы прекрасно увидели в 1915 году. Шансов же успешно воевать со всей концентрированной мощью центральных держав у двухглавого орла было бы крайне мало.
Так что… Итальянский финт ушами, в теории, имел самое радикальное значение для начала и исхода первой мировой войны и именно им должны быть за него благодарны победители.
В книге нет батальных сцен, зато рассказывается о подготовке России к столкновению с Германией. В 1912—1913 годах будущий герой генерал Брусилов держал пари с коллегами в Генеральном штабе о дате начала боевых действий и ошибся ненамного... ...но из-за бесхозяйственности, воровства и предательства во власти сверху донизу армия оказалась неподготовленной. В первый год войны Россия довольствовалась довоенными запасами снарядов. Ни казённые, ни частные заводы не удовлетворяли хотя бы минимальных потребностей в боеприпасах. «Снарядный голод» позволял российской артиллерии отвечать лишь одним выстрелом на тридцать германских.
Боеприпасов не хватало даже для пассивной обороны. Надо было выходить из войны, самое позднее, к осени 1915 года. Но тогда союзницы России по Антанте — Англия и Франция — остались бы один на один с Германией и её сателлитами. Поэтому они начали поставлять россиянам снаряды. На графиках того времени видно соотношение между экспортом и внутрироссийским производством.
О событиях 1917-1918 годов надо говорить отдельно... ...а здесь — о том, что в результате войны уцелели как раз экспортёры. Российская империя перестала существовать заодно с Германской и её союзницами — Австро-Венгерской империей и турецкой Портой. Словом, важность собственной промышленности трудно переоценить. Как и опасность бесхозяйственности и воровства вплоть до высших эшелонов власти.
Обычно слово Маузер ассоциируется у нас с тем самым крутым самозарядным пистолетом в руках царского офицера или матроса. Также сразу вспоминается его кобура-приклад. Да, отличное оружие своего времени. Но сегодня речь пойдет о совершенно другом образце, созданном компанией Mauser. Это был «маузер» С78, также известный как M78 Oberndorf, выпускавшийся компанией Mauser в Оберндорфе-на-Неккаре в конце XIX века.
Это был «маузер» С78, также известный как M78 Oberndorf, выпускавшийся компанией Mauser в Оберндорфе-на-Неккаре в конце XIX века. И это был первый германский револьвер, который выпускался серийно под современные патроны центрального боя. А назывался он «Зигзаг», что указывало на особенность конструкции его шестизарядного цилиндра с зигзагообразной проточкой. Выпускался он под самые разные патроны калибра от 6 до 11-мм.
Револьвер Маузер M78 Oberndorf первой модели
Револьвер был разработан Паулем Маузером в качестве опытного образца для испытаний в 1879 году, с целью замены более ранних игольчатых револьверов Дрейзе. Несмотря на то, что оружие было эффективным и хорошо проработанным, братьям Маузерам не удавалось продать его германской армии и армии Королевства Вюртемберг. В 1879 году были проведены оценки различных немецких револьверов, и С78 был отклонён, поскольку зигзагообразный барабан военные посчитали слишком сложным в производстве. В качестве армейского они выбрали «Рейхсревольвер» M1879, выпускавшийся затем различными германскими компаниями. Револьвер C78 приобрели в итоге лишь несколько солдат.
Револьвер Маузер M78 Oberndorf в раскрытом виде
Поскольку в моде в это время были раскрывавшиеся револьверы с автоматическим разряжанием по типу «Смита и Вессона», конструкция «маузера» С78 первой модели была переделана и в 1886 году представлена улучшенная 9-миллиметровая версия с откидной рамкой. Вторая модель, в отличие от револьвера «Смит и Вессон», имела шарнир, который крепился не спереди над барабаном, а сзади, к тому же барабан не нужно было снимать для перезарядки. Гильзы извлекались сначала с помощью выталкивающего кольца с ручным управлением, а в более поздних моделях это происходило уже автоматически в момент открытия револьвера.
Револьвер Маузер M78 Oberndorf вторая модель
На основе револьвера была выпущена револьверная винтовка C78 «Заг-заг», но сделано их было крайне мало.
Револьверная винтовка C78 «Заг-заг»
Хотя револьвер не был выбран для службы в Императорской германской армии, фирма «Маузер» продолжала его производство и в 1890-е годы, и продавала их в качестве гражданского оружия.
Заканчиваем знакомиться с книгой Роберта Герварта.
Конференция узаконила право государств депортировать своих граждан на основании их «инаковости». Идея о национальном государстве, основанном на принципе этнической или религиозной однородности, стала завоёвывать умы. И хотя переговорщики в Лозанне хотели предотвратить массовое насилие, приложение этой логики к побеждённым империям Центральной Европы не сулило ничего хорошего. Утопия моноэтнического монорелигиозного общества могла быть достигнута лишь через экстремальное насилие. Так и случилось двумя десятилетиями спустя. Мало кто наблюдал за событиями в Турции с большим интересом, чем Адольф Гитлер, который впоследствии признавался, что он с Муссолини брали Мустафу Кемаля за пример того, как сопротивление и сила могут победить «агрессию» Запада.
Конец двадцатых принёс Великую Депрессию на континент, который всё ещё зализывал раны войны. Сильнее всего она ударила по Германии и Австрии, которые особенно зависели от американского капитала. В поисках Нового Порядка избиратели обратились к радикалам. НСДАП взяла 37% голосов в июле 1932 года, оставшись единственной реальной альтернативой коммунистам. Большинство демократий, установленных в Европе после 1918 года, были в конце концов заменены авторитарными режимами. В Болгарии правил царь Борис III. В Австрии был распущен парламент, и до самого аншлюса правили канцлеры. В Польше Пилсудский устроил в 1926 году военный переворот. В Югославии король Александр в 1929 году распустил парламент и стал править сам, пав жертвой покушения пять лет спустя. Ситуация в Европе характеризовалась борьбой левых, мечтавших о мировой революции, и правых, которых объединяла идея силового противостояния коммунистической угрозе. Их страх родился в 1917 году.
К концу тридцатых лишь два из новых государств остались либеральными демократиями. И если Чехословакия пала жертвой агрессивной политики Гитлера, то Финляндии удалось сохранить свою независимость в войне против Советов, пусть и посредством территориальных уступок.
Автор заключает: пусть Вторая мировая война не была неизбежной, но истоки её можно ясно проследить, начиная с конца Первой мировой, когда была потеряна монополия государства на силу, а давление войны, начиная с Февральской революции, привело к падению всей системы. Этот коллапс, а также поражение в войне, привёл к выходу на мировую сцену новых действующих лиц, которые стали бороться за власть, не будучи связанными приличиями из прошлого. Стала действовать новая логика насилия. Целью операции Барбаросса был не разгром чужой армии и принуждение противника к жёстким условиям нового мира, а разрушение режима с попутным истреблением населения. Целые страны предполагалось вычистить в расовом и политическом смысле. Полностью дегуманизированный враг не заслуживал никакой пощады. Различие между комбатантами и мирняком, начавшее размываться ещё в Первую мировую, полностью пропало в таком виде конфликта. Неспроста в первые послевоенные годы погибло больше гражданских, чем военных. Дегуманизировался не только враг, но и инакомыслящие в пределах страны, что было наглядно продемонстрировано как нацистами, так и коммунистами.
Мечта о реванше царила в умах населения побеждённых стран. Вспомнить об «измене» и «незаконченном деле» было обычным делом. Борьба с внутренним врагом велась до самой весны 1945 года, когда союзные войска вступили на территорию Германии, дороги которой «украшали» тысячи расстрелянных и повешенных дезертиров. Логичное продолжение радикализации, запущенной в 1918-19 годах. Фашистская диктатура предоставила возможность проигравшим свести старые счёты и «решить» некоторые вопросы, вставшие после сокрушительного поражения в Первой мировой. Ревизионизм – ещё одно наследие, оставленное тем смутным временем. Даже некоторые страны-победители, как, например Италия и Япония, считали, что заслужили большего, и потому объединились с Германией в Антикоминтерновский пакт.
