Серийные убийцы времени
150 постов
Несостоявшийся джедай и Мировой змей — О романе Роберта Хайнлайна «Кот, который ходил сквозь стены»
Рассказывает С.В.Голд — переводчик и исследователь творчества американского фантаста.
В конце 1970-х в истории временной линии Одиннадцать-Би, код «Армстронг», появились первые тревожные признаки того, что «Ложный Рассвет» заканчивается. В своей диаграмме «История будущего» Хайнлайн пометил эту точку 2000 годом, но в нашей Вселенной кризис наступил гораздо раньше. После триумфальной высадки на Луну в США упал интерес к космическим программам, и началось сокращение бюджетов. Лунная гонка закончилась, а других политически привлекательных целей космос не предлагал, и после сворачивания программы «Аполлон» пилотируемая космонавтика дышала на ладан. Для оживления к ней интереса... Исследовательский центр Эймса собрал в 1975 году девятнадцать профессоров из Стэнфорда, чтобы они разработали проект орбиталища для одной из точек Лагранжа. Такая станция могла бы стать платформой для дальнейшей экспансии — на Марс, Луну и астероиды. По итогам конкурса были отобраны три проекта: «Сфера Бернала», «Цилиндр О’Нила» и «Стэнфордский тор», но ни один из них НАСА продвигать не собиралось — у него просто не было на это денег. Зато частные энтузиасты всерьез ухватились за идею О’Нила и создали «L5 Society» — «Сообщество Эль-5». Их целью была частная космонавтика и заселение космоса. Естественно, Хайнлайн принял участие в «Эль-5». Боб вкладывал в проекты, связанные с космосом, время, душу и даже наличные деньги. Он протестовал против закрытия программы «Викинг» и вложил несколько тысяч долларов в фонд ее поддержки, участвовал в заседаниях «Эль-5» и, конечно же, входил в гражданский комитет разработки рейгановской программы «Звездных войн». Звездные войны стали главным крестовым походом Хайнлайна в 1980-х. Его паранойя и страх перед атомной войной, вылившиеся в строительство персонального бомбоубежища, никуда не делись после 1960-х. И потому он заседал в комитете, где писатели, ученые и генералы обсуждали орбитальные крепости и пучковое оружие, жертвовал деньги на продолжение этого безумия и писал статьи в поддержку Стратегической оборонной инициативы. Вся эта суета не слишком способствовала его литературной деятельности, но Хайнлайн считал, что он может и должен использовать наработанный авторитет на благое дело. И кое-где это действительно принесло плоды: если с «Эль-5» и «Звездными войнами» дело закончилось пшиком, то добровольное донорское движение, запущенное Хайнлайном, существует и по сей день.
Социальная активность отнимала у него уйму времени. А еще писателю начал мешать артрит, и передвигаться ему теперь приходилось с тростью из-за проблем с равновесием. Кроме того, он остро осознавал, что любые отложенные дела могут так и остаться невыполненными — и спешил поставить галочки в своих планах: пройти Северо-западным проходом из Атлантического океана в Тихий, побывать в Китае и Японии, посетить Антарктиду и т. п. И тем не менее в 1983 году он начал собирать заметки для очередной истории «The Reluctant Knight» («Рыцарь поневоле»), она должна была рассказывать о безмятежном затворнике, которого согнали с насиженного места обстоятельства. Что-то наподобие грубоватого Дон Кихота, которого то и дело втягивает в приключения вечно подзуживающая его Санчетта. Несомненно, это был своеобразный портрет супружеской четы Хайнлайнов. Необузданный нрав и неконтролируемый язык Джинни много раз могли стать причиной больших неприятностей. Вирджинии страшно нравилось с ходу бросаться в бой при виде какой-то несправедливости, попытке ущемить ее права или финансовые интересы, и Бобу часто приходилось ввязываться в неподготовленные сражения с бюрократами, расистами, сексистами, социалистами, чиновниками, таможенниками, полицией, туристическими гидами и водителями такси по всему свету. Действие романа должно было протекать в той же Вселенной (вселенных), что и «Число зверя». Он должен был продолжить объединение литературных миров; кроме того, в текст должны были войти непогребенные останки «Панки-Барсума» (первый вариант «Числа зверя») и целый ворох фокусов со встречным-поперечным и закольцованным временем.
К ноябрю 1983-го «Рыцарь» трансформировался в детектив «Год Змеи», его действие из «Эль-5» переходило в Луна-Сити. Спустя сто лет после революции Луна была уже не та, что прежде, и новая бюрократия повсюду распускала свои щупальца, а новое правительство стремительно закручивало гайки. Хайнлайн вновь сталкивал лбами личность и общество больной, умирающей культуры. Эта тема уже поднималась в романе «Фрайди», но теперь она должна была подаваться в легкой джазовой манере «Иова», поэтому в подзаголовке романа стояло: «Комедия нравов». Потом название сменилось на «Мировой змей», змеи проползли в название вслед за Кругом Уробороса — верхушкой Корпуса времени. Сам Корпус был позаимствован из «Все вы зомби...». Появление Корпуса было многообещающей деталью — эта сюжетная линия была затронута в романе вскользь и настойчиво требовала продолжения. Хайнлайн оставил в тексте множество закладок для последующего развития, и война манипуляторов истории могла стать темой одного из следующих романов вселенной «Мир-как-Миф»... Или, во всяком случае, так позднее предположили некоторые исследователи.
