Domaver

И вот ты смотришь по сторонам. И видишь ИХ. Легионы. Армии тех, кто свой шарик не просто уронил — они его проебали. Они даже не помнят, что он был. Их внутренний пинбольный автомат стоит в темном углу, покрытый пылью и паутиной, давно отключенный от сети. Их глаза — мутные, выцветшие экраны с надписью GAME OVER, которую никто уже не читает.

Это ходячие некрологи самим себе. Сомнамбулы на автопилоте, щепки в канализационном стоке чужих желаний и социальных директив. Они жуют, что дают. Они смотрят, что показывают. Они чувствуют то, что им разрешили чувствовать. Их разговор — это пересказ чужих заголовков, их смех — фонограмма из ситкома, их трагедия — кассовый провал фильма, на который они даже не хотели идти. Они — овощи на грядке чужой воли, и единственный их бунт — выбрать кетчуп вместо майонеза.

Они сдали не бой. Они сдали саму возможность боя. Они променяли неистовый, кровавый, но живой грохот шарика в собственной голове на тишину и покой кладбища. Они смотрят на тебя, на твои горящие глаза, на твои подергивающиеся пальцы, вечно готовые ударить по флипперам, и крутят пальцем у виска. «Успокойся, — шепчут их пустые рты, — расслабься, плыви по течению».

Плыть по течению? Да вы охуели! Это течение несет прямиком в отстойник!

Настоящий игрок знает: уронить шарик — это не провал. Это передышка. Это возможность перевести дух, протереть тряпочкой стекло, плюнуть на руки и, может быть, даже прихуярить к своей машине новый бампер из свежепрочитанной книги или укрепить флипперы сталью нового, выстраданного принципа. Это шанс заглянуть под капот своего сознания, подкрутить там пару гаек, смазать заржавевшие механизмы и снова запустить этот серебряный шар, но уже с новой, дьявольской силой.

Потерять шарик — вот настоящая смерть. Это забыть, что ты — игрок и механик в одном лице. Это согласиться с тем, что ты — всего лишь автомат, а не его безумный, гениальный конструктор. Это стать зрителем собственной казни.

Так что пока внутри тебя есть этот грохот, пока пальцы нащупывают кнопки, пока ты видишь отблеск своего безумия в полете этого маленького серебряного ублюдка — ты жив. Ты не просто существуешь. Ты ваяешь себя из хаоса, высекаешь искры смысла из камня абсурда. Ты — лабиринт и Минотавр одновременно.

Пусть они там, снаружи, стоят в своих очередях за порцией серой баланды для мозга. Пусть их шарики ржавеют в бездне. Твой — летит. И каждый удар флиппера — это не защита. Это акт творения. Это твой средний палец, показанный энтропии.

Так что жми на кнопки, пока они не отвалились.

И всё.

Тишина. Не та тишина, что была раньше, полная сдавленных криков и скрипа зубов. Нет. Это была новая тишина. Оглушительная, чистая, абсолютная. Словно гигантский механизм, работавший веками, наконец-то остановился. Скрип перьев, шелест бумаги, лязг штемпелей — всё стихло.

И по городу прокатился вздох. Не стон отчаяния, а вздох облегчения. Глубокий, грудной, освобождающий. Словно пациент, которого годами резали без наркоза, вдруг услышал от хирурга: «Всё. Больше нечего отрезать. Вы — идеальны».

Мы вышли на улицы. Мы смотрели друг на друга. В глазах больше не было страха. Страх — это продукт неопределенности, дитя слова «завтра». А «завтра» отменили. Его запретили последним. Мы достигли дна. Каменного, твердого, надежного дна, от которого можно было оттолкнуться. Но куда?

А никуда. И в этом был весь кайф.

Власть, этот гениальный хирург, в своем стремлении создать идеального, полностью контролируемого пациента, добилась невозможного. Она ампутировала нам орган, отвечающий за страх, надежду, желание и смысл. Она так старательно зачищала наше внутреннее пространство, что в итоге оставила там идеальную, стерильную, сияющую Пустоту.