Вплоть до аншлюса Австрии в 1938 года Гитлеру удавалось постепенно демонтировать условия Версаля, что многими виделось вполне естественным исправлением допущенных несправедливостей. Впоследствии принёс результат и венгерский ревизионизм, когда в 1939 году удалось вернуть часть Словакии и Закарпатье, а позже – и часть Трансильвании и Баната. Как Муссолини, так и Хорти опасались Гитлера, но собирание земель неизбежно подвинуло их на орбиту нацизма. Ревизионизм цвёл и в Болгарии, которая заполучила кусок Добруджи от Румынии и ввела свои войска в Македонию, западную Фракию и восточную Сербию весной 1941 года.
По сути это возвращение потерянных земель было не чем иным, как неоимперским проектом для этих стран. Ничего нового, проходили уже. Попустительство Запада в отношении японских действий в Манчжурии послужило Муссолини и компании пригласительным билетом заниматься тем же самым в Африке, а затем и в Европе. Гитлеровская колонизаторская и цивилизаторская миссия «нах Остен» не была чем-то новым. Новым был выбор средств: тотальная война на уничтожение. «Тотальная война» – так называлась книга, которую Людендорф опубликовал в 1935 году. Ядром и обоснованием нового экспансионизма стал расизм в отношении населения «цивилизуемых» стран: славян, китайцев, африканцев. Лидеры стран-агрессоров видели в своих действиях продолжение политики, которая осталась незавершённой после Первой мировой. Это ясно прослеживалось в высказываниях и Гитлера, и Муссолини, и Маннергейма.
Имперские амбиции вынашивал и Сталин. Большевикам удалось отстоять границы на юге и востоке, а перед самой войной и на западе. Из прежних территорий лишь Финляндия осталась за бортом. После войны удалось расширить границы влияния на Восточную Европу. Всего лишь три десятилетия спустя после Брестского мира Советский Союз стал больше и могущественнее Российской империи.
За пределами Европы наследие тех времён также оставило глубокие следы. Идеи Ленина и Вильсона о самоопределении народов запустили антиколониальную борьбу во всех уголках империй. Эта борьба была долгой и трудной, пережила ещё одну мировую войну, но, в конце концов, увенчалась успехом. Наиболее устойчивым стал конфликт на территориях бывшей Османской империи, который не утих и по сей день. Прошло столетие – а в Сирии и Ираке гражданская война, в Египте революция, в Палестине кровавые столкновения. Наследие той Великой войны по-прежнему беспокоит нас.
Замечу, что геноцид появился раньше Первой мировой. Балканы были тем регионом, где религиозная и этническая нетерпимость процветали задолго до её начала, что выразилось в жестокостях восстаний и войн за независимость в девятнадцатом веке. Еврейские погромы в Восточной Европе начались тоже достаточно давно. Что действительно было новым – так это средства уничтожения людей, имевшие неслыханную эффективность. Куда легче расстрелять толпу из пулемёта, чем рубить шашками. Ещё относительно новым явлением был национализм элит, который получал всё большее влияние по мере ослабевания религий. Война послужила спусковым крючком для запуска маховика мести за прошлые и свежие обиды.
Может ли случиться нечто подобное в наше время? Вполне. Мы недавно снова убедились, что бывает, когда начинает теряться государственная монополия на насилие. А теряется она вследствие ослабления государства. А слабеют государства на фоне войн и кризисов. К сожалению, мы живём в «интересное» время и потому вынуждены настраиваться на «интересное» будущее. Единственное, что может утешить в подобной ситуации – что всему на свете когда-нибудь приходит конец.
Неприятие нового мирового порядка не было ограничено побеждёнными странами. Кто-то из победителей выиграл войну, но потерял мир. Это относится, например, к Японии, предложения которой о «расовом равенстве» не нашло поддержки в Лиге Наций. Японцы хотели равенства с «белыми» Запада, но внутри Британской империи имелись серьёзные разногласия на этот счёт: протестовали австралийские представители, не желавшие роста японской иммиграции. Приведённые в ярость таким обращением, японские политики повернулись спиной к Западу, вынашивая собственные имперские амбиции.
Представления об испорченной победе были широко распространены в Италии, которая потеряла в войне больше людей, чем Британия. В обмен на вступление в войну на своей стороне англичане наобещали итальянцам золотые горы. Что-то действительно досталось Италии, но тогда, в 1915 году, и не задумывались ни о независимой Югославии, ни о самоопределении наций. К концу 1918 года выросли и аппетиты Рима, которые включили в себя адриатический порт Фиуме (Риека), который до конца войны находился под администрацией Венгрии. Италия не стала ждать мирной конференции и уже 3 ноября 1918 года ввела войска в Истрию и Далмацию. Конечно, это не понравилось Белграду, у кого были свои планы на этот счёт, так что Италия попыталась (тщетно) предотвратить международное признание Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев.
Либеральный империализм Италии был не нов. Ещё в 1911 году они отвоевали Ливию у Османской империи. Правда, эта военная интервенция обошлась весьма дорого. Турки и местные арабы дали хороший отпор. После конца войны итальянцам пришлось десятилетиями бороться против партизан. Вступление в войну на стороне Антанты раскололо общество. Перед этим девять месяцев шли горячие дебаты. Социалисты даже изгнали из партии своё правое крыло во главе с Муссолини.
У Белграда в Париже был союзник: американец Вильсон. Он публично призвал итальянцев отказаться от неоправданных территориальных претензий. Это взбесило итальянских националистов, в числе которых был знаменитый поэт-воин Габриеле Д‘Аннунцио. Он, как и многие другие ветераны, требовал для Италии компенсации за все жертвы войны. Когда поползли слухи, что итальянское правительство собирается поддаться давлению американцев, он решил действовать и организовал поход на Фиуме, пройдя со своими сподвижниками, число которых во время похода выросло с 200 до 2000, триста километров. Гарнизон союзников, состоявший преимущественно из итальянцев, без боя сдал власть в городе. Пятнадцать месяцев Д‘Аннунцио был местным дуче. Он сам не был фашистом, но последние, включая Муссолини, смотрели на него, как на пример, и заимствовали некоторые элементы гражданского национализма и символические жесты (включая поход на Рим). Итальянское правительство пыталось избавиться от него, но ввести войска не решалось и тянуло время, поддерживая морскую блокаду. Лишь в канун Рождества 1920 года после подписания Рапалльского соглашения, сделавшего Фиуме вольным городом, они стали действовать и начали бомбардировать город с моря. Локальный дуче сдался и ушёл на покой. Но его политическое наследие осталось жить. Остался на повестке дня фашистов и Фиуме. Несколько лет спустя, они расторгли некоторые положения договора и аннектировали город.
Амбиции Италии не ограничивались портами на Адриатике. В Лондоне ей было расплывчато обещана «справедливая» доля Османской империи. Дабы застолбить участок, итальянцы высадились в портах Малой Азии в начале мая 1919 года, при этом не не проконсультировавшись с союзниками. 6 мая Ллойд-Джордж предположил, что раз так, то нужно обещать кусок территории вокруг Смирны, где жило много греков, и Греции тоже. Даже Вильсон поддержал его. В самой Греции отношение к войне изначально было не совсем однозначным. Король Константин I был германофил, а премьер-министр Элефтериоз Венизелос «топил» за Антанту. Эта конфронтация привела к формированию параллельных правительств. Выбрать сторону «помогла» блокада Антантой портов южной Греции, в результате Константин I отрёкся от престола в пользу прозападного принца Александра. После конца войны Ллойд-Джордж сказал Венизелосу, что союзные державы не будут противодействовать, если Гречия завоюет Смирну. Правда, имелись возражения от военных, которые указывали, что населённые этническими греками прибрежные области будет непросто защитить. В регионе живёт большое количество турок, велика вероятность контрудара из глубины полуострова, что наводило мысли на судьбу Наполеона в России.
Венизелос не обратил внимания на эти предупреждения. Такая возможность предоставляется раз в сто лет. 15 мая греческие войска высадились в Смирне. Вскоре после этого местные греки стали убивать, насиловать и грабить в турецком квартале. Насчитали свыше 300 смертей среди турецкого населения и солдат, с греческой стороны погибло двое. Насилие продолжалось, несмотря на введение военного положения и призывы уважать свободу и веру мусульман. Греки мстили за преследования во время войны. Греческие войска не щадили мирняк, продвигаясь вглубь полуострова, турецкая армия отвечала подобной же взаимностью.
