Жду новый пост

Серия «Вечная глупость и вечная тайна.»

Глава восемнадцатая. Рождение.

Я ушел на работу раньше, чем приехал Игорек, который должен был проводить Веру в больницу. В середине дня он мне позвонил и сказал, чтобы я срочно ехал, потому что дело принимает серьезный оборот. Врачи в связи с плохим состоянием ребенка приняли решение устроить досрочные роды. Я смог освободиться только к четырем вечера никого в фирме совершенно не интересовали мои проблемы, приемщица не хотела переигрывать сроки выполнения заказов. Зимой было такое, что я всю неделю работал с высокой температурой. Я приехал в больницу, поднялся на пятый этаж, как мне сказал Игорек, и увидел его сидящим среди беременных женщин. Он держал руки на животе, как они. Когда же он уловил мой насмешливый взгляд, он резко отдернул свои руки от живота и подскочил со стула, смущенно сказал, что это совсем не то, о чем я подумал.

Он провел меня в палату, где была Вера и сказал, что поедет домой. Она стояла на кровати на четвереньках и скулила о том, что ей как-то не по себе. Я сел на стул рядом с кроватью и не знал, чем я могу ей помочь. Она потребовала от меня пятьдесят лат для того, чтобы ей сделали обезболивающий укол. Я дал, но не вполне понял, как и когда она будет расплачиваться.

- Так что, ты прямо сейчас рожать будешь?

- Конечно сейчас! А когда ты думаешь? Жирный тебе что ли не передал?

- У тебя что ли уже схватки начались?

- Конечно, начались!

Больше я решил ничего не спрашивать, хотя и не понимал, почему она не орет от боли, как это обычно бывает у женщин в кино. Она сказала, что я должен присутствовать при родах. Я безоговорочно согласился, хотя и не видел в этом никакой необходимости. В этом был бы смысл, если бы она хотя бы любила меня. А на тот момент мы уже ненавидели друг друга. Все, что я чувствовал эти пару часов – это страх за ребенка. Никаких теплых чувств к жене у меня не было.

Наконец в палату зашла врач и велела Вере подняться и идти в родильную палату. И она, к моему изумлению, встала и пошла. Я мог поверить во что угодно, но не в то, что она прямо сейчас так просто возьмет и родит. Я за свою жизнь слышал множество рассказов о том, как женщины рожают сутками и в страшных муках. Я пошел следом, исполняя волю своей жены. Когда её поместили в гинекологическое кресло, она начала громко и нецензурно ругаться в адрес врачей, требовать, чтобы ей срочно дали обезболивающее. А врачи реагировали на это очень спокойно, сказали, что об анестезии надо было говорить раньше. Вера взвыла, еще раз предложила врачам пятьдесят лат, заявила, что она сейчас умрет.

- А ты что здесь делаешь? – завопила она, увидев, что я стою рядом. – Иди отсюда! Быстро!

Я охотно вышел в коридор и замер, стоя у двери, прислушивался к крикам своей некультурной супруги. В тот момент я подумал о том, что нашел для своего сына неправильную мать. Он еще не родился, а она его уже проклинает! Через минуту Вера перестала орать и в повисшей тишине я еле различил крик своего сына, совсем тихий, больше похожий на мяуканье кота.

- Все в порядке! – мило улыбаясь сказала мне молодая медработница. – Сейчас мы её подготовим, и вы сможете зайти. Идите!

- Папаша! – позвала меня врач. – Принимайте сына! Вес три шестьсот, рост пятьдесят три сантиметра.

О том, что у меня будет сын я знал, после многочисленных обследований, которые вера делала во время беременности, для них она специально приезжала в Ригу. Он был темно-розовый, молча смотрел вокруг удивленным взглядом. Я держал его на руках и чувствовал какое-то облегчение, умиротворение, тихое счастье. Ранее, мне казалось, что дети – это часть родителей, что родители могут из них сделать то, что захотят, но в тот момент я понял, что это хоть и маленький, но другой человек, которому я не имею права что-либо навязывать и что-то из него лепить. Мне стало вдруг ясно, что я для него, а не он для меня. Я могу его защитить, сделать его жизнь приятной, помочь ему понять что-то, но я не в праве ему что-то указывать, могу лишь посоветовать что-то, если он меня об этом попросит. Я поднял глаза и увидел Веру, её лицо кривилось, выражая неприязнь то ли только ко мне, то ли ко мне и сыну. И блаженство я чувствовать перестал. Мне велели дать ребенка матери, чтобы она его покормила. Нехотя я отдал ребенка в её распухшие руки. Она неуклюже пихала ему в рот свой сосок, а он не хотел его брать поначалу, потом немного пососал и выплюнул. Это разозлило Веру, она начала нести всякий бред, о том, что её соски слишком большие, а ребенок слишком маленький.

Я смотрел на ветви вековых деревьев за окном на фоне темнеющего ясного неба. На ветвях распускались нежно-зеленые листья. Дальше в окне была католическая церковь. Я смотрел в окно и думал о том, что это самый счастливый день в моей жизни, что этот день прошел как-то по-дурацки, что можно было его и как-то поприличнее организовать. Это начало во мне говорить чувство вины перед сыном. Мне сказали, что я могу прийти на следующий день, и я удалился, улыбнувшись сыну, небрежно кивнув Вере.

В каком-то полусне я добрался до бара «Зайга» на улице Лачплеша, по дороге я позвонил Игорьку, сказал, где встречаемся, что пока с ребенком все в порядке, потому можно это событие хорошенько отпраздновать. Игорек явился с огромным пакетом всяких сладостей – конфет, шоколадок, вафельных тортиков, печений. Дело в том, что ему повезло накануне. Его сестра была адвокатом, и разбирала дело какого-то разорившегося торговца. Ей надо было пересчитать на его складе товары, и она пригласила брата помочь это сделать. За день работы он получил полную легковую машину этих товаров. Сначала радовался, но через неделю его начало тошнить от сладкого, и он менял у Яши сладости на другие продукты. Конечно, он одарил этими по большей части просроченными товарами и меня, и Шурика, и даже Покемона.

- Возьми! Я подобрал то, у чего срок годности еще не вышел. Принеси Вере, пусть она врачам раздаст. Они, наверное, после такой пациентки решили переквалифицироваться в дворники! Не каждый выдержит такой напор, с каким она на людей накидывается. Ой, ты знаешь, пока я её туда вез, я чуть с ума не сошел! Она эти семечки щелкала, шелуху плевала прямо на пол, на живот тоже попадало. Я замучился стряхивать. А она свой мат только слегка разбавляет нормальной речью. И начала мне на весь троллейбус рассказывать, как она сначала пришла к плохому гинекологу, который ей в одно место палец засунул и в глаза смотрел. Это было ужасно! Я чуть там со стыда не сгорел! А что это она так быстро родила?

- Не знаю, в предродовой палате на четвереньках час постояла, а потом сама пошла в родовую и за пятнадцать минут все случилось примерно.

- Везет же, нехорошим бабам! А некоторые хорошие сутками разродиться не могут. Моя вот, тоже долго мучилась. Нет, надо было перед родами её как-то перевоспитать, чтобы профессионалы это сделали. А то пока по городу шли, она на машины буквально лаяла, как собака. Все повторяла, что она тяжелая и типа ей теперь все можно. Всех оскорблять, бить, плеваться на пол в общественном транспорте. Сколько же в ней зла!

Маме я позвонил и сообщил, что все в порядке, пока еще ехал в троллейбусе, потому я мог со спокойно напиться, как свинья, что я и сделал. В голову лезли мысли о будущем, а о нем я думать совершенно не хотел, понимая, что ничего хорошего меня с Верой не ждет. Игорек рассказал мне утром, что, когда я дошел до определенной кондиции со мной случился странный приступ, похожий на эпилепсию. Охранник уже вызывал скорую помощь, когда я неожиданно очнулся, пришел в себя и попросил еще пива. К утру я оказался уже у Игорька в гостях и мне снова стало нехорошо. Он побежал на кухню, где у него над раковиной висел маленький шкафчик, а на его дверцах было приклеено очень маленькое зеркальце, маленькая не освещенная иконка, и крохотный квадратик бумаги, на котором мелким шрифтом была напечатана молитва «Отче наш». Он встал перед шкафчиком, не на колени, а в полный рост и слегка согнулся и принялся читать молитву, креститься и целовать свой нательный крест. Он делал это долго, пока я наконец не очнулся, не вошел в кухню, не увидел, чем он занимается, и не рассмеялся над ним.

Страдая от остаточной алкогольной интоксикации, я довольно быстро отстрелялся на работе и поехал в больницу. Вера находилась в палате с еще двумя недавно родившими женщинами. Детей привезли на кормление. Двух других женщин почему-то не было в палате. Я спросил у Веры, который из детей наш и она начала на меня орать, упрекая в том, что я не чувствую, где моя родная кровь. Орала она по той причине, что и сама этого не чувствовала, потому принялась читать метрики. Я дал ей пакет с конфетами и наказал, раздать врачам и медсестрам, чего она делать явно не собиралась. Она сказала, что на следующий день её с ребенком переведут в другую детскую больницу. У ребенка после рождения со здоровьем наблюдались внезапные улучшения, но еще недели две он должен быть под наблюдением врачей.

Сына она решила назвать Павликом в честь своего отца. Я ничего не имел против этого имени, хотя и знал, что что бы я ни предложил, она все отвергнет. Далее она потребовала, чтобы я подарил ей какое-то золото, за то, что она родила мне ребенка. Требовала она этого в очень грубой и бранной форме, а я пытался научиться терпеть её выходки, ведь рядом лежал Павел и надо было хотя бы попытаться вести себя прилично, вне зависимости от того, как вела себя Вера.

На следующий день после работы, мне пришлось устроить небольшой корпоратив в офисе в честь рождения сына. Я накупил разного алкоголя, холодных закусок, мама испекла торт. Директор подарил мне немного денег, а коллеги преподнесли мне электрочайник и надувной матрас. Дело в том, что я им рассказал, что с женой мы спим отдельно, а диван у нас на новой квартире был только один. Коллеги начали требовать от моей мамы, чтобы она пустила нас жить к себе домой. Мама из-за этого неуклюжего вмешательства в её личную жизнь сильно переживала, а я из-за этого чувствовал себя виноватым перед ней.

Глава семнадцатая. Еще один переезд.


Было еще холодно, был еще март, когда я в субботу, поздно вечером ехал на велосипеде из бани на хутор. Когда я был на финишной прямой, то есть до дома оставалось полкилометра по очень разбитой дороге, вдруг почувствовал какое-то странное беспокойство, оглянулся и заметил, что в чаще леса что-то мелькает. Было уже совсем темно, и разглядеть что это было невозможно. Все яснее слышался шелест оттуда, где что-то мелькало, и наконец раздалось тихое рычание. Тело как-то среагировало само, еще до того, как мозг понял в чем дело. Я мгновенно развил приличную скорость на ухабах и скользкой грязи, в мозгу промелькнуло – собаки, много одичавших собак. Рискуя упасть и быть искусанным, я оглянулся и увидел едва различимые силуэты совсем рядом за мной и по бокам. Они не лаяли слышалось только их тяжелое дыхание и совсем тихое рычание.

До дома оставалось метров сто, а я был практически окружен этими серьезными псами, которые даже лаять не считали нужным, будто боялись спугнуть добычу. Я прикинул, что даже если и успею домчатся до крыльца дома быстрее собак, то все равно они могут меня разорвать, пока я буду доставать ключи и открывать дверь. Можно было ехать по дороге дальше, но там метров через двести был другой хутор, и тупик. Что было делать? Доехать до соседей, ломиться в их двери, прося помощи? А откроют ли они незнакомому человеку среди ночи? Если даже и откроют, то через сколько? Пока они будут открывать, эта стая меня разорвет! Все это очень быстро пронеслось у меня в голове. Разум как-то заметался, не находя выхода из создавшейся ситуации и выключился, предоставив телу действовать на свое усмотрение.

