Ясная поляна

В величаво-строгом, трагически серьезном и по темам, и по отношению к темам творчестве Толстого менее всего отведено места юмору. Гораздо выразительнее и чаще сказывалось чувство юмора в личной жизни великого художника, и знавшие Толстого любовно и радостно вспоминают, какой он был любитель похохотать, как детски-весел и заразителен был его смех, как мягко шутил и острил он.

Газета «Тульская молва», изд. год V, № 1221 от 15 (28) ноября 1911 г.:

Толстой любил вспоминать о своем детстве. Незадолго до смерти он рассказывал, какую обиду нанесла ему однажды добрейшая экономка Прасковья Исаевна (в „Детстве“ она описана под именем Натальи Савишны). Ей было поручено произвести клистирную операцию (поставить клизму. — С. Т.) над братом будущего писателя, Митенькой, который, узнав об этом, поспешил спрятаться, а старуха, не разобрав хорошенько приказания, схватила маленького Льва и подвергла его неприятной и обидной для самолюбия операции. Так рано пришлось ему пострадать за ближнего.

* * *

Прибегает однажды к Толстому его няня, в страшном испуге:

— Цепная собака сорвалась с привязи… Пойти, поставить свечку Николаю Угоднику, чтоб не передушила, не дай Боже, овец…

Открыла ящик под киотом (шкафчик или застеклённая полка для хранения икон. — С. Т.), а там ни одной свечи.

— Ах, забыла, грешница… Ведь, вчера только позднюю поставила, чтобы Левушка экзамен выдержал!

Но тут же нашлась и быстро закрепилась:

— Святой Угодник Божий! Та свечка пусть пойдет за собак, чтоб овец не перегрызли… А за экзамен уж в другой раз поставлю.

* * *

Быль какой-то Толстой у знакомых. Ему показали годовалую девочку. Когда Толстой подошел к кроватке, малютка с довольным видом сосала палец собственной ноги.

— А вот я уж не умею так,— позавидовал Толстой. Ему тогда было уже за восемьдесят.

* * *

Доставалось иной раз от Толстого и толстовцам. Его утомляли важные споры о том, какой чай „правильнее“ пить, крепкий или слабый, в накладку или в прикуску, можно ли носить обувь из кожи и т. д. Слушал как-то Толстой, слушал и не выдержал:

— Эх! — сорвался он с места. — дайте кто-нибудь папироску!

Этот протест против всего, что из дела непосредственного нравственного чувства становится делом мертвого обряда, механическим исполнением обязанности, он высказывал однажды и по собственному адресу, с трогательной прямотой честной и святой души.

Говорил о современном драматическом искусстве. Тогда в Московском гастролировала Бернар. Толстой с обычным жаром громил драму. Когда он кончил говорить, некоторое время царило общее молчание. Затем он обратился к одному из собеседников:

— А вы пойдете смотреть Сару Бернар?

— Конечно.

Это вызвало у Льва Николаевича нечто вроде гневного восклицания, он даже слегка ударил кулаком по столу. Но через несколько времени, при общем молчании лицо его расцвело добродушнейшей улыбкой, и он сказал:

— А знаете что? Мне ужасно жаль, что не пойду.

* * *

Чехову он однажды сказал:

— Вы знаете, я терпеть не могу Шекспира, но ваши пьесы еще хуже… Куда ж вашими героями дойдешь? С дивана, где они лежат, до чулана — и обратно.

К октябрю 1917 года волна погромного движения захлестнула всю страну, Тульская губерния не стала исключением. Почти в каждом уезде крестьяне громили помещичьи усадьбы, разграбляя и сжигая их. Опасность нависла и над родовым имением великого русского писателя Льва Николаевича Толстого.

«16 (29) октября 1917 г. состоялось заседание представителей различных организаций, под председательством Б. О. Гольденблата, посвящённое вопросу об охране „Ясной Поляны“.

Известный писатель П. А. Сергеенко сделал доклад о том, что сделано в этот направлении в „Ясной Поляне“.

Из доклада видно, что там уже организован комитет из яснополянских крестьян, который принял на себя охрану „Ясной Поляны“, дома и могилы Льва Николаевича Толстого.

Кроме того, на Косовом горе при чугунолитейном Судаковском заводе рабочие очень охотно пошли на организацию такого же комитета. По окончании доклада П. А. Сергеенко кратко изложил свою беседу с С. А. Толстой. Графиня согласна имение передать в введение какой-либо организации, правительственной или общественной, которая приняла бы на себя охрану „Ясной Поляны“.

После прений было решено учредить в Туле „о-во друзей „Ясной Поляны“, выбрать правление из представителей советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов и разных общественных организаций, поручить Б. О. Гольденблату приглашение этих лиц и их организацию.

Ближайшая задача комитета — войти в тесный контакт с организациями „Ясной Поляны“ и Косой горы, для всесторонней охраны нашей национальной гордости „Ясной Поляны“, которая сосредоточивает огромной ценности вещи, принадлежащие Льву Николаевичу, так, например, одну из лучших библиотек России, в которую находится 17 тысяч томов, и из них масса книг очень редких.

