Сообщество - FANFANEWS

FANFANEWS

979 постов 1 070 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

1241

Фэнтези советских времен — 8 любимых киносказок из стран соцлагеря: Три орешка для Золушки, Златовласка и другие

Для всех рожденных и выросших в СССР показ по телевизору сказок был огромной радостью. Но когда кроме русских фильмов удавалось посмотреть киносказку чешскую, польскую или из ГДР, восторг был совершенно особенного рода.

Снятые в декорациях исторических рыцарских замков, произведения кинематографистов из дружественных стран выглядели особенно волшебными и оставляли незабываемые впечатления. До сих пор у огромного числа уже давно выросших зрителей эти фильмы продолжают оставаться любимыми.

Интересно, что далеко не во всех странах экранизация детских сказок в 60-70-х годах выделилась в отдельный жанр. СССР и страны восточной Европы были, скорее, исключением из правил. Весь мир ориентировался тогда на продукцию киностудии Дисней, однако их творчество разительно отличалось от того, что делали чешские, польские и немецкие кинематографисты. Историки кино считают, что жанр, созданный тогда в странах соцлагеря, наиболее близок к тому, что сегодня мы называем миром фэнтези. А вот по поводу возрастной категории, многие из них сегодня вполне попали бы в «16+», и в этом была, кстати, их особенная прелесть. Сказки, созданные явно не для самых маленьких зрителей, кроме детей покоряли молодежь, да и взрослых тоже. Особенный колорит киносказкам придавали настоящие рыцарские замки и костюмы, поражавшие красотой, богатством и достоверностью.

1. «Золотой гусь», 1964 год, ГДР

Веселая и очень яркая киносказка много лет была настоящим эталоном для создателей детских сказочных миров. Надо отметить, что к подбору актерского состава создатели фильма подошли очень серьезно. Каспар Эйхель, воплотивший образ веселого «глупца» Клауса, в эти же годы играл Гамлета на сцене (актер, кстати, снимается до сих пор, несмотря на преклонный возраст), а его партнершей по съемочной площадке стала Карин Уговски - ведущая актриса театра Максима Горького в Берлине, в последующие годы - член немецкой киноакадемии.

2. «Три орешка для Золушки», 1973 год, Чехословакия, ГДР

Эта по-настоящему культовая сказка до сих пор считается одним из лучших киношедевров для детей. Интересно, что во многих странах Европы она значит для зрителей примерно то же, что и для нас знаменитые новогодние фильмы. В Чехии, Германии и Норвегии эту сказку уже более 30 лет каждый год традиционно показывают по телевидению на Рождество, а в Чехии она была признана лучшим сказочным фильмом двадцатого века. Для прекрасного актерского дуэта Либуше Шафранковой и Павела Травничка «Три орешка» стали началом настоящей сказочной кинокарьеры, они еще не раз затем превращались на экранах в принцев и принцесс. Кстати, оба до сих пор иногда принимают участие в специальном фестивале, который ежегодно проводится в замке Морицбург (на месте съемок) в честь знаменитого фильма.

Либуше Шафранкова и Павел Травничек

Надо отметить, что главный сказочный принц чешского кинематографа всю жизнь, конечно, был любимцем женщин. Подтверждение тому служат его четыре брака. Кстати, в 2017 году у 67-летнего актера и его молодой жены Моники родился сын. А вот Либуше уже много лет ведет очень скромный образ жизни. Актриса не любит давать интервью и всячески оберегает семью от прессы.

3. «Русалочка», 1976 год, Чехословакия

Интересно, что, приступая к съемкам этого фильма, режиссер Карел Кахиня очень хотел работать с Либуше Шафранковой, но актриса уступила эту роль своей младшей сестре Мирославе. Вообще же на экранизацию Андерсена чешского кинематографиста вдохновил советский фильм «Человек- Амфибия», но, к сожалению, технические возможности не позволили ему реализовать подводные съемки, и всю сказку снимали «на суше».

4. «Регентруда», 1976 год, ГДР

Все, видевшие эту сказку в детстве, запомнили ее удивительную мрачноватую атмосферу. Если существует жанр «страшилок для детей», то это творение немецких кинематографистов именно к нему и относится. К счастью, в конце добро все-таки побеждает зло. Пара влюбленных - Андрес и его невеста Марен, управляются со злым волшебником огня Фойербартом, который иссушил всю землю, и возвращают людям воду. Несмотря на немудреные спецэффекты, фильм действительно был невероятно запоминающимся. Кстати, в сети сейчас вовсю рассуждают о психологическом феномене «Регентруды». Можно найти очень много отзывов от взрослых людей, чье детство пришлось на 80-е, и которые отмечают, что именно эта сказка стала одним из самых страшных воспоминаний их юности, но при этом всем она ужасно нравилась. Такие вот противоречивые чувства может вызывать искусство.

5. «Третий принц», 1982 год, Чехословакия

Еще один запоминающийся чешский фильм, где, почти десять лет спустя, опять встретились на съемочной площадке Либуше Шафранкова и Павел Травничек. В этот раз прекрасные принц и принцесса даже «раздвоились»: Травничек сыграл сразу двух братьев-близнецов, а Либуше - принцессу Милену и принцессу Алмазных Скал.

6. «Король Дроздобород», 1965 год, ГДР

Гордая и строптивая принцесса высмеивала всех женихов, которых предлагал ей отец. В наказание он решил выдать дочь замуж за первого мужчину, который войдет в их замок. Таким счастливцем оказался один из отвергнутых ранее женихов, переодетый нищим музыкантом.

7. «Златовласка», 1973 год, Чехословакия

Классическая сказка о любви прекрасной Златовласки к юному Иржику. Злой Король велит своему повару Иржику приготовить ему рыбу. Несмотря на строгий запрет, Иржик решает отведать чудесную рыбу и начинает понимать язык зверей. Правда выходит наружу, и король, вместо того, чтобы казнить Иржика, посылает его на поиски невесты, златовласой принцессы. Чтобы добыть ее, Иржик должен выполнить три задания, в этом ему помогают муравьи, рыба и вороны, которых он спасает в пути.

8. «Золотой папоротник», 1963 год, Чехословакия

По старинному поверью, в ночь под Ивана Купала в непроглядной глубине дремучего леса расцветает волшебный цветок — золотой папоротник. Пастуху Юре удалось сорвать его. Страшные силы леса хотят отнять у него цветок. Но любовь девушки Лесанки сильнее темных сил, она охраняет Юру. Юноша становится солдатом, и на войне помогает ему Лесанкина любовь. Юру за отвагу производят в капитаны. Но он забыл свою Лесанку и влюбился в дочь генерала... Теперь Юра теряет и невесту и ее чудодейственную спасительную любовь

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/210420/46167/

Другие материалы:

Показать полностью 10
664

Александр Волков — волшебник из страны СССР

Александр Волков — русский советский писатель, драматург, переводчик и учитель но для большинства из нас он тот самый сказочник, который рассказал нам о Волшебной стране, Элли, Тотошке, Страшиле, Железном дровосеке и Трусливом льве.

Родился 14 июня 1891 года в городе Усть-Каменогорск в семье военного фельдфебеля и портнихи. В старой крепости маленький Саша Волков знал все закоулки. В своих воспоминаниях он писал: «Помню, стою в воротах крепости, а длинное здание казармы разукрашено гирляндами цветных бумажных фонариков, высоко в небо взлетают ракеты и рассыпаются там разноцветными шариками, с шипением вертятся огненные колеса...» — таким запомнил A.M. Волков празднование в Усть-Каменогорске коронации Николая Романова в октябре 1894 года. Читать научился в трехлетнем возрасте, но в доме отца книг было немного, и с 8 лет Саша стал мастерски переплетать соседские книги, имея при этом возможность их прочитать. Уже в этом возрасте читал Майн Рида, Жюля Верна и Диккенса; из русских писателей любил А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова, И. С. Никитина.

В начальном училище учился только на отлично, переходя из класса в класс только с наградами. В 8 лет Волкова приняли сразу во второй класс городского училища, и в 13 лет он закончил его лучшим учеником. В 1910 году, после подготовительного курса, поступил в Томский учительский институт, который окончил в 1910 году с правом преподавания в городских и высших начальных училищах. Александр Волков начал работать учителем в старинном алтайском городе Колывани, а затем в родном городе Усть-Каменогорске, в училище, где начинал свое образование. Там он самостоятельно освоил немецкий и французский языки.

Накануне революции Волков пробует перо. Его первые стихи «Ничто не радует меня», «Мечты» были напечатаны в 1917 году в газете «Сибирский свет». В 1917 — начале 1918 года он входит в состав Усть-Каменогорского совдепа и участвует в выпуске газеты «Друг народа». Волков, как и многие «старорежимные» интеллигенты, не сразу принял Октябрьскую революцию. Но неиссякаемая вера в светлое будущее захватывает его, и вместе со всеми он участвует в строительстве новой жизни, учит людей и учится сам. Он преподает на открывающихся в Усть-Каменогорске педагогических курсах, в педтехникуме. В это время пишет ряд пьес для детского театра. Его веселые комедии и пьесы «Орлиный клюв», «В глухом углу», «Деревенская школа», «Толя-пионер», «Цветок папоротника», «Домашняя учительница», «Товарищ из центра» («Современный ревизор») и «Торговый дом Шнеерзон и Ко» с большим успехом шли на сценах Усть-Каменогорска и Ярославля.

В 20-х годах Волков переезжает в Ярославль на должность директора школы. Параллельно с этим он экстерном сдает экзамены на физико-математический факультет педагогического института. В 1929 году Александр Волков переезжает в Москву, где работает заведующим учебной частью рабфака. К тому времени, когда он поступил в Московский государственный университет, он уже являлся сорокалетним женатым мужчиной, отцом двоих детей. Там, за семь месяцев, он одолел весь пятилетний курс математического факультета, после чего в течение двадцати лет являлся преподавателем высшей математики в Московском институте цветных металлов и золота. Там же он вел для студентов факультатив по литературе, продолжал пополнять свои знания по литературе, истории, географии, астрономии, активно занимался переводами.

Вот здесь и произошел самый неожиданный поворот в жизни Александра Мелентьевича. Началось все с того, что он, большой знаток иностранных языков, решил изучить еще и английский. В качестве материала для упражнений, ему принесли книгу Л. Фрэнка Баума «Удивительный волшебник из страны Оз». Он прочел ее, рассказал двум своим сыновьям, и решил перевести. Но в итоге получился не перевод, а переложение книги американского автора. Кое-что писатель переделывал, кое-что добавлял. Например, придумал встречу с людоедом, наводнение и другие приключения. Песик Тотошка у него заговорил, девочку стали звать Элли, а Мудрец из Страны Оз обрел имя и титул — Великий и Ужасный Волшебник Гудвин... Появилось множество и других милых, забавных, иногда почти незаметных изменений.

