Возникла неловкая пауза
Telegram - Mem's_Bakery
Средневековые убийцы, или о чем на самом деле сказка про Красную Шапочку?
Фольклор всегда был гиперболизированным отражением действительности, в которой жили его носители. История Серого Волка и Красной Шапочки не стала исключением. В эпоху первых серийных убийц, отождествлявшихся с оборотнями, именно один из них стал главным антагонистом истории. Серый Волк в оригинальной версии — убийца и каннибал, как Жиль Гарнье. Не случайным был и образ героини — именно девушки со дна общества и дети были наиболее легкими и излюбленными жертвами маньяков.
Новое — хорошо забытое старое
Ранние христианские теоретики отрицали возможность существования адских тварей. Еще Августин Блаженный, живший во второй половине IV — первой половине V века, в своем трактате «О граде Божьем» отмечал: силой наделять людей сверхъестественными способностями и качествами обладает только Бог. Дьявол же владеет лишь искусством лжи — он может навешать маловерным дуракам лапши на уши, заставив их поверить в свои магические способности. Проще говоря, такой изначальный лохотронщик, не более.
В 780-х годах Карл Великий издал указ, отменяющий старые пережитки, в число которых попала и вера в ведьм. Государь постановил, что женщины в темных рощах не колдуют, и вообще — на дворе уже без пяти минут IX век от Рождества Христова, а живем как будто при Аттиле. Теперь сожжение ведьмы считалось уголовным преступлением, приравненным — о, ужас — к убийству любого другого человека. Начало нового тысячелетия нанесло по старым пережиткам еще один удар. Теперь церковь постановила, что вера в ведьм, оборотней и демонов является не просто глупым архаичным заблуждением, а вполне себе ересью, за увлечение которой можно было неиллюзорно огрести от святых отцов. Почему так? Все просто: менять суть людей в лучшую или худшую сторону властен только Бог, наделение же этой способностью иной сущности уже могло расцениваться как идолопоклонство. Нет, окончательно изжить сжигание ведьм и ведьмаков все-таки не удалось. Другое дело, что теперь их дела рассматривались как типичные уголовные преступления простых смертных, которые, не обладая никакими способностями, поддались дьявольскому наущению и принялись творить разные непотребства. Что касается оборотней, то ушлые византийцы вообще классифицировали ликантропию (мифическая болезнь, вызывающая метаморфозы, от которых больной превращается в оборотня) как психическое расстройство — очевидно, объясняя таким образом явление лунатизма. Павел с Эгины — греческий автор VII века, называл ликантропию острым проявлением меланхолии, а в качестве симптомов отмечал бледный вид, неосознанное блуждание по ночам и обилие ран на ногах — следствие множественных микротравм и падений, полученных в бессознательном состоянии. Дошло до того, что в пору классического Средневековья оборотень превратился в положительного персонажа в искусстве — так, например, способностью «обращаться» в волка наделяли странствующих рыцарей из различных литературных произведений, чем подчеркивалась трагичность судьбы этих людей.
Горе от ума
Но столетия спустя все вдруг скатилось в трэш и кровавый угар. Почему? Как бы это смешно ни звучало, виной всему — относительная возрожденческая либерализация, вольнодумство и технический прогресс. Итальянские художники рисовали обнаженных женщин, образованцы в университетах деконструировали церковных авторов прошлого, и у каждой вшивой собаки теперь было собственное мнение по вопросам мироустройства. Чем свободнее становились нравы — тем все бо́льшим сомнениям подвергался авторитет церкви. Множились как грибы после дождя разные религиозные схизмы. Но до поры это было лишь полбеды. А затем Иоганн Гутенберг в середине XV создал печатный станок — и понеслось!