И тело не растерялось. Я будто наблюдал дальнейшее со стороны, будто это было не со мной. Я резко затормозил и сильно вывернул руль. Велосипед развернулся на сто восемьдесят градусов, ноги с силой уперлись в педали. Я рванул в противоположном направлении, прямо навстречу собакам. При всем при этом из моей груди вырвался оглушительный вопль. Впереди что-то мелькнуло. Переднее колесо на что-то наткнулось, раздался хруст. Я едва не перелетел через руль, но все-таки удержался в седле и поехал дальше. Сквозь свое рычание я услышал чей-то визг, рычание и лай. В следующее мгновение я спрыгнул с велосипеда, резким движением снял с руля цепь, которой пристегивал своего стального коня, и что было сил ударил огромную собаку, которая прыгнула ко мне. Удар пришелся по спине, она ухватила меня зубами за руку, но не очень сильно и тут же отпустила, когда я ударил её еще раз. Она взвизгнула и отскочила. Я резко повернулся и ударил уже другую собаку, которая зашла сзади и вцепилась мне в ногу. Удар пришелся прямо тяжелым угловатым замком по голове. Другой ногой я лягнул её под брюхо, и она отступила.

Какое-то время я еще метался по дороге, издавая нечеловеческое рычание, размахивая цепью, но собаки вовремя отскакивали, а потом и вовсе побежали прочь. Осталась только одна, в которую я въехал велосипедом. Она лежала, не подавая признаков жизни. Я сильно пнул её, поднял велосипед, и пошел к дому.  Когда я оказался в комнате и включил свет, то испугался своего отражения в зеркале, я с ужасом смотрел в свои глаза, в которых было что-то звериное, безжалостное, готовое убивать без всяких сантиментов и размышлений.

Утром, вспоминая произошедшее ночью, я пошел на дорогу, посмотреть на труп собаки, но его не было. До сих пор не понимаю, куда он мог деться. Тогда я решил съехать с хутора на городскую квартиру побыстрее.

Наконец наступил апрель, солнечный, теплый и сухой. У меня было много заказов, и директор начал выплачивать мне зарплату не полностью. Я не очень расстраивался по этому поводу, мне казалось, что у него мои деньги будут целее. Квартиру я особенно не искал, просто пришел к хозяйке, у которой снимал ранее и спросил, нет ли у неё чего-то для меня. И она предложила мне студию на улице Мэнэсс возле Покровского кладбища в так называемом тихом центре. Рядом был родильный дом, и огромный парк, который раньше был немецким кладбищем, в нем сохранились фамильные склепы и памятники восемнадцатого века. Так же недалеко была знаменитая шоколадная фабрика «Лайма».

Студия представляла собой комнату в двадцать квадратных метров, со стальной дверью, плиточным полом с подогревом, вместо окна была стеклянная дверь на тротуар узкой улочки. Все это было только что после ремонта и стоило тридцать лат в месяц, и электричество можно было жечь сколько угодно. Туалет, правда, был на лестнице и сухой, зато в комнате была новая раковина из нержавейки. Трехэтажный дом был очень старым и от него веяло какой-то романтикой. На работу можно было, не торопясь, дойти пешком за час, а на транспорте вообще за пятнадцать минут. К тому же в комнате стоял кухонный угловой диванчик со столом. Мне это жилье вполне понравилось. И до бани на Таллинас было совсем близко.

Как-то на выходных, Игорек приехал на хутор, мы вызвали грузовое такси, погрузили туда мой скарб и поехали на Мэнэсс. Водитель, удивился тому, что мы едем не на свалку. Моя рухлядь казалась ему совсем непригодной к употреблению. Чтобы нормально зажить, мне пришлось еще купить электроплитку. Расставив мою мебель и вещи по студии, мы сели за стол у прозрачной двери и принялись усердно пить пиво. Игорек нервничал, из-за того, что находился далеко от своего родного Московского форштадта и все просил меня чем-то завесить дверь-окно. Местный алкоголик Зигис, живший на третьем этаже этого дома, даже постучался в эту дверь, подумав, что это открылся новый бар. Я пустил его внутрь и налил пива, в честь нашего знакомства. Игорьку не понравилась та копченая рыба, которую мой новый сосед выложил на стол и поспешил распрощаться со мной. А Зига еще долго рассказывал мне, как воевал на Кубе, где ему выбили передние зубы. Воевал ли он где-то действительно, мне было все равно, дело было в том, что рассказы его были совершенно не интересными, потому я его более к себе надолго не приглашал.

Выйдя на улицу поутру, я почувствовал неприятный запах, это работала шоколадная фабрика. Странно, но поблизости не было ни одной пивной или какого-то бара, зато был небольшой супермаркет с довольно демократическими ценами. Совсем рядом был велосервис, в котором я чинил свой велосипед. Я вышел на главную улицу Риги – Бривибас (улицу Свободы) и неспешно пошел по ней на работу, разглядывая фасады домов. Я мог поехать на велосипеде, но решил прогуляться по новым местам своего обитания, которые мне нравились больше, чем леса, поля и ТЭЦ, окружавшие хутор.

Хозяйка квартиры, рекомендовала мне купить двухкомнатную квартиру в кредит. Она даже отвезла меня на очень далекую окраину, где продавалась подходящая для меня квартира. Я в тот момент согласился её купить, даже выдал хозяйке в качестве залога тридцать лат. Оставалось самое главное – взять кредит в банке. Так, как официально я получал минимальную зарплату, то есть восемьдесят лат в месяц, никакого кредита ни в каком банке мне давать не хотели. Но хозяйка предложила за двести лат, фиктивно устроить меня ненадолго в фирму, где мне пару месяцев заплатят приличную зарплату, а когда я уже возьму кредит, тут же уволят. На тот момент я располагал куда большей суммой. Мне оставалось только уплатить залог за фиктивное устройство на работу и дать свою налоговую книжку.

Перед запуском столь важного в жизни процесса я решил все-таки посоветоваться с мамой. И она сказала мне, что меня могут с этим оформлением на работу просто кинуть на деньги, но главное то, что если я даже и куплю эту квартиру в кредит, то в случае развода с Верой мне придется уйти, оставив квартиру ей, но выплачивать этот кредит долго и упорно. Квартира стоила десять тысяч лат – огромная для меня по тем временам сумма. Во время разговора с мамой я вспылил, сказал, что готов долго и упорно пахать, чтобы подарить Вере квартиру. Однако, после работы я зашел в бар и Игорьком, и он расхохотался над моим намерением сделать своей ненавистной жене такой щедрый подарок.

- Вцепилась она в тебя, как клещ энцефалитный, обращается с тобой, как с куском дерьма, а теперь еще хочет на тебя долг в десять тысяч повесить и жить в этой квартире. И самое смешное, что она эту квартиру, скорее всего, просто потеряет, не сможет платить коммунальные платежи и все.

- Но почему ты так уверен в том, что мы с ней разведемся? Ты считаешь, что я способен её бросить с ребенком?

- Если все будет так же, как теперь, а оно именно так и будет, если хуже не станет, конечно, то ты или руки на себя наложишь, или умом тронешься, или забьешь её до смерти пьяный, или все-таки избавишься от неё.

- Я уже хозяйке квартиры деньги в залог оставил, и этой Лене тоже за фиктивное оформление на работу.

- Много? Тридцать там, и сорок там? Это ерунда по сравнению с десятью тысячами! Если дальше в это дело влезешь, то такой суммой уже не отделаешься, придется побольше отдать. Шли их к черту! Пей пиво и ешь мясо!

- А как же мелкий? Ладно пока он маленький, а когда подрастет, каково ему будет на съемных квартирах жить?

- Просто снимешь другую квартиру, когда он подрастет, если вы, конечно, еще будете жить вместе. Мелкого она тебе не отдаст. Да и куда ты его возьмешь, как ты его один будешь растить? Будешь платить ей алименты и встречаться с ним по выходным, если захочешь, конечно. А жить ты с ней не сможешь, это любому, кто на вас со стороны посмотрит ясно. Когда она приезжает-то?

- В пятницу. Ей гинеколог велел раньше на две недели в Ригу приехать и в специальное отделение для сердечников в больницу Страдыня лечь. У мелкого с сердцем большие проблемы. Скорее всего там она и рожать будет. Зря я квартиру около родильного дома снимал, получается. Ты её проводишь в понедельник до больницы, а то у меня заказов куча, если меня на работе полдня не будет, то это чревато большими проблемами. Разумеется, пиво с меня потом!

- Ладно, сопровожу! Конечно, ребенку плохо станет, если она постоянно на нервах, сама себя накручивает, курит много, пьет там у себя в Прейли, наверное…

- Самое ужасное то, что она к мелкому заочно плохо относится, говорит, что он в ней растет, как раковая опухоль и тому подобное, что он как бы вампир и высосал из неё всю энергию…

- Да, психика у неё слабая, как бы она совсем с катушек не сошла после родов, такое и у здоровых женщин бывает…

Прибывшая Вера привезла с собой кипу литературы про беременность и роды, читала её и требовала, чтобы я внимательно слушал. Студией она была категорически недовольна. Ей не нравилось, что на окне-двери нет занавески, что нет коридора. Я сказал ей, что в следующем месяце могу снять студию напротив, в которой был небольшой предбанник, да и помимо стеклянной двери на улицу было еще и окно. Ну и по площади студия напротив была побольше, правда за неё надо было платить пятьдесят лат. Так же её очень разозлило то, что в больницу её буду провожать не я, а Игорек.

- Я не могу отпроситься с работы, мне просто надо сделать заказы. По выходным мне работать нельзя, в ночь одному мне тоже работать нельзя, только если со мной останется кто-то еще, а заказов пока много только у меня. И вообще, самое главное для нас – это эта работа, без неё у нас не будет ничего.

- Другой мужик нашел бы нормальную работу везде и всегда!

- Так и выходила бы замуж за другого мужика! Что ты ко мне тогда прицепилась? Потому что ты никому, кроме такого идиота, как я не нужна!

- Ты слишком мало уделяешь мне внимания со своей работой!

- Ты слишком много хочешь! Если тебе нужно внимание, найди себе мужа дворника, который поработал четыре часа рано утром и потом весь день свободен. Только не знаю, как ты на его зарплату будешь жить…

Глава шестнадцатая. Свадьба.

Я не могу сказать, что я совсем не готовился к свадьбе, ибо я все-таки зашел в магазин уцененной одежды рядом с работой и купил себе пиджак за пять лат, брюки мне обошлись в ту же сумму, а вот за туфли пришлось выложить аж десять лат. А еще я, против обыкновения зашел в парикмахерскую и постригся, а не побрил голову дома. Верина мама дала мне широкое золотое кольцо, из которого можно было сделать два. Ювелир взял за два кольца двадцать лат, хотя за пятьдесят можно было купить два нормальных кольца приличной пробы. Но все же я был рад тому, что Верина мама тоже хоть как-то приняла участие в процессе.

К тому моменту, когда в Ригу пожаловала Вера началась оттепель. Грунтовая дорога, которая вела на хутор от остановки автобуса совсем раскисла. Её новые сапоги растрескались и подметки начали отваливаться. Пока шли я начал ругать её ужасными словами, почему-то только из-за того, что она выбрала плохие сапоги, будто ни в чем другом её упрекнуть было нельзя. Чавкала грязь под ногами, лаяли сторожевые собаки на окрестных хуторах. Вера тоже лаяла на собак и кричала, что отрубит им головы топором. Дома она показала мне свое свадебное платье. Это платье ей отдала соседка, изначально она в нем играла какую-то снегурочку в школьном спектакле. Живот у веры был уже громадный, саму её ужасно раздуло, даже ладони были будто распухшими. Хотя вид у неё был торжествующий, вид человека, который добился, чего хотел.

