Авторские истории

Их небольшая двухкомнатная квартира с крошечной кухней находилась на втором этаже типичной хрущёвки, каких понастроили немерено по всей стране и даже в сёлах. Село Язовка, куда они приехали работать сразу после института, расположилось вокруг большого озера и имело все атрибуты современной деревни: большую среднюю школу, детский сад, новенький Дом культуры, почту, отделение зелёного банка, несколько магазинов и асфальт по главной улице. Как ни странно, но работы здесь тоже хватало, и Андрей, помучавшись в школе год, ушёл, как говорится, на вольные хлеба — зарабатывать деньги на вахтах. Вскоре супруги переманили в Язовку своих родственников, перевезли мать и начали потихоньку строить свой дом на берегу озера. Дочь радовала хорошими оценками, мать Надежды, купившая для себя в селе отдельный домик, с нравоучениями не лезла, и жизнь их текла неспешно, то взбуривая, как горная река на камнях, то тихо шелестя озёрной спокойной волной, как жизни тысячи простых, обычных людей.

Утром Андрей, не завтракая, убежал по делам. Надежда Григорьевна, спешно собираясь в школу, чертыхалась про себя — в общем учительском чате с раннего утра уже шла бурная переписка.

— Мам, — позвала её двенадцатилетняя дочь, — ты меня сегодня не жди, я после уроков сразу в клуб, на танцы.

В свободное от учёбы время девочка активно занималась в кружках при местном Доме культуры.

— Это даже хорошо. После седьмого урока педсовет, и одному богу известно, сколько он продлится. Если Тамара Петровна опять начнёт задавать директору нелепые вопросы, то мы просидим не один час, — ответила ей мать, спешно бросая в свою сумку флешку и ученические тетради. — Если придёшь раньше меня, в холодильнике плов, не ешь его холодным, обязательно разогрей! И покорми папу, ты же знаешь, он вечно ничего не может найти в холодильнике!

— Похоже, кто-то его разбаловал, — ответила матери Лиза. — Но, если что, поем у бабушки, мы ещё вчера договорились, что я к ней зайду.

— Отлично! Ты со мной?

— Нет, меня Алина ждёт, мы в школу с ней пойдём.

— Ну всё, я побежала, не опаздывай, там увидимся!

Надежда Григорьевна махнула дочери рукой и выскочила в пахнущий кошками подъезд.

«Скорее бы переехать в свой дом», — подумала она, толкнув тяжёлую подъездную дверь. Сентябрь в этом году был хорош: сухой, тёплый, с яркими листьями и всё ещё цветущими цветами, тонкими паутинками, покрытыми росой, и трелями птиц поутру.

— Доброе утро, — поздоровалась она с соседкой — маленькой, высохшей от старости, бывшей учительницей, одиноко живущей на первом этаже. Каждое утро она неизменно, шаркая немощными, больными ногами, шагала к колхозной конторе, чтобы купить литр свежего молока. Его продавали очень рано и привозили совсем немного, поэтому людям приходилось заранее занимать очередь.

— И тебе доброе утро, Наденька. На работу? — задала она традиционный вопрос, прижимая к груди банку с молоком.

— Как вы себя чувствуете сегодня, Антонина Ивановна? — спросила Надежда Григорьевна, игнорируя вопрос соседки.

— Как восьмидесяти пятилетняя старуха, Надюша, то тут болит, то там стрельнёт. Всё к единому идёт — возраст, что с него взять?

— Ну-ну, — ободряюще улыбнулась Надежда Григорьевна. — Вы у нас ещё бодрячком. Я забегу к вам после работы, если педсовет не затянется. Может, вам что-нибудь купить нужно?

— Всего полно, деточка, а ты беги, не смею задерживать, тебя дети ждут! — попрощалась с ней старушка и долго смотрела ей вслед, пока Надежда Григорьевна не скрылась за церковью, стоящей в центре села.

«Почему так получается? — думала про себя Надежда Григорьевна, спеша на работу. — Человек всего себя отдавал школе, дневал здесь и ночевал, любил детей и свой предмет, учил светлому, доброму, вечному, а в старости стал никому не нужен. Своих детей у неё нет, иные бывшие ученики даже не здороваются, а коллеги, занятые круговоротом собственных дел, и не вспоминают вовсе. Так, для приличия пригласят раз в год в школу, на День учителя, да открытку в лучшем случае отправят на 8 марта. А ведь женщина жила школой, заботами о других, и в итоге осталась не удел! Может, и не стоит так убиваться с чужими детьми? Давать потихоньку знания тем, кому это надо, а остальным рисовать троечку, да и дело с концом?»

Она кивала головой, отвечая на приветствия спешащих учеников, и какое-то неприятное чувство тревоги прочно угнездилось в ней, мешая радоваться яркому солнечному утру.

Педагогический совет и впрямь подзатянулся. Сначала долго и нудно вещала директриса, демонстрируя в презентации бесконечные таблицы и цифры, потом к ней присоединилась завуч, метая громы и молнии на головы уставших педагогов, а после на сцене появилась неугомонная Тамара Петровна, учитель русского языка и литературы, решившая немедленно, прямо тут, выяснить вопрос о том, куда исчезают школьные лыжи.

«Боже, ну какие лыжи в сентябре?» — простонала про себя Надя, чувствуя, как расползается по ней головная боль, прозванивает больные точки организма: заныла шея, пудовой тяжестью налились руки, закололо в боку.

— Так вот,  — напористо говорила Тамара Петровна, — мне очень интересно, почему лыж в нашей школе становится всё меньше и меньше? Куда они исчезают? А?

Педагоги молчали, опустив головы, старались не сталкиваться взглядами с неуправляемой коллегой, присевшей на любимого конька — обличать почём зря всех и вся. Лишь молодой, работающий второй год учитель физкультуры пытался ей робко возражать, объясняя, что лыжи имеют свойство ломаться, тем более, что им исполнилось уже сто лет в обед.

— Правильный вопрос задаёте, Тамара Петровна, — поддержала её директор. — Это к той теме, что вы, коллеги, совсем не бережёте школьное имущество! А ведь каждый из вас является заведующим кабинетом и обязан следить за его сохранностью!

Ободрённая поддержкой начальства, Тамара Петровна раздулась от гордости и хотела было добавить к речи директора ещё что-то, но не выдержал всегда спокойный историк, Павел Александрович:

— Вы бы, Тамара Петровна, за своим кабинетным имуществом лучше смотрели, чем чужие лыжи считать! Между прочим, наши дети Пушкину, вернее, его портрету над доской, мобильный пририсовали и надели на него бандану. Чехову набили тату, а на носу Маяковского появилась огромная бородавка! Цветаева у вас с усами, а Шевченко в скафандре, между прочим!

Кто-то из коллег не выдержал и хихикнул, Тамара Петровна, оглядев ряды коллег, раздула ноздри, готовясь к ответному удару, но директриса ловко прекратила прения и распустила всех по домам.

— Здорово вы её, Павел Александрович, приложили! — восхищенно сказала Надя, переобуваясь в учительской раздевалке. — А не то сидеть бы нам всем тут ещё несколько часов!

— Не люблю терять время, — ответил ей историк, надевая на себя ветровку. — Что толку переливать из пустого в порожнее? Лыжи от старости прямо в руках разваливаются, а крайним решили сделать физрука — несправедливо! До завтра, Надежда Григорьевна, — попрощался он.

— До завтра, — ответила она и поспешила вслед за ним из школы.

Поначалу она пробежалась по магазинам, придумав по дороге домой, что приготовит на ужин. Не удержалась и купила для соседки двести граммов её любимых шоколадных конфет, не забыла и про дочь — маленькая шоколадка спряталась в бездонной сумке Надежды Григорьевны. Перед тем, как пойти домой, забежала к матери — та ещё утром жаловалась на своё здоровье.

— Мам, ты как? — спросила она сразу у порога, скидывая туфли.

