«Только не снова! Пожалуйста, хватит!»
Мэттью Дэвис проснулся ровно в семь утра от страшного стона, который он с силой выдавливал из себя сквозь стиснутые зубы. Кошмары не были для него редкостью, и последние отголоски сна исчезли из памяти уже к моменту, когда мальчик отёр непрошеные слёзы и привычная обстановка собственной комнаты перестала расплываться перед глазами. На мгновение прислушавшись к своим ощущением, Мэттью вдруг осознал, что, впервые за очень долгое время, он абсолютно счастлив.
Вскочив с кровати, он первым делом подбежал к большому плакату Аризона Даймондбэкс (1 здесь и далее сноски в комментах) и смерил ненавистную черную змею своим самым агрессивным взглядом. Он не был фанатом бейсбола, и теперь уже никогда им не станет. Самым его близким к этой игре опытом было получить битой по спине от бэттера школьной команды.
«Не в полную силу, Мэнни! У него мама юрист»
Плакат в своё время повесил отец, Сэмюэль Дэвис, упрямый поклонник Аризона Даймондбэкс, надеявшийся, что сын унаследует его любовь к игре. Лишь желание отца позволяло чертовой змее так долго занимать почетное место на стене перед кроватью, по соседству с изображением двенадцатигранника для игры в D&D (2) и памятным плакатом кантри-панк группы Meat Puppets (3), выпущенным в честь воссоединения в 2006 году. Но сегодня всё будет по другому.
Мэттью подпрыгнул и, подцепив плакат сверху, оборвал большую его часть — на стене остался только хвост с «погремушкой». Недовольный, что не вышло избавиться от ненавистного изображения с первого раза, мальчик принялся нервически сдирать остатки, от чего случайно задел «двенадцатигранник», который слетел на пол с издевательской легкостью.
«Не жалко» – подумал Мэттью, не позволяя досадной оплошности испортить момент.
– В тебе проснулся мятежный дух, Мэтт? – крикнула Элизабет из своей комнаты, созерцавшая всю сцену через разделявший их коридор.
– Доброе утро, Лиз – ответил Мэтт, слегка пристыженный, что старшая сестра увидела эту сцену. – Как ты сегодня? Крис так и не ответил?
Элизабет продемонстрировала пустой экран своего телефона:
– Всё утро из рук не выпускаю. Даже сообщения не послал, козёл. Думаю, он так и не позвонит.
– Значит ты с нами? Дело решенное? – спросил Мэттью с надеждой в голосе.
На какое-то мгновение, растянувшееся в бесконечность, Элизабет замолчала, словно готовясь ответить «нет». Мальчик заметил, что глаза у неё были красные и опухшие от очередной бессонной ночи.
– Конечно, Мэтт. Почему нет?
– И к черту Криса?
– К черту. Пусть эта сволочь горит в аду.
С этими словами Элизабет бросила телефон на свою кровать и вышла в коридор.
– Чур я первая в ванную. Мип-мип! – крикнула она, подражая роуд-раннеру (4), и сбежала.
– Так нечестно – только и успел крикнуть Мэттью ей вслед, ничуть при это не обидевшийся на сестру. Наоборот, на его лице сияла широкая улыбка – такая редкая для него вещь, что её можно было бы зарывать под крестом вместо пиратского клада.
Мальчик вспомнил, что днём ранее сестра одолжила его Walkman, и зашел в её комнату, чтобы вернуть вещь обратно. Помещение было чуть больше, но настолько забито безделушками, что различие с комнатой Мэттью не чувствовалось. На стене, где раньше были Meat Puppets, висел плакат какой-то корейской айдол-группы. Увлечения в семьях часто передаются от старшего к младшему, словно недоношенные вещи.
