Правдива ли история о цветах, которые Татьяна Яковлева получала после смерти Маяковского?
В блогах и глянцевых журналах популярна история о том, как возлюбленная советского поэта в течение долгих лет получала от него цветы, в том числе и после его гибели. Мы решили проверить, насколько это соответствует действительности.
Спойлер для ЛЛ: Маяковский действительно был влюблён в Татьяну Яковлеву, и в течение нескольких месяцев женщине приносили от него цветы. Однако рассказ о курьерах, которые доставляли букеты годами и после гибели поэта, не соответствует действительности
Чаще всего романтическая история излагается так: в 1928 году Владимир Маяковский во время поездки в Париж влюбился в эмигрантку Татьяну Яковлеву. Затем поэт был вынужден вернуться в СССР, а весь свой гонорар за парижские выступления он положил в банк на счёт известной парижской цветочной фирмы с единственным условием: несколько раз в неделю Яковлевой должны приносить букет самых красивых и необычных цветов. Это продолжалось много лет после самоубийства Маяковского в 1930 году. Утверждается, что Яковлева получала букеты и в 1940-х, когда Париж был уже оккупирован немцами, и что в течение нескольких лет она торговала этими цветами на бульваре, чтобы спастись от голодной смерти. Эту историю можно найти в соцсетях — например, в Facebook, «ВКонтакте» и LiveJournal. Также об этом писали сайт «Сплетник» и журнал «Грация».
История любви Маяковского и Яковлевой — известный эпизод биографии поэта. В октябре 1928 года он приехал в Париж и пробыл там два месяца. Во французской столице он встретил Татьяну Яковлеву, в юности эмигрировавшую из Советской России, и влюбился в неё. Как писала позже дочь Яковлевой, Франсин дю Плесси Грей, «через две недели Маяковский предложил ей руку и сердце, но Татьяна отвечала уклончиво». Своей парижской возлюбленной поэт посвятил два стихотворения: «Письмо Татьяне Яковлевой» и «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви». В декабре 1928 года Маяковский вернулся в Москву.
Как раз к этому периоду и относится история с цветами. «Он уехал в Москву на несколько месяцев, и всё это время я получала по воскресеньям цветы — он оставил деньги в оранжерее и пометил записки. Он знал, что я не люблю срезанные цветы, и это были корзины или кусты хризантем», — рассказывала Яковлева в 1979 году литературоведу и биографу Маяковского Василию Катаняну. Пишет об этом и дочь Яковлевой: «Перед отъездом Маяковский заплатил цветочнику, чтобы Татьяне до его возвращения каждое воскресенье посылали по дюжине роз — к каждому букету прилагалась его визитная карточка с запиской».
Весной 1929 года Маяковский вновь приехал в Париж. Он звал Яковлеву с собой в СССР, но та ответила отказом. «Он хотел, чтобы я моментально с ним уехала. Но не могла же я сказать родным, которые недавно приложили столько усилий, чтобы меня вывезти из Пензы, — "хоп! я возвращаюсь обратно". Я его любила, он это знал, у нас был роман, но роман — это одно, а возвращение в Россию — совсем другое. <…> Я хотела подождать, обдумать и, когда он вернется в октябре 1929 года, решить. Но вот тут-то он и не приехал. <…> Поняв, что он не приедет, я почувствовала себя свободной», — вспоминала Яковлева. Осенью 1929 года Маяковскому не дали визу, и Татьяна стала устраивать свою личную жизнь. В декабре 1929 года она вышла замуж за дипломата Бертрана дю Плесси.
Ни возлюбленная поэта, ни её дочь никогда не писали о том, что цветы якобы приходили ещё многие годы после гибели Маяковского, тем более что это не сочетается с фактами из биографии Яковлевой. Она не всегда жила в Париже: например, её дочь Франсин родилась в 1930 году в Варшаве, где дю Плесси находился с дипломатической миссией. Ещё больше вопросов к той части истории, в которой повествуется о 1940-х годах. Летом 1940 года Франция была оккупирована нацистской Германией, 14 июня немецкие войска вошли в Париж. Не позднее 1941 года Яковлева вместе с дочерью и своим будущим вторым мужем Александром Либерманом уехала в США через Лиссабон. Поэтому она никак не могла провести несколько лет в оккупированном Париже.