— Твоими молитвами, — мать снова была не в настроении. В Язовке у неё не было друзей. Переехав из родной, опустевшей деревни, она так и не смогла здесь прижиться. Надя пыталась ей помочь, приглашала на концерты в клуб, записала в сельскую библиотеку, но замкнутая Лариса Сергеевна не находила здесь места.

— И всё-таки я спрошу ещё раз, как ты себя чувствуешь? — спросила Надя, выгружая на стол покупки из магазина.

— Голова болит, — нехотя призналась мать.

— Ты знаешь, у меня тоже! И многие коллеги сегодня тоже жаловались на головную боль! Говорят, что это из-за магнитных бурь, нынче солнечная активность бьёт все рекорды!

— Ах, оставь эти разъяснения своим ученикам, я не верю, что солнце способно так сильно влиять на человека! Просто мне нужно к врачу!

— Мам, мы были у терапевта на прошлой неделе, он сказал, что тебя хоть сейчас в космос отправляй!

— Да что он может знать, этот терапевт? Мне нужно к узким специалистам, запиши там меня куда-нибудь!

— Хорошо, — согласилась Надя. — Лиза заходила?

— Была, притащила какого-то котёнка, они с ребятами нашли его за клубом.

— Ясно, значит дома меня ждёт ещё и котёнок, — вздохнула Надежда Григорьевна, внезапно почувствовав, как ослабли от усталости ноги.

— Да щас, — фыркнула мать, — разве вам можно доверить ребёнка? Вон он в коробке спит, налопался и дрыхнет, блохастик.

— Как назвала? — облегчённо выдохнула дочь. Похоже, у матери появится друг.

— Муркой будет. Судя по всему, это кошка.

— Ну раз у тебя всё хорошо я, пожалуй, пойду, — Надежда враз засобиралась домой, не забывая, что обещала после работы зайти ещё и к соседке.

Антонина Ивановна уютно расположилась в большом и мягком кресле, с увлечением следя за действиями приглашённых гостей одного скандального шоу на федеральном канале. Дверь в её квартиру никогда не закрывалась — воров старушка не боялась, говорила, что брать у неё нечего, а просто так, как говорится, поболтать, к ней иногда заходили, вот она и ждала.

К приходу Нади она приготовилась, на плите стоял горячий чайник, в маленьком заварничке настаивался хороший чёрный чай, который очень любила пить гостья, особенно без сахара, но с молоком. Собственно, ради гостьи и ходила Антонина Ивановна рано утром в местную столовую, где продавали молоко крестьянского хозяйства — не сомневалась, что соседка обязательно забежит к ней в гости после работы.

— Знаю, что непотребство, — начала оправдываться хозяйка за своё увлечение передачей, — но смотрю, оторваться не могу! Это как же нужно себя не любить, чтобы трясти грязным бельём на всю страну? — всплескивала она маленькими ручками, спешно выключая телевизор.

— Так им за участие деньги платят, — устало отвечала Надя, сразу проходя на маленькую кухоньку, чтобы выложить покупки.

Изо дня в день они проводили один и тот же ритуал: гостья усаживалась у стола, Антонина Ивановна наливала ей и себе чай, добавляла молоко, и они молча пили, каждая думая о своём. Крошечная квартира старушки состояла из комнаты и кухни. Особых вещей не было, не накопила за свою жизнь, — кровать, кресло, шкаф в углу у окна, разлапистый фикус и телевизор — вот и все её богатства. Но имелось у старушки совершенно особенное, старинное, большое зеркало прямоугольной формы в тяжёлой деревянной раме, украшенной завитушками, розами и вензелями. Такому место в богатом купеческом доме или, скажем даже, в царском дворце, но никак не в маленькой хрущёвке, где оно занимало собой целый простенок и нелепо смотрелось среди обычных вещей. Зеркало манило, притягивало, завлекало. Рассматривая в нём себя, Надя видела не уставшую женщину, а красивую, привлекательную девушку, улыбающуюся двумя симпатичными ямочками на розовых щёчках.

— Откуда оно у вас? — спросила она как-то у хозяйки, но Антонина, загадочно улыбаясь, так ничего и не ответила, лишь обмолвилась, что всему своё время.

Дома, на кухне, возле стола, недовольный Андрей жевал огурец, щедро сдобренный солью, и заедал его хлебом. Надя, бросив сумку с тетрадями на стул, засуетилась, доставая из холодильника плов и быстро сооружая бутерброды, которые так любила дочь.

— Полный холодильник еды, а кусочничаешь, — попеняла она мужу, споро накрывая на стол.

— Надоела твоя работа — одна школа на уме, ты на часы-то глянь! Другие дома давно уже, а ты всё, как блудная корова, шляешься. Опять у этой полоумной соседки сидела?

— Андрей, прошу тебя, не начинай!

— А что не начинай сразу? Уходи ты со своей школы, есть же нормальная работа с нормированным графиком, отпуском и отдыхом в праздничные дни, когда тебя не выдернут в поход или на слёт, или на митинг, на который явятся только учителя! Вон рядом, в соседнем селе, например, на добывающее предприятие тебя с радостью примут. На работу привозят и увозят, обеды бесплатные, не то что в школе этой вашей — пять минут на еду, да и то на ходу. Нет же, вцепилась в педагогику, как собака в мясо, тоже мне Макаренко новый выискался! Опять на педсовете допоздна сидели? А завтра что? Родительское собрание? Школьный вечер? Олимпиада? Я тебя практически не вижу! То ты к урокам готовишься, то какие-то опросы и анкеты заполняешь, то родителям учеников до полуночи отвечаешь!

— Андрей, ну что ты на ровном месте завёлся? Садись ешь уже, всё готово! А где Лиза, не знаешь?

— Не знаю, — бункнул муж, поворачиваясь к столу. — Мне не докладывают.

Надя вздохнула — каждый вечер одно и тоже. Вот уже долгое время он уговаривает её уйти из школы. Сам он, поработав в ней всего год, никакой тоски не испытывал, нашёл себя на новом месте и был счастлив, но она вот уже одиннадцать лет не мыслила себя без своей профессии. Как не любить, когда сегодня семиклассник Женька на её вопрос о том, кого из учёных физиков он знает, показал на портрет Попова и сказал: «Этого, он к папке в гараж приходил!»

Она оставила мужа на кухне и ушла в комнату, есть совершенно не хотелось. Прилегла на диван, чтобы чуточку отдохнуть, но и этого не удалось сделать — дочь вернулась домой. Чем-то долго шуршала в прихожей, не проходя к себе, пока нетерпеливая мать не вышла к ней в коридор. Щелкнув выключателем, чтобы рассмотреть, что происходит, Надежда невольно охнула и прижала ладонь ко рту — голова дочери переливалась всеми цветами радуги.

— Лиза, что это? — спросила она и крикнула в кухонный проём: — Андрей, иди сюда!

Отец, жуя, появился в коридоре и громко присвистнул:

— Ничего себе! Ты в краске купалась сегодня?

— Мам, пап, вы ничего не понимаете! — отчаянно выкрикнула дочь. — Это сейчас модно! Называется тайное окрашивание!

— Какое же оно тайное, если твоя голова похожа на радугу? — спросил Андрей.

— Это всё Светка, я ей говорила, как красить нужно, а она перепутала! — Лиза разрыдалась, склонившись и уткнувшись в плечо матери — ростом она её догоняла и даже чуточку переросла.

— А ты, стало быть, у нас парикмахер? — не унимался отец. — И откуда же у тебя столь обширные познания в покраске волос?

— В Интернете посмотрела, — глухо ответила Лиза, всё ещё лицом прижимаясь к маме.

— Вот! Вот твоё воспитание! Полюбуйся! — сказал Андрей жене и, развернувшись, ушёл доедать свой плов.

— Мам, как я завтра в школу пойду? Морковка меня поедом съест! — простонала Лиза.

Морковкой меж собой звали ученики Тамару Петровну, красившую свои жидкие волосы в огненный морковный цвет.

— Не Морковка, — поправила дочь Надя, — а Тамара Петровна, я с ней с утра поговорю. А тебе придётся терпеть до выходных, там поедем в город, мой мастер что-нибудь придумает. Идём в комнату, расскажешь, что заставило тебя столь радикально изменить свой имидж.