Плеер нашелся на прикроватной тумбе. Мэттью тут же нацепил наушники и переключил трэк-лист с «корейского дерьма» на «нормальный рок». Бойкая музыка и довольно циничные тексты всегда настраивали на боевой лад, который так требовался в этот главный из дней. Из наушников доносилось:
If you're counting on me
You know I'll let you down
You can't be counting on me
Cause you know I'm just a clown
Решаясь положиться на меня
Ты знаешь, как я подведу тебя
Ты не можешь положиться на меня
Не более чем жалкий клоун я (5)
когда он заметил, что телефон Элизабет завибрировал. На экране высветилось имя: «Крис». Не особо терзаясь совестью, Мэттью дождался, когда звонки прекратятся, после чего взял телефон и занёс номер «бывшего» в черный список. Он прекрасно знал, что принимает решение за сестру, но так же он был в курсе, какой отвратительный, почти садистский характер имели отношения Криса и Лиз. Он изменял, унижал и даже пару раз бил её. Если они сейчас поговорят, то сестра, будучи личностью безобидной и слабовольной, обязательно побежит мириться и никуда сегодня не поедет.
Этого просто нельзя было допустить. И нечего тут обсуждать.
Вернув телефон на место, Мэттью вышел обратно в коридор. Проходя мимо комнаты родителей, он остановился и заглянул за слегка приоткрытую дверь. Его мать, Оливия Дэвис, как всегда в это время, стояла возле зеркала в одних белых трусиках и разглядывала свой живот, поворачиваясь то одним боком, то другим. Изменения, которые она так упорно искала, никогда не придут, но все домашние уже отчаялись её в этом переубеждать. Если профессиональный психолог не смог, что могут они?
Оборвав нелюбимую песню на:
No severed goddess hand
No plaster in my eye
No picture of a lamb
No goddess hand have I
Ни руки, отсеченной у богини
Ни шоров на моих глазах
Ни агнца на картине
Ни руки богини у меня
он пошел дальше. На кухне отца не оказалось – только пачка хлопьев и тарелка с подсохшими потёками молока. Гостиная тоже оказалась пуста, кредитный широкоформатный телевизор показывал белый шум. Мэттью пару раз переключил источник сигнала, запоздало осознав, что кабельное скорее всего отрубили за неуплату. К черту кабельное. К черту интернет. К черту долги. Сегодня всё переменится, как отец и обещал.
Отца Мэттью нашел в гараже. Сэмюэль Дэвис как раз отпирал крытый кузов своего любимого Silverado (6), чтобы загрузить туда потрепанную алюминиевую канистру. После канистры он взял в руки большой динамометрический ключ (7) и стал внимательно его осматривать и поглаживать, словно наслаждаясь видом тяжелого устройства. Сына, стоящего за спиной, он не заметил.
– Тебе это зачем, пап? – громко спросил Мэттью, запамятовав, что отец не слышит музыку, которая играет у него в наушниках.
Глава семьи испуганно вздрогнул и чуть не уронил ключ себе на ногу. Он обернулся к сыну и тот на мгновение увидел в глазах отца неподдельный гнев.
– Потому что багажник разворотило при приземлении и его содержимое разбросало по камням – ответил Сэмюэль, моментально переходя от ярости к сдержанному неудовольствию, граничащему с разочарованием. Мэттью так привык видеть эту почти обвиняющую досаду на лице, что даже не расстроился.
– Это что-то из Джонни Кэша, да? Или может пост-рок какой, типа Black Emperor (8) – сказал Мэттью, стараясь разрядить обстановку.
Отец поднял ключ и задумчиво покрутил его в руках, прежде чем ответить:
– Не помню. С утра эта строчка в голове крутится. В любом случае тебе стоило бы пожалеть старика, Мэтт. Так и до приступа недалеко. И вытаскивай затычки, когда со мной разговариваешь.
– Прости пап – ответил Мэттью, выключая плеер на словах: had a different opinion that nobody'd ever considered important... (был иного мнения, которое никто важным не считал)
– Я думаю ты понимаешь всю важность сегодняшнего дня? – сказал отец, убирая ключ в кузов и запирая рифлёную крышку.
– Да, сэр – послушно отозвался Мэтт.