Появление печати стало настоящей медиареволюцией — никогда прежде знание не распространялось так быстро и массово. А вместе со знанием по миру разносилась и ересь. Это стало катализатором для давно назревавшего церковного кризиса, и в октябре 1517 года бабахнуло от души. Университетский профессор богословия Мартин Лютер обнародовал свои 95 тезисов — напечатанных как раз на «гутенберговом» станке — и началась Реформация. Впрочем, борьба за души европейских христиан началась куда раньше, да и как иначе, ведь церковь — тогда еще единая — просто не могла не ответить на творящееся вокруг безобразие. Реакцией на вольнодумство и крамолу стал призыв бороться с любым инакомыслием, которое, с точки зрения святых отцов, шло прямиком от рогатого. Под это дело сразу вспомнили и о ведьмах, и об оборотнях, которые практически в один миг перестали быть чем-то мифическим и нереальным, и обрели в массовом сознании плоть и силы. Зимой 1484 года папа издал буллу, в которой призывал всех добрых христиан забыть о различиях и шкурных интересах и объединиться с церковными демонологами и инквизиторами в борьбе против Сатаны и его войска — ведьм, колдунов, оборотней и прочей нечисти. А спустя два года инквизитор из ордена доминиканцев по имени Генрих Крамер, он же Инститор, выпустил труд под хлестким заголовком Malleus Maleficarum — «Молот ведьм».
Если церковные теологи предшествующих поколений отрицали реальность сверхъестественного, то Крамер ставил под вопрос реальность самой реальности. Любой элемент окружающей действительности отныне мог быть сатанинским мороком. Силы зла роились где-то поблизости и только ждали момента, чтобы себя проявить. Оборотни вновь жрали человечину, ведьмы летали на метлах и наводили порчу. Причем Крамер всерьез утверждал, что женщина по своей природе более предрасположена к колдовству, нежели мужчина. Хорошо, что в те времена не было феминисток — их он бы сжег первыми.
Добропорядочных бюргеров, знать, да и многих церковников от такого обилия взаимоисключающих параграфов «разрывало» на части. Доходило до того, что некоторые приходы или мирские власти тех или иных областей саботировали охоту на ведьм и оборотней, всячески мешая инквизиции работать. В качестве аргумента они неизменно ссылались на того же Августина и других теологов из времен, когда мир еще не сошел с ума. Впрочем, так было далеко не везде. К тому же Реформация лишь усугубила проблему — радикальные протестанты порой устраивали такую жесть, от которой перекосило бы самого деятельного инквизитора.
Придет серенький волчок
И в эпоху Возрождения, и в Средние века в Европе не существовало структуры, которую мы могли бы ассоциировать с полицией. Бо́льшая часть преступлений не то что не раскрывалась — даже не фиксировалась. Когда же имел место случай жестокого убийства, особенно если речь шла о младенцах, как правило, все валили на диких зверей. Происходило такое обычно в глубинке, так что кроме местной общины всем было плевать.
Но в конце XV века все изменилось — на волне дьяволоборческой истерии церковь стала требовать от региональных судей и приходов подходить к таким делам со всей тщательностью. Адские твари стали полноценными субъектами права. А это, в свою очередь, породило соответствующую бюрократию с обилием процедур. Теперь и миряне имели право вершить суд над нечистью от имени церкви. Так впервые в истории начали массово фиксироваться и протоколироваться особо тяжкие преступления, которые в наши дни могут быть интерпретированы как серийные убийства. Евгений Башин-Разумовский Эксперт по историческим вопросам:
«Безусловно, сами по себе серийные убийцы существовали и раньше. Однако они, как правило, выпадали из фокуса истории — отчасти из-за скудной базы дошедших до нас источников, отчасти из-за несовершенства тогдашней системы правосудия.
Так что при всех своих чудовищных преступлениях эпоха „Великой охоты на ведьм“ впервые познакомила человечество с феноменом серийных убийств. Впрочем, отсутствие вменяемой криминалистики и регулярной полицейской службы вскоре вновь „похоронило“ этот вид преступлений, который был заново „открыт“ лишь в индустриальную эпоху».
