1) Автор не сообщает о своей специальности, но открыто критикует врача, да еще и ошибочно, а не по делу.
*Если бы всё по делу написал, то вопросов бы у меня не возникло.
*Я всегда сообщаю о своей специальности.

2) Автор пишет ошибочные медицинские тезисы, которым могут последовать другие люди.

В частности: Креон лучше, чем панкреатин за счет минимикросфер, которые лучше обволакивают пищевой комок и за счет этого площадь поверхности воздействия препарата увеличивается.
Но автор пишет: "Креон дороже в 10 раз, а панкреатин - тоже самое, поэтому врач не прав".

3) Автор пишет свою схему и тактику действий, которая может ввести в заблуждение людей, которые читают его пост. При этом автор решил умолчать о своей специальности*.

4) Автор дает наставления: не верить врачам. Но если не верить врачам, то нужно верить его схемам? Какой-то бред.

5) "Теперь я еще больше боюсь врачей". Что автор хотел сказать этой фразой? Боюсь врачей = боюсь всех врачей. Нет указания, что только некоторых врачей по каким-либо признакам.

Моя первая мысль: есть человек с болезнью. Этот человек итак напуган. А еще пост в интернетах, где "теперь я еще больше боюсь врачей".
К чему это может привести? К тому, что время до первичного обращения к врачу может удлиниться, а это нанесет вред.

Итог: На мой взгляд, такие люди проводят общественно опасную деятельность, ведущую к увеличению заболеваемости и снижению обращаемости к врачам. И с этим нужно бороться.

Если человеку сказать "я боюсь врачей", то нужна альтернатива - кого не бояться? Получается, всех остальных, кто разводит людей, спекулируя на их чувствах, касаемо своего здоровья и здоровья детей.

***

Призываю всех найти своего врача, которому Вы будете доверять, и с которым будете на одной волне. И тогда никакие негативные вбросы о врачах не смутят Вас.

Я веду блог о здоровье детей:
ТГ-канал
Группа ВК

Напишите, что думаете по этому поводу?

У меня такого не было.

Я не помню много из своего детства. Лишь обрывки картинок, словно обожжённых по краям. Холод длинной, тёмной ночи, ноябрьский ветер, свистящий через щели в окне моей спальни, пока я дрожала под грудой грязного белья. Шёпот призрачных синяков на моих руках, пояснице, пухлых детских ножках. Смех с острыми, как зубы, нотками, который никогда не принадлежал мне. Визг комаров и хлюпанье грязи, когда я пробиралась через лес, следуя по руслу ручья, где никого не было. Только там я была в безопасности, среди колючих кустарников, в узких зелёных туннелях, где хватало места лишь для убегающего кролика или маленькой девочки, прячущейся от большого страшного мира, который хотел её поглотить.

Это мои счастливые воспоминания. Среди кусачих насекомых и жалящих крапив я была в безопасности. По крайней мере, на время.

Я помню день, когда впервые встретила Повешенного. Не помню, от чего я тогда убегала. Это могло быть что угодно. Мир был полон вещей, от которых можно было бежать в те времена. Но, следуя по дренажной канаве, которая тянулась, казалось, на мили, я вдруг оказалась в месте, которого никогда раньше не видела. Я остановилась, потрясённая. Я была уверена, что знаю этот лес, как свои пять пальцев, но это место оказалось новым.

Я вышла в крошечный ботанический собор, купол которого состоял из зелёных лиан, прорезанных золотыми столпами света, струящегося сквозь кроны высоко наверху. Серебряная паутина пересекала колючие кусты, украшенная великолепными золотисто-зелёными пауками, крупнее любых, которые мне доводилось видеть. Я хорошо знала пауков. Я дружила с теми, кто жил в подполье моего дома. Они молча слушали мои шепоты, выполняя свои загадочные паучьи миссии в своём ритме. Они никогда не пугали меня. Но я никогда не видела, насколько они могут быть прекрасны, пока не увидела их в этом рассеянном, прозрачном свете нового места.

