Лев Николаевич Толстой, по обыкновению, проснулся задолго до рассвета.
- Вот же проклятая армейская привычка, - ворчал он, ворочаясь с боку на бок и пытаясь уснуть. Увы, сон никак не хотел возвращаться и граф, тяжело вздыхая, слез с постели. Распахнув шторы, открыл окно, впуская тяжёлую предутреннюю прохладу. Шлёпая босыми ступнями, подошёл к зеркалу. Чуть присев, выдвинул ногой из-под кровати ночной горшок. Задрав подол ночной рубахи и, позёвывая, принялся мочиться, неотрывно глядя на своё отражение. Справив нужду, приступил к гимнастическим упражнениям. Делал наклоны, касаясь пола кончиками пальцев. Резко выбрасывал вверх то правую, то левую руку. Поскрипывая зубами от напряжения, принимал позы «ласточки» и «зимородка».
Спустя четверть часа, надев халат и окончательно проснувшись, бодро сбежал в столовую, где сонная кухарка подала горшочек с простоквашей и испечённое накануне овсяное печенье.
- Мёд добавила? – взяв ложку, спросил он. – Илья Ильич Мечников настоятельно рекомендовал.
- Знамо дело, положила, - проворчала старуха кухарка, помнившая ещё те времена, когда молодой граф начинал утро с бутылки вина.
- Для сердца полезно, - похлопал себя по левой стороне груди Лев Николаевич. – Как и для прочих органов.
- Вот и отведай на здоровье, - позёвывая, ответила кухарка. – Ты, батюшка, глядишь, всех нас переживёшь.
- Истинная жизнь человека, - откинулся на стуле граф, - начинается только тогда, когда начинается отрицание…
- Чаю принести или опять пустую воду пить станешь? - прервала его старуха.
- Чаю, - недовольный, что не дали закончить, поджал губы Лев Николаевич.
- Дорогого? Того, что по два с полтиной за фунт?
Тем временем, первые лучи солнца уже пробились сквозь листву вековых лип, разгоняя предрассветный сумрак.
Выпив два стакана, граф поднялся к себе одеваться.
Выйдя во двор, первым делом отправился на конюшню.
Конюх Егор, сухой мужичок с клочковатой рыжей бородой, привык издалека подмечать, во что обут барин. Если в сапоги, значит, отправится на прогулку верхом.
- Ежели бы он, как прочие, ездил, - жаловался давеча Егор прачке, – так нет! Зависит, что за книжку ноне сочиняет. Бывает, кавалерийское седло потребует. Бывает, казачье. Помню, случалось и мадьярское. В том году неделю в бабском катался. Чуть не расшибся с непривычки. Для фантазии, говорит, надобно. Что б натуру почуять.
- Чем он её чует-то? – прыскала прачка. – Срамота.
- Я же, - продолжал конюх, - обязан поутру сёдла угреть. Дабы сиделось ему уютно, да покойно. Потому кирпичи на огне держу, затем рогожкой оборачиваю и к каждому седлу прикладываю.
Прачка заходилась хохотом…
Сегодня Лев Николаевич был обут в лапти и Егор, облегчённо вздохнув, прикрыл ворота конюшни.
- Пешком? – на всякий случай спросил, кланяясь.
- Пройдусь, - кивнул граф. – Больно утро хорошо.
Зайдя в стойло, охлопал застоявшегося жеребца. Прижался щекой к конскому боку, пахнущему опилками и сыромятной кожей.
- Завтра поедем, - прошептал в тревожно подрагивающее ухо. – Завтра.
Далее следовало бы навестить коровник, но очень уж не хотелось встречаться со скотницей. Та, высоченная, ещё не старая баба со следами былой красоты на лице, невероятно раздражала Льва Николаевича. Сама, пышущая здоровьем, она с пристрастием выискивала у каждого признаки всевозможных болезней и тотчас давала советы по излечению.
- И-и-и-и, отец родной, - щурилась при встрече с графом, - никак правую ножку начал приволакивать.
- Пустое, - отмахивался Лев Николаевич.
- Не скажи-и-и, - тянула скотница. – Годы немалые, хворь по телу поползёт и вмиг одолеет. Глазом моргнуть не успеешь, как на погосте окажешься. Ты вот что сделай. В полнолуние на берегу пруда нарви ерепень-травы, в печке запарь и, с молитовкой по утрам пей.
Граф рассеяно благодарил.
- Велела мне, от болей в пояснице, - как-то раз, смеясь, поделилась Софья Андреевна, - сходить на похороны и о гроб с покойником ягодицами потереться. Только представь!..
Лев Николаевич быстрым шагом, переходя на бег, миновал коровник и оказался на псарне. Затворив за собой дверь, привалился к стене, переводя дыхание.