В ходе этой охоты начали хватать всех, кто обнаруживал какие-то странности в поведении, которые нельзя было однозначно трактовать с позиций тогдашней медицины. Проще говоря, лунатиков, сумасшедших, подозрительных бродяг и прочих интересных личностей. И вот что интересно. В этом потоке бомжей и сельских дурачков нет-нет да и начали всплывать примеры чистейшего, дистиллированного зла — совершенно реального, а не магического. Так, например, в 1521 году во Франции были схвачены некие Пьер Бюрго и Мишель Вердан, которых молва окрестила «Оборотнями из Полиньи». Собственно, замели их за такую мерзость, как инфантицид и каннибализм. Подонки орудовали в сельской местности, где без труда прокрались в сад одной из местных семей и похитили оттуда четырехлетнюю девочку, собиравшую горох. Бюрго и Вердан убили ребенка, после чего употребили части тела в пищу. Они совершили еще несколько аналогичных нападений — жертвами стали в общей сложности четыре девочки разного возраста. Одно из преступлений, со слов Бюрго, парочка совершила из мести. Они якобы просили милостыню у одной селянки, а когда та отказала — набросились на нее и убили. После чего, как заявил сам убийца, помолились и продолжили просить «подаяние во славу Господа». Под пытками оба «сознались», что заключили договор с дьяволом, который наделил их нечеловеческими силами. В настоящее время не представляется возможным восстановить все детали, однако куда более реальной кажется версия, что Вердан и Бюрго были бродячими нищими, которых на подобные зверства толкнул не черт, а банальные голод, корысть и жестокость. Чем дальше в лес — тем толще волки. В 1574 году во Франции поймали еще одного «оборотня». Некий Жиль Гарнье сознался в совершении множества убийств:
«В день святого Михаила, приняв обличье оборотня, похитил девушку десяти-двенадцати лет (…) и там убил ее, по большей части при помощи рук, схожих с лапами, а так же зубов, и съел плоть с ее бедер и рук, а некоторые части отнес своей жене. И пятадцать дней спустя задушил маленького ребенка в возрасте десяти лет на винограднике в Гредизане (…). И с того времени убил, будучи в облике человека, а не волка, другого мальчика в возрасте двенадцати-тринадцати лет в лесу близ деревни Перуз (…)».
Он был приговорен к сожжению заживо, и приговор был приведен в исполнение.
Судя по дошедшим до нас сведениям, Гарнье «куражился» как минимум два года — с 1572-го по 1574-й, — наводя ужас на регион Франш-Конте. Точное или хотя бы примерное число его жертв определить невозможно. Но остается один вопрос: почему все преступления Гарнье совершал якобы в обличье волка, и лишь последнее, во время которого его и поймали, сотворил в своем естественном облике? Ответ очевиден: средневековое сознание не могло найти рационального объяснения подобным зверствам, поэтому все списали на договор с Сатаной. Вероятнее всего, Гарнье и прочих подобных ему во время допросов принуждали сознаться в том, что они оборотни. А когда, во время ареста с поличным, клыков и хвоста у злодея не обнаружилось, судьи и церковники просто объяснили это тем, что именно в этот раз преступник решил убить, не обращаясь в волка. Оборотни стали предметом ожесточенных дискуссий в церковных и медицинских кругах по всей тогдашней Европе. Впереди маячил XVII век, и многие постулаты «Молота ведьм» Крамера, и ранее принятые далеко не всеми, больше не казались такими убедительными. Ученые мужи вновь вернулись к тезису о том, что так называемая ликантропия может являться лишь проявлением какого-то психического расстройства. В этом отношении примечательным было дело Жака Руле, или Ролле, — тридцатичетырехлетнего француза, в 1598 году пойманного на месте преступления недалеко от Анже. Согласно протоколу, его задержали, когда он стоял над телом убитого им пятнадцатилетнего подростка. Убийца нанес тому множественные увечья, и руки преступника были буквально по локоть в крови. На допросе Руле сознался, что он оборотень и дьявол даровал ему волшебную мазь, втирая которую в собственную кожу, преступник якобы обрел способность перекидываться в волка. Он также сознался в убийстве еще нескольких детей и взрослых. Однако в данном случае местное следствие опровергло мистическую подоплеку преступления. Более того, судья постановил, что Руле таким образом пытался выставить себя сумасшедшим и сложить с себя ответственность за содеянное. На удивление рациональная мысль! Судья как в воду глядел: не желая мириться со вполне справедливым смертным приговором, Руле подал апелляцию в парламент Парижа, продолжая настаивать на том, что он оборотень. Начальство, которому, по его мнению, всегда виднее, чем провинциальным дуракам на местах, рассмотрело ходатайство и официально признало убийцу умалишенным. В результате смертная казнь была заменена двумя годами принудительного лечения в психушке при госпитале Сен-Жермен. Куда потом навострит лыжи и что еще натворит «откинувшийся» далеко еще не старый «оборотень», никого, видимо, не волновало.