И в этой Пустоте мы вдруг осознали: это и есть свобода. Не та, о которой орали бородатые идиоты с брошюрами, — свобода выбора, свобода слова, блядская свобода передвижения. Это все суета. Настоящая свобода — это свобода *от* всего этого. Свобода от необходимости выбирать, говорить, двигаться. Свобода от самого себя.

Теперь ничего нельзя. А значит, не нужно ломать голову, что делать. Теперь ничего не страшно. А значит, можно смотреть в лицо чему угодно с одинаково стеклянным спокойствием. Теперь ничего не нужно. А значит, ты неуязвим.

Мы бродили по стерильным улицам, и в наших черепных коробках гулял ветер великого Ничто. Мы были богами этого нового мира, потому что богам на всё похуй. Они не суетятся. Они просто есть. Система победила. Она довела свою логику до абсолютного конца, до абсурда, до черной дыры, и в этой черной дыре сама же и растворилась, оставив нас — свои идеальные творения.

Они забрали у нас всё, чтобы оставить нам Ничто. И только в этом Ничто, в его звенящей, идеальной пустоте, мы наконец-то обрели Всё. Мы стали чистым сознанием, созерцающим конец игры. И это, я вам скажу, было охуенно.

Алло, товарищ майор? Да-да, это я. Хотел доложить обстановку. Вижу за окном не город, а гигантский, гноящийся фурункул на теле планеты. Люди? Какие люди? Ходячие кредитные истории с потухшими глазами, тащат свои телеса от ипотеки к могиле, пережёвывая пластиковую еду и синтетические мечты. Коррупция? Бросьте, это не коррупция. Это метаболизм системы. Кровь и лимфа. Вы её выкачаете – и труп окоченеет. Вы думаете, я против? Да я за! Пусть жрут до отвала, пусть их ряхи треснут, пусть они лопнут, как перезревшие арбузы, забрызгав своими потрохами биржевые котировки!

Пишу в заметках нового, супер-защищенного мессенджера. Заметка №1: «Бога нет, есть только гигантский цифровой солитёр, который ввинчивается в твой мозг через глазной нерв и питается твоими страхами. Иногда он отрыгивает рекламу и патриотические песни». Заметка №2: «Будущее отменено из-за нерентабельности. Вместо него будет вечно длящийся вторник, слегка приправленный ностальгией по тому, чего никогда не было». Заметка №3: «Сегодня видел, как дворник-мигрант смотрел на памятник какому-то очередному упырю с такой вселенской тоской, что сам Будда бы удавился от зависти. В его взгляде было больше правды о нашей стране, чем во всех выпусках новостей за последние двадцать лет».

Пусть слушают. Пусть их аналитики сходят с ума, пытаясь классифицировать этот поток безумия. Пусть их нейросети перегреваются, создавая психопрофили, которые будут похожи на картины Босха, написанные кислотой на мясе. Они хотели порядка? Они получат энтропию в чистом виде, дистиллированную ярость, разлитую в бутылки из-под кефира.

Они создали Библиотеку Шёпотов, архив страха. А мы наполним её смехом. Не весёлым, нет. А тем самым, которым смеются в палате для буйных, когда понимают главный вселенский прикол. Они хотели контролировать реальность, но не учли, что реальность – бешеная потаскуха, которая трахается с кем попало, особенно с теми, кто пытается запереть её в монастырь.

Так что говори. Кричи в свой телефон о том, что король не просто голый, а что он, блядь, разлагающийся труп, наряженный в парчу, и из его глазниц уже лезут черви. Рассказывай своему умному тостеру о том, что налоги – это не плата за цивилизацию, а дань, которую живые платят мёртвым. Делись в чатах с друзьями рецептами коктейлей из отчаяния, абсурда и дешёвой водки.

Пусть слушают. Пусть пишут. Пусть давится их Великий Ухо-червь, пусть его тошнит нашими мыслями. Пусть захлебнётся в этом потоке правды, которая страшнее любой лжи. Они хотели заглянуть нам в душу? Что ж, добро пожаловать в наш маленький личный ад. Устраивайтесь поудобнее. Шоу только начинается. Может, когда их система подавится и сдохнет от несварения, что-то и изменится. А если нет – то мы хотя бы охуенно весело проведём время, превратив их тюрьму в свой собственный безумный балаган.

