Деревня Ветреный Ручей утопала в предрассветном тумане. Расположенная в долине между двумя холмами, она славилась своими мельницами – семью огромными каменными сооружениями, чьи крылья лениво вращались даже в самый слабый ветер. По утрам воздух здесь всегда пах свежемолотой мукой и дымком из пекарен.
Старший мельник Гордон Громовлас сидел у камина в своей просторной горнице, расположенной на втором этаже главной мельницы. Перед ним на столе лежала знаменитая двуручная пила «Громовое лезвие» – семейная реликвия, которую он чистил с особым тщанием. Рядом, прислонившись к каменной стене, дремал его пятнадцатилетний сын Томас.
— Проснись, соня, — ворчал Гордон, проводя тряпкой по зубьям пилы. — Скоро покупатели придут, а ты разеваешь рот.
Томас лениво потянулся, сгоняя сон.
— Пап, да кто в такую рань придет? Еще туман не рассеялся.
В этот момент снаружи донесся странный звук – не то лязг металла, не то приглушенные шаги по мокрой земле. Гордон замер, прислушиваясь.
— Ты слышал? — он толкнул локтем сына.
Томас лениво потянулся.
— Это же просто ветер в крыльях...
Громовой удар сотряс тяжелую дубовую дверь. Она треснула посередине, но выдержала – Гордон всегда славился своей любовью к прочным вещам.
— Беги через заднюю дверь! — крикнул Гордон, хватая свою пилу. — Беги к реке и зови на помощь!
Томас вскочил, глаза расширились от страха.
— Пап, что...
Второй удар выбил дверь с петлями. Она рухнула внутрь, разлетевшись на щепки. На пороге стояла фигура в черных доспехах. Ее шлем был выполнен в виде застывшего крика, а из-под забрала струился черный дым. За спиной воина виднелись другие – такие же безликие, безглазые.
— Кто ты? — начал было Гордон, поднимая свою пилу.
Воин двинулся. Слишком быстро. Слишком неестественно. Он не бежал – он будто скользил по полу, не касаясь ногами земли.
Пила упала на пол с глухим стуком. Следом – голова Гордона. Его тело рухнуло на каменные плиты.
Томас закричал и бросился к задней двери. Его пальцы скользнули по засову – отец всегда запирал его на ночь.
Он обернулся. Черный воин стоял в двух шагах, его дымчатые щупальца уже тянулись к мальчику...
На площади деревни уже вовсю шел бой. Местные жители – в основном мельники и кузнецы – сражались отчаянно, но бесполезно. Их молоты и топоры отскакивали от черных доспехов, не оставляя и царапины. А каждое ранение, нанесенное защитниками, затягивалось за секунды.
Один из братьев Громовласов, Борен, сумел топором отсечь руку нападавшему. Та отвалилась с сухим треском, но из плеча не хлынула кровь – лишь черный дым. А через мгновение из культи начала формироваться новая конечность – длинная, костлявая, с слишком многими суставами.
— Что за чертовщина? — прошептал Борен, отступая.
Его спасла Хельга, жена Гордона. Она вылила на воина ведро раскаленного масла из жаровни. Существо издало звук, похожий на шипение тысячи змей, и отступило.
— К реке! — кричала Хельга людям. — Все к реке!
Но было уже поздно. Черные воины окружали деревню, двигаясь с неестественной синхронностью. Их было не больше двадцати, но казалось – сотни.
Томас все же сумел открыть заднюю дверь. Он бежал через огород, спотыкаясь о грядки с капустой. Крики с площади становились все тише – будто кто-то накрыл деревню стеклянным колпаком.
Он оглянулся. Черный воин шел за ним по пятам, не спеша, словно знал, что добыче не уйти. Его дымчатые щупальца уже тянулись к мальчику...
Томас споткнулся о корень яблони и упал. Он зажмурился, ожидая удара.
Он открыл глаза. Воин стоял над ним, но не атаковал. Его шлем повернулся в сторону деревни, будто он получал какой-то приказ.
Из-под забрала полился черный дым. Он обвил Томаса, но не причинил боли – лишь холодил кожу. Мальчик почувствовал, как его сознание уплывает...
Когда он очнулся, все было кончено. Деревня полыхала. Дома, мельницы, даже деревья – все горело синим пламенем. Но странно – не было слышно ни криков, ни треска огня. Лишь абсолютная тишина.
Томас поднялся. На пепелище центральной площади, где еще вчера шумела ярмарка, теперь стояли семь новых воинов в черных доспехах. Среди них он узнал своего отца, дядю Борена, соседа кузнеца... Их глаза светились одним и тем же неестественным зеленым светом.
Они смотрели на него, но не видели. Были уже не теми, кем были.
Черный воин, преследовавший его, теперь стоял по стойке «смирно». Его шлем повернулся к Томасу в последний раз. Из-под забрала донесся шепот:
— Беги. Предупреди их. Скажи... что мы идем.