На следующий день, после работы я заехал к маме и взял у неё кожаные сапоги на меху. Своих родителей я на свадьбу тоже пригласил. Вера сапогами была очень недовольна, говорила, что они несовременные и тяжелые, но покупать ей другие сапоги я отказался. Ночью перед днем свадьбы она почему-то очень плохо спала и постоянно будила меня. Это был обычный пасмурный выходной день, в который мы, ругаясь, доковыляли до автобуса, доехали до вокзала и зашли к Игорьку. Мой свидетель достал откуда-то костюм тройку и белую сорочку с галстуком, был пострижен и гладко выбрит, да и настроение у него было превосходное, правда оно начало портиться, когда Вера начала орать. Он, увидев, что под пиджаком у меня черный свитер, предложил мне белую рубаху с галстуком, но рубаха была мне слишком велика. Решили купить рубаху на рынке по пути на вокзал, и я должен был её одеть в общественном туалете. Однако дальнейшие события заставили нас забыть о рубахе.

Я точно помнил, что моя будущая жена по телефону договорилась встретиться со своей сестрой в одиннадцать около вокзальных часов. Я ей об этом заблаговременно напомнил, но она начала со мной спорить, сказала, что договорилась с ней на двенадцать. Я умолял её позвонить сестре и уточнить, переспросить, если она мне не верит, она этого принципиально делать не стала. К двенадцати мы пришли к вокзальным часам, но Надежды там уже не было, а когда Вера ей позвонила, она, изрядно выругавшись, заявила, что обиделась, и ни на какую свадьбу не поедет.

- Поженились! – взвыла Вера, и извергла поток отвратительной брани в адрес своей сестры, закурив сигарету, тряся пепел себе на живот. – Ну ты, думай, что делать теперь! Резче решай проблему.

- Давайте для начала доедем до загса, - вмешался Игорек. – А там уже будем думать, а то мы туда еще опоздаем. Берем такси и едем, скорее!

Пока ехали Вера еще раз попыталась позвонить сестре, но та отключила телефон. В ЗАГСЕ нас уже ждали мои родители, отец взял с работы машину и это нас спасло. Мы договорились с работниками конторы о срочной замене свидетеля. Роль свидетеля со стороны веры согласилась играть моя мама, однако, отцу пришлось ехать домой за её документами. Под звуки государственного гимна и пение двух певцов, мы подошли по красивой ковровой дорожке к столу, у которого стояла чиновница, и по её команде обменялись кольцами, поцеловались, словесно подтвердили свои намерения вступить в законный брак, расписались в какой-то книге. Все это мы сделали без энтузиазма. А Игорек от волнения взмок, и энергично вытирал пот со лба платочком. Потом отец взялся покатать нас по городу на машине, съездили на набережную на левом берегу, где сделали фото на фоне старого города.

После этого Игорек объявил о своем сюрпризе. Оказалось, что хозяйка бара около на Католической улице, как раз напротив православной церкви всех святых, Михайловна накрыла для нас стол. У входа нас встретили цветами, включили какую-то торжественную музыку. Вера была раздражена всем этим.

- Нажраться хочешь? – прошипела она Игорьку. – Жирная скотина!

- У меня внутри все кипит, - в ответ сказал он. – Но внешне я буду оставаться спокойным, что бы ни произошло.

На ухо Игорек сообщил мне, что за стол я должен Михайловне всего тридцать лат, и все остальное за дополнительную плату. Меня это не очень расстроило. На столе была бутылка хорошей водки и несколько блюд с карбонадом, картошкой, зеленым салатом, так же таз с оливье и селедка под шубой. Было там и какое-то красное вино, графин с апельсиновым соком. Мои родители есть и пить отказались. Я поспешил выпить побольше водки, а то атмосфера была какая-то совсем депрессивная. Повисла неприятная тишина, но зазвонил Верин телефон, это была её сестра, отошедшая от гнева, решившая попросить прощения. Вера тут же пригласила её и её мужа выпить и закусить, начала объяснять, как добраться до бара, та не понимала и тогда я пошел их встречать к руинам синагоги на улице Гоголя.

На обратном пути мы встретили Шурика, который нес на свою новую-старую квартиру чугунное колено для раковины. Он тоже был приглашен на свадьбу, и с радостью откликнулся на предложение поесть. Пить он уже не мог. Под давлением своей сестры он закодировался на четыре года, искал работу, ремонтировал новое место жительства, денег у него на еду практически не было. За столом, он рассказал, что умеет готовить блины только из муки и воды, без масла, яиц, сахара, молока.

Мои родители уехали очень быстро. Мама на прощание сказала, чтобы я не пил больше и поскорее ехал домой, чтобы Вера не нервничала. И Вера злорадно захохотала, глядя на нас. Шурик тоже незаметно удалился со своим чугунным коленом в грязном пакете. Публика ближе к ночи в баре поменялась. Зашел какой-то парень очень крупного и крепкого телосложения в шароварах и кожаной куртке с целым табуном распутно одетых девиц. Две из них заперлись в туалете, и вскоре оттуда послышались дикие визги и грохот. Бармен оперативно подскочил к двери со столовым ножом, вскрыл её и вместе с крепышом в кожанке растащили исцарапанных и растрепанных девиц. Вера заявила, что она так зла, что тоже хотела бы кого-то побить.

К полуночи мы оказались у Яши, где я купил себе пару баллонов пива и какой-то еды. Мы решили там поймать такси и доехать прямо до хутора. Яша поздравлял меня с женитьбой, сделал мне скидку, прозрачно намекал на то, что можно бы и продолжить свадебные гуляния, но я сказал, что не в силах больше откладывать первую брачную ночь. Игорек остался пить в этом людном киоске, я одолжил ему немного денег. А я очень быстро докатил на такси с Верой до хутора. В машине она не орала, потому что стеснялась водителя, но дома она дала себе волю, пока я растапливал печку. Слушать её крики мне даже сильно пьяному, быстро надоело, и я, заперев её в комнате, в которой жил, пошел спать в другую, где было не натоплено.

Я не знаю зачем, но после свадьбы Вера почему-то решила пожить какое-то время вместе со мной на этом прогнившем хуторе, где все удобства были во дворе. Тем не менее уезжать она не собиралась, в один день, когда я был на работе, она даже взялась постирать белье, сама выкатила стиральную машину во двор, сама наносила в неё воды. И пока она стирала, на машине подъехали цыгане и предложили ей продать металлолом. Она ответила, что хозяйкой не является, только снимает в доме комнату, потому распоряжаться металлоломом не может. Они уехали, а она пол ночи говорила мне, что они бы её убили, что её спасло только то, что она беременная, дескать цыгане любят детей, и потому беременных не убивают.

А в один из вечеров я пришел домой, и Вера вылила на меня кастрюлю горячего супа и накинулась с кулаками. Она обвинила меня в том, что я натравил на неё свою сестру, которая пришла на хутор с какой-то подругой и долго объясняла Вере, что её брат не лох, и потому нечего над ним издеваться. После рассказа о том, что произошло Вера начала со мной драться, и мне пришлось её связать, до тех пор, пока она не успокоится. Я сначала подумал, что она окончательно свихнулась, и даже собирался вызвать скорую помощь. Потом позвонил маме, она спросила у сестры, и оказалось, что Вера все это не придумала, что сестра действительно ходила за меня заступаться. Я сказал, что она этим действием только усугубила моё и без того плохое положение.

Наконец настал тот день, когда Вера решила уехать к маме, и я вздохнул с облегчением. Я просто ликовал, когда автобус тронулся прочь, увозя мою беременную жену с рижского автовокзала. Мне было дано задание найти съемную квартиру в центре города. Но я с этим не спешил. До рождения ребенка было еще месяца два, и я мог сэкономить немного денег.

Глава пятнадцатая. Западня.


В конце осени Вера в Прейли встала на биржу труда, и записалась на курсы швей. Работать швеей она не собиралась, её соблазнили стипендией, которую платили учащимся на этих курсах для безработных. Платили двадцать пять лат в месяц. В этой связи она совсем перестала приезжать ко мне в Ригу. Я начал ездить к ней на выходных. Как-то раз, когда уже навалило снегу, и были довольно сильные морозы, я приехал в Прейли. Как обычно, мы мало говорили, и много совокуплялись, чтобы уменьшить вероятность возникновения ссоры. Она встала с кровати не одетая, повернулась ко мне боком, и я заметил, что её живот как-то сильно округлился. Я сказал, что ей надо бы сесть на диету, а то у неё живот, как у беременной.

- Я на четвертом месяце! – вдруг злорадно прошипела она. – На этот раз аборт ты меня не заставишь сделать! А ты думал, что я теперь бесплодная и ты можешь выгнать меня в любой момент? Нет! Теперь ты от меня так просто не отделаешься!

- Что ты несешь? Какой аборт? Ты что, и в правду беременна? Но мы же договорились, что сейчас не время, что лучше потом, когда будет свое жилье! Где мы будем жить с ребенком?

- Все наши договоренности недействительны! Теперь все буду решать только я, а если тебе что-то не нравится, то можешь валить прочь.

И после этих её слов, которые были изрядно сдобрены очень неприличными выражениями, я почувствовал, что она у меня что-то украла, похитила часть меня, взяла в заложники, и теперь начала шантажировать. Пришло и понимание того, что ничего уже исправить нельзя, никак, что бы я ни сделал. Она продолжала злорадствовать, а я понимал, что даже самоубийством тут ничего не поправишь. Она знала, как я сильно хочу ребенка, что я люблю его заочно и не смогу его бросить. Да что там бросить? Ребенок был в ней, и я уже не мог её ударить, что бы она со мной ни делала.

- Ты это… Не нервничай, тебе нельзя, если ты беременна. Успокойся. Все будет, как ты скажешь. А теперь мне надо немного побыть одному. Я пойду прогуляюсь.

- Никуда ты не пойдешь! Я тебе не разрешаю! Хочешь, чтобы у меня выкидыш был? Сам сказал, что мне нервничать нельзя!

Я все-таки оделся и направился к выходу. Она схватила меня за куртку, но я из неё выпрыгнул, и по морозу в свитере пошел в бар, где очень быстро напился водкой. И даже пьяный я не мог уйти от осознания того, что действительно, никуда я от неё больше не денусь. Будто на казнь я пошел обратно, к ней. Она орала, требовала отдать ей все деньги. Теперь она была борцом с пьянством. Остаток выходных был для меня пыткой. Пришлось молча выслушивать её брань в свой адрес и сумасшедшие планы на будущее. Она планировала сдать на права, купить автомобиль и начать на нем бомбить по окрестностям Прейли. Если ранее у меня были надежды на то, что когда-нибудь я её все-таки полюблю, то с того момента у меня уже не было таких иллюзий. Я окончательно решил, что она мой враг, которого мне не победить, который окончательно победил меня и так победил, что я даже не могу убить себя, ведь убить себя – значит оставить своего ребенка с этой ведьмой. Ситуация в тот момент мне казалась безвыходной. Я ей поверил, когда она говорила, что хочет измениться, что любит меня, а она меня обманула. Каким же я был болваном, когда возобновил с ней отношения!

Той ночью я почувствовал, что она перестала быть для меня сексуально привлекательной. Она, конечно, принудила меня к соитию, и я делал все, что она требовала, но мне это не доставляло никакого удовольствия. Конечно, я притворялся, что мне хорошо, но она чувствовала эту ложь, пыталась меня разоблачить, придиралась ко всему, орала, что ничего не чувствует. А мне в ответ на её крики и упреки, хотелось только рассмеяться. Теперь мне было безразлично, приятно ей или нет, закончила она или нет. Я, конечно, понимал, что лучше её удовлетворить, чтобы она меньше орала.

