Жду новый пост

Серия «Вечная глупость и вечная тайна.»

Глава двадцать шестая. Удары судьбы.


Наступила осень. На работе с заказами было очень плохо, зато директор навесил на меня очень много неоплачиваемой работы и стал отчислять с моей крохотной зарплаты по двадцать лат в месяц за риск, который связан с тем, что я у него работаю неофициально. Я выждал момент, когда он должен был мне совсем мало, выклянчил у него аванс побольше, при том, что заработал в том месяце слишком мало и ушел, не отработав месяц, как он потребовал. Да, я потерял из-за этого где-то пятьдесят лат, но уж очень мне хотелось создать ему проблемы своим неожиданным уходом.

И принялся я искать работу по объявлению в газете. В одном месте мне обещали хорошую зарплату, но сказали, что две недели надо будет бесплатно ходить на работу каждый день учиться дробить уголь на специальной машине. Во время этого обучения один из сильно выпивших моих наставников захотел самоутвердиться за мой счет, я ему этого не позволил, мы немного повздорили. И тогда разобиженный наставник вызвал начальство по телефону, явился бригадир, увидел в каком состоянии его подчиненный и отправил его домой. Пришел другой оператор и обозвал меня стукачом, но, не смотря, на это я доучился до конца, успешно сдал и теоретический, и практический экзамены, но на работу в итоге принять не был, без каких-либо объяснений.

В фирме по изготовлению профилей для монтажа гипсокартона я проработал бесплатно три дня. Меня туда нанимали крановщиком, но краны там были в недопустимом для работы состоянии, по закону я не имел права на них работать. К тому же пока работы с кранами не было, меня сажали на конвейерную линию. Мне обещали двести лат в месяц после уплаты налогов, но от молодых ребят, работающих там, я узнал, что им платят по сотне в месяц и вряд ли мне будут платить больше. В довершении к моим разочарованиям, они честно признались, что употребляют наркотики и начальство смотрит на это сквозь пальцы. Наконец явился самый главный начальник и без всякой причины начал на меня орать. После этого я молча собрал вещи и ушел.

Потом государственное агентство занятости направило меня на лесопилку в один из самых отдаленных районов Риги – Болдераю, бывший город Усть-Двинск. Ехать на велосипеде от дома до работы мне надо было двадцать километров в одну сторону, да еще и в снежный ноябрь. Работать надо было по двенадцать часов в день четверо суток, потом сутки отдыха и четверо суток в ночь. Трудовой инспектор обещал мне триста лат в месяц на руки. В отделе кадров сказали, что триста до уплаты налогов. Кран там был в кошмарном состоянии. Ни у кого из тех, кто работал там стропальщиками не было допуска к этому делу, да и необходимых для этой работы знаний тоже, вдобавок все на этом комбинате были постоянно пьяны и у всех не было передних зубов. Кормили там, правда, бесплатно и было бесплатное общежитие, но туда я даже не стал заходить.

Я отработал на этом ужасном комбинате целый месяц, под конец я сдался и начал ездить на работу на автобусе. Как это и положено, я предупредил об увольнении за две недели, написал заявление и проследил за тем, чтобы его завизировали. Однако, когда я пришел получать деньги за месяц работы, то мне выплатили только пятьдесят восемь лат. Это была минимальная зарплата в восемьдесят лат после уплаты налогов. Оказалось, что в толстенном трудовом договоре была оговорка о том, что если человек увольняется, отработав менее шести месяцев, то ему платят только минимальную зарплату. Я принес этот полный противоречий договор к инспектору в агентстве, которая меня на эту работу направила. Она немного его полистала, сказала, что я могу этот документ отнести в трудовую инспекцию и этот комбинат накажут, а мне, возможно, выплатят компенсацию. Но я этого не сделал, ибо уже на следующий день пошел на собеседование на судостроительный завод. Я решил, что мне некогда жаловаться, что лучше это время потратить на поиск другой работы.

Зарплату на верфи предложили смешную – один евро в час. Рабочий день длился двенадцать часов и в него не входил час обеденного перерыва, полчаса большого перерыва на кофе и полчаса утренней разводки. В общем получалось, что находиться на работе надо было около четырнадцати часов. Зато с этого завода до дома на автобусе я мог добраться всего за полчаса. Зарплата была ничтожной, налогов никаких в социальный фонд не отчисляли, зарплату выдавали наличностью в евро и приходилось идти в обменник и менять эти евро на латы. Но делать на этой работе в принципе ничего не надо было. Меня постоянно отправляли на один и тот же участок в цехе, где двое человек мелом размечали, а двое автогенами вырезали различные детали. В мою задачу входило чистить эти вырезанные детали с помощью пневматической турбины. Сначала чистить посылали двух человек, но увидев, что я работаю достаточно проворно, отправлять на этот участок стали меня одного.

Числился я в фирме, которая сдавала верфи работников с инструментом в краткосрочную аренду. Как только на верфи появлялась трудовая инспекция эти фирмы быстро ликвидировали и открывали новые. А персонал, как работал турбинками, так и продолжал работать. Та фирма, в которой работал я еще и выполняла сварочные работы на стапеле, этим занимались временно нанятые сварщики из Украины. А вообще на верфи кого только не было – литовцы, болгары, тайцы. Им, конечно, платили намного больше, чем мне, но они и были квалифицированными судостроителями. В раздевалке я часто слышал их разговоры про Ющенко и про то, что если он победит на выборах, то Украина как-то быстро разовьется и они смогут вернуться в родной Николаев и зажить там, как живут в Латвии.

На моем участке работали мужики из Латвии, но кроме бригадира все деревенские и проживали в общежитии недалеко от завода. Бывали дни, когда они совсем ничего не вырезали, и мне было нечего за ними чистить. В первые дни работы, я сидел рядом с ними, пил чай из своего термоса, и слушал их болтовню. В первый день она показалась мне забавной, но потом я решил, что лучше тратить на работе свободное время на чтение Ницше. Мужикам поначалу не очень понравилась моя тяга к знаниям, но потом они привыкли. Главное было спрятать книгу, когда на горизонте появлялась белая каска начальника. Была зима, было достаточно холодно, но у меня были теплые сапоги и ватные штаны с телогрейкой. Обедал я в раздевалке, быстро съедал пару бутербродов и тут же шел занимать место в комнате полной батарей, где сушилась одежда. Обычно мне везло, я занимал там место на полке, и засыпал на пару часов, не смотря на отвратительную вонь, которая шла от развешенной там грязной одежды.

Случались на этой работе и производственные травмы. Не смотря, на то, что я одевал лыжные очки, и поверх них пластиковый щиток, в глаза иногда попадала искра. На заводе был медпункт и там дежурил фельдшер, но если искра попадала на роговицу глаза, то он отправлял со справкой к мастеру, а тот давал пять лат и отпускал домой, вернее в какую-то больницу, где в срочном порядке мог принять окулист. Иногда везло и можно было снять металл с роговицы в медицинском центре около завода, а иногда приходилось ехать в первую городскую больницу. На новокаине окулисты сильно экономили, потому процедура эта была весьма болезненной. Причем надо было еще за свой счет покупать в аптеке специальные капли, и капать ими в глаз еще долго. И боль в глазу мучила еще сутки, как минимум.

Пока я работал на верфи, у меня совсем на было денег. Мама, конечно, давала мне еду бесплатно, но мне пришлось на две недели прекратить курить. Думал заодно и бросить это дело навсегда, но только завелась в карманах мелочь, как я купил себе пачку душистого табака и угольные фильтры для трубки. Обычно, когда я бросал курить, мне легко удавалось обходиться без табака где-то неделю, а потом начинались жуткие ломки – головная боль, тошнота, подавленное настроение.

В конце февраля ударили сильные морозы под минус двадцать. Вдобавок меня еще и перевели на стапель. Там мне надо было долго по лабиринту забираться в небольшое помещение, волоча за собой шланг с воздухом для турбинки и переносную лампу. Там работал сварщик, и я должен был чистить за ним швы. Мало того, что там было холодно, так еще и нечем дышать из-за дыма от сварки. Эта перемена на работе мне совсем не понравилась, и я задумался над тем, куда бы с этой работы удрать. Я попросил отгул, зарегистрировался в частном агентстве занятости, заплатив пару лат за эту регистрацию, и мне быстро подкинули телефон комбината железобетонных конструкций в Кенгарагсе, далекой окраине Риги. Я попросил второй отгул, съездил туда на велосипеде, и сразу решился на перемену места работы. К моему удивлению, мне без каких-либо проволочек выдали расчет.

Ездить на бетонный комбинат было очень далеко, на автобусах это занимало примерно два часа, да еще и от остановки до завода надо было полчаса идти по грунтовой дороге. На велосипеде я мог доехать до работы за час. Платили там полтора лата в час до уплаты налогов. Все налоги выплачивались, ведь владельцами комбината были финны. Парочка мастеров из Финляндии следили за порядком на этом предприятии. Один из них немного говорил на русском, другой не знал ни русского, ни латышского с нами говорил по-английски и его нисколько не заботило то, что его мало кто понимает. Работа моей бригады заключалась в том, чтобы складировать готовые железобетонные изделия, которые выходили из цехов и потом загружать их на грузовики, которые везли их на стройки. Краны там были мостовые радиоуправляемые и в удовлетворительном техническом состоянии. Мне выдали очень много разной рабочей одежды для любой погоды. Комбинат был построен недавно и все там было новенькое – шкафчики, душевые, туалеты.

Все мне там нравилось, кроме двух истеричных вечно пьяных стариков в нашей маленькой бригаде. Работать с ними было просто невозможно, но я рассказал об этой своей беде охраннику, который тоже увлекался тяжелой музыкой, и потому часто подходил ко мне поболтать. Охранникам на том заводе за каждого пойманного пьяного давали премию в десять лат, а пойманных пьяными тут же увольняли. И в один прекрасный день охранники устроили на нашу бригаду облаву, дали подышать в трубку самому непоседливому старичку, и он отправился в контору писать заявление об увольнении. А другой успел от них спрятаться среди панелей, потом добежать до гардероба, переодеться и через забор убежать домой. После этого случая он на какое-то время перестал пить на рабочем месте, и не особенно кричал, хотя работать с ним было все-равно очень неприятно. Дело было в том, что он складывал панели так, что потом их трудно было найти для погрузки, потому много времени уходило на беготню по складу в поисках той или иной бетонной плиты.

От новой работы из-за одного из коллег меня иногда подташнивало, но я решил во что бы то ни стало отработать там год, а потом уволиться, получить статус безработного и девять месяцев жить на пособие. Очень захотелось отдохнуть. Ведь к тому моменту я еще ни разу в жизни не был ни в отпуске, ни на больничном. Живя на пособие по безработице, я собирался всерьез заняться туризмом на велосипеде, хотя в то время мне с моим негражданским паспортом без визы можно было посещать только соседние Литву и Эстонию. Когда я только расстался с Катей в конце лета я на выходных смотался в литовский Шяуляй и ощущение путешествия по другой стране мне ужасно понравилось. По дороге я встретил такого же велотуриста из Швеции, другого из Германии, и семейство русских из Эстонии. Со шведом пришлось говорить на английском, и оказалось, что я не так уж и плохо знаю этот язык. Когда я говорил на английском, у меня не было страха сказать что-то неправильно, как тогда, когда я говорил на латышском. А турист из Германии прекрасно владел русским, потому что много путешествовал по России, так же он научился в тех путешествиях пить много водки и не пьянеть. Всю ту зиму я с нетерпением ждал весны, когда я смог бы хоть на выходных куда-то поехать на велосипеде с палаткой.

После того, как я расстался с Катей, я начал много рисовать, правда я делал это, ни имея никакого понятия о том, что такое рисование. Сначала я складывал очень плохой стих, а потом рисовал к нему иллюстрацию. Все это было весьма депрессивного характера. Это занятие, как какой-то наркотик или алкоголь давало мне возможность уйти от окружающей меня невеселой реальности в которой я занимал далеко не самое лучшее место. Людей это мое творчество злило, и меня радовала их злость, мне казалось, что если рабов злят мои убеждения, то это может значить только то, что я на пути к свободе. То общество, в котором я жил, вызывало у меня только отвращение, и хотелось его как-то разрушить, чтобы потом на его месте возникло что-то новое, нечто в стиле республики Нестора Махно. Идея построения коммунизма в моей голове мутировала в идею построения глобального общества без государства. И я был убежден в том, что мирным путем в этот воображаемый рай никак не войти. Именно в тот период своей жизни, я прочел несколько книг Джорджа Оруэла, и я подумал, что лучшего писателя я вряд ли в своей жизни найду.

Время текло относительно спокойно, наступила весна, и работать на улице стало немного приятнее, лицо мое стало красным от частого нахождения на солнце. Мне обещали повысить зарплату на каких-то двадцать пять сантимов в час, но я не стал выпрашивать повышения у начальницы склада готовой продукции. Это была молодая тучная женщина, которая совершенно не хотела ни во что вникать, только требовала результата, когда изредка приезжала на работу. У меня к ней была сильнейшая антипатия и лишний раз спорить с ней мне не хотелось. Я не сколько работал там, сколько отрабатывал срок, нужный для получения пособия. По идее эта начальница должна была присутствовать на площадке, следить за тем, чтобы все были трезвые, чтобы каждый выполнял свои обязанности, организовывать своих подчиненных наконец. А она все бросала на самотек, а потом слушала, что стучал ей этот пьяница и истерик и повышала ему за это зарплату.

Тем временем, пока я работал на этом финском заводе, моя сестра Ксения быстро сдала экзамен на гражданство. В сущности, ей и сдавать-то ничего не пришлось, комиссия с ней немного поговорила, убедилась в том, что она говорит без акцента, и поздравила её с успешной сдачей. Дело было в том, что Ксения с детства ходила работать на конюшни, чтобы ей дали немного покататься на лошадях. Там так же работали в основном латыши, вот она и освоила практическое знание языка, а потом благодаря этому знанию, из русской школы перешла учиться в латышский техникум, но не доучилась до конца, решила поехать в Ирландию, работать там на конюшнях. До этого она немного поработала на складе в той фирме, где работала мама, где некогда делал жалюзи я. Она и мне советовала побыстрее натурализоваться и ехать туда. И я уже подумал о том, чтобы после выхода на пособие начать ходить на курсы латышского.

И только началось лето, я отправился в путешествие в Эстонию, для начала я доехал до Пярну. Все там было другое – язык, на котором говорили на улицах города, другие деньги, другие продукты в магазинах. Как же мне хотелось ехать дальше, а не возвращаться в Ригу и ехать на работу на следующий день! Наконец я дождался праздника Лиго, когда было четыре выходных дня подряд, и поехал в Таллинн. Туда я ехал через Пярну, а обратно через Вилянди и Валмиеру. К моему удивлению, Лиго праздновали и в Эстонии, в ночи тоже виднелись костры на хуторах у дороги. Ехал я уже со специальными сумками для велосипеда, но они оказались плохими – промокали, да и крепления к багажнику были не продуманы. Зато велотуристы из Франции, которых я встретил по дороге показали какие сумки, какой фирмы следует покупать, чтобы не было проблем в пути. Палатку я тоже купил новую, но она оказалась еще хуже прежней. Чтобы купить нормальную палатку нужно было по меньшей мере сто лат. И я начал специально напрашиваться на переработки, за которые финны платили вдвойне.

Тем летом в нашу бригаду пришел работать достаточно интеллигентный молодой человек. Мы с ним сразу сработались, не смотря, на то, что он любил выпить. Голова у него работала очень хорошо, он поддержал мою идею предварительной сортировки панелей по заказам. Мы немного дольше возились при разгрузке, но зато потом не тратили много времени на поиск и перекладывание этих панелей, когда загружали их в машины. Кричащий Янус работал в первую смену, то есть утром, а мы приходили работать после обеда. Игорь рассказал мне что некогда служил в православной церкви алтарником и имел чин иподьякона, но потом как-то разочаровался в религии благодаря некоторым церковнослужителям и решил стать врачом. Закончив школу фельдшеров, он сначала отслужил в армии в Туркменской ССР, а после развала СССР, работал на скорой помощи. Но зарплата у него была слишком маленькой, и он начал незаконно торговать медикаментами, и был на этом пойман, но благодаря своей маме, отделался только увольнением и лишением врачебного диплома. Мама его некогда была капитаном КГБ, следователем по особо важным делам. Узнав, что он был медиком, коллеги начали называть его Доктор.