Это с одной стороны подорвало доверия союзников, а с другой сплотило турецкое сопротивление. До сей поры аполитичный Мустафа Кемаль стал его ключевой фигурой. Он критиковал политику султанского правительства и созвал съезд националистов 23 июля. В конце года его движение победило на выборах в новый парламент. В январе 1920 года этот парламент принял Национальный Пакт, в котором утверждалось, что Анатолия и Восточная Фракия являются неотъемлемой родиной всех турок-мусульман, а во всех остальных провинциях необходимо провести плебисциты на предмет сохранения их в империи.
Британия сочла это наглостью и заняла в марте 1920 года Константинополь, арестовав ряд известных националистов. Султан распустил парламент, но Ататюрк (прозвище, впоследствии данное Кемалю) не стал поддаваться давлению и переместил парламент подальше от кораблей Антанты – в Анкару, а также стал арестовывать всех солдат союзных держав на подконтрольной ему территории. Националистов ещё более подстегнуло подписание драконовского Севрского мира, согласно которому турки не только теряли кучу территорий, но больше не могли быть хозяевами своих финансов. Нужно же было обеспечить выплату гигантских репараций. Парламент в Анкаре отверг и мир, и претензию правительства султана представлять турецкий народ. Они решили сражаться дальше.
К 17 ноября удалось разгромить армянских сепаратистов. Одновременно нашли общий язык с большевиками на фоне врага – Британии. В марте 1921 года в Москве был подписан договор, по которому была разделена Армения и признавались новые границы Турции. Вдобавок русские предоставили 10 миллионов золотых рублей и оружие с боеприпасами для снабжения двух дивизий. На юго-востоке Кемаль воевал с французскими войсками, нанеся тем несколько чувствительных поражений. После того, как французы ушли из Мараса, турецкие войска зашли туда 10 февраля 1920 года и убили около 10 тысяч армян. К концу года южная армия турок контролировала большую часть региона, что вынудило французов уйти.
Таким образом, к началу 1921 года Мустафа Кемаль смог сконцентрироваться на отражении греческой агрессии с запада. После провала переговоров в Лондоне греки снова пошли вперёд, на Анкару. Они продвинулись на 400 километров, но не добились решающей победы. Турки потеряли 80% офицеров, но стояли насмерть, принудив греков в сентябре отойти и сформировать собственную линию обороны на запад от реки Сакарья. Ситуация зашла в тупик, который продолжался почти год.
За этот год отношение греческой публики к войне заметно изменилось. Военные расходы лежали тяжёлым бременем на экономике страны. Люди устали и прокатили Венизелоса на выборах в ноябре 1920 года. Ему пришлось уйти, а из ссылки в страну вернулся царь Константин. Вопреки обещаниям, новое правительство усилило войну после отказа турок вести переговоры. Царь приехал в Смирну и принял верховное командование. Правда, это никак не помогло греческой армии, солдаты которой всё чаще вымещали свой гнев на мусульманском гражданском населении. Турецкие боевики платили той же монетой, преследуя понтийских греков на южном берегу Чёрного моря после обстрела греками Трабзона и Самсуна в августе 1921 года. Чтобы не открылся второй фронт, кемалисты решили очистить эту область от «ненадёжных» христиан. 11 тысяч погибших мирных жителей. Несмотря на приказ из Анкары, насилие продолжалось несколько недель и прекратилось лишь после того, как греческие партизаны стали резать мусульман в ответ. В результате понтийским грекам обеспечили свободный доступ в порты для депортации в Грецию. Дни общины, проживавшей здесь чуть ли не полтора тысячелетия, были сочтены.
Пока греческие генералы раздумывали, как им победить, Турция договорилась с французами и перебросила 80 тысяч солдат с юга. Уход Франции означал прекращение безусловной поддержки Запада для Греции. Британия прекратила поставки, оставшись верной лишь на словах, и внушительной силе в 177 тысяч штыков перестало хватать средств и боевого духа для продолжения войны. Кемаль же провёл всеобщую мобилизацию и получил новое оружие из России, и 26 августа 1922 года турецкая армия пошла вперёд. Греческая армия если не побежала, то во всяком случае стала быстро отступать. Дисциплина упала, и во время отступления турецкий мирняк пострадал настолько, что наблюдатели из католической миссии прокомментировали: греки потеряли всякое право говорить о турецком варварстве. Десятки тысяч греческих солдат устремились к берегу, стремясь достичь судов для эвакуации. Кампания, которая стоила Греции больше жизней, чем все кампании, начиная с 1897 года, была закончена.
Солдат эвакуировали, но гражданских христиан – нет. К началу сентября Смирна превратилась в гигантский лагерь беженцев. Они надеялись, что военные корабли Антанты, стоявшие у берегов, защитят их. Но они не знали, что союзники не собирались вмешиваться в этот конфликт. Греческое же правительство, со своей стороны, боялось радикализации своего общества в случае массового прибытия в Афины обнищавших и политизированных беженцев. Губернатор Смирны Стергиадис заметил за неделю до сдачи города:
Лучше им остаться и быть вырезанными Кемалем, чем пойти в Афины и перевернуть там всё вверх дном.
Сам он отчалил 8 сентября, за день до прихода турок, которые устроили двухнедельную резню, уничтожив 30 тысяч греков и армян. Христианские кварталы были выжжены дотла, сгорели все церкви. Люди бежали к набережной, где их в буквальном смысле сбрасывали в море. Митрополита Хризостома растерзала толпа на глазах у французских солдат. Союзные корабли, стоявшие в бухте на якоре, не вмешивались. Одним из свидетелей был молодой корреспондент газеты «Торонто стар» Эрнест Хемингуэй.
На этом фоне 24 сентября в Греции случился военный путч. Царь Константин сбежал на Сицилию, венизелисты вернули себе власть и заключили перемирие с правительством Кемаля 11 октября, согласно которому восточная Фракия осталась за Турцией, а также был произведён обмен населением. Гуманитарная ситуация балканских беженцев была ужасной. Люди дрались за миску супа.
Хоть Ллойд-Джордж и готовился к войне, британское общественное мнение было против неё, и консерваторам пришлось подчиниться. Министр иностранных дел Керзон созвал мирную конференцию в Лозанне, где и был подписан новый мир, ставший дипломатическим триумфом Турции. Страна обрела знакомые нам контуры, а планы автономии курдов и армян остались не реализованы. 1,2 миллиона греков покинуло Турцию, взамен из Греции прибыли 400 тысяч турок. Эту новую логику стали претворять в жизнь ещё греки с болгарами. Выдворение меньшинств создало новую реальность на местах. Южная Македония стала греческой, греческая Смирна стала турецким Измиром. Греция, получившая четверть населения «сверху», стала последним побеждённым государством послевоенного периода. Мечта о Великой Греции превратилась в Великую Катастрофу.
Обе мировые войны стали катастрофой для мира и в особенности для Европы. В ходе них крупнейшие империи, в колониальную эпоху делившие планету, либо вовсе исчезли, либо ослабли настолько, что вынуждены были отказаться от большей части своих владений и влияния и через это тоже прекратили своё существование. Если в начале XX столетия Великобритания и Франция фактически господствовали в Африке и обладали колоссальным влиянием в других частях света, а в Центральной и Восточной Европе огромным шкафом расположилась Австро-Венгрия, как и на Ближнем Востоке - Османская империя, то к его середине всё изменится до неузнаваемости - на их месте в ходе национальных революций и деколонизации появятся десятки новых государств, которые с центрами бывших империй станут попадать под влияние новых сверхдержав, то есть США и СССР.
Мир накануне мировых войн - империй здесь полно
И мир после них, в 1960-ые. Настоящих мировых гегемонов всего два
Эти изменения обусловлены многими факторами, и нельзя однозначно сказать, что лишь мировые войны были причиной сами по себе - в конце концов, сами же империалисты их и начали (или допустили, не остановив художника вовремя), но всё же без них процесс изменения мира шёл бы явно гораздо медленнее, а может и вовсе потёк бы в другом русле. Конечный же смысл здесь в том, что могущество держав, строившихся на империализме и колониализме в классическом понимании, было сломлено после двух мировых войн.
Наиболее же болезненно это пережила Германия, страна, которая и была более всех заинтересована в переделе мира посредством мировых конфликтов, настолько, что прямая ответственность за второй из них лежит целиком на ней. Она в конце концов была вовсе оккупирована и разделена надвое на полвека. В этой зарисовке я опишу предысторию рвения Германии в бой и обстоятельства, приведшие к тому, что в этом бою её поджидала кончина любых, даже самых микроскопических, надежд на мировое или хотя бы европейское господство.