Когда я рассказывал всем о том, что скоро стану отцом, меня поздравили все, кроме мамы и Игорька. Они видели настоящее лицо Веры, и понимали, что ничем хорошим все это не закончится. Другим же, кто настоящее лицо Веры не видел, казалось, что отношения наши с ней теперь точно наладятся. Один из коллег даже предложил крупную сумму денег взаймы под честное слово, которой могло хватить на то, чтобы купить комнату в общежитии. Я, не раздумывая, отказался, ибо понимал, что при новых обстоятельствах буду пить больше, возможно потеряю работу, и тогда вряд ли смогу отдать долг.

Под предлогом экономии денег, я не ездил к Вере одни выходные за другими, только звонил и разговаривал с ней, стиснув зубы от бессильной злости. Эта не находящая выхода злость отравляла меня изнутри. О будущем, в котором мне предстояло жить с ней, я старался просто не думать, концентрировался на настоящем, в котором у меня было мало свободного времени. После работы надо было ехать на велосипеде по заснеженной дороге на велосипеде, потом качать воду, носить её в дом, топить печку, готовить еду. Иногда я еще умудрялся почитать какую-нибудь книгу, в основном короткие произведения Пикуля.

Как-то раз на хутор приехал мой дядя со своими малолетними сыновьями. Он неожиданно спросил меня, люблю ли я Веру, я ответил, что очень люблю, и сказал о том, что мы с ней ждем ребенка. В ответ раздались сердечные поздравления, а у меня была кислая мина, и никак не получалось украсить её хоть какой-то натянутой и вымученной улыбкой. Глядя на своих двоюродных братьев, я подумал о том, как плохо будет моему ребенку с такой мамой, как Вера. Захотелось рассказать дяде обо всех ужасах своего положения, но я сдержал этот порыв, подумав о том, что он просто не поверит мне. При нем она никогда не орала и не дралась, при нем и его семье она даже пить отказалась, создав себе репутацию тихони и скромницы.

Время до нового года пролетело очень быстро. На корпоративе в деда мороза нарядили меня, правда с тем условием, что я не буду пить водку после каждого вручения подарка. Я сразу сказал, что мне на следующий день надо ехать к беременной жене в Прейли, потому мне позволили уйти с корпоратива в более или менее трезвом уме. А монтажник Алдис, который собирался на новый год ехать в родную Малту через Прейли, обещал подбросить меня с ветерком и совершенно бесплатно.

Утром я ждал этого своего коллегу в условленном месте, недалеко от вокзала, но он опаздывал. Я позвонил ему и по голосу понял, что он не совсем трезвый. И в тот момент, мне бы взять, да пойти на автобус, но я не хотел обижать товарища, который ко мне вроде как со всей душой. Я ждал еще где-то полчаса и тут в сугроб возле меня врезалась машина Алдиса, а потом и он открыл дверь и вывалился в снег с совершенно безумным взглядом. Когда я не выразил желания с ним ехать, он уверил меня в том, что поведет его жена. Кое-как мы доехали до его дома, где его усталая жена предложила мне выпить водки и закусить салом. Потом мы поехали к его друзьям, которые одолжили ему автомобиль. Жена Алдиса никак не могла запомнить, как переключать передачи в доверенной ей машине, да и взяла с собой не те очки, которые следовало. Ехали чудовищно медленно. Меня то и дело просили подержать совсем маленького сына Алдиса, который ужасно громко орал. Дороги были почищены плохо и снег продолжал валить. Коллега мой продолжал пить из припасенной бутылки водки. Один раз мы едва не съехали с дороги, потом забуксовав на перекрестке, чуть не попали под несущийся грузовик. В Прейли я оказался поздним вечером. Вера с утра мне названивала, и ругала за то, что я все-таки пошел на корпоратив, не поехал к ней вечером.

Новый год был встречен скучно. Верина мама и её гражданский муж изрядно набрались, а Вера их била и кричала на них, да и на меня тоже. Я подарил ей очередной дешевый магнитофон, предыдущие она быстро сломала. Будущая мать выпила только шампанского и чувствовала себя из-за этого несчастной. Украдкой, постепенно я выпил спрятанную поллитровую бутылку водки, но злость и тоска не отпустили даже на время. Сходили посмотрели салют в центр города, а потом пораньше легли спать. Утром Вера озвучила свое решение выйти за меня замуж, то есть оформить брак официально. Я только покорно кивнул в ответ. Она сказала, что все это только ради ребенка, чтобы никто не упрекал его в том, что он незаконнорожденный.

- Но на свадьбу много денег тратить не будем, - заявил я. – Просто придем в загс, тихо распишемся и пойдем домой. Для ребенка самое важное, чтобы ему было где жить, и жить с комфортом. Надо накопить пару тысяч, а потом можно будет купить квартиру со всеми удобствами, но где-то на окраине Риги…

- Я не хочу жить на окраине! – перебила меня Вера. – Слабо тебе в центре квартиру купить? Или кишка тонка? Мне соседка сказала, что если на очередь встать, то можно быстро бесплатно новую квартиру получить, потому что сейчас строят очень быстро.

- Да будет тебе известно, уже давно никакого нового социального жилья не строят ни быстро, ни медленно. Много твоя соседка знает! Где она это услышала? От таких же соседок на лавочке?

Затем последовала пара часов криков, потом я побежал в магазин за пивом, после чего мы продолжили ругань. Впрочем, это только для меня был скандал, для Веры это был нормальный обычный разговор. Иной стиль общения давался ей ценой очень больших усилий. И тут я подумал о том, как же, черт возьми, она мучилась летом, когда вела себя со мной прилично. Да, она знала за что терпит муки, и теперь пожинает плоды своего терпения. Теперь она загнала меня в угол надолго и может расслабиться. Каким же облегчением для меня было, когда я зашагал к автобусной станции, зная, что как минимум месяц она меня не будет беспокоить!

Я решил подать заявление в ЗАГС на Тейке, рядом с работой, зашел туда, все разузнал, позвонил Вере, и сказал, когда приехать. Встречал я её вечером на велосипеде, решил посадить её на автобус и потом встретиться на остановке, но она побоялась стоять и ждать меня на темной остановке на окраине города, потому с уже большим животом влезла на багажник. Там, где дорога была почищена ехать было еще легко, но, когда доехали до обледенелого проселка, я предложил ей пойти пешком. Она попробовала пройтись по льду, получилось у неё не очень хорошо, потому она снова влезла на багажник, и принялась еще и колотить меня по спине, чтобы я ехал быстрее, а то она замерзла. Я до сих пор горд тем, что проехал с ней на багажнике по льду, с пакетами продуктов на руле эти три-четыре километра без единого падения.

Зайдя в дом, она сразу легла на тахту, укрылась одеялами, не сняв обуви и верхней одежды, и принялась не переставая голосить, пока я растапливал печь, разогревал суп, раскладывал купленные продукты. На следующий день предстояло сделать первый шаг к тому, чтобы захлопнуть дверцу западни, в которую я попал. Её крик сильно действовал мне на нервы. Я размышлял о том, что возможно со временем я привыкну к её крику, и буду воспринимать его, как некую музыку. А что ещё делать? Другого выхода не было.

Я договорился на работе об одном выходном дне. Мою работу, конечно, никто вместо меня в тот день не делал, просто приемщица не принимала заказы на следующий день. Рано утром, еще за темно я растолкал свою невесту, накормил яичницей с колбасой и сыром, напоил горячим чаем, обещал на базаре купить ей новые сапоги, только с условием, что она помолчит пару часов. Был сильный мороз, ниже десяти градусов и сияло яркое солнце. Вера терпеть не могла яркий солнечный свет, она была раздражена, но молчала, чтобы получить новые сапоги. До ЗАГС добрались без приключений, заявление подали без проблем. Копии паспортов свидетелей я раздобыл заранее. Свидетелем с моей стороны был Игорек, а с её - сестра Надежда. Осталось только пройти медицинскую комиссию. Для этого мы отправились в железнодорожный медицинский центр около вокзала. В регистратуре сказали нам приходить на следующий день в восемь утра. Тут я распахнул бумажник и нагло спросил, нельзя ли пройти медкомиссию в ускоренном порядке за дополнительную плату. И мне ответили, что запросто, от нас требовалось только сообщить свою группу крови и резус-фактор. Этого мы не знали, и пришлось женщине в регистратуре пофантазировать. Так, за полчаса и пятьдесят лат мы получили медицинские справки для вступления в брак.

Потом мы зашли на работающий еще вещевой рынок, где Вера выбрала себе кошмарные сапоги из дерматина на ватине, по крайней мере они были не на высоком каблуке. Но и переобувшись на в зале ожидания на вокзале, она заявила, что до хутора по проселку она не дойдет, потребовала, чтобы я позвонил маме и договорился о ночлеге с комфортом. Я позвонил, и мама, естественно сказала, что не пустит мою невесту в свой дом ни под каким предлогом. По этому поводу Вера пустила слезу, но не орала, решила давить на жалость. Я позвонил Игорьку, и тот согласился нас пустить, при условии, что я выставлю ему четыре бутылки глинтвейна. До Игорька от вокзала было тоже не очень малое расстояние, если идти пешком, но Вера его прошла очень бодро. Пока мы спали на его диване, Игорек пил горячее вино, топил печку, курил у открытого окна и слушал эстрадную музыку восьмидесятых годов. Вера была так зла, что так и не смогла заснуть, и не давала этого сделать мне. Утром я проводил её на автобус до Прейли. По пути на работу с ужасом думал о том, как же я буду с ней жить тогда, когда она переедет в Ригу насовсем.

Глава четырнадцатая. На новом месте.

Надвигалась осень, Вера, как прежде постоянно уезжала к маме на неделю, иногда на две. Чтобы быть на связи с ней постоянно я купил ей телефон, которым она очень гордилась. Я вспомнил о предложении своего дяди пожить зимой на хуторе его тещи, которая очень боялась, что там заведутся бомжи. Этот разваливающийся дом был дорог этой семье, как память, вероятно. Для культурного отдыха он не годился, скотины там давно никакой никто не держал, поля поросли бурьяном. Место нахождения этого хутора было не очень удобное – до автобуса надо было идти минут сорок по грязному проселку, вдобавок недалеко была свиноферма и в зависимости от ветра там иногда неприятно пахло. Но для меня это был неплохой способ сэкономить деньги. Платить надо было только за электричество, ну и по желанию можно было купить себе баллон с газом. Старая баня давно развалилась, воду надо было качать неисправной ржавой колонкой, которая в сильный мороз замерзала. В той комнате, которую мне отвели была крохотная изразцовая печка, которая неплохо держала тепло, но была маленькой для такого помещения. Дрова были напилены и не нуждались в колке, но лежали они не первый год на улице и были сырыми.

В одни выходные я нанял одного бывшего коллегу и перевез все на хутор свой диван, холодильник, стиральную машину, секцию, прочие мелочи, а остальную мебель бросил на съемной квартире. Вера, прибыв на хутор была напугана ветхостью дома и долгой дорогой до автобусной остановки, но больше всего её напугали миазмы клозетной ямы, то есть гравитационный туалет в тридцати метрах от дома. Я попытался её утешить тем, что есть все-таки газовая плита и есть домашнее животное – кошка, с которой я очень подружился. Вера всегда утверждала, что животные её очень любят, а она любит их. Однако кошечка, когда Вера к ней приблизилась, вся ощетинилась, зашипела и стрелой умчалась прочь из дому. Мой дядя, его жена и её родственники очень положительно отнеслись к Вере и моему желанию с ней жить.