Этот Доктор оказался очень полезным для меня консультантом по части получения пособия по безработице. Мне он признался в том, что на этом комбинате хочет доработать только три месяца и потом получать пособие по безработице. Он открыл мне свою гениальную схему получения пособий по болезни и безработице. Он устраивался на работу и работал шесть месяцев, изредка выходя на больничный не больше, чем на две недели, а потом выходил на длинный больничный на три месяца, потом увольнялся, получал компенсацию за неиспользованный отпуск, а потом девять месяцев получал хорошее пособие, которое рассчитывали, исходя из зарплаты, которую он получал первые шесть месяцев работы, последние же три месяца, что он был на длинном больничном в расчет пособия не попадали. Он рассказал мне, что каждые три месяца пособие становится все меньше и меньше, потому после двух месяцев сидения на пособии лучше записаться на какие-то курсы для безработных, за посещение которых платят восемьдесят лат в месяц в качестве стипендии. Да и еще одна специальность лишней не будет.

Мне же, надо было отработать для получения пособия не девять, а двенадцать месяцев, так как я на пособии еще ни разу не был. Но мой новый друг помог мне пережить оставшееся время легче. Он порекомендовал мне своего знакомого врача, у которого можно было получить больничный без проблем на любой срок. И я впервые за очень долгое время провалялся дома целых две недели. Больше валяться было нельзя, ибо больничный меньше двух недель оплачивал работодатель, а больше уже социальный фонд, и это, соответственно, негативно влияло на размер пособия. Своеобразно порекомендовал он мне и почитать Лимонова, сказав о нем, что это редкостная гадина, но читать его достаточно забавно. И на какое-то время этот писатель завладел моим вниманием, до тех пор, пока мне не попалась книга о программе его партии, которая меня изрядно рассмешила, но до конца я её не дочитал, да и вообще больше не хотел читать этого Эдичку.

Тем летом я толком больше никуда на велосипеде и не съездил, не смотря, на то, что очень хотелось. Наступила осень и жизнь нанесла мне еще один удар. Мой отец очень часто напивался практически до белой горячки. Он пьянствовал и ранее, но тогда он нашел себе новую нелегальную работу, на которой пила его начальница вместе с ним. Она была дипломированным архитектором и занималась тем, что искала заказы, которые он вместо неё выполнял. Он хвастался тем, что в пьяном состоянии без усилий зарабатывает триста лат в месяц, правда в общий котел он сдавал только пятьдесят и требовал за это завтрак и ужин, не делая ничего по дому. Иногда он и эти пятьдесят лат не мог внести, потому что все деньги «прогулял».

Я и Ксения постоянно злобно подшучивали над пьяным отцом, а он раздувал щеки для важности и требовал уважения к своему возрасту, вышагивая на четвереньках по квартире. Ксения уехала в Ирландию отчасти потому, что не хотела больше каждый день смотреть на пьяного отца. Накануне отъезда, он схватил её за ухо, желая показать, что он хозяин в доме, а она разбила ему нос. Потом настала и моя очередь с ним повздорить. Будучи сильно пьяным, он в очередной раз потребовал уважения к своей персоне, которого у меня уже давно не было. В ответ я сказал, что он по жизни на всех обижен. И тут он, загнув пальцы, начал изображать из себя блатного и объяснять мне, что значит быть обиженным в российских местах лишения свободы. Он стоял передо мной на пороге двери в комнату, размахивая руками, брызгая слюной, дыша перегаром, объясняя мне, как жить по понятиям. Меня захлестнула ярость, я очень резко закрыл дверь, так что он получил по лбу. В тот момент мне страшно захотелось его избить, и я устыдился этого своего желания.

В следующий миг мне стало ясно, что проживание с этим человеком, который мне был уже давно глубоко противен делает из меня того, кем я быть не хочу. В тот момент он мне очень напомнил Веру. Решение было принято мгновенно. Я собрал все необходимые вещи, сел на велосипед и уехал. А ехать на ночь глядя мне было некуда, но у меня была палатка, термический коврик, спальный мешок, газовая конфорка, котелок, все это было в сумке наготове. Пока я собирался, пришла мама, просила меня не уезжать, но я сказал, что с отцом рядом больше жить не буду. Кто-то из нас должен уйти.

Переночевал я в лесу, было прохладно, но терпимо. А потом я неделю жил в бытовке на работе. У нашей бригады было отдельное просторное помещение, где хранились стропы, стоял обеденный стол, шкафы для верхней одежды, были и лежанки. Заместительница начальницы сначала обрадовалась тому, что я был под рукой круглые сутки, но потом коллеги испугались, что я получу слишком много денег, да и начальница склада забеспокоилась, как бы из этого чего не вышло. В общем, пришлось мне снова обратиться к жене своего дяди, пороситься жить на её хуторе и мне разрешили там перезимовать. До завода от хутора по лесным дорогам было совсем недалеко. На велосипеде я мог добраться за двадцать минут. Правда зимой, когда выпал снег это было делать сложнее.

И снова я топил печку после долгого рабочего дня, снова отогревал замерзшую водокачку растопленным в электрочайнике снегом, снова готовил себе щи на электроплитке, снова ездил на велосипеде по обледенелой проселочной дороге. Однако, в ту зиму ко мне не приезжала злая Вера и не отравляла мое существование. Велосипед, однако, сильно поизносился за пару зимних месяцев, и я купил себе новый, заведя специально для этой покупки кредитную банковскую карту на шестьсот лат. Покупка была очень необдуманной, новый велосипед был не очень хорош для той цены, куда разумнее было сделать капитальный ремонт старого велосипеда.

Глава двадцать пятая. Новый брак.


За три месяца хождения на курсы я привык к многим из тех, с кем учился. Это были интересные для меня люди, хотя они и были эксцентриками, мечтателями, оторванными от действительности, иногда неадекватными. Без них мне стало не с кем общаться, кроме своей мамы. В один из выходных я предложил всем своим знакомым по курсам собраться вечером в кафе, посидеть, пообщаться. И к моему удивлению, собралось достаточно много народу, и даже пришел один из преподавателей. Было очень весело. А после этого я взялся проводить одну очень полную экзальтированную девицу, которая утверждала, что она свободный художник. С этого начались наши с ней отношения, которые дошли до совместного проживания.

Любви между мной и Екатериной Коняшкиной не было. Это была затянувшаяся дискуссия о том, почему её никто не берет замуж. Она утверждала, что во всем виноваты мужики, которые боятся ответственности, а я утверждал, что мужики тут не при чем, что все дело в ней, что с ней явно что-то не то. И чтобы понять, что с ней конкретно не то, я предложил ей пожить немного гражданским браком. Конечно, перед этим у нас было несколько романтических свиданий. Во время последнего она сильно нервничала, психовала, и я не мог понять почему. Наконец при прощании она просто сгребла меня в охапку и страстно впилась в мои губы своими. И только тогда я понял в чем дело. Потом мы нашли место, где заняться сексом, и после этого я сделал ей свое абсурдное предложение, на которое она охотно согласилась.

Для меня после общения с Верой было как-то в диковинку то, что на меня не орут во время секса, что она не устраивает истерик, не дерется. И к тому же Катя работала в магазине всякой индийской дребедени, и сама нашла съемное жилье для нашего совместного проживания. Это была небольшая комнатка с раковиной на пятом этаже дома в подворотне на улице Ктолю, как раз напротив православного храма всех святых. С крыши этого дома был виден профиль старого города. Окно нашей комнаты выходило в колодец двора и из него были видны только окна дома напротив, до которого было каких-то метров десять. В квартире был холодильник, два дивана, большой стол, двухдверный шкаф Туалет был на лестнице и там стоял нормальный унитаз, правда общий на четыре квартиры.

Помимо того, что Катя была весьма полной, вид у неё был неряшливый, какой-то совсем неухоженный. Пользоваться косметикой она совсем не умела, хотя и старательно мазала свое лицо. На её голове вместо прически было нечто кошмарное, так что мне пришлось её постричь и запретить ей красить свои губы, глаза и пудрить щеки. Как только мы начали жить вместе, с работы она уволилась, а на другую все никак не могла устроиться. За квартиру надо было платить пятьдесят лат, и еще примерно пятерку за электричество. Было еще холодно, когда мы туда переехали, потому так же приходилось покупать дрова – мешок за два лата. Денег на еду катастрофически не хватало, но она говорила, что еда – это мелочи, что главное, это любовь и согласие, так же творчество, без которого она не могла. Она целыми днями размазывала гуашь по фанере, утверждая, что создает неповторимые произведения искусства. В академии художеств она проучилась полгода и то на искусствоведа, но меня это не смущало, главное, что она не скандалила и не дралась.

Прошел месяц, потом еще один, а Катя прекратила даже попытки устроиться на работу. Целыми днями она лежала в постели, курила и начинала ныть своим писклявым голосом, когда я приходил. Она хотела квартиру с красивым видом из окна, с ванной и красивыми обоями. Наконец, она просила у меня поесть и чего-то жирненького. Иногда она психовала и уходила из дому, но быстро возвращалась, правда пьяная. Чтобы хоть на время решить свои финансовые проблемы я придумал хитроумный ход – велел Кате позвонить в курьерскую фирму, представиться моей подругой и сказать невзначай о своей работе в трудовой инспекции. Она не смотря на серьезные пробелы в образовании, хорошо говорила на латышском. И что удивительно – это сработало. Уже через пару часов мне позвонила директриса и пригласила заехать в офис за всем долгом сразу. Это было примерно двести пятьдесят лат. Катя заныла о том, что хочет праздника, но я решил тратить эти деньги постепенно и только на самое необходимое.

Часто к нам в гости заходили наши однокурсники, и мы даже записывали на кассетный диктофон наши авторские передачи. Мама Кати тоже свободный художник, как и её дочь, подрабатывала тем, что изготавливала различные сувениры. И она давала дочери возможность тоже этим подработать. Катя должна была расшивать бисером куски кожи. Конечно, вышивала она ужасно медленно и мало, вечно просила у меня помощи, и я порой на это соглашался. Пару Катиных клякс, заключенных в рамки, я продал одному из своих тогдашних коллег, деревенскому несмышленому мужику, который этим жестом хотел доказать мне, городскому, что он тоже много чего понимает в искусстве. С продуктами из деревни заходил и он к нам в гости. А один раз к нам в гости зашли даже Игорек с Покемоном. Катя видела их на фотографиях, и случайно встретила их на улице, после чего попросила их пригласить. Пришли еще несколько наших однокурсников и случилась грандиозная пьянка. Это было уже поздней весной.

Той весной из-за финансовых проблем я стал платить Вере не пятьдесят лат, а тридцать и она подала на развод и алименты. Для меня это было полной неожиданностью. Ранее я заменил номер телефона, чтобы она, напившись, мне не звонила и не трепала нервы. Просто пришла повестка в суд и мне пришлось поехать в Прейли. И Катя и моя сестра взялись меня сопровождать, тот самый деревенский коллега предложил переночевать у него, дело в том, что его деревня была совсем недалеко от Прейли. В суд я явился без адвоката, мою сестру, как свидетеля, на заседание не пустили, так как надо было заранее предупредить об этом судей. Я был в своем панковском прикиде со своей вызывающей прической, в очень агрессивном расположении духа. Суд проходил на латышском языке, но я воспользовался правом на переводчика. Однако, по ходу соблюдения различных юридических формальностей я понял, что все давно было решено заранее - ребенок остается с матерью, а мне назначают алименты в размере четверти от минимальной зарплаты. Я предоставил справки о том, что я безработный и никаких доходов у меня нет.

Понимая всю бессмысленность своих действий, я все же решил не молчать в этом сиротском суде. Для начала я спросил судью о том, могу ли я потребовать психиатрической экспертизы моей бывшей жены, но мне пригрозили штрафом за оскорбление личности. Потом я задал вопрос инспектору органов опеки, которая заявила, что в доме у Веры, вернее у её мамы есть все, что нужно ребенку, что живут они в достатке. Я спросил, откуда взялся достаток, если ни Вера, ни её мама не работают и уже давно. Наконец я заявил, что у меня есть специальность, есть стаж, и если ребенка отдадут мне, то у меня есть шансы найти приличную работу и обеспечить сыну условия жизни лучше, чем у его матери. Я много еще чего наговорил эмоционального и необдуманного, того, что было не совсем к месту. Но судья в завершении сказала, что ребенка мне доверять нельзя, потому что я слишком злобный человек, что видеть ребенка я могу в присутствии бывшей жены. Что я должен регулярно к ней приезжать и помогать по хозяйству, потому что она живет с мамой, без мужчины.

С трудом я подавил ту ярость, которая меня захлестнула, когда Вера, выходя из зала суда, торжествующе посмотрела на меня. Ей, конечно, досталось только двадцать лат в месяц, а не пятьдесят, как она требовала, но она знала много благотворительных организаций, в которые можно обратиться за помощью в виде продуктов питания, ношеной одежды, подержанной мебели, к тому же в Прейли матерям одиночкам давали бесплатно муниципальные квартиры. Как я буду приезжать к ней на выходные и ночевать у неё я даже представить был не в состоянии. Слишком свежи были в памяти те скандалы, которые она мне устраивала. Драться с ней при ребенке я больше не собирался. Оставалось только надеяться на то, что ей в конечном итоге надоест нищета, и она все-таки откажется от сына, отдаст его мне. После этого суда, совет адвоката нанять детектива и собрать на Веру компромат казался мне уже не таким абсурдным. Но откуда же было взять на это деньги, когда я еле сводил концы с концами?

В начале лета случилось ужасное – у меня на работе угнали мой велосипед. В тот день я забыл дома ключи, потому не пристегнул свое любимое чудо техники. Конечно, после работы курьером зимой, он был в очень плохом состоянии, ему нужен был ремонт за немалые деньги, но все равно стоил он достаточно дорого, и мне его было очень жаль. Пришлось купить новый велосипед в лизинг за сто восемьдесят лат. Хоть он и был достаточно дешевый, но рама была алюминиевая, и все остальное достаточно приличное, так что год я на нем ничего не менял, кроме ходовой цепи и тормозных колодок.

На новом велосипеде я решил совершить путешествие в Зилупе, заехать в гости к Наполеоновичу. Во время праздника Лиго как раз было пять выходных дней. Моя сестра Ксения тоже купила велосипед, и тоже захотела поехать посмотреть на границу с Россией, познакомиться с необычным человеком. Когда я сказал об этом Кате, она тоже захотела поехать во что бы то ни стало. Она взяла на время кошмарный старый велосипед у своего дяди, который был фактически без тормозов, но ехать на нем было так трудно, что эти тормоза едва ли нужны были ему. У нас были ужасные спальные мешки из супермаркета, как и коврики. Моя маленькая палатка не была рассчитана на троих, она была однослойная из непромокаемого материала и потому потела. Специальных сумок для велотуризма у меня не было, потому вещи у нас были в заплечных рюкзаках. Рюкзак увеличивал давление на седалище, а седалище – это первое, что устает во время дальних поездок на велосипеде.

Выехали мы из Риги вечером после рабочего дня, доехали до Саласпилса, попали под дождь и были вынуждены там заночевать. Утром Катя упрямо не хотела вставать, но я просто вытряхнул её из спального мешка, сложил палатку, сунул ей под нос котелок с овсянкой с сухофруктами и орехами. Погода выдалась хорошая, но особенно разогнаться из-за Кати мы не могли, и тогда я поменялся с ней велосипедами. Дело пошло немного лучше, но все-равно двигались мы достаточно медленно. Поздно вечером мы миновали город Кокнесе, проехав меньше ста км. На следующий день обещали сильный южный ветер, потому надо было по ночи добраться до Екабпилса пока ветра не было. Но Катя взвыла, что она устала, что она больше не может ехать, что она ненавидит велосипед, что хочет умереть. В общем, пришлось заночевать в не очень уютном месте, где не было воды для ужина и завтрака. Пришлось Ксении идти на ближайший хутор за водой, пока я ставил палатку.