А когда перевод или, точнее, пересказ был закончен, то вдруг выяснилось, что это уже не совсем баумовский «Мудрец». Американская сказка превратилась просто в сказку. А ее герои заговорили по-русски так же непринужденно и весело, как за полстолетия до этого говорили по-английски. Александр Волков год работал над рукописью и озаглавил ее «Волшебник Изумрудного города» с подзаголовком «Переработки сказки американского писателя Фрэнка Баума». Рукопись была послана известному детскому писателю С. Я. Маршаку, тот ее одобрил и передал в издательство, настоятельно посоветовав Волкову заняться литературой профессионально.

Черно-белые иллюстрации к тексту сделал художник Николай Радлов. Книга вышла из печати тиражом в двадцать пять тысяч экземпляров в 1939 году и сразу же завоевала симпатии читателей. В конце этого же года появилось ее повторное издание, а вскоре она вошла в так называемую «школьную серию», тираж которой составлял 177 тысяч экземпляров. C 1941 года Волков стал членом Союза писателей СССР.

В годы войны Александр Волков написал книги «Бойцы-невидимки» (1942, о математике в артиллерии и авиации) и «Самолеты на войне» (1946). Создание этих произведений тесно связано с Казахстаном: с ноября 1941 года по октябрь 1943 года писатель жил и работал в Алма-Ате. Здесь он написал цикл радиопьес на военно-патриотическую тему: «Вожатый уходит на фронт», «Тимуровцы», «Патриоты», «Глухой ночью», «Фуфайка» и другие, исторические очерки: «Математика в военном деле», «Славные страницы по истории русской артиллерии», стихи: «Красная Армия», «Баллада о советском летчике», «Разведчики», «Юные партизаны», «Родина», песни: «Походная комсомольская», «Песня тимуровцев». Много писал для газет и радио, некоторые написанные им песни были положены на музыку композиторами Д. Гершфельдом и О. Сандлером.

В 1957 году Александр Мелентьевич Волков познакомился с начинающим художником Леонидом Владимирским, и «Волшебник Изумрудного города» вышел в свет с новыми иллюстрациями, признанными позднее классическими. В руки послевоенного поколения книга попала в начале 60-х, уже в переработанном виде, и с тех пор она постоянно переиздается, пользуясь неизменным успехом. И юные читатели опять отправляются в путешествие по дороге, вымощенной желтым кирпичом...

Творческое содружество Волкова и Владимирского оказалось длительным и очень плодотворным. Работая бок о бок в течении двадцати лет, они практически стали соавторами книг — продолжений «Волшебника». Л. Владимирский стал «придворным художником» Изумрудного города, созданного Волковым. Он иллюстрировал все пять продолжений Волшебника.

Невероятный успех цикла Волкова, сделавший автора современным классиком детской литературы, во многом задержал «проникновение» на отечественный рынок оригинальных произведений Ф. Баума, несмотря на то, что последующие книги напрямую уже никак не были связаны с Ф. Баумом, лишь иногда в них мелькали частичные заимствования и переделки.

«Волшебник Изумрудного города» вызвал большой поток писем автору от его маленьких читателей. Дети настойчиво требовали, чтобы писатель продолжил сказку о приключениях доброй маленькой девочки Элли и ее верных друзей — Страшилы, Железного дровосека, Трусливого льва и смешной собачки Тотошки. На письма подобного содержания Волков откликнулся книгами «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» и «Семь подземных королей». Но читательские письма продолжали идти с просьбами продолжить рассказ. Александр Мелентьевич вынужден был ответить своим «напористым» читателям: «Многие ребята просят меня, чтобы я писал еще сказки об Элли и ее друзьях. Я на это отвечу: сказок об Элли больше не будет…» А поток писем с настойчивыми просьбами продолжить сказки не уменьшался. И добрый волшебник внял просьбам своих юных поклонников. Он написал еще три сказки — «Огненный бог Марранов», «Желтый туман» и «Тайна заброшенного замка». Но, как и обещал писатель, это были сказки не об Элли, а об Энни - её младшей сестрёнке. Все шесть сказочных повестей об Изумрудном городе были переведены на многие языки мира общим тиражом в несколько десятков миллионов экземпляров.

По мотивам «Волшебника Изумрудного города» писатель в 1940 году написал одноименную пьесу, которая ставилась в кукольных театрах Москвы, Ленинграда, и других городов. В шестидесятые годы А. М. Волков создает вариант пьесы для театров юного зрителя. В 1968 и последующие годы по новому сценарию «Волшебник Изумрудного города» ставится многочисленными театрами страны. Пьеса «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» шла в кукольных театрах под названиями «Урфин Джюс», «Побежденный Урфин Джюс» и «Сердце, ум и храбрость». В 1973 году объединение «Экран» сняло кукольный фильм из десяти серий по сказкам А. М. Волкова «Волшебник Изумрудного города», «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» и «Семь подземных королей», который несколько раз демонстрировался по Всесоюзному телевидению. Еще раньше Московская студия диафильмов создала диафильмы по мотивам сказочных повестей «Волшебник Изумрудного города» и «Урфин Джюс и его деревянные солдаты».

В издании второй книги А. М. Волкова «Чудесный шар», которую автор в первоначальных вариантах называл «Первый воздухоплаватель», большое участие принял Антон Семенович Макаренко, который только что переехал на жительство в Москву, где полностью отдался научной и литературной работе. «Чудесный шар» — исторический роман о первом русском воздухоплавателе. Толчком к его написанию послужил коротенький рассказ с трагическим концом, найденный автором в старинной летописи. Не меньшей популярностью пользовались в стране и другие исторические произведения Александра Мелентьевича Волкова — «Два брата», «Зодчие», «Скитания», «Царьградская пленница», сборник «След за кормой» (1960), посвященный истории мореплавания, первобытным временам, гибели Атлантиды и открытию Америки викингами.

Кроме этого Александр Волков опубликовал несколько научно-популярных книг о природе, рыбной ловле, истории науки. Самая популярная из них – «Земля и небо» (1957), вводящая детей в мир географии и астрономии, выдержала многократные переиздания.

Волков занимался переводами Жюля Верна («Необыкновенные приключения экспедиции Барсака» и «Дунайский лоцман»), его перу принадлежат фантастические повести «Приключение двух друзей в стране прошлого» (1963, памфлет), «Путешественники в третье тысячелетие» (1960), рассказы и очерки «Путешествие Пети Иванова на внеземную станцию», «В горах Алтая», «Лопатинский залив», «На реке Буже», «Родимое пятно», «Удачный день», «У костра», повесть «И кровью обагрилась Лена…» (1973), и многие другие произведения.

Писатель умер 3 июля 1977 года в Москве.

Но его книги о Волшебной стране неустанно переиздаются большими тиражами, радуя все новые поколения юных читателей… В нашей стране этот цикл стал настолько популярен, что в 90-е годы начали создаваться его продолжения. Начало этому положил Юрий Кузнецов, который решил продолжить эпопею и написал новую повесть — «Изумрудный дождь» (1992). Детский писатель Сергей Сухинов, начиная с 1997 года, издал уже более 20-ти книг серии «Изумрудный город». В 1996 году Леонид Владимирский, иллюстратор книг А.Волкова и А.Толстого, связал двух своих любимых героев в книге «Буратино в Изумрудном городе».

Источник: https://fantlab.ru/autor1082

Другие материалы:

Показать полностью 9
1130

Классика кинофантастики — «Прибытие» (2016), реж. Дени Вильнёв

Экранизация неэкранизируемой лингвистической фантастики

И всё же, Анна, твоя история началась тогда, в день, когда они отбыли. Даже зная, какой путь предстоит, куда он приведёт, я приветствую его, и я рада каждому мгновению.

Когда Дени Вильнёв собрался снять фильм по рассказу Теда Чана «История твоей жизни», мы решили, что это запоздалый первоапрельский розыгрыш. Рассказ Чана казался неэкранизируемым: содержание и форма в нём тесно переплетены, «как» не менее важно, чем «что». Перевести это на язык кино казалось невозможным. К счастью, так только казалось.

Сценарист Эрик Хайссерер носился с идеей экранизации несколько лет — а в итоге фильм сняли за 56 дней. Правда, здесь не учтены месяцы, ушедшие на разработку инопланетного языка, а ведь именно язык — главный герой рассказа и фильма. Чан построил историю на двух основных концепциях: гипотезе Сепира — Уорфа, что язык, на котором мы говорим, влияет на наше мышление и восприятие мира, и квантовой теории времени, утверждающей, что прошлое и будущее существуют одновременно. Только особенности наших органов чувств делают время непрерывной железнодорожной колеёй, по которой мы едем из прошлого в будущее. Что, если язык может «перепрограммировать» наше восприятие времени? И что в этом случае произойдёт со свободой воли — как мы будем жить с тем будущим, которое для нас уже случилось?

Эти нарративные и философские сложности свалились на хрупкие плечи Эми Адамс, сыгравшей в «Прибытии» роль лингвистки Луизы Бэнкс. Ей в компании коллег предстоит расшифровать язык инопланетян, которые прибыли на Землю в нескольких кораблях странной формы. Кстати, тут фильм отличается от рассказа: в нём на Земле появились «зеркала», через которые люди могли общаться с пришельцами.

Изучение инопланетного языка занимает большую часть фильма, и кто бы мог подумать, что лингвистика может быть такой увлекательной! С научным сюжетом тесно переплетены два других: изменения доктора Бэнкс под влиянием языка, который она пытается выучить, и её роман с коллегой-физиком Иэном. Язык «перепрограммирует» не только саму Бэнкс, но и всю земную цивилизацию. Процесс изучения средства коммуникации оказывается заодно и результатом. Интересно, что в первом варианте сценария инопланетяне в конце передавали землянам чертежи космического корабля, с помощью которого люди должны были спасти их цивилизацию. Но, пока Хайссерер и Вильнёв работали с текстом, вышел «Интерстеллар», и они решили оставить эту идею. И хорошо: отсутствие конечной цели, как ни парадоксально, сделало «Прибытие» более цельным, закруглённым (для тех, кто смотрел фильм, последнее слово весьма многозначно).

«Прибытие» производит почти гипнотическое впечатление благодаря затягивающему сюжету, утончённой игре Адамс, мягким приглушённым тонам (в кадре словно царит вечная осень) и завораживающему саундтреку Йохана Йоханссона. Восемь номинаций на «Оскар», включая «Лучший фильм», премия «Хьюго» и немыслимые 94% одобрения на Rotten Tomatoes — лишь часть признания, которое получила картина. «Прибытие» напоминает о том, какой может и должна быть хорошая фантастика. Идея, форма и содержание в ней неотделимы друг от друга — возможно, в этом и секрет экранизации неэкранизируемого.