В сентябре две тысячи первого года я в середине рабочего дня, переделав все заказы, отпросился на пару часов и поехал на центральный рынок покупать дешевый кошмарный велосипед, на котором приехал на работу, узнать, не появилось ли новых срочных заказов. Мой коллега, Юра, некогда занимавшийся велоспортом, со знанием дела оглядел мою покупку, сказал, что этот технический уродец долго не проживет, что мне все равно придется за приличную цену купить нормальный аппарат, и только потом торжественно изрек:

- А ты знаешь, что пока ты эту порнографию ездил покупать, Третья Мировая война началась?

- Шутишь? И кто с кем будет воевать?

- Да пока не ясно, кому ответ держать перед американцами за атаку пассажирскими самолетами этих башен в Нью-Йорке.

- Да ну, какая война? Реальные противники Америки не будут начинать атаку пассажирскими самолетами. Кто это может быть? Не китайцы же и не Северная Корея! У них ракеты есть, военные истребители. Войны не будет, во всяком случае мировой.

- Наверное, исламские террористы угнали эти самолеты и направили из в этот всемирный торговый центр. Пока никто на себя за это ответственность не взял.

- Нас это не касается. Заказы, как шли, так и будут идти до нового года…

Ничего срочного не было, и я поехал домой на новом велосипеде. По дороге заехал в супермаркет, купить продуктов. И пристегнул свой дешевый велосипед очень дешевым замком с тонким тросом. Когда я вышел из магазина с большим пакетом продуктов, своего стального коня я не нашел, на его месте валялся только дешевенький замочек с перерезанным тросиком.

Возмущенный подобным оборотом, я тут же позвонил в полицию. Диспетчер, выслушав меня, велел мне ехать в ближайшее отделение полиции и писать заявление. И я поехал, и просидел там в очереди около часа, потом меня обругала усталая женщина полицейский, но все-таки приняла у меня заявление, к которому приложила чек и технический паспорт велосипеда. Оттуда я поехал к Игорьку, зайдя в магазин, взяв выпить. До полуночи мы с ним пили и хорошо закусывали, потом я немного поспал, а утром я пошел на центральный рынок, купил там такой же велосипед, только уже не зеленый, а синий и приехал на нем на работу. Юра долго разглядывал мою покупку, а потом спросил, зачем я ночью перекрасил велосипед. Я мрачно соврал, сказал, что рама треснула, и я утром заехал и обменял велосипед. Признаваться в том, что у меня его угнали, было почему-то стыдно.

На велосипеде добираться с хутора до работы, по окраине, было удобнее и быстрее. Иногда, правда дождило, но на этот случай я припас брезентовую плащ-палатку времен Второй Мировой войны. Хотя ездить в ней было не очень удобно, и ноги промокали, я все-равно был доволен жизнью, ибо Вера в ту пору меня посещала достаточно редко. А она была нужна мне. После работы до полуночи мне уже некогда было растапливать печку и готовить себе есть, приходилось спать натощак, и в холодном помещении, навалив на себя побольше ватных одеял, в одежде. Велосипед, как и предсказал Юра, начал ломаться, причем ломался он почти каждый день. Я нашел приличную мастерскую, где мне заменяли дешевые запчасти на дорогие. Сначала я заменил педали, потом покрышки с камерами и переднее колесо, потом заднее, далее ходовую цепь и задние шестерни, после этого передние шестерни вместе с шатунами, тормоза тоже пришлось заменить. В последнюю очередь я заменил педальную ось и переключатели скоростей. Наконец мне надоело неудобное дерматиновое седло, и я купил очень дорогое кожаное. Как-то раз я вез Веру от вокзала до хутора на багажнике, после чего пришлось присмотреть себе прочный легкий и удобный багажник. К началу зимы оригинального на велосипеде осталась только рама и руль. Чтобы ставший дорогим аппарат у меня не угнали, я купил очень толстую цепь и массивный навесной замок.

Мыться и стирать на хуторе было очень энергозатратно, сначала надо было накачать воды, потом наносить, потом натопить плиту в кухне, чтобы нагреть эту воду, перенести горячую воду в теплую комнату. Мылся я в детской жестяной ванночке, поливая себя из кувшина. А потом надо было вынести грязную воду и вымыть эту ванночку. Стирал я на улице, выкатывая машину во двор, воду нагревал прямо в машине большим кипятильником, белье сушил в комнате, развесив на бечевках, натянутых около печки.

В одну прекрасную пятницу, на работе у кого-то был день рождения и после работы мы долго это отмечали. Я напился до такой степени, что на велосипед залезть уже не мог, потому я взял такси и поехал к Шурику, до Игорька дозвониться не удалось. Странно, но он очень обрадовался моему позднему визиту. Он лежал посередине комнаты на своем детском матрасике, видеодвойки уже не было, телефон у него был очень дешевый, холодильник пустой. У него не было даже сигарет. Я сходил в круглосуточный магазин и принес куль продуктов и куль с пластиковыми баллонами пива, хотя он и просил у меня купить спирта на точке. Выпив немного, он поведал мне о том, как его уволили с пары рабочих мест, как он пропил две тысячи лат с соседями – семейной паре, отправившей детей в интернат, чтобы не мешали им пить. Немного помявшись, он признался мне, что и эту, однокомнатную квартиру он потерял, и скоро его из неё выбросят на улицу.

- Маклер уже третий день мне названивает, - глядя в пол, говорил он. – Она хочет мне ключи от моей новой квартиры отдать. Сестра на свое имя купила квартиру на Матиса с частичными удобствами без ремонта. Я там побывал один раз и мне плохо стало – бомжатник, конкретный! Там даже стекол в окнах не хватает, где-то фанерой забито, где-то вообще тряпками заткнули. Клозет не лестнице и то не работает. Не, не буду я там жить, лучше умереть!

- Да ответь ты человеку, когда позвонит, возьми ключи. Лучше там, чем совсем на улице. Завтра вместе поедем. А с работой-то чего?

- Да холодно сейчас уже, надо весны ждать, когда стройки заработают.

- Ты бы Покемону позвонил, может у него что-то есть. Слушай, а у тебя помыться можно? А то у меня на хуторе с этим геморрой конкретный.

- Газ отрубили за неуплату, потому горячей воды и отопления у меня нет. Вот, у калорифера греюсь, электричество тоже отключили, но соседи мне удлинитель протянули…

На следующий день мы все-таки поехали на улицу Матиса, чтобы он встретился с маклером и забрал ключи от своей новой квартиры. Квартира действительно была в ужасном доме и в кошмарном состоянии. После того, как он взял у маклера ключи, что-то подписал, и получил документы, ему очень захотелось выпить чего-то крепкого. Я не соглашался покупать ему выпивку, говорил, что в его ситуации пора с алкоголем завязывать. И тут он предложил пойти в общественную баню, вспомнил, что не так уж далеко, в Гризинькалнсе на улице Таллинас есть очень даже приличная баня. По дороге туда мы зашли в магазин, где купили полотенца, трусы и носки.

В бане до этого я был только раз. Это было в раннем возрасте как раз на том хуторе, где я проживал. Баня там была грязная, темная, душная закопченная и потому мне там не понравилось. Однако, когда я зашел в баню на Таллинас я был поражен её великолепием – огромный ярко освещенный зал, стены отделаны большим кафелем с узорами, душевые кабинки, бассейн, в который можно было нырнуть, и поплавать и парилка, отделанная осиновой доской, в которой чем-то приятно пахло и главное нежное тепло обволакивало тело. Мы парились, плавали в прохладном бассейне, потом курили в специальном помещении на кожаных диванах, пили там пиво, а потом снова шли париться, и так раз десять, до самого закрытия бани. Вход в эту баню стоил три лата – не так уж и много, для моей тогдашней зарплаты.

Алкоголь и прочие яды вышли из организма, тело покраснело, и пошло белыми пятнами. Унылая погода - мокрый снег, переходящий в дождь, уже не казалась такой мерзкой. Захотелось поесть чего-то горячего, и мы зашли в пельменную, где съели по две больших порции. Шурик все-таки выклянчил у меня сто грамм водки, а мне не хотелось даже пива. В центре мы распрощались. Я сел в свой автобус, и там немного задремал настолько был расслаблен. Потом, правда, пришлось в этом расслабленном состоянии долго топать до хутора под собачий лай, но зато я, протопив печь очень крепко заснул, и проспал почти все воскресенье. После тех выходных я стал посещать баню каждые выходные.  Даже нашел баню около работы, которая работала до одиннадцати вечера.

Глава тринадцатая. И снова вместе!

Шло время, миновал любимый праздник латвийцев – Лиго, который празднуется в самую короткую ночь в году. По старинной традиции в эту короткую ночь никто не должен спать. Люди выезжают на природу, жгут костры, прыгают через них, пьют только пиво и едят только сыр, поют древние народные песни. Все мужчины по и меня Янис одевают дубовые венки. В финале этого праздника все взрослые раздеваются до гола, идут купаться, а потом бегут в лес якобы искать цветок папоротника, и в чаще устраивают групповой секс. Однако, это в теории, на практике особенно русскоязычные латвийцы отмечают этот праздник иначе – едут на дачу к себе или друзьям, разводят костер, готовят шашлык, запивают его водкой и поют песни времен Второй Мировой войны, спать ложатся после полуночи, не дожидаясь рассвета и никакого свального греха.

Я в тот год праздновал Лиго с Игорьком и его верным оруженосцем Покемоном. Праздновать начали ровно на сутки раньше. Игорьку было лень идти с Покемоном в магазин, тому тоже было лень идти далеко, и он купил колбасу и пиво в магазине, который был прямо подо мной. Нам он, конечно, наврал, что ходил в другой, приличный магазин. Игорек был самым голодным, потому съел колбасу практически один, целую палку. А утром у него из-за этого началась диарея, но он и не думал отказываться от празднования. Когда у человека хорошее настроение, диарея ему не помеха в том, чтобы отметить главный праздник. Однако погода была дождливой, и ехать на природу мы передумали. Игорек предложил пойти к нему домой и приготовить шашлык в печке, но эта идея не понравилась даже Покемону. Сидеть в закопченной квартире, где со стен обваливалась штукатурка и в любой момент могла явиться разгневанная жена Игорька нам не хотелось. И тогда Игорек предложил пойти в Лидо – ресторан в этническом стиле, находящийся на набережной недалеко от Московского форштадта.

В самом начале нашего пути в Лидо по Московскому форштадту опохмелившийся Игорек начал нападать на сидящих на корточках татуированных людей. Он кричал, что ненавидит их и этот район, что его отец, когда вышел из тюрьмы был приличным человеком, но все обошлось. Уголовники только посмеялись над его выступлением, докурили свои сигареты, встали и ушли. Когда мы проходили златоглавый старообрядческий храм Гребенщикова, я пошутил, что этот храм построил музыкант, лидер группы «Аквариум» Борис Гребенщиков. Пьяный Игорек начал бурно мне возражать. Он даже ломился в двери храма и требовал от вышедшего человека объяснить мне, что храм этот построен не Гребенщиковым.

- Этот храм построил именно Гребенщиков! – ответил человек в дверях храма.

- Да не тот Гребенщиков, а другой! – надрываясь закричал Игорек.

- А ну пошли отсюда! – мужик толкнул Игорька. - Пьянь!