За ужином Катя вспомнила о том, что эта ночь праздничная, заныла о том, что она хочет шашлычка с водочкой, что хочет веселья, предложила развести костер, потом захотела меня отвести в лес поискать цветок папоротника и разрыдалась, когда я отказался. Утром её снова пришлось вытряхивать из спального мешка. Ехать дальше она категорически отказалась и попыталась даже запретить нам. Она хотела, чтобы мы вместе с ней сели на поезд и отправились в Ригу. Но я дал ей денег на билет на поезд, и мы с Ксенией уехали, не оглядываясь. Ехать до Екабпилса против ветра было очень тяжело, на это у нас ушло полдня, когда повернули на Резекне ехать стало намного легче, ветер уже дул в бок, да и вдоль дороги в основном был густой лес.

Латгальская глубинка поражала своей запущенностью – брошенные избы, заросшие кустарником поля, неприбранные сельские магазины с бедным ассортиментом. Лишь в ночи мы добрались до Резекне. И только вечером на следующий день, наконец въехали в Зилупе. Я решил сделать Наполеоновичу сюрприз, не написал ему письма с предупреждением о визите, дозвониться до него было почему-то нельзя. Однако случилось то, чего я не ожидал. Дверь нам отворил вроде и Наполеонович, но лицо его было очень сильно деформировано, на лбу была глубокая вмятина размером с кулак. Узнать его было трудно. А когда мы зашли и сели с ним ужинать, до меня быстро дошло, что повреждено у него не только лицо, но и рассудок. Я много раз повторял ему, что Ксения моя сестра, а он все равно называл её моей новой женой. А в один момент он вообще забыл кто я. В квартире был ужасный беспорядок. У него поселилась кошка, за которой он не убирал. На следующий день приехал его давний друг, с которым я был знаком заочно. Он, как и я, ничего не знал о том, что случилось с Юркой. Вместе мы попытались его расспросить об этом, но тот ничего внятного нам не ответил. Вроде бы ездил в какой-то санаторий, и там упал с лестницы.

Дальнейшее общение с Наполеоновичем только подтверждало то, что он практически ничего не помнит и тем паче не может запомнить того, что случилось только что. У меня было такое ощущение, что мой друг давно умер, а передо мной находится только его покореженное тело, которое почему-то функционирует. Ксения сказала, что обратно намерена поехать вечерним поездом. Я решил её проводить, а потом быстро добраться до Риги за оставшиеся свободные сутки на своем новом велосипеде. И поехал я обратно достаточно быстро, но, когда я проезжал Резекне поздним вечером, начался ливень. Я не сдавался, крутил педали в темноте, весь промокший, намереваясь добраться до Екабпилса до полуночи, но поднялся еще и сильный ветер, и я сдался, заночевал под железнодорожным мостом, чтобы палатка не намокла. Утром дождь продолжал лить, я доехал до Плявиняс и там сел на поезд, крайне недовольный собой. А дальше последовало примирение с Катей и продолжение семейной жизни.

Катя была просто виртуозом в поиске повода для своего нытья. В основном это было недоедание. Я для того, чтобы она скорее устроилась на работу, стал приносить меньше продуктов домой, и все больше ел сухомятку по дороге на работу и с работы. В результате моя подруга похудела так, что стала даже немного привлекательной. Поначалу я иногда позволял ей что-то приготовить, но после того, как она пару раз испортила последние продукты, готовил только я. Поначалу она носила стирать белье к маме, но после того, как с ней поссорилась, стирать все пришлось мне в тазу, на специальной доске. После того, как она сожгла большой кипятильник и сломала электроплитку, я запретил ей пользоваться электроприборами. Мылась она сначала тоже у мамы, потом я пару раз сводил её в баню, но ей там мыться очень не понравилось, да и накладно это было для меня, потому пришлось мне долго и упорно учить её мыться дома в тазике.

К середине лета жизнь с Катей мне начала надоедать. До меня наконец начало доходить, что она, как и Вера психически не здорова. Она, в отличии от Веры признавала это, и даже лечилась, когда жила с мамой лечилась у всяких экстрасенсов и прочих народных целителей. Один раз я стал свидетелем того, что она устроила кошмарную истерику своей маме. Посмотрев на это, я подумал о том, что ей нужна помощь не каких-то народных умельцев с их методами тыков, а профессиональных психиатров. Наконец, Катя и в отношении меня повела себя агрессивно. Она заявила, что все, кто ходят на работу являются проститутками, а так как она не проститутка работу искать она не собирается, и в то же время она потребовала у меня тортик со сливочками. И тут уже я сказал ей, что если она не в состоянии продать свои картины, не хочет продавать свою рабочую силу, то пусть идет продает свое тело, чтобы съесть свой тортик со сливочками. За это она начала меня бить ногами, а мне стало смешно, когда я увидел на её лице советского пупса свирепое выражение.

Это было последней каплей в чаше моего терпения, я быстро нейтрализовал её, собрал вещи первой необходимости и вышел за дверь с велосипедом. Она попыталась открыть дверь и побежать за мной, но я эту дверь держал. Тогда она начала эту ветхую дверь выламывать. Я резко отпустил дверь, когда она уже издала отчаянное скрипение, и побежал вниз по лестнице. Катя, споткнувшись о порог, рухнула на пол. Переночевал я ту ночь у родителей и думал с тех пор только об одном, как бы покультурнее, повежливее расстаться с ней. После работы на следующий день я вернулся на съемное жилье, как ни в чем не бывало. Жизнь вернулась в прежнюю колею, но я постоянно убеждал свою гражданскую жену в том, что для семейной жизни я не гожусь, что лучше ей найти мне замену. Она не соглашалась, клялась в любви, а потом опять ныла и клянчила, словно маленький ребенок, всякие тортики, новые наряды, мольберт и кисточки.

Она умоляла меня пойти в церковь и покреститься или хотя бы помолиться вместе с ней дома. Её мечтой было поехать со мной в Латгалию, какому-то мятежному попу, которого чуть ли не от церкви отлучили за его слишком вольное трактование библии. Она часто угрожала мне тем, что расскажет моим родителям о том, что я не хожу в церковь. Поверить в то, что мои родители и их родители тоже никогда не ходили в церковь, она была не в состоянии. Порой моя подруга выставляла мне счета за то, что она не только молится за меня богу, но и медитирует одновременно, так же занимается сновидением, описанным у Кастанеды. Сначала все это казалось мне забавным, но через полгода совместной жизни я стал отдавать отчет в том, что это не чудачества, а симптомы серьезной болезни, которую надо лечить.

Наконец я придумал, как расстаться с Коняшкиной! Я просто заявил, что у меня нет больше денег платить за квартиру. Сначала она объявила, что обязательно достанет деньги, что идет немедленно устраиваться на работу, но её попытка начать работать в рыбном магазине закончилась тем, что она, получив какие-то деньги за день работы, купила ни них два баллона очень крепкого и дешевого пива, выпила их и пьяная устроила мне скандал. Меня её неудачи в поисках работы только радовали. Я сказал хозяевам о том, что мы живем еще месяц, а потом съезжаем. Иногда она пускала слезу по поводу того, что нам предстоит далее жить в разных местах, иногда молила меня найти другую, более денежную работу, чтобы снять квартиру со всеми удобствами, а иногда и радовалась тому, что вернется к маме, где есть ванна, где из окна видны не только окна дома напротив с маргиналами в них.

Наконец я перевез все свои вещи со съемной квартиры домой. И казалось бы, на этом должен был закончиться мой роман с Катей, но она еще долго трезвонила мне по телефону, угрожала разбить окна в квартире, если я не буду с ней встречаться. Она исполнила свою давнюю угрозу – рассказала моей маме о том, что я не ходил в церковь. Мама на это только рассмеялась, и рассказала ей, что у нас в семье никто в церковь никогда не ходил и крещен не был. Тогда она открыла маме еще одну мою тайну – рассказала, что я давно употребляю наркотики, продал музыкальный центр и живу в притоне. Я в это время жил с родителями, и в тот момент находился в комнате, читал книгу и слушал свой музыкальный центр.

После этого она прислала мне на телефон сообщение о том, что у неё есть очень важная для меня новость. Я согласился с ней встретиться, чтобы узнать эту важную новость, уже догадываясь о том, что она мне хочет сказать. Я даже детально продумал то, что скажу ей в ответ на эту новость. Конечно, она сказала мне о том, что беременна. На этот случай я приготовил для неё двадцать пять лат, чтобы она как бы сделала аборт. Но эти деньги давать ей даже не пришлось. Когда она услышала, что я принимаю российское гражданство и уезжаю к родственникам в Читу, она перестала предъявлять ко мне претензии и как бы забыла о своем положении. А я еще напомнил ей о том, сколько она мне должна за квартиру, ведь она клялась, что за жилье мы будем платить пополам. Таким образом я сохранил свои двадцать пять лат.

Глава двадцать четвертая. Новые трудности.


В то время я совершенно не сомневался в том, что мышление мое совершенно ясное, и отсутствие подобных сомнений ввергло меня в новые неприятности. Мне не показалось странным мое решение начать посещать платные курсы дикторов на одной рижской радиостанции. Трудоустройство на этих курсах, разумеется, не гарантировали. Впрочем, я и не знал о том, хочу ли я работать диктором на радио, ибо понятия не имел о том, что это такое. Чтобы понять, что такое работа диктора я решил платить тридцать лат в месяц за эти курсы, которые проводились по вечерам три дня в неделю и длились часа по два. Мне казалось, что тридцать лат в месяц – это не так уж и много, за культурный отдых по вечерам. Сначала было довольно-таки интересно, пока лекции читали известные в русскоязычной Латвии дикторы, такие как Юрий Кушпело и Ирина Винник. Они не только красиво и интересно говорили о своей работе, но и устраивали для нас занимательные практические занятия. Я с удивлением обнаружил, что просто говорить что-то в микрофон перед небольшой аудиторией однокурсников для меня очень трудно, при всей моей болтливости. Так же я отметил, что писать тексты для выступлений мне намного приятнее, нежели живое общение с публикой.

Три балбеса, с которыми я решил быть до сдачи объекта прямо забрызгали меня слюной своего сарказма, когда узнали, что я хожу на курсы дикторов. Мне тогда еще было не вполне понятно, зачем они приняли меня в свой маленький коллектив, если я их так сильно раздражал. Их троих бесило во мне все – мой внешний вид, те фильмы, которые я смотрю, тот факт, что я читаю книги, то, что я езжу на велосипеде, хожу на курсы, пытаюсь что-то писать. Теперь, когда мы перестали употреблять алкоголь, выяснилось, что у нас совершенно нет ничего общего. Да, Игорек тоже закодировался после одного весьма смешного инцидента, произошедшего еще ранней весной.

Дело было так – я сидел в баре с Игорьком и Покемоном, пил квас и наблюдал за тем, как они напиваются, и слушал ту ерунду, которую они несут. Мне в то время это казалось чем-то забавным. Я выкинул алкоголь из своей жизни, но привычка часами сидеть и болтать с кем попало у меня осталась. И засиделся я в тот вечер так, что опоздал на последний трамвай, идти домой семь километров пешком я поленился, ждать дежурного трамвая больше часа тоже не хотелось. И я пошел вместе с ними к Игорьку, у которого дома было давно не топлено. Оба они напились основательно и повалились на диван. Я залез между ними, чтобы одеяло было все время на мне, и два тела по бокам меня грели. И только я уже провалился в сон, как Игорек, совершенно ничего не соображая начал называть меня женскими именами, пытался раздеть, лез с поцелуями. Как я ни отбивался, как ни пытался его разбудить, ничего не получалось, он затихал ненадолго, а потом начинал снова. Мне это надоело, и я перелез через Покемона, и подкатил к распаленному толстяку его обмякшее тело. Сначала я лежал на диване с ними, но возня Игорька не давала мне заснуть, тогда я ушел с дивана, разложил кресло, лег на него и благополучно уснул.

Часов в десять утра я проснулся от визга Игорька. Он обвинял меня и Покемона в том, что мы его подвели и подставили. Покемон стоял на диване без штанов и трусов и спрашивал у старшего товарища, куда он дел его трусы и ремень. Игорек стоял на диване на четвереньках, накрыв голову подушками, дико визжал, что бог должен нас наказать за то, что мы над ним надругались. Он переживал, что я еще и напишу книгу о случившемся. Смотреть и слушать все это мне было очень противно. Я сказал, что хочу уйти, попросил Игорька отпереть все хитрые замки, выпустить меня. От этого он завизжал еще жалобнее, и громче, но все же вынул голову из-под подушек, пряча глаза, подошел к входной двери, отпер её. Я поспешно вышел молча, а он упрекал меня вслед в том, что я не подал ему руки на прощание.

Через две недели я случайно встретил Игорька и Покемона идущих по улице Марияс. Игорек широко шагал впереди, а Покемон шаркал вслед за ним. Со мной Игорек поздоровался как-то сухо и ушел вперед, а его умственно отсталый товарищ, идя за ним на расстоянии, поведал мне о том, что случилось. После того, как я ушел, Игорек сначала ругал, а потом начал шпынять бедного Покемона, а потом и вовсе грубо выгнал его. На следующий день Игорек не явился на работу и телефон его был выключен. Они ходили к нему домой, искали в барах, но его нигде не было. На третий день он объявился сам, и агрессивно начал требовать у Шурика зарплату. Тот не выдержал и дал ему какие-то деньги. А потом жена Игорька нашла своего нелюбимого супруга сильно избитого, лежащего во дворе без штанов и без сознания. И она звонила Шурику и Покемону, чтобы они приехали и помогли поднять жирное тело на пятый этаж. И после этого Игорек решил закодироваться от алкоголя на год. Непьющий Игорек, судя по отзывам его жены, стал совсем невыносимым – постоянно брюзжал, обвинял всех во всем, устраивал истерики.

Работа с тремя непьющими балбесами привела меня к убеждению в том, что общение с ними мне совершенно без надобности, что мне надо искать для общения других людей. В принципе поиск новых знакомых был одной из причин, по которым я пошел на курсы дикторов. Не забыл я и про предстоящий развод с Верой. Как-то вечером я зашел в юридическую контору, и за десять лат получил консультацию. Молодая женщина адвокат сказала, что в моем положении мне следует подать заявление первым, чтобы суд происходил в Риге, а не в Прейли, где текучка народа и потому судьи заинтересованы в том, чтобы оставить ребенка у себя. Относительно стоимости услуг адвоката она заявила, что на руках нужно иметь не меньше тысячи лат. И главное – нужно до суда собрать как можно больше материалов с доказательствами неправильного образа жизни моей жены.

- Откуда же я их могу взять? – спросил я.

- Наймите частного детектива, если не можете ничего добыть сами. Я понимаю, что это не дешево, но вам идти в суд без компромата, значит не получить ребенка. Если у неё есть психические отклонения, то нужно где-то достать справку от психиатра о том, что она нездорова или из наркологического диспансера, если она, как вы говорите, сильно пьет. Ваши слова без доказательств в суде ничего значить не будут.

- Но психиатр не может дать мне справку о том, что она больна, как и нарколог. Такие справки могут дать только ей…

- Обращайтесь к частным детективам, собирайте компромат, собирайте деньги и тогда обращайтесь ко мне. На данный момент я могу вам помочь, но вероятность того, что ребенка отдадут вам очень маленькая.

Я вышел от адвоката очень разочарованный и обозленный на все общество. Восемьсот лат! Это же надо год копить при приличной зарплате, а потом еще и неизвестно сколько нужно денег, чтобы нанять частного детектива и неизвестно, соберет ли он нужные для суда материалы. А если Вера просто не пьет по причине того, что ей просто не на что? И где же взять столько денег?