Почему у тебя такие большие зубы?
Общеевропейская волчья истерия как нельзя лучше способствовала популярности фольклорной истории о девочке, которая по дороге к бабушке встретила в лесу чудовище. Подобная сказка в разных вариациях была распространена чуть ли не по всей Европе еще с XIV века, и далеко не в каждой версии в качестве антагониста фигурировал волк. Именно страсти по ликантропам вкупе с историями о ребятах вроде Гарнье и Руле сделали свое дело, навсегда определив портрет злодея. Первая письменная редакция сказки вышла в 1697 году во Франции — она вошла в книгу «Сказки матушки-гусыни» за авторством Шарля Перро. Там же были сказки о Золушке, Синей бороде, Спящей красавице и т. д. Строго говоря, оригинальные сказки Перро отнюдь не были добрыми. Это мрачные и кровавые истории, основой для которых частично стал европейских фольклор, а частично — истории реальных злодеяний. «Красная Шапочка» — не исключение. Уже в версии Перро девочка раздевается, прежде чем лечь в постель к волку, которого она принимает за бабушку. Волк ее съедает — и никаких вам охотников, никакого хэппи‑энда. Фольклорной основой для истории Перро стала устная народная сказка «Бабушка» — французская версия легенды про девочку в лесу. В разных версиях этой сказки, характерных для тех или иных регионов Франции, волк называется «лю-бре», «лю-гару» и т. д. — так в этих местах издавна называли оборотней. Ни в одной версии злодей не является обычным волком. Он первым прибегает в домик бабушки и убивает ее. Дальше следует совершенно адская сцена — волк расчленяет тело бабушки и готовит из него ужин, а ее кровью наполняет бутылку для вина. Проделав все это, он надевает одежду жертвы и сам притворяется бабушкой.
Вот скажите: вам в детстве не казалось странным, что волк, каким бы он ни был притворщиком, так легко выдал себя за человека? А вот для оборотня это — раз плюнуть. Дальше «бабушка» предлагает внучке перекусить, тем самым путем обмана приобщая ее к каннибализму, и поит кровью под видом вина — извращенная версия церковного причастия. Короче говоря, волк глумится как может и совершает тягчайшие преступления, с точки зрения общества и церкви. В конце, как уже отмечалось, волк заставляет девушку раздеться и лечь с ним в постель, чем еще раз подчеркивает социальный статус своей жертвы. Впрочем, существовали версии истории, в которых девушка успевала понять, что перед ней волк. Тогда она тянула время, раздеваясь нарочито медленно и заставляя волка томиться в нетерпении. Когда его бдительность ослабевала, она сбегала от него. Фольклор всегда был гиперболизированным отражением действительности, в которой жили его носители. В эпоху первых серийных убийц, отождествлявшихся с оборотнями, именно один из них стал главным антагонистом истории. Серый Волк в оригинальной версии — убийца и каннибал, как Жиль Гарнье. Не случайным был и образ героини — именно девушки со дна общества и дети были наиболее легкими и излюбленными жертвами маньяков.
Фэнтези-роман "Прайд" Глава 10 - Песцовый погром глазами волчонка
Лумо тяжело дышал после тяжелого марш-броска до земель песцов. Никогда он не бегал так далеко и так быстро. Ему повезло меньше, чем другим, он попал именно в ту центурию, что должна будет навести шороху в норах белых шавок, и вместе с гвардейцами гнать их на волчьи основные силы во главе с великим вождем Хаудой. Думо тоже был с ним. И скорее всего утром они пойдут на самую верную смерть где-то во льдах. А сейчас им дали время отдохнуть до рассвета.
Перед маршем командующий гвардии Карнифекс произнес пламенную речь о раскрытых планах поганых песцов, которые должны были уничтожить сердце волчьего прайда во сне, за что мы должны отплатить также подло и также жестоко.
«Воины! Сегодня на нас лежит огромный груз. Груз спасения всего рода волчьего. Ради настоящего. Ради будущего. Многие из нас скоро увидятся с праотцами, но эта жертва того стоит. Стоит свободы нашего народа. Волки должны показать, что стоят на вершине мира. Наш путь начинается с битвы. Битвой он и закончится. Пришло наше время! Время показать этому миру, чего мы стоим. С нами должны считаться. Нас должны бояться. А тех, кто против, ждет смерть!».