– Меньше всего нам нужно, чтобы по дороге до Игл-Пойнт у нас пробило колесо или кончился бензин в пробке. Мы столько готовились к нашему маленькому-большому уик энду, морально и материально. Любая задержка может на корню подрубить чью-нибудь решимость, даже мою. Что там с твоей сестрой? Мистер Финикс не объявился?
Мэтт виновато потупил глаза, прежде чем ответить:
– Я, возможно, случайно добавил его номер в черный список...
– Ха! Вот это я понимаю мужское решение. Думает он слишком крут для Кингсмэна. Клянусь, если он вдруг решиться показать сегодня свою лживую задницу на моём пороге... – отец сдавил кулаки так, что костяшки побелели. Он часто так делал, когда вспоминал руководство из своего офиса... или бывшего Лиз, который не раз имел наглость сравнивать шумный и дорогой Финикс с родным городом мистера Дэвиса. Не в пользу последнего.
– Лиз сказала, что она точно с нами, без сомнений – поспешил вставить Мэтт, прекрасно зная, что бессильная злобная кататония отца может легко затянуться на несколько минут, пока он мысленно избивает всех тех людей, которых не мог и пальцем тронуть в реальной жизни. Последним, кого мистер Дэвис действительно ударил, был психолог Оливии, предположивший что её «состояние» может быть как-то связано с невысказанной агрессией мужа. Тогда Сэм опрокинул психолога на пятую точку, чем заработал привод в полицию и проблемы на работе. Будто их и так не хватало.
– Ты не видел, мать уже встала? Прояснений не заметил?
– Нет, сэр. Я... она опять стояла у зеркала – Мэттью снова опустил глаза, так как знал, что отец знает. Он опять видел мать голой, что, естественно, не малый грех.
Сэмюэль Дэвис подошел и положил руку на плечо сына:
– Не мучайся угрызениями совести, сын. Может оно и к лучшему, что она не помнит. Пусть себе пребывает в блаженном неведении. Давай ради неё притворимся, что это самая обычная поездка по достопримечательностям. Ты как, со мной?
– Да, сэр – выдавил Мэттью.
– Молодец. Сожалею, что так редко это говорил, но я на самом деле горжусь тобой, сынок. А теперь пойди нарой что-нибудь перекусить в пути и одевайся. Чем раньше выедем, тем лучше.
Вернувшись в свою комнату, Мэтт уже с меньшей радостью посмотрел на темный прямоугольник, где висел плакат отца, затем мысленно послал всё к черту и, снова включив плеер, принялся собираться.
Надев свою любимую футболку и дорожные шорты цвета песчаного камуфляжа, Мэтт запихал пару вещей в рюкзак и вышел в коридор, плотно закрыв за собой дверь в надежде, что отец не увидит, как он поступил с плакатом. Лиз была у себя и тоже только что закончила сборы – она стояла посреди комнаты и смотрела на экран своего телефона. Когда она подняла глаза на брата, он уловил в них легкий блеск, словно от готовящихся пролиться слёз. На мгновение он испугался, что сестра знает – он копался в её телефоне. Однако Лиз улыбнулась при виде брата и отбросила телефон в сторону.
– Никаких мобильных в поездке, помнишь? – сказала она вполне жизнерадостно.
– Я свой даже не заряжал. Кто мне позвонит? Библиотекарша? – отшутился Мэтт, которому уже давно не приходилось с кем-либо говорить по телефону, кроме разве что отца и самой Лиз. Своих единственных друзей он последний раз видел в толпе, собравшейся посмотреть, как его бьют.
Из дома они вышли вместе – брат и сестра готовые к долгому путешествию навстречу новой жизни. Утро встретило их невыносимо яркими лучами, обещая уже к полудню превратить дороги в жаровни, а машины без кондиционера – в пароварки. На красном гравии, скрывавшем полумёртвую Аризонскую почву, стояла Оливия Дэвис. Всё ещё невероятно красивая для своих сорока, она блаженно улыбалась, щурясь на солнце, и её белое мешковатое платье слегка развевалось на сухом ветру. Этот наряд она упорно надевала почти каждый день, даже после выкидыша, считая, что только в нём живот не выпирает как арбуз.
