К десятилетию со дня ухода одного из самых авторитетных российских политиков о нем вспоминают многие государственные деятели: от президента Владимира Путина и спикера Госдумы Вячеслава Володина до соратников и оппонентов Примакова. Своими размышлениями об уроках политика, дипломата, разведчика и ученого поделился с его внук - Евгений Примаков-младший.

– Во время прощания с Евгением Максимовичем в Колонном зале Владимир Путин назвал Примакова «великим гражданином России». В чем, на ваш взгляд, величие этого человека?

– Мне сложно комментировать ту оценку, которую дал Владимир Владимирович. Прежде всего потому, что для меня жизнь деда никогда не была, да и не будет уже, какой-то отвлеченной историей. Для меня это все равно личная история.

И для меня дед был, есть и будет примером. Неким стандартом, шкалой, если хотите. Это был человек, который не думал о себе, он не был занят тем, чтобы хорошо устроиться в жизни, что-то получить и так далее. Совершенно другая этика, совершенно другая мораль. Абсолютно!

Способ его жизни в социуме был таким, что он никогда ничего не просил и не добивался для себя. Он мне всегда говорил: «Женя, если тебя призвали для какой-то работы, вот тогда ты идешь и ее делаешь. Не навязывайся, не напрашивайся. Это не нужно. Это не по-примаковски». Был у него такой термин – «не по-примаковски». За должностями он никогда не гонялся. Истории его прихода и в МИД, и в Белый дом свидетельствуют: он этих постов не добивался.

– Но при этом он достиг самых высоких должностей. Почему?

– Работал хорошо. Когда премьерствовал, мы в семье его видели редко-редко. Ночью приезжал, спал, вставал, уезжал. Все. И для него конец премьерства, связанный с некрасивой историей длительного и старательного выпихивания из Белого дома, стал освобождением. В этот день он пошел на футбол и свистел на трибуне. Я уж не помню, кто там играл, но свистеть он умел отлично…

Он не держался за кресло премьера. Когда его Борис Николаевич попросил написать заявление об отставке, единственное, что дед сказал: «Я не буду вам облегчать задачу и заявления писать не буду: хотите – увольняйте». Как мне рассказывал дед (он, кажется, об этом и в книжке написал), Ельцин спросил его тогда только об одном после того, как подписал указ об отставке: «А у вас машина есть, есть на чем доехать обратно?» На что дед ответил, что, мол, «ничего, если что, и на такси доеду».

– Осталась ли у него после этого обида на Ельцина, как вы считаете?

– Нет, не думаю. Если какая-то обида и была, то исключительно по поводу каких-то нереализованных, по его мнению, планов. Он считал, что что-то можно было сделать лучше, больше. А вот не дали, не получилось. Но в принципе он никогда не любил возвращаться к прошлому, не был в этом смысле мстительным. Рукой махнул и дальше пошел.

Да, было в его жизни несколько эпизодов предательства. Однако дед был так устроен, что совершившие это люди для него просто переставали существовать. И на этом все заканчивалось.

– Если говорить о двух президентах, с которыми он работал, о Горбачеве и Ельцине, какие отношения его с ними связывали?

– Точно знаю, что никогда не было никакого панибратства, приятельства. Дед исходил из того, что есть этика служения. Есть президент, есть государство: я служу государству, президент – начальник. Это было всегда прозрачно и понятно. С этим можно соглашаться, можно не соглашаться, но это так.

Был с Ельциным такой эпизод. 21 сентября 1993 года первый президент России издал указ № 1400 о разгоне Верховного Совета РСФСР. Дед тогда возглавлял внешнюю разведку. Борис Николаевич в какой-то момент ему позвонил и поинтересовался, как он оценивает этот указ. На что дед ему ответил, что он с указом не согласен. Ельцин сказал, что рассчитывал услышать слова поддержки. На что дед заявил, что, во-первых, было бы плохо, если бы руководитель разведки врал президенту. А во-вторых, эти его слова не означают, что разведка и он лично после этого будут нелояльны к президенту. Потому что они служат государству. Это история, если хотите, абсолютно самурайская. Но это такая этика.

– Отставка Примакова в 1999 году послужила началом разнузданной пропагандистской кампании против него…

– Эта кампания началась даже до его отставки с поста премьера. Она была связана с опасением, что он будет баллотироваться в президенты и, не дай бог, победит.

– Что повлияло на его решение отказаться от борьбы за президентский пост – кампания в СМИ или что-то другое? Ведь сначала он даже сделал заявление о том, что готов баллотироваться...