Цветок, что поздно распустился
Начну с рассказа о фундаменте положения, в котором Германия оказалась в XIX столетии. Страны такой вовсе не было, это было скорее пространство, занимаемое государствами с близкородственными связями, в первую очередь в культуре и языке (хотя диалекты немецкого могут отличатся друг от друга весьма сильно). Была, конечно, ещё с X столетия Священная Римская империя, которая включала в себя германские земли как ядро, но это было не столько мощное государство, сколько феодальное образование, которое с каждым веком своего существования всё больше и больше децентрализовалось. оставаясь единой "империей" лишь номинально, на самом же деле состоя из сотен де-факто независимых государств, действовавших абсолютно отдельно большую часть времени. В то же время и к востоку, и к западу от немецких государств возникли централизованные державы, которые частенько использовали слабые и маленькие образования как поле брани между собой. За исключением Австрии и позже Пруссии , которые смогли заполучить крупные владения и выйти на уровень серьёзных региональных игроков, германские княжества не могли этому противиться, что отлично видно по итогам Тридцатилетней войны (1618-1648), в ходе которой почти вся Европа успела разорить Германию своими армиями, чего следствием стали упадок и огромная депопуляция на этой территории.
Германии в XVII столетии не было, равно как не было даже идеи о том, чтобы все родственные небольшие государства объединить
Потеря населения в германских землях в Тридцатилетнюю войну. Тогда французские, шведские и прочие армии развлеклись в центре Европы на славу
Ситуация с использованием Священной Римской империи как груши для битья и места сражений "больших дядь" продолжится и далее, уже во времена наполеоновских войн. Тогда же и будет заложен фундамент для создания единого государства - император французов, изрядно потоптав немецкую землю ногами свои солдат, организует на месте раздробленных княжеств некое подобие государства, которое скорее будет устроено как конфедерация. Назовут это чудо, естественно, марионеточное по отношению к Франции, Рейнским союзом. И хотя после поражения Бонапарта союз расформируют, его существование даст важный опыт в виде проникновения в Германию прогрессивных французских идей об ограничении власти монархов, упразднении феодальных порядков, унификации государства и прочих вещах, которые после французской революции будут живо распространены по Европе в той или иной мере.
Рейнский союз. В нем уже прослеживаются очертания нынешней ФРГ, хотя он был всего лишь хлипкой конфедерацией
Эти новшества привели к тому, что германские земли очень сильно трансформировались - старые, тянувшиеся со средневековых времен порядки были упразднены, что дало ход индустриализации, расширению экономических и соответственно политических связей на территории, где теперь вместо сотен разного качества государственных образований осталось лишь 39 государств - таково было решение Венского конгресса, делившего Европу после "усмирения" Франции. Принимавшие это решение державы (в числе которых были и Пруссия с Австрией) посчитали, что реанимировать СРИ смысла нет и лучше создать его менее, если позволите выразиться, "упоротую" версию, названную Германским союзом.
Уже в его рамках две крупнейшие немецкие державы, которые уже были названы, начали соперничать за объединение вокруг себя прочих. Победителем в этом соревновании оказалась Пруссия, и это неудивительно - в отличии от империи Габсбургов, она не имела балласта в виде огромного числа негерманских территорий, к тому же индустриализация проходила в Австрии куда медленнее. Пруссия же к 1860-ым годам стала передовой страной с конституцией, парламентом, мощной промышленностью (помогало то, что развитый Рейнский район с большими запасами железа и угля отошёл к ней как приз после победы над Наполеоном) и сильной армией, одной из лучших, если не лучшей, в Европе. Разбив и погрязшую в национальном вопросе с экономической стагнацией Австрийскую империю, и Францию горделивого Наполеона III, Пруссия добьётся объединения Германии. Ну то есть в 1871 году будет провозглашена Германская империя вместо уже сыгравшего свою роль Германского союза. Если говорить строго, это не было окончательным объединением, поскольку Австрия и немецкоязычные районы Швейцарии в новое государство не вошли. Но в целом Германия тогда встала на новую ступень своего развития как настоящее национальное государство.
Всё, чем владела Германская империя за свою недолгую в общем-то историю
Появившаяся в центре Европы страна, очевидно, метила в гегемоны, и ой как не зря - её экономика и армия уже успели поставить ряд рекордов, единолично разбив считавшуюся после Наполеона сильнейшей на континенте в плане армии Францию. Немецкие промышленные концерны, такие как компании Круппа и Сименса, производили в огромных количествах передовую для того времени продукцию, конкурировавшую с британской. На рынке технологий немцы занимали отнюдь не последние места, производя локомотивы, артиллерию, позже - автомобили и телефоны. Эти достижения делали Германскую империю одной из сильнейших держав своего времени.
Немецкий (прусский) милитаризм широко известен. Армия Германии действительно задавала высокую планку качества в те времена
Такие пейзажи, характерные для промышленно развитых государств XIX столетия, были типичны для Германии, особенно западной её половины с Рурским каменноугольного бассейном
Единственной проблемой были колонии - в то время они являлись неотъемлемой частью успешной империи, а у Германии их на момент объединения вовсе не было. Конечно, как можно понять по приведённой выше карте, заморские владения у неё со временем таки появились, но по сравнению с британскими и французскими были не очень велики. Это злило немецкие элиты, которые видели в соседях к западу главные препятствия для достижения господства в мире. Амбиции Германии были просто огромны, распространяясь и на Европу, и на европейские колониальные владения. Поскольку Германия "поздно зацвела" в качестве империи, она порядочно опоздала к колониальным разделам, что лишь подливало масло в огонь и заставляло Берлин желать "справедливого" передела.
Великая война и великая боль
Случай показать, что Германия способна сломать этот порядок и подвинуть Лондон с Парижем ближе к обочине геополитики, представился в 1914 году с началом Первой мировой (для современников, не знавших о втором акте сего действа - Великой) войны. Эта мясорубка с траншеями, пулемётами и беспрецедентными до того в абсолютных числах потерями станет ярчайшим образчиком того, в какие суровые рамки Германия на самом деле была вогнана с самого начала. Тут лучше по пунктам изложить, ибо вопрос сей комплексный и требует рассмотрения по частям.
Первый пункт - географический. Как ни крути, а Германия расположена в Центральной Европе и не имеет в полной мере свободного выхода в Атлантический океан. Более того, не было хорошего выхода к морю и у её союзников в войне - Австро-Венгрии, Болгарии и Османской империи. Везде, где Центральные державы могли выставить свои корабли, их поджидал более многочисленный флот Антанты. Это уже было огромной блокадой, но хуже то, что и со стороны суши Германию и ко почти везде ждали враги или территории, врагами оккупированные. Фактически, Германия была зажата между противниками и вела борьбу на два фронта, что крайне истощало.
Второй пункт - ресурсный и количественный. Уже упоминалось, что качество немецких экономики и армии было чрезвычайно высоко. Можно дискутировать на эту тему, но факт есть факт - не один раз британские, французские и русские войска были болезненно разбиты Германией, ведущей при этом войну на два фронта, что осложняло задачу ровно вдвое, как несложно догадаться. Качественно Германия очень многое могла своим врагам противопоставить. Но проблема заключалась в том, что количество ресурсов, доступных Берлину, было во многие разы меньше, чем наличествовало таковых у стран Антанты. Можно взять любой показатель - число призывников, запасы нефти, стали, сельскохозяйственной продукции - всего этого Германии остро недоставало, и чем ближе к концу войны, тем хуже всё становилось. А ведь Первая мировая война была войной именно на истощение, в ней играл роль не столько фактор военный, сколько ресурсный, что было Германской империи очень не на руку после провала молниеносного наступления на Францию (план Шлиффена) в 1914 году. Поскольку немцы слишком поздно вступили в колониальную гонку, у них не было такого большого спектра ресурсов из-за моря, как у врага. А те колонии, что были, ввиду отдалённости и малочисленности быстро перешли под оккупацию держав Антанты.
Да и в общем, самих по себе противников у Германии было намного больше, чем союзников, к 1918 году это был чуть ли не весь мир. При таком раскладе ожидать победного марша было очень сложно.
