В марте я мечтаю.
Пью лавандовый раф и мечтаю о новых встречах. Как я надену новую кепку и рвану на сопку за фотографиями подснежников.
Да, я любитель кепок. У меня их штук семь. Или восемь. Ещё люблю M&M’s в жёлтой пачке.
Я больше не люблю март.
На рабочем столе лежал медотвод от прививок, где аллерголог дала заключение на запрет вакцинации.
Ковидную корону я примеряла дважды и на Госуслугах получала тотем. А от кори меня прививали в год. И потом перед школой.
Однажды меня укусила собака.
Шуршал октябрь. Пёс лежал возле гаражного кооператива, а я шла мимо. В какой-то момент собака поднялась с земли, не выражая агрессии, и поплелась в сторону кустов.
– Кормящая мамка, – заметила я отличительные особенности.
Правую ногу под коленом стянуло, будто пнули кирзачом.
Пришлось остановиться.
– Девушка, вас собака цапнула! – крикнул мужчина и побежал навстречу.
Я обернулась, посмотрела на ногу. Джинса пропиталась кровью.
Чёрт, узкие джинсы не поднять до колена и не оценить укус. Снимать посреди улицы штаны тоже так себе идея.
– Давайте я вызову такси, поедете в травмпункт, – мужчина уже диктовал адрес диспетчеру.
А что собака. Она спряталась за воротами кооператива.
– Рану бы зашить, конечно, – подытожил врач, – и прививки против бешенства надо. Слюна попала в кровь, а это опасно.
Кто-то крикнул медсестру и через минуту она уколола в плечо. Кто-то сказал лечь и принёс нашатырь.
Казалось, что в том шприце развели коктейль из десяти успокоительных.
Захотелось спать.
Одновременно тошнило, сердце стучало раз в две секунды. Или в три. Все так медленно вокруг передвигались, задавали дурацкие вопросы о давлении, интересовались, кто со мной пришёл.
Я прихромала домой. Состояние анабиоза не покидало организм ещё сутки.
А на третий день повторно поехала на антирабическую вакцину.
Нашатырь. Кушетка. И глухие стуки сердца. Добавились пятна по телу, которые разливались в один алый очаг.
– У вас аллергия, – сказала медсестра.
Дома я пила чай с супрастином и спала.
Мне снилась та собака со щенками, которую председатель кооператива выгнал пинком на улицу.
Оказывается, это был не сон.
Вот уже два года не люблю март.
Суматошный рабочий день миксовал телефонными звонками и разговорами в редких перерывах.
– Кто тут у нас отказывается от прививки? – открылась дверь кабинета и вошли двое врачей.
До этого вопроса я в течение года объясняла, почему мне нельзя ставить прививку. Показывала медотвод, била козырем:
– Я ревакцинирована! Только тогда обострение аллергических реакций было не таким сильным, но он было, чёрт возьми!
– Не придумывай, мне ещё отписываться в комитет, – сказала врач.
И вернула медотвод.
У людей отчёт. А я – единица, по которой положено отписаться, чтобы кого-то не наказали.
Я стояла у стола в её кабинете и смотрела в окно на суету утреннего города. Безумные стрижи скоро вспорят небо и махровыми подснежниками зацветут сопки.
Редко распространяюсь о такой особенности: я умею предвидеть ситуацию на доли секунды. Нет, не картинкой. Чувством, запахом, внутренним огнём или холодом.
Сложно объяснить, но эти странные предчувствия часто списываю на воображение.
А потом совпадает.
Тогда это ощущение проснулось, откликнувшись эхом внутри. Затылок кольнуло тошнотой, пульсирующая боль стянула межрёберные мышцы.
Раз! И прошло.
Меньше секунды. Меньше половины секунды.
В прививочном поймала запах болота. Снова на миг, как вспышка света.
Два! Нет, это игрушки воображения. Ну какое болото в стерильном кабинете. Да и запах уже исчез.
Медсестра достала шприц.
– Уйди! – сказала я себе.
Три! И осталась в кабинете.
11:15 на часах телефона. Скоро обед.
На плече спиртовая салфетка.
– Посиди пару минут! – сказала медсестра и вышла.