Автор текста: Светлана Евсюкова
Источник: 150 фантастических фильмов, которые стоит посмотреть

Другие материалы:

Показать полностью 2
27

Предтечи фантастики — Марк Твен. Янки из Коннектикута при дворе короля Артура

Ещё одна классика, совмещающая в себе сатиру на современное писателю общество и блестящее воплощение нескольких фантастических идей, позднее растиражированных сотнями авторов. Путешествие во времени, альтернативная история, идея столкновения культур, сомнительность прогрессорства как способа изменить «косное» общество — всё уместилось под одну обложку.

Роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889) - самое знаменитое фантастическое произведение Сэмюэля Лэнгхорна Клеменса, более известного как Марк Твен (1835-1910). За шесть лет до Уэллса Твен пишет о путешествии во времени: обычный современник тогдашнего читателя, предприимчивый Хэнк из штата Коннектикут, получает в драке удар ломом по голове и приходит в себя неподалёку от Камелота времён раннего средневековья. Не теряя присутствия духа, он быстро завоёвывает значительное влияние в обществе и начинает активно менять быт средневековой Англии. Однако бурная промышленная революция и здоровый американский прагматизм пришлись не ко двору у короля Артура. Конфликт, вспыхнувший между шустрым американцем и местной родовой знатью, постепенно теряющей былую власть, в конечном итоге привёл янки к катастрофе.

Я принял два решения: если сейчас всё-таки девятнадцатый век, и я нахожусь среди сумасшедших, и мне отсюда не выбраться, - я не я буду, если не стану хозяином этого сумасшедшего дома; если же, напротив, сейчас действительно шестой век, так тем лучше, — я через три месяца буду хозяином всей страны...

Переводчик Н. Чуковский

Главный герой Хэнк Морган неспроста назван «янки из Коннектикута» - для современников Твена это означало «стопроцентный американец». Ведь штат Коннектикут - это сердце региона, известного как Новая Англия, которая, в свою очередь, была колыбелью западной цивилизации на американском континенте.

Янки - самый первый традиционный «попаданец-современник» (для автора книги, конечно). Кроме «первородства», у Моргана есть и другие особенности. Дело в том, что, несмотря на некоторые вполне исторические реалии, герой попадает не в реальное прошлое, а в фантазию в духе рыцарских романов. Приключения Хэнка Моргана служили Твену лишь поводом для сатирических шаржей на культурно-литературные клише и нравы тогдашнего американского общества.

Тем не менее придуманная им базовая схема попаданческого сюжета востребована до сих пор: герой с помощью своих профессиональных знаний и навыков в одиночку пытается изменить ход истории. Правда, в отличие от персонажей нынешних книг, янки это так просто не даётся - инерция эпохи оказывается очень велика. И финал этого весёлого романа, в принципе, трагичен: намного опередившие время реформы Хэнка оказались никому не нужны, и все его начинания потерпели крах. Позднее другой американец, Лайон Спрэг де Камп, написал отличный и не менее весёлый роман «Да не опустится тьма!», в котором попытался опровергнуть выводы Марка Твена и доказать, что одиночка вполне способен изменить историю.

Автор текста: Борис Невский
Источник: 116 главных фантастических книг

Другие материалы:

Показать полностью 2
13

Литературацентричность и фантастика текста — в творчестве братьев Стругацких, часть 2

Литературацентричность и фантастика текста — в творчестве братьев Стругацких, часть 1

В последующих произведениях братьев Стругацких снова и снова возникают мотивы книги, текста, или же используются литературные приемы, привлекающие читательское внимание к композиции произведения и структуре нарратива. В «Граде обреченном» сюжет развивается прерывисто, скачкообразно, что отражает фантасмагорическую реальность места действия — Города. Эксперимент — центральный «идеобраз» романа, знак абсурдных и непостижимых начальных условий, в которые помещены обитатели Города. Характерно, что один из героев романа, Изя Кацман, по роду занятий и по душевной склонности книгочей, точнее, архивариус. Он постоянно копается в хранилищах, в старых бумагах и документах. Тут как будто очевидная наивность: у Города не может быть естественной истории, он создан искусственно, в целях Эксперимента. Однако авторы все же заставляют Изю продолжать «рыться в книгах» и даже вознаграждают его за верность этому занятию некоторыми открытиями. Смысл всего этого явно символический: на самом-то деле происхождение и Города, и Эксперимента книжное, текстовое. Стругацкие словно подсказывают нам, что все концы и начала — в творческом замысле авторов и в его словесной реализации. Письменное слово оказывается фундаментом альтернативного мира.

На это же намекает парадоксальный финал романа, когда Андрей Воронин, пройдя множество приключений и испытаний, встретившись у точки Начала мира со своим двойником-отражением, попадает в хронотоп своего детства, откуда ему предстоит, очевидно, начать новый круг тяжкого пути познания. Закольцованная композиция «Града обреченного» — жест авторского могущества, произвола над внутритекстовой реальностью — оказывается манифестацией сугубо литературной фантастичности.

Для привнесения колорита литературности в повесть «За миллиард лет до конца света» оказывается достаточно дать ей подзаголовок «Рукопись, найденная при странных обстоятельствах», да разбить непрерывность повествования несколькими многоточиями, обозначающими лакуны. Не то чтобы это приумножало фантастические эффекты повествования, но недосказанность, опущение некоторой части информации всегда разжигает читательское любопытство и воображение.

Примерно так же работают механизмы «текстовости» в «Жуке в муравейнике». Там расследование, которое ведет Максим Каммерер относительно местонахождения и загадочного поведения беглого прогрессора Льва Абалкина, перемежается, тормозится выдержками из отчета самого Абалкина о его участии в операции «Мертвый мир» на планете Надежда. Эти выдержки клочковаты, фрагментарны, к тому же и обрываются в самый критический момент. Они являют собой увлекательнейший «роман в романе», делая таинственность повествования многослойной, многоконтурной. Стругацкие словно в точности следуют суждению-рецепту Ю. Тынянова: «...роль неизвестного текста (любого в семантическом отношении)... неизмеримо сильнее роли определенного текста: момент такой частичной неизвестности заполняется как бы максимальным напряжением недостающих элементов — данных в потенции — и сильнее всего динамизирует развивающуюся форму». И снова — эффект этот достигается за счет выставления напоказ текстовой фактуры с ее неодноплановостью, разнослойностью.

Замечу здесь, что, чем старше становились Стругацкие, тем сильнее проявлялась литературная составляющая их фантастики. Со временем размывалась ясность идеальной и идеологизированной модели мира, существовавшей в их сознании, ослабевала убежденность в истинности и благотворности того «месседжа», который пронизывал и одухотворял их книги 60-х годов. Развеивались всяческие иллюзии — романтические, просветительские, прогрессистские, слабели надежды на исправление рода человеческого с помощью социальных революций или либеральных реформ, высокой педагогики, активации альтруистических и познавательных потенций. И параллельно с этим сгущался колорит книжности в их произведениях, внимание и авторов, и читателей все больше сосредоточивалось на писательстве как судьбе, как ремесле и волшебстве.

Роман «Хромая судьба» состоит, как уже говорилось, из двух повестей, существовавших первоначально самостоятельно: «Гадкие лебеди» ( 1967) и «Хромая судьба» (1982). Единственным моментом, внешне сближающим эти две вещи, является то, что в центре каждого — образ писателя. Что же побудило Стругацких выстроить из них сложную, несколько громоздкую конструкцию, сделав свою неопубликованную в свое время и ставшую знаменитой в самиздате повесть «текстом в тексте»: текстом, который сочиняет герой «Хромой судьбы», советский литератор Феликс Сорокин, с которым Аркадий Стругацкий щедро поделился деталями своей биографии и внешности? Зачем им понадобился этот механизм удвоения, эта матрешечная конструкция, когда писатель (Сорокин) пишет книгу, в которой действует писатель (Банев), в свою очередь пишущий книгу?..

Заметим для начала, что герои обрамляющего и обрамляемого текстов очень по-разному относятся к своему писательскому делу. Виктор Банев — воплощение довольно расхожего стереотипа ангажированно-неангажированного художника в полутоталитарном обществе, стихийного поборника свободы, справедливости, «человеческих ценностей». Банев внепартиен, как бы аполитичен, но он — стихийный бунтарь и протестант, он отстаивает свое право на бесцензурно-нецензурное высказывание, на свободное художническое самовыражение, и, параллельно, сражается в хемингуэевской, грубовато-изысканной манере с фашистами, подонками, мещанами, провокаторами. Стругацкие использовали в своей повести слегка измененный текст одной из песен Высоцкого, сделав своего героя ее автором. Но характерно, что уже в 1967 году, когда слава Высоцкого только разгоралась, они создали в «Гадких лебедях» модель, с которой впоследствии бард очень хорошо совпал: звонкий забулдыга, кое-как, но ладящий с властями, балансирующий на грани между мятежом и конформизмом, индивидуалист и одиночка, поневоле становящийся культовой и общественно значимой фигурой.

Здесь важно то, что в «Гадких лебедях» социальная функция литературы, ее миссия признается — как бы Виктор Банев порой ни пытался от груза этой миссии удрать. В «Хромой судьбе» все по-другому. Феликс Сорокин, даром что советский писатель, автор романа «Товарищи офицеры» и очерков из армейской жизни, совершенно лишен иллюзий относительно миссии литературы в деле исправления рода человеческого. Он, Сорокин, на середине жизненного пути нашел свое призвание, свое предназначение: сначала он создал фантасмагорические «Современные сказки», которыми и прославился, теперь пишет текст под кодовым названием «Синяя папка», и текст этот — «Гадкие лебеди», так что Виктор Банев оказывается героем произведения Феликса Сорокина. Создает Сорокин свой опус в тиши, одиночестве и тайне, справедливо опасаясь, что официальные инстанции, ознакомившись с этим произведением, не придут в восторг. Но пишет он про город, дождь, Банева и мокрецов не для того, чтобы вставить перо властям, приободрить оппозиционно настроенную интеллигенцию или просто дать волю собственной социальной горечи и злости. Нет, для Сорокина этот текст оказывается встречей с судьбой и откровением: о счастье сочинительства и обреченности ему. Создание вымышленного, альтернативного мира, власть над ним, необходимость придать ему максимальную достоверность, реальность — все это становится для Сорокина внутренней потребностью, интимной и экзистенциальной, оборотной стороной его свободы:

«У меня их здесь было десять тысяч человеков в моем городе — дураков, энтузиастов, фанатиков, разочарованных, равнодушных... И неописуемое наслаждение доставляло мне управлять их судьбами, приводить их в столкновение друг с другом и с мрачными чудесами, в которые они у меня оказались замешаны...