К несчастью для Второго Рейха (альтернативное название Германской империи) план Шлиффена провалился, что в общем предрекло всё ускоряющееся истощение империи на протяжении четырёх лет войны
Хотя не все формальные члены Антанты активно действовали в войне, всё равно их количественное превосходство по всем показателям очень красноречиво
Пункт последний, но отнюдь не маловажный - это полезность союзников Германии. Если в лагере Антанты были три мощнейшие империи, то на стороне Центральных держав выступили очень неудачные экземпляры в лице одной весьма минорной страны и двух находящихся в упадке империй. На протяжении всего конфликта Австро-Венгрия и Османы будут преимущественно терпеть поражения, постоянно требуя помощи немецкой армии. Болгария была, в целом, более компетентна, но из-за небольшого размера не могла оказать Берлину действительно весомую поддержку. Германия была вынуждена постоянно помогать неудачливым союзникам военно и ресурсно, чтобы они раньше времени не объявили о капитуляции. Это подрывало и без того ограниченные средства Второго Рейха.
Таким образом, блокада со стороны Антанты, война на два фронта, скудность ресурсов в сравнении с врагами и малоэффективные союзники привели Германию к полному истощению и поражению в ноябре 1918-го, которое прервало недолгий век кайзеровской империи. Берлин утратил колонии, часть материковых территорий и в целом оказался в печальном положении.
Второй круг ада
Что было дальше, известно, по крайней мере, в широких мазках, всем - время унижений Веймарской Германии, дикая инфляция и кризис начала тридцатых, который окончательно привёл проигравшую Германию "на тёмную сторону". С приходом к власти нацистов во главе с одним талантливым художником идеи о реванше за поражение в Великой войне, восстановлении величия Германии, а также об объединении всех говорящих по-немецки в одно государство (чего при кайзере особо не выдвигалось) стали конечной целью (хотя это долгое время открыто не декларировалось). Поэтому Германия в 1939-м вновь оказалась в войне, и на сей раз её можно назвать безоговорочным агрессором - если в 1914-м всё-таки присутствовало более или менее взаимное желание великих империй нейтрализовать конкурентов, то теперь инициатива исходила целиком из Берлина. С первого взгляда на сей раз дело пошло в гору куда активнее, ибо уже к осени 1940-го года половина Европы, включая Францию, была Третьим Рейхом завоёвана. А к лету 1941-го это и вовсе будет почти вся Европа. Проникнут немцы и в Африку, получив доступ к нефтяным запасам севера этого континента.
Казалось бы, теперь Германия явно оказалась в намного лучшем положении, чем за двадцать лет до того. И это в общем правда, но есть одно но - в действительности Третий Рейх совершит те же ошибки, что и Рейх Второй, просто позже.
Война на два фронта была начата самой Германией летом 1941 года ровно в четыре часа, а это, даже если учесть гипотетические шансы быстро разбить СССР, которые имелись до второй половины осени, уже способствовало консолидации сил Великобритании, которая увидела в этом возможность победы. И не зря - большой ошибкой было атаковать СССР, не уничтожив сопротивление Лондона (важно понимать, что британские ВВС изрядно кошмарили немецкую промышленность, сильно вредя и без широкого участия наземной армии). Поражение под Москвой и вступление в войну США кратно усугубили положение Германии, приведя её к изоляции, пусть и менее жёсткой ввиду контроля Рейха над почти всей Европой.
Отсюда и второй пункт - США, СССР и Великобритания использовали все свои возможности, чтобы вновь получить количественное превосходство. И у них вышло - в конце концов у Берлина не хватило ресурсов, чтобы одержать верх в Сталинграде и Северной Африке, что поставило Германию в очевидно невыгодное положение с постоянными отступлениями после 1943-го.
Не спасся Третий Рейх и от ещё одного прошлого проклятия - плохих союзников. Как и раньше, Германии приходилось практически единолично вкладываться в ведение войны, поскольку её сторонники по Оси были в большинстве своём слишком малы, чтобы представлять собой серьёзное подспорье. Даже несмотря на то, что были особо лояльные союзники, например усташская Хорватия и венгерский нацист Салаши, которые дрались на одной стороне с Вермахтом до конца, этого явно недоставало. А некоторые, например Румыния, Болгария и Финляндия, сменили сторону, как только Красная армия подошла к их границам. Ну и конечно, особенно Рейху не повезло с Италией - ей пришлось помогать в завоевании Греции и её же в сентябре 1943 года оккупировать после свержения Муссолини и попытки пришедших на его место властей "переобуться" и перейти на сторону антигитлеровской коалиции. В общем, единственное крупное государство в европейском лагере Оси оказалось не слишком полезным союзником, и подобно Австро-Венгрии с Османской империей ранее, больше отнимало ресурсов на "помощь", чем помогало в войне.
Тут можно резонно вспомнить про Японию, которая тоже позиционировала себя как германский союзник и была вполне сильна и компетентна. Но и тут несчастного художника ждал подвох - азиатские товарищи по покорению планеты действовали гораздо более автономно, чем хотелось бы Германии. Так, Япония отказалась от планов вторжения в СССР и сосредоточила силы для подготовки нападения на Южную и Юго-восточную Азию, заключив с Москвой пакт о нейтралитете в апреле 1941-го, как раз накануне "Барбароссы". Это ясно говорит о неслаженности действий двух сильнейших держав Оси. Несмотря на такую "подставу", Третий Рейх и его "прихвости" все же объявили США войну после атаки японских ВВС на Перл-Харбор, то есть показали солидарность с Японией, чего она сама в свое время не сделала.
Хоть Германия и ко во второй раз разыгрались лучше, чем в первый, от коренных ошибок, приведших к краху, это их не спасло
В итоге союзничество с Токио оказало влияние скорее негативное, чем позитивное - помощником в борьбе с СССР империя Восходящего солнца не стала, а вот в открытое противостояние с США, означавшее еще больше давления, вовлекла вполне.
Эти обстоятельства в совокупности привели к тому, к чему привели в мае 1945-го. Конечно, и для Европы, и для мира в целом это было благом, но для Германии обернулось полной катастрофой и насильственным отказом от любых намёков на былые грёзы о занятии места главной мировой (или хотя бы европейской) державы. Можно сказать, что Германии просто не повезло - слишком поздно стала единой империей, имела настолько же сильных врагов, насколько и слабых союзников, в конце концов - просто обладала слишком большими амбициями, которые заставили её дважды пойти против всего мира и оба раза проиграть. Пример Германии прекрасно показывает, что нельзя слепо рассчитывать только на своё "превосходство" в чём-то, даже если оно действительно есть, ибо в таком случае шанс совершить фатальные ошибки очень высок.
По иронии судьбы нации, которые наиболее процветали в Австро-Венгрии, первыми заявили о своей независимости. 12 ноября 1918 года эта сделала Австрия, а четырьмя днями спустя – Венгрия. Новые руководители Австрии не скрывали, однако, что собираются присоединить страну к Германскому Рейху. Всё в рамках права на самоопределение, а как же. Поражение запустило сепаратизм по всей империи. Жители Праги вышли на улицы с красно-белыми богемскими флагами, в то время, как Антанта формально признала Масарика главой государства. Все эти национальные революции проходили более-менее мирно. Так было и в Загребе. Однако не всем хорватам, включая Анте Павелича, хотелось жить в одной стране с сербами. Проблемы были и в других уголках распадающейся империи, которая отличалась высокой этнической пестротой. Мирные революции стали перерастать в кровавые гражданские войны.
Одна из таких войн началась 1 ноября после провозглашения Львова столицей Западно-Украинской народной республики. На Львов выдвинулись войска Польской республики и после двухнедельных боёв взяли город. Сама война длилась ещё более полугода и закончилась поражением Украины. Неспособность урегулировать территориальные диспуты мирным путём стала одной из причин, запустивших послевоенную войну насилия. Ещё одним примером может служить обещание Антанты дать Польше выход к морю и одновременно обеспечить её территорией с бесспорно польским населением. Если принять во внимание, что по всему побережью Балтийского моря на север от Варшавы жили преимущественно немцы, нетрудно было заключить, что одно из обещаний президента Вильсона окажется невыполненным. На территории страны, помимо титульной нации, проживали немцы, литовцы, белорусы, украинцы, чехи, словаки, евреи. Её армию пришлось сшивать из осколков трёх разных армий. В послевоенной борьбе за власть верх одержал Юзеф Пилсудский. Он с юности отличался политической активностью. Первый раз был арестован за участие в планировании покушения на царя 1887 году. Да-да, в том самом деле, за которое повесили старшего брата Ленина. С тех пор – жизнь подпольщика. Тюрьмы, аресты, побеги, ограбления банков и поездов с целью получения средств на революцию. Воевал он на стороне Германии во главе Польского легиона, но ближе к концу войны загремел в тюрьму после того, как убедился, что немцы не собираются предоставлять независимость полякам и стал проявлять строптивость. В ноябре 1918 года он триумфально вернулся в Варшаву. Легионеры провозгласили его первым маршалом Польши.