Полом этой комнаты из лиан служило русло ручья, где сходились несколько дренажных канав. В это время года ручей был почти сухим, только лужи с личинками, водомерками и раками. Но там было много больших плоских камней, по которым я могла перепрыгивать, чтобы не запачкать кроссовки ещё больше. Здесь, под лианами, было темно, и я исследовала края этой комнаты в трепете от пятнистых тритонов и сверкающих жуков, которые шныряли в полумраке. Возможно, поэтому я не сразу заметила Его.

Не знаю, почему я решила, что Повешенный — это Он, но как только я увидела его, это показалось очевидным. В самом центре купола лиан, высоко над моей маленькой головой, висел кусок дерева, запутанный в гнезде из лиан. Он совсем не выглядел, как человек, висящий вверх ногами, но воображение ребёнка нарисовало эту картину, и она сразу стала постоянной, неоспоримой и необратимо названной. Я нашла Грот Повешенного.

Я провела там несколько часов в первый день, пока не стало слишком темно, чтобы разглядеть буквы в книге, которую я прихватила с собой после школы. Пробираясь через туннель, который, как мне казалось, быстрее всего приведёт меня домой, я надеялась, что смогу найти это место снова.

И я нашла. Почти каждый день в том длинном, тёмном сентябре я пролезала через грязь обратно в свою укромную комнату и оставалась там, пока свет наверху полностью не исчезал. Пауков становилось всё больше, а потом они один за другим исчезли, и к октябрю место украшали только осенние листья. Я принесла старое одеяло, всё в дырках, чтобы в него закутываться. Всё это время я разговаривала с Ним, с Повешенным, который, казалось, правил этим местом, а я приходила сюда в знак почтения.

Дренажный собор стал моим храмом, моей исповедальней. Я рассказывала Повешенному о своих проблемах дома, о детях в школе, которые дёргали меня за спутанные волосы и смеялись над моей грязной одеждой. И я была уверена, что он меня слушал. Не как пауки под домом, которые теперь остались почти забытыми, разве что в особенно тяжёлые ночи. Они не возражали, когда я говорила с ними, пока они обёртывали свою добычу, но им было всё равно. А Повешенный действительно слушал. Он хранил мои слова в гнилом дереве своего сердца, и я изливала их в него, как одинокий ребёнок, которым я была. Повешенный не мог ответить, конечно. Но иногда, когда холодный ветер вздыхал сквозь кусты, мне казалось, что я почти слышу его.

Это продолжалось всего два месяца. Но когда тебе семь лет, два месяца — это почти вечность. Когда тебе семь лет, два месяца занимают такую большую часть твоей жизни, что кажутся всем, что у тебя есть. Два месяца могут быть целой жизнью.

Это была целая жизнь с Повешенным, прежде чем я задумалась попросить у него что-то. Сейчас я могла бы сожалеть о том, что когда-либо сделала это, но знаю, что это было неизбежно. Люди в беде, как бы они ни страдали, в конце концов понимают, что просить о помощи не так больно, как продолжать всё выносить в одиночку.

Если, конечно, желание не исполняется. Тогда урок будет совсем другим.

В тот день я была в крови. Помню это. Кажется, это была разбитая губа и жгучая боль на коже головы, хотя спустя столько лет я не могу быть уверена. Тогда раны были обычным делом. Но в этот раз я не могла сдержать слёзы. В этот раз я не могла уйти в сказку. В этот раз я должна была создать свою собственную.

И я заплакала, прямо в голос. Я рассказала Повешенному, что случилось. Я рыдала, почти кричала, и умоляла его о помощи. «Спаси меня», — наверное, я сказала, или что-то в этом роде. «Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста, не дай этому повториться».

Я не подумала ограничить своё желание. Я не подумала попросить Повешенного только о некоторых вещах, но не обо всём. Я не ограничила его абсолютно ничем, что Он мог бы сделать. И даже сейчас, если бы у меня была возможность вернуться назад и всё изменить, я не уверена, что сделала бы это.