Всё на самом деле оказалось до смешного просто: Лиза влюбилась и хотела поразить любимого красивым, необычным цветом волос. Улыбаясь, Надя засыпала рядом с мужем, думая о том, как быстро повзрослела её девочка, но в то же время оставалась ещё ребёнком, верящим, что причёской можно привлечь противоположный пол.

После первого урока, на перемене, в учительской разразился скандал — Тамара Петровна, увидев голову Лизы, не выдержала и выгнала девочку из кабинета. Зашедшей за журналом Надежде Григорьевне она язвительно заметила, что школа — это учебное заведение, а не слёт неформалов. Наде стоило немалых усилий, чтобы сдержаться и не ответить коллеге грубо. Глядя на её тонкие, выкрашенные красной помадой, размазавшейся по уголкам, губы, она сказала:

— Не понимаю Тамара Петровна, разве в нашей школе разрешили удалять учеников с урока? Насколько я помню, локальным актом это строжайше запрещено! Интересно, директор и завуч в курсе, что моя дочь, отличница, между прочим, провела целый урок в коридоре только потому, что педагогу не понравился цвет её волос?

— Уж будьте уверены, я сама поставлю их в известность! У нас школа, а не притон, и вам как педагогу об этом должно быть доподлинно известно! — брызжа слюной, громко говорила Тамара Петровна.

— А вы знали, что древние греки, например, думали, что после смерти рыжие люди перерождаются, причём чаще всего в вампиров? Египтяне считали рыжих невезучими и предпочитали приносить их в жертву Амону-Ра в надежде на прекращение полосы неудач. А на Руси про них говорили: «С чёрным баню не топи, с рыжим дружбу не води», — подключился к разговору Павел Александрович, сидевший за столом. Огненно-красная Тамара Петровна вспыхнула лицом, сравнявшись с цветом своих волос, и фурией вылетела из учительской, громко хлопнув дверью так, что висевший на стене портрет Сухомлинского скособочился набок.

— Спасибо, Паша! Второй раз меня выручаешь, — поблагодарила его Надя. — Как бы боком тебе не вышло — Тамара Петровна злопамятна, ты же знаешь.

— Ерунда, волков бояться — в лес не ходить! Ты мне лучше скажи, с чего вдруг тихая и послушная Лиза начала вдруг бунтовать? Ты же понимаешь, что волосы — это только начало?

— Обычная детская шалость, с подружкой неправильно развели краску, вот и получили это серо-буро-малиновое безобразие.

— Думаешь? Тогда почему твоя дочь одна с такой головой? Подружка не захотела подкраситься? Не смогла? Не разрешили? Ты подумай. Нет, Лиза у тебя замечательная, но почему именно сейчас она решилась на перемены?

— Паш, ты отличный педагог, друг, коллега, но давай со своей дочерью я сама разберусь, хорошо? — рассердилась Надежда.

— Как скажешь, — Павел Александрович примирительно поднял вверх руки. — Не заводись только, тебе сейчас на урок идти. Всё, я молчу!

Он встал из-за стола и, прихватив с собой атласы, вышел из учительской. Немного постояв и подумав, Надежда отправилась следом за ним.

Продолжение следует...

— Разрешение на оружие? — раздался бас.

Ксентари порылся в поясе и извлек мерцавший красным и зеленым знак в кожаной оплетке.

— Доверенный Палендоры, элементалист, — и добавил, чтобы поторопиться с проходом, — Не боевое, стихийное.

— Проходи, — будто нехотя, разрешил часовой, освобождая путь.

Внутри Ригана как раз разгоралось веселье. Разогнанные полуденной жарой по домам праздные бездельники и молодежь высыпали на столичные улицы. У трактиров и харчевен начинали собираться толпы, звенели монеты, проливались первые напитки уже изрядно перебравших гуляк.

Элементалист зашел в приметный дом с темно-зеленой эмблемой в виде камня. Твердыня стихии Земли встретила его тишиной и вышедшем навстречу наполовину ксентари, наполовину корром. Старый и лысый, достигший третьего предела во владении Землей и удостоенный за это чести управлять домом стихии в палендорской столице.

— Чем могу помочь? — поинтересовался он.

— Мое почтение, твердейший, — вежливо отозвался элементалист. — Хочу оставить прошение за вашим заверением о новом кольце жизни.

— Опять в пустошах неспокойно, — посетовал ксенкорр. — Следуйте за мной.

Ксентари не стал разубеждать его и молча направился следом. У широких и высоких стеллажей ксенкорр остановился и плоский камень, на который он встал, взмыл на высоту его роста, сместившись чуть в сторону. Вызволив из ячейки объемный фолиант, он вернулся на место.

Перед элементалистом из пола выдвинулся каменный блок, превратившись в куб. На него ксенкорр положил книгу, раскрыв ее на середине, где располагалась закладка с зелеными орнаментами. На край он положил грубовато сделанный самописец из черного обсидиана с сердцевиной из графита.

— Почему не пошли в средоточие стихии Огня?

— Далеко, — проговорил ксентари, — Только прибыл, по пути зашел. Вы чувствующий?

— Посвятил жизнь стихии, а не сражениям. Я вас знаю?

Хозяин твердыни говорил спокойно и размеренно и почти не смотрел на посетителя.

— Нет, я не здешний, — возразил элементалист. — Готово.

— Знак.

Он снова вытащил эмблему, протянув его перед собой, второй рукой возвратив самописец. Ксенкорр удостоверился и кивнул, сделав запись под прошением в фолианте.

— Ступайте. Завтра отправим в храм энергии Жизни.

— Благодарю.

Коротко кивнув, ксентари сразу же покинул твердыню.

Улицы уже практически поглотили сумерки. До цели ему оставалось пройти всего ничего. Он немного нервничал и поэтому спешил. Но то имелись причины.

Сразу на выходе из твердыни элементалист почувствовал едва уловимое дыхание смерти. Рука сама нащупала эфес клинка, активируя приготовленные для быстрого использования заклятья, тщательно и кропотливо внесенные в энергетическое оружие. Он старался не думать, что после схватки с разбойниками в поселении и на дороге с преследователями у него в арсенале мало что осталось. Всего-то нужно успеть пройти еще немного.

Ксентари перестал дышать, когда уже коснулся ногой лестницы перед монументально выглядевшим зданием. До широких кованых дверей он просто полз. Перевернувшись на спину, выдавил хрип из груди. Подошедшая фигура остановилась в шаге, наблюдая за магическим клинком.

Серый ореол окутал элементалиста. Силуэт даже не пошевелился, ожидая. Аура опала, в агонии ксентари свернулся ничком и затих. Подождав еще немного, фигура приблизилась и наклонилась к умершему. Полураскрытый рот трупа заполнился серой массой, тут же застывшей. Вытащив что-то из пояса мертвеца, убийца растворился в опустившейся на Риган ночи.

***

В обычно пустовавшей башне этим утром царило нетипичное оживление. Двое ксентари хмуро взирали на мертвого третьего.

— Что скажешь? — произнес дребезжащим старческим голосом облаченный в одежды придворного мудреца.

Его тон предполагал ответ немедленно. Но средних лет ксентари, затянутая в элегантную застегивающуюся под горло черную форму и ухом не повела, ответив не сразу.

— Убит качественно. Со всеми предосторожностями. Смертоносцев вызывать?

— А смысл? Сама видишь, не заговорит, серой печатью накормили.

Лежавший на грубом ложе посередине комнаты мертвец не выглядел умиротворенным. Неестественно вывернутые конечности, голова набок. Широко открытый рот полностью забит пористым серым веществом. На белой запылившейся рубашке лежит эмблема элементалиста стихий Земли и Огня. Уже тусклая, так как владелец мертв.

— Я такое первый раз вижу. Искусная работа.

Старец не высказал собеседнице в ответ колкость и кивнул на выход. Спускаясь по лестнице, он ворчал.

— Ждал его, надеялся. А он сдох, как алк позорный. За что я им плачу, скажи мне на милость?