В ушах заклокотало сердце. По левой руке разлилось неприятное тепло. Будто соседский Серёжка сделал «крапиву». В детстве было такое дурацкое развлечение, где кожу и мышцы выкручивали в разные стороны. И в этот момент мышцы под салфеткой сжались в камень. Появилось чувство дикой тревоги и чего-то сильно плохого, от которого надо уйти.
Я шла по коридору.
– Почему эта женщина так странно на меня посмотрела? – мелькнуло в голове, когда я шла мимо людей, – и почему так медленно передвигаются ноги.
Сердце в горле отбивало неравномерный ритм и горело лицо. Бросило в жар, но тело дрожало.
Второй этаж. Мне на третий.
Сесть на лестницу? Что подумают люди. Сверху кто-то спускался, но я не поднимала глаза.
Кажется, отекло лицо, а уши вот-вот расплавятся. Неконтролируемый страх нагнал меня возле окна между этажами.
И я пулей залетела наверх. Поворот. Кабинет. Открыла дверь...
– Ого, – сказали мне.
Первая мысль – спрятаться. В груди свистело. Я видела собственные веки и губы. Нет, не в зеркало. Хотелось кашлять, но кашля не было.
Помню, что побежала от себя же в туалет. Вспышка сознания.
Что я тут делаю?
Какая-то капельница. Вторая. Врачи, медсёстры. Кушетка, тонометр, что-то кладут под голову, падает медицинская ширма.
– Хватит галдеть! – хочется громко крикнуть, чтобы вокруг прекратилась суета.
Кто-то выгибает мои колени в обратную сторону. Никто. Ноги вытянулись в струну, хотя единственное желание – сжаться. Заболел живот, будто на месте удалённого пять лет назад аппендицита, выросли три отростка и туго опоясывают тело вокруг.
То ли капельница помогла, то ли организм устал, но захотелось спать.
– А если я засну и не проснусь? – мысль в голове продолжала размножаться.
Ладно, думаю.
Старшему сыну двадцать, младший ещё несовершеннолетний. Если что, то старший возьмёт опеку над ним. А как скажут родителям? Простите, но ваша дочь умерла.
Люба, бред же. Кто умирает после прививки?
– Не трясите, пожалуйста, кушетку, – прошу я.
Блин, никто и не трясёт. Трясёт меня! И почему я не чувствую левую руку. Нет, чувствую, но она горячая.
Снова накрыло состояние нирваны, захотелось закрыть глаза. А плевать, если засну и не проснусь. Зато этого ада, в котором варюсь сейчас, не будет.
– Что же ты не сказала, что у тебя аллергия?
– Преднизолон несите!
– Ты зачем прививку поставила?
– Да, отёк Квинке.
– У тебя же медотвод.
– Давление 180. Здесь тахикардия.
– Все вены лопаются.
– На меня посмотри!
Эти слова врывались потом в мозг ещё в течение недели. Я просыпалась ночами и рассматривала ситуацию со всех ракурсов, пытаясь ещё и обвинить себя.
– Ну вот, тебе уже лучше, – сказала медсестра, которая сидела на кушетке и смотрела за капельницей.
Мне принесли телефон. Помню, как пыталась взять его левой рукой. Рука внутри пылала при каждом движении, будто мышцы разбирают наживую.
Телефон сосчитал пропущенные звонки, а вопрос «ТЫ ГДЕ?» выдавил капсом экран.
Знаю крутую рифму к этим двум словам, но написала, что всё хорошо.
– Рука, как нога, - подумала я, - большая. Синяк гепарином помажу. Главное, чтобы до выходных прошло.
В выходные мы собирались спуститься в пещеры.
Спойлер: пещеры не посмотрела.
Тело потряхивало, пока ужас происходящего доходил лохмотьями через физическую боль. От этой боли тошнило.
Я ждала скорую и размышляла.
У меня крутой Ангел-Хранитель. Думаю, он серьёзный парень с кучей энергии. У него наушники и M&M’s в кармане. Он не думает, а сразу рвётся в бой. Не вздыхает, а орёт в ухо: «давай, мать, нам не впервой!»