На то, что Шурик мне что-то заплатит, надежд у меня с каждым днем было все меньше. Шел уже третий месяц, а объект был еще далек от сдачи. Хозяйка квартиры была ужасно недовольна, а если бы она что-то понимала в ремонтах, то вообще могла ничего не заплатить. Судя по их рассказам, с ними пару раз случалось такое, что заказчики им ничего не платили. Надо было искать другую работу еще до сдачи объекта.

В то время было много контор, которые отправляли людей работать в Западную Европу. Конечно, это был риск, и для этого надо было иметь гражданство Латвии, но я ведь в любой момент мог пойти, сдать экзамен, и получить это гражданство, но в первую очередь я боялся, что меня загребут в армию, как обещали в училище. Хотя я и знал о том, что за призывниками в Латвии особенно никто не бегает. Была еще одна проблема – я, не смотря, на то, что учил латышский двенадцать лет в школе и училище и получал средние оценки, а иногда и хорошие, владел им достаточно плохо, ибо у меня практически не было практики. В то же время мне никто не мешал пойти на курсы латышского языка вместо курсов дикторов.

В довершение к этим ошибкам, я совершил еще одну – решил пойти работать велокурьером. Началось с того, что я по каналу «Дискавери» посмотрел передачу о курьерах Нью-Йорка. Потом пошел в интернет-кафе и собрал информацию о курьерских фирмах в Риге. Позвонил в одну из них, и мне сказали, что курьер со своим велосипедом им не помешает, правда, мне следовало получить в государственной инспекции дорожного движения права на вождение велосипеда. С этим я быстро справился за день, их выдавали бесплатно, и на экзамене было всего десять вопросов.

Объект был наконец сдан, Игорек и Покемон не работали уже за неделю до его сдачи. Шурик занимался подкрашиванием и подмазыванием многочисленных огрехов, и зачем-то велел приходить мне до последнего дня, чтобы я просто стоял рядом с ним и исполнял его неразумные поручения. Я уже отъездил курьером пару дней, когда он наконец позвонил мне и пригласил к себе домой за зарплатой. За три месяца он выдал мне авансами около ста восьмидесяти лат. И в день окончательного расчета, он преподнес мне всего двадцать лат и принялся рассказывать мне о том, как я плохо работал, что если бы не я, то они справились бы за месяц и получили бы больше денег. Я оборвал его на полуслове, взял деньги и ушел, не сказав больше ему ни слова, не намереваясь больше никогда с ним встречаться. Двести лат за три месяца! Так мало я не зарабатывал никогда! В случившемся я винил в основном самого себя. Ведь я знал, что никаких гарантий выплаты денег мне никто не дает, знал, что этот Шурик плохо ко мне относится, видел, что дело идет очень плохо и не ушел после месяца работы. Я оказался дураком, и три балбеса этим воспользовались.

Работа курьера на велосипеде, казавшаяся мне сначала очень простой, оказалась весьма трудной. Первой трудностью было то, что я плохо знал латышский язык. Со времен окончания училища, я практически не слышал латышскую речь и очень многое забыл из того, что знал. В этой фирме работали одни латыши, они, конечно, говорили со мной на русском, но клиентами этой фирмы тоже были только латыши, и они совсем не хотели говорить со мной на русском. И приходилось мне таскать с собой записную книжку с готовыми фразами и словарик. У меня было такое ощущение, что я оказался в чужой стране, где мне предстоит очень долго обживаться. Другие трудности были вполне решаемы – пришлось купить для своего велосипеда щитки для грязи на колеса, непромокаемые гетры, которые одевались поверх брюк и обуви, чтобы ноги не мокли в дождь, плащ особого покроя, специально для велосипедистов. Во время езды по городу, нужно было часто менять тормозные колодки, и для того, чтобы проезжать больше ста километров в день надо было съедать в два раза больше, чем я съедал обычно.

Вскоре сильно похолодало, повалил снег. Дороги начали посыпать солью и тормозные колодки начали изнашиваться вообще за день до металлического основания. Начала растягиваться ходовая цепь, а если её вовремя не заменить, то начинали изнашиваться шестерни, как спереди, так и сзади, а их менять было совсем дорого. Директриса, когда я устраивался, обещала компенсировать ремонт велосипеда, однако, отложила это дело на неопределенный срок, когда я принес ей пару чеков из сервиса. Оплата труда была сугубо сдельной, официально я вообще не был устроен на работе. За стандартную доставку клиент платил два лата, курьеру с этих двух лат полагалось только двадцать пять процентов, разумеется, что не сразу, а в конце следующего месяца. Еще я не сразу понял, что для того, чтобы хорошо заработать курьером, нужно не быстро ездить или знать город, а быть в хороших отношениях с диспетчером. Кому-то доставалось много коротких рейсов, а кому-то мало длинных. Конечно, если ехать надо было больше двенадцати километров, то платили вдвойне, но куда выгоднее было сделать пять рейсов по центру, нежели один за двойную оплату куда-то на окраину.

Я не знаю, на что бы я жил, если бы не постоянные выплаты от фирмы, занимавшейся жалюзи. А ведь надо было еще и платить Вере пятьдесят лат каждый месяц, давать деньги маме за проживание и питание. И каково же было мое разочарование, когда небольшую зарплату в этой недавно появившейся на свет курьерской фирме мне начали задерживать на неопределенный срок! Другие курьеры были детьми состоятельных родителей, учились в университетах и занимались велоспортом, потому эта работа для них была возможностью потренироваться и получить за это какую-то мелочь на карманные расходы. Работало там и несколько бывших профессиональных спортсменов на пенсии, которым было скучно кататься просто так. В офисе сидело очень много лишних работниц, все они были подругами директрисы. В снежное время сначала обещали платить не четверть от стоимости доставки, а половину, но и это обещание молодая предпринимательница не сдержала.

Первое время я ценил эту работу за то, что никто на меня не орал, не придирался, работалось достаточно спокойно. Однако, когда начались зимние праздники, и многие коллеги устроили себе каникулы, а заказов появилось очень много, так как все друг другу начали посылать подарки, диспетчеры начали на меня часто покрикивать и требовать невозможного. Пару раз случилось так, что ошиблась диспетчер, а вину свалила на меня, и мне пришлось заплатить штраф, причем сразу, а не с зарплаты. Один раз все сидели в офисе допоздна в ожидании обещанной зарплаты, но она выдана так и не была. Потом я случайно узнал о том, что некоторым тайно платят зарплату вовремя. В одно солнечное февральское утро, в офисе бесплатно раздавали тормозные колодки. Когда курьеры поняли, что на всех их не хватит, за них чуть ли не драка началась. Мне это показалось слишком противным, и тут меня еще диспетчер несправедливо обругала. И я просто поехал домой, заявив, что не буду работать, пока мне не выплатят всю зарплату.

На следующий день я уже снова собирал жалюзи, однако, на этот раз меня взяли неофициально и дела у фирмы пошли совсем не в гору. Дело было в том, что директор уволил менеджера, который очень хорошо искал заказы. Директор и владелец фирмы просто зарезал курицу, несущую ему золотые яйца, уволил он его из зависти. Менеджер стал зарабатывать слишком много, и он ему так снизил процент от выручки, что ему стало совсем невыгодно работать в этой фирме. Вместе с менеджером ушли в другую фирму и его постоянные клиенты. Вместо меня взяли на работу какого-то алкоголика, который часто приходил на работу пьяный, работал медленно, часто ошибался. По этой причине ушло к конкурентам несколько строительных фирм, которые очень любили заказывать вертикальные жалюзи. Наконец, и сами матерчатые вертикальные жалюзи, стали выходить из моды. В общем заказов было в среднем втрое меньше, чем раньше. Я справлялся со своими заказами, как правило за пару часов, и, если не было никаких общественно-полезных работ, шел домой. Получал я при этом всего каких-то сто пятьдесят лат в месяц, а иногда и того меньше.

Курсы дикторов закончились экзаменами, в процессе которых я и мои однокурсники по очереди вышли в прямой эфир, поболтали каждый о своем по пять минут. Потом владелец радио, которое устроило эти курсы, Юрий Журавлев, председатель политической партии «Родина», пригласил нас всех в русский ресторан, чтобы выдать там дипломы дикторов. В ресторане мы пили, ели с осознанием того, что нас надули, что эти дипломы годятся только для того, чтобы повесить их в рамочку и на стенку. Лишь пара человек из двадцати учившихся получили непостоянную работу на радио за смешную оплату. Мне особенно горько по этому поводу не было, ибо я довольно быстро понял, что быть диктором на радио – это не мое. Дело было в моей неприязни к большинству радиослушателей, а точнее к их вкусам в музыке, к тому, что они хотели бы слышать от диктора. Наконец на одних лекциях очень умный человек объяснил нам, что дикторы на зарплате много не получают, что в этой сфере можно хорошо заработать, если создаешь авторскую передачу, сам находишь рекламодателя, и просто покупаешь на его деньги эфирное время для своей передачи. Такая схема работы мне совсем не понравилась.

Глава двадцать третья. Конец кошмара.


Сначала Вера потребовала от меня, чтобы я нашел и нанял грузовую машину, чтобы она отвезла на ней свои вещи в Прейли. Я отказался, она начала орать, я бросил трубку, она начала постоянно звонить, я выключил телефон, потом включил его часа через четыре, и она продолжала трезвонить. Так же она прислала мне около пятидесяти сообщений, в которых было напечатано только одно слово много раз – «Машину!». Только через два дня, к выходным, буря утихла. Мне пришлось долго активизировать своего пьяного отца, чтобы поехать с ним в студию, и перевезти наиболее ценные вещи к себе. На улице Мэнэсс мы прямо столкнулись с Верой и её сестрой. Она тоже пришла собирать вещи и ждала вызванного грузовика.  И в студии мы начали делить вещи. Она хотела забрать новый телевизор, который я купил, когда только переехал в это жилье, холодильник, много всяких мелких вещей. Будильник с проектором ей все же удалось схватить и куда-то спрятать, но остальное я у нее просто вырвал из рук, свалил на диван и не подпускал её к этой куче.

- Отдай ей все! – прогнусил мой отец, сидевший на табуретке в уголке, евший орехи, и трясший ногой.

В принципе, мне не нужен был ни телевизор, ни электрочайник, ни холодильник, ни дурацкий зонт, но её хитроумный план забрать это все и присвоить меня просто взбесил. И я был готов это уничтожить на месте, но не отдать ей, считавшей себя очень умной. Приехала наша машина, и мы сначала затащили в неё то, что лежало на диване, завернув это в покрывало, а потом втащили более крупные предметы. Вера попыталась умыкнуть раскладушку и металлическую этажерку для кухни, но я отнял это у неё, не смотря на укоряющий взгляд, которым меня пыталась испепелить её сестра. Взяла ли Вера себе что-то из оставшегося – диван, секцию, табурет или повезла на грузовике только крохотную шаткую облупившуюся парту и детскую кроватку я не знаю.

Был дождливый осенний день, уже начали опадать пожелтевшие листья. Два года прошло с тех пор, как я покинул свой дом и шлялся по съемному жилью с частичными удобствами, скандалил с Верой, пьянствовал, иногда курил траву. Я попытался прикинуть, сколько денег я потратил неизвестно на что и пришел в ярость от досады. Два года и тысячи лат были потрачены зря, исчезли, оставив в моей душе кровоточащую рану. Зачем и почему я сам над собой так надругался, ограбил себя и в плане денег, и в плане времени? Вещи мои с трудом втиснулись в квартиру. И я получил возможность снова слушать свою аудиотеку, которую я спрятал у родителей от Веры, которая стирала записи на кассетах. Ей хотелось, чтобы я слушал только то, что слушает она. Так же я смог вволю наговориться со своей мамой, и читать свою любимую книгу.

Вслед за осенью наступила зима. Денег у меня было предостаточно. Каждый месяц я посылал Вере пятьдесят лат по почте, и бережно сохранял квитанции, зная о том, что от неё можно ожидать любой подлости. На работе все строго осудили мой разрыв с женой. Я, конечно, нервничал по этому поводу, но у меня тогда было достаточно моральных сил, чтобы пережить это осуждение. Осудили меня и родственники – мой дед, бабушка, мой дядя и особенно его жена. Ни у кого даже вопросов не возникало, почему я решил расстаться со своей женой. Всем почему-то все было и так ясно. Они утверждали, что я просто эгоист, которому наскучила простая и хорошая девушка, что я не нашел к ней подхода, что скорее всего я нашел другую женщину. Директор на основании того, что я развелся, стал выплачивать мне меньше денег и большую часть моей зарплаты просто записывал в долг.

Тем не менее я начал быстро меняться. Поправился до шестидесяти пяти килограмм при росте метр восемьдесят, а во время семейного проживания мой вес доходил до пятидесяти пяти. Я снова отрастил бороду, только уже широченную, из-за чего стал похож на православного священнослужителя. Гардероб мой тоже постепенно обновился. За большие деньги я купил себе кожаные брюки, правда, они были мне сильно велики, но я в то время не обращал внимания на такие вещи. Куртку я тоже выбрал себе кожаную, длинную, с теплой подкладкой, не обратив внимания на то, что она не из совсем добротной свиной кожи. Чтобы любимая музыка лучше звучала, я приобрел достаточно дорогой музыкальный центр, на котором можно было крутить не только кассеты, но и компакт диски, на которые у меня стало уходить достаточно много денег. Так же деньги уходили на книги, которые я покупал впрок. На выходных я продолжал ходить в баню, иногда с Игорьком, иногда с Виталием, а бывало, что и с Покемоном. Так же каждую неделю я начал посещать и театр.

Так благополучно, спокойно и скучно прошла зима, в течении которой я прочел все книги Кастанеды и мне казалось, что я очень вырос в духовном плане, что еще немного и я стану просветленным. Я был уверен в том, что в жизни со мной больше не случиться никаких неприятностей, что все будет впредь идти, как по маслу, что Вера скоро отдаст мне сына, а если и не отдаст, то я подам в суд. Но на самом деле я был сильно оторван от реальности, жил в вымышленном мирке, из которого меня некому было вытащить. Я много денег тратил на различные мелочи, будучи убежденным в том, что так хорошо зарабатывать я буду всегда и в этом заключалась моя главная ошибка. Хотя уже тогда было достаточно много предупреждений о том, что это благополучие может закончится.

В начале весны мне попался уцененный диск группы «Гражданская оборона». Я уже раз пробовал послушать один альбом этой группы под названием «Невыносимая легкость бытия» и он не произвел на меня никакого особенного впечатления – слов было совсем не разобрать, а музыка показалась мне невнятной, хотя и достаточно тяжелой. Но тут мне понравилась обложка, да и диск стоил всего лат, потому я и купил его. Это был альбом «Поезд ушел!», в котором были композиции «Винтовка» и «Песня о Ленине». Это было как раз то, что мне было нужно, что отражало мое внутреннее состояние. На следующий же день я обежал все киоски, где продавались диски, и скупил все, что там было этой группы. А в одной книжной лавке я даже нашел книжку стихов Егора Летова. Я просил в киосках продать мне что-то похожее на «Гражданскую оборону», но мне говорили, что эта группа уникальна и предлагали мне лишь англоязычные группы в стиле панк. Впрочем, я с жадностью слушал и это.

Когда пригрело солнышко в апреле, я решил приодеться в стиле той музыки, которую слушал. Пошел в магазин, где продавалась ношеная военная одежда и купил себе берцы, которые до меня носил датский солдат. На вещевом рынке нашел косуху и черные байки с красочными рисунками. Наконец я постригся в стиле индейцев ирокезов. Когда я в таком виде явился на работу, коллектив дружно потребовал моего увольнения, но я этого не испугался, тогда они пригрозили все вместе навалиться на меня и насильно постричь и переодеть. Облысевший в довольно молодом возрасте Юра сказал мне:

- Что у тебя на голове, то и в голове!

