Социальная фантастика про попаданца в разные миры. Писано под вдохновением от едко-желчного отношения Джонатана Свифта к разного рода современным ему общественным нравам. Нижеследующая глава, думаю, имеет прямое отношение к сообществу "Атеисты"

Глава VI

Напряжение автора. История деяний трутутовцев, которые решили, что бог создал людей по образу и подобию своему. Рассказы настоятеля о величии бога. Автор выдаёт почерк, который его выдаёт.

С одной стороны, о религии меня попросил Вер Снежанович, который ранее неоднократно показал, что категорически не понимает, кто я такой и что мне нужно. С другой стороны была сама религия, которая в ходе мировой истории смотрелась по сравнению с уже привычной мне наукой весьма непривычно. В то время как разные науки кичились желанием повергать всё сомнению, однако запросто признавали несомненное превосходство множества других наук над собою во множестве принципиальных вопросов (например, даже царица наук - математика - признавала биологию главнее себя в вопросе строения тычинок, а археологию - более сведущей в вопросе копания земли), все самые известные религии, напротив, скромно провозглашали себя носителем несомненной истины и наотрез не признавали, что какая-то другая религия полностью и насовсем превосходит их даже в одном отдельном вопросе... В науке сразу целая толпа людей, тёмных от своего невежества и тупости, могла обвинениями в несении пустой и демагогической болтовни заткнуть любого профессора и академика, а в религии только очень избранные и просветлённые могли претендовать на то, чтоб к ним прислушивались... Люди науки были не склонны к освоению новых религий и даже тяготели к отчуждению старых, а вот религиозные люди, напротив, легко проникались свежими научными идеями. Например, был случай с российским учёным Михаилом Ломоносовым. У окружающих в его время было правило, что молнии - это божественная кара грешникам. Ломоносов же вздумал, что нет в молниях ничего божественного, а есть лишь обычные законы природы. Поэтому Ломоносов вместе со своим друганом Рихманом упражнялись с молниеприёмниками, дабы поймать молнию и, тем самым, с одной стороны, доказать её управляемость, с другой - измерить её мощность. Далее Рихмана во время одного из научных опытов укокошило молнией, так как из-за научной неопытности в данной теме молниеприёмник не являлся молниеотводом (не был заземлён). Конечно, влиятельная часть окружающих восприняла данную гибель как "наказание Господне за вторжение в область Божью". Насколько знаю, Ломоносов на несколько лет под общественным давлением даже вынужден был утихомирить свою научную деятельность, а слово "электричество" на научной конференции, последовавшей вскоре после смерти Рихмана, было запрещено как оскорбляющее чувства верующих. Зато теперь наоборот - большинство верующих людей уже даже и не вспоминает о тех событиях, спокойно воспринимает и молниеотводы, и электричество, и, скорее, посчитает неправильным того человека, который научную работу по изучению атмосферного электричества рассматривает как греховную проделку...

Естественно, что из-за всего этого я был достаточно напряжён. Однако трутутутовцы опять меня надули. Их религиозная ситуация оказалась кардинально отличающейся от всех мне известных.

Не, когда-то в Трутутутово пытались не выпендриваться! Но потом наиболее одарённых Великим Бомжом трутутутовцев вконец достала проблема, что научные открытия всё больше вступали в расхождение с религиозными проповедями. И ладно бы всё сводилось к тому, что религиозным деятелям из-за этого расхождения всё чаще приходилось объявлять, что, дескать, в священных книгах вместо буквальной истины размещена иносказательная! Увы, но в целом ряде случаев даже иносказание не помогало. Допустим, в неких священных книгах говорилось, что сначала была создана Земля, и лишь потом - Солнце. А некие учёные выводили, что с точностью наоборот - сначала появилось Солнце, и лишь потом - Земля. В священных книгах объявлялось, что сначала появились птицы, и лишь только потом им была дарована возможность размножаться. А учёные доказывали, что сначала появились яйца, и лишь затем - курица. В священных книгах утверждалось, что сначала был создан мужчина, и только потом из небольшой мужской части была создана женщина. А учёные обосновывали, что сначала появилась женская хромосома, и только потом небольшая часть женской хромосомы трансформировалась в хромосому мужскую. При всём при этом религиозные деятели только говорили о чудесах чудесных, а учёные, совершенно не нуждаясь в гипотезе существования бога, вытворяли и непорочное зачатие (в виде искусственного оплодотворения), и чтение мыслей (при создании кибернетических протезов), и превращение одних химических элементов в другие (посредством ядерной трансмутации)...