Мэттью бегло осмотрел улицу, с облегчением отметив, что хотя бы в этот раз никто из соседей не вышел попялиться на «чокнутую Лив» и её отпрысков. Ворота гаража открылись, и отец выгнал свой любимый пикап цвета мокрого асфальта на подъездную дорожку. Среди глиняно-бежевых одноэтажных домиков Саутерн-авеню эта машина смотрелась как точка в конце предложения, как ожившая реклама ипотечного кредитования для представителей стабильного среднего класса. На первый взгляд и не скажешь, что Дэвисы по уши в долгах и со дня на день у отца семейства отберут его драгоценную игрушку, не говоря уже о доме.
Глядя на отца, всегда расцветающего за рулём, Мэттью мог с точностью сказать, что машина – это последнее, что тот отдаст. После семьи, разумеется.
Разумеется...
– Ну что, семейство, по коням? – сказал мистер Дэвис в открытое окно.
– Мы едем в Лас-Вегас? – спросила Оливия, словно просыпаясь ото сна.
– Нет, дорогая, я же вчера говорил. Мы едем на смотровую площадку Игл-Пойнт – медленно проговорил её муж, словно общаясь со слабоумной старухой.
– Отлично! Я целую вечность там не была. Только не тащи меня на прозрачную подкову, у меня может голова закружиться, а это вредно для ребенка.
– Обещаю, никакой подковы – ответил Сэмюэль, обмениваясь понимающими взглядами со своими детьми, которые уже садились на заднее сидение.
– А минералку мою ты взял? – спросила Оливия, тоже садясь в машину, но на переднее пассажирское. На лице женщины проступило некое трудновыразимое беспокойство, слово тень от невесть откуда взявшейся тучи на безоблачном небе.
– Здесь, мам – отозвался Мэттью, показывая на свой рюкзак.
– Так чего же мы ждём? – сказала мать, моментально меняясь в лице и по детски хлопая себя по худым коленям, проступающим под белой тканью платья.
– Игл-Пойнт, жди нас! – с готовностью ответил Сэмюэль и завёл машину.
Пока вокруг тянулись и тянулись однотипные домики односемейки Сэмюэль соблюдал скоростной режим. Казалось даже, что он специально медлит. Кингсмэн утром выходного дня просыпался нехотя, как толстый кот. Мэттью мысленно прощался со знакомыми улицами, на которых вырос. Вот этим маршрутом он ходил в школу, а тот поворот вёл в кинотеатр и парк. Ощущение, что ему ещё предстоит увидеть всё это, никак не желало покидать мальчика, не смотря на уверенность, что семья Дэвисов покидает Кингсмэн навсегда. Пути назад просто не могло быть.
Вскоре машина повернула направо на Стоктон-хилл и, проехав под I-40, неожиданно повернула снова, но уже налево.
– Мы не поедем по Стоктон? – спросил Мэттью, который сидел за матерью и ему было частично видно выражение лица мистера Дэвиса. Тот часто моргал и шевелил губами, словно что-то пытался вспомнить.
– Что? А, нет. Мы поедем по девяносто-третьей – ответил отец, выходя из оцепенения.
– Но так же дольше – вставила Элизабет.
– Минут на десять максимум. А так мы сможем проехаться с ветерком, почувствовать вкус путешествия. Сразу и не скажешь, что путь занял какие-то полтора часа.
Лично Мэттью показалось, что отец просто тянет время, но не ему судить. У всех свои сомнения. Так они молча доехали до очередного перекрестка с I-40 и, наконец, повернули на девяносто-третью магистраль, миновав вереницу закусочных и заправок.
Мэттью снова включил плеер и погрузился в музыку:
He said, you don't even know
He just said you fell on your head
Through and out the doorway
Он сказал, что ты не в курсе
Сказал, ты головою ушибся
Пролетел насквозь и в дверь
Элизабет, явно не знающая куда деть руки без своего телефона, обратила внимание на брата:
– Что слушаешь?