И тут у Игорька свело живот, он успел добежать до трех березок, спрятаться за которыми было невозможно, но по крайней мере их ветви были наклонены достаточно низко, чтобы сорвать с них листья. Прохожие возмущались, глядя на Игорька, один дедушка грозился вызвать полицию, а Игорек стоял со спущенными брюками, рвал листья, ругался на прохожих и громко хохочущего над ним Покемона. Когда мы вышли на улицу Краста, на которой находилось Лидо, Игорек рассказал, чудовищную историю о том, как он приготовил Зельц – холодец из свиной головы, какая получилась гадость. Покемон сказал, что очень любит зельц особенно с хренком, горчичкой, кетчупом и майонезом и сказал, что именно зельц он закажет в Лидо, а не какие-то шашлыки. И Игорек орал на него, придушивал, давал пинка под зад, но тот только хохотал и повторял, что обожает зельц.

Лидо представляет собой огромное бревенчатое строение с большими окнами на фундаменте из гранитных глыб, крытое соломой, окруженное парком со всякими туями, искусственными водопадами на меленьких доломитовых горках, маленькими избушками, всякими навесами. В этом ресторане было много разных залов, где-то посетителей обслуживали официанты, где-то было самообслуживание. Сначала мы уселись под навесом в саду, где ели шашлыки, потом спустились в пивной погреб, где пили пиво из литровых кружек. За соседним столом поляки затянули свою народную песню, когда они закончили мы загорланили старые советские песни и были очень даже довольны собой, не смотря, на то, что многим посетителям эти песни были явно не по душе.

Потом мы познакомились с какими-то тётками, которые ругались матом, но утверждали, что работают учителями. Беседовали мы в ту ночь и с русскоязычным африканцем из республики Того, у него была очень полная жена латышка и много детей погодок. Игорек под утро пошел плясать в одиночку под игравший этнические мотивы оркестр. Вокруг него столпился народ и аплодировал, кто-то даже усадил маленького ребенка ему на плечи. В финале праздника Игорек застрял в туалете. Дверь кабинки заклинило, и он долго кричал, чтобы позвали слесаря и вытащили его оттуда. Народ на его крики никак не реагировал. Я услышал его, когда сам пошел в туалет. Пришлось мне сначала обратиться к бармену, потом к старшему менеджеру и тот вызвал какого-то уборщика, который и вызволил Игорька из кабинки туалета.

Утром, полил сильный дождь, и мы отправились домой, чтобы поспать, да и пиво в ресторане было достаточно дорогое, хотя и весьма качественное. В этом ресторане была своя пивоварня. Дома я кинулся на разложенное кресло в кухне, а Покемон и Игорек легли в комнате на диване. Долго поспать мне не пришлось, ибо под окна подъехал ассенизаторская машина и с шумом откачивала воду из люка, а потом другая, за ней третья. Я открыл прикупленное заранее в круглосуточном магазине пиво, и с кислой физиономией наблюдал за ассенизаторами, сидя на широком подоконнике. Из комнаты раздавался дружный храп собутыльников. Я курил и курил, трубка была раскалена, табак кончался, а я все не мог накуриться. Жизнь в тот момент мне показалась совершенно безрадостной и бессмысленной, пустой. Словно туман, мозг окутали мысли о самоубийстве.

- Деньги… - думал я. – Как мало можно купить на эти деньги, за которые люди готовы рисковать жизнью, на добычу которых тратят большую часть своего времени! Вот заработал я много денег, потратил их, а в итоге только похмелье, только эта холодная мерзкая жаба, которая давит на грудь и душит, вызывая тошноту. И все было бы ничего, если бы была хоть какая-то радость, но нет, мы только зло насмехаемся друг над другом, когда напьемся. И ведь они считают меня идиотом из-за того, что я с ними за ночь пропил половину зарплаты. Какая там признательность и благодарность? Стоило ли ради этого работать круглыми сутками, терпеть унижения на этой работе, чтобы унизить самого себя этим пьянством? И так будет до старости, до тех пор, пока я смогу работать. Это хорошо, если успею доработать до нищенской пенсии, перед, тем, как заболею, и потеряю работоспособность. А если не успею, то буду умирать где-то под забором. А стоит ли жить дальше? Что я еще не видел в этой жизни? Ничего нового уже не будет. Как же не хочется расстраивать маму! Но зачем мучиться так долго, если можно это сплошное мучение прекратить прямо сейчас, только надо выгнать этих двух придурков…

И такие мысли меня начали посещать довольно часто. Если раньше у меня получалось мечтать о светлом будущем, практически жить в нем, отрешаясь от мерзкой действительности, то в тот момент я чувствовал разочарование ни сколько в Вере, сколько вообще в любви и семейной жизни. Воображение не могло мне выдать картинки счастья, некой схемы при которой можно было жить, а не выживать. В том, что у меня с семейной жизнью ничего не получилось я винил не Веру, а себя. Мол не она плохая, а я её распустил, не смог вставить в рамки, не смог построить отношения с ней правильно, не смог построить свое счастье. Да, в на том этапе моей жизни я был убежден в том, что все в этой жизни можно построить, не важно с кем. 

Вера не переставала мне звонить и писать письма. Теперь уже она мне клялась в вечной любви, клялась стать образцовой хозяйкой и больше никогда не драться, не материться, даже книги обещала начать читать. И тут я, не очень уверенный в себе мужчина, все-таки сдался и согласился приехать к ней в Прейли. Накануне я купил велосипед, и решил поехать в Прейли на велосипеде. Она пыталась отговорить меня, боясь, что соседи подумают, что у меня нет денег на автобус. Но мне очень хотелось вспомнить свою юность и хорошо прокатиться. Выехал я в пятницу, отпросившись с работы пораньше, ехал до полуночи, заночевал в дешевой палатке, которая к утру сильно запотела изнутри. Велосипед тоже был дешевый, со стальной рамой, тяжеленный с неудобным седлом. Однако я все-таки добрался до Прейли часам к четырем в субботу. Её мамы не было дома, она ждала меня и разрыдалась, когда я появился на пороге, говорила, что от счастья.

И действительно, она вела себя прилично, не скандалила, не дралась, была ласкова. И я был так поражен этой переменой, что согласился взять её с собой в Ригу. До Ливаны она ехала на багажнике, поверх сумки с палаткой и спальным мешком, а потом мы сели на поезд, до Риги. Мы провели в Прейли довольно бурную ночь, почти не спали, и по дороге до Ливаны занимались сексом в придорожной канаве на жуткой жаре. В Риге по дороге домой я купил килограмм хорошего фарша, и прочие продукты. Она пожарила мне на сливочном масле котлет. И мы легли спать на диване вместе, ранее мы всегда спали врозь. И я был по этому поводу жутко горд, мне казалось, что я все-таки добился своего, преобразил её. И в сексе мы были в тот период отношений довольны друг другом. Мы уже знали, что и кому нравиться, а что нет, потому особенных проблем у нас не возникало. Можно сказать, что в те моменты я бывал счастлив.

Две недели мы прожили в мире и согласии, ездили на море ночью на велосипеде и купались при луне. Ездили на море днем на электричке, и украдкой совокуплялись в дюнах. Иногда, конечно, она артачилась, не желая прибираться в квартире, но скандалов не было, и большего мне и не надо было. Она купила тест на беременность и постоянно проверяла, не беременна ли. И вскоре с ней случилась истерика. Она утверждала, что больше не может иметь детей из-за аборта, на который я её толкнул. Я сказал ей, что рано еще нам заводить детей, а когда придет время мы сходим к врачу и выясним в чем дело и в конце концов, если она действительно не может иметь детей, то мы можем адаптировать чужих детей. Идея с чужими детьми ей очень не понравилась. Она ныла о радостях материнства, о том, что пока она сама не родит, она будет чувствовать себя неполноценной женщиной. В один вечер я устал слушать её, и мы поругались, после чего она заявила, что нам следует отдохнуть друг от друга, и уехала к маме.

Пока мы жили врозь, она постоянно писала мне надушенные приторно сладкими духами письма, с отпечатками накрашенных помадой губ. В этих письмах были клятвы в вечной любви и верности, обещания быть надежной женой, и просьбы взять её в жены. Да, теперь она уже очень хотела стать моей законной женой. Я раз показал это письмо Игорьку, похвастался, как я наставил женщину на путь истинный, но тот только посмеялся над отпечатками губ, сказав, что это она писала, пьяная, постоянно падая на стол и оставляла эти отпечатки губ. Он заявил, что Вера никогда не изменится. Она может на время претвориться скромной и покладистой, но как только я окажусь у неё в какой-либо зависимости, она опять покажет мне свое настоящее лицо хищника. Я не стал с ним спорить, но и от намерения продолжать с ней отношения не отказался. Постепенно я всем рассказал о своем примирении с невестой. Коллеги порадовались за меня, отметили, что я стал лучше выглядеть, чем, когда жил один. Мама сказала, что ничем хорошим это закончится не может, но её пророчество меня, к сожалению, не остановило.

Лето подходило к концу. В середине августа, неожиданно для меня, Риге вдруг исполнилось восемьсот лет. Я в тот момент решил перестать пить, съехать со съемной квартиры, и начать копить деньги на земельный участок. К юбилею города я уже неделю не принимал алкоголь, но тут мне начал настойчиво звонить Игорек, и в конечном итоге уговорил меня отложить книгу, выключить музыку, встать с кресла на кухне, и пойти в центр города к памятнику свободе и отечеству, где меня ждал не только Игорек, но и его друг Шурик.

- Такое раз в сто лет случается! – с притворной страстью заговорил Игорек. – До следующего юбилея города мы явно не доживем. Такая круглая дата! Это надо отметить! Возьми нам пива, если не трудно!

- Почему мы не доживем до следующего юбилея города? – удивленно спросил я. – Он будет ровно через десять лет, а то и через пять. При желании всегда можно найти повод для того, чтобы напиться, если купить отрывной календарь. В каждый день календаря случилось что-то примечательное. Если вы просто хотели пива, то могли бы так и сказать мне, что выпить хочется, а денег нет, и назвать сумму, которую хотите одолжить. Я не думаю, что вас интересует история…

- Ты что нам тут праздничное настроение портишь? – Шурик сначала дружески меня приобнял, а потом сделал удушающий захват. – Ну, что? Будешь радоваться?

- Я лучше пойду! – сказал я, освободившись от захвата и оттолкнув Шурика. – Как-то не хочется вам портить праздник своей меланхолией.

- Мон шер ами! – запричитал Игорек, и попытался взять меня под локоть, но я уклонился. – Он просто пошутил, неудачно пошутил. Он просит у тебя прощения, правда Шурик! Ну, вот, помирились, а теперь пойдем пить пиво и есть мясо! Не молчи, расскажи что-то хорошее!

- А вы знаете историю происхождения Риги? – нехотя начал я. – В принципе, еще до прихода саксонских крестоносцев здесь уже было торговое поселение ливов. Так что на самом деле Риге не восемьсот лет, а больше.

- А кто такие ливы? – недовольно спросил Шурик.

- Один из народов, из пяти народов, из которых сложилась латышская нация. Причем, этот народ принадлежит к угро-финской группе уральской семьи, в отличии от остальных четырех, которые принадлежат к балтийской группе индоевропейской семьи народов. Эстонцы – угрофинская группа народов, литовцы балтийская группа народов, а латыши – в большей степени балты и в меньшей степени финны.

- Только не надо тут умничать! – капризно попросил Шурик.

- Ты спросил, я тебе ответил. Если тебе не интересно, тогда зачем спрашивать?

- Ладно! Давай дальше про Ригу!

- Так вот восемьсот лет назад, в это ливское торговое поселение пришли суда саксонских торговцев, проповедников и рыцарей крестоносцев. Они давно хотели как-то обосноваться на территории будущей Латвии, но не курши, ни земгалы, не латгалы не давали им это сделать. А ливы в этот день восемьсот лет назад разрешили, вернее обменяли им на различные товары кусок земли в своем поселении размером с бычью шкуру. Однако хитрые саксонцы разрезали эту шкуру на очень тонкие ремешки и отгородили себе кусок земли побольше, на который смогли высадиться, и построить церквушку и лавку для торговли…

- Какую бредятину придумали лабусы, а ты их слушаешь и повторяешь, да еще и в таком возрасте! Пора бы повзрослеть! При чем тут какие-то саксонцы?

