Затем мы вышли, расселись по двум машинам – крутые фургоны-мерседесы, все стёкла с глубокой тонировкой.

И после поехали…

Я даже не знал, что в нашем городе есть такие места. Какой ресторан?! Подземный дворец! Ни вывески, ничего, кроме чёрного входа. И спуск как в подвал.

Зато внутри, после невзрачных ступеней, всё оказалось, как в сказках Шахерезады. И даже была она сама, причём не одна, а несколько сразу. Официантки, обслуживающие залы и столики, так и просились попасть к Рукоблудову, на самые первые страницы его издания, что тайно печаталось Семёном Марковичем в нашем издательстве. Вот она, жизнь. Теперь я вкушал её полностью!

– Водочки? Коньячку?.. – заискивающе шепнул на ухо Бухнинский. Конверты он взялся собрать со всех сам, пока ехали, – приятно теперь тяготили карман пиджака толстенной пачкой. Главное было не нажраться. Надо успеть отправить «посылку» домой, вызвать незаметно курьера службы доставки.

А, впрочем, чуточку бахнуть и можно. Второй уже день, и завтра, возможно, наступит последний.

И собственно хрен с ним, с уродливым гномом в кувшине – подумать бы всерьёз, как оставить такую игрушку себе на подольше. Замазать сосуд, например, подержать его на балконе, а дальше, по истечении трёх месяцев – хороший актёрский грим. Ну, я – типа не я. И новые три желания. Кто знает, может, проскочит?..

За пару часов я всё же нарезался. Звон хрупких бокалов, брызги ледяного шампанского, хлопающие громко конфетти и разлетающиеся во все стороны цветные гирлянды. Тут Новый год начался намного раньше, целых четыре деда мороза и восемь снегурочек-шахерезад ходили между столиками. Вин с коньяками я перепробовал огромное множество. Какой же, скажу, неуёмной была утроба хозяина тела! Устроил затем танцпол в середине зала – зажёг с официанткой. Печень и поджелудочная – ну, не мои, а Семёна Марковича – слёзно молили о пощаде, плакали и кричали в правом подреберье. Однако я решил сделать из этого тела жертву. Пусть осознает потом директор, что жрать в три горла, когда сотрудники не доедают, принося все доходы в жертву капризной жене, не следует. Одним лишь панкреатитом такое никак не закончится.

– Белуги?.. Под бренди? – нашёптывал как дьявол на ухо Бухнинский.

– Тащите всё!!! – не знал меры я.

Где-то ещё часа через два меня уже выводили из ресторана – умаялся танцевать и пить. Вели снова по́д руки. Утром-то, в кабинете – из уважения, а сейчас – потому что не мог идти сам. Выяснил зато ещё одну деталь – весьма немаловажную! – про здоровье Семёна Марковича. Похоже, что Эллочкин «чай» – единственное, что помогало ему «согреться». Как выяснил? Да просто – когда удалось добиться аудиенции с одной из местных «шахерезад». В маленьком и закрытом помещении – за всё охотно вызвался заплатить Гай Влупьевич. И в этом самом акте уединения заставить «стрелять свою артиллерию» я не смог – поганое было тело у бывшего моего директора, ни «кофе», ни «чай» от местной волшебницы не сработали. С таким справлялась одна лишь Эллочка. И, собственно, пофиг – не я ж опозорился перед барышней, вечером буду вновь в комфортной мне оболочке. И не придётся в ванной грустить и предаваться ярким воспоминаниям – денег теперь целая пачка! Вызову хоть королеву!

Купюры... Конверты… Курьер…

Вот сука, забыл! По-прежнему всё лежало в кармане. Ладно, отправлю домой, когда буду снова в издательстве. Лишь бы отвязался Бухнинский и помогли таблетки. Бочину ломило так, что не спасал дорогой алкоголь…

А в офисе издательства, куда меня отправили на мерседесе Защёкина, ждал настоящий сюрприз. Тогда и припомнились сразу смешки Джинна-Тоника, что с тихой издёвкой прокомментировал моё второе желание – ну, типа «директором быть по полной, на всю шальную катушку». Сучара ведь знал, как всё обернётся, но ничего не сказал мне, не сделал ни одного намёка. Теперь, вот, увидел глазами и я.