Мэттью передал ей наушник и Лиз, наклонившись к нему, некоторое время слушала с вымученной улыбкой, периодически морщась, словно она ела лимон.
– Оригинально – сказала она, отдавая наушник – что это?
– Meat Puppets! Ты же сама их раньше слушала...
В ответ Лиз только покачала головой и откинулась обратно на сидение, закрыв глаза. Мэтт не понимал, как вкусы человека могут так сильно измениться за столь короткий срок. С другой стороны, «Улицу Сезам» (9) он уже давно не смотрит, и даже кривится, если случайно видит по ТВ. И всё же он чувствовал, что Meat Puppets останутся с ним навсегда.
Дорога за окном всё длилась и длилась, оранжевые скалы периодически заслоняли безоблачное небо, словно пальцы великанов над замершим кукольным театром, изображающим бесконечные просторы камней, сухих кустарников и песка. Примерно через пол часа Оливия начала ерзать на своём месте, тихо постанывая.
– Спина меня просто убивает. Мэттью, дорогой, подай мне воду. Долго нам ещё? – последний вопрос был адресован мужу.
– Потерпи, осталось меньше часа. Скоро поворот на Долан-Спрингс.
– Спасибо, сынок – сказала Оливия, забирая протянутую бутылку с минералкой и делая несколько долгих глотков – Лиз, ты не знаешь кто такая Светлана Снегир?
– Это что-то румынское? – вклинился отец.
– Скорее уж русское – ответила Элизабет сонно, даже не открывая глаз – Не знаю. Певица какая-нибудь?
– Я думала, что писательница. Сегодня утром в голову пришла, и не могу вспомнить откуда я её знаю – сказала Оливия задумчиво и вернула бутылку сыну.
Забрав воду, Мэттью сам сделал несколько глотков и продолжил пялиться в горизонт – ему показалось, что он видел белохвостых кроликов между камней.
Вскоре впереди показался большой билборд «Гранд Каньон. Поворачивайте здесь. 50 минут езды» с изображением прозрачной подковы сверху. Толстая колонна билборда была цвета выжженной солнцем крови, как впрочем всё в Аризоне, кроме разве что костей – они чаще всего белеют со временем, прежде чем пожелтеть и превратиться в песок. Отец свернул на секцию, и дорога стала значительно хуже.
Через пять минут они уже проезжали мимо католической церкви Девы Пустыни, когда Мэттью ощутил, что ему срочно нужно отлить. Он посмотрел на уже пустую бутылку из-под минералки, что всё ещё сжимал в руке, и выключил плеер.
– Папа, можем мы сделать небольшую остановку?
– Что-то стряслось, парень?
– Ничего, просто мне нужно в кусты по быстренькому – сказал Мэттью тихо, бросая взгляд на сестру, которая, похоже, спала.
Пикап медленно сдал вправо, подняв небольшие облачка пыли, и остановился возле скопления достаточно густых кустов.
– Давай только не долго, Мэтт. И не заходи слишком далеко. Там могут быть змеи. Лиз, тебе не нужно?
– Она спит. Я быстро – с этими словами Мэттью выпрыгнул на обочину и затрусил за скопление кустов.
Убедившись, что его плохо видно с дороги, и что вокруг нет никакой живности, мальчик приспустил шорты и принялся мочиться под большой камень, издалека напоминавший крышку гроба. Присутствие человека потревожило стаю мух, которая взметнулась из-за камня, и Мэттью пришлось отмахнуться от пары из них. Закончив свои дела, Мэттью решил посмотреть, откуда взялось столько мух, хотя нутром чувствовал, что зрелище ему не понравится.
Он обошел камень и среди хилых травинок увидел дохлого кролика. Рыжий в подпалинах мех на ввалившихся боках выглядел влажным и слипшимся, плоть местами проели личинки. Волосинки на белом хвостике склонялись по ветру. Голова животного полностью скрылась в пасти гремучей змеи, чей оскал со стороны казался улыбкой, черные глаза бусинки всё ещё поблескивают. Неизвестно, умер кролик от удушья или от выпущенного яда, но он успел за себя отомстить. Серое в черных ромбах тело змеи вилось вдоль её жертвы, на молочно-белом животе отчетливо виднелся взлохмаченный разрыв, оставленный когтями бившегося в агонии животного, часть мешочкообразных внутренностей вывалилась на песок, пропитавшийся почерневшей и свернувшейся кровью. Потревоженные ранее мухи снова стали возвращаться к насиженным местам, их лапки слегка увязали в почти засохших жидкостях.