В итоге наиболее одарённые трутутутовцы собрались и разработали то, что им больше понравилось. В основе новой выпендривающейся трутутутовской религии стала идея, что бог создал человека по образу и подобию своему. Естественно, одарённые трутутутовцы в этой идее постарались довольствоваться не одной лишь формой, а хоть сколько-либо клюнуть на содержание. А содержательно всё было предельно ясно: самому богу ничего не является сверхъестественным, для него всё естественно, да и верит он, как положено, только в себя. Поэтому трутутутовцами был принят простой логический вывод: если человек что-либо воспринимает сверхъестественным, да ещё и верит в это сверхъестество, то этот человек чисто формально, может, и похож, но содержательно точно никакое богу не подобие. Все прочие трутутутовские религиозные навороты были лишь длинными следствиями из этой короткой идеи.

Всё это и многое другое мне рассказал местный настоятель на своём Любов Маргаритович Регуляторкин. Очень хороший совсем седой старичок, мы с ним даже немного подружились. Он мне рассказывал:

- Ох, знаешь, как в старину люди думали, что земля-то плоская? А потом, глядишь, накопилось у них разных фактов, и пришлось признать, что круглая она, родимая. Вот и у нас тут, в славном нашем Трутутутово, накопилось фактов-то, ох, видимо-невидимо! И все они, по своей судьбе, подтолкнули нас пересмотреть наши взгляды на теорию религиозную, значит. Вот послушай-ка, что я расскажу! Был такой индийский невролог, мудрец Рамачандран, дай ему бог здоровья, если ещё не помер. Написал он книжку «Рождение разума», и там такое описал! Представь себе, был у него пациент с разделёнными полушариями мозга. И вот, значит, исследовали учёные эти полушария, и что же? Левое полушарие объявило, что в бога верит, а правое - оно атеистом оказалось! Ох, и занятно же это, доложу я! Давно уже знатоки намекали, что полушария человеческие к разному мышлению настроены, но конкретно такого никто не видел. А наши-то трутутутовские мудрецы, они, значит, совсем призадумались. У большинства-то людей полушария-то соединены, друг дружке помогают. И выходит, что коли у человека в голове-то нет гармонии, коли он всё однобоко судит, то он либо в теисты, либо в атеисты обязательно склоняется. А коли устроить подход-то уравновешенный, то и теизм с атеизмом могут друг дружку дополнять! Ох, и непросто это, скажу я! Только друзья парадоксов, они, значит, могут такое сочетание принять. А мы, значит, провозгласили в Трутутутово новую эру! Не политеистических или монотеистических, а атеистических религий, вот так-то!

- Религий? Множественное число?

- Конечно. Религия, она ведь что такое? Это ж способ общения с богом, да-да! И чем больше этих способов, тем оно всяко лучше. А ещё помнишь, что бог создал человека по образу и подобию своему? Да не сугубо формально так создал, а ещё и по содержанию! Сам же бог содержательно - он творец. И вот американский психолог Гилфорд, помер он уже давно, не дал ему бог здоровья больше девяноста лет, заметил интересную штуку: творческие особы, они ведь как? Они всегда ищут не одно-единственное решение, они ищут решения как можно по большему числу направлений! Так что вот что я скажу: ежели человек довольствуется одним-единственным способом взаимодействия с богом, сразу ясно, сколь он творцу соответствует! Это как с всесторонним разглядыванием: можно либо предмет перед собой разными сторонами вертеть, либо самому вокруг него кружиться. Первое легко получается, когда предмет махонький, а второе приходится делать, если он здоровенный. Так что человек может что угодно молвить, да только не настроенный на то, чтоб как можно по-разному самому обращаться, он сразу понятен с его действительным отношением к богу! Хотя в чужих далёких странах, сказывают, действительно есть религиозные деятели, которые уверены, что бог - это словно мелочь какая-то, к которой чем ближе, тем она заметнее. Но мы, трутутутовцы, полагаем, что бог - это нечто очень и очень великое. А про размеры давно уже известно наблюдение, которое метко выразил один поэт: «большое видится на расстояньи, лицом к лицу лица не увидать». К сожалению, из-за этого и не можем мы безукоризненно бога описать. Если человек бога увидел или ещё как почувствовал, то, стало быть, он от него далеко и, скорее всего, даже бесконечно. Не может он поэтому подробностей из-за дальности уловить как следует. А совсем недалёкие люди - так те бога вовсе не замечают! Мы тут с мудрыми людьми порассуждали по этому поводу и решили, что бог - это даже просто условное обозначение для какой-то особой реальности, примерно как цифры служат для обозначения количества.