Часто в статьях, посвящённых эпизоду с цветами, ссылаются на свидетельство поэта Аркадия Рывлина, который в 1970-х годах якобы своими глазами видел, как в парижскую квартиру Яковлевой принесли цветы с запиской «От Маяковского». У Рывлина и правда есть поэма «Цветы от Маяковского», в которой он лирически переосмысливает историю любви советского поэта и парижской эмигрантки. Есть в тексте и строчки про 1940-е годы:
Жизнь ломается.
Ветер крут.
А букеты его идут,
А букеты его идут,
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
И чтоб выжить, она пока
Продаёт их — зима ли, лето ли!
Эти чёрные облака,
Эти белые облака,
Эти красные облака,
Что зовут его букетами!
Скорее всего, рассказ о визите Рывлина — это просто вольный пересказ блогерами этой поэмы. В 1970-х годах Яковлева жила в США, там с ней встречался и Василий Катанян, и историк балета Геннадий Шмаков, расспрашивавший её о деталях биографии. В Париж же она после войны не возвращалась.
Поэтому в истории о цветах, во всяком случае в том виде, в котором она распространяется в блогах и в глянцевых журналах, много преувеличений. Маяковский действительно был влюблён в Татьяну Яковлеву, и в течение нескольких месяцев 1928–1929 годов женщине приносили от него цветы. Однако рассказ о курьерах, которые десятилетиями после гибели поэта доставляли ей букеты, неправдоподобен и не соответствует ни биографии Яковлевой, ни известным воспоминаниям современникам.
Фото на обложке: Wikimedia Commons
Наш вердикт: большей частью неправда
В сообществах отсутствуют спам, реклама и пропаганда чего-либо (за исключением здравого смысла)
Аудиоверсии проверок в виде подкастов c «Коммерсантъ FM» доступны в «Яндекс.Подкасты», Apple Podcasts, «ЛитРес», Soundstream и Google.Подкаст
Правда ли, что автор стихотворения «Есть тёти как тёти» — Владимир Маяковский?
По Сети много лет гуляет короткое нецензурное произведение, приписываемое поэту Серебряного века. Мы проверили, действительно ли его сочинил Маяковский.
Спойлер для ЛЛ: нет
Стихотворение полностью выглядит так:
Есть тёти как тёти,
Есть дяди как дяди,
Есть люди как люди,
Есть б***и как б***и.
Но в жизни бывает порой по-другому:
Есть дяди как тёти,
Есть тёти как дяди,
Есть б***и как люди
И люди как б***и.
За подписью Маяковского это девятистишие распространяется на развлекательных сайтах (JoyReactor, anekdot.ru, «ЯПлакалъ», «Пикабу») и в соцсетях (TikTok, «ВКонтакте», Telegram). На Facebook некоторые публикации с этим произведением набрали более 2000 репостов.
Популярно мнение, что Маяковский часто употреблял матерные слова в своём творчестве. Во многом это представление сложилось благодаря концовке его программного стихотворения «Вам!»: «Я лучше в баре б***ям буду // подавать ананасную воду!» Однако, выяснил исследователь русского футуризма Александр Парнис, это нецензурное слово встречается в произведениях классика всего три раза, да и при публичных авторских чтениях стихотворения «Вам!» использовался эвфемизм «фуям». Два других примера — строки «Поэт, как б***ь рублёвая, живёт с словцом любым» из стихотворения «Верлен и Сезан», а также «по скверам, где харкает туберкулёз, где б***ь с хулиганом да сифилис» из вступления к поэме «Во весь голос».
Первое издание стихотворения «Вам!»
В 13-томном полном собрании сочинений Маяковского, изданном в 1955–1961 годах, «Проверено» не нашло ничего хотя бы отдалённо похожего на стихотворение про тёть, дядь и людей. Более того, в базе проекта «Google Книги» оно вообще не встречается, то есть, весьма вероятно, появилось спустя несколько десятилетий после смерти Маяковского. Навеяно оно могло быть пятистишием Кира Булычёва, впервые изданным в 1992 году:
В мире маленьких людей
Много водится б***ей.
Но бывают эти б***и
Реже — тёти,
Чаще — дяди.
В некоторых источниках рассматриваемое стихотворение приписывается автору по имени Гоша Новиков. Действительно, на его странице на сайте «Стихи.ру» опубликовано подобное произведение, однако в середине оно значительно отличается от версии, приписываемой Маяковскому. Внизу стоит авторское примечание: «С моей стороны было лишь небольшое дополнение для полноты образа и рифмы, автору этих строк В. Маяковскому моё уважение!»