— Не ругайтесь, Бейл, — миролюбиво ответила она, шагая следом. — Почему не отправили ученика, а озадачили доверенного?

Они спустились в просторный зал, каждый звук в котором отдавался гулким эхо. Ростовые окна, убранные авернийским синим стеклом, достаточно приглушали яркий дневной свет, чтобы не прищуриваться.

— Не ваше дело, — резко отрезал Бейл.

— То есть, расследование не ведем, я правильно понимаю?

— Он не подданный Палендоры. В просторы отправим сообщение, что скоропостижно скончался, тут и похороним, чтобы без лишних вопросов. Оформите надлежащим образом.

— Все будет сделано, — заверила мудреца ксентари.

— Там у меня снаружи ученик стены чешет. Пригласите, как будете любезны отвалить.

Ксентари коротко кивнула, проигнорировав грубость, и вышла за дверь, бросив снаружи короткое: «Заходи».

Юноша, просочившийся в дверь, аккуратно подошел к смотревшему на город мудрецу.

— Почтенный Бейл.

— Вот что, Лик, — старец повернулся к ученику и обрушил на него грозный взгляд. — Пора тебе кое-чем серьезным заняться.

Ксентари внимательно слушал старшего, не перебивая и не переспрашивая. Глаза обычного темно-синего цвета ловили каждый жест наставника.

— Собирайся и завтра поедешь в просторы вольных владык. У меня тут доверенный не справился с деликатным поручением и надо разузнать, кто его порешил. Тело оживлению не подлежит, так что заодно узнаешь, что он мне должен был передать.

Мудрец устало опустился на резное кресло, стоявшее в тени.

— А также, нужно понять, что именно он мне не принес.

— Звучит опасно, — осторожно проговорил Лик.

— Опасно со схолари кувыркаться и ожоги с задницы сводить! — вспылил Бейл. — По его следу шли намеренно, а тебе ничего не грозит. Просто разнюхаешь, что к чему, и все.

— Понял, — кивнул ученик.

— В канцелярию список сегодня подай для получения всего, что нужно. И давай до весны управься. В Ригане зреет что-то непотребное, меня в цитадель вызывают каждые несколько дней.

Бейл поморщился и вытащив из-под мантии пузырек, капнул в каждый глаз по капле.

— Да все говорят, знать снова темнит, — обронил Лик.

— Официальная версия интриги авернийских вилцаров, будь они тоже четырежды неладны каждой стихией поочередно. Придерживайся этой версии и болтай поменьше. Ты накуролесишь, а ответственность мне нести.

— Не подведу, почтенный Бейл.

— Так-то, мальчик мой, — сменил ксентари гнев на милость. — Но сам на рожон тоже особо не лезь. Палендора в твое обучение не одну телегу серебра вложила, дорогое достояние.

— Мне вещь покойника нужна.

— У армейских внизу спроси. Там с него хороший клинок сняли, себе возьмешь.

— Заряженный?

Мудрец устремил на него пылающий взор.

— Сам проверишь, сувал ленивый! Проваливай собираться, завтра перед выходом подойдешь.

Лик резво покинул зал. Спускаясь на первый этаж, озадачено почесывал переносицу.

Давать ученикам столь серьезные задания было обычной практикой палендорских наставников. Своеобразное испытание в полевых условиях, проверить претендента перед карьерой придворных мудрецов на стойкость духа, выносливость и силу. В подобных поручениях важен результат, а сколько трудностей выпадет на долю проходящего испытание, наставников не волновало.

***

День прошел в хлопотах.

Сначала Лик с трудом отобрал у армейских служащих оружие усопшего. Бюрократия в палендорской армии царила величайшая, о чем по всему континенту ходили самые развеселые байки. Да и на островах и архипелагах наверняка тоже. Так что повздорить с военными чинами пришлось, прежде чем клинок оказался в ученических руках.

Проглотив обед в ближайшем трактире, Лик попутно набросал список необходимого. В первую очередь деньги. А потом уже поразмыслил насчет остального снаряжения. Дорожные сапоги с заклятьем идеальной ноги, походный непромокаемый плащ. Пояс с нашитыми мешочками для мелочей и дорожный мешок для вещей с чарами облегчения веса у него уже имелись, так как прошлой осенью десять ночей он проходил испытание в условиях дикой природы.

В канцелярии он до самого вечера спорил со служащими о деньгах. Там Лик сорвал голос и охрип окончательно.

Устало переставляя ноги вечером по улицам Ригана, ученик в полной мере начал осознавать, что его ожидает. Для Лика первые задания прошли легко, но тут намечалось нечто долгосрочное, раз почтенный Бейл упомянул близившуюся, но все еще далекую весну.

И совсем не возбранялось исполнять возложенное на него в компании, а не в одиночку. Эта мысль крепко засела в голове ученика.

Вернувшись домой, он без сил рухнул и мгновенно заснул. Пробудившись с рассветом, резво вскочил и ополоснул рот очищающим элексиром. Квартировавшийся с ним вместе в комнате оруженосец одного из палендорских лордов уже был одет по форме и собирался на службу, поправляя амуницию перед отражателем. Старинная вещь идеально передавала изображение, несмотря на почтенный возраст в десятки тысяч лет.

— Все, один остаешься, — заметил Лик.

— А ты куда собрался? — не отвлекаясь от созерцания своего отражения, спросил оруженосец.

— Премудрый в пустоши отправил песок жрать.

— Не лучшее место для благородного ксентари, — вздохнул сосед.

Лик натянул рубаху.

— Вот поэтому ты остаешься в Ригане. А я не из знати, материал расходный. Но по возвращении намереваюсь уже стать придворным. Взять тебя в охрану?

— Только в мечтах, — рассмеялся оруженосец. — Мне не так далеко уже командовать штурмом милетийских укреплений.

— Прикрывать вас еще, — делано зевнул Лик и увернулся от эфеса меча, картинно метящего в голову.

— Ладно, удачи тебе в пути.

— И тебе на службе.

Сам он вскоре тоже выскочил в двери вслед за соседом. Поправив лямку мешка на плече и ножны с клинком на поясе, направился в храм энергии Жизни. Идея, зревшая со вчерашнего вечера, требовала реализации.

Возле городской ратуши, увенчанной полотнищем с палендорским гербом, у самого края столичного парка располагался храм. Его острые шпили венчали стилизованные сиреневые крылья. Прекрасным было то, что службу адепты этой уважаемой у ксентари энергии несли круглосуточно.

Войдя под своды здания, он направился к группам в фиолетовых одеждах, высматривая знакомое лицо. Но она увидела его первой.

— Лик! Ты чего так рано заявился?

Ученик подошел к позвавшей его девушке и кивнул, приветствуя.

— Слушай, Мола, у меня есть к тебе невероятное предложение.

— Звучит вот так сразу очень странно, — сразу насторожилась она. — В чем дело?

— Пойдем, позавтракаем, если ты не занята. — продолжал повышать градус заинтересованности Лик.

— Отличная идея. К нам?

Ученик притворно закрыл лицо руками.

— Я жажду еды, а не корма для скота.

Мола рассмеялась и вышла за ним из храма.

Расположившись в харчевне за углом, Лик свистнул поваренку и жестами показал, что нужно две порции, тот сразу исчез в гремевшей посудой кухне.

— Я сегодня Риган покидаю. — начал Лик.

— Вот это новость, — сразу перебила его Мола. — Теперь в столице вообще не с кем будет поболтать.

— О чем и речь, — заметил ученик. — Я предлагаю тебе отправится со мной. Не беспокойся насчет…

— Я готова! — снова выпалила Мола, заставив его замолчать на полуслове.

На стол опустились две тарелки с ароматно пахнущей приправами кашей с кусочками мяса и булькнул кувшин.

— Вот так сразу? — удивленно проговорил Лик и отправил первую ложку в рот. — Это ведь опасно.

— Ты меня отговаривать или вербовать пришел? Сначала поешь, — с укором напутствовала девушка. — Я пойду с тобой, как ты и предложил. Жизнь для ксентари является главенствующей энергией. А ты ей не владеешь.

