Сегодня я закончил написание своего первого романа
20 лет назад, когда я хотел писать книги, мой отец сказал, что это бесполезное занятия и этим не заработать. Поэтому я отложил эту идею и пошёл учиться и строить карьеру. Теперь, когда уже есть интересная работа и своя квартира в центре, я решил вернуться к том, чего так хотел - писать. Начал с малого. Сначала написал рассказ. Отзывы были хорошие. Потом написал повесть "Исцеление тьмой", где в разгар чумы 1348 года инквизитор Ингмар получает задание от епископа расследовать слухи о чудесах в отдалённом аббатстве Святой Агаты. В долине, прозванной Жатвенным Полем, смерть и разложение стали обыденностью, а вера людей – отчаянной попыткой найти спасение. Аббатство, больше похожее на мрачный склеп, стало местом паломничества: здесь, по слухам, вода из монастырского колодца исцеляет от любой болезни.
Теперь же вот, наконец, я дописал свой первый роман - "Эхо Агонии". В недалёком будущем команда из пяти специалистов — командир Алексей, инженер Соня, биолог Олег, медик Наталья и навигатор Иван — отправляется к загадочной планете Ярденкмар по приказу могущественной организации «Орднунг». Их настоящая цель — не колонизация, а расследование судьбы станции «Рюсэйдзё», построенной японским консорциумом и внезапно покинутой без объяснений.
По мере приближения к станции команда сталкивается с ощущением надвигающейся угрозы: «Рюсэйдзё» не просто заброшена, а словно искажена неведомыми силами — металл и биомасса срослись в пугающую биомеханику, а сама станция стала патологией на теле чужой планеты. Каждый член экипажа борется со своими страхами: Алексей — с грузом ответственности, Соня — с отчуждением, Олег — с рациональным скепсисом, Наталья — с эмпатией, Иван — с жаждой признания.
Высадившись на станцию, команда погружается в атмосферу абсолютной тишины и аномалий, где привычные законы физики и биологии перестают работать. Их технологии дают сбои, а попытки понять происходящее лишь усиливают ощущение собственной ничтожности перед лицом космического ужаса. Постепенно становится ясно: то, что случилось с «Рюсэйдзё», — не просто техническая катастрофа, а столкновение человеческого разума с чуждой, непознаваемой реальностью, для которой люди — лишь микробы в бескрайнем, равнодушном океане.
Команда вынуждена бороться не только за выживание, но и за сохранение рассудка, осознавая, что их миссия — лишь часть гораздо более масштабной и пугающей тайны Вселенной, где победа невозможна, а сама попытка понять — смертельно опасна.
Я напишу сюда пролог романа и от осиливших его прошу дать честный комментарий, насколько вообще интересно читать мой текст и есть ли перспективы у меня как у будущего писателя?
Пролог
Космос за иллюминатором «Вао» не был пустотой. Он был насыщенной пустотой. Мириады звёзд, холодных и безразличных, не сияли – они прожигали тьму своими агонизирующими ядерными топками. Мы, заключённые в тонкую оболочку корабля, были не каплями в океане. Мы были бактериями, заблудившимися в бескрайнем, стерильном теле гиганта, чьи законы не оставляли места для нашей хрупкой биологии. Космос – это не пространство для путешествий; это среда, чуждая жизни на фундаментальном уровне, океан радиации и гравитационных аномалий, где любая ошибка не прощается, а стирается без следа. За его кажущимся порядком скрывался хаос, готовый поглотить нас в любой момент. Иногда мне казалось, что иллюминатор – это не окно, а прицел, и на другом конце кто-то или что-то уже взяло нас на мушку.
Наша цель – Ярденкмар. Планета-загадка, могильник надежд. Её выбрали для колонизации по каким-то давно утраченным или засекреченным протоколам. Но истинная причина нашего визита – не её пыльные равнины, а язва на её поверхности: станция «Рюсэйдзё». «Крепость падающих звёзд» – ирония названия становилась всё более зловещей по мере приближения. Японский консорциум возвёл её с типичной для них эффективностью, вложил колоссальные ресурсы... и бежал. Бежал стремительно и молчаливо, словно от чумы. Никаких сигналов бедствия, никаких объяснений в архивах «Орднунга». Только вакуум молчания, гуще свинца. Это не просто заброшенная станция. Это предупреждение, высеченное в титане и кремнии. Предупреждение, которое мы, по приказу «Орднунга», обязаны проигнорировать.