Я широко улыбнулся, а он сказал, что это мне еще припомнит и обязательно как-нибудь нагадит. Вскоре коллеги привыкли к моему внешнему виду, но на улице многие люди иногда громко, иногда зловеще шипя выражали свое неодобрение. И мне это нравилось, потому что мне тогда хотелось кричать большей части человечества, что я не с вами, что я сам по себе, что я свободен от их мнения. С жадностью я собирал в книжных магазинах все об анархистах. И начал печатать свои произведения уже на старом компьютере отца. Один свой рассказ я скинул на дискету, пошел с Виталием в интернет-кафе, и нам его удалось опубликовать на самом популярном на то время латвийском портале. Рассказ был фантастический и очень наивный, но собрал десяток комментариев. Я был этим ободрен, месяц печатал уже длинный фантастический роман, который опубликовать уже не удалось.

К весне было очень много заказов, больше, нежели в предыдущие годы, а у меня было много занятий поинтереснее, чем работа и я всерьез задумался о том, как изменить технологию сборки жалюзи. Каждый день я проводил различные эксперименты, экономил каждую секунду, продумывая каждое свое движение, мастерил из всего, что попадалось под руку, различные приспособления, облегчающие мой труд. И вскоре мои усилия принесли свои плоды. Я втрое уменьшил площадь нужную мне для работы, и собирал жалюзи раза в три быстрее, чем прежде. Так что мне уже не надо было оставаться до полуночи или работать круглыми сутками. В ударные сроки я выполнял огромные заказы, вписываясь в отведенные мне сорок часов в неделю.

Когда больших заказов не было, я часто сидел на рабочем месте в наушниках и читал книгу. Конечно, директор обратил внимание на то, что я стал слишком быстро работать и мне пришлось ему очень долго объяснять, в чем причина повышения производительности труда. В технике он совсем ничего не понимал и понимать категорически не хотел. Менеджер, когда находил большие заказы, предпочитал убедить клиентов заказать именно вертикальные жалюзи, потому что их делал я. Иметь дело со мной ему было выгоднее, потому что я, в отличии от других мастеров, всегда выполнял заказы в срок.

У меня было много заказов, много свободного времени, очень большая зарплата, и мне директор был должен больше, чем другим. В иные месяцы я не получал и половины того, что заработал. И тут я начал бояться того, что директор может просто забыть о том, сколько он мне должен. И пожаловаться мне будет совершенно не кому, ведь официально я получал всего восемьдесят лат до выплаты налогов, минимальную зарплату. В моем случае жаловаться в трудовую инспекцию было бесполезно. И тогда я пошел на нелогичный с моей стороны шаг – попросил директора снизить мне расценки, но с условием, что он выплатит мне то, что задолжал ранее и впредь будет каждый месяц выплачивать зарплату целиком. Пусть зарплата будет намного меньше, но выплачивается вовремя и полностью, предложил я. И к моему изумлению, директор от этого категорически отказался. Он говорил, что чувствует в этом моем предложении какой-то подвох, но не может понять, где, и потому хочет оставить все, как есть. Вдобавок он запретил мне заказывать жалюзи. Тут ему тоже мерещился какой-то подвох с моей стороны. Иногда я находил заказы, по большей части очень маленькие, покупал в фирме жалюзи со скидкой, сам ставил и имел с этого немного денег.

В то время я часто парился вместе со своими бывшими собутыльниками Игорьком, Шуриком и Покемоном. Они уже сдали несколько объектов и хвастались мне своими большими заработками и справедливой схемой разделения прибыли между собой. И мне со стороны казалось, что им в своем узком кругу прекрасно работается, что у их начинания есть большие перспективы. А меня же в моей фирме дальше не ждало ничего хорошего, только задолженности по зарплате, истерики сумасшедшего отца директора, различные мелкие пакости со стороны других коллег. И ничего лучше в этой ситуации, чем попроситься работать с этими тремя балбесами я не придумал. Шурик, как главный среди них начал воротить носом, сказал, что для начала будет платить мне только десять процентов от общей выручки, сказал, чтобы я изменил прическу, то есть побрил череп наголо, и на работу являлся в обычной одежде. Пойти на это мне было не очень приятно, но я считал, что это только до поры и до времени. После трех лет работы я уволился из фирмы, занимавшейся жалюзи и пришел работать со своими «друзьями». Директор остался должен мне довольно крупную сумму, обещал выплачивать по двести лат в месяц.

После официального увольнения я получил пятьсот лат – большая по тем временам сумма. На радостях я погнал велосипед в сервис, чтобы поменять последнее, что в нем осталось оригинальное – раму и руль. Я давно присматривался к алюминиевой раме фирмы «Пежо», она стоила двести пятьдесят лат. И тут я решил, что настал момент её приобрести. На новое место я приехал на новом велосипеде. Шурик был как-то раздражен по этому поводу, но я на это не обращал внимания. Игорек убедил меня купить некоторые электроинструменты и «вложить их в общее дело». И я с радостью это сделал, потратив на это какую-то не очень маленькую сумму, да еще и принес те инструменты, которые у меня имелись.

Мы делали капитальный ремонт в трехкомнатной квартире - меняли полы, некоторые стены штукатурили, а некоторые отделывали листами гипсокартона, потом мы должны были положить кафель, поклеить обои и постелить ламинатный паркет. Все шло нормально, пока мы ломали старые полы, сдирали старые обои, хотя я и заметил, что работают они не очень слажено и энергично, очень долго курят, болтая о всякой ерунде. За кружкой пива подобная болтовня меня еще забавляла, но на трезвую голову, на работе мне это слушать было не совсем приятно. Я тогда, как раз, собирался бросить курить, и из-за перемены места работы у меня это не получилось. И только тогда, когда начали ставить новые полы в первой комнате, я начал понимать, что работаю с тремя балбесами, которые делают что-то не то. Они клали лаги прямо на песок и сверху прикручивали к ним листы ОСБ. После работы я сходил в книжный магазин, купил там пару книг о том, как правильно делать капитальный ремонт в квартирах и преподнес их Шурику. Однако он с возмущением отверг мой дар, сказал, что будем делать так, как он скажет. Игорек забрал у меня книги, сказал, что почитает их дома.

Они сказали мне, да и хозяйке квартиры, что намерены справиться с ремонтом всего за месяц. Шурик, сказал, что меньше трехсот лат за месяц я точно не получу. В конце третьей недели, я понял, что в месяц и даже в два мы никак не укладываемся. К тому же на то, что они творили со штукатуркой мне было просто больно смотреть, и уж совсем противно самому во всем этом участвовать. Это был колоссальный перерасход материала и кошмарное качество. А как-то раз Покемон налепил на потолок столько лишнего, что нам всем вместе пришлось тайком от хозяйки это все с потолка сбивать молотками и зубилами. Ломинатный паркет укладывали так, что работа шла очень медленно и у дощечек постоянно портилась кромка. Не смотря на израсходованный поддон штукатурки стены остались кривыми, потому на них очень трудно было ровно наклеить обои. И все эти муки творчества сопровождались постоянными злыми шутками всех троих надо мной, ибо я был новичком, да еще и умничал со всякой литературой.

Шурик каждую неделю выплачивал всем аванс – двадцать лат. Я решил на всякий случай брать эту двадцатку в неделю, хотя и был обеспечен выплатами бывшего шефа. Отработав полтора месяца, я понял, что это за друзья, и что они за мастера. До меня наконец дошло, что я с ними просто теряю с ними время, и ничем хорошим все это закончится не может. Я, к их удивлению, объявил им о том, что более не намерен с ними работать. Они немного поумерили свои злые шутки надо мной, начали давить на то, что они мои друзья, что они рассчитывали на меня, когда брались за этот сложный объект, что если я их брошу на полпути, то сильно подведу их. Короче, они убедили меня доработать с ними до сдачи объекта. На всякий случай строгий Шурик пригрозил мне не выплатить больше никаких денег. Из-за этой угрозы, мне захотелось их послать, куда подальше вместе с их деньгами, но я сдержал в себе это желание. Решив, что сбежать от них, какими бы они ни были будет не совсем честно. И мои мучения продолжились еще на полтора месяца.

Глава двадцать вторая. Выход!


Перед баней, я заехал домой, взять все необходимое для того, чтобы попариться с комфортом – войлочную шапку, рукавицы, грубую мочалку, дубовый веник, подстилку под зад, тапки. Вера что-то кричала, но я совершенно не обращал на нее внимания. И только я вышел из дому, как мне позвонил Виталий, и сказал, что ждет меня в книжной Рериха на улице Чака. Идти было не очень далеко, и я покорно туда направился и у меня даже не возникло мысли спросить, почему я должен туда идти или отказаться. Обстановка этого книжного магазина мне очень понравилась, особенно запах благовоний из Индии. Виталий убеждал меня купить трехтомник Карлоса Кастанеды, полное собрание его произведений. Три крупноформатные толстые книги стоили двадцать лат.

-  Написал это очень продвинутый в философском плане человек, - горячо убеждал меня бывший коллега. – Там описаны практики древних индейцев по самодисциплине, а этого тебе как раз не хватает. Я читал отрывки из этих книг, и они реально меняют видение мира…

- А зачем тебе это надо? -  спросил я его. – Ну, куплю я эти книги, прочитаю их, а тебе что за выгода от этого?

- Все очень просто! Ты прочитаешь эти книги, перескажешь их мне вкратце, и я буду в курсе того, что там написано. Видишь ли, сейчас все продвинутые люди о нем говорят, цитируют его, а мне на это нечего ответить, я чувствую себя лохом на крутых тусовках и мне это очень не нравится. Читать мне тоже не нравится. В школе я всегда читал все в сокращении или сразу критику и мне все было ясно без лишней траты времени. Ну и ты в накладе не останешься! Ты же любишь читать, и ты изменишься, станешь лучше, может даже напишешь критику на все это и станешь популярным писателем. Сейчас на все это есть большой спрос.

- А что это за жанр хотя бы? Фантастика? Не, я фантастику не люблю!

- Нет, это - что-то вроде тех буддийских притч, что ты мне дал, только это мудрость то ли ацтеков, то ли майя, которую потихоньку получал американский студент от старого индейца, который жил в Мексике. Бери, не пожалеешь!

Мне в тот момент было очень плохо, настолько плохо, что я был готов ухватиться за все, что угодно. И мне была интересна любая информация об индейцах майя и ацтеках. Деньги у меня в тот момент были, и мне их было совсем не жаль. Я купил эти книги с сюрреалистическими рисунками на обложках. Мы сели в трамвай и поехали в баню. Виталий мне что-то говорил, что-то предлагал, а я тупо смотрел в окно, совершенно ничего не понимая и думал о своей неудавшейся жизни и о смерти. Однако, болтовня Виталия мне начала докучать, и я, решил заслониться от него книгой. Сначала я только сделал вид, что читаю, чтобы он от меня отстал со своими проектами. Потом из любопытства прочел пару строк, а далее просто нырнул в эту необычную книгу, забыв о том, кто я и где я. Я читал эту книгу в курилке бани, читал на обратном пути, читал дома до поздней ночи.

Вера, конечно, попыталась отвлечь меня от чтения, начала задавать разные вопросы, и бить меня, не получив на них ответы. Я молча, без всякой злости сделал ей больно и оттолкнул, а когда она продолжила атаку, я пригрозил ей, что пойду читать в парк под фонарем. В воскресенье я проснулся рано и тут же схватился за книгу. Уходя в понедельник на работу, я захватил с собой все три тома, опасаясь, что Вера их уничтожит. Её удивило, что я явился домой после работы довольно рано и трезвый. Почуяв что-то недоброе, она начала набрасываться на меня, как бешеная собачонка. Я молча отмахнулся от неё и ушел читать книгу в парк на скамейку. Вернулся домой я только ночью, поужинав в кафе. Она принялась мешать мне спать, требуя секса. И я выполнил эту повинность молча, грубо, как-то безучастно. Лежа на моей раскладушке, она достала из-под подушки книгу и попыталась начать её читать. Я засмеялся и сказал:

- Не делай того, что тебе не свойственно!

- Ты же хотел, чтобы я начала читать книжки!

- Теперь мне уже все-равно, что ты делаешь. Ты свободный человек, потому делай то, что тебе нравится! Поезжай в Прейли, нюхай клей вместе с твоей любимой подругой, пейте разведенный спирт. Это же приятно! А книжки оставь мне, столичному лоху.

- Но я же твоя жена, и ты должен меня строить, а я тебя.

- Кому я это должен? Мне неприятно кого-то строить. Мне противна такая модель отношений. Если человеку плохо в одиночестве и другому тоже, то ничего хорошего не получится, если они будут вдвоем, им только еще хуже станет. И это сказано как раз про нас. Теперь все изменилось, потому что мне стало хорошо с самим собой. Я не знаю, надолго ли это, но по крайней мере, мне теперь ясно, где искать душевный комфорт, а это в жизни самое главное.

- Ты эту ерунду прочитал в этой сраной книжке? Да пошел ты со своей литературой. Хочешь теперь быть хорошим, примерным мальчиком, который не пьет, читает книжечки, не дерется, денежки зарабатывает, а я буду вся такая плохая. Не выйдет! Мне тебя вывести ничего не стоит! Маечку красивую купил? А сейчас её у тебя не будет!

И тут она кинулась на меня и принялась рвать на мне черную майку с изображением красочного инопланетянина. Я оттолкнул её, и она намеренно шлепнулась на пол и завыла, иногда поднимая голову, чтобы посмотреть на мою реакцию и в правильной ли позе она лежит. Я только посмеялся над этим и сказал, что если она не прекратит, то я поеду ночевать к родителям. На неё эта угроза подействовала, хотя она еще минут десять кричала о том, что я несамостоятельный маменькин сынок. Так мы прожили с неделю – я после работы читал книгу в парке или кафе, приходил домой, без всяких прелюдий и нежностей делал секс, ужинал тем, что сам себе приготовил и ложился спать.

Когда я уже читал вторую часть из двенадцати, Вера задалась целью вывести меня из равновесия во что бы то ни стало. Она заявила, что уже давно не испытывает оргазмов и все это из-за меня. Я ответил, что это её проблемы, а не мои, что мне секс с ней вообще не нужен, что самоудовлетворяться в туалете с журналом мне приятнее. Это мое заявление её взбесило, и она кинулась драться со мной, пытаясь выцарапать мне глаза. Я заламывал ей руки, валил её на пол и отпихивал прочь, но она поднималась и нападала снова и снова. Я в тот момент был абсолютно спокоен, никакой злобы, никакого гнева и возмущения. Я уже даже подумал связать её на время, как сделал уже один раз, но вспомнил, чем это кончилось решил, что этого делать не надо. Так я сидел на лежащей на животе жене, держал её руку и выкручивал, если она пыталась вырваться. Она рычала отвратительные ругательства, я молчал и с тоской смотрел в окно, но тут повернул голову и увидел, что Павлик, лежавший в кроватке, повернулся в нашу сторону и смотрит на нас своими широко открытыми большими глазами.

От взгляда сына мне стало совсем не по себе. Он не кричал, не плакал, не нервничал, он смотрел на все это безобразие спокойно, кровавая драка родителей была для него совершенно нормальным явлением, тем, к чему он привык с рождения. И мне оставалось только одно – начать это воспринимать так же, как он. Да я уже и воспринимал все это так же спокойно, для меня эта мерзость стала нормой. Машинально я подумал о том, чтобы напиться и не думать об этом, но в следующее мгновение мне стало противно от мысли об алкоголе.

Я больше не мог бегать от проблемы, трусливо прятаться от неё. И тогда я принял решение уйти от Веры навсегда. На этот раз решение было принято спокойно, без каких-либо сомнений, сожалений, страха ошибиться. Отбиваясь от неё, я взял самые необходимые вещи, подошел к кроватке сына, не проронив ни слова, чтобы Вера не слышала, я поклялся ему вернуться за ним рано или поздно и вышел из студии со своим велосипедом и сумкой с вещами. А Вера кричала мне вслед на всю улицу разные угрозы. Я боялся, что она причинит вред ребенку, но в то же время понимал, что ничего я с этим поделать не могу. Полиция вряд ли приедет, если я её вызову и расскажу, что вытворяет моя жена. Она при полицейских притихнет, ни в чем не сознается, и наговорит гадостей про меня.