Волки воинственно завыли в знак поддержки своего командира и двинулись в долгий путь.
У Лумо был целый день, чтобы обдумать сказанные Карнифексом слова. Сомнения закрадывались в его душу. Свобода ли в смерти за будущее, в котором тебя нет? Зачем вообще животные воюют? Ведь после победы над песцами грядет битва с войском короля Тардуса.
Лумо не хотел умирать, но и выбора у него особо не было. Ведь его отказ расценят, как предательство, а за него одно наказание – смерть.
Что это за битва их ждет? Почему надо нападать на спящих?
Радо учил их, как сражаться с песцами в честном бою. Как разбивать схожий боевой порядок. Песцы воевали также тройками, только сдвоенными. Тот же смысл, как у волков, только на концах боевого треугольника по два песца. Они называли это шестерками. А дальше также – звено, пелотоя, центурия.
Почему сейчас все иначе? Почему великий вождь Хауда решил уподобиться подлому плану песцов и напасть на спящих? А был ли вообще такой план? Кто о нем слышал? Может и не было никакого плана, и мы идем кровожадно убивать соседей. Почему мы их недолюбливали всегда, ведь никто даже не помнит с чего началась наша вражда. Потому что так положено? Как много вопросов и как мало ответов.
Кто вообще придумал отправить кадетов в норы к врагу? Это их земля. Это их дом. Они будут грызться до последнего вздоха, чтобы защитить его. Лумо не хотел лезть туда, но что делать? Выбора нет. Ни у него, ни у остальных волчат. Жаль мнение его не разделяли остальные. Они восторженно отнеслись к возможности поучаствовать в своей первой битве. Они хотели совершить подвиг, чтобы слагали о них легенды в том самом светлом будущем. Даже брат его Думо не мог уже сидеть на месте, так чесались лапы, чтобы рвануть в бой. Глупцы! Какие же вы все глупцы! Никто не учил нас этому. Никто не делал там раньше. А отдуваться кому? Нам? Кадетам, что недавно оторвались от титьки матери? Что это за великий вождь такой у нас, что готов бросить нас умирать? За громкие слова о великих идеях?
Пока Лумо размышлял рассвело, а это значит, что песцы отправились по своим норам и начали укладываться в сон. Два треугольника волков стояли на границе земель врагов. Один грозный и непобедимый из гвардейцев, а второй – жалкий, но полный слабоумия и отваги. Кадетский. Командирами центурий, пелотой и звеньев назначены опытные гвардейцы, которые должны были минимизировать потери, однако, что будет в норах, никто не знал. Гвардейцы-то там не спасут. Карнифекс надеялся на лучшее. Где-то в глубине души его черствого сердца он все же переживал за вверенную ему кадетскую центурию.
Волки бесшумно пробрались к границам первых селений. И Карнифекс своим могущественным воем обозначил начало наступления. Песцы спали, как убитые. Даже вражеский запах, подгоняемый ветром, что дул в их сторону, не смог разбудить их. Карнифекс вполне ожидал этого, поэтому завыл еще раз и кадетская центурия начала растягиваться и нырять по песцовым норам. Проблема была в том, что норы были слишком узкие, поэтому все боевые волчьи боевые порядки не работали. Банально бы они туда не влезли тройкой. Только друг за другом, но от этого было бы еще хуже. Решение было одно. Один кадет – одна нора. А с чем уж он там столкнется, никто не знал. Только великая удача могла помочь юнцам.
Из нор начали раздаваться шипение песцов, вой и рык волчат.
Гвардейцы неспешно дошли до нор и остановились, ожидая, как песцы начнут в панике выпрыгивать оттуда прямо в их лапы.