Клянешься ли ты и далее думать и придумывать про свой город до тех пор, пока не впадешь в полный маразм, а может быть, и далее?

А куда мне деваться? Конечно, клянусь, сказал я и раскрыл рукопись».

Одновременно с этим в «Хромой судьбе», обрамляющем повествовании, с самого начала возникает мотив «литературной магии». Феликс Сорокин перебирает другую папку, архивную, с нереализованными набросками и сюжетами. И вот эти-то фантомы его воображения на исчерканных листках бумаги начинают вдруг проникать в его жизнь, сбываться, воплощаться в ней. Был у него сюжет об источнике живой воды, который обеспечивает бессмертие пятерым людям. И вот — сосед по лестнице в кооперативном писательском доме Костя Кудинов, тяжко заболев, посылает Сорокина в таинственное место к таинственному человеку за таинственным препаратом Мафусаллином, без которого Косте просто смерть. Задумал когда-то Сорокин историю о том, как одного слишком успешного фокусника приняли за пришельца из космоса. Им интересуется участковый, кадровик, представитель органов. «Атмосфера подозрительности все сгущается, и вот уже заводятся вокруг него разговоры о принудительном медосмотре ... » А потом дочь Катя рассказывает Феликсу Александровичу, что ее вызывал кадровик конторы, в которой она работает, и задавал странные вопросы: « ... С какого возраста она помнит своего отца, то есть меня? Была ли когда-нибудь у него на родине, то есть в Ленинграде? Знает ли кого-нибудь из довоенных друзей отца? Встречался ли при ней отец с кем-нибудь из этих друзей?» А чуть позже Сорокин получает письмо от неизвестных доброхотов, которые желают ему, как посланцу иных миров, всего наилучшего и обещают всяческое содействие.

Таким образом, тексты начинают вторгаться в частную жизнь Феликса Сорокина. Или можно, сказать иначе: он начинает превращаться в героя собственных, пусть и неоконченных, сочинений. Кульминации этот мотив достигает ближе к концу повести, когда в действие вступает человек по имени Михаил Афанасьевич, обслуживающий «прибор для измерения писательского таланта» и разительно схожий с Булгаковым. Этот двойник классика рассказывает Сорокину историю о первом изобретении подобного устройства и о том, какой переполох в писательском мире оно вызвало. Тут-то и возникает система оптических отражений и преломлений на границе раздела двух сред: литературы и действительности. Ибо историю о таком приборе придумал в свое время знакомый Сорокина, старый писатель Анатолий Ефимович, излагавший ему этот сюжет как замысел своей пьесы. По словам же Михаила Афанасьевича, пьеса эта к тому времени давно уже была Анатолием Ефимовичем написана. А задолго до него аналогичный сюжет использовал в своем рассказе Акутагава Рюноскэ. Но самое главное — все эти события, описанные сначала в литературе, потом в точности повторились в жизни.

Опять тот же, почти назойливый ход: литературные построения проникают в мир, порождают или формируют действительность, переплетаются с ней в противоестественном и неразрывном объятии. Вся фантастика «Хромой судьбы» построена на этом допущении. В сочетании с помещенным внутрь рамки повествованием о судьбе писателя Виктора Банева это производит особенно причудливый эффект. Текст и жизнь уравниваются в правах, граница между ними размывается, образы и предметы переходят из реального мира в альтернативный и обратно.

А через несколько лет после объединения двух вещей под одной обложкой Стругацкие написали свое последнее совместное прозаическое произведение — роман «Отягощенные Злом, или Сорок лет спустя». Этот роман, откровенно постмодернистский по своей поэтике, доводит линию «литературной фантастики» в прозе Стругацких до высшей точки. Здесь стихия межтекстовых перемигиваний и перекличек, ироничного цитирования, пародирования, интергекстуальных транспозиций бушует с ураганной силой.

В романе сосуществуют и взаимодействуют несколько повествовательных планов. Первый из них и «обрамляющий» — это дневник, который ведет юный выпускник педагогического лицея города Ташлинска Игорь Мытарин. Дневник повествует о драматических событиях, разыгрывающихся в городе, и о фигуре замечательного педагога, директора лицея Георгия Анатольевича (Г. А.) Носова, в котором со временем все явственнее начинают проступать черты Спасителя (Игорь, соответственно, символически представляет мытаря Матвея).

В самом начале повествования Г. А. дает Игорю для ознакомления некую рукопись, которую тот читает на досуге (текст в тексте). Это записки физика-астронома Сергея Манохина, который волей случая оказался причастен к деятельности в здешнем мире могучего сверхъестественного существа — Демиурга. Демиург, обосновавшийся в Ленинграде 80-х годов, исследует фобии и мании рода людского. Демиург — тоже ипостась Иисуса, состарившегося под гнетом ответственности за судьбы мира, утратившего любвеобилие и всепрощение.

В этой линии повествования, рассказывая о Демиурге и его приспешнике, Агасфере Лукиче, Вечном Жиде христианской легенды, оборачивающемся в то же время Иоанном Богословом, автором Апокалипсиса, Стругацкие, помимо прочего, предлагают собственный парафраз евангельских мифов — сниженный, ироничный. Они демонстрируют механизм возникновения и бытования легенды, слоистость ее структуры, вскрывают напластования интерпретаций, домыслов, сознательных искажений и подчисток, возникающих вокруг ее исторического ядра и меняющих само это ядро. Моделью тут служит история создания Апокалипсиса. Стругацкие представляют его в духе современных концепций развоплощения, исчезновения автора и самобытования текста в окружающем мире, приключений и трансформаций его смыслов и форм... В том же ключе подана в романе и основная евангельская легенда. Иисус предстает в разных проекциях, в разных семантических вариантах, в фигурах двойников и «заместителей», довольно далеко отстоящих друг от друга. Эти реинкарнации подводят к идее о невозможности воссоздать аутентичный образ Христа, каким он был «на самом деле». Все — интерпретации, все исходит из текста и им же заканчивается. Анфилада текстов, накладывающихся друг на друга, взаимопроникающих, прорастающих...

Увенчанием этого карнавала травестированных сюжетов, цитат и перекличек служит финальное пересечение, немыслимое и головокружительное, разных уровней повествования. Ближе к концу романа Игорь Мытарин, сопровождающий Учителя, Георгия Анатольевича Носова на его последнем пути, встречается с Агасфером Лукичом, знакомым ему по дневнику Манохина. Агасфер «то ли в самом деле выплыл из прошлого, то ли все-таки соскочил со страниц этой странной рукописи». А сам Георгий Анатольевич объявляется в другом пространстве и времени, в квартире Демиурга. Таким образом, он попадает внутрь, в рамки текста, рукописью которого сам владеет. Граница, отделяющая обрамляющий текст от обрамляемого, рушится, возникает «короткое замыкание», разные уровни фиктивной реальности сворачиваются лентой Мебиуса, обмениваются объектами, оставляя читателя наедине с трудноразрешимым парадоксом.

Именно о таких эффектах Борхес писал в своем эссе «Скрытая магия в „Дон-Кихоте"», что они «тревожат душу». Ведь рамки, границы в культурологическом плане — важнейший упорядочивающий элемент картины мира. При помощи сознательного и рассчитанного разрушения рамок между разными уровнями повествования размывается ясная на первый взгляд граница между пространством книжного текста и объемлющей его внетекстовой реальностью. Ведь модель «текст в тексте» воспроизводит взаимоотношение «книга — жизнь» (обрамляемый текст — «книга», обрамляющий — «жизнь»). Прорыв рамок во внутритекстовом пространстве порождает в читательском сознании сомнение в незыблемости границ между текстом и бытием. А ведь сеянием таких сомнений и занята по большей части постмодернистская литература конца века. И мотивы ее вовсе не обязательно деструктивно-демонические. Речь идет о расширении и усложнении «чувства жизни», о новых парадигмах самоопределения человека в безумно усложнившейся, истончившейся, вздыбившейся и все более виртуальной реальности.

В последних произведениях Стругацких их «литературоцентризм» перешел, как видим, в новое качество. Цитатность, аллюзивность, чуть наивное эрудиционное щегольство оборачивается здесь «пантекстуальностью», конструированием особого фантастического пространства, в котором сознающий себя текст и внеположная реальность перетекают друг в друга, многократно отражаются друг в друге, обретают паритетный статус. Подобную литературную стратегию — метафикциональную, саморефлексивную, нарциссистскую, если угодно, — анализировали в 80-е годы в теоретическом плане многие западные исследователи (Роберт Алтер, Линда Хатчен, Патрисия Во, Дэвид Шепард). Стругацкие же, получается, внедряли такую стратегию в недра литературы советского еще периода параллельно с Андреем Битовым (смотри «Пушкинский дом» и «Преподавать симметрии»), задолго до Маканина и, тем более, Пелевина.

При желании нетрудно объявить «текстовую фантастику» следствием исчерпанности креативной потенции авторов (собственно, такие утверждения высказывались многими критиками по адресу метафикциональной литературы как таковой) или утратой ими интереса к фантастике содержательной, социально-критической, знамя которой они гордо несли два десятка лет. Мне ближе другое объяснение. Похоже, что вместо прежних верований, жизнестроительных и прогрессистских, утопических или социально-критических, братья Стругацкие постепенно обретали веру в «человека сочиняющего», в новую форму интеракции, социокультурной солидарности: между авторами и читателями, которые совместно выстраивают альтернативные миры, «гетерокосмы», и совместно населяют их загадками, образами, смыслом.

Автор текста: Марк Амусин
Источник: https://magazines.gorky.media/zvezda/2000/7/strugaczkie-i-fa...

Другие материалы:

Показать полностью 5
22

Литературацентричность и фантастика текста — в творчестве братьев Стругацких, часть 1

Она уходит, она уже почти ушла, эта эпоха, в которую вспыхнула звезда братьев Стругацких, ужасная и прекрасная эпоха, единственная в своем роде, когда чтение литературы с “двойным дном”, перемешивавшей романтические иллюзии с подрывающими устои аллюзиями, чтение текстов, написанных эзоповым пером и языком, задавало смысл советско-интеллигентскому существованию.