- Давайте сменим тему! – призвал Игорек. – А старая Рига действительно, будто на маленьком куске земли строилась, слишком тесная, нет широких бульваров с парками, как в центральном районе. Пойдем на вокзал, выпьем, а потом будем смотреть салют за миллионы долларов?

- Нет! – категорически отверг это предложение Шурик. – Мы пойдем в старый город в бильярдную.

В итоге мы решили сначала пойти на вокзал, напиться там пивом, а потом в бильярдную и уже оттуда на набережную смотреть салют. В бильярдную мы буквально протискивались по запруженным народом узким улицам старого города, когда уже начало смеркаться. И там Шурик был ужасно расстроен тем, что ни я, ни Игорек не умеем играть в эту аристократическую игру. Пока он раздраженно начал учить Игорька играть, я заскучал, и отправился на поиски туалета, и каким-то образом оказался в каком-то подсобном помещении. Меня там обнаружил охранник, скрутил и выкинул на улицу через заднюю дверь, прорычав, чтобы я больше в бильярдной не появлялся. Я позвонил Шурику на мобильный и рассказал о произошедшем. Он потребовал, чтобы я зашел и показал ему грубого охранника. И я зашел, и показал, и уже двое охранников выкинули нас из бильярдной. Расстроенные грубым обращением, мы где-то купили бутылку водки, и пили её, толкаясь в толпе на узкой улочке. Прорваться к набережной до начала салюта нам не удалось. С того места, где мы были во время пиротехнического шоу, был виден только крохотный кусочек неба, потому толком мы ничего из дорогого зрелища не увидели.

Потом людское море как-то все-таки вынесло нас на набережную, но зрелище уже кончилось. Мы с Игорьком как-то потеряли Шурика, но потом созвонились с ним и встретились в киоске у Яши, где набрали выпивки и продуктов и пошли ко мне. Поев, Шурик лег спать, а мы с Игорьком болтали и слушали музыку до рассвета. Проснувшийся Шурик потребовал выпивки и завтрака, но все было поедено и выпито. И он взял меня за локоть и потащил в магазин, а Игорек лег спать. По пути в магазин, мы встретили Свету и Мишу, я обмолвился о том, что они мне должны десятку, и Шурик взял Мишу в заложники, сказал, что не отпустит его, пока Света не принесет деньги. Я спросил, зачем нам этот наркоман и ворюга, а он ответил, что заставит его чистить овощи для супа и рубить салаты.

Когда мы вернулись, Игорька не было, дверь была закрыта, ключей в квартире не было, а мертвецки пьяный, не стоящий на ногах толстый человек исчез. Шурик предположил, что он вышел в окно, и мы пошли его искать, заперев Мишу дома, велев ему готовить еду. Мы обошли все бары, где обычно пил Игорек, были у него дома, но нигде его не было. Миша, к моему удивлению, не убежал, а пожарил картошки, и порезал салат. Мы поели и сели смотреть телевизор. Меня начало клонить в сон, а выспавшийся Шурик начал меня будить и тащить в бильярдную, куда я идти просто физически не мог. Тогда он попросил у меня денег взаймы. Я сказал, что у меня денег практически не осталось и в принципе не врал. Тогда он предложил купить у него телефон, я отказался. Тогда он психанул, и ушел, громко хлопнув дверью, оставив меня наедине с Мишей. Я был настолько пьян, что даже не поднялся, не выставил, маргинала за дверь, а сладко заснул.

Когда я проснулся, ни Миши, ни велосипеда, ни телефона с кошельком в квартире уже не было, не было даже пары бутылок пива, недоеденной картошки и салата. И я, трясясь с похмелья, пошел в полицию на улице Гоголя, писать заявление. В полиции мне порекомендовали не писать и не подавать никакого заявления, сказав, что его просто не примут из-за отсутствия каких-либо доказательств воровства. Я показывал им техталон и чек велосипеда, называл свой номер телефона и просил на него позвонить, но мои просьбы решительно прервали, сказав, что я пьяный, пригрозив отправить меня в вытрезвитель. Думая о том, что зло всегда побеждает добро, я отправился домой, вынул из книги заначку, накупил на неё пива, и напился в одиночестве.

Глава двенадцатая. Первый разрыв.


Долго я думал о том, что же послужило последней каплей для того, чтобы я осознанно пошел на то, чтобы выгнать Веру из квартиры, которую снимал. Я многое терпел, многое даже прощал ей, однако медленно и неумолимо приближался тот момент, в который я пришел к убеждению в том, что дальше так продолжаться не может.

Точно не помню, как и где я встретил своего одноклассника и однокурсника по училищу Киселева, и был удивлен тем, что он мне предложил выпить и пить мы решили у меня дома. Ранее к алкоголю он относился негативно. В доме у меня был жуткий бардак, который венчала Вера, лежавшая на диване застеленным грязным бельем с ведром мочи рядом. Когда я в тот пятничный вечер смотрел на это безобразие, я смотрел на него как бы не своими глазами, которые к нему привыкли, а глазами своего гостя, и мной овладела тихая ярость. Саня принес с собой пару бутылок какого-то бренди, которое мы начали хлестать стаканами. Из закуски в холодильнике оказались только куриные спины – любимое верино блюдо, на которое мне и смотреть-то было страшно. Она брала остовы куриц, на которых практически и мяса не было и варила их до одурения, подкидывая муку. Выглядело это, как некое кладбище разбитых кораблей – каркасы торчали из песка-муки. И это она попыталась нам подать со слипшимися макаронами. Идти в дальний магазин уже было лень, потому решили закусывать шоколадом, что было необдуманно, ибо сладкие закуски усиливают опьянение.

Примерно через час мы были уже в невменяемом состоянии. Пошли в туалет почему-то вместе, но он оказался закрыт, судя по звукам, кто-то мылся в душе. И тут мы пошли справить малую нужду за мусорные контейнеры, стоявшие у подземного перехода, мы делали это в очень людном месте. Застегивая прореху, Саня окликнул двух, проходивших мимо девиц, попросил у них прикурить, сделал пару шагов в их сторону, спросил, как их зовут, начал рассыпаться в комплиментах. Но тут Вера, быстро встала, натянула штаны прыгнула к нему, и начала его бить. Я оттащил её от друга и надавал ей затрещин. Когда вернулись домой, она начала оказывать ему неприличные и неуклюжие знаки внимания, но он как-то размяк, сник, и в итоге без чувств рухнул на пол. Мы расстелили на кухне кресло и за руки и ноги затащили его на него.

Занимаясь сексом, я почувствовал какое-то раздражение, и не прекращая начатого дела, принялся упрекать Веру в том, что в доме не прибрано, в том, что она готовит всякую дрянь, в том, что она глупа, не образована, не воспитана. И ей мое такое поведение вроде бы и нравилось. Сопротивлялась она не очень бойко, только повторяла, что ничего по дому делать не будет, равно, как и искать работу. И тут на меня накатило, я схватил её за горло и едва не откусил нос. Вся постель была в кровище. И она не обиделась, не расстроилась, не собралась к маме в Прейли, она продолжала заниматься сексом, а я чувствовал себя полной свиньей, причем свиньей, которая унизила саму себя.

Утром Киселев, оглядев нас, испачканных кровью и окружающий его бардак, поспешил убежать, даже не позавтракав гренками, которые я жарил. После завтрака мы снова легли спать, но в дверь начали ломиться. Я подумал, что это опять родственники Веры и отправил её прогонять их. Но оказалось, что это Игорек с Покемоном, который хотел выпить капучино из пакетиков и именно у меня дома. Игорек заверил нас в том, что впереди будет аттракцион невиданной щедрости, что капучино с пирожными – это только начало. У меня на тот момент денег было немного, только на еду до аванса, а выпить и забыться я был не против.
И закрутилось, как обычно – выпили пива у меня, потом купили пельменей и поехали к Наполеоновичу, но не на такси, а на трамвае, ночью, на дежурном, который ходил раз в два часа. Мы ввалились в трамвай на остановке перед каменным мостом. К нам сразу подкатила громадная кондукторша с очень строгим выражением лица. Покемон вышел вперед, выгнул свою куриную грудь, поплевал на кончики пальцев и начал пересчитывать монеты на ладони. Билет стоил четырнадцать сантимов. Он начал торги с двадцати сантимов за четверых. Кондукторша взревела раненым бизоном, и твердым необъятным животом толкнула его к выходу. Он едва не рассыпал свои монеты, и тут же предложил тридцать, тридцать пять, сорок три. На сорока трех кондукторша притиснула его к дверям и нажала на кнопку сигнала водителю. Двери раскрылись и Покемон вывалился из трамвая посередине Каменного моста прямо на проезжую часть. Мы поспешили выйти самостоятельно, чтобы не шмякнуться головой об асфальт, как наш спонсор.

- Да гори оно все огнем! – кричал Игорек, топая ногами, и швырнул пакет с пачками пельменей на землю. – Какой же ты дегенерат! Накидывать по десять сантов, когда там такая мадам. Она же латышка, а они принципиальные формалисты…

Пришлось идти пешком и шли мы как-то кругами по Агенскалнсу, потому что плохо знали левобережную Ригу. Игорек уже несколько раз пинал пакет с пельменями, которые разморозились и слиплись. Покемон один раз сказал, что если к нему не будет уважительного отношения, то он просто зайдет в какой-то бар, и будет там сидеть один, а нам придется идти пешком обратно. После этого Игорек начал его душить и всячески тискать, а Вера, глядя на них, сказала, что они прекрасная пара. Только после этого Игорек брезгливо оттолкнул от себя своего умственно отсталого друга.

У Наполеоновича сидели какие-то гости. На кухне в панельной хрущевке было ужасно тесно. Вера сидела у меня на коленях, какой-то мужик внешне похожий на Шевчука, вечно просивший дать ему гитару, зашивал ей обувь. Хоть окна и были открыты, кухня была, словно в тумане. Вера требовала поставить что-то блатное, потому что рок она совершенно не выносила, и за это регулярно получала подзатыльники. На рассвете Покемон потребовал, чтобы ему принесли копченой рыбы, дал Игорьку десятку и тот надолго пропал. Я отправился за пивом и Игорьком и нашел и то и другое на маленьком рынке. Купив рыбу, совершенно пьяный Игорек решил очень быстро и очень близко познакомиться с продавщицей и потому долго рассказывал ей о том, что он итальянский солдат, очень недобросовестно имитируя акцент. Я безжалостно его разоблачил, и мы отправились пить дальше, начав есть рыбу на ходу.

Когда мы вернулись в кухне сидели и спали только Островский и мужик похожий на Шевчука. Причем Юрис зачем-то накрыл лицо полой халата, видимо, чтобы мухи не раздражали. Мы сели за стол и принялись пить. И тут в комнате началась какая-то возня на диване и вопли Веры. Мы туда вошли и увидели, как она полуголая била лежащего Покемона. И тут она начала мне жаловаться на то, что мой друг полный ноль, как любовник, что он только лежит, как бревно и просит, чтобы она сделала все сама. Сначала я почувствовал себя неловко. Однако, быстро сообразил, что это прекрасный предлог для того, чтобы избавиться от надоевшей сумасшедшей бабы. Я спокойно сказал ей, что между нами все кончено. Она принялась просить прощения, уверять меня в вечной любви. А Игорек сказал, что она заслуживает наказания. Ничего оригинального мне на ум не пришло, и я просто облил её пивом и дал пощечину.