Лумо, как и все нырнул в нору, глаза его не сразу привыкли, но чуткий нюх дал знать, что двигается он в верном направлении. Норы были опасны тем, что за любым поворотом могла ожидать быстрая и жестокая смерть от защищающего свой дом песца. Так чуть не случилось и с Лумо. В последний момент он успел отскочить. Зубы песца с невероятной силой клацнули несколько раз в воздухе перед его носом. Его враг шипел и нервозно прыгал, пытаясь загрызть его. За ним шипели еще несколько этих шавок. Туннель был узким, поэтому угрожал его жизни лишь следующий первым песец. Хозяева норы наступали. Лумо очень испугался, и начал потихоньку пятиться назад, периодически отбиваясь от зубов злобного песца. В его мыслях было лишь одно, выбраться поскорее из норы, где ему на помощь придут гвардейцы. Ну или волчицы, которые были где-то недалеко. Шаг за шагом Лумо приближался к своей цели. Наконец-то выбравшись, он увидел, что гвардейцы прошли уже дальше к другим селениям. Здесь снег был пропитан кровью. На льду лежали туши песцов и волчат, но Лумо некогда было сожалеть о них, его ждала схватка ни на жизнь, а на смерть. Надеяться было не на кого. И стены норы уже не удерживали песцов. Один, два, три….шесть.
«Боевая песцовая шестерка, - подумал Лумо, когда те начали окружать его, - Быть беде!»
Шесть взрослых песцов против него. А по близости никого. Песцы окружили его и начали атаковать со всех сторон. Всей шестеркой. Именно так, как рассказывал мудрый дедушка Радо. Песнь битвы заиграла со всех сторон. Клыки и когти смешались в единых порывах, меняя ритмы и направления движения. Волчонок пытался отбиться и даже цапнул одного из врагов своих, но прилетало со всех сторон. Больно! Силы покидали его, а раны от укусов кровоточили. Лумо больше не мог сражаться и смирился со своей участью. Время его пришло! Погиб бы за свободу в будущем он, живя в гнете настоящего!
Только чудо могло спасти Лумо. И чудо это случилось. Откуда-то сбоку прыжком грозная волчица сбила двоих и мигом перегрызла им глотки. В этот момент воодушевленный Лумо из последних сил бросился на одного из песцов и вцепился ему в шею. На волчицу накинулись трое, и начали нещадно грызть ее. Лумо, закончив с одним своих врагом, побежал на помощь своей спасительнице. Все случилось так быстро, что юнец даже не понял, кто пришел ему на помощь. Это была его мать. Ротега. Боевая волчица из Крови матерей, что пришли по зову своего великого вождя, чтобы расправиться в клятыми песцами.
Пока она расправлялась с одним песцом, двое со спины наносили беспощадные удары волчице. Лумо с разбегу снес одного и впился своими зубами в его горло. Он был невероятно зол. Как они посмели грызть его мать. Гнусные песцы. Он грыз его до тех пор, пока не услышал голос Ротеги.
«Лумо! Он уже мертв! Хватит!»
Лумо повернул голову и увидел, как его мама лежит на земле, истекая кровью, среди мертвых песцов.
- Мама! – бросился он к ней.
- Сынок, как ты? Больно?
Ротега после смерти главы их семьи редко проявляла материнские чувства. Ласка и нежность не помогут в жестоком мире, где выживает сильнейший. Но сейчас она дала волю чувствам, ибо понимала, что это ее последняя беседа с сыном.
- Мам, да ты…ты чего? Заживет. Мама, вставай!
Лумо попытался помочь волчице встать, но та остановила его.
- Сынок! Береги брата! Он такой вспыльчивый и резкий. Натворит еще дел. Приглядывай за ним. Хорошо.
- Мама! Мама! Ты что умираешь?
- Я иду на встречу к отцу! Прощай!
- Мама! Мама! Ты чего?
Волчица закрыла глаза. Лумо завыл! Ему было больно. Очень больно! Он не знал, что ему делать и как спасти мать. Сейчас даже его сородичи из Спасения волков не смогли бы помочь. Уж сильно очень потрепали его мать песцы. Она спасла его ценой собственной жизни. Лумо был благодарен ей, что еще дышит, но душа его все равно разрывалась на части.
Своим воем он привлек внимание еще пары вражеских воинов, но сейчас волчонок был очень зол. Зол на себя. На песцов. На весь мир. Он даже не понял, что произошло, но через мгновение две белых шавки валялись у его ног. Бездыханные. Что-то изменилось у него внутри. Время детских игр и веселья осталось где-то далеко позади. Лумо воочию увидел, что мир не такой уж и радужный, как ему казалось.