Какой широкий спектр ощущений вызывали в ту пору их книги: холодок прикосновения к полудозволенному, не совпадающему с официальной идеологией; дрожь и щекотка разбуженного воображения; поглощенность изгибами и петлями сюжета; наконец, просто радость от встречи с неробкой мыслью и звонким словом…

А еще — причастность к мысленному эксперименту над действительностью, которая автоматически возвышает тебя над ней. Сочинения Стругацких давали импульс социального оптимизма. “Попытка к бегству” и “Улитка на склоне”, “Трудно быть богом” и “Сказка о Тройке”, “Второе нашествие марсиан” и “Гадкие лебеди” — все эти книги, далеко не всегда радостные и светлые по тону, неизменно ставили читателя в позицию силы и превосходства, позицию, с которой ясно видно во все стороны света, а тяготы и мерзости окружающей жизни могут быть если не сокрушены, то поняты, проанализированы — и высмеяны. Сходное действие оказала на меня, помнится, первая встреча с пьесами Брехта. Смех Стругацких был воистину победоносным и освобождающим.

Теперь это время кажется легендарным, мифическим. Где они, обитатели номенклатурного Олимпа, с которого метали молнии репрессий в непокорных титанов-диссидентов? Рухнул Олимп, но и мечты титанов о воле и правде развеялись. Титаны перемешались с низвергнутыми олимпийцами и вместе пошли в бизнес и власть. Гибель богов с последующей презентацией. Время Стругацких, время шестидесятников, время познания и сопротивления уходит в прошлое.

А загадка обаяния их книг — осталась. Не понят еще до конца “феномен Стругацких”, феномен колоссального читательского успеха их книг, растянувшегося по меньшей мере на четверть века. Этот успех нельзя объяснить только очевидными причинами: оригинальностью фантастических идей авторов, сюжетным накалом, перцем диссидентских аллюзий. Да и чисто литературная одаренность Стругацких, столь разительно отличавшая их от подавляющего большинства “товарищей по цеху”, работавших одновременно с ними в советской фантастике, не исчерпывает феномен до дна.

Один из факторов, на который до сих пор не обращалось достаточное внимание, — это ярко выраженная литературоцентричность прозы Стругацких. Свойство это, о котором здесь и пойдет речь, не так просто, как кажется с первого взгляда, и имеет неочевидные аспекты, которые я и попытаюсь прояснить.

Начиналось все, очевидно, просто с любви к хорошей литературе, к “чужому слову”, меткому и “красному”, с умения схватить и точно воспроизвести отчетливую повествовательную интонацию некоего хрестоматийного образца. Уже много сказано о влиянии стиля Хемингуэя (культового писателя советской оттепельной поры) на ранние произведения Стругацких. Лаконизм, несколько однообразный ритм коротких, рубленых фраз, имидж героя с богатым и драматическим личностным опытом, о котором он не хочет подробно распространяться, но который прорывается в намеках, проговорках, обрывках воспоминаний, ассоциациях — так строятся образы Ивана Жилина, Переца, Банева, позже Каммерера. Стругацкие поняли, что манера речи и поведения хемингуэевских персонажей, их приверженность “кодексу” перед лицом враждебных обстоятельств ситуативно оказываются как нельзя более кстати среди опасностей и трудностей космических перелетов, освоения инопланетных просторов или социально-приключенческих земных одиссей. И прививки этого хемингуэевского черенка к стволу их прозы, выполненные продуманно и мастеровито, оказались вполне плодотворны.

Однако восприимчивостью к литературным влияниям или использованием взятого напрокат реквизита (как в “Трудно быть богом”, где барон Пампа — вылитый Портос работы Александра Дюма-отца) дело у Стругацких, разумеется, не ограничивалось. Склонность к цитированию, интертекстуальные игры стали фирменным знаком их прозы. Взять, хотя бы, искрометный “Понедельник начинается в субботу”. Повествовательная ткань там обильно расшита фигурами и образами фольклора народов мира: инкубы и ифриты, джинны и гномы, вампиры и домовые так и кишат в стенах института НИИЧАВО. А рядом с ними Голем и Дракула, гомункулус, Мерлин — персонаж легенд “цикла короля Артура”.

Но — не только фольклор. И “авторская” классика очень широко представлена на страницах “Понедельника”. Главным образом в эпиграфах, которыми снабжены все главы повести. Это срез мировой литературы за два века. Стругацкие “почтили память” Гоголя и Эдгара По, Чапека и Уэллса, Диккенса и Уитмена, Мопассана и Стивенсона, Пушкина и Белля. Да и Рабле, выбивающегося из обозначенных хронологических рамок. Каждый эпиграф являет собой лаконичный комментарий к событиям, описанным в главе, иногда близкий по тональности тексту Стругацких, иногда нарочито контрастирующий с ним. Авторы умело используют таящуюся в точно подобранном эпиграфе потенциальную энергию для формирования, пестования, а иногда обмана читательских ожиданий. И одновременно — это веселое, непретенциозное заявление “наследственных прав” на высокую литературу, утверждение своего родства с ней.

Сходную тактику Стругацкие используют и в других своих произведениях. Повести “Трудно быть богом” предпосланы эпиграфы из Хемингуэя и Абеляра, “Хищным вещам века” — из Сент-Экзюпери, “Улитке на склоне” — из Пастернака и еще один, из старинной японской поэзии. Назначение этих эпиграфов несколько иное, чем в “Понедельнике”. Афористически отточенные и суггестивные строки классиков, порой само звучание их имен призваны перебросить в читательском сознании мостки между фантастико-приключенческим антуражем этих произведений и их аллегорическими, социально-философскими смысловыми проекциями.

Конечно же, “чужое слово” присутствует в произведениях Стругацких не только на правах эпиграфов. Их книги наполнены цитатами, как явными, так и раскавыченными, скрытыми, почти вплавившимися в авторский текст. Один из комментаторов творчества Стругацких А. Зеркалов как-то написал, что “в книгах Стругацких редко-редко встретишь стихотворную цитату”. Это совсем не так. Просто авторы порой маскируют эти вкрапления, никак не выделяя их. Вот пример такого рода. В повести “Волны гасят ветер” Каммерер в разговоре с Тойво Глумовым призывает его не принимать слишком близко к сердцу наличие в его организме “третьей импульсной системы”: “Не надо так расстраиваться… Что ты так расстраиваешься, словно к тебе уже “ухмыляясь, приближаются с ножами”?” Так вот, приближаются евреи, а ножи — для обрезания. И слова эти — усеченная строка из стихотворения Гейне “Диспут”, живописующего теологический спор между “капуцином и раввином” при королевском дворе в средневековой Испании.

В повести “За миллиард лет до конца света” растворенные в речи героев стиховые фрагменты призваны повысить эмоциональный тонус повествования, “взбодрить” читательское восприятие вторжением метра и ритма в стихию прозы. По большей части эти поэтические “клинья” анонимны, авторство их остается неизвестным широкому читателю, как, например, в случае: “Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие, окольные тропы…” На то, что читатель “вычислит” принадлежность этих строк японской поэтессе Йосано Акико, Стругацкие, очевидно, и не рассчитывали. Тем более что и с гораздо более доступными цитатами порой возникают курьезы. Тот же Зеркалов вспоминает в своем предисловии к собранию сочинений Стругацких следующую цитату из той же повести: “Он умел бумагу марать под треск свечки! Ему было за что умирать у Черной Речки…” И — приписывает эти строки Окуджавы Давиду Самойлову.

Но это к слову. К нему же стоит упомянуть тут и о присутствии в интертекстуальных играх Стругацких струи диссидентской аллюзивности, поддразнивания цензуры, довольно, впрочем, безобидного. Фамилия персонажа, появляющегося на первой же странице повести “Полдень. XXII-й век”, — Новаго, и тогда, в 1962 году, она не могла не вызывать ассоциаций с “Доктором Живаго”. В текст “Гадких лебедей” вставлена с небольшими изменениями песня Высоцкого, в те времена автора “непечатного”. Правда, сами “Гадкие лебеди” тоже остались тогда неопубликованными…

Далеко не всегда можно и нужно выяснять функциональное назначение той или иной цитаты или литературной аллюзии в этих текстах. Чаще всего, особенно в ранних произведениях братьев, цитатность и аллюзивность существуют просто “для души”, как признание Стругацких в любви к хорошей литературе. Однако на этом первичном уровне “книжности”, как на фундаменте, постепенно начинают вырастать гораздо более сложные и интересные конструкции. И связаны они с острым ощущением Стругацкими особой, текстовой природы мира, порождаемого их воображением.

Мало найдется не только фантастов, но и авторов, принадлежащих к литературному “мейнстриму”, у которых тема книги, текста, письма, тема писательского труда и в житейском, и в чисто “технологическом” его аспектах занимала бы такое же место, как у Стругацких. И здесь неявная, интуитивно нащупываемая ими “магия текста” сочетается с острой литературной саморефлексией, с обнажением и осмыслением приемов построения альтернативных словесных миров. Уже в “Понедельнике” мы встречаемся с “заколдованной книгой”, и это волшебство становится ключом ко всей невероятной реальности города Соловца. Книга, лежащая на подоконнике в Избнакурнож, куда определили на постой инженера-компьютерщика Сашу Привалова (“простодушного”), оказывается всякий раз, когда ее раскрывают, другой книгой. Сначала это “Хмурое утро” Aлексея Толстого. В следующий раз это сочинение П. И. Карпова “Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники”. Затем том оборачивается последовательно “Раскрытием преступлений” А. Свенсона и О. Венделя и “Последним изгнанником” Дж. Олдриджа.

А в третьей части “Понедельника” авторы декларируют — пусть и в юмористической аранжировке — весьма важный принцип: литературный текст — не продолжение или отражение обыденной действительности, но особая реальность со своим онтологическим статусом. “Оказывается, кроме нашего привычного мира с метрикой Римана, принципом неопределенности, физическим вакуумом и пьяницей Брутом существуют и другие миры, обладающие ярко выраженной реальностью. Это миры, созданные творческим воображением за всю историю человечества. Например, существуют: мир космологических представлений человечества; мир, созданный живописцами, и даже полуабстрактный мир, сконструированный поколениями композиторов… Реально существует мир, в котором живут и действуют Анна Каренина, Дон-Кихот, Шерлок Холмc, Григорий Мелехов и даже капитан Немо”. Герой повести отправляется в путешествие на “машине времени для передвижений во временных пространствах, сконструированных искусственно”, или, проще говоря, в мир материализованного литературного вымысла. Там он сталкивается с различными смешными стереотипами и казусами; к примеру, в этом мире попадаются люди, в туалетах которых отсутствуют существенные детали. На первый взгляд, это упрек авторам в недостаточной живости и детальности изображения. Но, помилуйте, кто же в XX веке будет описывать подробности одеяния своих героев, скрупулезно заботясь об их полноте, дабы в прорехах и лакунах не сверкнула нагота? Занимаясь буквальной материализацией литературных описаний, Стругацкие просто подчеркивают фундаментальный факт нетождественности словесного изображения вещественному объекту. Одновременно полушутливо постулируется весьма серьезное допущение: альтернативные литературные миры со своим типом реальности существуют.