«Орднунг». Организация, чьё название кричало о порядке, но чьи мотивы всегда были погружены в тень бюрократического абсолютизма. Они послали нас, группу «Стремглав», не для колонизации. Мы – разведчики забвения, сапёры, идущие на минное поле космической аномалии. Наша задача: проникнуть в «Рюсэйдзё», восстановить контроль над её уснувшими системами и вырвать у безмолвия его тайну. Контроль... Слово, смешное в этом контексте. Что можно контролировать в месте, откуда сбежали его создатели? Что за сила или безумие заставило их бросить детище технологического гения? «Орднунг» жаждет ответов. Мы – расходный материал для их получения.
Пятеро сознаний. Пять островков трепетной, биологической жизни, запертых в летящем гробу из сплавов и полимеров, неумолимо несущемся к другому, большему гробу – «Рюсэйдзё». Алексей, наш командир, замер у центрального пульта, его профиль вырезан резким светом мониторов. Человек-скала. Его воля – сплавленная в вакууме сталь; он носит ответственность как экзоскелет, не позволяющий ему согнуться. Но я вижу микротрещины в этом фасаде. Вижу, как его взгляд, обычно аналитичный и холодный, задерживается на секунду дольше обычного на показателях жизнеобеспечения. Он не боится за себя. Он боится стать причиной. Боится стать тем, кто подпишет наш коллективный смертный приговор одним неверным решением. Его одиночество на вершине командной иерархии – это пропасть, куда может рухнуть всё.
В уголке лабораторного модуля, под слабым светом лампы, Олег, наш биолог, склонился над планшетом. Рационалист, верящий только в то, что можно измерить, взвесить, вскрыть. Его скепсис – последний бастион против иррационального ужаса, что начинает подтачивать наши нервы. Он погружается в гипотезы, в сложные модели, как в спасательную капсулу, пытаясь объяснить возможные причины катастрофы «Рюсэйдзё» через знакомые биологические процессы – мутации, неизвестные патогены, экологический коллапс. Наивность? Или отчаянная попытка сохранить рассудок перед лицом неведомого? Его детская травма – потеря родителей перед лицом неконтролируемой болезни – сделала науку его щитом и мечом. Но что, если этот щит окажется бумажным против того, что ждёт нас там, на станции? Что, если его холодные спирали ДНК и аккуратные классификации не имеют никакого отношения к реальности «Рюсэйдзё»?
Рядом с ним, проверяя аптечку, сидит Наталья. Её движения точны, но в глазах – мягкость, почти анахроничная здесь, в бездушном космосе. Её эмпатия – редкий росток тепла в нарастающем мраке. Она – живое напоминание о том, что мы ещё люди, а не просто функциональные единицы миссии «Орднунга». Её тихий вопрос Олегу, его скупой ответ – между ними возник этот странный симбиоз холодного разума и тёплого сердца, островок хрупкой нормальности в море абсурда. Но как долго продержится этот островок под натиском того, что не укладывается ни в медицинские справочники, ни в законы биологии? Что, если её скальпели и стимуляторы окажутся бессильны перед иным видом повреждения?
У штурвального кресла, напевая что-то себе под нос, стоит Иван, наш навигатор. Молодость, гордость, необузданная энергия – он рвётся вперёд, видя в «Рюсэйдзё» не могилу, а трамплин к славе. Его трения с Алексеем – не просто конфликт поколений, а столкновение безоглядной веры в непогрешимость технологий и холодного расчёта, приправленного горечью прошлых потерь. Его бравада – тонкий, трескающийся лак, скрывающий глубокую, животную тревогу. Он хочет доказать свою ценность, не понимая, что в преддверии «Рюсэйдзё» само понятие ценности человеческой жизни стремительно обесценивается в глазах безразличной вселенной.
А я, Соня, инженер, перебираю инструменты в своём отсеке. Мои пальцы знают язык металла, пластика, токов, протекающих по схемам. Я понимаю ритм машин, их логику, их капризы. Потери прошлого выжгли во мне лёгкость, научили держать дистанцию – безопасную дистанцию инженера от хрупкой человеческой плоти. Но здесь, в этом летящем к беде ковчеге, я вынуждена быть мостом. Мостом между холодной, предсказуемой логикой систем «Вао» и тёплой, уязвимой, иррациональной плотью экипажа. Моя задача – поддерживать тонкую иллюзию контроля над этой сложной машиной, несущей нас к месту, где сама концепция контроля, возможно, является лишь опасной и смертельной иллюзией.