Под лапами был липкий снег, перемешанный с кровью. Чьей уже было не понять. Кровь-то у всех красная. Везде лежали кучи трупов. Песцов. Волков. Среди них Лумо нашел брата. Он тоже был мертв. Глаза его были открыты. Пусты и безжизненны. Где-то в их холодной глубине улавливалось отчаяние, что стало последним чувством, что испытал Думо.
Его буквально выпотрошили. Неужели песцы сделали это?
«Эх, Думо, Думо! И ты ушел вслед за мамой! Почему вы оставили меня одного в этом страшном мире? Почему? Почему?» - выл Лумо, стоя у тела брата.
Мимо пробегающий волк из королевской гвардии, зарычал на него: «В бой! Живо! Там твои братья умирают пока ты нюни распускаешь!».
«Мой брат уже погиб и мама! - подумал Лумо и поплелся в след за гвардейцем. - Я не хочу воевать, хватит с меня. Я хочу жить. Жить, а не умирать».
Волчонок бросился в сторону ледникового прибрежья. Он не знал, зачем бежал туда. Слезы текли рекой из его глаз, но он бежал. Из последних сил бежал. Бежал без оглядки. Пока не выбивался из сил. Затем отдыхал и снова бежал. Вперед и только вперед. Ноги сами несли его прочь. Он просто хотел скрыться подальше от этого ужаса.
Бессонница
Беленькая зайка и серый волк
Жила-была Зайка.
У неё была белая мордочка, лапки, розовые ушки и нос.
Больше всего на свете, Зайка обожала грызть морковку.
Возьмёт её в лапки, сядет у окна.
Глядит на улицу и хрустит.
По вечерам, мама укладывала Зайку спать и пела ей песенку:
"Баю баюшки баю. Не ложись ты на краю. Придёт серенький Волчок. Тебя схватит за бочок..."
Но Зайка была непослушной и каждый вечер засыпала на краю кроватки.
Однажды ночью пришел Волчок...
Тихо забравшись в норку, он учуял своим большим носом кровать, где спала Зайка, подкрался ближе и начал обнюхивать Зайкин бочок, выбирая место, за которое удобней схватить.
Почувствовав, что её обнюхивают, Зайка замерла от страха.
Ни жива, ни мертва, она вспоминала мамины песни и думала, что же ей теперь делать!?
Не придумав ничего лучше - Зайка подскочила и начала прыгать в разные стороны, как это делают все зайцы, пытаясь замести следы.
Но в тесной норке это получалось очень плохо и Волчок уже начал её нагонять, на бегу стараясь куснуть бочок.
Вдруг зажёгся свет.
Это пришёл на шум Зайкин папа.
Что тут началось!
Увидев, что Волчок хочет отведать Зайкин бочок, папа набросился на Волчка!
Но так как Зайка прыгала очень быстро, а Волчок без остановки ее преследовал - папа начал прыгать за ними.
Не успевая догнать Волчка, папа принялся кусать его куда придётся.
Чаще всего получалось куснуть за место, из которого растет хвост.
Или сам хвост.
Зайка от страха визжит, Волчок от укусов скулит, папа кусает и рычит.
Так бы и бегали, но тут появилась мама.
Увидев это безобразие, мама раздала всем по морковке и все дружно начали хрустеть.
И даже серый волк стал грызть морковку.
Потому что маму надо слушаться всегда.
Иллюстрации к народным сказкам художника Рачёва Евгения Михайловича
Сказка по типу 409 из классификации Аарне-Томпсона: "Девушка-Волчица"
В незапамятные времена жила одна женщина с мужем в любви и согласии. Но вот на протяжении этих семи лет совместной жизни у них совсем не было детей, что их очень огорчало. Женщина вела хозяйство и хлопотала на кухне, муж отлучался из дому в лес и до зари пропадал там, приносил подстреленную им дичь на ужин. Как-то раз он убил волка, содрал с него шкуру и приготовил жаркое. В ту пору явился ко двору сам Волчий Пастырь, разгневался и сказал:
- Так это ты тот негодяй, что подстрелил вожака волчьей стаи?! Клянусь небом, ты за это поплатишься! Дитя, что носит под сердцем твоя супруга, отныне должно принадлежать Стае!