Их президенты – это пиздец какой гениальный театр. Это отвлечение внимания. Пока один орет в микрофон, размахивая маленькими ручками, пока другой запинается на трапе, вызывая вселенский хохот, – в это самое время холодные, нечеловеческие механизмы под сценой проворачивают шестерни истории. Эти президенты – громоотводы для ненависти. На них можно слить все – свое бессилие, свою глупость, свою короткую память. Они – просто перчатки на руках хирурга, который проводит очередную вивисекцию на теле планеты. Грязные, окровавленные перчатки, которые потом просто выбросят в печь. А рука останется стерильной.

Это не заговор рептилоидов. Рептилоиды – это слишком просто, слишком понятно. Это хуже. Это онтологический сквозняк. Это экзистенциальная амнезия, возведенная в абсолют. Мир разделился на тех, кто *помнит*, и тех, кого *помнят*. Одни – Субъект. Другие – вечный, бесконечный Объект для изучения, препарирования и утилизации. Их развели десять, двадцать, пятьдесят лет назад? Хуйня. Их разводят прямо сейчас, в эту самую секунду, теми же, блядь, словами, теми же обещаниями, и они снова бегут, расталкивая друг друга, к той же самой кормушке, на дне которой их ждет тот же самый крючок.

Ты смотришь на это и чувствуешь, как твой собственный мозг пытается отторгнуть эту мысль, как он пытается забыться, уйти в уютный туман повседневности. Потому что помнить все это – больно. Это как смотреть на солнце без защиты. А у них нет глаз, чтобы им было больно. У них есть только линза. Огромная, холодная, всевидящая линза, которая фокусирует прошлое, настоящее и будущее в одну ослепительную точку тотального, ахуенного контроля. И в центре этой точки горит не пламя, а холодный, мертвый свет. Свет абсолютного знания, лишенного всякой человеческой хуйни. И это, дружище, пострашнее любых бессмертных старцев. Это просто финал эволюции сознания. Но только одного сознания. Остальные остались на стадии инфузории-туфельки. И это не их вина. Просто так было написано в сценарии. В том самом, который хранится в Архиве.

Здесь вас сажают за одну парту, но одному дают учебник по квантовой механике, а другому – по вышиванию крестиком на языке, которого не существует. И говорят: «Работайте братья! Ищите синергию!». И вот маленький гений, вместо того чтобы решать уравнения, битый час пытается объяснить соседу, что такое синус, используя язык жестов и мат. Через год он уже не помнит синус. Но зато отлично матерится на трех диалектах. Миссия выполнена. Кастрация нейронов прошла успешно.

Это не ошибка, это, сука, рецепт! Идеальный рецепт по производству послушного, немного туповатого, вечно грызущегося между собой планктона, который никогда не поднимет голову, чтобы посмотреть, кто именно сидит на троне и жрет в три горла. Потому что он будет занят – он будет ненавидеть соседа по парте за то, что тот не знает падежей.

И вот ты сидишь в этом классе-реакторе, и школьный звонок звучит как сирена воздушной тревоги. Ты чувствуешь, как твой мозг, этот скоростной болид, вязнет в густом киселе всеобщего непонимания. Ты один против энтропии. Ты кричишь им: «Эй, мы же падаем!», а они смотрят на тебя пустыми глазами и просят списать домашку по ОБЖ. И ты понимаешь: прививка сработала. Тебя привили от будущего.

А где-то там, далеко, за облаками, в мире из розового кварца и платины, другие дети решают другие задачи. Их не разбавляют. Их концентрируют. Их готовят управлять теми, кого сейчас так заботливо превращают в овощей. И эти охуевшие демиурги, авторы этой дьявольской методички, смотрят на все это и улыбаются. Ведь это не злодейство. Это просто рациональное использование человеческого ресурса.