— Правильно. Жизнью владеешь ты, целитель. В пути это крайне полезно. Лечить болезни, раны. На сколько хорошо ты владеешь воскрешением?

— Всего несколько мгновений от смерти, — вздохнула Мола. — Да и остальное отнимает энергию не меньше. Мне до третьего предела как до архипелагов ползком.

— Это прекрасно, — успокоил девушку ученик, прекрасно понимая, что она лукавит и немного принижает свои способности.

— Мне на сборы понадобится полдня. Ешь давай! — и она сама набросилась на еду, уплетая завтрак за обе щеки.

Подкрепившись, они вышли из харчевни. Город оживал, улицы и площади наполнялись ксентари, коррами и полукровками. Встречались аланхи и даже громадина схолари прошла, звеня кольчугой и помахивая перьями на шлеме. Риган в такие моменты казался лучшим городом на Блоувине.

— После полудня встретимся у старых западных городских ворот и в путь, — решил Лик.

Целитель, задумавшись о своем, как будто очнулась.

— Хорошо, — Мола помахала рукой и убежала в сторону храма Жизни.

Ученик озадачено посмотрел ей вслед, пожал плечами и поплелся докладывать премудрому Бейлу.

Аудиенции у придворного мудреца пришлось ждать аж до обеда.

-*-

Книга здесь

— Вас беспокоит уровень подготовки детей к школе?

— Если я начну говорить о том, что меня беспокоит в этой работе, мы задержимся с вами еще на недельку! – с явной горечью в голосе заверила она. – Чудовищный уровень знаний у детей, промытость мозгов всевозможными соцсетями, невозможность удержать внимание больше чем на две минуты, отвратительное поведение родителей, чатики с круглосуточно поступающими сообщениями, а самое главное – убежденность взрослых в том, что учитель им что-то должен. Да не должна я им ничего! НЕ ДОЛЖНА!

— Но вы все же не бросаете эту работу, хотя она приносит вам столько негатива. Почему?

— Как это не парадоксально – потому что ДОЛЖНА! – истерически засмеялась клиентка. – Кто-то же должен учить детей? Кто-то же должен вбивать знания в головы нового поколения, даже если его родители против? Кто-то же должен выслушивать мерзкие шепотки у себя за спиной, когда заходишь в магазин и видишь бывшего ученика?! Кому-то же нужно быть опорой младшим детям, пока их мама занимается всем чем угодно, кроме них? А еще не забудьте про НЕОБХОДИМОСТЬ устраивать личную жизнь. Блин! Да я даже не всегда нахожу время чтобы устроить собственный завтрак!

— И все они что-то от вас требуют, считая, что ваши поступки - это не благость, а нечто само собой разумеющееся?

— Вот именно! Все считают, что я им ДОЛЖНА, вот, как например сегодня – они вдруг решили, что мне следует написать пару отчетов для начальства, а еще не забыть наведаться к родителям, и это в мой единственный выходной! При том что они знают, насколько я сегодня занята – у меня важное дело. Всем плевать на мои обязательства – их всех заботят только свои. Как хочется порой сказать им все, что я о них думаю и улететь куда-нибудь на Камчатку, чтобы больше никого из них не видеть, - сказав это, Инна зарыдала. -  Что думаете? Из меня выйдет смотритель маяка?

Я сел за стол, прислушиваясь к бодрому бурчанию давно молчавшего живота, и, радостно работая ложкой в миске с супом, поинтересовался:

― И когда начнёшь «знакомиться»?

― Да сразу после ужина. Клара сегодня идёт на вечеринку к подруге, там будет много шалопаев-студентов, шансы у меня хорошие, ― он обаятельно улыбнулся.

С жадностью допив остатки супа и пожалев, что воспитание не позволяло вылизать миску, подтащил к себе поближе блюдо с пирожками:

― Выходит, у тебя здесь есть свои «глаза и уши»?

Дью заботливо налил в кружку напарника вина из запотевшего кувшина:

― У меня, увы, нет, а вот у Тайного Сыска…  Ты ешь, ешь и отдохни с дороги. Закрой дверь на засов ― сегодня надеюсь заночевать в другом месте, ― озорно подмигнув, балабол скрылся за дверью.

Фыркнув:

― Надо же, какое самомнение! Надеюсь, Клара пошлёт тебя куда подальше, болтун, ― я продолжил набивать изголодавшийся за время болезни живот, не желая признаваться, что завидую его неизменному оптимизму. В жизни Андраша Петефи не было места вечеринкам и свиданиям, только ненавистная работа.

После сытного ужина подумал, а не навестить ли старого знакомого, обещавшего поговорить о беглеце с Главой здешней Гильдии? Но внутренний голос посоветовал пока не торопиться. Сначала надо выполнить заказ ― репутация Андраша Петефи должна оставаться безупречной. А для этого стоит как можно скорее восстановить силы, значит, сегодня наконец-то буду спать, спать, спать...

Я проверил засов на двери, с размаху бросившись на перину и позволив себе утонуть в её ласковых объятиях, до утра забывшись беспокойным сном. В котором, увы, почему-то всё время приходилось носиться по городу, вытаскивая Дью из передряг. Словом, нормально выспаться так и не удалось.

За окном в который раз пропели осипшие петухи, я успел привести себя в порядок и доесть остатки вчерашнего ужина, а Дью так и не вернулся.

«Вот же зараза! Нежится, наверное, себе в чужой постели, совсем стыд потерял… Наверняка даже и не вспомнил, что мы сюда не развлекаться приехали! Где же этого болвана носит?»

Время шло, и на душе становилось всё тревожнее:

«Неужели сегодняшний сон ― в руку? Не дай бог… И где теперь его искать? У меня здесь знакомых нет. Впрочем, о чём это я? Буду действовать как обычно: Гай Каллаи ― человек не бедный, значит, и племянница тоже. Расспрошу о них, трактирщики ― те ещё сплетники…»

Переодевшись, я вышел на улицу и через полчаса уже знал, где вчера проходила вечеринка в честь помолвки дочери одного из самых известных торговцев города. Та самая, на которой и случилось это страшное происшествие ― похитили подружку невесты, некую Клару Каллаи ― ту ещё бесстыдницу. Говорят, она весь вечер флиртовала с красивым темноволосым парнем в кожаном жилете, а потом он её куда-то увёз. Наверное, выкуп потребует. Кругом одно жульё…

Я без труда узнал, что Городская Стража уже приступила к поискам похитителя. Подозревали, что это кто-то из студенческой братии, хотя те божились, мол, видели общительного парня первый раз в жизни. За его голову родственники Клары объявили большую награду, что значило ― скоро на каждой двери будет висеть портрет негодяя.

Впору было биться лбом о стену:

«Что же случилось, Дью? Почему ты увёз девчонку, неужели решил шантажировать «дядюшку»? Нет и ещё раз нет… Опытный сыщик такую глупость ни за что бы не совершил. Хотя он раньше намекал на знакомство с этим типом[1] ― Гаем Каллаи, «заказавшим» мне напарника. Неужели здесь замешано что-то личное? Только этого не хватало.»

Пока соображал, с чего начать поиски «похитителя», события приняли совсем уж скверный оборот. Выбежавшая из трактира служанка с выпученными глазами рассказала своей товарке из цветочной лавки, рядом с которой я стоял, о том, что нашли тело страшно изуродованной Клары. И теперь как пить дать к розыску убийцы подключится Тайный Сыск.

Пришлось вернуться в гостиницу, чтобы обдумать ситуацию ― улицы города скоро наводнят сыщики в штатском, а это совсем ни к чему. Наверняка они уже знают, что речь идёт об «их человеке», и постараются замять дело, но искать Дью не перестанут. Нужно их опередить…

Я замер перед дверью, сразу заметив, что оставленная на косяке «метка» ― тонкая шёлковая нить ― уже на полу. Значит, в комнате был, а возможно, и сейчас меня поджидал непрошенный «гость». Или это Дью, нагулявшись, вернулся?

