Намедни у села Резное утопла девка. В прудочек крестик золотой уронила и, не подумав, за ним нырнула. А погибель хвать! В ил бедняжку и затянула. Мужики даже тела не достали, чтобы отпеть по-христиански. Ох, недаром говорят: на Ивана Купала к воде ни ногой. Силы темные кровушку жаждут.
Красавицей-то была девка. Белославкою звали. С её-то косами русыми и глазами изумрудными только в невесты царевичу, а не к Царю Подводному... Водяной поначалу даже обрадовался, что такую девицу ко дну прибило. А то топиться приходили лишь от безответной любви. Вот как к таким свататься? Слез будет столько, что все реки из берегов повыходят.
А тут румяна-девица. Незамужняя. Глаза по-колдовски зелёные, огромные. Прям как у ёрша. У рыбы очень уважаемой!
Принялся Водяной задаривать невесту речными жемчугами, ракушками, песком золотым и диковинками с кораблей затонувших. Впечатлить красавицу хотел. Но жениха чешуйчатого Белославка не сразу приняла. Побаивалась слегка его рогов ветвистых и жабр. Но, как говорят, любовь зла, полюбишь… и карася.
Ох, как же Водяной любил, когда невестушка его головушку на колени устраивала и гладила, приговаривая: «Карасик мой светлый. Уморился ты за этими речными просторами следить». Но недолго счастье продлилось: в быту подводном Белославка начала свои порядки наводить. Сначала прогнала всех любовниц-русалок. Затем занавески повесила. Под водой-то! И, о ужас, заставила Водяного крестик на груди носить.
Новоиспеченный жених, конечно, возмутился:
— О, окунь очей моих, куда нам святой крест, раз ты да я сила нечистая.
Белославка только глазами похлопала и спросила:
— Не православный, что ль?
Так и продолжил Водяной ношу на шее носить. Распятие из тела демонического все силы выжигало. Да только взгляд невестушки жёг сильнее.
Растроился Царь Подводный и позвал старую подругу — Кикимору, чтобы всем косточки перемыть. В болотах как раз немецкий полк завяз. Не оставлять же столько мяса гнить в топях.
— Сил моих больше нет! — в сердцах восклицал Водяной снова и снова. — Говорит, что бабы из её рода даже козлов в людей превращали. Так вот теперь и я на очереди… в человеки… — последнее слово Водяной признес с особым отвращением.
— Вот те на… — вскинула когтистыми лапами Кикимора. Да так, что в порыве поднос с косточками немецкими задела, и покатились те по каменным плитам. — Так ты её в костер брось. И дело с концом.
— Дорогуша! Ты совсем ум растеряла? — возмутился Водяной. Это людишки своих подружек могли поджарить или, например, в монастырь отправить. Понятно, что у нечисти монастырей не водилось. Тут важно другое — мораль. Если ты, бес, взял себе невесту, изволь с ней вечность скоротать. По-другому никак.
— Да не в обычный костер! Дурень! А в разведенный с помощью огня цветка папоротника! — заорала во всю глотку Кикимора. — Знаю, на прошлое Ивана Купала ты его легендарной силой завладел. Только совсем про неё позабыл из-за дурацкой влюбленности!
Насупился Водяной после слов Кикиморы и тихонечко буркнул:
— Ну да. Было дело. И что с того?
— А то! И не говори, что ты, старый, забыл, на что цветок этот способен! Он белое в черное обращает и наоборот. Коль утопленница Белославка вновь человеком станет, передадим её доброму молодцу. Скажем: «Ну вызволил девку герой», и мы как бы не при делах. Все по законам жанра!
Теперь Водяной совсем помрачнел. Да и сердце что-то было не на месте.
— Дорог он мне нынче. Этот цветок папоротника, — задумчиво произнес Водяной.
Кикимора решила: зажмотился ирод — и продолжила обгладывать кости иностранные.
На следующий день, в воскресное утро, увидел Водяной, как Белославка расшитый платочек на голову повязывает, и спросил:
— Куда ты, карп мой сердечный, плыть собралась?
— На службу!
— Куда на службу?
— Куда-куда! В церковь в Резном!
Представил Водяной, как его мертвая невеста порог дома божьего переступает, и взвыл. Прибежал он к Кикиморе, пихнул ей в лицо горящий комок и воскликнул:
— Держи этот цветок проклятый. Только избавь всех нас от этого несчастья.
Принялись Водяной и Кикимора искать «спасителя» для Белославки. На берегу местной Речки-Вонючки как-раз жил молодой богатырь Осьмой. А Осьмым его звали потому, что он был даже не семь, а восемь пядей во лбу.
Водяной красавца-воина одобрил, и вместе со своей лохматой подругой к нему залезли в огород. Там, среди репы, они и оставили ему наказ берестяной: «Супасути девоку-Белослазку и жинится на неё». Все-таки русская грамота тяжело давалась нечисти.
Но верилось, что поймет Осьмой послание, и тут же возьмет в руки меч-кладенец, и побежит через болота дремучие прекрасную деву из лап чудовищ вызволять.
Ага, конечно.
Не разобрал Осьмой каракули Водяного. Но богатырь все равно преисполнился гневом к злому созданию. Правда, по другой причине. В одиночку Осьмой в бой с силой темной идти не решился. Слишком умным был. Поэтому пошел он к старейшине помощи просить и застал у него общее собрание.