– Думаю, причина его отказа в понимании, что главным его оппонентом, если он будет баллотироваться, станет Владимир Путин. А во Владимире Владимировиче он оппонента не видел. Наоборот. В нем он видел человека, который думает так же, имеет те же идеалы, ту же этику, что и он. Поэтому, кстати, тот накал предвыборной борьбы, грязь и травля, которой его подвергли, у деда никогда не связывались с Владимиром Владимировичем.

– Он не считал своей ошибкой участие в думских выборах 1999 года, которое активизировало эту травлю?

– Он не говорил, что это была ошибка. Он, как мне кажется, считал, что на тот момент это было оправданно. Одна из задач блока «Отечество – Вся Россия» была связана с тем, чтобы голос региональных элит был услышан. Думаю, он находил важным поддержать эту идею.

– У вас есть версия, почему Ельцин оставил Примакова на должности главы внешней разведки, хотя тот вроде бы считался «человеком Горбачева»?

– Мы это не обсуждали никогда, но, я так понимаю, именно потому, что он де-факто не был «человеком Горбачева» или «человеком Ельцина». Это востребованность профессионала, я полагаю так. И потом, у Ельцина были сомнения. Когда Ельцин переутверждал деда на посту директора Службы внешней разведки, он приезжал в штаб-квартиру СВР в Ясеневе. Был сбор начальников всех подразделений, и только после того, как все высказались за назначение Примакова, Ельцин его переназначил.

– Евгений Примаков руководил МИД всего два с половиной года. И при этом его работа на Смоленской площади стала важной вехой в истории российской дипломатии. Почему? Что, на ваш взгляд, изменилось с его приходом?

– Вы же помните, тогда был такой период в нашей истории, когда мы сомневались, что у России должны быть собственные национальные интересы. «А зачем это все? Мы же часть цивилизованного мира! Зачем нам еще какие-то национальные интересы?!» Тогда звучали странные, совершенно неадекватные вопросы: зачем нам разведка? Зачем нам МИД? Примаков изменил атмосферу, вектор движения. Стало понятно, что мы не сателлиты и что это не стыдно, наоборот, это правильно – иметь свои, отличные от чужих, национальные интересы.

– Парадоксальная вещь: приход Примакова в МИД вместо Козырева был воспринят на Западе как приход человека с более жесткой позицией и более консервативными убеждениями. Но уважения к министру иностранных дел России, по-моему, на Западе прибавилось...

– Безусловно. Это очень важная черта наших западных партнеров: они уважают оппонента, который способен им противостоять. И это многократно подтверждалось всегда и всюду.

– Владимир Путин упомянул о благородстве вашего деда. На ваш взгляд, для политика честность и благородство – это плюс или скорее отягощение, его профессиональный изъян?

– Давайте я собьюсь в пафос немножко. Я не политик, поэтому мне легко об этом рассуждать. По-моему, политик, если он не «политик», не политикан, а Политик – человек, который делает политику, всегда должен думать о благе своей страны. Это максима, это то, как должно быть в идеале. Да, он должен быть готов на многое, в том числе и на какие-то компромиссы. Он должен порой, как выразился американский президент Ричард Никсон, «быть сукиным сыном», если это нужно для блага его страны. Но обязательство следовать данному слову и обязательство вести честную игру – это тот выбор, тот тяжелый выбор, который политик может и должен на себя принять, чтобы то, что он делает, было не только эффективным, но и этически верным. Хотя, конечно, можно было бы добиться гораздо большего другими способами, «подкупом и шантажом», как говорят в таких случаях.

– Сейчас много слов звучит о том, какие уроки стоит извлечь из жизни и деятельности Евгения Максимовича Примакова. С вашей точки зрения, какой урок главный?

– Я, честно говоря, не люблю отвечать на такие вопросы, потому что они загоняют на территорию пафоса, а пафос никогда в нашей семье не был в чести. Но отвечать на них все равно нужно.

Я думаю, главный урок заключается в том, что надо просто хорошо работать – профессионально и честно – и думать о деле, которое ты делаешь, а не о том, что ты можешь благодаря ему получить.

В семье это никогда не обсуждалось: все было понятно по умолчанию. Свои уроки он пытался донести через книги, которые писал, как только у него появилось на это время. У деда была совершенно безумная работоспособность, невероятная. Он писал, работал безостановочно, до поздней ночи сидел, в интернете искал что-то. Возраст ничего не значил. Он писал вплоть до того, как уехал в больницу. На столе у него осталась лежать папка с тезисами выступления на заседании клуба «Меркурий», которое должно было состояться 25 июня. А 26-го его не стало…

Источник: журнал "Историк"