Но иногда мне кажется, что «Кот» не только и не столько текст с безумным сюжетом, сколько изображение работы писателя над текстом. И с этой точки зрения полковник Ричард Кэмпбелл (кстати, знакомая фамилия) — это рациональная часть сознания писателя, которая возмущается, отвергает, а затем принимает литературные условности, а действия Корпуса времени — метафора действий писателя, перекраивающего сюжет. В этом свете становятся более осмысленными странные изгибы сюжета, рояли в кустах, замена одного персонажа другим (Гвен-Хейзел) и прочие вещи.
В феврале 1984 года работа над романом по неизвестной причине прекратилась. В это время Хайнлайн познакомился с Лео Стовером, издательство просило его написать о Хайнлайне книгу. В процессе интервью у них неожиданно возникла новая идея — об авторизованной биографии Хайнлайна (которая была позже начата, но так и осталась недописанной). Думаю, его мотивации лучше всего выразил Манни:
«— Мануэль, — спросил дядя Джок, — у тебя есть неопубликованная автобиография?
Мой приемный тесть кивнул:
— Как без нее? Проф мертв, Вайоминг мертва, и Майк, возможно, тоже. Из тех, кто своими глазами видел Лунную революцию, остался я один. Сколько же вранья идет от дружков, которых там не было...»
Потом возникли политические и организационные проблемы в «Эль-5», в результате которых Хайнлайн и его друг писатель Джерри Пурнелл сложили с себя все полномочия и покинули сообщество. Зато 13 июня Боб вернулся к книге. Должно быть, голоса героев наконец-то отчетливо зазвучали в его голове, потому что больше он роман не откладывал. Правда, теперь он уже не мог работать дни и ночи напролет — максимум два часа непрерывной работы, это был его предел. Он закончил «Мирового змея» 23 июля 1984 года, через две недели и два дня после своего 77-го дня рождения. Роман он посвятил своим коллегам по Гражданскому комитету «Звездных войн»:
Джерри Пурнеллу, писателю-фантасту;
Ларри Нивену, писателю-фантасту;
Гарри Стайну, писателю-фантасту, соседу по Колорадо-Спрингс;
Дину Ингу, писателю-фантасту, доктору философии, профессору;
Даниэлю Грэму, генерал-лейтенанту армии США в отставке;
Джиму Бину, писателю-фантасту, редактору и главе издательства «Baen Books»;
Полу Андерсону, писателю-фантасту;
Фрэнсису Басби, писателю-фантасту;
Барри Уоркману, другу Джерри Пурнелла.
В отличие от «Зверя» этот роман Вирджиния приняла без возражений. Ей не нравилось только название, потому что она терпеть не могла змей. В принципе, роман мог ждать теплый прием и у старых фэнов — потому что это было «продолжение» «Луны — суровой госпожи» и «Космического семейства Стоун», того Старого Доброго Хайнлайна, которого любили все поголовно.
Но их ждал сюрприз: здесь было нечто большее, чем хайнлайновский фанфик по собственным вещам. Нечто большее, чем обычный хронобоевичок. Помимо явного сюжета, в романе постоянным фоном идет сюжет виртуальный, в котором писатель Ричард Кэмпбелл сталкивается с миром, построенным по литературным законам. Начинается все с внезапного бессмысленного убийства, которое Кэмпбелл тут же препарирует с точки зрения законов жанра — для него это всего лишь шутка, но подобные шутки немедленно начинают твориться с окружающей его реальностью. И вот уже невидимый Вергилий ведет героя все дальше и дальше, круг за кругом, и литературная условность происходящего все нарастает... А затем вполне реальный поначалу мир последовательно разбивается вдребезги — все оказывается иллюзией, обманкой, декорациями. Зачем? Неизбежный вопрос тут же получает услужливый ответ: «Мы изо всех сил стараемся сделать жизнь каждого лучше, достойнее и счастливее». Звучит пафосно. Однажды в минуту откровенности сам Хайнлайн сформулировал эти цели иначе: «Мы клоуны, развлекаем людей, пытаясь конкурировать в этом занятии с пивом и чипсами». Но это на самом деле не важно, цель здесь — всего лишь условность. Автор перекраивает сюжет, руководствуясь эстетическими, политическими, художественными и тому подобными мотивами, иногда — чисто интуитивно. Мы помним, почему курицы переходят дорогу. Потому что могут это сделать. Иногда — это лучший ответ из имеющихся вариантов.
В конце концов, вдоволь насладившись столкновением рационально мыслящего Кэмпбелла с иррациональным миром, автор выталкивает его в центр круга литературных персонажей:
«— Что это? Суд?