Однако раньше, как следует из архивной копии страницы, Новиков указывал, что «автор идеи — Наташа Лебедева», и давал ссылку на другое стихотворение с того же сайта. Действительно, на странице Лебедевой произведение приведено в «классической» форме, однако эту публикацию, размещённую в сентябре 2013 года, ошибочно считать самым ранним постом с этим стихотворением. В этом варианте девятистишие появилось в Сети не позднее 2009 года.
А вот упрощённый вариант (без средней строчки «Но в жизни бывает порой по-другому») бытует на просторах интернета ещё дольше. Его можно встретить в публикациях из архива «Живого журнала» (самые ранние — 2002 года), вот только имя автора там, как правило, не называется. Некоторые пользователи и ресурсы позднее упоминали некоего писателя Геннадия Эссу как возможного создателя восьмистишия.
И действительно, в электронной версии книги Эссы «Цитаты и фразы», собравшей, как указывается, самые яркие высказывания автора, это произведение есть. Отмечается, что сборник был впервые издан во Франции и лишь потом опубликован в России. С учётом возраста, указанного в биографии автора (1956 год рождения), он вполне мог написать своё стихотворение, например, в 1990-е. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что биография Эссы, рассказанная на его странице на сайте «Проза.ру» и ставшая основой для биографических заметок об авторе на другихресурсах, полна вымысла. Там утверждается, что его стихи и романы пользуются большой популярностью на Западе, издаются огромными тиражами и были отмечены многими престижными премиями, включая Пулитцеровскую. Эсса якобы дружит со знаменитыми писателями современности, такими как Бернар Вербер и Нил Гейман, а в юности познакомился с самим Джоном Толкином, приезжавшим в СССР. Вдобавок писатель якобы в своё время был удостоен ордена Почётного легиона. Всё это, разумеется, мистификация и легко опровергается информацией в открытых источниках. Кроме того, пользователи неоднократно обвиняли Эссу в воровстве чужих произведений. Поэтому однозначно говорить о том, что он — автор стихотворения про тёть и дядь, нельзя.
Тем не менее можно с крайне высокой степенью уверенности сказать, что создатель популярного девятистишия — не Владимир Маяковский, а появилось оно уже спустя десятилетия после смерти классика.
Фото на обложке: Wikimedia Commons
Наш вердикт: неверная атрибуция цитаты
В сообществах отсутствуют спам, реклама и пропаганда чего-либо (за исключением здравого смысла)
Аудиоверсии проверок в виде подкастов c «Коммерсантъ FM» доступны в «Яндекс.Подкасты», Apple Podcasts, «ЛитРес», Soundstream и Google.Подкаст
Как жила Советская «шведская» семья
📍Москва, пер. Маяковского, 15
Реклама от Маяковского
Маяковский был не только поэтом, но и маркетологом. Многие знаменитые слоганы советского времени придуманы им.
Московский скандал, получивший название “Розовое мордобитие”. В нем отметились Маяковский, Бальмонт, Ларионов
Вот прекрасный пример того, как самые благородные и невинные намерения могут привести к весьма неожиданным последствиям. Ну и еще это замечательная картинка, дающая представление о том, каким был Серебряный век русской культуры. Разным он был. Далеко не только романтическим и блоковским. Зато ярким – этого не отнять.
“Футуристов давай!”
В 1913 году несколько молодых журналистов, активно писавших о театральной и литературной жизни Москвы, узнали о существовании некоего кружка под названием “Зеленая лампа”, собиравшегося в ресторане “Гранд-отель”. Название явно отсылало к одноименному пушкинскому кружку, однако на этом все сходство заканчивалось.
Журналистов это задело и возмутило, после чего они решили – надо организовать свой литературно-театральный кружок. Местом собраний они выбрали Театр миниатюр в Мамоновском переулке. Каждую субботу после полуночи (с хозяевами помещения все порешали) там должно было происходить культурное мероприятие.
Название придумали довольно странное – “Розовый фонарь”. Дескать, не эта ваша неправильная “Зеленая лампа”, а нечто противоположное. А чтобы сразу вызвать интерес у публики и собрать денег на содержание кружка, первые заседания было решено провести в формате кабаре.
И вот по всей Москве были расклеены афиши, извещающие о том, что 19 октября по такому-то адресу состоится открытие нового кабаре “Розовый фонарь” с литературной программой.