Представитель совета солдатских депутатов заявил, что у них немедленно же состоится собрание солдатских депутатов и они предложат выбрать 10 человек наиболее сознательных и культурных работников из солдат и крестьян, которые отправятся в „Ясную Поляну“ и примут на себя охрану её.

Решено немедленно же устроить пожарную обоз.

Высказывалась мнения о том, что „Ясная Поляна“ должна перейти в ведение академии наук для устройства там сельскохозяйственного училища и организации опытной пасеки, с поддержкой плодового сада, который полностью весь был посажен Львом Николаевичем, и, вообще, создания в „Ясной Поляне“ культурного уголка, который был бы достоин памятью Льва Николаевича. Детальное обсуждение всех мер и вопросов отложено до доклада Сергеенко Толстовским о-вам в Москве и Петрограде, министру внутренних дел и академии наук.

Высказывалась мысль, что в годовщину смерти Льва Николаевича Толстого 7 ноября устроить в Туле вечер, посвящённой памяти его».

Газета «Тульская молва», изд. год XI, № 2966 от 18 (31) октября 1917 г.
* Публикации цитируются с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Заехал сегодня в Ясную Поляну. Асфальтрованная парковка в 200м от главного входа. И все равно не хватает, народ на обочинах тычется.

У меня вопрос к администрации. Ну удвойте площадь парковки. И сделайте тротуар от нее до главного входа. Почему люди от парковки вынуждены идти либо козьими тропами либо по автомобильной дороге? Можете сделать современный тротуар по обеим сторонам дороги? Вы с них деньги берете. Что за совковое отношение к клиентам? Типа и так схавают? Не был 10 лет, думал, тут прогресс.

100₽ взрослый билет, в минуту до 4х человек отовариваютн в выходной. 300к за выхи, за месяц новая парковка и тротуар. Жалко денег? Возьмите грант у города, на культуру рекой льют сейчас.

Всё сугубо личное, немного резковатое, мнение.

Ну честно, книга не о чем. То есть идет история человека с поразительной памятью, его история что подается через других людей, через его дневник. Задумка вроде бы интересная, но реализация - нет.

Сюжет: Умирает старый архивист и молодого подбивает директор на то чтобы тот разгреб документы старика. В ходе изучения дневника мы узнаем о феноменальной памяти Исидора Чагин (умершего) и его роли подсадного. После чего идет еще три истории, две из которых идут от лица совершенно других людей, знакомых с Чагиным. А последняя завершает тайну его смерти.

Первая глава самая интересная, она идет в двух линиях: Прошлое и настоящее, между двумя героями прослеживается явная линия схожести. Юный архивист изучает дневник старого мнемониста, что помнил большую часть своей жизни и страдал от этого, изучает как и где применялись его знания, какие события и обстоятельства в итоге создали неприметного в целом, серого человека с серым зонтиком, пытающегося походить на человека в футляре, попутно проживая собственную жизнь, знакомясь с девушкой и теряя ее, как и его старый коллега. Герой узнает о внедрении "живого диктофона" в некий Шлиманский кружок и некоторые злоключения, что произошли с юным мнемонистом.

И лучше бы все кончилось здесь, ибо остальные части уже в несколько раз хуже.

Вторая часть это про приключения мнемониста в Англии, где он под видом студента и перебежчика должен оказаться в досягаемости от некоего кодекса, ввязывается в передряги, сталкивается с детективами и английским юмором, бежит по крышам и... и все это сон собаки. Точнее придумка повредившегося рассудком мужчины из первой части. То есть просто бессмысленный набор текста, который как бы должен обратить наше внимание на то что не всему можно верить, как было со Шлиманом в первой части.

Третья раскрывает обман второй и по факту не несет больше ничего, кроме еще пары очерков в историю мнемониста, где он сталкивается с чем-то необычным в человеческом обществе. Просто очерк куска его жизни, где он путешествует с артистом и пытается жениться на девушке-близнеце из фокусной труппы.

Четвертая же часть завершает историю первой главы и... да, просто нужна для того чтобы дать пару пояснений о первой главе, где плотно исследуется жизнь Чагина, раскрывается тайна того почему он оказался при смерти в другом городе и завершает линию юного архивиста, пусть и так вот... спонтанно.

Герои ни о чем, Чагину, мнемонисту, хочется сопереживать, даже не представляя что приходится пережить человеку со столь хорошей памятью. Но в целом это все - большая часть персонажей написана общими штрихами, у каждого есть пара выделенных схематических черт и все, все остальное им не нужно, даже внешность описывается схематически.

Стиль письма, ну, можно похвалить стилистическое различие каждой главы, оно отлично передает различие персонажей, четкое разграничение. Но на этом все, слишком сухо, рвано. Так себе и ничего больше, пусть и постоянно перемежается стихами, цитатами и отсылками к другой литературе.

6/10