Кабинеты все опечатали. ОБЭП, Маски-шоу и прочая интеллигенция в борьбе за справедливость собралась там в большом количестве. Искали мой тайный цех. Нашли. Ну, как «мой»? Понятно, Семёна Марковича.

Конверты из карманов изъяли. Из уважения к приступу желчью не ткнули мордой в плиточный пол и дали умыться. А после того, как я во всём признался, повезли меня в какое-то местное отделение – давать показания. Действительно – директор на всю катушку!

Хотя бы тут я нагадил начальству – Маркович после такого уже не отмоется. А я, когда вернусь в своё тело, поставлю дома в ванной кувшин. Попробую утопить в горячей воде богомерзкого джинна. Какая же сволочь – подставил. Испортил мой предпоследний день. Лишь бы не сдохнуть – в боку закололо так, что пока меня вели коридорами, все лампочки по пути мне дружно подмигивали.

Где-то ближе к полуночи полегчало. Бок отпустило, и я смог разогнуться. И всё же общее самочувствие оставалось отвратным – жёсткое похмелье и прочие отягчающие обстоятельства. Быстро поднадоел антураж: пахнущий жареной рыбой кабинет, кипы бумаг на столах и бесконечные вопросы сонного следователя. «Виновен, каюсь…» – отвечал я терпеливо на каждый из них. Расписывался аккуратно, рука с опухшими пальцами изящно выводила роспись, и лёгкое чувство удовлетворения расползалось внутри. Вот тебе новогодний сюрприз, товарищ директор. Завтра отдуваться тебе одному. Ввиду всего случившегося за сегодня третий день на бывшей работе мне не был нужен.

Выпустили под подписку о невыезде. Вложил всех, кого смог, уговаривать не пришлось. Так и сказал: «Завсегда за родную полицию! А меня, мол, простите. Бес конопатый попутал…» Поверили или нет, выяснять придётся не мне. Особенно порадовало, что вложил с потрохами помощника Рукоблудова – Пихайло Валентина Вездесуевича. Его мерзкую рожу встречал в нашем издательстве чаще хозяина, печатью их журнала в нашем подпольном цехе, видимо, занимался он. Теперь пускай выясняют…

Злой как чёрт, я вызвал такси, чтобы ехать домой. Оперуполномоченный надо мной сжалился – выдал мне тысячу из моих же взяточных денег. Не знаю, как всё должно развернуться было дальше, может, как в «Золушке», в полночь карета станет тыквой, но находился я пока в теле Семёна Марковича. За десять минут до полуночи остановил машину, забежал в наш местный магазинчик. На сдачу из-под полы взял литр дешёвого пойла и быстро, насколько позволяла брюхатая и кривоногая оболочка, заторопился домой.

Вышел из лифта. Свернул к мусоропроводу, поставил за него бутылку. Потом подошёл к своей двери и встал, как вчера, на коврик. Без двух минут полночь. Видимо, время здесь не причём. Потому что едва я коснулся пятками ворса, сразу перенёсся в себя настоящего.

Быстро поднялся с постели, добежал до порога квартиры. Выскочил наружу и, слыша, как тяжело топают вниз по лестнице ноги Семёна Марковича, схватил припасённую бутылку из-за мусоропровода. Вернулся к себе и откупорил её прямо на пороге.

«Тебе кирдык…» – подумал я про себя о джинне.

Сделал глоток и шагнул к своей комнате…

День третий - последний

То, как он верещал, крича о том, что виноват не он, что их, джиннов, на самом деле много и какой-то там Великий Дух мог запутаться, меня совсем не трогало. Не слышал я раскаяния в мерзком писклявом голосе. Молча только ходил из комнаты в комнату, включал воду в ванной, на кухне поставил чайник, примерялся к столовым ножам – не знал, какой вид экзекуции выбрать. Даже поглядывал на бутылку с маслом. Вспомнил про пытки инквизиции.

Как вдруг услышал вопль, а вслед за ним – кошачье мяуканье.