Сначала нужно было спасти себя от помешательства, а то свихнувшийся я точно был бы бесполезен для своего сына. Далее она могла отказаться от ребенка сама, ведь средств для существования у неё никаких не было. Все, что она могла – это поехать к своей маме и жить вместе с ней на пенсию маминого сожителя в муниципальной квартире, плату за которую её мама отрабатывает дворником. А я мог бы нанимать для сына няньку, которая бы следила за ним, пока я на работе. В конце концов можно будет еще с ней судиться и выиграть этот суд.

И вот, я был дома с родителями, все так же жадно читал книги Кастанеды. А Вера и не думала уезжать к маме, она позвонила мне по телефону и заявила, что будет жить в Риге, а я должен оплачивать квартиру и давать ей деньги на питание и все необходимое. Деньги я ей не давал, но приносил продукты, подгузники и питание для ребенка, игрушки для него, которые она часто при мне ломала. Она особенно ни о чем не волновалась, была уверенна в том, что я какое-то время буду метаться, а потом вернусь к ней и все вернется в старую колею. Если раньше я хоть немного прибирал в жилище, то после того, как я перестал прибираться она развела там ужасный бардак. Дошла до того, что бросала грязные подгузники на пол и пинала их от дивана подальше. Всюду валялась недоеденная еда, грязная посуда, нестиранная одежда, и конечно же около дивана стояло ведро с мочой.

Во время одно из визитов она спросила меня, когда я собираюсь вернуться к ней. Я спокойно ответил, что возвращаться к ней не собираюсь никогда. И тут она бросила Павлика, которого держала на руках на диван и сказала:

- Зачем он мне тогда теперь нужен? Забирай его себе!

- Заберу! – ответил я спокойно, стараясь скрыть свою радость. – Вот только сначала надо, чтобы ты от него официально отказалась. А то ты мне его сейчас отдашь, а потом заявишь в полицию о том, что я его похитил. Сначала оформление всех документов, потом я у тебя его с радостью заберу.

- Ты слишком хитрый! – зашипела она в ответ. – Получится, что ты, а не я будешь пособие на него получать. А на что же я жить буду?

- А как же иначе? – возмутился я её наглостью. – Ты хочешь, чтобы я не только ребенка один растил, но и тебя содержал? Тебя я содержать не обязан по любым законам!

- Не обязан, но будешь! Я так сказала! Ты от меня теперь никогда не отделаешься! Хочешь ребенка, тогда плати мне деньги!

- Сколько ты хочешь за отказ от него?

- Тысячу сразу! – она задумалась, а потом прибавила. – И сто каждый месяц потом.

- Хорошо, я соберу тысячу за пару месяцев, мне шеф много должен. Так сразу я не могу. Я тебе тысячу, а ты отказываешься от ребенка?

- А где гарантии, что ты мне по том по сто лат в месяц будешь выплачивать?

- Я тебе расписку напишу.

- Нет, ты меня обманешь, я так не хочу!

- А какие у тебя еще варианты? Работать ты не будешь, сама этим хвасталась, работать же должны лохи, вроде меня. Будешь себе новую шею искать? Так кто с тобой такой жить-то будет? Ты же не можешь жить по-человечески, любого достанешь. Ты психически больна и ни с кем не сможешь ужиться. Пособие через год кончится. И что тогда? В Прейли даже для здоровых людей работы нет, а для тебя с твоими странностями тем более. Да и о ребенке подумай, что его ждет, если он с тобой жить будет? И наконец, ты же его не любишь, для тебя он только заложник, которым ты меня шантажируешь, вымогая деньги. Тебя же, кроме водки ничего не греет, ни к чему не тянет.

Вместо ответа она налетела на меня и попыталась ударить, но я свалил её на пол, и взял за руку так, чтобы она не дергалась. Она кричала, что будет просить бога о моей смерти, что Павлика я больше никогда не увижу. С того раза я стал приходить к ней только вместе с мамой, при которой она на меня нападать не решалась. С каждым разом она требовала все больше продуктов подгузников и детского питания. Многие продукты она просто распаковывала и бросала на пол.

Вечером одного из тех дней я сходил вместе с сестрой на концерт Вячеслава Бутусова, который приезжал в Ригу со своей новой группой. Концерт проходил в одном из цехов завода, на территории которого находилась фирма Жоры, у которого я некогда работал. Этот цех слегка переоборудовали под концертный зал. Это был первый рок концерт в моей жизни, и я был в восторге. В субботу, после того, как я попарился с утра в бане, меня к себе на работу пригласил Виталий. Он сказал, что у него есть для меня пара бутылок казахской водки за пятьдесят сантимов. Водки я особенно не хотел, а вот поделиться впечатлениями о концерте мне почему-то очень хотелось. К тому же я должен был ему рассказать о том, что прочитал в рекомендованных им книгах. Делать ему на работе было особенно нечего. Мы устроились в какой-то бытовке, он приготовил картошки с колбасой на электроплитке и за беседой, как-то незаметно, мы выпили три бутылки водки, и были в довольно вменяемом состоянии. Я не помню, кто это предложил, но мы сходили в магазин и купили там бутылку обычной водки, быстро выпили её, и дальше все было в каком-то бредовом тумане.

На работе у Виталия мы устроили дебош, он ушел с работы раньше, чем должен был. Мы пили в каком-то баре. Я провожал его до улицы Гертрудес. Когда мы проходили мимо квартиры тёти Цили, он вдруг рассказал мне, как звонил мне в то время, когда Миша украл у меня телефон, а ему отвечала именно тётка Веры, материлась и требовала, чтобы он не звонил больше на этот номер. Этот рассказ меня разозлил, и я пошел к тёте Циле ругаться и требовать компенсации. Она очень испугалась, когда мы начали ломиться к ней в квартиру, впустила нас внутрь и начала поить самогоном, которым торговала. Потом я еще ходил в магазин за вином. Виталий под утро ушел, пришла Света, и тщетно пыталась меня выгнать. Приехал даже муж старшей дочери этой Цили, мы с ним немного поругались, и я все же ушел. Дальше я ничего не помню, не помню, как и куда я шел с велосипедом.

В итоге я оказался в студии на полу, совсем без сил. Вера полностью раздела меня и изнасиловала. Потом она то угрожала мне, то давила на жалость, умоляя вернуться к ней, опять эти невыполнимые обещания прилично себя вести, клятвы в вечной любви. А я на все это просто не мог никак реагировать. У меня было самое жестокое похмелье в жизни. Процесс тряски был настолько интенсивным, что я завидовал мертвым. Иногда я терял сознание, иногда приходил в себя и видел, что с меня градом льет вонючий пот и весь я извиваюсь большим червем. В понедельник, часа в четыре утра, это страшное похмелье внезапно закончилось. Я поднялся, оделся, и молча вышел вон из студии. Вера артистично рыдала, без слов, но меня это совсем не тронуло. В круглосуточном бистро я плотно поел, и осознал, что несколько лет точно уже не смогу выпить ничего алкогольного. Да и зачем мне это было нужно, если я больше не собирался жить с Верой?

Я ехал на работу, вяло давя на педали и планировал, какую теперь начну жизнь, без Веры, без алкоголя. Мне казалось, что впереди ждет только приятное, только счастье, только радость. И это мое блаженство омрачало только одно обстоятельство – мой сын в заложниках у этой безумной женщины, но тогда я еще был уверен в том, что она от него откажется.

Глава двадцаь первая. Поиски выхода.


Лето подходило к концу, и чем ближе была осень, тем хуже мне становилось. Каждый вечер после работы я специально очень сильно напивался, чтобы более или менее спокойно воспринимать свою жену. Я принимал алкоголь, как лекарство от жуткого стресса, который она вызывала у меня. На работе меня мучило похмелье и чувство вины. Наконец Вера сама предложила мне на выходных как-то развеяться, позволила мне съездить к Наполеоновичу в Зилупе – маленький городок на границе с Россией.

Дело в том, что с Островским случилась большая беда тем летом. В последний раз, мы приехали к нему с Игорьком весной он жил с какой-то очень бойкой женщиной со страшным шрамом на шее. Она рассказала нам о том, что когда-то работала в милиции и во время выполнения опасного задания её порезали уголовники. Юрис был весь избитый и выглядел напуганным. Мы спрашивали его, что случилось, а он только поддакивал рассказам женщины со шрамом, которая обвиняла в этом его сестру. Мы были пьяные, и поверили незнакомой тетке на слово.

А когда мы пришли к нему в гости уже летом, в его квартире делала ремонт дочка той соседки, которая его опекала. Оказалось, что та женщина со шрамом была уголовницей, которая сначала вселилась в квартиру сама, по доброте Наполеоновича, а потом подселились её друзья, которые били нашего друга, издевались над ним, отбирали его пенсию, заставляли его обращаться в разные благотворительные организации с просьбами о сборе пожертвований. Наконец эти уголовники начали терроризировать всех соседей, а те даже боялись обратиться в полицию. Опекунша Юриса решила воспользоваться моментом, и собрала подписи со всего дома под прошением о том, чтобы её подопечного лишили жилплощади. Для жильцов, которым уже давно надоел постоянный шумный праздник в квартире веселого и общительного инвалида, эти уголовники были последней каплей. После этого, опекунша вызвала полицию, и позвонила маме Юриса в Америку.

Когда полицейские вскрыли квартиру, они нашли там труп в ванной, нескольких людей находящихся под воздействием сильных наркотиков и самого Наполеоновича очень истощенного, сильно избитого и прикованного к батарее. Пару месяцев Юрис лежал в разных больницах и восстанавливался от истощения, побоев и психических травм, что ему наносили в течении месяца. Его мама прилетела в Ригу, с твердым намерением забрать непутевого сына с собой. Но в Америке под присмотром строгой мамы Юрис жить категорически не захотел, сколько она его ни уговаривала. Тогда она решила отправить его в Зилупе, где у него едва ли не четверть городка были родственниками. Она решила, что городок маленький, все друг друга знают, рядом родственники, и там-то его никто не обидит. Она купила ему там квартиру с удобствами за шестьсот лат. А рижская квартира досталась дочери опекунши, которая стояла в очереди на социальное жилье, и дала взятку чиновникам, чтобы получить именно эту квартиру.

Вот и поехал я к другу в Зилупе, чтобы обрести хоть какое-то душевное равновесие. В пятницу я основательно попарился в бане, и потому проснулся поздно, так что опоздал на поезд Рига – Зилупе. Ждать вечернего не стал, решил поехать на автобусе в сторону Латгалии, а дальше доехать до конечного пункта назначения на местном транспорте. Мне попался автобус до Екабпилса, в него я и сел, взяв с собой бутыль пива, чтобы ехать было не скучно. На какой-то остановке я взял еще пива и в город, основанный герцогом Якубом Кетлером, прибыл весьма веселым. На автовокзале я увидел, что никаких автобусов в нужную мне сторону не идет. Мне посоветовали идти на железнодорожный вокзал и дождаться там вечернего поезда до Зилупе. Идти пришлось долго, и по пути я зашел в пивную, чтобы как-то скрасить свое разочарование в междугороднем автобусном сообщении Латвии. На железнодорожном вокзале в буфете за кружкой пива я разговорился с одним неопрятным человеком, который рассказывал мне о том, как воевал в Афганистане. Он попросил у меня денег на билет до Резекне, и я вытащил двадцатку. Он тут же выхватил купюру у меня из рук, сказал, что сейчас сбегает за билетами себе и мне, ушел и больше я его не видел.

Наконец пришел вечерний поезд, на который я сел и заснул. Проснулся я только в городе восходящего солнца, как называют самый восточный город Латвии. Солнце уже заходило, но магазин еще работал. Прохожие на улице почему-то со мной здоровались. Набрав в магазине всякой алкогольной и съедобной всячины, я назвал продавщице адрес и спросил, как туда пройти. Она спросила, к кому я приехал, я ответил, она заулыбалась, и попросила девушку, стоявшую в очереди за мной проводить меня. Из разговора с девушкой по пути я выяснил, что у моего друга уже половина города побывала в гостях и кто-то уже успел у него кое-что стащить.

Девушка даже посидела немного с нами, поела зефира с чаем, пока мы пили пиво, потом убежала. Наполеонович не особенно хотел говорить о тех несчастьях, что с ним произошли, но предпринял несколько отчаянных попыток, завербовать меня в православие. Он говорил:

- Только ты крестишься, и у тебя сразу все наладится, все пойдет в гору и сына тебе обязательно надо крестить!

- Юра погоди! – перебивал его я. – Ты воинствующий православный, в церковь ходишь, причащаешься, исповедуешься, молишься, свечки ставишь, деньги какие-то церкви жертвуешь, иконы в доме у тебя есть и даже святая вода. Правильно? Но если правильно, тогда почему же с тобой постоянно случаются всякие неприятности? Куда больше неприятностей, чем со многими атеистами.

- Так это лукавый…

- А как же бог проглядел? Или он не всемогущий?

- Бог всемогущий! Он это попустил, чтобы испытать меня, за мои страдания мне воздастся в жизни вечной…

- Я не собираюсь жить вечно. Я стараюсь жить нормально здесь и сейчас. Возможно, вполне возможно, что бог и есть, что жизнь на Земле – это творческий акт, а не какая-то случайность, но причем тут попы и церковь? Они мне не могут доказать, что они имеют какое-то отношение к богу. Как ни крути, а у каждого свое представление о боге, каждый его лепит по своему образу и подобию. А церковь пытается навязать всем одно представление о боге, да еще и берет за это деньги. Попы пытаются управлять людьми, захватив право трактовать библию и управляют они так, если им это удается, чтобы это было им выгодно. И почему именно православие самая лучшая религия? Да это такая же секта, как и все остальные! Чем отличается религия от секты? Масштабом надувательства народных масс! И не надо мне говорить про какую-то благодать и прочие чудеса! Ты же раньше служил в церкви, а потом ушел оттуда, и не хочешь говорить почему. Вот и я не хочу говорить почему я не хочу туда ходить. Все, даже коммунисты создают своих мучеников, а потом используют их страдания в своих корыстных целях. Как тебе Николай Островский? Чем не Исус?

- Ой, не надо коммунистов приравнивать к православным! Они не страдали, они только заставляли страдать других! Этот Николай Островский на самом деле просто выдумал эту свою книгу. Это не автобиография, а вымысел!

- А с чего ты взял, что библия не вымысел, которым просто пользуются корыстные люди? Я не говорю, что все корыстные, есть и те, кто искренне в это верит, но большинство – это служители этой индустрии духовных услуг. Ранние христиане очень похожи на коммунистов…

Утром я снова пошел в магазин, и только после того, как расплатился за покупки, заметил, что наличные деньги у меня закончились. Однако у меня что-то определенно должно было быть на дебитной карточке, которую я завел, когда Вера вернулась в Ригу, чтобы она не воровала у меня деньги. Я вернулся в магазин и спросил у продавщицы, где в Зилупе банкомат, и она сказала, что надо ехать в районный центр Лудзу, куда довольно часто ходили автобусы. И дальше все могло бы быть нормально, если бы я зашел к другу, оставил продукты, или оставил их себе, быстро попрощался с ним и поехал в Лудзу, снял там в банкомате деньги, дождался там поезда – Зилупе Рига и благополучно добрался бы домой. Но нет же, все случилось иначе!

Придя к Наполеоновичу с пивом и продуктами, я принялся есть с ним и пить пиво, дискутируя на отвлеченные от окружающей реальности темы. И только после полудня я вспомнил о своей проблеме. И мой друг предложил мне взять его удостоверение инвалида и доехать до Риги бесплатно. Я посмотрел на его фото на этом удостоверении и сказал, что мы с ним совсем не похожи. Он был с длинными черными волосами и окладистой бородой, а я был гладко выбрит, коротко острижен и волосы у меня рыжие. Он рекомендовал мне сказать кондуктору, что я побрился, постригся и покрасил волосы. Я только посмеялся. Тогда он предложил ехать в Ригу вместе, ведь проезд бесплатный не только для инвалидов, но и для их сопровождающих. И я, совершенно не уточняя этой информации, решил, что так оно и есть.