Приготовив кинжал, осторожно толкнул дверь ― смазанные перед выходом петли не скрипнули, пропуская в полутьму небольшого помещения. Двое в чёрном бесшумно скользнули навстречу, и прежде чем я успел с ними покончить, незнакомый голос из темноты сказал так, что спина покрылась мурашками:

― Не спеши, лучший из лучших… Есть деловое предложение ― разыщи убийцу Клары, и я заплачу тебе золотом столько, сколько весит его голова. Давай заключим выгодный нам обоим Договор.

Два бойца отступили в сторону, пропуская меня вперёд, но я остался на месте, не собираясь подставлять им спину:

― Гай Каллаи? Вы знаете, что на Вас составлен…

Скрипучий старческий смех не позволил закончить фразу:

― Я в курсе… Ох уж этот Аурел, столько лет считал его своим верным псом. Плевать ― найди убийцу девочки, а потом уж выполняй заказ мертвеца. По рукам? Что молчишь ― неужели мало золота? Тогда обещаю тебе место в Гильдии Каменеца, самого древнего города Империи ― он ведь недалеко от столицы, а в вашем деле это имеет значение, верно? Принеси голову убийцы, и кроме золота получишь рекомендательное письмо к моему брату, отцу Клары и тамошнему Главе Гильдии. Он не только примет беглеца в клан, но и приблизит к себе. У брата неважные отношения с вашим Мастером, Дьёрдь будет только рад ему насолить.

Усмехнулся в ответ, на всякий случай прощупав метательные ножи за поясом:

― Приблизит, серьёзно? Неужели я выгляжу настолько доверчивым простачком?

И снова от его странного смеха стало не по себе:

― Думаешь, меня так просто убить, мальчик? Я обещал, что не буду мешать выполнению заказа, но это не значит, что тебе удастся переиграть Гая Каллаи…

Это становилось интересно, и я согласился. Один из воинов передал Договор, после чего все трое… просто исчезли, словно растворившись в темноте. И напрасно я обшарил комнату в поисках неизвестного потайного хода ― всё было безрезультатно.

«Что же я наделал ― связался с проклятым колдуном! Это не в моих правилах…» ― но повернуть время вспять было невозможно.

Взбешённый, потянулся за купленной в лавке сдобой с маком. Отломив половину для напарника, убрал её в сумку и, сев за стол, начал есть, отщипывая маленькие кусочки ароматного хлеба и забрасывая их в рот:

«Булочник божился, что хлеб не зачерствеет ещё четверо суток. Интересно, успею ли за это время найти Дью?» ― острая маковая крошка защекотала горло, и я закашлял, чтобы убрать досадную помеху. Это только добавило злости:

«Проклятый старик! Считаешь себя самым умным? Только вот Андраш-мёртвые глаза быстро разгадал твой план. На самом деле тебе ведь плевать на бедную девочку, тут дело в другом: я отказался принять заказ на Дью, а поскольку, как и все, считаешь его виновным, то, наняв меня, тем самым снова вынуждаешь его убить. Настырный тип… Что же вы не поделили?»

Отпив из фляги несколько глотков вина, снова задумался:

«Почему Каллаи так уверен, что это сделал напарник? Потому что у него есть доказательства вины, возможно, им же и сфабрикованные. Или всё ещё проще ― старик сам виноват в смерти племянницы и хочет подставить Дью, потому что люто его ненавидит.  Но это вряд ли, хотя…»

Чтобы больше выяснить о преступлении, пришлось снова потолкаться среди сплетников. К вечеру я знал, что Клару обнаружили у пристани в заброшенном лодочном сарае ― кажется, бедняжку задушили с особой жестокостью. Это было похоже на пытку, видимо, убийца стремился что-то выведать у жертвы, но зачем было до неузнаваемости уродовать её лицо? Вроде бы даже мать смогла опознать своего ребёнка только по родимому пятну на плече.

А ночью, пересчитав оставшиеся деньги, я отправился к перебравшемуся в Мишкольц Давиду, прекрасно понимая, что это огромный риск. Но он того стоил. Старый приятель был в курсе всего, что творилось в городе, и хоть, разумеется, мог меня сдать, не сделал этого. И не потому, что помнил добро. Просто знаменитый кинжал Андраша Петефи, спокойно лежавший на столе во время «дружеского» разговора, произвёл на известного вора неизгладимое впечатление и оказался убедительнее любых уговоров или просьб о помощи.

Итак, выйдя из притона, я уже знал, кто убийца ― некий Шарманщик время от времени слетал с катушек, отводя душу на молоденьких девушках. Но в этот раз, как по секрету поведал Давид, жертву ему заказали, но кто это сделал, больной негодяй уже никому не расскажет ― вроде бы его нашли плавающим с перерезанным горлом под досками того самого причала… Однако, в этой истории всё не так просто ― кое-кто утверждал, что покойник был лишь двойником настоящего, живого и невредимого Шарманщика.

А что касается парня в кожаном жилете, то его сделали козлом отпущения, но поймать даже раненого пока не смогли ― сыскари сбились с ног, обещая любые деньги тому, кто найдёт его убежище. При этих словах Давид недвусмысленно скосил глаза в сторону моего кинжала:

― Но тебе, как приятелю, я дам наводку, если пообещаешь уступить эту шикарную штучку с крыльями на ножнах…

Пришлось кивнуть, мгновенно оставив лёгкую, но сильно кровоточившую царапину «штучкой» на его грязной шее:

― Хочешь познакомиться с моим «ангелом» ещё ближе или расскажешь о парне без идиотских условий?

Зажимавший горло рукой Давид с выпученными от страха глазами быстро выложил всё, что знал, сбежав с такой скоростью, что догнать его вряд ли бы смогла даже знаменитая кошка-оборотень с южных островов.

Вздохнув:

― Ну вот, быстроногий Давид ― похоже, больше мы не увидимся, во всяком случае, пока ты мне снова не понадобишься… Однако, надо поторапливаться ― Дью ранен, и в трущобах, где, по словам приятеля, его видели, шансов выжить гораздо меньше, чем на охраняемой гвардейцами площади перед зданием Городского Суда. Надеюсь, не опоздаю.

Внутри трактир «Злобный вепрь» полностью оправдывал своё название: несколько уродливых попрошаек, вооружённых подручными средствами ― от костыля до мясницкого ножа ― окружили загнанного в угол, непривычно бледного Дью. Одной рукой он зажимал бок, пальцы второй побелели, так сильно напарник вцепился в боевую плеть, собираясь дорого продать свою жизнь.

Моя одежда и так уже была в крови ― я торопился на помощь… неужели пришло время сказать это так нелюбимое слово? Другу. Поэтому, ворвавшись в притихшее от ожидания интересной разборки злачное местечко, Андраш Петефи за несколько мгновений расчистил пространство вокруг повеселевшего Дью.

Быстро собрав метательные ножи, успел расслышать его прерывистый шёпот:

― Почему так долго?  ― почувствовав, как внезапно потяжелело перекинутое через плечо тело потерявшего сознание напарника.

Служанка с подносом, полным мисок с заказами, выскочила на моём пути, испуганно запричитав, когда «страшный седой человек с ножом» рявкнул на неё:

― Уйди с дороги ― зашибу! ― подобно смазанному пятну промелькнув мимо так и не успевших ничего понять посетителей.

Я снова спешил, и не только потому, что переживал из-за раны Дью или того, что нас могут перехватить его «братья-сыскари» ― старые болячки, оставленные почти десять лет назад незнакомцем со странной  рукой, и пролитыми на спину ядами, снова давали о себе знать. Пора было наносить «особенную» мазь, которой, к слову, почти не осталось.

Не зная город, доверясь только интуиции, без какого-либо плана ― на него просто не было времени ― я бежал по грязным закоулкам, чувствуя, как горят начавшие кровоточить кривые шрамы на спине и слабеют ноги. Глаза заливал едкий пот ― так плохо мне давно не было, и, чувствуя, что это последняя минута, когда ещё могу действовать осознанно ― толкнул, к счастью, незапертую дверь какой-то лачуги.