- Это как?

- Это диво дивное! Есть на свете такие люди-счётчики, которые в уме вытворяют просто чудо! К примеру, перемножают числа с двадцатью знаками - раз-два, и готово! А всё потому, что они, знаешь ли, словно картинки читают. Была такая Урания Диамонди, дал ей бог здоровья, умерла уже давно, говорила она, что вычисления для неё - это целая симфония цветов! Ноль - беленький цвет, единица - чёрненький, двойка - жёлтенький, тройка - красненький, и так до самой девятки. А другие счётчики - Монди да Кальбюрн - рассказывали, что видели, как перед глазами сами собой цифры появляются, будто кто невидимой ручкой их пишет. Они только и делали, что читали эти надписи. А Иноди, бедолага, слышал, будто кто-то за него невидимый считает, а он сам тем временем и на флейте играл, и с людьми беседовал. И вот что удивительно, друг мой: нынче-то, в наше время, даже в самых просвещённых странах самые просвещённые лбы признают только математические видения. А для религиозных выдумывают разве что бредовые афоризмы, как то: "если человек общается с богом, то это молитва, а если бог с человеком - то это шизофрения". Мне же, старому пескосыпу, думается, что тут аналогия математики с религией напрашивается сама собой. И религиозные видения, и математические - они ровно одной природы. Только чуть разные борозды мозга задействованы. Что до выдумок про шизофрению - так это вообще как говорить, что солнце вокруг земли кружится, перевёрнуто всё с ног на голову. Люди-счётчики - это разве шизики? Нет, их эксперты полагают находящимися как бы в промежуточном состоянии между обычными людьми и шизофреническими. Ибо, несмотря на видения, они обучаться новому ещё могут. И чаще в обычных людей превращаются, чем в больных. А вот если начинают счётчики эти молить да стараться о видениях частых, так в больных и скатываются. Потому что природа видений, будь то математических или религиозных, простая, как сон обыкновенный. Какая-то узкая часть мозга по переработке информации активна, и эта активность превышает работу всего остального мозга по восприятию. Именно поэтому чудо-счётческие способности угасают при расширении сознания, и именно поэтому зауживание сознания постепенно уводит в шизофрению. При шизофрении-то мозг, он как бы на новую информацию переключаться не хочет.

- Теперь понятно.

- А что, интересно, тебе понятно? Мне уже многие наши говорили, что ты весьма ненормален, но в самые ответственные моменты - как, к примеру, при решении логической задачи про роль женской половой хромосомы у мужчин - вдруг обретаешь странную нормальность, в то время как большинство людей с точностью наоборот.

- Мне понятно, что цифры полностью выдумал человек. В этой связи показательно, что цветовая симфония Урании Диамонди соответствовала десятичной системе счисления, а это заведомо чистая условность. В умелых руках цифры служат человеку инструментом для описания особой количественной реальности, а в неумелых - заменяют реальность, начинают править миром и пишутся с большой буквы "Ц". Ровно так же следует относиться и к богу. Он, как и цифры, выдуман человеком для обозначения некоей особой реальности. Судя по всему, не укладывающейся в естественное понимание и потому сверхъестественной. Причём нормально, когда естественное для одного человека может быть сверхъестественным для другого. Для кого-то вполне естественно производить чисто в уме гигантские математические расчёты из гигантских чисел, а для кого-то - непонятным для самого себя образом решать логические задачи в одно элементарное действие. Именно при таком подходе можно легко сочетать теизм с атеизмом.