Пили мы до самого прибытия вечернего поезда, залезли в него очень веселые, но только двери закрылись, как подошел кондуктор и очень нас расстроил. Оказалось, что инвалидам второй группы, каковым был Юрис сопровождающий положен не был, это только инвалидам первой группы можно было бесплатно ездить с сопровождающим. Я собрал всю мелочь, что у меня была в карманах и купил себе билет до Резекне, где банкомат точно был, но поезд там стоял только две минуты, чего было мало для того, чтобы найти этот банкомат и снять деньги. Правда, оттуда можно было добраться до Риги на автобусе.

Выбравшись из поезда в Резекне, мы спросили у мужичка, как пройти на автовокзал и далеко ли идти. Он объяснил нам, куда идти, и сказал, что это совсем не далеко. И мы пошли в указанном направлении. Если бы я был один, то может за полчаса и дошел бы, но Наполеонович был без костылей с тросточкой, и к тому же уже давно не разминал ноги, потому мы тащились больше часа. Когда мы пришли, уже темнело, автобус на Ригу недавно ушел, а следующий был только в полночь. Ждать предстояло долго. Я снял с карточки деньги, их там оказалось немного, но хватило на билет до Риги пару двухлитровых баллонов пива, буханку хлеба и пачку сигарет. Табак у меня закончился, потому я крошил в трубку сигареты.

Около вокзала собралась выпившая и шумная молодежь, двое начали драться, то ли в шутку, то ли всерьез. Мы решили спрятаться до полуночи и ушли с вокзала за огромный памятник советскому воину в шинели и каске, залезли там в кусты, присели на травку и ушли от не очень приятной действительности в мир своего воображения, наперебой рассказывая друг другу о своих несбыточных планах и желаниях. В ночи молодежь заходила в кусты под памятником справлять малую нужду, и мы во время этого сидели тихо, будто партизаны. Наконец наступила полночь, мы вышли из своей засады и забрались в автобус, который поехал не сразу в Ригу, а сделал огромный крюк по окрестным деревням, заехал в Прейли, потом в Ливаны, и только после этого помчался в Ригу по шоссе Рига – Даугавпилс. В улыбающуюся утреннему солнцу столицу мы прибыли довольно поздно. Толком поспать в автобусе не удалось, хотелось есть, а у Наполеоновича так затекли ноги, что он еле шел, навалившись на меня. Когда уже сели в трамвай, я заметил, что потерял телефон.

- Нечего по пьяне блукаться! – заявила Вера, услышав о моих злоключениях. – Как мы теперь без денег жить будем? Павлику нужны подгузники и питательная смесь! Давай, вали на свою работу и принеси с неё денег!

Мне повезло, что в понедельник, как раз давали аванс. Однако на двадцать пять лат особенно сильно разгуляться было невозможно. К тому же срочно нужно было купить новый телефон. С работы я вернулся не очень веселый и усталый. Вера смотрела телевизор, пила пиво, курила, а Юрис сидел возле кроватки и рассказывал Павлику сказку, не сколько рассказывал, сколько показывал и тот улыбался и дрыгал ручками и ножками. Я присел рядом и задремал. Потом Вера подала ужин – макароны и сосиски с майонезом и хлебом, а на десерт были ядовито-зелены пряники твердые, как точильные камни. Наполеонович взял пряник, сказал, что это лягушка, и показал, как она умеет прыгать. И тут же такой же пряник Вера метнула ему в лоб.

- На халяву жрешь и еще и привередничаешь! – зарычала она. – Ах ты падаль патлатая! Вали отсюда, если что-то не нравится!

- Твердые пряники! – смеясь заметил убежденный христианин. – Но моя голова еще тверже! Ты хотела его расколоть об мою голову, потому что не можешь разгрызть?

Без денег вечера для меня тянулись довольно медленно и безрадостно, даже, не смотря, на то, что у нас гостил такой позитивный, вечно всем довольный человек, как Наполеонович. Но тут случилось нечто невероятное – в гости пришел Виталий и не с пустыми руками. Он принес две поллитровые бутылки водки из Казахстана, рассказав о том, что её привезли ему механики рефрижераторных секций. И всего за пятьдесят сантимов за бутылку. Это была настоящая водка, которая не нуждалась в закуске и охлаждении, пилась, как вода, и не воняла сивухой. Опьянение тоже сильно отличалось от опьянения той водкой, что продавалась в магазине – никакой амнезии, и необоримого желания продолжать банкет любой ценой. Я заявил, что готов взять за такую цену ящик с зарплаты, но он сказал, что следующая партия прибудет только через месяц. Островский был ужасно обрадован и волшебной водке в красивых бутылках, и Виталию, который заворожено слушал его пародии на российских политиков. Особенно у него хорошо получалась Новодворская. Однако, Вера в середине каждого номера давала ему затрещину, и требовала, чтобы он выступал потише, потому что ребенок спит.

И тут случилось невозможное! Вера все-таки добилась своего! Она довела Юриса Наполеоновича до приступа неконтролируемой ярости. После очередной затрещины, он вдруг резко вскочил со стула, взревел, схватил свою клюку и попытался ударить ведьму по голове, но она ловко увернулась и кинулась к выходу. Он побежал за ней, размахивая клюкой, изрыгая очень грубые ругательства. Она выскочила на улицу и побежала в сторону православного храма, визгливо прося о помощи, крича, что она кормящая мать, а он сошел с ума. Мы с Виталием, смеясь шли следом и спорили о том, догонит он её или нет. Когда Наполеонович добежал до французского лицея, он поднял голову, посмотрел на купола храма, и опустился на скамейку и зарыдал, закрыв лицо руками. Вера стояла на против, злорадно улыбаясь, она шипела ему о том, что он чуть не сделал Павлика сиротой. Я отогнал её от бедного праведника, введенного во грех, принялся его утешать, ко мне присоединился и Виталий.

Мы довели бедного Островского до дома под руки, уложили на раскладушку, принесли ему последний стакан водки. Виталий ушел, я тоже лег спать. Утром, когда я уходил, я увидел, что мой бедный друг лежит на спине, накрыв лицо одеялом. Вера не спала, пока я завтракал, она начала шепотом говорить Наполеоновичу, что она на его месте сгорела бы со стыда или убила бы себя. И тут уже ярость накатила на меня, только она была вполне контролируемой. Я взял её за руку так, что она взвыла от боли и спокойно сказал, что ей будет очень плохо, если мой друг будет в плохом настроении, когда я вернусь с работы.

Когда я вернулся с работы Наполеоновича уже не было дома. Я пошел его искать на квартиру к его бывшему соседу, который сказал, что не пустил его на порог и рассказал почему. Этот Влад разводился с женой и оставил ей квартиру, но она дала ему три тысячи лат, чтобы он купил себе что-то с частичными удобствами и одной комнатой. Получив деньги наличными, он не знал, куда бы их спрятать, ведь ночевал он до покупки квартиры где попало. И тут ему пришла в голову совершенно сумасшедшая идея – дать их Наполеоновичу на хранение, что он и сделал. Когда он через некоторое время пришел забрать пакет со своей наличностью, вместо значительной суммы он нашел там долговые расписки, подписанные Наполеоновичем и другими его соседями. Юрис даже не понял, чего этот Влад так разнервничался. А реставратор старинной мебели просто был не в состоянии ничего сказать и ушел молча. Я не помню, откуда Юрис взял его новый адрес, вроде дал кто-то из соседей. Это было совсем рядом с улицей Мэнэсс. На неделе я ходил с ним на этот адрес, но мы там никого не застали.

Я искал Наполеоновича на автобусном и железнодорожных вокзалах и не нашел, отправился домой, решив, что он все-таки сел на вечерний поезд и уехал в Зилупе. Дома я даже не стал ругаться на Веру, не стал её наказывать, как обещал. Я был раздавлен разочарованием в своем друге. Как он мог так поступить так со своим соседом? Это еще хорошо, что этот Влад пришел забрать деньги через неделю! А если бы он пришел через месяц? Тогда в этом пакете не было бы вообще никакой наличности, только долговые расписки. Хорошо еще, что он все-таки купил какую-то квартиру.

В конечном итоге эта поездка в город восходящего солнца никак не облегчила мои страдания от несчастной семейной жизни, а напротив усугубила мой конфликт с Верой. Теперь я смотрел на неё, как на самую настоящую ведьму, садистку, которая будет мучить меня до самой смерти моей или её. Я постоянно ругался с ней, часто дело доходило до драки, все деньги пропивались. Я уже начал пить один, мне уже не нужна была ничья компания. Как-то раз мы шли вместе на рынок, и я увидел наше отражение в одной из витрин улицы Бривибас. Мое отражение вызвало у меня чувство жгучего стыда. В голове пронеслась мысль о том, что Павел, когда подрастет будет испытывать то же самое, когда будет смотреть на меня. И тут я принял решение уйти из жизни, которое уже давно зрело в моей голове.

Молча я развернулся и пошел домой, взял толстую бельевую веревку, сел на велосипед и поехал довольно далеко за Ригу по грунтовой дороге в направлении Эргли. Свернул на другую дорожку, доехал до кладбища немецких солдат, павших в тех местах во времена Первой Мировой войны. Никаких мыслей в голове не было, только желание поскорее нырнуть в бесцветную пустоту, в которой я уже раз побывал. Почему-то мне тогда казалось, что за чертой смерти именно та бесцветная пустота, которую я ощущал во время приступа непонятной болезни. Я зашел подальше в лес нашел низкую и толстую сосну с раскидистыми ветвями, на которую можно было вскарабкаться. Я сделал затягивающуюся петлю, и одел её себе на шею, другой конец веревки примотал к суку, на котором сидел. Оставалось только соскользнуть вниз с ветки. И почему-то именно в тот момент в кармане зазвонил недавно купленный телефон. Я машинально ответил на звонок. Это был Виталий. Он спросил меня, где я нахожусь.

- В лесу, - мрачно ответил я. – Вешаюсь…

- В каком лесу? – возмущенно спросил он. – Ты же обещал мне сегодня сходить в баню! Я же говорил тебе, что у меня есть важное дело, о котором я хотел с тобой поговорить! Вернись в реальность!

- Мне тошно в этой реальности, и потому я собрался повеситься…

- Сначала перетрем мое дело, как ты обещал, потом сходим в баню и тогда вешайся хоть десять раз. Через сколько ты можешь подъехать к бане на Тейке?

Мне стало очень стыдно. Я торопливыми движениями снял с шеи петлю, прыгнул на землю и сказал Виталию, что через час точно буду около бани. Я мчался на велосипеде и думал о том, что как бы ни парился в бане, возможно, что меня опять потянет в этот лес, в эту петлю, которую я оставил на дереве. Однако, у меня появилось какое-то предчувствие чего-то хорошего, что может со мной случиться.

Глава двадцатая. Моральный террор.


Уже в воскресенье, когда я позвонил Вере, она приказала мне срочно снять соседнюю студию, которая была с коридорчиком, и подать ей в Прейли грузовую машину, потому что надо будет везти коляску и её мебель. Я долго спрашивал, какую именно мебель, но она не говорила. Я все-таки подумал, что она возьмет кушетку и в итоге согласился приехать за ней на фургоне. На кушетке же спать лучше, чем на надувном матрасе, что мне подарили коллеги. Машину я все-таки нашел через своего дядю. По знакомству с меня взяли двадцать пять лат. За такой рейс это было по-божески.

Выехали из Риги рано утром в субботу, у меня уже были ключи от большой студии с коридором, но вещи я пока не перенес. Вызвонить Игорька никак не получалось, вероятно он загудел с Покемоном. Накануне отъезда ночью случилась неприятность – из сточного отверстия раковины фонтаном вылилось немного грязной воды, пришлось вымыть пол и прокачать раковину вантузом, который мне одолжил Зигис. Пока ехали, я рассказал об этом странном происшествии водителю, и он порекомендовал купить пробку и гирю. Мне его совет показался смешным. Потом мы говорили о том, где лучше жить, в деревне или в городе.

- Зачем мне этот город? – эмоционально говорил водитель. – Что там хорошего? Суета. Шум. А в деревне природа, чистый воздух, можно на рыбалку сходить, в своей бане попариться.

- Но одному париться как-то скучно, - возразил я. – В общественной бане и бассейн, и душ, и общество.

- Да зачем мне это общество? – отмахнулся водитель. – Жена и дети рядом и ладно. С соседом, если он нормальный поговорил пятнадцать минут и хватит. Одно в деревне плохо – работы сейчас там нет. А так я бы уже давно продал квартиру и купил себе хутор.

- В деревне театра нет, - сказал я и осекся. – Черт, а я давно уже в театр не ходил и книг не читал. Как-то я совсем опустился…

- Ничего! – ободряюще заговорил водитель. – Сейчас жена к тебе переедет, и будет у тебя театр каждый вечер, как с работы придешь!

Я понимал, что у меня теперь после короткой передышки начнется ужасная мыльная опера. И вряд ли теперь Вера будет уезжать к маме, чтобы я от неё отдохнул. С маленьким ребенком и огромной коляской и кучей вещей на автобусе ездить совсем неудобно. К тому же она серьезно приревновала меня к порнографическим журналам. Если на поздних стадиях беременности она не требовала от меня выполнения супружеского долга, то теперь она еще и с этим собиралась ко мне лезть. Я изрядно приуныл от мыслей о таких перспективах, меня даже затошнило. Однако, когда приехали в Прейли, и я увидел своего маленького сына, мне стало легче. Из мебели Вера взяла только небольшую обшарпанную школьную парту, детскую кроватку, коляску, и никакой кушетки. Была еще пара больших мешков с барахлом из магазина ношенной одежды. И это было все, ради чего я нанимал фургон! Я был в ярости, но не хотел ругаться при водителе, решил дотерпеть до дома.

А дома нас ждал сюрприз. Как в одной, так и в другой студии пол был покрыт толстым слоем мокрой грязи. К моему удивлению, Вера кричала совсем недолго, а потом принялась мыть полы, а мне предложила взять коляску и погулять с Павликом по парку. И я разглядывал, то своего спящего сына, то старинные покосившиеся памятники рижским немцам. Во времена Екатерины Второй место этого парка было далекой окраиной Риги. Царица, во время визита в город, издала указ о запрете хоронить людей в черте города, так и появилось это лютеранское кладбище, а потом совсем рядом и Покровское. Совсем рядом с домом на улице Мэнэсс был французский лицей и сугубо латышская православная церковь, а на перекрестке с улицей Миера еврейская школа. Я подумал, что возможно Павлик пойдет учиться во французский лицей, а может и в еврейскую школу, но тут же усмехнулся этим предположениям. Все как-то всё слишком ненадежно и зыбко было в моей жизни, настолько, что я не имел понятия о том, где буду жить в следующем году, где буду работать. И все же очень приятной была эта прогулка по парку, окрашенному лучами заходящего солнца.

Когда я вернулся, Вера уже вымыла полы и перенесла все легкие вещи в большую студию. Я сходил к Зигису, попросил его за деньги помочь мне перетащить в большую студию диван, секцию, тумбу, холодильник, но он отказался даже после того, как я предложил ему десять лат, сославшись на травму позвоночника, полученную на кубинской войне. И пришлось мне одному кантовать холодильник и секцию. Диван пришлось поставить на бок стоймя и тоже потихоньку кантовать, а потом двигать. За пару часов я расставил всю мебель, как просила Вера, после чего отправился в магазин за пивом. Вера долго язвила по поводу того, что я слишком много набрал пива, вместо того, чтобы, как настоящий мужик, просто выпить литр водки и лечь спать. Пока я жадно глотал пиво, присосавшись к бутылке, она сильно ударила меня кулаком под дых. Я сильно поперхнулся, откашлялся, а потом в качестве наказания несколько минут выворачивал ей руку, так что она кричала. Наговорив друг другу гадостей после этого, мы выпили пиво и легли спать – она на диване, а я на надувном матрасе, который оказался совсем непригодным для сна, потому что затычки постоянно выскакивали, и он сдувался.