Селян и без Осьмого взбудоражили дьявольские происки: в село на Воскресную службу утопленница стала ходить, свечки за свой упокой ставить. Не знали что с ней делать. Вроде бы труп ходячий, но верующая. Да и недавно лихо подъело полк недружественный. Вот и думал народ: идти махаться или просто забить.
— Осьмой, а ты что тут забыл? — спросил старейшина, завидев богатыря в дверях. А не заметить его было трудно — Осьмой был почти осемнадцать пядей в высоту.
— Да нечистый дух замучал. Рыба рогатая с метлой косматой все ходит и ходит, ходит и ходит. Прям по моей репке. Оставляет какие-то шарады. Уразуметь их не могу, а репка-то не бессмертная. Вот хочу разобраться.
Поразмыслило собрание над словами Осьмого. Раз человек осьми пядей во лбу забеспокоился — настало время точить вилы.
Пока народ собирался бить духов нечистых, Кикимора уже разожгла костер волшебный. Засияло пламя всеми цветами мыслимыми и немыслимыми, и протянулось оно почти до самых небес.
Со дна речного гады земноводные выволокли невесту Водяного. Та кричала, брыкалась, сквозь слезы карасика своего звала. Да только её жених в камышах затаился и помалкивал. Наблюдал, как Кикимора Белославку в костер заталкивала.
Пламя цветка папоротника тут же охватило синюшнее тело утопленницы. Но оно не сжигало. Наоборот, целительной силой тело Белославки наполняло. Прошло мгновение… Два… Три… И вышла дева из огня: вновь румяная и живая. Только рыдать так и не перестала.
— Ну что ты нюни распустила. Вот жених твой новый идет, — сказала Кикимора Белославке, указывая на приближающиеся огни факелов.
Девушка только сильнее расплакалась.
— Не пойду! Карасик — мой жених!
— Да вот этот негодник в кустах сидит! Взгляд отводит! Не нужна ты ему больше! А, Водяной, скажи ты уже ей!
Хотел Водяной из кустов выйти и наконец-то отречься от Белославки: «Не невеста теперь ты мне. Живи смертную жизнь без меня», да язык не поворачивался. Не успел Водяной и слово сказать, как подлетел к Белославке богатырь высоченный и схватил её за руку.
— Эй, вы, дьявольские приспешники! Девушку погубить решили?! — проревел Осьмой. Он-то за версту углядел, как огромное кострище разгорелось. Почуяла душа русская неладное, и побежал Осьмой вперед селян, а там: рыба рогатая и метла косматая, что мучили его репу, зареванную девку хотят заживо зажарить.
Как увидел Водяной, что какой-то мужик заросший к себе Белославку тянет, так рассвирепел. «Как же я рыбу мою этому олуху отдам?!» — подумал он и бросился на Осьмого с кулаками.
Вцепились они в драке. Точнее, это Водяной попробовал вцепиться в Осьмого. А последнему ничего не стоило взять за шкирку горе-Царе и бросить его в языки пламени.
Прошло мгновение… Два… Три… Белославка спохватилась и вытащила из огня Водяного. И в гневе лютом она со всей силы толкнула Осьмого. Тот от неожиданности осел прямо в костер… и потушил седалищем волшебный цветок. Угольки раскаленные ему ниже спины ужалили. Вскочил с криком богатырь и побежал прочь.
Белославка сразу же кинулась обнимать Водяного, с его щек копоть слезами смывать.
— Сомик мой дивный! Я верила, что ты в обиду меня не дашь!
— И не дам. Вообще никому не отдам, — твердо заявил Водяной.
Раздался кашель, за которым последовал скрипучий голос старейшины:
— Это вы нечисть?
Водяной с Белославкой переглянулись. Вот и смертушка их пришла. Вместе со свитой из десятка вил. Старейшина наклонился к паре и пристально вгляделся в лицо Водяному, наматывая на палец тонкую бородку. Затем тяжело вздохнул и покачал головой.
— Тьфу ты. Молодёжь совсем распустилась. Непотребствами всякими занимаются, — сказал старейшина и вместе с селянами пошел вслед за Осьмым.
Пощупал Водяной лицо своё. А там не чешуя, а щека щетинистая, как у обычного тучноватого мужика.
— Ох, бедный, как же ты бессмертие сможешь вернуть? Цветок папоротника-то не спасти… — протянула Кикимора из трясины, в которой успела скрыться.
В ответ Водяной махнул рукой человеческой и поцеловал Белославку.
Так и не избавился Водяной от невесты, и пришлось ему век смертным коротать. По осени крестили Водяного именем Владимир, и стал он в Резном лучшим рыбаком. Все-таки помнили берега песочные их Подводного Царя. Прожили супруги жизнь просто: детей воспитывали, внуков, в церковь по воскресеньям ходили. Возможно, могло бы быть лучше, но их и это устраивало.
А что до Осьмого. Кажется, его не заботило, что произошло у того кострища. Репку перестали топтать — уже хорошо. Слишком умным он был, чтобы по мелочам переживать. А те, кто в Резное захаживали, всегда приходили поглядеть на диво дивное — богатырь с хвостом бычьим землю вспахивает.