- А теперь признайся, мил человек: ответ на ту самую задачу про роль женской половой хромосомы у мужчин ты ведь не сам нашёл, а просто тупо повторил из своего сверхъестественного видения?

- Ну да.

- Я так и думал! Тебя с потрохами выдаёт мыслительный почерк. Большинство людей как мыслит? Смотрит на всё как бы сверху, с позиции мудрого знатока, и от этого поток их мыслей растекается легко и непринуждённо вниз. Движение подобной мысли, сообразно принципам растекаемости, определяет объём получаемой в итоге годности. Её у большинства людей много. Что касается мыслительной направленности снизу вверх, а именно её вижу я в твоих словах и делах, то тут всё обратное! Даже я гляжусь умней тебя, о чём это говорит? Чтоб нормально в твоём случае получалось, нужно с изначально самых глупейших точек зрения валить всё в одну кучу, а конечный результат, сколько ни наваливай, всё равно всегда нечто ничтожное, словно верхушки гор по сравнению с подножиями. Разве что ещё опять же если с изначально самых низких позиций посмотреть, то только тогда можно впечатлиться. Да и мысли у тебя не лёгкие, а совсем натужные, как будто их долго натягивали на что-то по размерам сильно превосходящее.

- Выдаёт формальная логика.

- Ох, вот именно! Когда человеку недоступно для понимания самое что ни на есть естественное, то, знаешь ли, такого человека лучше бы дурачком посчитать. Заменяем в этой закономерности естественное на сверхъестественное и что получаем? Получаем, что человек, который не может познать и понять что-то сверхъестественное, - это сверхдурачок, вот так-то! Мне только интересно, что ты слишком уж легко да просто объявил о похожести бога на цифры. Прям как тогда, когда про хромосомы решал. Колись, какое было видение?

- Ещё в прошлом году у меня случилось Большое Откровение, в котором мою голову посетили Роботы-Инопланетяне и заявили, что я единственный человек во всём мире, который абсолютно не способен думать самостоятельно, а занимается лишь имитацией мышления. Именно поэтому я и смог увидеть Их истинное лицо, в то время как более мыслящие Люди получают лишь примитивные и размытые образы вплоть до Божественной Безликости. Чем больше активности проявляет головной мозг, тем больше искажается восприятие. Это как камень, кинутый в лужу, искажает её зеркальную гладь. Занятно, что Роботы-Инопланетяне совсем не хотели, чтоб я раскрывал человечеству правду о их существовании. Я, естественно, сразу же у них тогда поинтересовался, как мне раскрыть всем Великую Тайну, но чтоб Роботы-Инопланетяне этого не заметили? Роботы-Инопланетяне, естественно, всё могут и всё знают, так что сразу научили соответствующим приёмам. Так что теперь всё прекрасно. Теперь и Тайна про Роботов-Инопланетян раскрыта, и Они ничего не могут мне за это предъявить. На всякий случай замечу: Роботы-Инопланетяне - это вовсе не забава моего воображения, они абсолютно реальны! Однажды я пришёл домой, так у меня один такой Робот в шкафу оказался. Я сначала удивился: что за голый мужик? А он мне такой и говорит: «Я - Робот модели тэ восемьсот, моя человеческая внешность - для маскировки. Я был послан в ваш мир, чтобы исправить земную жизнь в лучшую сторону. Мне нужна твоя одежда!». В итоге он взял одежду, оделся и ушёл. На выходе ещё обернулся и сказал моей жене почему-то на английском языке загадочную фразу «Я буду назад». И это никакие не галлюцинации! Жена тоже этого Робота отчётливо видела и слышала! И психиатр, которому я это сообщил - Надежд Натальевич Саахов - вроде бы совершенно убеждённый скептик и атеист, проникся историей и сказал, что полностью верит в её реальность. Он, помнится, даже спросил, когда я в ближайшее время буду вне дома таким образом, чтобы он смог походить к моей жене и убедиться в существовании Роботов-Инопланетян при полном моём отсутствии.

- Да уж, - задумчиво протянул Любов Маргаритович. - Эх, скинуть бы мне сейчас годков хотя бы тридцать, ух, я тоже бы!...

P.S.:

Неопубликованной осталась последняя глава моего повествования. Надеюсь, публикация закончится 7 ноября.

Если кому-то вдруг захочется всего и поскорее, то произведение полностью до конца и бесплатно от начала доступно по адресу https://author.today/work/502579

Прошу прощения, не знаю, как редактировать, чтобы лучше картинку видно было. Уверен, разберётесь. К сути поста. Не смотря ни на что, школ, институтов, университетов, технопарков, лабораторий строится больше чем церквей. И когда проезжая мимо очередной церкви и видя крестящегося человека в автобусе, я радуюсь, потому что дальше мы проезжаем школу, колледж связи и институт транспорта. И да, я атеист. И я рад, что политика государства держится на науке всё же, а не на религии.

Майор Дмитрий Алексеевич Орлов вернулся из Афганистана в ноябре 1983 года. Его возвращение не афишировали: человек с его опытом, прошедший три командировки, исчезал так же тихо, как и появлялся. Самолет Ил-76 приземлился на заснеженном ленинградском аэродроме поздно вечером. Дмитрий вышел по трапу, вдохнул колкий, морозный воздух и ощутил не облегчение, а лишь глухую, давящую пустоту. Война не отпускала. Она продолжалась внутри — фантомными болями в ампутированных пальцах левой руки, ночными кошмарами, где пылали «вертушки», и неумолчным гулом в ушах, похожим на отзвук взрыва, растянутый во времени.

Он был кадровым офицером, воспитанным в строгих материалистических традициях Советской Армии. Религия для него всегда была пережитком прошлого, чем-то вроде народных сказок – интересным, но не имеющим отношения к реальности. В Афганистане он видел, как молились моджахеды перед атакой, и как шептали молитвы его собственные солдаты. И те, и другие гибли одинаково – беспорядочно и бессмысленно. Это лишь укрепляло его уверенность: Бога нет. Есть только приказ, оружие и воля к победе.

Его последняя операция закончилась провалом. Группа попала в засаду. Прикрывая отход, погиб молодой лейтенант Игорь Петров. Дмитрий до сих пор помнил его лицо – испуганное, но решительное. "Товарищ майор, – хрипел умирающий Петров, – у меня мать в Смоленске... Обещайте, что навестите её... Скажете, что я не струсил..." Дмитрий дал слово. Для офицера честь – не пустой звук.

Сейчас, глядя на заснеженный Ленинград, он понимал: пора выполнять обещание. Долг есть долг.

Дорога до Смоленска заняла сутки. Провинциальный город встретил его серым небом и облезлыми фасадами дореволюционных домов. Адрес привёл его в старый район, где двухэтажные деревянные дома теснились вдоль мощёных улочек.

Ему открыла невысокая пожилая женщина в простом тёмном платье. Валентина Сергеевна, мать погибшего лейтенанта. Увидев военного в форме, она не удивилась, лишь отступила вглубь коридора, жестом приглашая войти.

Дом пахло старой древесиной, ладаном и пирогами. В гостиной, в красном углу, Дмитрий с удивлением увидел иконы. Лампада бросала колеблющиеся тени на лик Богородицы.

"Расскажите, как погиб мой Игорь", – попросила она, усаживаясь в кресло.

Дмитрий говорил скупо, по-военному, опуская самые страшные подробности. Женщина слушала молча, не проронив ни слезинки. Когда он закончил, она кивнула.

"Спасибо, что приехали. Для меня это важно".

Он хотел уйти, но Валентина Сергеевна остановила его: "Останьтесь сегодня. Ночь на дворе, поезда до утра не ходят".

Комната, куда его проводили, оказалась бывшей детской. На полках всё ещё стояли книги по физике и астрономии, на стене висела карта звёздного неба. Дмитрий лёг на узкую кровать и закрыл глаза. Гул в ушах усиливался, превращаясь в навязчивую какофонию. Он снова видел тот бой – взрывы, крики, лицо умирающего лейтенанта...

Ночью он проснулся от странного ощущения. В доме было тихо, лишь где-то за стеной слышался тихий шепот. Дмитрий вышел в коридор и увидел свет из-под двери в гостиную. Осторожно приоткрыв её, он увидел Валентину Сергеевну, стоявшую на коленях перед иконами. Она не плакала, не рыдала – просто тихо разговаривала с кем-то невидимым.

"...помяни, Господи, душу усопшего раба Твоего Игоря, и прости ему все согрешения вольные и невольные..." – её голос был ровным и твёрдым.

Дмитрий вернулся в комнату с странным чувством. Эта женщина, потерявшая единственного сына, находила силы не просто жить дальше – она сохраняла какое-то непонятное ему достоинство и мир в душе.

Утром за завтраком он не удержался и спросил: "Вы всегда были верующей?"

Валентина Сергеевна улыбнулась: "В нашей семье вера передаётся из поколения в поколение. Даже в самые трудные времена мы не отрекались от Бога".

"Но как можно верить, когда вокруг столько страданий?" – вырвалось у Дмитрия.

"Страдания – часть пути, – тихо ответила она. – Бог не обещал, что будет легко. Он обещал быть с нами и в счастье и в горе".

Дмитрий молчал. Его рациональный ум отвергал эти слова, но что-то внутри начинало сомневаться.

Перед отъездом Валентина Сергеевна протянула ему маленькую бумажную иконку. "Возьми. Святой Николай. Пусть хранит тебя в пути".

Он хотел отказаться, но увидел в её глазах нечто, не позволяющее возражать. Сунул иконку в карман кителя.

Обратная дорога в Ленинград показалась ему вечностью. Снег хлестал в окна вагона, а в ушах по-прежнему стоял тот проклятый гул. Он достал иконку – простую бумажку с изображением старца в архиерейском облачении. "Глупость", – пробормотал он, но убрать обратно в карман не посмел.

Жизнь в Ленинграде вошла в свою колею. Работа в штабе, бумаги, совещания. Но внутренний покой не возвращался. По ночам он продолжал просыпаться в холодном поту, слыша взрывы и крики. Алкоголь помогал ненадолго, но утром становилось только хуже.

Как-то раз, бродя по городу, он оказался у Владимирского собора. Храм, недавно возвращённый церкви, был полон людей. Дмитрий зашёл внутрь – сначала из любопытства, потом остался, поражённый. Он никогда не видел ничего подобного: золото икон, мерцание свечей, пение хора, сливающееся в единую гармонию. И люди – разные, от старушек в платочках до молодых парней, – все стояли с каким-то особым, сосредоточенным выражением лиц.

Он подошёл к свечному ящику. Пожилая женщина с добрыми глазами посмотрела на него: "Вам о здравии или об упокоении?"

Дмитрий растерялся. "Об... упокоении", – выдавил он, вспомнив Игоря.

Поставив свечу, он долго стоял, глядя на огонёк, трепетно колеблющийся в потоке воздуха. И вдруг случилось необъяснимое – гул в ушах прекратился. Впервые за многие месяцы в его голове воцарилась полная тишина. Это длилось всего несколько секунд, но ощущение было таким ярким, что у него перехватило дыхание.

Следующие дни он проводил, бесцельно бродя по городу. Всё казалось ему серым и безжизненным. Однажды вечером, возвращаясь домой, он стал свидетелем аварии – машина сбила подростка. Народ собрался вокруг, кто-то вызывал скорую. Дмитрий, действуя на автомате, подошёл ближе. Мальчик лежал без движения, из разбитой головы текла кровь.

И тут он увидел нечто, что врезалось ему в память. Пожилая женщина, проходившая мимо, остановилась, перекрестила пострадавшего и тихо, но чётко произнесла: "Господи, помилуй".

Эти слова отозвались в Дмитрии чем-то глубинным, первобытным. Он вспомнил Валентину Сергеевну, её ночную молитву, тихий голос, полный веры и смирения. Вспомнил то странное ощущение мира в её доме, так контрастирующее с адом, бушевавшим в его душе.

В ту ночь он не спал. Ворочался с боку на бок, в голове проносились обрывки мыслей, воспоминаний. Под утро он встал, подошёл к окну. Город просыпался, зажигались первые огни. И вдруг его осенило – та тишина, что он ощутил в храме, была не случайностью. Это был ответ. Ответ на вопрос, который он даже не успел задать.

Он снова пришёл во Владимирский собор. На этот раз – осознанно. Служба только начиналась. Он стоял в стороне, наблюдая, слушая непонятные ему слова молитв. И снова – тот же странный покой, то же ощущение, что он прикоснулся к чему-то бесконечно большему, чем он сам.

После службы он подошёл к священнику – немолодому уже человеку с умными, добрыми глазами.

"Батюшка, я... не знаю, с чего начать", – растерянно сказал Дмитрий.

"Начните с самого главного", – мягко ответил священник.

И Дмитрий рассказал. Всё. Афганистан, гибель подчинённых, своё обещание, поездку в Смоленск, гул в ушах, который не прекращался месяцами. Рассказал о тишине, наступившей в храме.

Священник слушал внимательно, не перебивая. Когда Дмитрий закончил, он кивнул.

"Вы прошли через тяжелейшие испытания, – сказал он. – Война калечит не только тела, но и души. Но Господь всегда даёт возможность исцеления".

"Но как можно верить после всего, что я видел?" – горько спросил Дмитрий.

"Вера – это не ответ на все вопросы, – ответил священник. – Это сила, помогающая жить с вопросами, на которые нет ответов".

Он дал Дмитрию несколько маленьких книжечек – Евангелие, молитвослов. "Почитайте. Не торопитесь. Задавайте вопросы. Бог ведёт каждого своей дорогой".

Дмитрий ушёл из храма с странным чувством – смесью надежды и страха. Всю следующую неделю он читал. Сначала из любопытства, потом – с возрастающим интересом. Слова Христа о любви, прощении, милосердии поражали его своей простотой и глубиной. Это была совершенно иная система координат, нежели та, в которой он жил до сих пор.

Он начал ходить в храм регулярно. Стоял в стороне, слушал, наблюдал. Постепенно непонятные обряды начали наполняться для него смыслом. Он узнал о Таинствах, о исповеди, о Причастии.

И вот настал день, когда он понял – готов. Стоя на коленях в полумраке храма, он впервые в жизни обратился к Богу. Своими словами, просто и искренне.

"Господи, если Ты есть... помоги. Я больше не могу один".

И снова – та самая тишина. Тот самый покой. Но на этот раз он не прошёл через несколько секунд. Он остался.

На исповеди он плакал, как ребёнок. Каялся в том, о чём не говорил никогда никому. В смерти подчинённых, в своих сомнениях, в гневе и отчаянии. Священник выслушал его и тихо произнёс слова разрешительной молитвы.

Когда Дмитрий причастился впервые, он ощутил нечто совершенно новое – чувство единства, принадлежности к чему-то вечному и неизменному. Это было сильнее любого боевого братства, глубже любой человеческой привязанности.

Выйдя из храма, он посмотрел на мир другими глазами. Тот же Ленинград, те же люди, но всё казалось иным – более ярким, более живым. Гул в ушах исчез. Навсегда.

Он снова поехал в Смоленск. Валентина Сергеевна встретила его с той же сдержанной радостью. Когда он рассказал ей о своём пути к вере, она улыбнулась – впервые за всё время их знакомства.

"Я знала, что Господь не оставит тебя", – просто сказала она.

Теперь Дмитрий понимал – его обещание погибшему лейтенанту было не просто долгом чести. Это был тот самый мост, о котором говорила Валентина Сергеевна. Мост между его старым, разрушенным миром и новым – полным веры и надежды.

Он стоял на перроне смоленского вокзала, глядя на уходящий поезд, и думал о странных путях Господних. Ветеран-атеист, прошедший ад войны, нашёл Бога благодаря обещанию, данному умирающему солдату. И в этом не было случайности. Это был Промысел.

Дмитрий перекрестился – медленно, почти неумело, но с глубокой верой в сердце. И впервые за долгие годы ощутил полный, ничем не омрачённый мир.