— Да, в каком-то смысле.
Здесь по законам жанра должна состояться пафосная разборка или что-то наподобие вот этого:
„Близится минута, когда персонажи спустятся со сцены в зал и смешаются со зрителями. Как же поведут себя их творцы? Обезумеют от ужаса, дико завопят, впадут в буйное помешательство?
Что он, Лодж, скажет Деревенскому Щеголю?
Что он вообще может сказать ему?
И — а это куда важней — о чем заговорит с ним сам Щеголь?“» [Клиффорд Саймак. Театр теней]
Но Хайнлайн сталкивает Кэмпбелла с ожившими литературными героями лишь затем, чтобы подчеркнуть его собственную «литературность», возможно приглашая нас домыслить, что не только Ричард угодил в роман, но и сам рассказ о Ричарде, угодившем в роман, бытует в литературной вселенной, которой распоряжается автор. И здесь мы становимся свидетелями конфликта автора с «неудобным» персонажем. Небесный маршал не вписывается в канву и его удаляют. Но он исчезает не окончательно. Его повторное появление в романе зачем-то нужно. Автор пытается пристроить вычеркнутого персонажа в другой роли? Возможно. А может быть, это некий намек. Представим себе мультиверсум с его параллельными временными линиями. Во многих из них есть своя Земля, свой Луна-Сити, в котором произошла революция... Которой руководили примерно те же герои. И значит, где-то там есть или были другой Проф, другой Манни. И Хейзел. А где-то еще был другой Фонд Говарда — со всеми вытекающими. Поэтому мы не знаем, сколько Кругов Уробороса действуют в мультиверсуме и насколько совпадают их цели. Возможно, в одном из них небесный маршал Бо больше пришелся ко двору.
Но вернемся к кульминации романа. Она наступает, когда Ричард Кэмпбелл, писатель, творец, осознает, что сам является порождением вполне мифического персонажа. И писатель, смирившись, соглашается играть по правилам литературного жанра. За это следует немедленная расплата — приняв на себя эту роль, он тут же на своей шкуре испытывает то, что отведено героям шекспировских пьес, где в финале сцена залита кровью и усеяна трупами. Впрочем, эпиграфом к финалу Хайнлайн выбрал наиболее часто цитируемый им эпизод из «Бури». Приведу его полностью:
Мой милый сын, ты выглядишь смущенным
И опечаленным. Развеселись!
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они. —
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь — о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь [Перевод М. Донского].
Все это сон во сне, финала нет на самом деле, трагическая развязка и счастливое спасение равновероятны, они сосуществуют в литературном пространстве, как виртуальная пара «частица—античастица». Хайнлайн оставляет открытой концовку, и скрывает будущее в тумане литературной неопределенности. За этой непроницаемой завесой герои романа — словно запертый в ящике кот Шредингера, который то ли жив, то ли мертв. Правда, один котик в романе умел проходить сквозь стены...
Здесь, наверное, стоит упомянуть о том, что произошло после того, как роман был написан.
Закончив книгу, Хайнлайн неспешно пять месяцев правил рукопись (нужно было проверить все стыковки и все замкнутые временные петли, не потерялась ли где-то логика, и еще времена глаголов — английский плохо приспособлен к путешествиям во времени). Рукопись ушла в издательство лишь в январе 1985 года.
Через два месяца Хайнлайну поставили диагноз: «эмфизема».
Примерно в это же время врач объявил, что у их котика Пикселя лейкемия и он умирает. Это известие выбило супругов из колеи. Когда из издательства пришла просьба поменять название романа (как оказалось, змеи в названии активно не нравились не только Джинни, но и редактору «Putnam’s» Сьюзан Эллисон, да и «Рыцарь поневоле» нравился ей немногим больше), Хайнлайн спросил Джинни:
— У тебя есть какие-нибудь идеи?
Она рассеянно спросила:
— Как насчет «He walks through walls» («Он проходил сквозь стены»)?
Возможно, она имела в виду Ричарда Кэмпбелла, но мысли и у Джинни, и у Боба в тот момент были сосредоточены на умирающем Пикселе.
— Нет, — сказал Хайнлайн. — Но сама идея хорошая, стоит обдумать...
Он ушел в свой кабинет и вернулся оттуда через некоторое время с готовым вариантом: «The Cat Who Walks Through Walls» («Кот, который ходил сквозь стены»).
— Ты хотел сказать «The Cat That Walks Through Walls»? — спросила Джинни.
— Нет. «The Cat Who Walks Through Walls», — ответил Хайнлайн.
Эта неощутимая на русском языке разница подчеркивала принадлежность Пикселя миру людей, а не лишенных души бессловесных созданий.
Хайнлайн не стал перепечатывать титульный лист рукописи, вместо этого напечатал новое название на листочке и заклеил им старое.
И практически без перерыва он начал работу над романом «Уплыть за закат».
В почте, пришедшей после публикации романа, поклонники требовали только одного: «Спасите Пикселя!»
Показать полностью
3