В тот вечер я уснула в гроте, глаза болели от слёз, дыхание было сбивчивым. Не знаю, во сколько я проснулась, но когда открыла глаза, меня окружала только чернота. Ни лунного света, ни звёздного. Это была тьма, как в глубокой пещере, в местах, куда никогда не заглядывает солнечный свет. И прежде чем я, дрожа, повернулась и ощупью выбралась через чёрный проход обратно в реальный мир, от которого я убежала, я услышала, как холодный ветер прошептал мне с тысяч сторон одним голосом:

«Да».

Я брела по лесу вслепую, пока солнце не показалось над горизонтом. Я была полностью потеряна, и не помню многого из того утра, пока не нашла дорогу, а мужчина в машине не подобрал меня. Я была закутана в изношенное одеяло, не способная больше ни плакать, ни говорить. Он отвёз меня в полицейский участок, а там меня отвезли к дымящимся руинам дома, где я жила всю свою жизнь. В доме нашли только тела.

Позже предположили, что я выбежала из пламени и поранилась, отчаянно пытаясь спастись. Позже предположили, что маленький ребёнок не мог стать причиной пожара, который начался, когда старый, заброшенный плиточный очаг выпустил искру, воспламенившую деревянный дом. Позже я оплакивала бедных пауков, живших в подполье.

В то утро, когда золотисто-водянистый свет заливал окна полицейского участка, я знала лишь одно: Повешенный услышал мою мольбу.

Всё действительно стало лучше, хотя и ненамного. Но когда тебе семь лет, и вся твоя жизнь — это боль, даже малейшее улучшение кажется огромным, становится всем. Я выплакала себя до сухости сотни раз в своём новом, чуть более лучшем доме, прежде чем смогла сбежать и снова найти свой старый знакомый грот.

К тому времени уже была весна, и уровень воды поднялся. Мои новые кроссовки плескались в холодной, прозрачной талой воде, пока я исследовала это место. Я чуть-чуть подросла, а оно показалось чуть-чуть меньше. Но это всё ещё был тот же растительный собор. Скрученный и коричневый с пробуждением природы, а не зелёный и живой, как в конце лета, но всё же то же самое место. Только Повешенного больше не было.

Несколько лиан качались под потолком, пустые. Но кусок дерева, в который я изливала свою душу, просто исчез. Я осмотрела пол этого пространства, но знала, что не найду Его. Повешенный исполнил моё желание, и Повешенный ушёл.

С тех пор я построила свою жизнь. Она не очень хорошая. Возможно, лучше и быть не могло. Возможно, проклятие, наложенное на меня в детстве, было неизбежным, независимо от того, что случилось. Возможно, это и есть всё, что я могла получить.

А может быть, всё могло быть лучше. Может быть, если бы я была старше в тот момент, я бы смогла выразить своё желание точнее. Может быть, Повешенный мог исполнить для меня что-то другое. Может быть, сейчас я была бы принцессой в замке. Но я сомневаюсь.

После всех этих лет, после всех знаний, которые я приобрела, я всё ещё верю, что Повешенный был реальным. Я всё ещё верю, что он услышал меня и сделал всё, что мог, чтобы спасти меня, одинокую девочку, бегущую от мира. И, может быть, это было единственное желание, которое мне когда-либо суждено было получить.

Иногда я касаюсь своих шрамов. Я провожу пальцами по местам, где когда-то были синяки, и вспоминаю. И я благодарна, что нашла то место, ту тёмную часть леса. И мне интересно, что случилось с Повешенным. Мне интересно, кем он был, чтобы исполнить самое сокровенное желание одинокого, измученного ребёнка, которому больше не к кому было обратиться.

Мне интересно, умру ли я когда-нибудь в лесу, далеко от людей, которые смогут найти тело. Мне интересно, превращусь ли я в нечто, что издалека будет напоминать кусок дерева. Интересно, поднимут ли меня вверх виноградные лианы, чтобы я свисала высоко над головой одинокого ребёнка, увязшего в сказках, бегущего от мира.

И мне интересно, исчезну ли я после исполнения такого же желания.

И, знаешь, я думаю, есть судьбы и похуже.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit