Domaver

И вот ты смотришь по сторонам. И видишь ИХ. Легионы. Армии тех, кто свой шарик не просто уронил — они его проебали. Они даже не помнят, что он был. Их внутренний пинбольный автомат стоит в темном углу, покрытый пылью и паутиной, давно отключенный от сети. Их глаза — мутные, выцветшие экраны с надписью GAME OVER, которую никто уже не читает.

Это ходячие некрологи самим себе. Сомнамбулы на автопилоте, щепки в канализационном стоке чужих желаний и социальных директив. Они жуют, что дают. Они смотрят, что показывают. Они чувствуют то, что им разрешили чувствовать. Их разговор — это пересказ чужих заголовков, их смех — фонограмма из ситкома, их трагедия — кассовый провал фильма, на который они даже не хотели идти. Они — овощи на грядке чужой воли, и единственный их бунт — выбрать кетчуп вместо майонеза.

Они сдали не бой. Они сдали саму возможность боя. Они променяли неистовый, кровавый, но живой грохот шарика в собственной голове на тишину и покой кладбища. Они смотрят на тебя, на твои горящие глаза, на твои подергивающиеся пальцы, вечно готовые ударить по флипперам, и крутят пальцем у виска. «Успокойся, — шепчут их пустые рты, — расслабься, плыви по течению».

Плыть по течению? Да вы охуели! Это течение несет прямиком в отстойник!

Настоящий игрок знает: уронить шарик — это не провал. Это передышка. Это возможность перевести дух, протереть тряпочкой стекло, плюнуть на руки и, может быть, даже прихуярить к своей машине новый бампер из свежепрочитанной книги или укрепить флипперы сталью нового, выстраданного принципа. Это шанс заглянуть под капот своего сознания, подкрутить там пару гаек, смазать заржавевшие механизмы и снова запустить этот серебряный шар, но уже с новой, дьявольской силой.

Потерять шарик — вот настоящая смерть. Это забыть, что ты — игрок и механик в одном лице. Это согласиться с тем, что ты — всего лишь автомат, а не его безумный, гениальный конструктор. Это стать зрителем собственной казни.

Так что пока внутри тебя есть этот грохот, пока пальцы нащупывают кнопки, пока ты видишь отблеск своего безумия в полете этого маленького серебряного ублюдка — ты жив. Ты не просто существуешь. Ты ваяешь себя из хаоса, высекаешь искры смысла из камня абсурда. Ты — лабиринт и Минотавр одновременно.

Пусть они там, снаружи, стоят в своих очередях за порцией серой баланды для мозга. Пусть их шарики ржавеют в бездне. Твой — летит. И каждый удар флиппера — это не защита. Это акт творения. Это твой средний палец, показанный энтропии.

Так что жми на кнопки, пока они не отвалились.

Все ведет к неизбежности. Это не фатализм, это, блядь, физика. Если ты достаточно долго смотришь, как гигантская, неуклюжая хуевина из амбиций и жадности летит к бетонной стене, ты не удивляешься звуку удара. Ты ждешь его. Ты смакуешь этот момент. Потому что в этом грохоте, в этом скрежете гнущегося металла и трескающихся костей, есть своя первобытная, охуенная красота. Истина, очищенная от маркетинговой шелухи.

Мы живем в эпоху Титанов. Не тех, что с молниями и в сандалиях, а наших, доморощенных – Титанов из стекла, стали и оптоволокна. Безымянные божества, чьи храмы – небоскребы, чьи псалмы – квартальные отчеты, а вместо нимбов над головами у их жрецов – золотые парашюты. Они создали этот мир. Они сплели его из кредитных линий, фьючерсных контрактов и нашего тихого, молчаливого ахуевания. Они дали нам работу, ипотеку, новый айфон и иллюзию, что мы, сука, участники процесса. Что наш голос что-то значит.

Но иногда Титаны обсираются.

Это всегда происходит внезапно и всегда – по одной и той же схеме. Сначала легкий тремор на бирже, нервная икота аналитиков. Потом – судороги. Графики начинают биться в падучей, рисуя на экранах предсмертные кардиограммы. Оказывается, один из богов, увлекшись игрой в финансовое казино на триллионы, которых у него никогда не было, поставил все на «зеро» и проебал. Или другой бог, решив, что законы гравитации и спроса – для лохов, построил вавилонскую башню из рискованных активов, а она, вот неожиданность, накренилась.

И в этот момент происходит чудо. Магический реализм в чистом, незамутненном виде. Титан, этот колосс на глиняных ногах, еще вчера смотревший на нас, копошащихся внизу, как на питательный планктон, вдруг начинает скулить. Его громовой голос, рубивший судьбы целых стран, превращается в жалобный писк. Его топ-менеджеры, эти холеные сукины дети с лицами, будто высеченными из замороженного сливочного масла, бегут к своим ручным политикам.

И начинается великий ритуал. Черная месса наоборот.

Верховные жрецы в дорогих костюмах выходят к пастве – к нам. Их лица серьезны, в глазах – вселенская скорбь. Они не говорят: «Наш ебучий Левиафан обожрался производными и теперь дрищет красными цифрами, так что скиньтесь ему на активированный уголь». О нет.

Они говорят о Стабильности. О Системе. О том, что мы Все в Одной Лодке. Что если этот Титан утонет, он утянет за собой на дно и твою ипотеку, и твою сраную работу в офисе, и твой абонемент в фитнес-клуб. Нас, толпу, эту великую, инертную, легко внушаемую биомассу, начинают накачивать страхом. Страх – лучший клей для общества потребления. Страх потерять то немногое, что тебе позволили иметь в обмен на твою жизнь.

И толпа верит. Конечно, блядь, верит. Она приучена верить. Она смотрит в светящиеся прямоугольники, где другие говорящие головы кивают и подтверждают: да, надо спасать. Это не подачка обанкротившемуся ублюдку. Это Инвестиция в Будущее. Квантитативное Смягчение. Структурная Помощь. Какие, блядь, красивые слова! За каждым скрывается простая, как мычание, истина: твой карман – это их резервный фонд.

И начинается священнодействие. Из наших налогов, из будущих долгов наших детей, из не построенных больниц и не отремонтированных дорог собирается золотой поток. Живительная влага, выкачанная из миллионов мелких, пересохших ручейков, и направляется одной могучей струей прямо в высохшую глотку обосравшегося бога. Золотой дождь, оплодотворяющий его мертвые активы.

Титана спасли. Он отряхивается, поправляет съехавший набекрень галстук и снова наливается бронзовым высокомерием. Жрецы получают свои бонусы за «эффективное управление кризисом». Политики получают благодарность и пожертвования на следующую избирательную кампанию. Все довольны.

А что же толпа?

А толпа возвращается в свои стойла. В свои кубиклы и съемные квартиры. Им только что продемонстрировали величайший фокус в истории: приватизацию прибыли и национализацию убытков. Им показали, что правила существуют только для них. Что для богов есть только одно правило: они не могут проиграть. Никогда. Система не позволит.

И самое охуенное в этом всем – неизбежность. Этот цикл будет повторяться. Снова и снова. Потому что система так спроектирована. Это не сбой, это ее штатный режим работы. Они будут жиреть на наших успехах и спасаться за наш счет во время своих провалов. А мы будем смотреть, кивать и платить. Потому что нам дали цифровой сомы – новые сериалы, бесконечную ленту в соцсетях и кредиты на пластиковый мусор, который якобы делает нас счастливыми.

Все ведет к неизбежности. И неизбежность в том, что однажды ты смотришь на этот ебаный цирк, на этот ритуальный акт экономического изнасилования, и перестаешь злиться. Ты начинаешь смеяться. Громко, истерично, до слез. Потому что понимаешь суть Великого Космического Прикола. Шутка не в том, что нас наебывают. Шутка в том, что мы сами протягиваем им вазелин.

Они создали лабиринт, достойный воспаленного воображения безумца, запертого в библиотеке с бесконечным числом одинаковых книг. Лабиринт, где каждая дверь ведет не к выходу, а в комнату с еще одним, более навязчивым и ярким предложением. И где-то в самом центре этого ада, по слухам, существует мифическая кнопка «Отписаться от всего этого дерьма навсегда». Но ее никто никогда не видел. Возможно, ее охраняет Минотавр в костюме SMM-менеджера.

И вот что самое страшное. Ты привыкаешь. Твой мозг адаптируется. Мысленный посыл нахуй становится не ругательством, а формой дзен-медитации. Это твой единственный честный диалог с этим миром вывесок и баннеров. Ты открываешь приложение, чтобы заказать еду, и оно орет на тебя: «ПОЛУЧИ ТРЕТЬЮ ШАУРМУ В ПОДАРОК!». Ты не ищешь кнопку «Ок». Ты смотришь в пустоту экрана и спокойно, с расстановкой, произносишь про себя: «Иди. На. Хуй». И только после этого ритуального очищения, этой единственно возможной искренней молитвы, ты можешь продолжить.

Они думают, что это игра в одни ворота. Что в этой пустыне без альтернатив мы будем жрать их цифровые помои и причмокивать. Какое трогательное заблуждение. Они не понимают, что вырастили новое поколение. Поколение, для которого «Здравствуйте» — это слишком лицемерно. Мы — люди, которые здороваются, закрывая очередное всплывающее окно. Наше приветствие — это короткий, точный, выверенный годами ментальный удар в пах.

Так что в следующий раз, когда очередная шарашкина контора вывалит на тебя свое «уникальное предложение», просто знай: ты не один. Где-то рядом миллионы таких же, как ты, молча и сосредоточенно совершают тот же обряд. Это и есть наш новый общественный договор. Наша тихая, невидимая контркультура.