Томас не помнил, как бежал. Он не останавливался, пока не рухнул у подножия Синих Гор, за много миль от дома. Его одежда была в копоти, лицо исцарапано ветками, а в ушах все еще стоял тот ужасный шепот.
Он был единственным, кто выжил.
И единственным свидетелем.
А в деревне Ветреный Ручей пламя вдруг погасло. От построек не осталось и пепла – лишь гладкая черная стекловидная поверхность. И на ней – двадцать семь черных воинов, стоящих в идеальном строю.
Они повернулись на запад.
В сторону Цитадели Меча.
И сделали первый шаг.
Томас бежал, не разбирая дороги. Колючки хлестали по лицу, корни деревьев хватались за его ноги, будто пытаясь удержать, не дать донести весть. Воздух свистел в ушах, смешиваясь с бешеным стуком сердца. Но даже сквозь этот шум он слышал тот тихий, металлический шёпот: «Беги. Предупреди их».
Он бежал, пока ноги не подкосились, и он не рухнул лицом в холодный ручей у подножия Синих Гор. Ледяная вода обожгла кожу, заставив его вздрогнуть и отползти на берег. Он свернулся калачиком под корнями старого дуба, трясясь от холода и ужаса. Перед глазами стояли пустые глаза отца, светящиеся зловещим зелёным светом. Дым, исходящий от черных доспехов. Тишина, наступившая после криков.
Он не знал, сколько пролежал так. Сознание то уплывало, то возвращалось острыми уколами боли от ссадин и ожогов. Сумерки сменились глубокой ночью, и лишь тогда он осмелился пошевелиться. Голод и жажда наконец пробились сквозь пелену шока.
Он заставил себя встать. Ноги подкашивались, голова кружилась. Он должен был идти. Должен был предупредить их. Кого? Клан Мечей? Но он был всего лишь сыном мельника из далекой деревни. Кто поверит ему?
Он двинулся на запад, ориентируясь по звездам, как учил отец. С каждой милей ужас постепенно сменялся оцепенением, а затем и странной, леденящей ясностью. Он вспоминал детали.
Тишину. Никаких звуков боя, лишь приглушенные удары и тот ужасный, неестественный скрежет. Запах. Не дым и пепел, а запах озона, меди и… пустоты. Холод, исходящий от воинов. Холод, который ощущался даже рядом с горящими домами.
Он шел всю ночь и весь следующий день, прячась при виде любого движения на горизонте. Он питался кореньями и ягодами, пил из ручьев. Его одежда превратилась в лохмотья, а лицо почернело от грязи и копоти.
На второй день пути он увидел дымок. Не синий и неестественный, как в его деревне, а обычный, серый, печной. Он пополз на него, преодолевая последние силы.
Это была одинокая ферма на окраине владений клана Мечей. Старик-фермер и его жена выхаживали ягнят. Увидев его, они в ужасе отшатнулись, приняв за призрака или разбойника.
— Пожалуйста… — прохрипел Томас, падая на колени у их порога. — Деревня… Ветреный Ручей… все мертвы… Они идут…
Его сознание помутнело. Он чувствовал, как его подхватывают, заносят в дом, поят теплым бульоном. Он слышал взволнованные голоса, звон монет, стук копыт – фермер послал сына предупредить стражу на заставе.
Когда он пришел в себя, в доме уже были люди в синих плащах с гербом скрещенных мечей. Капитан местной стражи, суровый мужчина с шрамом на щеке, сидел у его постели.
— Мальчик, ты можешь говорить? Что случилось?
И Томас заговорил. Сначала сбивчиво, потом все быстрее, выплескивая весь ужас, все детали, которые успел запомнить. Пустые глаза. Черный дым. Синее пламя. Тишину. Шёпот. Он говорил, пока голос не сорвался в шепот.
Капитан слушал, не перебивая. Его лицо становилось все мрачнее. Когда Томас закончил, он тяжело вздохнул.
— Покойся, парень. Ты в безопасности. — Он вышел из дома, и Томас услышал его приказы, отданные тихо, но жестко: — Немедленно послать гонца в Цитадель. Удвоить патрули на восточной границе. Никого не пропускать. Никого.
В ту же ночь гонец на взмыленной лошади мчался в столицу. А капитан стоял на заставе и смотрел на восток, в сторону погибшей деревни. Туда, где уже ступила новая тьма. Он был старым солдатом, видевшим многое. Но то, что описал мальчик, не укладывалось ни в одну известную ему войну.
Это было что-то другое.
И оно приближалось.
А далеко на востоке, на черном стекловидном пятне, что раньше было деревней, двадцать семь фигур стояли недвижимо. Они не спали. Не ели. Не говорили. Они просто ждали.
Их зелёные глаза горели в темноте, как глаза волчьей стаи перед охотой.
Они ждали приказа.
Они ждали своего часа.