Что-то в этой картине напомнило Мэтту о Мэнни и остальных, кто не боялся ни авторитета учителей, ни осуждения сверстников, когда они колотили его во дворе школы. Как хищники, уже начавшие заглатывать тело жертвы. Тогда Мэтт не смог ничем ответить своим обидчикам. С другой стороны, они не пытались его убить. Даже когда в ход пошла бита. Возможно, только перед смертью мы способны отрастить когти и зубы, которых так не хватает всю жизнь.
Полный отвращения, то ли к открывшейся картине, то ли к себе, Мэттью отвернулся и побежал обратно к дороге. Уже возле машины он остановился как вкопанный, потому что совсем рядом услышал шипение и щелчки. Замерев, мальчик стал оглядываться по сторонам, но на обочине и под машиной ничего не увидел. Затем взвыл стеклоподъёмник, и в открывшееся окно до него донёсся рассерженный голос отца:
– Ну что ты стоишь? Давай в машину, мне кажется движок перегревается.
И действительно, из-под капота доносилось легкое сипение и пощёлкивание, какое издаёт перегретый металл, когда остывает. Обругав себя за трусость, Мэттью сел на место и они возобновили свой путь.
Дальнейшая дорога прошла в полном молчании. Все без исключения, даже Оливия, осознавали, что их путешествие подходит к концу, и преисполнились мрачных мыслей. Элизабет бросила претворяться, что спит, и принялась грызть ногти на руках, которые раз за разом искали в кармане джинсов несуществующий телефон. Мэттью без разбора, не слушая, щелкал между записями на плеере, пока не наткнулся на айдол-группу сестры, после чего вообще выключил музыку. Теперь он был вынужден слушать участившиеся стоны и жалобы на поясницу, исходившие от матери. Отец при этом был подозрительно тих и собран, словно его уверенность наоборот усиливалась с каждой преодолённой милей.
Сама дорога тоже лучше не стала. Более ровная местность давно кончилась, и путь всё чаще состоял из поворотов змеящихся среди древних скал, за века эрозии превратившихся в насыпные холмы. Скорость пришлось снизить, иначе неаккуратное движение могло привести к скоропостижному завершению путешествия.
Именно поэтому все вздохнули с облегчением, когда последний подъём остался позади, и впереди забелел купол аэропорта «Гранд-Каньон Запад».
– Вот он, мальчики и девочки! Прямой путь в Аризонское небо по сходной цене – сказал Сэмюэль Дэвис торжественно, и все издали жиденькие возгласы ликования. Ожидание подошло к концу.
За считанные минуты они добрались до аэропорта и заскользили по широкой и ухоженной дороге, вдоль которой выстроились площадки с пузатенькими красно-белыми вертолётами. По правую руку тянулась взлётная полоса для самолётов, на жаре превратившаяся в зеркало.
Возле здания турагенства прохаживались иностранные туристы, явно не привыкшие к Аризонской жаре, сред них сновали улыбчивые гиды. Торговля видом на местность, бывшую здесь ещё до человечества и изобретения товарооборота, шла полным ходом и явно процветала. Миновав всё это богатство, пикап приблизился к последнему перекрёстку, от которого уже можно было видеть кромку каньона. Налево вела дорога к зиплайн аттракциону «Гуано-пойнт», но Сэм повёл машину прямо – в сторону смотровой площадки Игл-Пойнт.
Метров за пятьсот до здания со знаменитой «прозрачной подковой» они съехали в песчаный кювет и остановились, носом к обрыву. Отсюда уже можно было наслаждаться панорамой противоположной стороны каньона, представлявшей собой кусок слоёного пирога из плоти самой матери Земли.