Кот… Вероятно, соседский. Должно быть, когда выбегал за бутылкой и оставлял открытой дверь, тот в неё прошмыгнул. Он делал так иногда. И надо признать, был благодарным гостем – не гадил, получал немного еды, после чего уходил обратно в подъезд. Соседи мои – алкоголики, и плохо его кормили. Подумывал даже забрать насовсем, моей-то котейки не стало…

Едва я вернулся в комнату, желание немедленной казни сразу пропало. Ну, скольких ещё хозяев дурачил этот негодник? Я мог поквитаться за них за всех, однако добрые силы опередили меня. Великолепный кот, мой благодарный сосед и товарищ, на этот раз прошёл не на кухню, а сразу к кувшину. Как будто чуял пушистый, где пряталось настоящее зло в этой квартире – залез на прикроватную тумбочку и вдумчиво шурудил в амфоре лапой. Джинн люто орал из сосуда, слал на кота проклятья, но тот, увлечённый ловлей, лишь тихо мурзился.

– Отстань, блохастый!.. Сгинь!.. Кто-нибудь, помогите!..

Когда я посветил фонариком, что б лучше увидеть всё самому, Джинн-Тоник на донышке съёжился, стал втрое меньше, чтобы когти до него не дотягивались. Шипел и тоже рычал, лицо его исказилось и острые зубы показались опасными.

Он всё же куснул кота, когда, изловчившись, подпрыгнул. Но был зацеплен лапой и с воплями еле от него отбился, комом грохнулся вниз. Остановить охоту мне удалось, лишь взяв зверя на руки; никак не хотел уходить, вырывался. Давясь от смеха, отнёс его на кухню и дал немного поесть. Что ж, мелкий гадёныш, урок полагаю, усвоил. Мой третий день не будет испорчен. Пусть дальше сидит в кувшине, с новым позорным именем, а я загадаю желание. Для себя. Осталось только придумать, какое. Врал, получается, что нужно сказать слова́ до полуночи – полночь-то уже наступила, а он и не вспомнил, было не до того, сражался со львом.

А, может… оно вообще сгорело? Ну, пропустил час – и всё, ничего. Мысль об убийстве гадёныша зашевелилась вновь. Чтобы убедиться, осталось ли для меня немного волшебства, я сделал долгий глоток и, унося бутылку с собой, вернулся к амфоре с джинном.

– Желание… – первое, что услышал, как только вошёл.

– А как же полночь?..

– Погрешности… эээ… допустимы… – ответили мне после паузы. – В Испании – до полуночи час, например. Представим, что мы в Мадриде…

Конечно ж, лазейки! Врал и придумывал на ходу. Просто ложился пораньше спать, и требовал потому от меня до полуночи. Мошенник и крошечный эгоист! Злость, что уже успокоилась, вновь нарастала толчками в груди.

«Поспишь ты у меня сегодня…» – злорадно ухмыльнулся я, взглянув на кувшин, а после уже на бутылку в руке.

Устроим-ка совместную пьянку!

– Я думал, мы были друзьями!.. – скулил мелкий пакостник в амфоре, и голос его заунывно дрожал внутри, пока я искал под кроватью воронку.

– Думал, твой дом стал моим домом тоже!..

На жалость давил. Даже не заикнулся о смене имени – чувствовал, подлец, что хорошего ему достанется мало. Мог бы предупредить про облаву на наше издательство, тогда бы я остался при деньгах, и, может быть, даже над ним бы сжалился.

– Вставай на цыпочки и открой шире пасть, – велел я ему, когда подошёл обратно к кувшину, включил ночничок и подвинул ближе. Воронка отыскалась. Месть моя ждала воплощения.

Джинн-Тоник не спорил. Понял недомерок, какое ему уготовали наказание, и собирался снести его тягость стоически. Томно вздохнул, помянув Великого Духа, выпрямился, приподнялся, после чего неохотно разинул рот. Тот оказался и вправду маленькой пропастью.

Что ж, гнев гневом, а джинну пришлось отдать должное. Крохотный обитатель амфоры оказался заправским выпивохой. Не сплёвывал, не отлынивал, хватал воронку зубами и ждал, пока от влитого не разуются круглые щёки. Порция его на этом заканчивалась, он выпивал, некрасиво морщился и поглядывал снизу злобными красными глазками.

– Желание… – повторял после каждого раза. – Иначе меня накажут…

– Кто? – спрашивал я и старался от него не отставать. Маленький коротышка, но очень вместительный.