Билет стоит пять рублей. Дорого, зато на открытии будет писк сезона – выступят молодые и модные футуристы. Придет великолепный художник Михаил Ларионов, основатель скандальной группы “Ослиный хвост”. А еще дерзкий Маяковский – вы о нем пока мало знаете, но он шикарно выступает. Являться строго к полуночи!
Дико заинтригованная публика расхватала все билеты. В назначенный час в театре миниатюр яблоку было негде упасть, мест не хватало. Причем буквально с самого начала из зала слышались крики: “Футуристов давай”. Какие-то поэты выходили на сцену читать свои стихи, но их толком никто не слышал. Зал гудел, требуя немедленного развлечения. То бишь футуристов.
Футуристы были запланированы в качестве фееричной концовки. И вообще, они товарищи необязательные, поэтому их до сих пор нет. Так что на сцене разворачивается запланированная культурная программа – идет театральная миниатюра. Публика свистит, она не хочет миниатюру, хочет футуристов. И музыканта этого вашего не хочет. И певицу эту долой! Где футуристы, вы обещали?
“Плюну в лицо”
И тут прямо посреди выступления певицы явился только что прибывший Маяковский. Он пересекал сцену, направляясь к кулисе, но публика тут же радостно завопила. Раздался громкий выкрик: “Рыжего!”
И тогда Маяковский остановился, повернулся к залу и холодно произнес: “Нате!” А дальше каждое брошенное им слово звучало, как пощечина:
“Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир…”
Тут уже настроение зала стало меняться – этот футурист, очевидно, не столько развлекал публику, сколько оскорблял ее.
“Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей”.
Зал опять стал свистеть. Что ж такое, сплошной обман! Просили кривляк и паяцев, чтобы приятно скоротать вечер, а этот наглый тип им буквально хамит. Долой его! Тем временем наглый тип дошел до кульминации:
“А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется — и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я — бесценных слов транжир и мот”.
После последней фразы разверзся ад. Поэт медленно и гордо удалился с видом человека, хорошо выполнившего свою работу. А зал неистовствовал, что-то падало, гремело и звенело, неслись проклятия.
Тяжелая артиллерия
Кое-как публика успокоилась, только когда явился долгожданный Ларионов, уже пребывающий в статусе мэтра. От мэтра пощечины зритель вполне готов был сносить, но не от юнца же. Ларионов, лицо которого было размалевано черной краской, взобрался на стол, назвал всех хамами и провозгласил: “Верую только в себя!” Зритель одобрительно хохотал.
И тут на сцену взобрался Бальмонт, который, оказывается, тоже пришел на вечер и наблюдал за всем происходящим. Правда, он уже успел перебрать шампанского… Дальше предоставим слово репортеру газеты “Новое время”, который так описал последовавшую сцену:
“Это было самое тяжелое во всем вечере. Все остальное — смешно, глупо, грубо, — всего было. А в эти минуты было и больно и стыдно. Когда Бальмонт, чудесный, напевный Бальмонт, возвращение которого так недавно праздновала Москва, пробирался нетвердой походкой среди пьяной публики и опустошенных столов, опираясь на какую-то даму. Зачем его привели на это позорище? Зачем ему дали говорить?
Но Бальмонт уже взобрался на стул. На столе — напротив — стоит г. Ларионов. И Бальмонт, потрясая пышной гривой, простирая свои косматые руки, приветствует раскрашенного г. Ларионова.
— Все, что вы делаете, — все прекрасно! Все, что вы сделали, — все прекрасно! Прекрасна и эта раскраска ваших лиц: так древние маори раскрашивали свои лица. Да здравствуете Ларионов!
Кто-то у ларионовского стола протестует. И Бальмонт, с исступленным лицом, кричит:
— Да здравствуют и те идиоты, что рядом с Ларионовым!”
“Розовое мордобитие”
Концовка вечера проходила в каком-то угаре. Один из организаторов “Розового фонаря”, Илья Шнейдер вызывает на дуэль Ларионова, оскорбившись на то, что и его тоже причислили к хамам. Художница Наталья Гончарова дает Шнейдеру пощечину и сама вызывает его к барьеру.
Футурист Константин Большаков заявляет, что Бальмонт назвал его мерзавцем, но в этом виновата публика, за что ей нужно срочно плюнуть в лицо по примеру Маяковского. Публика вновь начинает неистовствовать. Кто-то пытается кинуть в выступающих бутылкой. Футуристы спасаются бегством и прячутся за кулисами. После этого потихоньку все расходятся. Время – четыре часа утра.
