— Ты под чем-то? — спросил я сразу.

— Я в Семье, — улыбнулась она. — Пойдём, сегодня открытая встреча. Я хочу, чтобы ты просто посмотрел.

— С одним условием. После этого мы идём ко мне, и ты честно, без этой блаженной улыбки, рассказываешь мне механику. Как есть.

— Договорились.

Мы пришли в обычный лофт. Никаких алтарей, никаких ряс. Просто люди — человек сорок. Все разные: студенты, бизнесмены в костюмах за триста тысяч, домохозяйки. Но у всех — этот взгляд. Одинаковый. Как униформа.

На сцену вышел их лидер. Обычный мужик, похожий на твоего соседа по гаражу, только взгляд у него фокусировался где-то за стеной, как у пилота истребителя. Но стоило ему заговорить, как воздух в комнате изменился. Не мистически — технически. Как будто кто-то подкрутил параметры среды.

Я сидел и анализировал. Я скептик. Я читал про НЛП, групповую динамику, гипноз. Я ждал дешёвых манипуляций. Но это было не дёшево. Это был аккуратный, хорошо отлаженный код.

Дыхание. Ритм. Толпа. В какой-то момент мой внутренний прокурор — тот самый голос, который всегда ищет подвох, — просто вышел покурить.

Через двадцать минут я дышал в унисон с сорока незнакомцами. Через сорок, когда начался «шеринг благодарности», у меня потекли слёзы. У меня. Человека, который не плакал на похоронах собственной собаки.

Меня накрыло. Это было чувство абсолютной безопасности. Химически чистой. Будто меня вернули в утробу, где нет налогов, дедлайнов и конечности.

И тут включили свет. И началась «экономическая часть».

К столу выстроилась очередь. Люди прикладывали карты к терминалу, клали в стеклянный ящик конверты и пачки купюр — не скрываясь.

— Сколько? — шепнул я Лене.
— Тридцать процентов от дохода. Добровольно, — прошептала она, сияя. — Это энергообмен.

Мы вышли на улицу. Меня всё ещё слегка потряхивало — как после сильной процедуры, а не вечеринки. И только потом я понял разницу.

Психотерапия — это хирургия. Медленно, точно, по одному узлу за раз. Она чинит структуру и учит держаться самому. А то, что было в зале, — не обезболивание. Это промышленная технология трансформации. Они не глушат всё сразу, а работают по областям: тревога, стыд, чувство одиночества. Аккуратно. Дозировано. Так, чтобы человек не расплылся, а собрался.

Им не нужны овощи. Счастливый, но бесполезный человек — плохая инвестиция. Им нужны спокойные, уверенные, работоспособные люди. Те, кто не выгорает, не саботирует и не разваливается от стресса. Потому что такой человек зарабатывает больше и приносит больше.

Это не терапия и не наркотик. Это апгрейд прошивки под задачи системы.

Мы сидели у меня на кухне. Лена пила травяной чай. Я — крепкий чёрный. Горький. Ясный.

— Ну как? — спросила она.
— Это дорого, Лен. Треть зарплаты? Серьёзно?

— А что ты купишь на эту треть? — она посмотрела спокойно, без защиты. — Новый айфон? Две недели «ол-инклюзива», чтобы заглушить тоску? Или отложишь на старость, которой боишься до усрачки?

Она била точно.

— Ты платишь за то, чтобы просыпаться и хотеть жить, — сказала она.

— И всё? — не унимался я. — А если это иллюзия? Красивая, качественная, но химия?

Она улыбнулась, будто ждала этого вопроса.

— А кто не в иллюзии? Моя подруга Катя замужем за банкиром. Тачка, виллы, кольца. А ночами плачет в подушку и ест антидепрессанты горстями. У неё «всё», а счастья нет. У меня есть счастье. Кто из нас живёт в большей иллюзии — я или она?

Я молчал. От её слов в голове стало тихо. Не просто тихо — пусто. Словно вся защита, на которую я потратил жизнь, испарилась одним махом. Осталась только холодная арифметика. Математически она была права.

Люди тратят миллионы на спорткары ради секундного всплеска эндорфинов. А тут им продают стабильное, управляемое состояние — по цене подержанной машины в год. ROI был космический.

Но проблема была не в цене. Проблема была в провайдере. И в лицензионном соглашении.

Я крутил в руках пустую чашку, и картинка сложилась чётко, как инструкция.

— Лен, — сказал я. — Допустим, товар отличный. Но посмотри на рынок. Одним нельзя свинину. Другим — секс. Третьим — работать в субботу. И каждый утверждает, что именно его конфиг — единственно верный.

— И? — не поняла она.

— И это значит, что большая часть требований — мусорный код. Блоатварь.

Если система работает и у монаха в Тибете, и у пятидесятника в Алабаме, дело не в диете и дресс-коде. Дело в ядре.

И тут меня накрыло ещё одно понимание. А что, если они правы не потому, что врут? А потому, что нашли рабочую технологию?

Что, если Бог есть. Реально есть. Но доступ к Нему не равномерный, как солнечный свет, а технологический — как связь. Кто-то молится по модему. А кто-то давно сидит на оптоволокне.

Представь: Бог — это облачный сервер. А религии и секты — проприетарные клиенты. Платные приложения с кучей ненужных свистелок. «Хочешь коннект? Плати десятину. Отрасти бороду. Не ешь это. Делай то».

Как если бы провайдер интернета заставлял надевать клоунский колпак перед входом в браузер.

Но протокол-то открыт. Человеческая психика — это железо. И оно у всех одинаковое.

— Лен, — сказал я. — А что, если можно так же… но проще?
— Без Учителя?
— Учителя нужны. Но не как пророки. Как модераторы. Открытые методики. Публичные правила. Ротация ведущих. Не бесплатно — но честно. Не «отдай треть жизни», а «скинулись на аренду и чай».

Root-доступ — не игрушка. Можно и систему снести. Поэтому нужны регламенты. А не культ.

Лена смотрела на меня с ужасом. Для неё я был хакером, пишущим эксплойт для Святого Духа.

А я чувствовал не эйфорию. Ясность. Будто нашёл уязвимость нулевого дня в прошивке реальности.

Пора пилить свой клиент. Лёгкий. Дешёвый. Понятный.
Я открыл ноутбук. Курсор мигал на чистом листе.
Я вдруг понял, что назад дороги нет. Не потому, что я прав. А потому, что вопрос уже задан.
Я долго смотрел на экран. Потом написал первую строку:

Исходники существуют. Осталось решить, кто к ним имеет доступ.