Литературоцентричность прозы Стругацких проявляется и в очень частом обращении авторов к героям-литераторам, в размышлениях над писательской судьбой и писанием как процессом. Это — одна из главных тем “Гадких лебедей”. Виктор Банев, герой романа, — одновременно суровый критик рода “хомо сапиенс”, со всеми его скандальными слабостями и скабрезностями, и законнейший его представитель-выразитель, плоть от плоти. Писательству как судьбе, как экзистенциальному выбору посвящена и повесть Стругацких “Хромая судьба”. Далеко не случайно оба эти произведения позже были объединены в одно. Общая для них оппозиция “жизнь как она есть — творчество” послужила тут скрепляющим стержнем, а результатом этого скрещивания стали весьма тонкие и интересные эффекты, речь о которых впереди.

Вернемся, однако, к мотиву книги в текстах Стругацких. Мотив этот звучит не только в таких явных и бесхитростных формах, как в “Понедельнике”. Обратим внимание на рано проявившуюся склонность авторов к нелинейным, усложненным композиционным построениям, к неоднородности текста. В произведении молодых Стругацких “Трудно быть богом” основное повествование, как помним, имеет обрамление: пролог и эпилог на Земле. В прологе юные герои увлеченно и беззаботно играют “в Арканар”, используя географию, топонимику, историю этого далекого и иного мира. Вопрос: откуда ребята знают все эти реалии? Конечно, этому можно найти рациональное обоснование, правда, громоздкое и малоубедительное. Мол, земляне с давних пор ведут наблюдение за жизнью Арканара, и со временем элементы арканарской реальности стали частью земного фольклора, глубоко проникли в сознание землян. Но можно дать и другое объяснение, гораздо лучше отвечающее самому духу фантастической литературы. Арканар — не более чем воображаемая реальность, соткавшаяся из детской игры, детской мечты об ином, запредельном. Все события основного сюжета происходят не “взаправду”, а являются экстраполяцией выдумки, мысленной и словесной конструкцией.

Что, слишком заковыристо? Помилуйте, но ведь все мы прекрасно понимаем, что никакого Арканара в реальности, вещественности нашего мира не существует, что он — порождение воображения братьев Стругацких. Почему с этим фактом нам легко примириться, а с предыдущим допущением — трудно? Ведь онтологический статус изображаемого в обоих случаях остается одним и тем же: вымысел, словесная конструкция. Или не совсем одним и тем же? Арканар как воплотившаяся игра воображения персонажей книги — это уже вымысел второго порядка, “текст в тексте”.

Вот мы и подходим к центральному моменту этой статьи. Отношение самого писателя, читателей, персонажей книги к текстовой природе произведения, степень осознанности этой особой природы — важная характеристика прозы, особенно современной. В сущности, вся литература XX века делится на две категории. Большинство книг вступают с читателем в “заговор умолчания” относительно своей сочиненности, своего “несуществования” в том смысле, в каком существуют материальные объекты: стулья, деревья, утюги, даже люди. Они побуждают читателя забыть об этом фундаментальном обстоятельстве, поддаться иллюзии “погружения” и “соучастия”, отдаться непосредственному потоку сопереживания. Среди авторов этого направления — бульшая часть “великих”, как реалистов, так и модернистов.

Но есть литература и другого рода. Она не только не скрывает своей “призрачности”, иноприродности, но постоянно подчеркивает ее, и вместе с тем приглашает читателя к размышлению над всеми удивительными, фантастичными следствиями, вытекающими из этого столь тривиального на первый взгляд факта. Сочинение текста равносильно сотворению мира, конгениально ему. Правда, наш привычный мир — трехмерный, субъект-oбъектный, обремененный гравитацией, инерцией и принципом исключенного третьего — никто не творил самовольно и вдохновенно. Этот мир возник в тяжких родах после слепого совокупления Случайности и Необходимости, он вытащил сам себя за волосы из хтонического хаоса предбытия, он уныло линеен и однонаправлен, не знает вариантов, разветвлений, сослагательного наклонения.

Мир, создаваемый писательским воображением, по определению и по природе своей сродни фантастике. Это — царство игры и свободы, царство “как если бы”. Здесь с легкостью производятся те самые операции и превращения, которые даже в научно-фантастических сочинениях требуют громоздкого оправдательно-объяснительного аппарата и антуража. Перемещения в пространстве воображения обходятся без субсветовых скоростей и фотонных двигателей, для скачков во времени не нужны машины времени. Для попадания в борхесовский Тлен незачем долго и нудно лететь в ракете, а борхесовский же “сад расходящихся тропинок” не нуждается в ссылках на неэвклидову геометрию и теорему Геделя. Миры, самые удивительные и причудливые, роятся в незримых и бесчисленных измерениях воображения. Фантастика как жанр актуализирует главную проблему литературы вообще: как заставить читателя поверить в существование несуществующего, пользуясь только инструментами языка. К тому же сам процесс рассказывания, выстраивания литературного дискурса таит в себе богатые эстетические и фантастические возможности.

И многие авторы в XX веке не только осознали это, но и взяли на вооружение стратегию саморефлексии текста. Имя Борхеса здесь уже прозвучало. Но кроме него Жид и Набоков, Кортасар и Маркес, Воннегут и Джон Барт, Кальвино и Роб-Грийе создавали изощренные экспериментальные построения, в которых обнажение и подчеркивание словесной, фиктивной природы книги открывает новые смысловые планы, порождает парадоксальные коллизии при встрече текстов с читательским сознанием.

Взять, хотя бы, такую распространенную и нехитрую конструкцию, как “текст в тексте”. Этот прием способен не просто высветить сочиненность, вымышленность литературного произведения, но и заострить взаимоотношение “реальность — вымысел”, “жизнь — книга”, сделать само это отношение темой и сюжетом. При творческом его использовании могут возникать головокружительные ситуации: общение авторов с персонажами, переплетение текстов с действительностью, наконец, представление реальности в виде “слоеного пирога” — разных уровней текста. Книга, в которой пишется книга, рассказывающая о книге, в которой…

Это можно было бы, конечно, объявить бесплодным штукарством и шарлатанством, если бы подобные процедуры не подводили к самым фундаментальным онтологическим коллизиям, не воплощали их в самых драматичных формах. Чем докажете более высокий статус реальности материального объекта перед словесным образом, перед мысленной конструкцией? Что возразите против представления о дискурсивной, фикциональной природе реальности, в которую мы погружены? От идеи, будто книга — иной, альтернативный, но существующий мир, недалеко до концепции, согласно которой весь человеческий опыт фикционален, ибо организован, выстроен по модели дискурса, соединяет логику, фантазию и правила построения нарратива — литературного повествования. Людям ведь свойственно относиться к собственной жизни как к роману — с завязкой, фабулой, главными и второстепенными героями, кульминацией и финалом.

Я вовсе не утверждаю, что все эти соображения присутствовали в сознании братьев Стругацких, когда они писали свои книги. Но они явно тяготели, пусть интуитивно, к этой зыбкой и заманчивой сфере, к магнетической магии текста. Они не хотели писать о необычном и небывалом расхожим языком банальной беллетристики, с помощью линейных повествовательных приемов, заставляя текст мимикрировать под жизнь, будь то обыденную или аномальную.

Зачем в “Улитке на склоне” переплетены две разные сюжетные линии? Правильно, традиционный ответ — чтобы показать лес с разных изобразительных точек, снаружи и изнутри. Но наряду с этим смена “точек зрения” подчеркивает сложносочиненный характер истории, ее условность и вымышленность — какими бы точными деталями и описаниями эта история ни инкрустировалась. Две линии создают повествовательное напряжение надсмыслового уровня, они заставляют читателя ощутить фактуру текстовости, неявным образом демонстрируют работу приемов и механизмов повествования.

Кроме того, и в содержательном плане “Улитки” присутствуют моменты, отсылающие к неоднозначной природе действительности, к возможности “разных реальностей”. Многие сцены и эпизоды обеих линий повести имеют зыбкий онтологический статус: то ли явь, то ли сон, то ли действительные события, то ли бред, а может быть, и вовсе литературная условность, обнаженный и не подлежащий интерпретации прием. Кстати, сон внутри литературного текста — это, зачастую, метафора, или знак другого текста, или другого слоя реальности.

Окончание

Автор текста: Марк Амусин
Источник: https://magazines.gorky.media/zvezda/2000/7/strugaczkie-i-fa...

Другие материалы:

Показать полностью 6
27

Как смотреть «Человека-паука» — подробный гид по главным фильмам (и некоторым мультфильмам)

В этом году дружелюбному соседу, который раскачивается в паутине над Нью-Йорком, исполняется уже 61 год. За это время Человек-паук стал одним из самых узнаваемых и любимых супергероев в мире, про него написаны тысячи комиксов и снято 8 полнометражных фильмов. Рассказываем, в каком порядке стоит смотреть кинопохождения Питера Паркера. Бонусом - отличные мультфильмы и видеоигры из паучьей вселенной.

Как появился Человек-паук

Его в 1962 году придумал сценарист Marvel Стэн Ли, уже создавший таких культовых супергероев, как Фантастическая четверка. Поначалу новый персонаж вызывал у многих сомнения: все-таки до этого героями были взрослые люди, а Ли предлагал читателям подростка-неудачника, который вынужден не только щеголять большой силой, но и принимать большую ответственность.

Однако герой пришелся по вкусу аудитории, и вскоре после дебюта в пятнадцатом выпуске антологии «Amazing Fantasy» (август 1962-го) Питер Паркер получил собственную серию. «The Amazing Spider-Man» выходит с марта 1963-го по нынешнее время, число выпусков уже перевалило за 900. Вдобавок к основной серии выпускаются другие (вроде «The Spectacular Spider-Man») и спин-оффы про прочих паукообразных супергероев — приятелей Паркера (например, про темнокожего подростка Майлза Моралеса).

Паркер принимает не только важное участие в комиксной вселенной Marvel (трудно представить глобальный кроссовер без его участия), но и стал важным лицом киноренессанса супергероики. В ХХ веке жанр был представлен преимущественно дешевым телеконтентом, но в наше время расцвел, собирая в прокате миллиарды долларов. И вряд ли это случилось бы без успеха фильмов Сэма Рэйми.

В каком порядке смотреть фильмы про Человека-паука?