Краткая история кабаре “Розовый фонарь” на этом закончилась. На следующий день во всех газетах скандальное мероприятие, которое хлестко прозвали “Розовое мордобитие” (так была озаглавлена статья в “Московской газете”), обсуждалось во всех подробностях. Повторять опыт организаторы не рискнули.
А в историю Серебряного века все это вошло по одной веской причине. Именно тогда впервые на публике было исполнено стихотворение Маяковского “Нате!”.
Источник: Литинтерес
Тарзан русской поэзии
Говоря о Маяковском, практически все биографы неизменно отмечают один факт, ставший уже трюизмом: его вопиющее, тотальное невежество, которым он при этом всячески бравировал. Кажется, к моменту появления "Пощёчины общественному вкусу" он написал больше стихов, чем прочёл.
(Тут нелишне заметить, что изначально Маяк позиционировал себя именно как художника - и вот как раз живописи он учился всерьёз, имел представление об академической школе, и всю жизнь свои познания успешно в этой области применял.)
А культура Серебряного века, обратите внимание, была чисто постмодернистским проектом, немыслимым вне глубокого культурного контекста. Практически у каждого поэта - что поэта, у каждого стихотворения и едва ли не у каждой строки - можно проследить "родословную". Это была такая "игра в стихи как образ жизни" - вполне в духе той помеси карнавала с конвульсиями, каковой и является Серебряный век.
"Культурный контекст", которым мог оперировать Маяковский, равен нулю. Собственно, отсюда его пренебрежение классикой, призывы побросать всех предшественников за борт и прочее. Так они для него и не были предшественниками, он не был продолжателем какой-либо литературной традиции. Именно этот факт и выводит его за рамки Серебряного века.
Здесь необходимо заметить, что братья Бурлюки, некогда откопавшие этот самородок, были как раз более чем продуктом своего времени. Уж у этих-то с контекстом всё было отлично. А Маяк, слегка пообтёршись в кругу поэтической богемы, мгновенно сообразил, что стихи пойдут у него куда лучше картинок - и мигом переквалифицировался в поэты.
В этом феномен Маяковского: он ниоткуда. У него нет литературной родословной. Над ним не висела тысячелетняя история поэзии с её законами и табу. Он единственный, кто мог встать вровень с тем заросшим кроманьонцем, который впервые издал рифмующиеся вопли - и убедился, какое воздействие те оказывают на его соплеменников. Он сам был для себя точкой отсчёта, системой координат и мерой вещей. Именно в этом уникальность Маяковского, именно поэтому все его последователи (а школа Маяковского - это огого, от Заболоцкого до Вознесенского, оцените разброс!) не смогли повторить его магии: культурный багаж мешал. Духовные богатства.
Потом, конечно, Маяка пообтесали. И Пушкина он уже не порывался сбросить откуда-нибудь к чортовой матери, а даже написал "Юбилейное" - слабое, "программное", в худшем смысле слова, стихотворение.
Тарзана превратили в лорда Клейтона, приодели и научили вести себя за столом. Но что-то от той неистовой дикой мощи, перед которой когда-то трепетали джунгли, осталось в нём до конца.
(Собственно, таких "гениальных невежд" в русской литературе двое - Маяковский и Лев Толстой. Но Толстой - это другая история.)
Маяковский
В поддержку русской культуры
Маяковский "К ответу"
Гремит и гремит войны барабан.
Зовет железо в живых втыкать.
Из каждой страны
за рабом раба
бросают на сталь штыка.
За что?
Дрожит земля
голодна,
раздета.
Выпарили человечество кровавой баней
только для того,
чтоб кто-то
где-то
разжился Албанией.
Сцепилась злость человечьих свор,
падает на мир за ударом удар
только для того,
чтоб бесплатно
Босфор
проходили чьи-то суда.
Скоро
у мира
не останется неполоманного ребра.
И душу вытащат.
И растопчут там ее
только для того,
чтоб кто-то
к рукам прибрал
Месопотамию.
Во имя чего
сапог
землю растаптывает скрипящ и груб?
Кто над небом боев —
свобода?
бог?
Рубль!
Когда же встанешь во весь свой рост,
ты,
отдающий жизнь свою им?
Когда же в лицо им бросишь вопрос:
за что воюем?
1917 г.
"Вам"
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как, —
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..
Если б он, приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре бл***м буду
подавать ананасную воду!
1915 г.