Здравствуйте? Нет. Идите нахуй. А теперь давайте к делу.

Идея краника с бесплатной водой – это не просто бред. Это диверсия. Это метафизический теракт. Представь себе: человек идет, ему жарко, он подходит, наполняет бутылку и идет дальше. Где в этой схеме унижение? Где зависимость? Где возможность впарить ему газировку с сахаром, от которой пить захочется еще больше? Где возможность продать ему бутылку воды по цене литра бензина? Где, черт возьми, ПРОЦЕСС? Где смета, акт выполненных работ, тендер, откат?

Краник не пилится. С него не капает в карман. Он просто дает воду. Это акт чистого, незамутненного смысла, а смысл в этом мире – самая опасная контрабанда. Он разрушает систему, построенную на симуляции заботы.

Система не может просто дать тебе воду. Она должна УСТРОИТЬ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. Она должна выгнать на улицы во время ливня многотонные оранжевые цистерны. Эти ревущие механические боги абсурда, эти жрецы бессмысленного ритуала будут ползти по мокрому асфальту и торжественно поливать его водой. Из цистерны. На дорогу. В дождь.

И в этом акте заключена вся философия власти. Это не просто идиотизм. Это демонстративное мотовство. Это ритуальное сожжение ресурса во имя демонстрации самого факта обладания им. Мы можем позволить себе лить пресную воду на мокрый асфальт, потому что мы можем. Это наш статус. Это наша власть, измеряемая не эффективностью, а масштабом и грандиозностью бессмыслицы. Это симулякр деятельности, гиперреальное представление о работе. Вот, смотрите, мы моем улицы! Плевать, что их моет небо. Наш спектакль важнее реальности.

Ты стоишь с пустой бутылкой и смотришь на этот парад гротеска. Ты – ошибка в коде. Статистическая погрешность со своей жалкой физиологической потребностью. Твоя жажда слишком реальна, слишком проста для этого театра. Тебе нужна вода. А им нужен бюджет, который можно освоить, поливая лужи.

И ты понимаешь: краник с бесплатной водой не появится никогда. Не потому, что это дорого. А потому, что это слишком просто. Слишком логично. Слишком по-человечески. Это нарушило бы священный баланс абсурда, на котором держится вся эта конструкция. Если появится один бесплатный кран, люди могут начать задавать вопросы. А почему только кран? А что еще может быть простым, логичным и для людей? И от этих вопросов вся карточная империя симулякров может посыпаться к чертям.

Так что стой и смотри. Смотри, как вода льется на воду. Смотри, как миллионы рублей смываются в ливневку под аккомпанемент дождя. Чувствуй, как твой язык превращается в сухой наждачный камень.

Твоя бутылка пуста не наполовину. Она всегда была пуста. Ты просто живешь в пустыне, а все, что ты видишь вокруг – это мираж. И самый жестокий из них – это мираж простого краника с водой, которого никогда не было и никогда, блядь, не будет.

Их тела становились могильниками для мертвых эмоций, кладбищами для переваренных мнений. Они заправляли себя не белками и углеводами, а контентом. Жалкое, трагическое зрелище. Ты становишься тем, что ты ешь. А если ты ешь экран, то кто ты, нахуй, такой? Правильно – безликая, мерцающая рябь. Ходячий глитч. Биомасса, которая служит лишь ретранслятором для чужого бреда.

А у меня тут, блядь, своя игра. Своя вселенная. Это, сука, искусство! Как рассчитать траекторию, чтобы на вилке оказался идеальный баланс: кусок мяса, прикрытый с фланга картофельным щитом и усиленный тыловой поддержкой кабачка? Это тактика. Какую часть оставить на «десертный удар» – тот самый идеальный, самый сочный кусок, который станет триумфальным завершением партии? Это стратегия. Ты не просто ешь, ты изучаешь текстуры, анализируешь сочетания, ты дирижируешь этим маленьким оркестром вкусов у себя во рту. Каждый укус – это ход. Каждая минута – это эра. Ты ведешь свою маленькую цивилизацию от зарождения до неизбежного, но славного конца.

И всё это – за десять минут. Десять минут тотальной концентрации, десять минут чистого, незамутненного бытия. Десять минут анархии в собственной кухне, бунт против матрицы фонового шума. Это почти религиозный опыт. Это единственная реальность в мире симулякров. Моя тарелка – это последний оплот здравомыслия.

Так что пусть они и дальше сидят, уставившись в свои черные зеркала, пусть заглатывают информационную блевотину, становясь ею. Пусть их ужин будет звуковой дорожкой к чужой жизни. Моя битва – здесь. На этом белом поле. И я, блядь, намерен в ней победить. Каждый вечер.

А они пускай и дальше жрут свой цифровой кал. Приятного, блядь, аппетита.