Перед глазами уже плыли разноцветные круги, а боль стала просто невыносимой, когда, опустив друга на пол, на полусогнутых ногах вплотную подошёл к замершей у стола темноволосой девочке-подростку. Миска выпала из её руки, с глухим стуком разлетевшись на глиняные черепки. Меня словно заворожил мрак её огромных зрачков, и, застонав, я рухнул на колени, выплюнув вместе с чёрной кровью:

― Воды! Мазь в кошеле на поясе, спина… ― и потерял сознание.

Очнулся от приятного, почти невесомого прикосновения холодных пальцев к всё ещё горящей адским огнём коже. Кто-то втирал мазь вокруг шрамов, и противоядие уже начало действовать, раз я не только мог дышать, но и слышать заунывную песню, хотя и не разобрал её чудных слов.

Нежный девичий голос, выводивший красивую, грустную мелодию, замолчал, через мгновение удивлённо спросив:

― Ты очнулся? Странно… Обычно с такими ранами не живут, но я рада, что тебе помогло.

Я не поверил себе, когда тоненькие руки смогли приподнять тело взрослого мужчины, помогая сесть, и напоили из небольшой миски. Это была не вода, а что-то знакомое, горьковато-солёное на вкус, и, поморщившись, прошептал горящими губами:

― Воды, пожалуйста, дай воды…

Угловатая и длинноногая девочка-подросток в стареньком платье с распущенными волосами и полным непонятного любопытства взглядом, покачав головой, как ни в чём не бывало начала заплетать волнистые волосы в две неровные косы:

― Нельзя, выпей ещё, а потом получишь воду, обещаю. Смотри, твой друг послушался, и ему уже лучше. Так что постарайся сделать ещё хотя бы пару глотков. Меня зовут Эва, я вчера похоронила дедушку и теперь осталась совсем одна. Пей скорее ― не хочу, чтобы и ты умер.

Завороженный её голосом, послушно отпил из глиняной миски, внезапно почувствовав, что могу глубоко дышать, и почти замершее сердце бьётся чаще и ровнее. Увидев, что «больному» стало лучше, Эва обрадовалась, протянув кружку:

― Теперь можешь выпить воды, только немного, а то вырвет.

Я послушно выполнил её указания, осматривая маленькую комнату с убогой обстановкой. Взгляд наткнулся на сидевшего у стены Дью, с увлечением приделывавшего ручку к большому котелку с закопчённым дном. Непохоже, что он страдал от раны.

― Дью, ты в порядке? ― неуверенно окликнул его, ― как себя чувствуешь?

Он ухмыльнулся, закончив работу и с довольным видом протянув котелок девочке:

― Держи, маленькая волшебница! Эта штука ещё послужит… Рад, что ты очнулся, Андраш, и спасибо, что снова спас. Чувствую себя совсем неплохо. После лекарства, что дала Эва, рана быстро затянулась. У девочки просто золотые руки, ― в доказательство своих слов он задрал рубаху, демонстрируя тонкий розовый шрам на боку.

― Не может быть, ни одно лекарство не способно заживить рану за такое короткое время… Или? ― я похолодел, ― сколько мы уже здесь?

Дью спокойно встал на ноги, заправляя рубашку в штаны и натягивая кожаный жилет:

― Больше суток. Малышка нанесла тебе остатки мази, но начался жар. Не поверишь, этой ночью она сама сделала новое лекарство, и поэтому ты всё ещё жив.

Потрясённый его словами, я подтащил к себе упиравшуюся девчонку, приставив нож к её тонкому горлу:

― Чепуха, что за бред! Немедленно признавайся, у кого украла мазь?

Переставший улыбаться Андраш осторожно убрал мою руку от, похоже, не испугавшейся угрозы «спасительницы»:

― Тихо, тихо… Совсем рехнулся? Понимаю, звучит невероятно, но это факт ― я сам стоял рядом с ней, пока она готовила твоё лекарство в лаборатории деда.

Ещё раз скептически осмотрел убогое жилище нищенки:

― Да ты не здоров, Дью! Алхимическая лаборатория ― здесь?

Оттолкнув Дью, пытавшегося закрыть её собой, Эва вдруг заговорила на удивление уверенным тоном:

― Не веришь? Твоё дело… Но я только что спасла никчёмную жизнь наёмного убийцы. Разве не об этом ты просил, упав вчера на пороге моего дома? Что смотришь, удивлён? Да ваши с Дью портреты сейчас везде ― я могла бы хорошо заработать, но не стала этого делать, смешав придуманное дедушкой зелье. Наверное, зря, да? Неблагодарный…

Её бледные щёки раскраснелись, точёный носик был гордо вздёрнут, в глазах плескались возмущение пополам со злорадством. И я почему-то совершенно не к месту подумал:

«Девчонка-то с характером, а ведь через пару лет она станет настоящей красавицей… Что за чёрт ― откуда в голове подобные глупости?»

Я быстро взглянул на ухмылявшегося Дью, чувствуя, что почему-то заливаюсь краской, словно балабол только что прочитал мои мысли. Теперь, зараза, наверняка воспользуется этим, чтобы подшучивать.

― И где же эта хвалёная лаборатория, в которой ты с дедом якобы создавала «волшебные зелья»? Неужели в грязном подвале под этой лачугой? ― взбесился я, но, подбоченившись, Эва усмехнулась, открывая замаскированную лоскутным одеялом дверь:

― Прошу, только перед тем как войти, не забудь вытереть ноги вон на той тряпке.

Иронично хмыкнув, я преувеличенно тщательно потоптался на огрызке старого половика и вошёл, замерев от удивления: эта комната разительно отличалась от предыдущей. Она была значительно больше и несравненно чище, точно копируя маленькую мастерскую алхимика ― длинный стол, уставленный стеклянными колбами и непонятными штуками из трубок и сфер. Полки, заполненные банками с разнообразными травами и минералами. Даже воздух тут был какой-то особенный…

Внезапно ноги подкосились, и в попытке найти опору я протянул руку к рванувшемуся на помощь Дью, но Эва оказалась проворнее, вовремя поддержав и не дав мне упасть. В её голосе смешались испуг и неподдельное сострадание:

― Надо его покормить ― сутки же ничего не ел… Подержи своего вредного друга, Дью, и выведи отсюда. Я погрею остатки вчерашней похлёбки.

Было чертовски неловко принимать еду от человека, над которым только что смеялся, но голод оказался сильнее стыда и гордости ― я ел так, словно сидел за королевским столом, наслаждаясь изысканными яствами, а не простой похлёбкой из овощей. И ни Дью, ни Эва не проронили ни слова. Когда большая миска опустела, до меня вдруг дошло, почему они не присоединились к трапезе ― я один умудрился съесть то, что предназначалось всем.

Реакция на это была вполне предсказуемой ― гнев:

― Бестолковый балабол, почему не остановил?

Дью вздохнул, пожав плечами:

― Да потому, что сыт. И как с таким несдержанным характером ты умудряешься оставаться «лучшим из лучших», бешеный?

― Вот именно, мы с Андрашем уже наелись, пока ты болел, ― покраснев, Эва отвернулась, пряча голодные глаза и заставляя меня сгорать от стыда.

Остатки «гонорара» я разделил пополам, первую часть отдав Дью, а вторую протянув девчонке:

― Здесь достаточно, чтобы месяц нормально питаться. Извини, я был неправ насчёт лаборатории. Так кем был твой дед?

Эва, как взрослая, засунула монеты в лиф платья:

― Когда-то давно он был очень известным алхимиком, потом… потом что-то случилось, и всё пошло наперекосяк. Его бросила жена, и он остался с дочкой, моей мамой, на руках. Работал как проклятый, но дочь выросла и, родив ему внучку, умерла. Это стало последней каплей, и дедушка начал пить. Да ещё пристрастился к азартным играм. Всё, что я выручала за сделанные нами лекарства, тут же исчезало в карманах мошенников. Но это ещё не самое страшное ― три дня назад он продал внучку одному типу…

Мы с Андрашем одновременно вскрикнули:

― Нет!