Трилогия Сэма Рэйми ➝ Дилогия Марка Уэбба ➝ Киновселенная Marvel + Анимационная мультивселенная Sony

Почему стоит смотреть именно в таком порядке: Изначально все три серии существовали разрозненно, и смотреть их можно было как угодно. Режиссер Сэм Рэйми снял трилогию, действие которой происходит в собственной вселенной. Это же касается и дилогии Марка Уэбба — ее герои живут уже в другом мире. Казалось, что так будет всегда, потому что следующий Питер Паркер (Том Холланд) поселился в киновселенной Marvel. Но все изменилось в 2021 году после выхода блокбастера «Нет пути домой»: оказалось, что вселенные Рэйми и Уэбба существуют в КВМ на правах параллельных миров. И в этом фильме герои Тоби Магуайра и Эндрю Гарфилда помогают Паркеру-Холланду, в реальность которого проникли их заклятые враги. Так что теперь правильный порядок просмотра такой: перед «Нет пути домой» надо обязательно ознакомиться с трилогией Рэйми и дилогией Уэбба. Что из них смотреть раньше — неважно, но мы рекомендуем смотреть все эти фильмы в порядке их выхода.

Трилогия Сэма Рэйми

«Человек-паук» ➝ «Человек-паук 2» ➝ «Человек-паук 3: Враг в отражении»

1. «Человек-паук» (2002)

Старшеклассник-заучка Питер Паркер (Тоби Магуайр) получает суперсилы после укуса лабораторного паука. Теперь он может выпускать паутину из рук и лазать по стенам. Он анонимно участвует в подпольных боях ради наживы, затем из-за эгоизма становится косвенной причиной смерти своего дяди Бена (Клифф Робертсон). После этого Паркер решает стать бескорыстным супергероем, который борется с нью-йоркской преступностью. Параллельно он пытается добиться любви одноклассницы Мэри Джейн Уотсон (Кирстен Данст) и заработать денег. Для этого он устраивается фотографом в издание The Daily Bugle, которым руководит Джей Джона Джеймсон (Дж. К. Симмонс), ярый хейтер Человека-паука.

Центральным противником супергероя становится ученый и бизнесмен Норман Озборн (Уиллем Дефо), сошедший с ума из-за экспериментального газа и взявший псевдоним Зеленый Гоблин. Подвох в том, что Норман — отец Гарри Озборна (Джеймс Франко), лучшего друга Питера. В финале Паркеру удается спасти Мэри Джейн и других заложников, которых взял в плен Зеленый Гоблин, и победить злодея (тот умирает, случайно нанеся раны самому себе). А еще Питер решает остаться другом для Мэри Джейн, не желая подвергать ее жизнь опасности.

2. «Человек-паук 2» (2004)

Спустя два года ученый Отто Октавиус (Альфред Молина) во время неудачного эксперимента лишается жены и приобретает четыре механических щупальца, которые прирастают к его телу и начинают влиять на рассудок. Доктор Осьминог, как его метко называет газета The Daily Bugle, грабит банки, чтобы финансировать свои следующие опыты, и даже берет в заложники Мэри Джейн. Питер, который отдалился от девушки, вынужден сразиться со злодеем.

В финале Паркер противостоит Октавиусу; ученый жертвует собой, чтобы спасти город от ядерного взрыва. Гарри Озборн узнает личность супергероя, пленив его, а еще Питер сам раскрывает тайну своей личности Мэри Джейн. Девушка бросает своего жениха Джона Джеймсона (Дэниэл Гиллис), сына главреда The Daily Bugle, и становится девушкой Паркера. А Гарри, который давно мечтает отомстить Человеку-пауку за смерть отца, обнаруживает секретную лабораторию Зеленого Гоблина.

3. «Человек-паук 3: Враг в отражении» (2007)

Паркер счастлив в отношениях с Мэри Джейн и даже планирует сделать ей предложение. Но все идет не по плану. Он сливается с черным инопланетным симбиотом, который делает его еще сильнее, но вместе с этим Питер становится злее и эгоистичнее. Герой расстается с Мэри Джейн и сталкивается с новыми злодеями. Преступник Флинт Марко (Томас Хейден Чёрч) умеет контролировать песок, а Гарри Озборн мечтает отомстить Человеку-пауку.

Постепенно Питер понимает, что от костюма пора избавляться. Симбиот попадает в руки фотографу Эдди Броку (Тофер Грейс), которого уволили из The Daily Bugle из-за Паркера. Брок сливается с инопланетным сгустком, приобретает суперсилы и называет себя Веномом. Гарри понимает, что Питер не был виноват в смерти его отца, поэтому приходит ему на помощь, когда Веном держит в заложниках Мэри Джейн; также к ним присоединяется Флинт.

В финале Питер взрывает Венома и Брока, прощает Марко, который был виновен в гибели дяди Бена, и мирится с Гарри незадолго до его смерти. А еще Паркер добивается прощения Мэри Джейн.

Дилогия Марка Уэбба

«Новый Человек-паук» ➝ «Новый Человек-паук: Высокое напряжение»

4. «Новый Человек-паук» (2012)

Перезапуск франшизы с нуля — Марк Уэбб не опирался на трилогию Сэма Рэйми, а предложил свое видение героя — так часто бывает и в комиксах, когда за известную серию берется новый автор. Школьник Питер Паркер (Эндрю Гарфилд) увлекается наукой и проводит все время с ученым Куртом Коннорсом (Рис Иванс) из «ОзКорп». Курт работал с покойными родителями Питера и экспериментирует с межвидовой генетикой; один из пауков кусает Паркера, благодаря чему подросток приобретает суперсилы. Правда, паутину из рук он не выпускает — для этого ему приходится сконструировать специальные веб-шутеры. А еще Питер теряет дядю Бена (Мартин Шин), который наткнулся на грабителя, которого герой ранее не остановил.

Коннорс испытывает на себе формулу регенерации, чтобы отрастить отсутствующую руку, но вместе с этим превращается в огромного злобного Ящера. Человек-паук противостоит злодею и побеждает его. В процессе гибнет полицейский Джордж Стейси (Дэнис Лири), отец его возлюбленной Гвен Стэйси (Эмма Стоун). Питер дает клятву держаться подальше от его дочери.

5. «Новый Человек-паук: Высокое напряжение» (2014)

Паркер продолжает супергеройствовать и избегать Гвен. Его старый друг Гарри Озборн (Дейн ДеХаан), сын смертельно больного бизнесмена Нормана (Крис Купер), становится главой «ОзКорп». А электрик компании Максвелл Диллон (Джейми Фокс), одержимый Человеком-пауком, падает в чан с угрями, приобретая суперсилы. Гарри хочется раздобыть кровь супергероя, чтобы излечиться от болезни, поэтому нанимает Электро. Но сыворотка на основе генетического материала Паркера превращает его в злобного Зеленого Гоблина.

Человек-паук побеждает Электро. В финале Гарри и Питер сражаются на башне. Герою удается одержать верх, но у него не получается спасти Гвен, она погибает. Паркер перестает быть супергероем, но позже все-таки возвращается к своему призванию. Зеленый Гоблин, оказавшийся в психиатрической больнице Рэйвенкрофт, планирует отомстить Человеку-пауку, собрав команду из могущественных суперзлодеев.

Киновселенная Marvel (КВМ)

«Первый мститель: Противостояние» ➝ «Человек-паук: Возвращение домой» ➝ «Мстители: Война бесконечности» ➝ «Мстители: Финал» ➝ «Человек-паук: Вдали от дома» ➝ «Человек-паук: Нет пути домой»

6. «Первый мститель: Противостояние» (2016)

Дебют супергероя в КВМ состоялся не в сольном фильме, а в блокбастере про гражданскую войну супергероев. Школьник Питер Паркер (Том Холланд) получил способности после укуса необычного паука и решил стать супергероем, но ничего этого в «Первом мстителе» мы не увидим. Зритель сразу знакомится с Паркером в модернизированном костюме, который сражается на стороне своего кумира и ментора Тони Старка (Роберт Дауни-мл.) После окончания боя в аэропорту Лейпциг/Галле подросток отправляется обратно в США.

7. «Человек-паук: Возвращение домой» (2017)

Питер мечтает стать настоящим Мстителем, но Старк его игнорирует. Поэтому он начинает геройствовать самостоятельно и противостоит Эдриану Тумсу по кличке Стервятник (Майкл Китон), который собирает оружие из остатков инопланетных технологий. Вместе с Тумсом работают подельники Джексон Брайс (Логан Маршалл-Грин) и Герман Шульц (Боким Вудбайн). Помогает Паркеру его приятель-гик Нед Лидс (Джейкоб Баталон), а вот тетя Мэй (Мариса Томей) о двойной жизни племянника ничего не знает.

Во время одной из стычек со злодеем Человек-паук спасает пассажиров парома, но недовольный им Старк, который прилетел на помощь, отбирает у протеже продвинутый костюм. Позже Питер узнает, что Тумс — отец его одноклассницы Лиз (Лора Хэрриер), к которой он испытывает симпатию. В финале Человек-паук побеждает Стервятника, который хотел выкрасть супероружие, и даже спасает ему жизнь. Старк предлагает Питеру присоединиться к Мстителям, но парень отказывается. В сцене после титров преступник Мак Гарган (Майкл Мэндо) пытается узнать у сидящего в тюрьме Тумса, кто скрывается под маской Человека-паука, но Стервятник не выдает Паркера. Зато тайна Питера становится известна его тете.

8. «Мстители: Война бесконечности» (2018)

Суперзлодей Танос (Джош Бролин) планирует уничтожить половину всей жизни, собрав Перчатку Бесконечности. Человек-паук отправляется в космос на инопланетном корабле, который атаковал Нью-Йорк. Вместе с ним летят Старк и Доктор Стрэндж (Бенедикт Камбербэтч). Они прибывают на Титан, родную планету Таноса, где объединяют силы с Питером Квиллом (Крис Пратт), Драксом (Дэйв Батиста) и Мантис (Пом Клементьефф). Но им не удается остановить злодея — тот использует перчатку и многие живые существа по всей галактике распадаются на атомы. Один из них — Человек-паук.

9. «Мстители: Финал» (2019)

Спустя пять лет супергерои пытаются отыграть все назад и путешествуют во времени, чтобы собрать свою Перчатку Бесконечности. Халк использует ее, чтобы вернуть к жизни всех погибших после щелчка Таноса. Среди них — Человек-паук. Паркер принимает участие в финальной битве. Его наставник Старк использует перчатку, чтобы уничтожить Таноса, но умирает сам. Питер приходит на похороны Тони в конце фильма.

10. «Человек-паук: Вдали от дома» (2019)

Питер, Мишель Джонс-Уотсон (Зендея), Нед отправляются на каникулы в Европу с другими одноклассниками. В это время по всей планете активизируются некие Элементали, представители разных стихий. Укрощает их Квентин Бек, он же супергерой Мистерио (Джейк Джилленхол). Он представляется гостем из параллельной вселенной, становится приятелем Питера и принимает от него в дар специальные очки покойного Старка.