Мы приближаемся. Ярденкмар – тусклый, безжизненный шар – заполняет вид. Где-то там внизу, как надгробие у свежей могилы, возвышается научная станция «Рюсэйдзё». Станция не просто мертва. На снимках она выглядела проглоченной. Её некогда безупречные, геометрически чистые формы были искажены, деформированы, словно подверглись воздействию неведомых сил – то ли времени, обладающего иной мерой, то ли чего-то бесконечно более чуждого и активного. Это не руины. Это патология. Слияние человеческой технологии и... чего-то иного. Чего-то, что заставило разумных существ бросить своё величайшее творение и бежать без оглядки, в молчании, полном первобытного ужаса.
Страх? Да, он здесь. Он витает в перегаре рециркулированного воздуха, слышен в монотонном гуле двигателей, виден в отражении звёзд в моём запотевшем иллюминаторе. Это не трусость. Это когнитивный диссонанс. Осознание того, что наш разум, наше тело, наши самые совершенные машины – лишь жалкая пародия на истинный порядок (или хаос?) Вселенной. Космос не пуст. Он наблюдает. И то, что он видит в нас – ничтожных, дерзких, летящих навстречу своей гибели – вызывает лишь ледяное безразличие или... непостижимый интерес хищника, рассматривающего микроба под линзой.
Я смотрю в иллюминатор. Бескрайность. Она не просто подавляет – она умаляет. Человечество мнит себя покорителем космоса? Смешно. Мы всего лишь копошимся в тонком поверхностном слое необъятного целого, как инфузории в капле воды. Но и эта капля – лишь часть океана. Океана не воды, а холодной, безразличной пустоты-наполненности, пронизанной силами, которые наша физика едва угадывает. Мы пытаемся осмыслить космос через призму наших крошечных земных аналогий – океан, пустыня, джунгли. Но это самообман. Космический «океан» не имеет берегов, знакомых течений или обитаемых островов в нашем понимании. Его глубина измеряется не километрами, а парадоксами. Его «вода» – это вакуум, кишащий виртуальными частицами и тёмной материей. Его «обитатели» – это, возможно, сущности, существующие вне времени, вне вещества, вне наших жалких категорий «жизни» и «не-жизни».
И самое страшное: что лежит за пределами этого космического океана? Что скрывается за гранью наблюдаемой Вселенной, за кажущимся горизонтом событий нашего познания? Возможно, наш космос – лишь малая лужица на берегу невообразимого Моря Иного. Моря, чьи законы не просто отличны от наших – они несовместимы с самой нашей биологической и когнитивной сутью. Мы не можем выйти за пределы нашего «океана», как амёба не может осмыслить экосистему целой планеты. Наши приборы, наши теории – это щупальца слепца, тыкающие в темноту. Мы регистрируем аномалии вроде «Рюсэйдзё» и ломаем голову, строим гипотезы. Но все наши гипотезы – лишь проекции нашего ограниченного разума на бездну, которая, возможно, даже не подозревает о нашем существовании. Или подозревает – и тогда наше вторжение в её пределы, наше приближение к «Рюсэйдзё», этой аномальной соринке в глазу гиганта, может быть воспринято как раздражающее движение микроба, которое следует... стереть.
Мы летим. В сердце неизвестности. В пасть молчания «Рюсэйдзё». Мы – отряд «Стремглав». И стремимся мы прямиком в самое горло обречённости. Бороться? Да, мы будем бороться – с неисправностями, с непониманием, со страхом, друг с другом. Это запрограммировано в нашей биологии. Но в этой борьбе, как предчувствует каждая клетка моего существа, победа не предусмотрена сценарием мироздания. Мы уже часть тихого, холодного ужаса, что царит за иллюминатором. Станция «Рюсэйдзё» – лишь гиперболоидное зеркало, фокусирующее этот ужас в одну точку. Точку нашего назначения. И она ждёт. Ждёт, чтобы сделать абстрактный космический кошмар осязаемым. Ждёт, чтобы показать нам истинное лицо океана, в котором мы тонем. Лицо, перед которым все наши иллюзии рассыплются, как пыль на солнечном ветру. Лицо Бесконечности, лишённое даже тени милосердия или интереса, кроме, быть может, интереса патологоанатома к очередной аберрации зрения под названием «человек».