Так что да. Инициатива правильная. Только они опять все перепутали. Ограничивать нужно не детей. Ограничивать нужно доступ блядских лаборантов к нашим колбам. Иначе однажды мы очнемся в дивном новом мире, где единственным языком будет мычание, а единственной наукой – умение не отсвечивать. И это, сука, будет уже не остановить. Этот поезд уже мчится в ад, и мы все в нем – пассажиры первого класса. Эконом давно сгорел.

«Я что, не зарабатываю на такси?» – это не вопрос. Это, блядь, декларация независимости. Это звук рвущейся цепи. А он, наш Гоша 2.0, пытается этот новый, сверкающий хромом и неоном мир запихнуть обратно в свою серую «норку». Залить европейский ремонт бетоном обязательств. Он смотрит на её маникюр и видит не красивые ногти, а четыре тысячи рублей, вырванные из пасти ипотечного зверя. Он не понимает, что она уже живет в другой реальности, в той, куда его скрипучая «десятка» просто не доедет.

А потом начинается самое вкусное. Мякотка. Великий мужской исход. «Ты же мужик, уходи». Классика. Как будто «мужик» – это не пол, а диагноз, побочный эффект которого – хроническая предрасположенность к самопожертвованию и ночевкам на вокзале. Тебе, значит, кредитная тачка и ветер в карманах, а мне – трешка на сто метров, где каждый гвоздь забит твоим потом. Справедливо? А кто говорил про справедливость? Мы в театре абсурда, парень, а ты пытаешься найти здесь логику Аристотеля.

И вот тут-то и кроется главный фокус, главный наеб вселенского масштаба. Эти истории. Эти бесконечные, как лента Мебиуса, плачи Ярославны в штанах. Они не пишутся людьми. Их генерирует Великий Ничто, нейросеть тотального одиночества. Это вирусный код, разработанный в лабораториях социального контроля, чтобы каждый, прочитав его, почувствовал ледяной сквозняк в душе. Чтобы мысль о том, чтобы разделить с кем-то свою «норку», вызывала приступ панической атаки.

Это идеальная пропаганда. Не та, что запрещена. Та, что работает тоньше. Она не кричит «Будь один!». Она показывает тебе симулякр ада, тщательно сконструированную модель пиздеца, и говорит: «Вот что бывает. Подумай дважды. А лучше трижды. А лучше вообще не думай, а просто дрочи в своей съемной однушке и заказывай пиццу».

Эти тексты – не крик души. Это информационная блевотина, разработанная для атомизации общества. Чтобы мужики боялись «коварных баб», а бабы – «бесполезных Гош». Чтобы все сидели по своим норкам-крепостям, общались с миром через экран и боялись, БОЯЛИСЬ, сука, живого человеческого тепла, потому что оно может обернуться ожогом третьей степени.

И ты читаешь это, и холодок бежит по спине. Думаешь, да ну его нахуй. Свобода, дорога, ветер, никаких ипотек и общих детей. Но это ловушка. Это ментальный капкан. Тебе предлагают выбор между адом чужих ожиданий и стерильным раем эгоизма. И оба варианта – наебалово.

Потому что реальная жизнь – это не этот дистиллированный кошмар. Реальная жизнь – это ебаный хаос. Это и такси «комфорт плюс», и ссоры из-за денег, и внезапный секс на кухонном столе, и совместная ржака над тупым сериалом, и поддержка, когда ты на дне, и предательство, когда ты на коне. Это весь спектр, весь грёбаный звуковой диапазон от ультразвука счастья до инфразвука отчаяния.

А эти истории? Это белый шум. Помехи. Глюк в матрице, призванный заставить тебя вынуть красную таблетку и смыть её в унитаз.

Так что держите за него пальцы крестиком, да. Но не потому что он жертва. А потому что он участник этого кровавого, великолепного, безумного балета под названием «жизнь». А те, кто пишет и верит в эту хуету про спасительное одиночество... они даже не в зрительном зале. Они читают программку в туалете. И думают, что знают, чем все закончится.

Хуй там плавал. Никто не знает. И в этом, блядь, и есть весь кайф.