В этот самый момент отчаявшаяся жена из спальни произнесла невозвратимые слова:
- "Мой господин,даже если бы Вы сделали мою дочь волчицей,я была бы счастлива!".
Волчий Пастырь исчез, а на свет и впрямь появилась дочь, не похожая ни на отца, ни на мать, с волчьими светящимися глазами и покрытая волосами. Поскольку она была единственным ребёнком в семье, женщина дала ей имя - Моника и любила ее любовью более пылкой, чем к любому жителю Земли. Но радостные дни скоро миновали, и ужас, и горе охватили вскоре всех обитателей. Сначала из сараев стали пропадать куры: повсюду находили раскиданные перья и обглоданные безголовые тела. Затем кто-то начал пожирать печень коров. Послал как-то раз сосед одного из сыновей посмотреть, кто этот таинственный убийца.
Парень зашёл в сарай и видит, как прекрасная с виду девица подходит к стойлу, запускает руку в нутро коровы и достаёт содержимое. Бедное животное жутко завыло, а далее раздался ещё один вой, похожий на волчий и громкое чавкание. Сын местного фермера подошёл ближе и обомлел: руки у девицы были снабжены настоящими звериными когтями, лицо и руки покрыла горсть шерсти, а уши были остроконечные. Рассказал о том явлении парень своему отцу - никто ему и не поверил. На другой день средний сын пошел сторожить хлев, и опять ситуация повторилась. Наконец, младший сын пошёл стеречь коров. Он выследил девицу, накинул на неё верёвку и понёс было отцу, но в этот миг взошла луна. Моника разорвала свои оковы, пронзила хищным взглядом парня, перегрызла ему шею и пустилась наутёк.
Однажды пастух пас овец в поле. Внезапно на него налетела волчья стая, среди которой он увидел и Монику. За все эти годы она совсем одичала: не носила одежды и ела только сырое мясо. Родители - и те порой страшились её свирепого нрава, свойственного скорее демонам, нежели человеку. Сгубила девушка скот и вскоре принялась за людей, несмотря на многочисленные попытки Волчьей Стаи образумить её. Родителей - и тех не пощадила. Жителей охватил страх: в каждом буераке и на каждой тропе лежали растерзанные тела жертв ненасытной Моники. Нарушен был вековой баланс, созданный Лесовиком: вооружившись ружьями, кинулись мужики в лес истреблять матёрых хищников и их щенков. Гул и вой эхом раздались по всей чаще.
Среди прочих были и королевские охотники. Они первые заметили, как волчица перекувыркнулась три раза и обернулась девушкой, сбросила волчью шкуру и пошла купаться в пруд. Охотники схватили её и унесли домой, а Моника хватилась, и нет шкуры. Завыла, зашипела, заскрежетала зубами, да поздно. Но нюх её не подвёл: выследила она своих похитителей, облачилась в волчью шкуру, и на следующий день во дворце подняли чёрное знамя. Моники же и след простыл. Наткнулась она на разбойничий вертеп. Шайка головорезов польстилась на мнимую красу девицы, каждый наливал стакан браги и веселился до зари. Некоторые даже подрались за право оказаться тем единственным, с кем красавица разделит ложе.
И вот настал момент для сна. Первый из разбойников уже переоделся и обомлел: вместо лица молодой девушки он узрел волчью морду, с невыразимой яростью смотрящую на него. Моника кинулась на разбойника. На его крики и стон сбежались другие и увидели лишь окровавленное тело своего товарища, а в свете луны - огромного мохнатого зверя, выпрыгнувшего в окно и сгинувшего с глаз. Лишь долгий и протяжный вой свидетельствовал о его присутствии.
Вскоре все в округе знали про волка-убийцу. Оцепили всю местность, люди были вынуждены прятаться по домам да подвалам, никогда не выпускали скот. И лишь один из жителей, Джон - удалец зарядил ружьё серебряными пулями, раздал подобное оружие охотникам, и те стали выслеживать зверя. Раздался выстрел, и сердце Моники разорвало на части. Девушка, подстреленная, словно колос серпом, упала в реку. Народ столпился вокруг и с изумлением наблюдал, как по течению плыло не женское тело, а волчья туша. Перебили люди ей сухожилия да и сожгли на костре.