– Великий Дух… – отвечал он. – Это как для тебя директор…

Воспоминание о Семёне Марковиче было не из приятных. К тому же пойло наше закончилось; даже некий азарт охватил – кто кого перепьёт. На ногах я держался слабо, но и мой гном в кувшине покачивался. Пришлось сходить на кухню. Выпустил сначала кота, отправил в подъезд, а после принёс бутылку портвейна. Быстро открыл. Глотнул первым сам. И начал, уже без воронки, вливать прямо в горло джинну. Лил мимо, смочил портвешом его сюртучок – но Тоник, казалось, не замечал. Желание перепить проснулось и в нём. Смотрели друг на друга настырно, играли в дуэль глазами. К началу третьей бутылки – три раза бегал всего на кухню – язык заплетался хлыстом у обоих.

– Же… ла… ние… – мямлил джинн.

А я улыбался, пил.

И отвечал.

– Подождёшь…

Когда понял, что начинаю выигрывать, потому что мой гномик раскачивался как маятник и налетал на стенки кувшина, начал над ним издеваться.

– Ну что?.. Были, говоришь, друзьями?.. ТАК ты всех своих друзей проводишь, ради шутки и хохмы?..

Снова хлебнул.

– Друзья навеки?.. – распалялся я больше. – Мой дом стал твоим?.. А твой, что ли, – моим?.. Завтра этот сраный кувшин полетит…

Всю пакостность бытия, а вернее – той малой части, где существуют джинны с Великими Духами, я испытал на себе в следующий миг. Джинн потому что разбавил мою тираду – вставил в неё словечко. Всего лишь одно – то самое, и пискнул его негромко. Однако его хватило. И, видимо, в общей словесной цепи случилось какое-то наложение – всё выстроилось в единую линию.

«Желание…» «Твой дом…» «Мой дом…»

Вот только последних слов договорить я не успел. Весь вдруг затрясся, закрутился на месте, стоя на полу, и перед глазами каруселью замельтешили цветные фонарики.

А потом… словно взял и исчез.

Куда-то, похоже, провалился…

Очнулся уже в каком-то новом месте. Полностью голый. Одежда рядом – знакомая, с джинна, и сверху в глаза бил яркий назойливый свет. Словно солнце лучами тянулось на дно колодца, куда меня забросили волшебные вихри.

Мгновенно затем сообразил, что же со мной случилось – просто оказался на месте джинна в амфоре. Его дом и стал моим – третье желание исполнилось!

– Ну… что? – сверху нависла тень, и голос хитрого карлика стал будто мужественней. Смотрел в свою амфору, однако сам был теперь снаружи: я – маленький и внутри, он же – большой и там.

– Опять во всём я виноват? Ты сам пожелал…

Крышка надо мной захлопнулась.

А вскоре закапал горячий воск. Паскуда нашёл новогодние свечи и делал, что должен, стоял их приятный запах.

Я же сидел и уже размышлял вовсю, как хитростью заставить нашедшего меня поменяться со мной местами. Униженный и обманутый, готов был волосы на себе рвать от стыда и злости. Уж больно не хотелось торчать в этом кувшине тысячелетия. Мелкая мысль и гаденькая – самому обмануть кого-то, но для меня единственная спасительная…

Надолго в покое меня не оставили. Через час или меньше, когда я успел измерить всё дно кувшина шагами раз двести, сверху послышалось копошение. Амфора вздрогнула. Джинн-Тоник ковырялся чем-то и, похоже, откупоривал крышку обратно. Что, неужели и здесь обманул? Не нужно было ждать долгие месяцы, чтобы заново всё заработало, и желания можно загадывать сразу? От ненависти к этому мерзавцу у меня затряслись поджилки. Быстро напялил на себя его сюртучок со штанами, надел башмаки. Ногой пнул разряженный мобильник. Мелькнула мысль, не позвонить ли кому, но как ни тыкал в него носком – тот не включался. К тому же был залит портвейном – вполне мог замкнуть и сдохнуть.

Да и звонить-то зачем? Чтобы потом говорить – маленький злобный гном покинул древнюю амфору, а вместо себя заточил меня в ней?.. Ещё раз со злостью пнул по смартфону. И приготовился вцепиться в джинна зубами – пусть только протянет руку или сунет свой нос достаточно близко. Подпрыгну и укушу – не кривоногий, как он, в школе занимался лёгкой атлетикой.