Границам этой страны предстояло ещё устояться. Целых три года Польша находилась в постоянном состоянии войны с практически всеми внешними соседями, а также «внутренним врагом» – евреями. Причина была всё та же – территориальные амбиции националистов. Но по-настоящему экзистенциальной была война с Советской Россией. Вначале поляки дошли аж до Киева, после чего Красная Армия пошла в контрнаступление, отбив Киев и взяв Минск. Ленин решил воспользоваться возможностью и свергнуть буржуазное правительство в целях экспорта революции. Он даже организовал летом 1920 года марионеточную Польскую социалистическую республику Советов под руководством Дзержинского. Правда, долго это правительство, курсировавшее на бронепоезде между Смоленском и Белостоком, не продержалось: всего три недели. Красная Армия уже подходила к Варшаве. Поляки потеряли поддержку Антанты, за исключением небольшого французского контингента, где бывал молодой способный офицер по фамилии де Голль. Дипломаты уже эвакуировались из города, как произошло Чудо на Висле. В результате этой битвы Красная армия была изгнана, а в сентябре Ленин попросил мира, после которого территории западных Украины и Белоруссии надолго попали под власть Польши. Стоит заметить, что в течение кампании обе стороны «отличились» зверствами по отношению к вражеским солдатам и мирному населению, в том числе, конечно, и к евреям.
Практика создания новой реальности с помощью военных была широко распространённой. В январе 1919 года началось вооружённое противостояние с чехами в Тешине, который парижские переговорщики впоследствии разделили на две части. Молодое чехословацкое государство также послало войска в Судеты, где в подавляющем большинстве жили немцы. 4 мая 1919 года чешские военные открыли огонь по безоружным демонстрантам, убив с полсотни человек. Ядро новой республиканской армии составили легионеры, вернувшиеся кружным путём из России. Они отметились многочисленными зверствами и грабежами против немецких и венгерских «сепаратистов» и евреев. После того, как их нападение отразила революционная Венгрия, они запустили террор против гражданского населения: евреев, католического духовенства и коммунистов.
Сербия, потерявшая 28% населения, начиная с 1912 года, имела достаточно причин заниматься собиранием земель после военной победы. К ноябрю 1918 года сербская армия вошла в Хорватию и Словению. Вместе с ней за присоединение австрийской Каринтии воевали и словенцы с хорватами из бывшей австро-венгерской армии. Впоследствии Каринтия отошла после референдума к Австрии. А то, что было частью (главным образом) довоенной Венгрии, вошло в новообразованное Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. Новое государство было более слабым, чем другие осколки империи: сказывался недостаток друзей в Париже, а также этническая пестрота. Сербские националисты во главе с Николой Пашичем считали новую страну просто увеличенной Сербией, в то время как их хорватские оппоненты в лице Анте Трумбича считали сербов полуцивилизованной помесью славян и турок. Теперь им пришлось уживаться вместе после того, как в июле 1917 года они договорились о единой парламентской монархии с династией Карагеоргиевичей во главе. Вот только в вопросе федерализма согласие так и не было достигнуто. На юге, в Черногории, разгорелась гражданская война между «белыми» (сторонниками полной интеграции с Сербией) и «зелёными» (кто хотел сохранить своего монарха). В конфликт вмешалась Италия, прислав свои войска, но вторжение было отбито. В конце концов, молодое югославское государство не смогло объединить различные видения своего будущего в единый проект. Политики оказались неспособны к компромиссам, что во многом объясняет межнациональные конфликты, разгоревшиеся впоследствии.
28 июня 1919 года двое представителей Германии подписали договор в Зеркальном зале Версаля. Место было выбрано то же, где в своё время Бисмарк заставил подписать мир французов после Франко-Прусской войны. Перед подписанием их заставили пройти перед длинной шеренгой из искалеченных ветеранов войны. Немцы выглядели, как преступники, которым зачитывают обвинительный приговор. Германия теряла 13% территории, 10% населения и суверенитет над Рейнской и Саарской областями. Где-то были проведены плебисциты, как, например, в Верхней Силезии 20 марта 1921 года. В конце концов, парижские заседатели отдали Польше треть спорной территории с 43% населения, в том числе те общины, которые проголосовали за то, чтобы остаться в Германии. Немцы назвали это «справедливостью победителя». Также забрали все заморские территории. Статьи 231 и 232 договора возлагали всю ответственность за войну на Германию. Это узаконивало тяжёлые наказательные репарации, наложенные на страну для компенсации военного ущерба Франции и Бельгии. Немцам припомнили их зверства и тактику выжженной земли при отступлении в 1917 году. Победители отдавали себе отчёт в нереальности столь высоких сумм для выплаты, но не могли делать уступок, чтобы не разгневать свой истощённый войной электорат. Ограничивалась немецкая армия, которой запрещалось иметь аэропланы, танки и подводные лодки. Свой флот Германия затопила за 11 дней до конца войны.
Немцы поразмыслили, возобновить ли войну, но после ультиматума Антанты 22 июня не нашли другой альтернативы, кроме как согласиться. У Шейдемана и других парламентариев были все основания думать, что все демократические реформы для ублажения Вильсона были сделаны впустую. Энтузиазм населения сменился чувством фундаментальной измены и неприятия условий Версаля. Этот договор критиковал даже экономист Кейнс, участвовавший с британской стороны, сравнивая его с карфагенским миром.
При этом с немцами обошлись лучше, чем с Австрией, от которой отрезали Южный Тироль в пользу Италии, Южную Штирию в пользу Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев, а Фельдсберг и Бёмнель отдали Чехословакии. На Галицию выдвинули претензии поляки, а Богемия с тремя миллионами немецкоговорящих стала частью Чехословакии. Соединиться с Германией не позволили, хоть это имело экономический смысл для голодающей альпийской республики. Право на самоопределение наций имели не все, как оказалось. Небольшие участки территорий с венгерской и словенской стороны сохранили принадлежность к Австрии после референдумов, что привело к столкновениям австрийской полиции с венгерскими боевиками. В декабре 1921 года один из городов вернулся в Венгрию после референдума. Австрийцы впоследствии обвинили Будапешт в шантаже населения и фальсификациях.
Бургенланд был не самой большой территориальной потерей для Венгрии, которая потеряла две трети территории и 73% населения после подписания своего Версаля, то есть Трианона. Напрасно венгры настаивали, что не отвечают за империализм Габсбургов, что Советская республика уже в прошлом, что их наказывают сильнее остальных. Все доводы разбивались о глухую стену непонимания. Страны-победители, а также их советники, видели венгров угнетателями меньшинств в своей половине империи при мадьяризации. 4 июня 1920 года национальные флаги на общественных зданиях Будапешта были приспущены, чтобы оставаться в таком положении два десятка лет, вплоть до возвращения северной Трансильвании в августе 1940 года. Ещё годом позже венгерские войска вместе с вермахтом вторглись в Советский Союз в «справедливой» войне за пересмотр Трианона и глобальный разгром большевизма. Даже в наше время Трианон остаётся для многих венгров символом несправедливости Антанты, разжигая желание «поквитаться», то есть пересмотреть его условия. При удобном случае, конечно.
Болгария территориально не так сильно пострадала, хотя сами они так не считали. Было потеряно 11 тысяч квадратных километров территории и выход к Эгейскому морю. А ещё репарации, которые в соотношении с ВВП были наивысшими. Болгарам припомнили их неверность России и Антанте, хоть они и говорили, что это всё элиты затеяли, которые уже не у власти. Узнав об условиях, некоторые боевые генералы выступили за возобновление войны, но реалисты во главе со Стамболийским, говорили, что худой мир лучше доброй ссоры. Его, как мальчика, вызвали в зал дворца в Нёйи для подписания договора. Рядом стоял греческий премьер-министр и старался выглядеть не очень уж счастливым.