Почти незамедлительно рядом припарковался белый пикап службы рейнджеров, до этого ехавший за ними той же дорогой.
– Лиззи, детка, будь добра достань из сидения бумажный пакет и притворись, что тебя тошнит – сказал отец, не оборачиваясь. К моменту, когда к водительской двери подошел обеспокоенный мужчина в форме рейнджеров, с заднего сидения уже доносились сдавленные стоны.
– У вас всё в порядке, сэр? Нужна помощь? – спросил мужчина, заглядывая в салон.
– Да, всё отлично. Мою старшенькую немного укачало. Скорее всего от вида голова закружилась. Первый раз всегда особенный – сказал мистер Дэвис с самым своим непринужденным видом. Он деловито достал из бардачка коробок спичек и переложил его себе в карман штанов.
– Не сдерживай, не сдерживай, милая – сказала Оливия, перегибаясь к дочери и поправляя ей волосы, словно сама купилась на это представление.
Сочувственно скривившись и козырнув, рейнджер порекомендовал быть осторожнее у края, после чего укатил к зданию Игл-Пойнт. Элизабет тут же бросила притворяться, швырнув коричневый пакет на пол машины. Оливия, слегка озадаченная таким поворотом событий, отстранилась назад, в своё кресло.
– Итак, мальчики-девочки, теперь точно всё. Больше никаких преград и препон. Мы достигли вершины своего пути – провозгласил Сэмюэль, оборачиваясь к детям и жене – Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать.
– Я хотела бы понять, что здесь творится – подала голос Оливия.
– Мы выполняем твой план, Лив. Ты изложила его нам ещё месяц назад, и мы все постепенно с ним согласились. К сожалению, особенности твоего положения не позволяют тебе вспомнить, в чём этот план состоял – терпеливо пояснил её муж.
– Ты про мою беременность?
– Я про то, что у тебя не все дома – в голосе Сэма послышались как печаль, так и раздражение.
– Это просто возмутительно. Нельзя так шутить! Мне же пара месяцев осталось. А что, если случатся преждевременные роды? – плаксиво затараторила Оливия.
– Мама, хватит! – закричала Элизабет – Мне больно от того, что в такой важный момент ты не с нами. Но я знаю, что где-то в глубине души ты осознаёшь, происходящее. Пожалуйста, мам. Пожалуйста...
Оливия Дэвис посмотрела своей дочери прямо в глаза и... не выдержав, отвернулась.
– Её имя должно было быть Хоуп. Я хотела, чтобы её звали Хоуп – сказала она сквозь слёзы, руки поглаживают плоский живот.
– И она с нами, любимая – сказал Сэмюэль с нежностью – мы все вместе здесь и сейчас. Ещё кто-нибудь?
– Я ни о чём не жалею! – выпалил Мэттью резким, словно бы осипшим голосом. На его глазах проступили слёзы. – Ни о чём!
– Молодец, сын, я тобой горжусь. Лиз?
– Лучше ты пап, у тебя всегда есть что сказать. Чтобы это ни было, всё же лучше, чем бахвальство Криса.
Мистер Дэвис взял короткую паузу, чтобы отдышаться, обвёл взглядом свою семью: ушедшую в себя жену, оцепеневшего в ожидании сына, прячущую глаза старшую дочь – и заговорил:
– Это был непростой год для нашей семьи. Потеря пятого члена семьи, кризис на рынке и моё увольнение, неудачи Мэтта в школе и неверный мистер Финикс – всё это подточило нашу уверенность. Уверенность, что есть место, где нам будут рады, место, где нет осуждения, озлобленности, зависти. И да, возможно, оно не в Кингсмэне, не в Финиксе, и даже не в Аризоне. Но оно всё же существует, и я благодарен Оливии, что она вернула нам веру в существование такого места. Сегодня всё изменится. Отсюда одна дорога – в новую, лучшую жизнь. Вы со мной?