- Посмотрим, - говорил Игорек Покемону в баре около станции. – Что ты запоешь, когда она пропустит тебя, как Эжена через свои жернова! Придется тебе после этого жениться на ней, тут уже ничего не поделаешь!

- Да я не собирался ничего делать! Это все была шутка. Правда, Вера!

- Тогда доставай деньги и поехали тусоваться в Юрмалу!

Покемон говорил, что в Юрмале все слишком дорого, что пора закругляться, пора по домам, и даже заявил, что алкоголь – это зло. Но тут на него начала орать Вера. Она назвала его крысой, сказала, что убьет его на месте, если он не раскошелиться. И он не выдержал её напора, отдал ей все свои деньги, заначив себе пару лат. Игорек решил, что с такими деньгами в Юрмале делать нечего, и остается только затариться продуктами и пивом в магазине и поехать на один пруд в лесу между Ригой и Юрмалой. Пару станций мы проехали на электричке, а потом долго шли пешком вдоль рельсов. Игорек сильно отстал от нас, что-то кричал и через каждые два шага опускал пакеты с бутылками пива на землю.

- Не понимаю, - задумчиво сказал Покемон. – Зачем он пакетами земли касается?

Вера тоже быстро устала, и начала бить Покемона и орать на него. За забором около путей залаяла собака, и Вера тоже начала очень громко рычать и лаять, потом хозяин собаки тоже присоединился к этой перебранке. Когда уже подошли к пруду, Игорек споткнулся о корень, полетел кувырком, и никто ему не посочувствовал. С громким смехом мы кинулись собирать раскатившиеся пластиковые баллоны с пивом. Коптить сосиски на костре не стали, съели их холодными, все были слишком пьяными для того, чтобы разводить огонь. Объевшись, полезли в воду. Игорек оставил трусы, а мы с Покемоном решили не мочить бельё и разделись полностью. Вера пошла купаться в одежде, но разделась полностью, когда вышла из воды. Потом Вера потянула меня в лес, и я пошел, вернее побежал. В густом кустарнике мы повалились на траву и принялись спариваться. Оба мы видели, что Покемон сидит в кустах и сам себя удовлетворяет, наблюдая за нами. И похоже на то, что это нам обоим доставляло какое-то извращенное удовольствие.

На обратном пути Игорек выражал вулканическое недовольство нашим поведением, сказал даже, что не будет больше с нами пить. Потом зачем-то он начал рассказывать нам, как много женщин за свою жизнь он оплодотворил, вспоминал, где и когда это случилось, как звали этих женщин, как они выглядели и во что они были одеты.

- Знаете сколько бегемотиков, похожих на меня по земле ходит? И не счесть! Я хоть и старый, и пузатый, зато мне совратить женщину - раз плюнуть, потому что у меня есть свои секретики и маленькие хитрости. Конечно, за это у меня много минусов в небесной канцелярии, но и плюсов я тоже много заработал! Не согрешишь, не раскаешься, а не раскаешься, не угодишь богу. Потому кающейся грешник стоит ста праведников…

Я слушал это и уже боялся, а не хотел того, чтобы Вера забеременела. Да, раньше мне хотелось, чтобы она поскорее родила от меня ребенка, но теперь я почувствовал какое-то отчуждение. Я по-прежнему допускал то, что её можно перевоспитать, сделать из неё примерную жену, вот только в тот момент до меня дошло, что занятие это совсем неприятное, во всяком случае для меня, и я начал сомневаться в том, что у меня это получится когда-нибудь.

Вернувшись с работы в понедельник, я не стал с ней ругаться, как это обычно делал, не стал хватать её за шею и заставлять прибрать то, что она раскидала. Я сел за стол взял тетрадку и ручку и начал составлять список Вериных обязанностей. Читать она это произведение не стала, а ручку, которую я ей протянул для подписи кинула мне в лицо. Я не стал ругаться, а спокойно сказал ей, чтобы она собирала вещи, ехала в Прейли, и больше не возвращалась.

- Ты понимаешь, что ты лох, что ты не можешь жить один, без меня ты никто, потому ты должен меня слушаться и быть мне благодарным за то, что я с тобой живу. И моя мама все это может подтвердить…

- Твоя мама для меня не авторитет! Чего она в жизни добилась? Того, что просроченными продуктами питается и одевается в обноски, живет в муниципальной квартире, и еще чему-то меня будет учить. Да она мне звонила, когда ты у неё в последний раз была и просила тебя срочно забрать, дескать я от тебя уже отдохнул, а она тебя выносить больше не может. Вырастила дочку на свою голову, теперь готова её хоть черту отдать, лишь бы не видеть больше…

- Ты маменькин сынок! Ты с детства избалован, потому ты жестокий и жадный…

- Я маменькин сынок? Я не убегаю к маме каждый месяц на неделю, как это делаешь ты! Я как ушел, так ни разу дома у родителей не был. И не забывай, на чьи деньги ты живешь, кто тебе тряпки все эти купил, кто работает круглыми сутками! И вообще, с тобой разговаривать бесполезно, ты не понимаешь человеческого языка. Я ухожу, и за квартиру платить больше не буду. Сама разбирайся с хозяйкой! Сама думай, на какие деньги купить себе пожрать! Тебе уже девятнадцать лет, ты взрослая, никто тебя содержать не обязан.

Я ушел и направился к Игорьку. Его опять отказывалась кормить жена, жившая в квартире этажом ниже, так что он охотно пустил меня пожить на неделю, при условии, что я буду приносить еду и пиво. Но я совершил ошибку и вместо того, чтобы принести продуктов, я дал ему денег, чтобы он сам их купил. В результате он, пока я был на работе, съездил на Засулаукс и привез Островского, с которым до вечера пропил практически все мои деньги. Когда я пришел, он лежал голый на диване и пытался укрыться своими штанами. Всю ночь я пил с Наполеоновичем, утром проводил его до трамвая. На следующий день, когда я вернулся с работы, то увидел Игорька во дворе. Он держал на руках чумазую девочку лет трех, из кармана его торчал большой нож в чехле, а вокруг него толпились пацаны лет десяти и обзывали его педофилом. Я начал спрашивать у пацанов, откуда он взял девочку. Оказалось, что он нянчит её уже полдня. Мама девочки куда-то пропала, оставив ребенка на улице. Игорек таскал её в бар, где купил за лат нож у какого-то пьянчуги. Носил её домой, где скормил ей остатки моих продуктов.

- Так, - сказал я. – Идем сдадим ребенка в полицию! Пусть ищут эту мамашу, лишают её родительских прав за такое. А давай я сейчас позвоню в полицию, пусть приезжают! Что мы будем ходить? А зачем ты этот нож купил?

- Он всего за лат мне его продал…

- Ты понимаешь, как ты выглядишь со стороны! А эти пацаны что тут делают?

- Я их сейчас отведу к Жоре, пусть работают у него, а не бездельничают. Он им мороженное и ценный опыт, а они ему…

И тут из-за угла выбежала чумазая женщина с подбитым глазом и кинулась к Игорьку. Она, было, захотела поднять шум, но я строго спросил её, почему она бросает маленького ребенка без присмотра, и она притихла, начала жалобно всхлипывать. А я достал телефон и сказал, что вызову полицию и расскажу о том, как она с дочкой обращается. Игорек, отдавая ей девочку, сообщил, что она была очень голодной, но он её покормил два раза. Только дома, попивая пиво, он понял, в какие неприятности мог попасть, благодаря своему доброму сердцу. Проснувшись утром, он испугался того, что натворил еще больше, сказал, что бросает пить и потому хочет остаться один на недельку.

Мне оставалось только собрать вещи и пару дней переночевать на работе. Но заказов было не так много, чтобы работать круглыми сутками. И пришлось мне ехать к маме и ночевать там. Впервые за долгое время я после работы принялся читать книгу и делать записи в блокноте. Так трезво я прожил несколько дней, но потом позвонила Вера, и сказала, что у неё ко мне есть серьезный разговор. После работы я приехал на квартиру, где стало совсем грязно, а она лежала на диване и делала вид, что у неё нет сил подняться.

- И чем же ты заболела? Впрочем, это не мое дело. Вали в свои Прейли и там лечись!

- Я беременна! У меня месячных уже давно нет.

- Ты уже сто раз говорила мне это. Я тебе верил, но потом оказывалось, что ты шутишь. Согласись, это как-то странно выглядит – столько вместе прожили, никак не предохранялись, трахались каждый день и ничего, а тут я тебя начал выгонять, и ты тут же залетела. Фигня полная! Даже если это и так, то жить я с тобой все-равно не буду. Да и при твоем образе жизни, с твоим характером лучше тебе детей не рожать. Ты за собой приглядеть не можешь. Куда тебе еще ребенка?

Пыталась с ней поговорить и моя мама, но Вера только кричала о том, что я ей должен все, а она мне ничего, упоминала о том, что я давал ей слово вечно её любить. Да, это было так, я клялся, но при этом даже понятия не имел кому клянусь. Наконец я вручил ей деньги на аборт и обратную дорогу и поехал домой с мамой. С одной стороны я чувствовал радость и был готов начать новую жизнь, а с другой мне было жаль эту ненормальную женщину. На следующий день мне позвонила её сестра Надежда, и попыталась пристыдить, заставить передумать, помириться. Я почему-то занервничал и бросил трубку, она перезвонила снова и на этот раз только попросила сказать, когда я буду на съемной квартире, чтобы отдать её мужу Верины вещи.

На свою беду, я рассказал своим коллегам о том, что отправил свою невесту обратно в Прейли и все, даже директор меня строго осудили, грозились даже перестать платить зарплату до тех пор, пока я не помирюсь с милой, на их взгляд, девушкой. Когда я пытался рассказать им, по какой причине я решился с ней расстаться, они мне не верили, говорили, что все это с моей стороны наговоры. И тут еще Вера начала звонить на рабочий телефон, рыдать в трубку и просить, чтобы позвали меня. А один раз она попросила мне передать, что она собирается покончить с собой и бросила трубку. Мне это передали. Новость мгновенно распространилась по коллективу, и на меня было оказано сильнейшее психологическое давление, но я не передумал, только обозлился на коллег.

Наконец, я заменил замок на дверях в съемной квартире, в которой был ужасающий бардак. Один я даже не решился убрать такое, позвал на помощь Игорька. Все было загажено, даже подоконники были чем-то испачканы, не говоря уже о холодильнике и плите. Моя одежда была изорвана и изрезана, даже мои фотоальбомы были изрисованы и порезаны. Игорек сказал, что Вера – это некое сосредоточение зла. После уборки мы немного выпили пива, и я начал мечтать вслух о земельном участке и строительстве небольшого дома. На этот раз я решил сначала накопить денег, построить дом, а потом уже искать себе приличную жену.

- Да, - согласился со мной Игорек. – С Верой у тебя бы не получилось построить дом, даже, если бы ты и купил этот участок, пока были деньги. Она тут вечно лежала, а туда бы она и не приехала никогда. Лично я не могу себе представить, чтобы она каким-то полезным делом занималась. На этом участке вы бы просто убили друг друга. Ты же мог её в один прекрасный день не за нос, а за горло укусить так, что она бы не выжила.

- Один раз было, что она меня звала в гости к своей подруге, той, соседке, что в Ригу переехала. А я, конечно, отказывался. Не очень-то приятно этот бабий треп слушать. Я ей сказал, что, если хочешь иди, но только без меня. Она вроде бы и пошла, но тут резко подбежала ко мне со спины и как врезала этим большим ключом прямо по темени. А я за столом тогда сидел и кашу ел. И мне так больно стало, что я подавился. И только я откашлялся, её за горло схватил, и поднял так, что она только ногами в воздухе задрыгала. Голову же ей оторвать мог…