Вскоре оказывается, что Бек — мастер по спецэффектам (да, Элементали были не реальными), а технологии Железного человека могут сделать из него могущественного злодея. Человеку-пауку все же удается победить Мистерио. А еще Питер признается в своих чувствах ЭмДжей (ранее она разгадала тайну его личности). Но оказывается, что перед смертью злодей записал видео, где назвал настоящее имя Человека-паука и обвинил его в своих преступлениях. Это мы узнаем из сцены после титров, в которой также представлен журналист Джей Джона Джеймсон (его снова играет Дж. К. Симмонс).

11. «Человек-паук: Нет пути домой» (2021)

Паркер сталкивается с последствиями того, что весь мир знает его тайну. Адвокат Мэтт Мердок (Чарли Кокс) помогает ему оправиться от обвинений в убийстве Мистерио, но это не сильно улучшает жизнь Питера. Тогда он решает обратиться за помощью к Стрэнджу. Тот должен заставить весь мир забыть, кто скрывается под маской супергероя. Но магия дает осечку, и в КВМ попадают злодеи из других фильмов про Человека-паука: Отто Октавиус (Альфред Молина), Норман Озборн (Уиллем Дефо), Флинт Марко (Томас Хейден Чёрч), Курт Коннорс (Рис Иванс) и Максвелл Диллон (Джейми Фокс).

Паркер пытается решить конфликт мирно, но в итоге злодеи убивают тетю Мэй. На помощь герою спешат альтернативные Паучки (их играют Тоби Магуайр и Эндрю Гарфилд). Они помогают Питеру победить и возвращаются в свои миры. Но заклинание Стрэнджа начинает работать в полную силу, и все на свете, в том числе другие Мстители, Нед и ЭмДжей, забывают его.

В сцене после титров нам показывают Эдди Брока / Венома (Том Харди), который тоже ненадолго заглянул в эту реальность и оставил в ней кусочек симбиота.

Что будет дальше с Человеком-пауком в КВМ?

Четвертый фильм про Паркера-Холланда находится в работе, но по состоянию на июнь 2023 г. его предварительное производство пока остановлено из-за забастовки Гильдии сценаристов. Также продюсер Эми Паскаль заявила, что в планы Sony входит создание фильма про Майлза Моралеса, темнокожего Человека-паука. Но станет ли грядущий проект частью КВМ — неизвестно.

А что не входит в канон КВМ?

У Sony и Marvel непростая история взаимоотношений. Первая компания обладает правами на экранизации «Человека-паука» — например, трилогию Рэйми и дилогию Уэбба она выпустила самостоятельно. Но творческий провал и слабые сборы последнего фильма с Гарфилдом («Новый Человек-паук: Высокое напряжение») заставили их задуматься о сотрудничестве с Marvel, ведь она успешно развивала свою киновселенную. Поэтому все следующие фильмы они выпускали совместно — речь идет о трилогии с Томом Холландом.

Однако Sony удерживает часть прав за собой, чтобы использовать отдельно. Так появилась их киновселенная, построенная вокруг знаменитых антагонистов Паркера (причем без самого Человека-паука!). Сейчас в эту франшизу входят две части «Венома» и «Морбиус». На ближайшее время запланированы «Крэйвен-охотник» (2023), «Мадам Паутина» (2024), «Эль Муэрто» (2024), триквел «Венома» (пока без даты) и еще ряд проектов, которые находятся на стадии концепта.

Вряд ли эти фильмы станут частью КВМ — у них смешанные критические отзывы и не всегда внушительные кассовые сборы. Хотя кое-что их связывает — Веном-Харди появлялся в «Нет пути домой», а в «Морбиусе» было камео злодея Эдриана Тумса (Майкл Китон), который переместился из КВМ в киновселенную Sony.

Анимационная мультивселенная Sony

«Человек-паук: Через вселенные» ➝ «Человек-паук: Паутина вселенных» + третья часть

Эти мультфильмы не часть КВМ, а вольные экранизации комиксов-кроссоверов, в которых встречаются разные альтернативные версии супергероя («Паукогеддон», «Паучьи миры» и др.)

12. «Человек-паук: Через вселенные» (2018)

После укуса радиоактивного паука школьник Майлз Моралес получает суперсилы. Он становится свидетелем битвы Человека-паука и злодея Уилсона Фиска, который хочет открыть портал в параллельные вселенные (на Фиска также работают Зеленый Гоблин и Бродяга). Супергерой погибает, а Майлз решает пойти по его стопам, надев похожий костюм.

Вскоре Моралес сталкивается с альтернативным Паркером из другого мира — взрослым Питером, который переживает кризис среднего возраста, развелся с Мэри Джейн и пережил смерть тети Мэй. Вскоре к дуэту присоединяются другие гости из параллельных реальностей: Женщина-паук (она же Гвен Стейси), Человек-паук Нуар (он прибыл из мрачных 1930-х), Свин-паук (это паук, который получил силы свиньи!) и школьница Пени Паркер, которая управляет механическом паучьим костюмом. Команда сражается с Фиском (он убивает Аарона, дядю Майлза, оказавшегося Бродягой) и побеждает. Герои разбредаются по своим вселенным. А в сцене после титров Мигель О’Хара, Человек-паук 2099, отправляется во вселенную мультсериала «Настоящий Человек-паук» (1967–1970).

13. «Человек-паук: Паутина вселенных» (2023) и Spider-Man: Beyond the Spider-Verse (2024)

В сиквеле Майлз и Гвен путешествуют по мультивселенной, чтобы остановить злодея по прозвищу Пятно. Также герои расходятся во взглядах на борьбу со злом с командой Человека-паука 2099. Третья часть станет прямым продолжением второй. Релиз запланирован на март 2024 года. Также Sony работает над анимационным спин-оффом про женскую паучью команду.

Бонусная глава: хочу больше Паука!

Тележизнь героя в ХХ веке

«Удивительный Человек-паук»

Питер Паркер впервые попал на экраны задолго до трилогии Рэйми. Правда, речь, скорее, об экранах телевизоров. Речь о сериале «Удивительный Человек-паук» (1977–1979), в котором фотограф Питер Паркер (Николас Хэммонд) летал между небоскребов и сражался с преступниками. Увы, этому шоу отчаянно не хватало знаковых героев комиксов. Паркеру противостояли какие-то ноунеймы, придуманные специально для этого проекта. Пилотная серия, кстати, демонстрировалась в кинотеатрах, причем также за пределами США. Впоследствии вышло еще два фильма (представлявшие собой расширенные эпизоды сериала), которые также фигурировали в европейском прокате.

Другое важное появление супергероя состоялась… в Японии. Речь о сериале «Человек-паук» (1978–1999) и предшествующей короткометражке. Правда, там не было никакого Питера Паркера. Под красно-синим костюмом скрывался Такуя Ямасиро (Синдзи Тодо), а свои способности он получил из космоса и активно использовал огромного робота меха. Забавно, что «японский Человек-паук», долгое время бывший мемом, в итоге стал частью комиксного канона как аналог Паркера из альтернативной вселенной.

Важные мультсериалы

«Настоящий Человек-паук»

Человек-паук — еще и большой герой телевизионной анимации, которому посвящено более десяти мультсериалов; мы напомним только про главные. Анимационное шоу «Настоящий Человек-паук» (1967–1970) стало культовым; большинство мемов с супергероем в интернете были взяты именно оттуда. Другой важный мультсериал — «Человек-паук» (1994–1998), в котором появились десятки знаковых героев и союзников Питера Паркера, а многие сюжеты были прямо основаны на конкретных выпусках комиксов.

В 2024 году на Disney+ должен выйти мультсериал «Человек-паук: Первый год» (его заранее продлили на второй сезон). Он расскажет о становлении супергероя, причем проект не будет каноничным для КВМ, а станет самостоятельным шоу, действие которого разворачивается в альтернативной вселенной.

Человек-паук в видеоиграх

«Spider-Man»

Питер Паркер уже давно рассекает по разным игровым платформам. Его виртуальное путешествие началось с игровых автоматов и первых компьютеров, а продолжается до сих пор уже на современных консолях. За это время вышло несколько десятков тайтлов; какие-то были основаны на комиксах, а некоторые даже становились играми-компаньонами к фильмам Рэйми и Уэбба.

Последняя важная игровая итерация супергероя — франшиза компании Insomniac Games. Сейчас в нее входят Spider-Man (2018, также в 2020 году вышла версия с обновленной графикой) и Spider-Man: Miles Morales (2020); играбельными героями выступают Питера Паркер и его протеже Майлз Моралес, а доступны тайтлы на консолях PlayStation 4, PlayStation 5 и ПК. Осенью 2023-го должно выйти продолжение Spider-Man 2 (оно будет эксклюзивом PlayStation 5).

Вселенная Insomniac также пополняется комиксными мини-сериями (в официальной летописи Marvel этот мир называется Земля-1048), а местный Паркер даже поучаствовал в глобальном мультивселенском кроссовере «Паукогеддон».

Автор текста: Марат Шабаев
Источник: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4007923/

Другие материалы:

Показать полностью 19
13

Триквел «Трона» с Джаредом Лето — съёмки запланированы на конец года

Хотя «Трон: Наследие», вышедший в 2010 году, сложно было назвать хитом, студия Disney хочет вернуться в мир франшизы. В январе подтвердилась информация о том, что в работе находится третья часть, а главную роль в ней по-прежнему планирует исполнить Джаред Лето. Правда, диснеевцы по сей день хранят молчание, но вездесущие инсайдеры добыли новые сведения о проекте.

Триквел «Трона» с Джаредом Лето — съёмки запланированы на конец года

По слухам, ключевые роли в фильме «Трон: Арес» получили Джоди Тернер-Смит («Квин и Слим») и Эван Питерс («Американская история ужасов»). Если верить инсайдерам, Тернер-Смит сыграет Афину — она состоит в элитном спецотряде и захватывает лидерство в группе, когда ее непосредственный начальник отклоняется от первоначальной миссии. О герое Эвана Питерса информации нет.

Новый «Трон» должен стать продолжением «Наследия» и перезагрузкой франшизы одновременно. Режиссерское кресло проекта отдано Хоакиму Роннингу («Пираты Карибского моря: Мертвецы не рассказывают сказки»). Датой премьеры фильм не обзавелся, но съемки должны начаться в конце года.

Источник: http://lostfilm.info/news/id48216/

Другие материалы:

Показать полностью 1 1
Отличная работа, все прочитано!