Ещё одна волна беженцев из соседних стран захлестнула Болгарию. Их общее число достигло 5% населения страны. На протяжении большей части межвоенного периода страна зализывала раны, финансовые и гуманитарные, в условиях кризисов и международной изоляции. Внутренние распри, столкновения, меняющиеся правительства и военные путчи – такое это было время.
В руках союзников лежала судьба и Османской империи. Президент Вильсон не испытывал к ней большого интереса и покинул Париж сразу после Версаля. США даже не объявляли им войну. Так что империю нарезали на куски Франция с Британией. Согласно принципу самоопределения Малая Азия должна была остаться турецкой. Проблема была, однако, в том, что были претензии от соседей. Греция указывала на многочисленные греческие общины на полуострове. Своё место хотела застолбить Италия. Армяне хотели аннексий на востоке, а курды тоже хотели как минимум автономии. В августе 1920 года представители правительства султана подписали в Севре последний из серии мирных договоров. По нему лишь треть Анатолии оставалась турецкой. Проливы ставились в международную администрацию. Реакция на договор, как и в других проигравших странах, граничила с ужасом. Однако, в отличие от других договоров, его не ратифицировали, а через два с половиной года подписали другой договор с совсем иными условиями.
Мстительная жестокость союзных держав была вызвана, во многом, национализмом, вспыхнувшем во время войны. В глазах Антанты Центральные державы сами повредили себе, заговорив о «справедливом мире» всего несколькими месяцами спустя после того, как сами безжалостно нарезали Россию и Румынию. Побеждённые смотрели на дело со своей колокольни. Они ясно видели лицемерие Запада, позволившего «самоопределяться» только тому, кому надо. Да и как можно справедливо нарезать территории со смешанным населением? В этом процессе старый антагонизм между, например, чехами и немцами, дополнился новым, как между чехами и поляками. Все новые государства имели на своей территории значительные национальные меньшинства: в Польше было 35% неполяков, в Чехословакии жило больше немцев, чем словаков, а в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев имелось ещё два миллиона представителей других народов. Эти меньшинства тут же стали требовать воссоединения с родиной. За пределами Рейха оказалось 13 миллионов немцев (с Австрией), а Будапешт сожалел о потерянных трёх миллионах соотечественников. Проблема собирания земель мучила европейских политиков десятилетиями. Эти все новые государства были сами империями в миниатюре. Прежнее мирное сосуществование народов в пределах империй кануло в Лету. Былые университеты-оплоты космополитизма в приграничных областях превратились в рассадники национализма. Немцы, которые жили вперемешку с другими народами за пределами Рейха, всё чаще голосовали за правых. Имперский проект гитлеровской Германии вырос на этой логике этнического конфликта и передела территорий, запущенной в Первую мировую и усиленной при последовавшей перекройке границ.
Разумеется, никто и не задумывался о самоопределении народов колоний. Устав Лиги Наций эти народы даже не упоминал. Были введены мандаты классов А (бывшая Османская империя), B (большинство германских колоний в Африке) и C (Намибия и все остальные германские колонии). Если высшим мандатам была обещана независимость когда-то в будущем, то класс С был обыкновенной колонией, которая просто по-другому называлась.
Страны-победители осознавали, что новые национальные меньшинства нужно как-то защищать, и предложили новым странам подписать специальные договоры о меньшинствах, которым бы гарантировались права на политическую организацию и образование, например. Нарушения договоров можно было бы обжаловать в Гааге. Венгрия бы вступалась за своих соотечественников в Словакии, например. Правда, как быть меньшинствам, у кого не было национального государства, как евреям? Последних преследовали и за лоялизм по отношению к ушедшим империям, и за большевизм. В целом эти договора оказались неэффективны. Даже в наиболее толерантной Чехословакии словаки, которые, в отличие от чехов-протестантов, были католиками, не получили требуемой автономии. А ведь Масарик сам был наполовину чех, наполовину словак. Ещё хуже приходилось населению Судет, где немцы спикировали в социальной иерархии с самого верха на самый низ.
Побеждённые державы видели, что эти договора были лишь фиговым листком, прикрывающим несправедливость применения принципа самоопределения наций, и не имели иллюзий, решив для себя, что «потерянные» меньшинства нужно будет вернуть любой ценой. Ревизионизм вышел на политическую сцену задолго до появления там нацистов.
Революционные настроения угрожали распространиться и на страны-победители. Испания, которая была нейтральной, стояла на грани гражданской войны с 1918 по 1920 годы, которые назвали «тремя большевистскими годами». Беспорядки на фабриках и заводах распространились по всей стране и вспыхивали в городах, приведя к более, чем 750 смертям. Помещики покидали свои владения в страхе перед возбуждённым агитацией батрачеством. Страх перед большевизмом побудили правительство собрать 800 российских граждан и коммунистов, живущих в Испании, погрузить их весной 1919 года на пароход и отправить в Одессу. В конце концов, в 1923 году в стране установилась консервативная диктатура Примо де Риверы.
Угроза революции была менее выражена во Франции и Британии, которые имели дело в основном с забастовками трудящихся. Франция боялась двух угроз с востока: немецкого ревизионизма и русского большевизма. В Британии кульминацией стала всеобщая забастовка 1926 года, но причины её были экономическими. Коммунистическая партия, основанная в 1920 году, никогда не имела значительного влияния. Однако, глядя на остальную Европу, британцы поверили в то, что величайшую угрозу их стране в будущем будет представлять не Германия, а коммунисты. Эти страхи даже перекинулись за океан, в США, где итало-американские анархисты стали устраивать теракты со взрывами. После них все заговорили о красной угрозе.
Наиболее выраженным потенциалом революции обладала Италия, в которой победа в войне хоть ненадолго и смягчила внутреннее напряжение, но не убрала его вообще. Страна вышла из войны глубоко расколотой, что не укрылось от взора наблюдателей. Строгая цензура и мобилизация конца войны не облегчали ситуацию. Социалисты, профсоюзники, священники и пацифисты получали ярлык внутреннего врага. Падение боевого духа армии приписывалось их проделкам. Экономическая ситуация была неблагоприятной. В годы войны Италия наделала непосильную гору долгов и теперь должна была платить огромные суммы Британии и США. Во время войны солдатам была обещана земля. После победы это обещание оказалось не сдержанным, что усугубило социальные конфликты на селе. В ответ на это социалисты приняли программу социалистической революции по российскому образцу с силовым захватом власти и диктатурой пролетариата. На всеобщих выборах в ноябре 1919 года они взяли более трети голосов и стали крупнейшей партией в Палате представителей. Левое правительство, а также местные акты насилия и экспроприации заставили итальянскую буржуазию и помещиков искать спасителя от красной угрозы.
Они нашли его в лице Бенито Муссолини, который переродился из предвоенного пламенного социалиста в радикального националиста. В начале войны он был редактором партийной газеты «Аванти», но отказался подчиниться линии партии на нейтралитет в капиталистической войне, был исключён и создал свою газету, на которую стали тратить деньги подобным же образом настроенные бизнесмены. Росту популярности Бенито помогло его красноречие. Муссолини прослужил солдатом в итальянской армии до 1917 года, когда его комиссовали из-за сифилиса (а не из-за ранения, как повествовали его официальные биографии). Социалистов он считал хуже австро-венгерской армии и призывал сражаться с ними «мечом и пером». По его мнению, глобальное стремление коммунистов к власти могло быть сдержано лишь насилием.
Это не время ангелов, это время дьяволов. Оно требует ярости, а не смирения… Оно требует длинных мечей и много огня… Или это, или поражение. Или это, или Россия.
Он хотел революции, но революции националистической. В марте в Милане он организовал свой Союз борьбы, который впоследствии стал фашистской партией. Он охотно брал к себе бывших фронтовиков, но и, подобно фрайкору, в Союз шла молодёжь, которой не довелось повоевать. Его газета открыто призывала к насильственным кампаниям против социалистов. Зажигательная риторика вызвала действия. 21 ноября 1920 года фашистская команда открыла огонь по толпе, праздновавшей избрание мэра-социалиста. «Красная гвардия» стала стрелять в ответ. Этот инцидент с десятком погибших и шестьюдесятью раненых привёл к отставке социалистической мэрии. Муссолини и фашисты сделали для себя вывод: насилие окупается.