Но, усмехнувшись, Эва продолжила свой печальный рассказ:

― Дедушка был очень болен и последние дни плохо соображал. По договору, «хозяин» заберёт меня завтра утром. А чтобы присматривать за «покупкой», этот негодяй приставил охранника. К счастью, я сумела его напоить, подсыпав снотворное, и он не видел, как вы вошли. Если бы не это, ещё вчера ушла в Эгер ― хочу стать подмастерьем у знакомого аптекаря: он добрый человек и не откажет сироте.

Сжав кулаки, спросил, пугаясь дрожи в собственном голосе:

― Так почему не сбежала, бросив нас?

Девчонка, от одного взгляда которой моё сердце то замирало, то начинало беситься подобно своему хозяину, тихо засмеялась:

― Когда дедушка ещё был в своём уме, учил ― настоящий лекарь не может бросить больного человека, даже если ему самому грозит опасность… Помогите с «этим» ― она кивнула на сначала принятую мной за мешок скорчившуюся в углу фигуру человека, а я выведу вас из города.

Я подошёл к охраннику, осмотрев его ― тот был мёртв уже несколько часов.

― Кажется, кто-то не рассчитал дозу снотворного, ― хмыкнул, подмигивая Дью, но перестал насмешничать, увидев, как побелели её сжатые кулачки.

Быстро соображавший напарник взвалил тело невезучего «сторожа» на плечо и, буркнув:

― Пристрою в ближайшей канаве у трактира, ― скрылся в дверях.

Между мной и Эвой установилось тягостное молчание. Не знаю, как эта мысль пришла в голову, но, потрясённый догадкой, я спросил:

― Дедушка… Это ты его?

Эва вскинула голову, дерзко глядя в глаза:

― А как бы ты сам поступил с человеком, продавшим свою родную кровь мерзавцу, о котором ходят ужасные слухи? ― она вдруг отчаянно зарыдала, и мне захотелось утешить её, обняв, обещая защитить от любых бед, как когда-то делала мама. Но я промолчал, не посмев ей солгать, ведь знал цену подобным обещаниям.

Выплакавшись, девчонка вытерла слёзы рукавом:

― Прости. На самом деле, у него была опухоль. Это очень больно, он сам попросил дать ему «капли вечного забвения», когда позавчера пришёл в себя. Напоследок долго просил прощения, допытываясь, не причинил ли мне в своём безумии вреда, ― она горько засмеялась, хлюпнув покрасневшим носом, ― я пожалела его, не сказав жестокой правды. Дедушка ушёл без мучений, а почему умер охранник ― клянусь, не знаю. Доза была совсем маленькой… Но теперь я всё равно такая же как ты, да?

Успел только покачать головой, пытаясь проглотить горький ком в горле:

― Нет, ты ― другая… ― как в комнату вошёл Дью:

― Дело сделано ― решат, что парень перепил. Судя по синим губам, у него было больное сердце. Бери вещи, Эва, и выводи нас из города.

Она вытащила из пыльного сундука приготовленный дорожный мешок, завязав тесёмки длинного плаща с капюшоном:

― Можем идти, здесь недалеко вход в катакомбы. Дедушка настоял, чтобы я выучила короткий путь за городские стены, им обычно пользуются контрабандисты.

Но я поднял руку, останавливая обоих:

― Подождите… Эва, так кому тебя продал дед? Имя знаешь?

― Настоящего имени не слышала, но все называли его Шарманщик. А что?

Мы с Дью понимающе переглянулись:

― Что ж, видно, мне всё-таки суждено выполнить заказ ― мерзавец Каллаи получит убийцу Клары. Вот что, Эва, веди нас к дому Шарманщика и подожди за воротами. Не вмешивайся, что бы ни происходило, а если нас схватят, уходи через катакомбы, поняла?

Она повела новых знакомых грязными переулками, остановившись у богатого дома в одном из благополучных кварталов города. По словам прислуги, здесь жил почтенный купец, отец семейства, филантроп и меценат, собравший самую большую коллекцию музыкальных инструментов, особенно любивший старинные шарманки.

Отправив Эву снять комнату в ближайшем трактире и ждать нас там, сами, разработав план, приступили к его выполнению. Проникнув ночью в дом негодяя, я без особого труда заставил его написать признание в своих многочисленных грехах, в том числе, и убийстве Клары Каллаи. Тем временем, Андраш встретился со знакомыми из местного отделения Тайного Сыска. Вот ему пришлось попотеть, чтобы уговорить их помочь в поимке «опасного преступника». Но недаром же я прозвал напарника балаболом ― он умел не только без конца рассуждать на любые темы, но и убеждать…

Сыщики, вовремя явившиеся в дом Шарманщика, взяли преступника под стражу, ведь я тоже мог быть весьма убедительным. Всё-таки лучший из лучших в своём деле. Недаром перепуганный негодяй встретил своих тюремщиков как спасителей, не просто отдав бумагу с письменным признанием, но и подтвердив показания при свидетелях.

К утру Шарманщика увезли в Тайный Сыск, а с нас были сняты все обвинения… Мы нашли Эву в маленькой комнатушке трактира, метавшейся из угла в угол в ожидании исхода дела. Она внезапно бросилась нам на шеи, обрадовав Андраша, привыкшего к женскому вниманию, и окончательно смутив меня, даже не представлявшего, что это такое.

После короткого рассказа все вместе пообедали в том же трактире, правда, не переставая оглядываться по сторонам, ведь новости о том, что награда за наши головы отменена, не обрадовала мрачных посетителей заведения. Узнав, что Шарманщик арестован, Эва не изменила своего решения покинуть Мишкольц, и нам ничего не оставалось, как проводить её до городских ворот.

Она тепло обняла Дью и, подойдя ко мне, неожиданно спросила:

― А как тебя обычно называют друзья?

Я фыркнул, делая безразличное выражение лица:

― У меня нет друзей, за исключением этого балабола, остальные зовут ― Андраш-мёртвые глаза… Как тебе такое?

Она неожиданно прижалась горячими губами к моей щеке, шепнув на ухо:

― Глупости! Они совсем не мёртвые, а очень красивые ― такие зелёные, как трава весной. Разыщи меня когда-нибудь, ладно? Я буду ждать…

Растерявшись, как последний дурак, Андраш Петефи не придумал ничего лучше, чем просто кивнуть в ответ, кусая губы и долго провожая взглядом уходящую вдаль тоненькую фигурку.

Дью тронул за плечо, протягивая небольшой свёрток:

― Это только что принёс уличный мальчишка ― сказал, от Гая Каллаи.

Мы отошли в безлюдное место, чтобы развернуть послание «заказчика». В свёртке оказался небольшой кошель с деньгами и записка, в которой Гай пояснил, что большего я не заслуживаю, потому что не придерживался Договора ― не доставил ему голову убийцы любимой племянницы. Чем ужасно разочаровал. Кошель с деньгами ― плата за беспокойство. И ещё наглец посоветовал забыть о взятом на него заказе, как можно скорее покинув Мишкольц, ведь теперь город стал для меня по-настоящему небезопасен.

Это была неприкрытая угроза и одновременно вызов для «лучшего из лучших». Он знал, что я не отступлю.

― Ну, как поступим? ― ухмыляясь, спросил Дью, прекрасно зная ответ.

― Для начала разработаем план, я обязательно выполню заказ, принятый от Аурела ― пусть Гай Каллаи заранее подыскивает себе место на кладбище.

Дью кивнул и, сделав задумчивое лицо, протянул, дёргая себя за ухо:

― Конечно, конечно… Но всё-таки она сумасшедшая, хоть и признаю, ― красивая и талантливая.

― Кто?

― Эва, разумеется! Надо же было запасть на тебя ― мало того, что убийца, так ещё и бешеный…

Покраснев, я бросился вслед за убегавшим напарником, начав атаковать его собранными под ближайшей сосной шишками:

― Стой, придурок ― а ну повтори, что сказал, чёртов балабол!

[1] Рассказ «Балабол 2»