Сказать уже никто ничего не решился. Мистер Дэвис обвёл взглядом каждого члена своей семьи, и все по очереди кивнули. Тогда он проверил, что все пристёгнуты, снова сел за руль и завёл мотор.
– Пап, подожди секунду – сказал Мэттью, после чего включил плеер, вставил наушники и кивком показал свою готовность. Из наушников донеслось начало песни:
We don't exist
We eat our time
We don't resist
It's not alright
Мы не существуем
Мы лишь время едим
Мы не протестуем
Так быть не должно
Движок Сильверадо издал злобный рык, как загнанное в угол животное, и пикап рванулся с места, объезжая камни. Рука Лиз, холодная как у покойницы, на ощупь нашла ладонь брата и сдавила до боли. За метр до обрыва машина подпрыгнула на невидимой кочке и, потеряв скорость, не грациозно завалилась за край обрыва.
Мэттью рассчитывал на быстрый конец. На стремительное падение с высоты не менее 400 футов, которой славился каньон. Он надеялся, что потеряет сознание и очнётся уже на той стороне. И действительно, когда машина перевалилась через склон и закувыркалась в воздухе, чернота ударила ему в глаза, и свет померк.
Однако, когда сознание вернулось к мальчику, оказалось, что они всё ещё падают, ибо прошло не более секунды. Последовал первый удар, намного слабее, чем ожидалось. Падение не вышло чистым, и машина покатилась по склону.
В начале они все были на своих местах, горизонт коричнево-голубой юлой крутился в трескающихся стёклах, а от каждого удара раздавался хруст не то костей, не то зубов. Но затем Элизабет с криком, перекрывавшим остальной шум, сорвалась с места и её закрутило в центре салона, швыряя об крышу и сидения. От очередного удара стёкла во всех дверях разлетелись, а машина внезапно потеряла вес.
Ноги сестры ударили Мэтта поперёк груди, и он отчаянно схватился за них, потому что девушка на пол корпуса высунулась из салона. Мальчик изо всех сил потянул на себя, и при очередном ударе Лиззи вернулась в салон. К сожалению, не целиком. Голова девушки была потеряна где-то по пути, и безглавое тело выпустило в потолок машины клокочущую струю чего-то, больше похожего на воду, чем на кровь. Грохот от очередного удара оглушил Мэттью, не дав услышать собственный вопль. Корпус машины содрогнулся, словно в предсмертной агонии, и выплюнул мальчика в голубое небо, быстро обернувшееся твёрдой почвой и забвением.
Когда свет снова немилосердно вторгся в глаза Мэттью, он уже лежал на твёрдой земле. В глазах всё ещё крутился водоворот из мелькающих образов, но чувство ориентации возвращалось к мальчику, опережаемое только болью, поселившейся в спине, быстро холодеющей ниже поясницы. Ноги совсем отказывались двигаться. Ощущение было совсем как тогда, на заднем дворе школы – толпа мальчишек, бейсбольная бита и холод, сковывающий конечности. Только вот ощущение окружившей его толпы было обманчивым. Никто над ним не стоял, а голоса доносились из наушников, чьи провода туго обмотались вокруг шеи. Вопреки здравому смыслу, плеер всё ещё работал, транслируя:
And once I was something but I can't remember
Whatever that something should be
Hours and hours of televised time
And occasional pieces of me
Когда я был чем-то, но вспомнить нет сил
Чем это что-то должно было быть
Часы за часами эфирного времени
И отдельные части меня
Голос солиста доносился издалека, звуча издевательски весело в этой ужасной ситуации. Впервые Мэттью осознал, что ненавидит Meat Puppets всей своей душой. Впервые он понял, что очень хочет жить.
Чувствительность постепенно возвращалась к нему, а с ней и боль. Левая рука пульсировала и горела, и когда он поднёс её к лицу, то не узнал свои пальцы – среди крови и мяса проступали неестественные углы. Мэтт поспешил положить её на землю, пользуясь шоком как заслонкой от грядущей агонии. Правая рука оказалась цела, и после пары попыток, ему удалось слегка приподняться.
Продолжение в комментарии...