Чернорубашечники терроризировали своих политических оппонентов и в сельских регионах, часто со скрытой поддержкой полиции, которая смотрела на «силы порядка» Муссолини с благосклонностью. За три года, начиная с 1919 года, в подобных столкновениях в Италии было убито около 3 тысяч человек, главным образом, «красных». Только лишь в 1920 году погибло 172 социалиста (и 4 фашиста). Движение Муссолини стало сильнейшей политической партией, она выросла вдесятеро, и либеральный премьер-министр пригласил её в свой «Национальный блок» перед выборами 1921 года. Так Бенито стал «респектабельным» политиком, в то время, как его бригады продолжали своё чёрное дело, пользуясь практическим иммунитетом к полиции. Фашисты пользовались страхом перед большевизмом и слабостью своего правительства, указывая, что оно не может навести порядок. И это притом, что они и были главными нарушителями этого самого порядка!
27 октября 1922 года Муссолини сделал финальную заявку на власть, организовав пресловутый Поход на Рим. У него получилось. Итальянский король согласился было на требование премьер-министра объявить чрезвычайное положение, но потом прогнулся и дал согласие назначить новым премьер-министром Муссолини, который не шёл пешком, а приехал в Рим на поезде. Его стратегия параллельного насилия и участия в демократических процедурах полностью оправдалась. Он, как и большевики, понял, что парламентское большинство ничего не стоит по сравнению со способностью наводить ужас на оппонентов и действовать безжалостно. При тех обстоятельствах ни король, ни правительство, ни элиты не нашли в себе достаточно политической воли, чтобы противостоять ему. Ведь они боялись социалистической революции. Либеральная буржуазия надеялась приручить фашистов, а прочие демократы считали их преходящим явлением. В реальности Бенито с самого начала собирался установить диктатуру, что он и сделал в 1925 году.
Его успех повлиял на правых по всей Европе. Главный поклонник жил в Германии. Гитлер организовал свой марш в Мюнхене, а потом был ещё поход на Берлин. Тогда, правда, мало кто смотрел на него, как на второго Муссолини. У него даже гражданства не было. Этот неудавшийся художник перебрался из Вены в Мюнхен, чтобы не попасть в армию, но пошёл в баварскую армию добровольцем, когда началась война. Был посыльным, служил храбро, получил ефрейтора и Железный крест. Поражение в войне радикализировало его. Правда, он не решил сразу, кем стать: правым или левым. Он даже немного поработал на Эйснера. Но потом утвердился в среде ультраправых. Хаос и кризисы послевоенных лет сформировали его, как личность. Ведь изначально он не был таким зоологическим нацистом.
После того, как страны-победители потребовали от германского правительства сокращения армии и роспуска фрайкора, а правительство Эберта стало проводить эти требования в жизнь, немецкие правые отказались подчиниться и в марте 1920 года устроили путч в Берлине. Армия не стала стрелять в бывших фронтовиков, и правительство Эберта спас призыв к всеобщей забастовке. Вся Германия встала. Прошло четыре с половиной дня – и путч полностью сдулся. Правда, это имело одно нехорошее последствие: левые почувствовали свою силу и захотели заполнить вакуум власти, чтобы добиться того, чего не смогли достичь в 1918 году. В стране снова стали появляться Советы. Дошло до боёв с недавними путчистами. И вот здесь-то армия не отказалась стрелять по забастовщикам. Ей помог и фрайкор. Погибло около тысячи «красноармейцев». Мартовское восстание закончилось.
Страхи перед мировым коммунизмом были наиболее сильны в Мюнхене. Недаром именно там Гитлер стал убеждённым нацистом. Однако его преждевременное подражание Муссолини в 1923 году закончилось плачевно: полиция открыла огонь по марширующим, Гитлер сбежал, но был арестован двумя днями спустя и попал в тюрьму. Он всё ещё не до конца усвоил ключ к успеху: двойная стратегия на легальных и нелегальных действиях. Грубая сила на улицах и обещание навести порядок с трибуны. Вторая попытка попасть во власть десятком лет спустя оказалась успешной.
Судьба побеждённых решалась на мирной конференции в Париже, которая началась в январе 1919 года. У каждого из членов «большой тройки» были свои мотивы. Францию больше всего беспокоила судьба могущественного соседа – Германии. Британию французские страхи не очень впечатляли. Ллойд-Джордж собирался восстановить отношения с крупнейшим торговым партнёром Британии, хоть общественное мнение и настаивало на некотором наказании Рейха. Также существовал конфликт интересов на Ближнем Востоке. Американский президент Вильсон говорил о справедливом мире, самоопределении народов и создании Лиги Наций. За его требованиями стоял трезвый расчёт: в условиях сместившегося вследствие войны баланса сил он стремился продвигать новый мировой порядок с гегемонией своей страны.
Согласовать эти позиции, да ещё учесть интересы мелких стран, было почти невыполнимой задачей, и переговорщики знали, что придётся искать компромисс. Не между победителями и побеждёнными, конечно. Прошло меньше, чем два десятилетия, и этот мировой порядок оказался разрушен ревизионистами и националистами побеждённых стран. Тогда же континент претерпел трансформацию из крупных империй в национальные государства. Война затронула и победителей: Британия потеряла Ирландию, в то время, как в колониях разгорелась национально-освободительная борьба. Разномастные борцы потянулись в Париж с требованиями самоопределения: сионисты, армяне, арабы… Панафриканский Конгресс требовал того же самого. Молодой су-шеф из отеля Ритц Нгуен Тат Тхань написал письмо Вильсону с требованием независимости своей страны. Позже мир узнает его по новому имени: Хо Ши Мин. Большинство из них ждало разочарование. Самоопределение было предоставлено лишь некоторым осколкам проигравших империй. В колониях победителей, которые тоже были империями, это было встречено беспорядками.
Никто не мог представить себе такого результата ещё в начале войны. На протяжении большей части войны лояльность империи была сильнее национальной. Бравый солдат Швейк – по большей части послевоенное творение, миф, одобренный чешскими националистами с целью подчеркнуть ненависть австрийским «гнётом» и австрийскими – чтобы свалить на сепаратистов вину в поражении. Смерть Франца-Иосифа подкосила империю, а военное поражение полностью разрушило её. Решатели в Париже добились своей цели. Процесс неустанно подгонялся лоббистами из числа лондонских славян-эмигрантов. Одним из них был Томаш Масарик, профессор философии, сбежавший в 1914 году из Праги в Лондон. Уже в 1918 году он ездил по ушам Вильсона, представляя чехов закоренелыми западниками, а 3 сентября его Национальный комитет был признан союзниками законным представителем чехословацкой нации. Чешские, словацкие и югославские политики не соглашались ни на что меньшее суверенитета, хоть были и альтернативные проекты, и, начиная с лета 1918 года, с ними согласились государства Антанты.
Если по поводу Австро-Венгрии ещё долго думали, то с судьбой «больного человека Европы» Османской империи определились довольно быстро. Мало того, что она воевала на стороне Центральных держав, устроила геноцид армян, так ещё и удосужилась иметь огромные запасы нефти в своих провинциях. А география! Босфор и Суэц – не такие вещи, которыми разбрасываются. Ещё в 1915 году союзники начали делить шкуру неубитого медведя, нарисовав современную южную границу Сирии в рамках соглашения Сайкса-Пико. Правителю Мекки пообещали независимость арабам в обмен на восстание в тылу у османов.
После того, как большевики обнародовали секретные договора Антанты, стало ясно, что обещания арабам противоречили и Сайксу-Пико, и декларации Бальфура – плоду многолетнего труда сионистов во главе с Хаимом Вейцманом. Вейцман был человеком со связями, культивировал контакты с влиятельными еврейскими семействами и был вхож даже к Ллойд-Джорджу на пике его власти. Обещание «национального дома» было, конечно, не предоставлением независимости еврейскому меньшинству. Более того, в те годы евреев Палестины в подавляющем большинстве своём не стремилось к независимости. Были те, кто просто хотел автономии в рамках Османской империи. Бен-Гурион пошёл добровольцем за империю, и только в конце войны и после Бальфура присоединился к еврейскому легиону.
Декларация привела палестинских арабов в ярость. Они видели, что одна империя просто сменяет другую. Но с ними никто не собирался консультироваться. Британия получила мандат на Палестину и стала реализовывать в ней Декларацию. 4 апреля 1920 года в Иерусалиме начались первые антиеврейские беспорядки с первыми смертями. Палестина десятилетиями служила напоминанием противоречивости сделанных во время войны обещаний. Последствия этой стратегии терзают Ближний Восток и сегодня.