Мы в детстве спаслись от мужика, который тянул меня в подворотню. Не умели плавать и глотали озеро, когда баловались на лодке. С приступом аппендицита мотанули в Тайланд, где тушили спазмы в животе острым том-ямом. Видели из машины, как мимо мчится товарняк с углём в метре от железнодорожных путей, перед которыми застряли. Да, чёрт возьми, на вторые роды мы пригончили, когда сварили куриный суп.
И, конечно, поели.
Я ждала скорую.
Через три часа бригада не приехала, и вызов отменили. Не помню, на чём добиралась домой: на такси или на маршрутке.
Диспетчер скорой позвонила, когда я доставала ключи.
– Любовь Викторовна, приезжайте в отделение токсикологии. С собой возьмите паспорт, полис, СНИЛС.
Спасибо, маихорошие. Я съем пачку супрастина, как M&M’s, и лягу спать.
Но сначала душ.
В ванной лилась вода, ручейками стекая по стенке. Дома спокойно.
Тогда я ещё не знала, что через день всё-таки принесу в больницу паспорт, полис, СНИЛС. Послушаю истории бабулек из палаты в сосудистой хирургии, попробую Медфуд. И начну нудное лечение.
Говорят, надо искать положительные моменты.
Я не заболею корью. Здорово же!
Гель для душа «молоко и манго» прозрачным флёром лёг на ладонь. Рукой я провела по шее, по плечу. Мгновенно тело затемпературило изнутри и покрылось россыпью розовых точек.
– Без паники! - мелькнуло в голове.
Струёй прохладной воды из душа на максимум я смывала с себя эту манговую дрянь, чтобы она не пенилась. Организм категорически отказался принимать: шампуни, косметику и сыворотку для лица с экстрактом улитки. Сыворотка хоть и гипоаллереная, но на время пришлось забыть (можно через "и").
В течение пары недель пришлось вести такой образ жизни, будто меня выпустили в воспалённый мир коррозии из-под купола экологической чистоты.
На следующее утро на меня в зеркале смотрела отёкшая я. Синяк на левой руке увеличился. В то утро локоть уже не разгибался. Тупые, ноющие и одновременно острые спазмы насиловали мышцы от плеча до кисти. Боль я связывала с гематомой: пройдёт синяк, утихнет и боль, соответственно выпрямится рука.
На следующий день мне открыли больничный длинною в десять месяцев.
На каком-то этапе лечения я столкнулась с виктимблеймингом. Это когда вину пытаются переложить на тебя.
– Не пошла бы на прививку, и ничего бы не случилось.
– Написала бы письменный отказ, и ничего бы не случилось.
– Улетела бы в космос...
Ну, вы поняли.
Обожаю тех, кто так говорил, а иногда продолжает сотрясать азот с кислородом. Хочется каждого задушить в объятьях.
Нос к носу я столкнулась с медициной. С платной и бес. Платной.
Бес же, реально. Здесь бы написать книгу, снять комедийный триллер и получить пальмовой ветвью по морде.
Или всей пальмой сразу.
Не стану вдаваться в сложные медицинские диагнозы, которые писали доктора.
Конечно, гуглила прогнозы, читала форумы, примеряя на себя написанное.
Моя карта (увы, не банковская) растолстела, что пришлось купить для неё папку.
В сумерках светлых людей видно лучше. И их оказалось больше. Друзья и знакомые отправляли картинки с котиками, предлагали помощь. И финансовую тоже. Встречались и те, кому я оказалась должна.
Должна молчать. Должна принять болезнь. Должна тратить свои деньги.
Когда только я успела занять?
Непонятно.
Скоро два года после той нелепой вакцинации. Фото есть в моём тг-канале. Рука так и не восстановилась. В ней нет силы, она мёрзнет и худая. Порой накатывает депрессия. Будто зашёл по колено в речку и не знаешь: плыть или бежать на берег за полотенцем.
Плыть!
– Мать, ты не умеешь плавать, – шепнёт Ангел-Хранитель, – но нам не впервой!
Возможно, я ещё полюблю март.
В тех странных предчувствиях запахло клубникой со сгущёнкой.