Несмотря на то, что с охотой раз и навсегда было покончено, расстаться со сворой, он оказался не в силах.
- На фамильном гербе Толстых «две борзые в стороны смотрящие», - отшучивался граф. - Пусть остаются.
А после того, как некий тифлисский князь, не торгуясь, выложил за щенка пять тысяч рублей, Софья Андреевна удвоила жалование псарю и распорядилась покрыть крышу собачни железом.
- Здравствуй, Никифор, - улыбнулся Лев Николаевич работнику, загораживаясь локтями от немедленно налетевших на него борзых, норовящих лизнуть в лицо.
- Здрав будь, барин, - степенно ответил тот.
Толстой невольно залюбовался им. Никифор, тридцатилетний рыжий мужик, понимая, какое сокровище ему выпала честь беречь и хранить, за годы службы неузнаваемо преобразился. Стриг волосы и бороду на английский манер. Носил рубаху, скроенную наподобие графской, но дорогого сукна. Сменил порты на кавалерийские лосины, а разбитые чуни на юфтевые сапоги. Выпросил у дочерей графа старые очки в бронзовой оправе, которые надевал при поездках в город.
Лев Николаевич, окружённый, радостно повизгивающими собаками прошёлся по псарне. С удовольствием отметил свеженасыпанный речной песок на полу, новую солому лежанок и чистоту родильни. Заглянул в чулан, где рядом со счастливой матерью барахтались месячные щенки. Подхватив ближнего под горячее розовое пузо, покачал на ладони, взвешивая.
- Давеча из деревни обещались сома принести, - заговорил Никифор. – Побалую собачек ушицей.
- Хорошо у тебя, - сказал граф, возвращая щенка на место. – Уходить не хочется.
Никифор понимающе склонил голову.
Покинув псарню, Лев Николаевич собрался было заглянуть в теплицы, но вспомнил, что садовник Арсений вот уже неделю, как является не раньше полудня. Сойдясь недавно с солдаткой, он теперь уходил ночевать в деревню.
Несколько лет назад, будучи отчисленным из университета за вольнодумство, Арсений, не задумываясь, присоединился к социал-революционерам. Полученные познания в химии позволили ему с необычайной изобретательностью создавать «адские машины» для терактов. Когда же ячейку «бомбистов» разгромили жандармы, успел улизнуть и скрылся в лесах. Там его обессиленного, в изодранной одежде и подобрал Лев Николаевич. Дав обещание порвать с прошлым, беглец был взят садовником и поселился в пустующем флигеле. Преисполненный благодарности, он с усердием взялся за работу, поставляя к графскому столу овощи такого размера, что те пугали, много чего повидавшую на своём веку, старую кухарку.
После написания Львом Николаевичем "Соединения и перевода четырёх Евангелий" посыпались угрозы, и Арсений вызвался самолично досматривать посылки, приходящие на имя графа.
- Люди нынче озлоблены, - пояснил он. - Нет к ним доверия.
Вынеся очередную коробку во двор, Арсений прикладывал ухо к стенкам, стараясь услышать тиканье часового механизма. Обнюхивал, легонько встряхивал и только после этого осторожно приступал к вскрытию послания.
- Не дай тебе бог со мной шутки шутить, - приговаривал, обращаясь к невидимому отправителю, орудуя узким длинным лезвием. – Такой retour (ответ) пошлю, что косточек не найдут.
Софья Андреевна пугалась и спешила скрыться в библиотеке…
Толстой, всё же дошёл до теплицы. Прижавшись к запотевшему стеклу, заглянул внутрь, с удовольствием разглядывая ряды тёмно-зелёных кустов томатов; багровые стручки перца, на клонящихся ветках; тяжело лежащие на земле патиссоны; рыхлые кочаны савойской капусты.
Солнце, тем временем уже встало, сменив ультрамарин неба на пронзительную, наполняющую сердце радостью, синеву. Высоко, еле различимые в выси, залились трелями жаворонки. За берёзовой рощей запели косари.
Лев Николаевич, расстегнув ворот блузы, раскинул руки и замер, с наслаждением вдыхая запах волглой травы, дёгтя и навоза.
- За работу, - сказал сам себе, направляясь к дому. – До обеда буду писать, потом прогуляюсь.
Легко поднялся по ступеням крыльца. Постоял, прислушиваясь к сонной тишине и, набрав полную грудь воздуха взревел:
Дом ожил. Заскрипели половицы. На втором этаже что-то, со звоном упав, разбилось. Застонала в спальне, разбуженная Софья Андреевна. Выглянула из чулана перепуганная горничная.
- Ох, лё-ли, да, ох, люли,
Граф подмигнул ей и притопнул лаптями.
Новый день в Ясной Поляне начался.