На следующий день утром позвонил Игорек, спросил, как дела, рассказал, что он с Шуриком и Покемоном собираются начать свое дело – втроем заниматься ремонтом квартир, и уже нашли первый объект. Я был искренне рад за них и предложил зайти ко мне в гости вечером, и отметить рождение сына. Растолкав дремавшую еще жену, я велел ей собираться в один из самых больших торговых центров в Риге, который находился в соседнем районе, в котором находился гипермаркет «Максима». Идти туда надо было долго, но ей нравилось шляться по огромным маркетам. Этот гипермаркет открылся недавно, потому там обещали большие скидки буквально на все. И мы с коляской направились туда, чтобы накрыть стол для гостей подешевле. Вера налила горячей воды в термос, взяла пакет с детским питанием для ребенка на тот случай, если он захочет есть в дороге. Грудью кормить ребенка она перестала в детской больнице, потому что боялась его взвешивать до кормления и после него на механических весах.

И как же мы ругались, пока шли туда, пока решали, что будем покупать, пока шли обратно! Пиво мы купили ужасное, но стоило оно шестьдесят пять сантимов за два литра. Еще нами была приобретена дешевая копченая колбаса, сыр и хлеб. Тяжелые бутыли с пивом мы погрузили вниз коляски, остальное я тащил в туристическом рюкзаке. Коляска от тяжести пива стала совсем неповоротливой, и Вера таранила ей тех прохожих, которые ей казались безобидными, не способными за себя постоять. Мордоворотов и женщин в стиле Рубенса она почтительно объезжала, а старушек толкала и после этого еще кричала на них. Увидев лавочку у трамвайной остановки, она решила присесть отдохнуть и покурить, выпить пива. Я стоял поодаль, и как-то мне было неприятно смотреть на эту мадонну с коляской, нагруженной пивом, курящую сигарету и злобно смотрящую по сторонам исподлобья. И тут к ней подошли двое выпивших, но опрятных мужиков, один из них жестом попросил прикурить. Возвращая зажигалку, он по-латышски, на полном серьезе попросил, чтобы она не давала пиво ребенку.

Стол, вернее пол для гостей мы решили накрыть в маленькой студии, ключи от которой хозяйка у меня еще не забрала, чтобы своим весельем не мешать ребенку спать. Сначала трое моих собутыльников посмотрели на Павлика. Игорек даже подержал его на руках, и Павел его слегка забодал лбом в подбородок и очень тихо заплакал. Шурик преподнес Вере пакет с разными погремушками и подгузниками. И после этого мы перешли в маленькую пустую студию и расселись на табуретки, стулья, подушки и коврик. Шурик принес с собой безалкогольное пиво, и смотрелся не совсем несчастным из-за того, что не мог употреблять алкоголь.

- Ты знаешь, - обратился ко мне Игорек. – Знаешь, что собирался купить в подарок твоему сыну наш Покемон? Он хотел купить ему конфет, а точнее дешевых леденцов.

Далее последовал целый ряд воспоминаний о глупости Покемона. А он слушал это все, громко хохоча, будто речь шла вовсе не о нем. Дешевое пиво, оказалось чудовищно и внезапно пьянящим. Мы быстро утратили скромность. Покемон глядя на меня, сказал, что я стал слишком худым, а Вера напротив слишком растолстела, потому он не хочет жениться. Вера, действительно сильно располнела после беременности, и её замечание моего умственно отсталого товарища как-то особенно сильно задело. Она подошла к нему и сильно ударила его, а потом еще раз, пока трезвый Шурик не оттащил её. Я смутно помню, что он начал читать мне нотации о том, как я неправильно живу и совсем не воспитываю свою жену. Далее разговор как-то не клеился, и гости по команде своего трезвого лидера встали и направились к выходу, не допив пиво, не доев колбасу, сыр, копченую скумбрию. Я изъявил желание уйти вместе с ними, признавшись, что оставаться со своей женой мне совсем неприятно. Шурик не позволил мне даже выйти из студии, строго сказал, чтобы я ложился спать. И я улегся на коврике в маленькой студии, заявив, что никуда с Верой не пойду.

Меня разбудило то, что Вера стаскивала с меня штаны. Я заорал, чтобы она отстала от меня, но она навалилась на меня всем весом, и потребовала секса, как всегда, в очень грубой и пошлой форме. Я её оттолкнул, она меня ударила, я ударил её в ответ. Драка кончилась тем, что я выставил её из студии и запер дверь. Она туда ломилась, угрожала разбить стеклянную дверь. Послышались возмущенные крики соседей и угрозы вызвать полицию. Я открыл дверь, вышел на улицу, отпихнул Веру, и побежал через Покровское кладбище в парк. Было уже темно. Что я собирался делать в парке ночью, я не знал, но домой возвращаться не хотел.

Проснулся я на чьей-то могиле поросшей травой, вспомнил, как по-свински себя вел и мне стало ужасно стыдно. Нет, никакого чувства вины перед женой я не чувствовал, не считал, что я должен просить у неё прощения. Бить её было отвратительно и недопустимо, но как с ней общаться иначе я себе просто не представлял. Я чувствовал себя мерзавцем, грешником, хотел себя как-то наказать, и в то же время хотел наказать за это и её, за то, что она вынуждала меня быть таким. Придя домой, я вспомнил, что мне надо собираться на работу, начал готовить себе завтрак и тут с дивана вскочила Вера, полностью голая, она подбежала ко мне и начала жалобным голосом просить сходить ей за минералкой, рассказывая, как её всю трясет с похмелья. Я ел завтрак, и отмахивался от неё, как от назойливой мухи. Потом посмотрел на часы, понял, что на работу идти еще рано, и сходил за минеральной водой в круглосуточный магазин неподалеку.

После работы я поехал в очень дешевый магазин, котором торговали всем для дома и мебелью в том числе и купил финскую раскладушку за двадцать лат. Однако уже дома, когда я на неё улегся до меня дошло, что не все товары из Финляндии качественные, иногда там делают и всякую дрянь и продают её потом в странах Восточной Европы. Пришлось идти в ближайший хозяйственный магазин, купить там бельевую веревку потолще, и усиливать конструкцию. И только я лег, чтобы выспаться нормально, как Вера снова начала агрессивно требовать любовных утех. И только ради того, чтобы она от меня отвязалась, я обеспечил ей продолжительные утехи без какой-либо любви, ибо её уже не было в моем сердце. Не было уже злости на неё, не было возмущения её поведением, а была какая-то пустота, вернее сильное желание нырнуть в пустоту.

- Что-то не хочу я больше жить! – заявил я, лежа на раскладушке рядом со своей женой. – Как-то не осталось у меня больше моральных сил на то, чтобы с тобой ругаться и драться, а жить с тобой иначе нельзя. И пиво уже не помогает, тошнит уже от него…

- Пей водку! – спокойно ответила она. – Зарплата у тебя хорошая, потому, если ты сдохнешь, то я буду получать хорошее пособие по потере кормильца, как моей маме платили для Надьки. Так что можешь вешаться.

- С чего ты взяла, что у меня зарплата большая? – возмутился я её хладнокровием. – Официально я получаю минималку, а то, что мне платят, это все нелегально. Так что будешь получать копейки, если меня не станет.

- А если я расскажу в какой-то инспекции, что ты много получаешь?

- Фирме устроят проверку, ничего не найдут, а меня уволят, а ты, как тупая злобная бабка из сказки о золотой рыбке останешься у разбитого корыта.

И так в состоянии постоянного скандала мы жили тем летом. Один раз мы отправились купаться на озеро Тиш недалеко от моего района возле зоопарка. Потом через лес пошли в гости к моим родителям. Когда проходили по двору, многие мои знакомые сопровождали нас удивленным взглядом. Я должен был быть гордым, но чувствовал только горечь ошибки, которую не знал, как исправить. Со стороны мы может и выглядели счастливой парой, но стоило лишь немного последить за нами, и тут же было видно, как мы постоянно шпыняем друг друга, а не обнимаемся и не целуемся. Мои родители были в восторге от внука и крайне удивлялись тому, что он совсем не кричал, а только удивленно смотрел на мир своими большими глазами.

Каждый день Вера требовала от меня все более извращенного секса, вероятно она думала, что это как-то привяжет меня к ней, но это меня только раздражало. Я пытался объяснить ей, что все эти извращения бесполезны, если нет не то что каких-то чувств, но даже похоти. Много раз я спрашивал её, зачем она поехала со мной в Ригу, если я ей совершенно не нравился.

- Я была не занята, - просто ответила, как-то раз она. – Ты же сам видел, как мамка на меня давила, чтобы я поехала.

- Занята или не занята, - засмеялся я. – Прямо, как туалет! Не ломитесь! Я занята!

- Какой же ты пасадский! – зарычала она. – Ты сам рижским бабам был не нужен, вот и приперся в Прейли посговорчивее найти. А тебя бог наказал. А у меня в Прейли много мальцев было и получше тебя.

- Я все это уже тысячу раз слышал и мне уже все это надоело. Нам нечего больше сказать друг другу, и мы повторяем одно и то же. Я специально задерживаюсь на работе, чтобы меньше времени находиться с тобой. Я надеялся на то, что ты хотя бы ребенка полюбишь, но я вижу, что и его ты не любишь. Да и на себя тебе наплевать, иначе ты бы не потерпела такого отношения к себе и не жила бы так. Хоть бы погулять сходила с ребенком! А то лежишь тут в давно нестиранной постели, не чесанная, одета в черт знает что, вечно пьяная, выкуриваешь по пачке в день. Признайся, ведь ребенка ты захотела только для того, чтобы покрепче ко мне прицепиться и сидеть на моей шее. Так сидела бы тихо, какого хрена ты меня доводишь постоянно? Действительно хочешь, чтобы я счеты с жизнью поскорее свел?

- Ты слабак по жизни! Как только трудности начались, так сразу он счеты с жизнью сводить собрался!

- Но ты же мне эти трудности создаешь! Зачем? Иначе не можешь? Не в состоянии жить нормально? Чем дольше с тобой живу, тем больше убеждаюсь в том, что ты психически больна. Ты же сама рассказывала, что тебя мать с сестрой хотели в психиатрическую больницу один раз отправить. И зря не отправили! Может тогда еще не поздно было тебя лечить.

- Никакая я не больная! У меня просто такой характер, я вся в своего папу!

- То, что ты мне про него рассказала, говорит о том, что он был психически болен, но вместо того, чтобы лечиться, он пил, и потому сейчас ты с ним не можешь общаться. Из-за своей болезни ты не учишься и не работаешь, и не будешь, ни учиться, ни работать. И не надо мне рассказывать про то, что тебе просто лень…

Пару раз к нам в гости приходил Виталий, он пил пиво и авторитетно рассказывал нам, что пиво – это вредно, потому что оно продукт незавершенный, не добродивший, а водка и прочие крепкие напитки – это полезно, потому что они дезинфицируют желудочно-кишечный тракт. Потом, когда мы гуляли по парку с ребенком, он предлагал мне вложить все свои сбережения в разработку своего личного сайта в интернете.

- Фантастические возможности! – воодушевленно говорил он мне. – Скоро люди все будут получать из интернета – читать газеты, смотреть фильмы, слушать музыку, переписываться и книги читать тоже будут только там. Бумажные книги или совсем исчезнут, или станут слишком дорогими. Так что тебе надо свои рассказы публиковать в интернете, а не ждать, пока какой-то издатель их решит опубликовать.

- Что-то я не понимаю, - засомневался я. – Я вкладываю большие деньги в то, чтобы кто-то мне сделал сайт в интернете, потом плачу за его обслуживание каждый месяц, публикую там свои произведения, люди их читают бесплатно, и какая мне с этого выгода?

- А ты на своем сайте размещаешь рекламу, и тебе за неё платят. Чем популярнее твой сайт, тем больше тебе платят за рекламу. Все очень просто!

- Подожди! – продолжал выяснять я. – А чтобы о моем сайте кто-то вообще узнал, мне нужно будет кому-то заплатить большие деньги за рекламу. Правильно?

- Не совсем большие деньги для этого нужны. А можно просто договориться с другими владельцами новых сайтов о том, что они рекламируют тебя, а ты рекламируешь их. Но с чего-то надо начинать…

Сам Виталий устроился на железной дороге обходчиком, где особенно не напрягаясь получал не особенно большую зарплату. Часто у него были ночные смены, и он мог выспаться на работе, а днем он пытался продавать и покупать квартиры. На выходных он пригласил нас поехать на Восточное рижское взморье в Лиластэ, обещал бесплатный проезд в водительской кабине. Мы с радостью согласились. Однако в субботу утром, оказалось, что была смена не его знакомых, и потому пришлось покупать билеты и себе, и ему, и ехать, как обычные люди. Поесть он, конечно, с собой не взял, но очень активно угощался тем, что набрал я. В море искупаться нам в тот раз не удалось. Не смотря на почти тридцатиградусную жару, вода была просто ледяной, такое иногда бывает в Балтийском море – некое холодное течение. Тогда мы решили пойти на озеро в лесу. Пришлось долго шагать по песчаной дороге, волочить за собой коляску. На озере нас тоже ждало разочарование – оно было сплошь окружено автомобилями отдыхающих. К берегу было просто не подойти. Из-за этого Виталий очень захотел уйти, а мы хотели найти где-то хоть какой-то зазор для того, чтобы войти в воду. Но с Виталием едва не случилась истерика из-за острого приступа зависти к тем, кто приехал на автомобиле. Даже Вере стало его жаль, и она согласилась пойти на электричку так и не искупавшись.

При том, что я получал в два, а иногда в три раза больше средней по тем временам зарплаты, жили мы с Верой более чем скромно. Одежду мы покупали в основном на базаре. Она там была чудовищного качества и выглядела совсем не респектабельно. Помню один раз в воскресенье, когда я сладко спал после субботней бани, она разбудила меня и начала ныть о том, как она хочет юбку, которую видела на Видземском, (Матвеевском) рынке, неподалеку от дома. Очень раздраженный тем, что она не дала мне хорошо отоспаться, я пошел с ней на этот рынок, увидел ту юбку и она мне совершенно не понравилась, но я все же купил её. Не поблагодарив меня за юбку, она принялась выпрашивать босоножки на высоком каблуке. Я говорил ей, что у неё плоскостопие, что она и в обычной обуви плохо ходит, а на высоких каблуках так совсем, но она клялась, что в этих босоножках будет просто летать. Мне надоело её нытье, и я купил ей и новую обувь, только с условием, что она будет молчать весь остаток дня.

Однако обещание было тут же нарушено, она потребовала, чтобы я купил занавески и повесил их поверх жалюзи, которые я поставил в студии и на дверь, и на окно. Она хотела основательно закупоривать окна днем, чтобы в наше жилище не проникал ненавидимый ей солнечный свет. Я зашагал прочь, она за мной. Я купил новый более прочный черенок для щетки и собрался идти домой, но она вырвала у меня этот черенок и основательно им перетянула меня по голове. И мы подрались у всех на виду. А когда пришли домой, она обнаружила, что потеряла золотую серьгу, из тех, что я ей подарил. Пришлось возвращаться на рынок, и безуспешно искать эту серьгу.

После извращенного соития на полу в коридоре, мы грели воду в электрочайнике наливали её в таз, разводили холодной и мылись. Она рассказала мне, как она гуляла в парке с ребенком, присела там на скамейку отдохнуть и мимо неё на самокате катался мальчик, радуясь и смеясь. От его смеха Вере стало очень плохо, её начало трясти, она попыталась себя успокоить, представляя сцены избиения этого мальчика, но это не помогало. Она даже не могла встать, потому что у неё ноги дрожали. Но тут мальчик налетел на камень, упал, сильно ушибся и заплакал. И сразу же ей стало хорошо настолько, что она засмеялась, и пошла прочь. После этого откровенного рассказа я окончательно убедился в том, что она больна. И с ужасом отметил то, что и я тоже все в большей степени становлюсь таким же больным, как она, с той лишь разницей, что я себя таким не люблю в отличии от неё.