Крышка слетела и свет от яркого ночничка заставил меня закрыться ладонями – джинн был готов к любым неожиданным каверзам. Мерзко хихикнул сверху и близко лица не подносил. От приступа злобы я начал даже задыхаться, гулко застучало в ушах. А он уже бормотал вовсю – видать, загадывал своё первое желание. Теперь я – джинн, а он человек...

Однако что-то пошло не так.

Пол, или дно кувшина, вдруг затряслись под ногами. Чтобы он там ни сказал – из-за шума в ушах я не расслышал, а ощущение того, что вновь куда-то падаю, повторилось. Сознание моё стало меркнуть, стенки кувшина закрутились, и волшебная пропасть поглотила меня целиком…

Эпилог.

В итоге я оказался на улице. Сидел на скамейке в собственном дворе, дрожал от холода и был без одежды, обнимал себя за колени. Где-то в окнах ещё горели новогодние ёлки. Спали не все.

А джинн – джинн вопил рядом. Такой же голый, прыгал по снегу, махал руками и бранился в окошки.

– Старая глухая сволочь! – кричал он, грозя кому-то невидимому кулаком.

– Безмозглая козявка!..

– Великий… Йух!..

Я тряхнул головой – болела. Поёжился.

– Что… с нами случилось? – хрипло спросил бушевавшего джинна, превратившегося ещё в квартире в маленького кривоногого мужичка, с волосатой спиной и грудью, но не сильно уступавшего мне в росте.

– Сам посмотри! – заметив меня, сказал он в ответ, и указал рукой туда, где раньше были окна… моей квартиры.

Теперь же их не было. Не было вообще ничего – моей старой двухи, в которой сначала я жил с женой и кошкой, а после остался один. Вместо неё зиял чёрный куб. Большое такое НИЧЕГО, настолько густое и яркое, что выделялось даже при слабом фонарном освещении на фоне тёмного неба и ночи вокруг. Это НИЧТО поглощало зрение, притягивало взгляд своей непонятностью и чем-то отдалённо напоминало одну картину. Только на той был изображён квадрат, а здесь фигура была не плоской – видно, что это НИЧТО уходило внутрь, чувствовался объём…

– Я ж ничего не сказал! – продолжал возмущаться джинн. – Просто загадал своё первое желание!.. Твой дом… Мой дом… Навеки… Хотел закрепить эффект – и вот что из этого вышло!.. Ну, может, не слово в слово, добавил ещё про кувшин – мол, мой дом что б был навсегда уничтожен…

«Ну, правильно...» – как-то совсем равнодушно рассуждал в мыслях я, и, скорее всего, от холода. Запутался Великий Дух. Джинн-Тоник стал человеком, но родился когда-то джинном – его дом сначала был амфорой, а после уж стал квартирой. Не понял его Исполнитель Желаний, и сделал, как смог – спаял два дома в один. Случившегося не поправить. Исчезла моя квартира, у джинна не стало амфоры…

– Ну, что?.. – обронил я невесело. Устал с ним ругаться за ночь, решил просто сказать очевидное. – Теперь мы оба бомжи. Поздравляю...

Джинн запыхтел. Поднял камень с земли, закатал его в снег и швырнул в большое НИЧТО, пожравшее два наших дома. Однако, так высоко, как метил, он не попал – стекло со звоном грохнуло на несколько этажей ниже. Почти сразу включился свет.

– Идиот, – зябко сказал я ему, оглядываясь по сторонам. – У нас даже бомжей сажают по хулиганке. Давай-ка отсюда… Пока не приехал наряд...

– Два голых козла!.. – орали уже сверху. – Сейчас спустим валенки!.. Только дождитесь!..

Я встал, а джинн встрепенулся.

И мы побежали вдвоём.

В припрыжку, под крики жильцов, неслись, сверкая голыми пятками и оба в одну с ним сторону. Перелетали сугробы, словно на птичьих крыльях. Бежали как ошалелые.

И чёрт лишь знает куда...

Автор: Adagor 121 (Adam Gorskiy)